Жил-был Костя.

Так началась бы любая мало-мальски сказочная история. В принципе, так начинается и эта, но с одной лишь оговоркой: Костя вот уже два дня как не Костя, а Константин Сергеевич. Таковым он стал после устройства на новую работу, решив для себя, что хватит искать счастья и заработка в маленьких никчемных конторках, не имеющих возможности купить даже приличные жалюзи на окна и корзины для бумаг. Нет, с ними однозначно покончено! Долой каторжную работу, от которой нет никакого удовлетворения. Здравствуй, новые возможности!

В крупном издательском доме, куда поступил на работу Костя — простите, теперь уже Константин Сергеевич — было несколько отделов, располагавшихся на двух этажах бизнес-центра, уродливого здания из стекла и бетона, впихнутого горе-архитекторами между двух старых, но со вкусом построенных жилых домов. Костя второй день трудился в рекламном отделе. Работа его заключалась в том, чтобы водить пальцем по странице телефонного справочника, выбирать понравившуюся фирму, обводить карандашом номер ее телефона, а затем начиналось все самое интересное. Зажав плечом телефонную трубку и откинувшись на стуле, Костя неторопливо набирал номер, тыкая по кнопкам кончиком карандаша, и терпеливо слушал гудки.

— Алло, добрый день, — он говорил спокойно поставленным голосом один и тот же заученный текст, меняя в нем лишь название фирмы. — Это компания «Стройдеталь»? Отлично. Я представляю издательский дом «Прорыв». Могу я переговорить с сотрудником, отвечающим за рекламу в вашей фирме? Нет? Но, быть может, вашу фирму интересует возможность размещения рекламы в наших журналах? Сейчас нет, я понимаю, а в будущем? Ваша компания же развивается? Ясно, извините за беспокойство. До свидания.

Костя оптимистично подмигивал сам себе, и рядом с названием фирмы в телефонном справочнике появлялась жирная черточка. Так было установлено в рекламном отделе, и Костя перенял эту установку: если фирма не проявляла никакого интереса, то рядом с ее названием появлялась черточка. Если же наживка была схвачена и потенциальный рекламодатель найден, рядом с названием организации появлялась победоносная галочка.

За два дня Костя поставил в телефонном справочнике без малого две сотни черточек и ни одной галочки. Он не отрывался ни на минуту, даже обеденный перерыв провел на рабочем месте, стараясь хотя бы за эти лишние полчаса как-то продвинуться и показать результат своей деятельности. Но результат появляться не спешил. Часть фирм из тех, что были указаны в справочнике, сменили профиль деятельности, другие и вовсе закрылись или съехали с прежних адресов.

— Алло, добрый день, — голос был уверенный и спокойный. — Я позвонил в компанию «Суперзапчасть»? Прекрасно. Могу я переговорить с сотрудником, который у вас занимается рекламой?

На том конце провода звучала музыка, звонок переводили по внутреннему коммутатору.

— Я слушаю, менеджер Петров Иван, — наконец ответили Косте.

— Здравствуйте, Иван. Я представляю издательский дом «Прорыв». У нас отличное предложение по рекламе в наших изданиях, — Костя воодушевился.

— Имеются и пакетные предложения, различные варианты размещения.

— Издательский дом? Как вы сказали?

— «Прорыв», — ответил Костя.

— Никогда не слышал о таком, — с легкой издевкой ответил менеджер. — Наверное, это такие бесплатные журнальчики, которые нам кидают каждую неделю в стойку на проходной?

— Нет, у нас серьезные издания на глянцевой бумаге, распространяются по подписке и по рассылке в ряд организаций попадают.

Костя понимал, что начал оправдываться, что его просто хотят развести на эти самые оправдания. Но все разговоры с телефонной линии рекламного отдела фиксировались, и Костю предупредили, что в случае подозрительно часто случающихся неудач и неэффективной его работы эти записи будут изучаться начальством в первую очередь. Потому Костя и не думал повышать голос и говорить что-то такое, что бы помогло именно ему стать хозяином ситуации.

— Серьезные, говорите? — продолжал менеджер. — И о чем ваши журналы? Давайте, убедите меня, что я не зря трачу время на беседу с вами.

— Журналы? — Костя начал колебаться. — Журналы о разном. О строительстве один журнал, о промышленном оборудовании другой, о рынке недвижимости, об автомобилях. Есть еще про шоу-бизнес, но, наверное, он вам не очень подходит.

— Почему же не подходит? Информацию о резиновых шлангах и гофрах для соединений труб мы бы разместили, с фотографиями. У нас как раз сейчас распродажа… как это в модных журналах пишут, коллекций предыдущего сезона.

В трубке раздался противный смех, Костя даже отвел ее от уха.

— Ну, так что, уважаемый, — менеджер вошел в раж. — Втирайте мне про свои журналы. Как идея про распродажу гофр? Сойдет? У вас есть креативщики? Или вы и креативщик еще? Ну, креативьте тогда!

«Какие еще гофры? — у Кости от обиды задрожали руки, впервые за два дня появилось желание взять и бросить трубку, сделать вид, что связь случайно прервалась. — Нет, здесь я терпеть издевательств над собой не буду!»

— У вас будут какие-нибудь конкретные идеи и пожелания? — осторожно спросил Костя.

— Нам хочется, чтобы наши замечательные манжеты для трубопроводов рекламировали девушки в бикини…

Костя не дослушал, огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что за ним никто не наблюдает из-за спины, и положил трубку. Напротив названия фирмы «Суперзапчасть» появился жирный прочерк. Костя рисовал его с особым рвением, вымещая на этом несчастном карандашном штрихе все свои обиды от непонятной для него череды неудач.

Зашумели коллеги по офису, целой гурьбой после обеда ввалившиеся в отдел. Они занимали свои места — однотипные столы и стулья, отделенные друг от друга перегородками из чуть помутневшего органического стекла. Закипела работа. Зазвучали все те же самые заученные наизусть тексты для общения по телефону, застучали карандаши, зашелестели страницы телефонных справочников.

— Да, конечно, мы свяжемся с вашей компанией! — довольно произнес коллега Кости за перегородкой слева и поставил в телефонном справочнике галочку. — Всего доброго!

Это было минутное помешательство, оцепенение. Костя смотрел с завистью. «Галочка, он продал рекламу! Но как? Может, я не с тех страниц справочника обзваниваю фирмы? Да нет, страницы поделены равным образом», — Костя прижался к перегородке и наблюдал за действиями коллеги. Все то же самое, ничего кроме справочника, карандаша и телефона. Те же фразы, даже интонация похожа. Коллега подмигнул Косте, разговаривая по телефону. Костя видел, как менялось выражение его лица в процессе разговора. От приветливого до немного безумного, когда он махнул в воздухе сжатым кулаком. Само собой разумеется, что в телефонном справочнике появилась очередная галочка.

Костя откинулся обратно в кресло.

— Что, Станиславский, не клеится? — коллега перегнулся через стекло и смотрел на Костю с искренним желанием помочь.

За два дня Костя уже успел привыкнуть к новому прозвищу. Действительно, если Константин Сергеевич, то почему не Станиславский? В офисе все звали друг друга по имени и отчеству, таковы были суровые корпоративные правила, за нарушение которых были обещаны разные взыскания. Тем не менее, правила нарушались сплошь и рядом, правда сам Костя делать этого не спешил.

— Не клеится, Павел Витальевич, никак не клеится уже второй день, — взгрустнул Костя. — Просто, как будто мне какой-то проклятый телефонный справочник попался. Звоню, а попадаю или на каких-то уродов, или вообще ноль интереса. За два дня вообще ничего не продал и даже не заинтересовал.

Павел Витальевич был невысокого роста, пухлый и румяный. Он слушал Костю и улыбался. Из него так и били энергия, оптимизм, позитив и много чего еще.

— А ты относись к этому проще, — Павел Витальевич облокотился на перегородку так, что она заскрипела. — Ты звонишь в фирму и ждешь, что тебя там встретят хлебом-солью, разносолами. Типа заходи, мы тебя давно уже ждем. А ты представь на минуту, сколько таких как ты им звонит ежедневно. И твоя заинтересованность здесь мало что может поделать. Воспринимай это как игру. Я так и делаю.

— Да уж, видел я, как ты играешь, — с горечью в голосе сказал Костя. — Позвонил, сказал примерно то же самое, что и я, и у тебя все получилось. И много ты продал?

— За сегодня?

— Хотя бы за сегодня.

— За сегодня у меня заинтересовались три фирмы, одной Ирка… Ирина Федоровна уже звонила, они прислали макет и реквизиты, чтобы мы выставили счет. В ближайший номер реклама пойдет, успеваем. Правда, рекламный модуль небольшой, но с нас же не размер требуют! Но это так, по мелочи, самое интересное сейчас начнется, обычно после обеда работается как-то приятнее, да и продуктивнее тоже.

— Обед, — вздохнул Костя, — Я думал, что пока вы все ушли на обед, я смогу хотя бы немного наверстать упущенное. А так я в этом месяце ничего не заработаю, и меня выкинут отсюда к чертовой бабушке. И правильно сделают, раз не выходит из меня менеджера по рекламе.

— Проще, будь проще, сказал же тебе, Константин Сергеевич, — Павел Витальевич перешел на шепот. — Ты меньше о плохом думай, оно материализуется, если о нем думаешь слишком много. Чего-то вид у тебя замученный. Обедать-то собираешься? Или так и будешь в обед здесь как шпион высиживать, стараться что-то урвать?

— Почему как шпион? Я же не секреты компании разглашал, а работал, озванивал. Успел позвонить в две фирмы. В одной меня послали, в другой попал на какого-то менеджера по рекламе, который мне вынес мозг так, что и вспоминать не хочется.

— А ты и не вспоминай, — Павел Витальевич хихикнул, но тут же сделал серьезное лицо и стал строже. — Ты это брось!

— Что именно? — не понял Костя и зачем-то огляделся по сторонам.

Но никто к их разговору с Павлом Витальевичем не питал ни малейшего интереса. Все были заняты своим делом, менеджеры за двумя соседними перегородками невозмутимо вели телефонные переговоры и постукивали по столам карандашами.

— Не обедать, делать из себя страдальца-стахановца. Думаешь, за тридцать-сорок минут перерыва можно много продать рекламы? Да ничего ты не продашь с таким отношением! Ты уже выдохся, посмотри на себя в зеркало. Это же тень, а не ты.

Павел Витальевич закатил глаза, сжал щеки и напряг лоб, изображая некоего типа, похожего больше не на Костю, а то ли на пациента психиатрической лечебницы, то ли на экспонат из Кунсткамеры.

— Очень смешно, — обиделся Костя.

— Да ты не расстраивайся, все обязательно наладится. А обедать обязательно нужно, иначе сил дотянуть до вечера и до конца работы совершенно не останется. Это ты два дня только здесь, а представляешь, что будет дальше? Ты выдохнешься через неделю и ничего не заработаешь. Это не дело. Мы с ребятами ходим здесь недалеко в шаверму, дешево и вкусно.

— Шаверму? — удивился Костя. — Гадость какая. Из чего ее делают подумать даже страшно.

— Вот не скажи, все наши очень довольны. Просто, сытно, никаких нареканий не было. Всегда свежая, ее разбирают довольно бойко. Завтра пойдешь с нами?

— Ну, не знаю, как-то…

— Значит, идешь, — заключил Павел Витальевич. — А сейчас за работу.

Пробуй, прощупывай почву, но сильно не перетруждайся. Не в этом успех, Станиславский, не в этом.

И почему это Костя назвал шаверму гадостью? Конечно, гадость-то она гадость, но не на вкус, а для фигуры. Правда, сама шаверма в этом совсем не виновата. Изобрели ее кулинары где-то в незапамятные времена на Ближнем Востоке. В отсутствие холодильников и, в мягко говоря, не самых комфортных условиях трудно было готовить часто и с фантазией. Этому факту шаверма и обязана своим появлением. Ведь стояла задача приготовить блюдо, чтобы оно было сытное и полезное, причем сделать это быстро и накормить целую ораву голодных.

Что самое главное в шаверме? Некоторые считают, что мясо. Другие уверены, что соус, без которого шаверма была бы просто безумным нагромождением мелко нарубленных продуктов. И, наконец, есть те, кто готов биться насмерть, утверждая, что самое главное в шаверме — это тонкая лепешка, лаваш, в который вся вкуснятина и заворачивается. Конечно, все это не считая тех, кто не собирается ни с кем спорить, потому что знает, что в шаверме важны все ее компоненты.

Берется мясо, пожирнее, и непременно наисвежайшее. Режется, нанизывается на вертикальный вертел, который вращается относительно расположенной сбоку горелки. Поверхностные слои мяса быстро прожариваются и их срезают специальным ножом. Это намного быстрее, чем жарить целые огромные куски мяса. Срезанные куски мяса мелко нарубаются и кладутся в свернутый лаваш вместе с нарубленными овощами и зеленью. И последний штрих — соус. Он может быть чуть сладковатым, кисловатым, даже острым. Сладковатый прекрасно сочетается с шавермой из куры, острый — с шавермой из баранины. Но все это, как говорится, дело вкуса и прерогатива повара, шаверма мейкера или, по-нашему, шавермера.

Как все восточное, шаверма в последние десятилетия совершила умопомрачительную экспансию в Старый и Новый свет. Да и у нас даже в самой захудалой глуши, на обочине разбитой трассы всегда отыщется нехитрое заведение без водопровода и прочих удобств, где в невероятных условиях доморощенные шавермеры колдуют и кормят народ.

Если хотите отведать настоящей шавермы, то отправляйтесь в Петербург. В Москве вас накормят разве что шаурмой, хотя истинные ценители утверждают, что существенной разницы между ними нет. В принципе, шаверма мало чем отличается от кебаба, который предлагают во всех европейских столицах с одной лишь оговоркой: у кебаба порция заметно больше, а риск отравиться стремится к нулю.

У нас же поедание шавермы где-нибудь у вокзала или посреди оживленной улицы — своего рода лотерея, русская рулетка. Отсюда понятна и нечеловеческая страсть именно нашего населения к шаверме. Мы не спрашиваем, из чего она сделана, сколько часов назад эта кура каркала на заборе или ворковала у лужи на площади, правильно ли приготовлена. Не интересуемся, какое время в миске простоял этот странный белый соус, до того странный, что на него очевидно из инстинкта самосохранения боятся садиться мухи и всяческая мошкара.

О шаверме можно говорить бесконечно. Но что примечательно: если, скажем, плову или русской водке посвящены целые исследования, монографии, то шаверма вниманием ученых мужей совершенно обделена. Это несправедливость, но она шавермерам даже на руку. Если бы существовали определенные четко сформулированные каноны шавермы, то вариации в ее исполнении были бы недопустимы. В наших реалиях это означало бы крах многих доблестных предприятий. Нет перца или томатов — и все, можно сворачивать лавочку. Или продавать уже не под названием шаверма. Но кто ее в таком случае возьмет, отважится попробовать? Ответ очевиден. Никто. Впрочем, если об исследовании феномена шавермы серьезно, то наука начинается там, где начинаются измерения. Не изобретен еще тот шавермометр, который позволит превратить шавермологию в точную науку со своей терминологией и единицами измерения, со своими кандидатами шавермологических наук и специализированными изданиями, симпозиумами, конференциями. Но исключать появление таковых в самом ближайшем будущем, естественно, нельзя.

Случаи отравления шавермой в наших широтах, в отличие от южных, нередки. Но это нисколько не уменьшает поток страждущих к заветному ларьку. «Есть ли жизнь после шавермы?» — этот вопрос только подогревает интерес. Тысячи порций шавермы ежедневно расходятся по рукам и животам, и поднимают настроение настолько же сильно, как и портят фигуру. Но это уже совсем другая история, которая голодного и неудовлетворенного своими производственными достижениями Костю вряд ли касается.

Весь остаток рабочего дня он напрягался только вполсилы, все внимание свое тратя на наблюдение за Павлом Витальевичем. Павел Витальевич творил что-то невообразимое. Он разулся, закинул ноги на стол и раскачивался на стуле. Учитывая его плотную комплекцию, это выглядело устрашающе. Дозваниваясь по телефону до фирмы, название которой он предварительно обводил карандашом, Павел Витальевич выдавливал из себя все тот же заученный текст, но делал это игриво, даже жеманно. Все заканчивалось полной и сокрушительной победой.

— Отлично, сейчас мы по факсу забросим в вашу контору все требования к макету, а обратно ждем гарантийное письмо на оплату. Если прокрутим все сегодня или завтра, то успеваете в текущий номер, его сдают в понедельник, — Павел Витальевич сиял и от радости даже слегка вздрагивал. — Всего доброго! Приятно познакомиться! И работать тоже!

Костя от зависти приоткрыл рот. Павел Витальевич не положил, а бросил трубку, поставил напротив названия фирмы галочку и, с трудом натянув носки и ботинки, поплелся по коридору хвастаться в бухгалтерию.

«Какая у него уже фирма за сегодня? — гадал Костя, — пятая или шестая?

Может, седьмая? Все равно не понимаю, как ему удается так работать и справляться».

В этот момент Костя окинул взглядом офис и к своему удивлению увидел, что за перегородками из оргстекла происходит почти то же самое, что творилось с Павлом Витальевичем. У менеджеров были такие счастливые лица, что, казалось, продают они не страницы журналов под размещение рекламы, а самое настоящее добро, на худой конец, удовольствие или нирвану килограммами. Или пачками. Или литрами.

— Окей, будем сотрудничать, — доносилось с одной стороны.

— Рад, что вас заинтересовали наши предложения, — звучало с другой. — Это здорово, что оплата будет вперед, мы сможем дать скидку.

Костя схватился за голову и запрыгнул верхом на стул. С этой высоты открывался потрясающий вид не только на офис, но и на собственный рабочий стол, на котором, как бельмо на глазу, был раскрыт телефонный справочник, а напротив названий всех организаций сияли прочерки. Для Кости было непостижимо, как он, старательный, трудолюбивый и искренне стремившийся принести пользу как себе в виде зарплаты, так и издательскому дому в виде новых и новых клиентов, терпит стопроцентное, ничем не объяснимое фиаско.

Павел Витальевич в то же самое время в соседнем помещении шептался с Ириной Федоровной, пока принтер ее компьютера лениво распечатывал бумаги лишь для того, чтобы тут же сунуть их в факс. Работа факса тоже не мгновенная. Павел Витальевич успел за это время похлопать Ирину Федоровну по ее откровенно худосочному заду и пригласить на шаверму.

— Ой, Павел Витальевич, знаете, я на диете, это сейчас жутко модно, и вообще я как-то склоняюсь к вегетарианству, — не без удовольствия пролепетала Ирина Федоровна, даже не собираясь мешать лапам Павла Витальевича гулять по ее ягодицам. — Да и там, в мужской компании, да еще и с шавермой, я буду чувствовать себя потерянной и обделенной. Уж лучше вы заглядывайте почаще, с хорошими новостями.

— Обещаю, что приду снова, — Павел Витальевич с сожалением заметил, что факс давно как отправлен, и у него за спиной стоит еще один менеджер, пришедший с бумагами. — Может даже сегодня, Ирина Федоровна.

— Да что вы говорите, Павел Витальевич! Какой вы, однако, производительный!

— Ради вас стараюсь, Ирина Федоровна, — Павел Витальевич подмигнул. — Ну, так может, по шаверме после работы? А? Поедим, погуляем, поболтаем?

— Я подумаю, — кривляясь, ответила Ирина Федоровна и, переключившись на новую рабочую задачу, поправила платье и сделала серьезное лицо. — Ну, давайте бумаги. Это что, платежка? Кто так готовит платежки…

Павел Витальевич возвращался в отдел, довольный собой и пританцовывая на ходу. Увидев Костю в нелепой позе, готового разреветься или начать все вокруг ломать и крушить, Павел Витальевич бросился его спасать. Зайдя в отгороженную оргстеклом кабинку, он с силой пнул ногой по стулу, от чего Костя подскочил на нем и сполз по спинке вниз.

— Остановись, Станиславский, хватит сходить с ума, иди выпей чашку кофе, взбодрись и приведи себя в порядок. Тебе еще час работать, а ты уже никуда не годишься.

— Я и по жизни ни на что не гожусь, — сокрушался Костя. — За два дня ни единой надежды на то, что я продам хотя бы маленькое объявление, хотя бы четвертушечку страницы под рекламу. Я неудачник и ни на что не способен.

— Успокойся, Станиславский, не нужно так себя ругать, — ласково ответил Павел Витальевич. — Ты просто устал за эти два дня, не рассчитал сил. Знаешь, я сейчас поговорю с директором, и тебя на сегодня отпустят, пойдешь домой и отдохнешь, выспишься нормально. А с завтрашнего дня я за тебя берусь. Посмотрю, как ты работаешь, разберем твою стратегию, твои ошибки. Как следует пообедаем, и после обеда у тебя попрет так, что мама не горюй!

Отнекиваясь, Костя вдруг понял, что другого выбора у него нет. Либо уходить, теряя и эту работу, либо довериться и попытаться выяснить, что у него не получается. А не получалось абсолютно все — от самого разговора с потенциальным клиентом до результата звонка и, собственно, работы.

Дома Костю ждала жена, пристально глядевшая в телевизор и находившая в этом занятии высший смысл в жизни. Она пыталась проводить параллели между своей судьбой и тем, о чем рассказывали в бесконечных ток-шоу.

— Ты представляешь, врач в течение полугода насиловал свою пациентку, находившуюся в коме, и заразил ее триппером, — заявления жены для Кости уже стали привычными. — Она его обвиняет, мол, все чувствовала, только сделать с этим ничего не могла. А он утверждает, что все было по обоюдному согласию.

— Как мне все это надоело, — прошептал Костя, с трудом и из последних сил переодеваясь в домашнюю одежду. — Как надоело!

— Что это тебе там надоело? — строго переспросила жена. Несмотря на орущий во всю глотку телевизор, она прекрасно слышала каждое слово. — Что опять не устраивает? Я тут загибаюсь на хозяйстве, а ты даже заработать толком не можешь. Приходишь домой на все готовенькое, а еще чем-то недоволен! Ужин на плите!

Ужин был действительно на плите — треть кастрюли сухих, слегка недоваренных макарон. И полбанки шпрот в холодильнике. А Косте вдруг так захотелось мяса. Он даже кастрюлю открывал в ожидании, что там будет нечто мясное. Но ожидание это было весьма условным и имело место лишь потому, что без него история была бы слишком скучной.

А Павел Витальевич, дождавшись, пока освободится Ирина Федоровна, повел ее под ручку на прогулку. Он взял бутылку пива, она мороженое. И превратились они на целый вечер в самых обычных Пашка и Ирку, не знавших, как подступиться друг к другу, чтобы замутить а-ля из категории для взрослых. Костя, в отличие от Павла Витальевича, вот уже три года как был женат и подобного не мог себе позволить даже в самых смелых фантазиях.

Утром Костя вскочил по будильнику и, стараясь взбодриться, улыбался, пока приводил себя в порядок и завтракал. У него появилось ощущение, что вот-вот все изменится, и его неудачи практически одномоментно обернутся успехом, шумным, впечатляющим, таким, какого у него никогда не было. Он твердо решил для себя следовать советам коллег, чтобы научиться работать как они — легко, непринужденно, с изрядной долей здорового пофигизма.

— Я на работу, — прошептал он жене.

Жена накануне на ночь влила в себя лишний стаканчик и вряд ли слышала, что говорил Костя, а если и слышала, то ей было совершенно все равно. Начало дня выдалось у Кости таким же, как и в два предыдущих: настойчивые звонки, не менее настойчивые отказы, насмехательства и появившиеся на страницах телефонного справочника прочерки. Время обеда неумолимо приближалась, и Костя стал поглядывать на часы, чего не делал никогда, даже на предыдущих, довольно скучных местах работы.

— Что, Станиславский, проголодался? Ничего, потерпи, — за стеклянную перегородку заглянул Павел Витальевич. — Я еще один звонок сделаю, да и ты давай, попробуй еще раз.

— Да что толку-то? — Костя отодвинулся от стола и принялся разминать руки, вытягивая их перед собой. — Позавчера ни одного клиента, вчера ни одного.

И сейчас, сколько с утра ни звоню, ничего не выходит. Не представляю, как ты все это делаешь? Я не выдержу этой испытательной недели, мне просто отчитаться нечем! Как будто я не работал вообще, а сидел и ковырял в носу или еще где-то.

— Успокойся, еще не вечер, пообедаешь, отдохнешь, силы появятся. И каааак запоешь! — Павел Витальевич грузно плюхнулся в свое кресло и принялся набирать очередной номер телефона, положив справочник к себе на колени.

Костя принялся тоже звонить в очередную фирму. Закончилось все вполне предсказуемо. Впрочем, и у Павла Витальевича этот звонок вышел холостым и не привел к какой-либо договоренности и тем паче к принятию рекламы к опубликованию. Костя стал успокаивать себя, что у всех случается черная полоса, и он просто еще отдельные моменты недопонимает.

— Ну-с, идемте, — скомандовал Павел Витальевич и, словно Гагарин, махнул рукой куда-то по направлению к выходу.

Они спустились вниз, перешли улицу и нырнули в узкий и на редкость ароматный переулок. Пройдя еще немного, они вышли на широкий проспект, на углу которого виднелись два ларька. На одном была прикреплена огромная табличка «Шаверма», на другом — «Лучшая шаверма в городе».

— Ого, конкуренты, — Павел Витальевич кивнул в сторону «Лучшей шавермы в городе». — Они тут и недели не продержатся, потому что лучшая шаверма у Гасана, им его не переплюнуть.

Действительно, Костя обратил внимание, что, несмотря на то, что ларек с надписью «Шаверма» был куда невзрачней, в него стояла очередь. Очередь состояла преимущественно из работников издательского дома. Они оживленно обсуждали цены, рекламодателей и начальство, естественно, не стесняясь в выражениях. Начальство, как ни странно, стояло тут же, в общей очереди, и гоготало вместе с рядовыми сотрудниками в предвкушении трапезы. За стойкой виднелся огромный столб с нанизанными на него кусками мяса, который крутил рослый и ухоженный парень в фартуке, накинутом поверх дорогой рубашки. Из-под расстегнутого ее воротничка выглядывала массивная золотая цепь.

«Да, везет жителям этого дома, — думал Костя, осматривая ларек снаружи, а затем и изнутри. — Весь день нюхать, как готовится шаверма, слюни пускать. И почему я никогда раньше не пробовал шаверму? Век живи, век учись. Дай бог выживу после ее поедания, и реально все наладится на сытый желудок».

— Здравствуй, Гасан, — сказал Павел Витальевич, когда подошла их очередь.

— Нам как обычно. Вот, тебе новенького привел на откорм, оголодавшего там у нас, в офисе.

— Здравствуй, здравствуй, — Гасан засуетился, срезая широким ножом мясо, от которого струился то ли пар, то ли легкий дымок. — Вот тебе самый лучший шаверма, только самый лучший.

— Благодарю, — Павел Витальевич протянул купюру, и Костя последовал его примеру.

Едва отойдя от ларька, Павел Витальевич развернул завернутую в бумагу шаверму и принялся жадно ее поедать. Костя смотрел на свой сверток, не понимая, что он с ним может сделать то же самое. Наконец, когда Павел Витальевич съел уже половину своей порции, Костя брезгливо развернул шаверму и боязливо надкусил.

Шаверма отдавала какими-то пряностями, от которых даже слегка захватывало дыхание. Что-то терпкое и одновременно сладковатое. Костя откусывал смелее и смелее, быстро пережевывал и глотал. Голод делал свое дело. После первых нескольких кусков немного закружилась голова, так бывает с теми, кто склонен к сахарному диабету и не соблюдает режим дня и питания. Костя ел шаверму с жадностью, чувствуя, как тело наполняется силами. Да, это совсем не метафора: Костя находился в трезвом уме и явственно ощущал прилив сил, желания жить и, само собой, работать.

Это было забавно: двое мужчин в костюмах и при галстуках, называющие друг друга на «вы» поедают шаверму, зайдя за ларек в каком-то грязном переулке. Причем делают это настолько сосредоточенно и серьезно, что даже не хочется улыбаться.

Обратный путь Костя и Павел Витальевич проделали молча. О чем было говорить на сытый желудок? Порция шавермы составляет примерно четверть суточной потребности человека в жирах и в энергии, конечно, если вас не обманули и положили в шаверму все, что требуется. Офисный планктон относится к категории лиц, обремененных относительно легким трудом. Для них поедание таких порций сродни натуральному обжорству.

Сидя в комнате отдыха, Костя и Павел Витальевич отпивались чаем. Вскоре подошли и остальные сотрудники, у которых перерыв тоже заканчивался. Костя с ужасом думал о том, что через пять минут нужно будет снова сесть в кресло, открыть справочник и звонить, звонить, звонить только для того, чтобы услышать отказ или какое-нибудь издевательство, чтобы от него отмахнулись как от жирной зеленой назойливой мухи.

— Чего грустишь, Станиславский? — Павел Витальевич не скрывал своей радости, как казалось Косте, она была совершенно беспричинной. — Чувствуешь прилив сил? Бери и работай, все обязательно пойдет как по маслу, а если не пойдет, то… Впрочем, такого даже быть не может! Понимаешь? Не может! Ты сейчас сядешь, будешь работать, и все будет получаться, вот увидишь.

Костя с недоверием покачал головой, но, конечно, внешне это выглядело так, будто он со всем сказанным полностью согласен. Показывать свое недоверие в данной ситуации было бы неверным шагом. Ссориться с Павлом Витальевичем не было никакого резона. Потому Костя повиновался. Отчего-то и вправду ему происходящее вдруг начало казаться лишь маленькой игрой, приключением, в котором себя нужно показать с лучшей стороны, действуя играючи.

— Алло, добрый день, — привычно произнес Костя, — Это фирма «Севзапсантехкомплектгидромонтаж»? Очень приятно. Я представляю издательский дом «Прорыв». С кем я могу поговорить по поводу рекламы?

Костю неожиданно переключили на кого-то из руководства.

— Слушаю, — ответил Косте высокий женский голос, — Заместитель директора, меня зовут Ирина. Это вы из журналов? Как хорошо. Мы как раз думали запускать рекламу оптовых поставок для строительных фирм и мастерских.

— Да, Ирина, — Костя говорил взволнованно. — Мы можем вам предложить рекламную кампанию сразу в нескольких наших изданиях, как тексты, так и модули. Это выйдет дешевле, так как на крупные заказы у нас действует система скидок. Единственным условием является предоплата. Но, думаю, что для такой крупной… ээ… как… ваша…

Костя заволновался оттого, что забыл название фирмы, в которую звонил и с заместителем директора которой так мило беседовал. Он принялся судорожно разыскивать название фирмы в справочнике, то самое, что полминуты назад обвел карандашом, но справочник как назло захлопнулся, а закладки на нужной странице не осталось. Карандаш, который играл роль закладки, выкатился и лежал рядом на столе.

— … как ваша… контора… — выдавил из себя Костя.

«Все, финиш, — по спине Косте заструился холодный пот. — Все напортил. Неужели не запомнить название фирмы? Сейчас она скажет типа «Да за кого вы меня принимаете?» и бросит трубку или отправит темным лесом. Вечно мне не везет».

Но на другом конце раздался заразительный смех, заставивший тихонько рассмеяться и Костю. Смех и зевота — самые страшные эпидемии на Земле, но в данном случае слово «страшные», пожалуй, было совершенно неуместно.

— Какой вы, однако, забавный, — произнесла Ирина, стараясь подавить смех, — Многие забывают название нашей фирмы «Севзапсантехкомплектгидромонтаж», перевирают ее по-всякому, извращают даже в публикациях и в рекламе. А вы, простите, забыла, как вас зовут…

— Костя, Константин Сергеевич.

— Вы, Константин Сергеевич, так элегантно выпутались из этой неловкой ситуации, что, знаете, мне хочется с вами сотрудничать, — Ирина сделалась строже. — Предоплату мы готовы обеспечить, и макеты рекламы у нас готовы. И мы бы хотели запустить рекламу как можно быстрее. Это возможно?

— Конечно, — Костя ощутил, как холодный пот на спине сменился горячим, и как у него стало пылать лицо и чесаться руки. — У нас вот-вот выходит номер журнала, там еще есть место. Правда, я не помню, какой именно журнал мы сдаем в печать следующим, но по тематике и профилю вам подходят все наши четыре издания.

— Отлично, Константин Сергеевич, я готова выслать макеты, наши пожелания к объему размещения рекламы и реквизиты для выставления счета. Вы сами-то готовы все сделать оперативно? Я могу рассчитывать на вашу расторопность?

У Кости пересохло в горле. Он не знал, что ответить, и, прижав трубку к уху плечом, беспомощно размахивал руками.

— Факс работает? — еле выдавил из себя Костя и поперхнулся.

— Да, вы можете отправить все необходимые документы и коммерческое предложение нам на факс, у нас он запараллелен с телефоном, так что номером вы не ошибетесь. Сможете сделать это прямо сейчас, чтобы не откладывать на потом?

— Ммм… могу, — простонал Костя.

— Тогда спасибо и жду коммерческое предложение, у вас полчаса, — Ирина заулыбалась, и Костя это почувствовал, ему стало совсем не по себе.

После того как разговор был завершен, Костя вскочил со стула, задевая и сметая все на своем пути, он побежал в самый дальний кабинет, скрытый за картонной перегородкой. В том кабинете стоял кулер с водой и стойка с пластиковыми стаканчиками. Костя выдернул самый нижний стаканчик и, не обращая внимания на то, что остальные несколько сотен стаканчиков посыпались из держателя и покатились по полу, набрал холодной воды и залпом выпил.

— Что, Станиславский, понеслось? Так продаешь, что жажда замучила? — откуда-то появился Павел Витальевич. — Выглядишь ты неважно. Ну-ка сделай лицо попроще!

— Не могу, — признался Костя. — Слушай, где у нас коммерческие предложения? И мне какую-то таблицу нужно, наверное, им выслать. Ничего не могу сообразить, в голове все перемешалось. Даже название их фирмы забыл.

— Расслабься и толком скажи, что и кому продал!

Костя отглотнул воды, сделал глубокий вдох и громко отрыгнул.

— Извини, вырвалось, — Костя швырнул стаканчик в мусорную корзину, но не попал. — Забыл, как называется фирма, но они готовы выкупить рекламную кампанию и не одну, и хотят это сделать сегодня, так как у них вроде как есть рекламный бюджет, который нужно срочно потратить.

— Ничего себе! — Павел Витальевич почесал затылок.

— И, представляешь, все документы они хотели получить по факсу в течение получаса, а я ничего не могу сообразить, не знаю, где брать бумаги, что именно им отправлять. Павел Витальевич, дорогой, я сейчас сойду с ума! У меня получилось каким-то невероятным образом все провернуть, но на остальное…

Павел Витальевич подошел к кулеру, набрал воды в стаканчик и жадно выпил, как будто и он не может найти себе места, успокоиться и делать свою работу.

— Идем, я дам тебе все бумаги, — строго сказал он. — Ты ведь с ними по факсу договорился связаться?

— По факсу, — испуганно ответил Костя. — А что?

— А то, что старайся не связываться с электронной почтой, особенно когда только начинаешь работать с фирмой. Бывало так: договариваемся мы на какую-то крупную рекламную кампанию, и предоплату обещают. Отправляем все реквизиты и требования электронной почтой и ждем. А они все не отвечают и не отвечают. Потом, когда все сроки проходят, звоним, а оказывается, что они и сами нас проклинают, на чем свет стоит. Да, душно в офисе. За первую половину дня весь кислород вынюхиваем, а проветривать ленимся, вот после обеда каждый день и чахнем здесь от духотищи.

Набрав еще стакан воды, с жадностью выпив ее, Павел Витальевич вернулся к себе, к письменному столу за перегородкой из органического стекла. Он долго копался в нижнем ящике стола, отыскивая нужную папку.

— Вот, держи, — наконец сказал Павел Витальевич, вытер со лба пот, и этой же влажной от пота рукой протянул Косте потертую картонную папку-скоросшиватель. — Там внутри диск с образцами документов. Только называние фирмы впиши, поставь даты, распечатай и забрасывай им по факсу. Понял, Станиславский?

— Понял, — вздохнул Костя, сделал пару шагов, опустился на стул, раскрыл папку и принялся изучать бумаги.

Строчки прыгали перед глазами, какие-то буквы, цифры, суммы, адреса, реквизиты. Костя напрягся, вставил диск в компьютер, открыл нужные файлы и каким-то совершенно неведомым для себя образом вписал недостающие данные в бланки и отправил на печать. Принтер, стоявший у стены, которым пользовался весь офис, был настолько потрепан жизнью, что скрипел, извергая распечатанные листы документов. Скрип уже не казался Косте чем-то противным: он записал на ладони номер факса фирмы «Севзапсантехкомплектгидромонтаж», выхватил из лотка принтера еще теплые листы и направился в комнату бухгалтерии.

Возвращался оттуда Костя, пританцовывая и присвистывая так, что даже Павел Витальевич, не обращавший за работой никакого внимания на то, что происходит вокруг, отвлекся от телефонного разговора, и чуть было не потерял его нить. Он нахмурил брови и демонстративно отвернулся, делая вид, будто телефонный разговор настолько занятный, что ни на что другое отвлекаться просто нет причин. Впрочем, по его поведению и нервному постукиванию карандашом по столу Костя заключил, что все поведение Павла Витальевича является чистой воды притворством, так как контора, в которую он звонил, судя по всему, была звонку не рада и сотрудничать не собиралась.

Костя позвонил еще в две фирмы. Первая организация уже успела куда-то съехать, напротив ее названия в справочнике появился прочерк. А вторая взяла — да и заказала рекламу, прямо в текущий номер. Костя уже знал, что делать и все провернул довольно быстро. В конце рабочего дня он почувствовал дичайшую усталость и голод.

— Может, еще по шаверме? — предложил Костя Павлу Витальевичу.

— Ого, Станиславский, да ты подсел на шаверму от Гасана! — Павел Витальевич засмеялсяи все остальные в офисе обернулись и принялись смотреть на Костю. — Нет, Станиславский, вторую шаверму есть сегодня не советую. Передоз у тебя с непривычки случится. Она, зараза, калорийная больно.

— Какой еще передоз? — встрепенулся Костя.

Павел Витальевич похлопал себя по животу и снова засмеялся.

— Хорошего понемножку, а то наешь такое брюхо, что за ним не рассмотришь самого главного, и даже забудешь, что оно у тебя есть.

Понимая, что он сказал на весь офис что-то очень неприличное, Павел Витальевич хрюкнул от удовольствия.

— Не обижайся, Станиславский, завтра пятница, в обед скушаешь шаверму, отработаешь, как следует, зато с каким чувством выполненного долга проведешь выходные!

— Ага, — буркнул Костя и засобирался домой.

Дома его ждала жена, как обычно распластанная на диване перед телевизором, показывающем очередное бестолковое ток-шоу, в котором лицом к лицу сходятся насильник, его жертва и еще уйма народу, которые держали при том безобразном процессе свечки. Костю такие программы раздражали, но, чтобы не обидеть жену, он лишь мило улыбался и изображал, насколько ему интересно происходящее на экране.

— Пришел? — простонала жена. — Наотдыхался? А я здесь одна, как лошадь, весь день пахала. Небось, пожрал, не голодный?

— Почему же, голодный, — признался Костя, — Есть что-нибудь заморить червячка?

— Ты меня уже заморил, червячок не понадобится. И вообще, нужно если, то возьми и сготовь. Я не каторжная здесь на все дела распыляться. А ты на приличную кормежку еще не заработал.

— Сегодня я очень приличные заказы на рекламные кампании провернул… — боязливо начал говорить Костя. — В конце месяца еще и премиальные получу, свой процент…

— Сначала получи, а потом мотай мне нервы. Все, свободен, иди на кухню и не отвлекай меня.

«Что происходит? Ради кого и ради чего я работаю? Так долго искать нормальную работу, так долго стремиться к тому, чтобы что-то начало получаться, а это, выходит, никому не нужно. Хотя, раз это нужно мне, то это уже что-то, а все остальное обязательно приложится. Жена, ты ничего не понимаешь. Как было бы здорово сейчас шавермы!»

Костю на кухне встретила гора немытой посуды, стол, заваленный крошками, полуфабрикаты в холодильнике. Он с вожделением думал о новой работе, где все зависело исключительно от него, а не от поворотов разворачивавшейся в телевизоре сальной истории, влиявшей на настроение и поступки всех тех, кто прилип для ее поглощения к экрану.

В животе разразилась настоящая война, которую Костя всеми силами пытался подавить. Чтобы забыться, он убрал со стола и перемыл всю грязную посуду, какую только смог отыскать на кухне. Всю ночь он ворочался, справляясь с коктейлем из голода и обиды. Трудоголиками становятся тогда, когда вся остальная жизнь меркнет перед ее величеством работой, когда уже не может дать тех красок, тех ощущений, что достаются нам в цеху, в офисе или еще где-то. В случае Кости шаверма была неотъемлемым атрибутом этих ощущений.

В то время как калории давали силы, питали энергией серые клеточки головного мозга, а белки расщеплялись всемогущими пептидазами до аминокислот, вкус и запах шавермы дарили ощущение сопричастности к происходящему. Будь она безвкусной — и ничего бы этого не было. Ничто не дразнило бы обоняние, не ласкало бы язык. Конечно, есть еще один фактор — внешний вид, но шаверма может выглядеть по-разному и не всегда приглядно, так что его приходится упускать из рассмотрения. Статистики, которым верить вряд ли приходится, утверждают, что чуть ли не в сорока процентах случаев шавермой перебиваются именно трудоголики, которые стремятся хорошо подкрепиться, но не могут выкроить время на полноценный обед или поход в магазин за кефиром и булочками. В таком случае все работники офиса, в котором трудился Костя, могли бы быть трудоголиками, пусть и анонимными, не выдававшими свою страсть к шаверме, сидевшими на диете или просто вегетарианцами. Но это маловероятно, иначе бы себя и свою организацию они давно бы уже озолотили.

Вскочив по будильнику, Костя наспех оделся и, не завтракая, побежал на работу. Да, не завтракая, потому что завтракать было нечем. И именно побежал, потому что это была, во-первых, работа, в которой он неожиданно для себя накануне добился успеха, а, во-вторых, в офисе можно было выпить сладкого чая и это лишь отчасти, но заменило бы завтрак. Но сладкий чай лишь раззадорил аппетит. Сделав пару неудачных звонков, выслушав сонные голоса секретарш и сообразив, что до обеда работа снова будет буксовать, если не принять срочных мер, Костя прошел в бухгалтерию и робко попросился на перерыв, минут на пятнадцать.

— Идите, Константин Сергеевич, вчера вы, конечно, дали жару, у нас давно таких рекламных кампаний не заказывали, и сразу во всех изданиях, по максимуму, — ответила Ирина Федоровна, которая хоть и не относилась к начальствующим персонам, но, тем не менее, ведала всякими внеплановыми перерывами, отгулами и «домой на полчасика пораньше».

— А что, они уже перевели деньги? — удивленно спросил Костя.

— Конечно, перевели! Пришла утром, посмотрела, все целиком оплачено. Так что ликуйте! Ладно, но только пятнадцать минут, ни минутой больше. Идите на перерыв, нечего в дверях стоять, мешать работать!

— Ой, простите, Ирина Федоровна, — Костя шмыгнул на лестницу, оттуда бегом на улицу, в проход между домами.

Ларек с шавермой только открылся. Гасан, которого Костя хорошо запомнил, срезал первые куски мяса с пластов, нанизанных на вертикальный вертел.

— Мне шаверму, — тихо попросил Костя.

— А, уже голодный, накормим сейчас, — заголосил Гасан, ловко орудуя ножом, поджаривая кусочки мяса и заворачивая их в лаваш, — На здоровье, кушай, еще приходи. Я тебя знать, всегда вкусный шаверма здесь.

Гасан неестественно улыбался и моргал глазами, но какая разница, как выглядит шаверма мейкер, главное, какой шавермой он кормит народ. Пахло жареным мясом и каким-то растворителем вроде бензина. «Должно быть, на бензиновом примусе поджаривают, — смекнул Костя. — Или от жира отмывались бензином. Никогда бы не подумал, что так можно делать там, где продают еду. Но, раз делают, то значит можно».

Костя дрожащими руками взял сверток, протянул купюру, с трудом заставил себя дождаться сдачи, а когда ее получил, то буквально выбежал из ларька. Благоухание теплой шавермы сбивало Костю с ног. Он остановился, прислонился к стене дома и принялся есть с остервенением шакала. Из соседнего ларька с шавермой, возле которого, в отличие от заведения Гасана, не было ни души, через стекло на Костю глядело несколько удивленных лиц. Не обращая на них внимания, Костя трапезничал и когда, наконец, последний кусочек шавермы был поглощен, Костя погрозил зрителям кулаком.

Костя возвращался в офис в приподнятом настроении, сил заметно прибавилось. И появилась тяга к жизни, необъяснимая и восхитительная, как сама жизнь. Косте хотелось каждую минуту проживать как последнюю, не тратить время на пустяки и сосредоточиться на главном. А этим главным была работа.

— Доброе утро, — довольно вальяжно начал он разговор с очередной фирмой из справочника. — Это компания «Запчастьпром»? Я представляю издательский дом «Прорыв» и у меня есть предложение по рекламе, от которого трудно отказаться. С кем я мог бы это обсудить?

В трубке послышалась суета — не наигранная, а вполне реальная. Вместо того чтобы перевести звонок по внутреннему коммутатору секретарша сорвалась со своего места и куда-то побежала, спотыкаясь и перед кем-то бесконечно извиняясь. Наконец сквозь звук прикрываемой ладонью трубки Костя различил: «Алла Сергеевна, это «Прорыв», они сами позвонили, это срочно».

— Слушаю, руководитель отдела маркетинга Алла.

— Издательский дом «Прорыв», Константин Сергеевич, менеджер по рекламе. Мы формируем новые номера наших изданий, есть возможность разместить рекламу оперативно и со скидкой, если размещаться сразу в нескольких журналах, — Костя приглушил голос. — Вас заинтересовало мое предложение?

— Заинтересовало, Константин Сергеевич, — кокетливо ответила Алла. — Вы умеете заинтересовать и как раз в нужный момент, когда мы провели совещание и выяснили, что по части рекламы у нас полный блэк аут.

— Что-что?

— Блэк аут, Константин Сергеевич, — вежливо произнесла Алла, и Костя почувствовал, что успех, а значит, и деньги, уже где-то близко. — Это такая ситуация, когда без вас нам совсем никак не обойтись. Так, сегодня пятница. Как думаете, успеем все сделать за сегодня?

— Почему же нет? Успеем, конечно, — ответил Костя, но тут же испугался, вдруг за день не получится переправить все документы и получить гарантийное письмо на оплату. — Вернее, надо подсуетиться. А как насчет денег? Как будете оплачивать?

Костя ощутил рядом с собой чье-то тяжелое и довольно зловонное дыхание: слева, заступив за стеклянную перегородку, стоял Павел Витальевич и, вытянув свою толстую, как у бегемота, шею, внимательно слушал. Махнув рукой перед самым носом Павла Витальевича, Костя заставил его отступить.

— Оплачивать будем оперативно, как только получим все реквизиты, прайс и медиаплан. Ой, секундочку, — Алла принялась рыться в каких-то бумагах, шелест которых через телефонную трубку отдаленно напоминал шорох занавеса в каком-нибудь средней руки театре. — Смотрю на наши макеты. Ваши издания нам смогут выделить по целой полосе? Мы не хотим, чтобы рядом с нами, с нашей рекламой на одной странице размещались конкуренты! Этого нельзя допустить, Константин Сергеевич!

«Не смешите меня, Алла, какие конкуренты? Тот болван, который резиновые гофры хотел натягивать на девушек в бикини?» — подумал про себя Костя, но озвучить подобное он не мог даже несмотря на потрясающее настроение и бодрость.

— Окей, Алла, я понял про полосы. Это не вопрос, выделим отдельную. У меня есть номер факса, все бумаги перешлю в течение получаса. И составлю договор и счет на оплату. По полосе в свежих номерах наших четырех журналах, считайте, уже за вами. Договорились?

— Договорились, — соблазнительно ответила Алла. — А чтобы мы не потеряли друг друга, ближе к концу дня я пришлю в ваш офис курьера со всеми бумагами и гарантийным письмом на оплату, если, конечно, оплата не пройдет раньше. Сейчас пну нашу бухгалтершу, старую клушу, чтобы поторапливалась, как только получит документы.

Косте стало бесконечно приятно, что ради него начальство совершенно посторонней организации не просто готово пошевелиться, а даже как следует встряхнуть планктон у себя в офисе. Необъяснимая штука — когда ругают одних менеджеров за нерасторопность и лень, другие редко когда вступаются. Их согревает мысль, что ругают не их, а кого-то другого, что выдает в планктоне отсутствие какой-либо внутренней организации, синергетических факторов, характерных для социальных групп. Планктон — он и в Африке планктон.

— Отлично, до связи! — сказал Костя и повесил трубку.

— Вы поглядите на него! Станиславский, да от тебя за километр разит шавермой! А так сопротивлялся вначале, не хотел идти. А теперь и обедает шавермой, и завтракает.

— Да, завтракаю, потому что другого завтрака, Павел Витальевич, у меня просто не было, — Костя ударил рукой по столу, но попал по телефонному справочнику.

Напротив названия фирмы, в которую звонил только что, Костя демонстративно, так, чтобы Павел Витальевич это видел, нарисовал огромных размеров крестик.

— Что, дело клеится?

— Понемножку, — Костя суетился, открывая на компьютере файлы с бланками документов и вписывая в них то, что было необходимо для их дальнейшего движения по бюрократическому механизму. — Спасибо за совет с шавермой.

И давай до обеда не будем друг друга отвлекать, работы полно.

— Ого! — удивился Павел Витальевич, возвращаясь за свой стол и открывая телефонный справочник. — У всех до обеда тишина, а у него работы полно!

Костя же носился, как заведенный. К принтеру, обратно за стол, в бухгалтерию, снова к принтеру. За несколько часов он успел обзвонить и подготовить документы сразу для нескольких фирм. Дело явно спорилось, сил не убавлялось, и пока сонный офисный планктон лишь разминал косточки, Костя успел не только наверстать упущенное, но и сделать двухнедельную норму по продаже рекламных площадей в журналах. Он улыбался сам себе — до того ему нравилась эта работа, череда производственных забот и чувство радости оттого, что получается все, за что бы он ни брался.

Неумолимо подходило время обеда. В первые дни работы Кости в издательском доме оно тянулось, и ничто не могло хотя бы немного ускорить его течение. А здесь — всего лишь порция шавермы.

— Идешь? — за перегородку с некоторой опаской перегнулся Павел Витальевич. — Мы обедать, да и тебе неплохо было бы проветриться. Иначе всех клиентов успеешь окучить за время обеда.

Из-за соседней перегородки послышался смех. Тезка Кости, Константин Александрович, поправлял галстук в силу своей дешевизны больше похожий на цветную тряпочку, подхихикивал и, решив, что с галстуком поделать он что-либо не в состоянии, просто снял его, распустив узел.

— Ага, без зарплаты нас оставит, голодранцами помоечными, только шавермой и будем питаться, — голосом евнуха пропищал Константин Александрович и пулей выбежал в коридор, а затем и на лестницу, желая, очевидно, опередить коллег в очереди к заветному ларьку.

«Не представляю, как бы я отреагировал, если бы такой менеджер с таким голосом позвонил мне и начал бы втирать про какую-то рекламу, — подумал Костя, которому голос Константина Александровича до этого разговора казался ниже и приятнее, очевидно, благодаря спасительной перегородке. — Хоть бы фильтровали как-то народ при приеме на работу».

Когда перед взором Кости и Павла Витальевича появились вывески «Шаверма» и «Лучшая шаверма в городе», то у ларька с первой уже стояла огромная очередь, а шавермеры из второго ларька стояли и смотрели на все это, эмоционально перекрикивая друг друга на каком-то непонятном языке.

— Может, там попробуем? — предложил Костя, которому не хотелось выстаивать огромную очередь. — Смотри, никого.

— Ты что, сдурел? — лицо Павла Витальевича побагровело так, как будто очередной потенциальный рекламодатель по телефону отправил его лизать бананы в субтропиках. — Во-первых, там дороже и намного, а, во-вторых, мы же идем к Гасану, у него проверено, не отравишься.

— А там что, можно отравиться? — Костя кивнул в сторону ларька-конкурента, не видя особой разницы ни во внешнем виде персонала, ни в мясе, поблескивавшем каплями жира.

— Так, Станиславский, даже не смотри туда! — Павел Витальевич толкнул Костю в спину, так как очередь подвинулась. — Мы как-то раз попробовали с ребятами шаверму в другом ларьке, он стоял здесь до этого. Тут много конкурентов объявлялось. Думали, если к Гасану стоит целая толпа, значит, ее можно переманить и к себе. И что из этого получалось? Да ничего!

Сходили разок, не понравилось, потом траванулись и решили, что больше ни ногой к кому-то другому.

— И сильно отравились? — поинтересовался Костя, копаясь в бумажнике.

— Ты у Ирки спроси, ну, которая Ирина Федоровна. Мы-то легко отделались, парни водкой расстройство живота лечили. А она, видать, чувствительная, в больницу попала, два дня промывали, потом еще неделю отлежала.

Вернулась к нам похудевшая килограммов на десять, помолодевшая, но довольная, что одиннадцать сантиметров в талии гудбай. Только синяя она была какая-то, бледнющая.

Павел Витальевич заржал так громко, что очередь на него невольно обернулась.

— Это наши, — раздалось в толпе.

Нервно поглядывая на часы, Костя, как и утром, схватил сверток с шавермой, расплатился и, выйдя из ларька и отойдя к стене дома, принялся трапезничать. Должно быть, любопытная картина открывалась жителям дома напротив: в течение всего дня к невзрачному и в чем-то даже отталкивающему ларьку с шавермой приходили хорошо одетые менеджеры — и далеко не самого низшего звена — покупали, облизываясь, шаверму, и поедали ее тут же, в грязной подворотне, нагнувшись вперед, чтобы не испачкать просачивающимся сквозь оберточную бумагу жиром дорогие сорочки и галстуки. Это смахивало на помешательство, на массовый психоз, причиной которого была шаверма, самая обыкновенная шаверма, шавермос вульгарис. Зрелище впечатляющее, сродни флеш-мобу, правда, не разовому, а повторяющемуся изо дня в день в течение многих лет.

Возвращался в офис Костя вприпрыжку. Вдобавок к любви к жизни и нахлынувшему оптимизму в нем проснулась страсть: ему хотелось обнимать каждого просто улыбнувшегося ему, хотелось кричать, как все здорово и какие все вокруг молодцы. Наконец, даже Ирина Федоровна, до того не казавшаяся Косте даже симпатичной, не то, чтобы красавицей, в одно мгновение сделалась идеалом. Костя даже потер глаза, как и любой приличный человек, думая, что это какой-то оптический обман, что не бывает такой короткой юбки и столь зауженной сверху и откровенно прозрачной блузки.

— Ирина Федоровна, да вы мой ангел-хранитель! — заявил Костя, зачем-то положив руку на ее левую ягодицу.

— Константин Сергеевич, держите себя в руках, — сквозь зубы процедила, озираясь по сторонам, Ирина Федоровна. — У вас полно работы, и, насколько я помню из личного дела, который я лично заводила, в графе о семейном положении у вас написано, что вы…

В этот момент Костя положил вторую руку на вторую ягодицу Ирины Федоровны, за что получил звонкую пощечину.

— Так, Константин Сергеевич, давайте-ка полегче. И, между прочим, обеденный перерыв уже закончился. Марш на рабочее место!

Руки Кости как-то сами собой перестали держаться за чужие ягодицы. Через полминуты он уже не помнил об этом происшествии. А силы все прибывали и прибывали: Костя пел себе под нос, улыбался и раздавал направо и налево воздушные поцелуи. Такой легкости в теле у него не было никогда. Руки и ноги ничего не весили, они как будто плыли по воздуху.

— Что-то ты разошелся, Станиславский, — заметил Павел Витальевич. — Ты случайно шаверму пивом не запивал? Смотри, если поймают за этим делом, то у нас с этим очень строго, начальство терпеть не может пьяных в офисе.

При слове «начальство» Павел Витальевич недвусмысленно кивнул в сторону бухгалтерии, но, казалось, что Ирина Федоровна только довольна таким вниманием к своей персоне.

— Неа, никакого пива, — бросил Костя и сел за свой стол.

Он открыл справочник на нужной странице и стал водить по ней пальцем — пренебрежительно, слегка манерно, и при этом продолжая улыбаться. Только к улыбке прибавился едва заметный тик: Костя начинал дрожать, но не от холода, так как в офисе было душно. Найдя фирму, название которой Косте приглянулось больше, чем все остальные, он набрал номер. Трубку долго не снимали, наконец, ответил равнодушный женский голос:

— Компания «Ремсвязьнадзор», добрый день.

— Здравствуй, красотка. Я представляю издательский дом «Прорыв» и у меня очень мало времени, так как через несколько часов четыре наших журнала отправятся в верстку.

— Ой, — испуганно взвизгнула секретарша. — Подождите, соединю с директором.

Костя терпеливо ждал, пока в трубке играет музыка. Он покачивался на стуле, дергался и улыбался. Ждать пришлось долго: либо секретарша объясняла своему начальству, в чем состоит дело, либо начальство было занято. Впрочем, обычно в таких ситуациях бывает и то, и другое.

— Слушаю вас, — ответил хриплый мужской голос, и Костя от неожиданности даже подпрыгнул. — Мне сказали, что у вас предложение по рекламе, и оно очень горящее?

— Горящее некуда, — ответил Костя.

Теперь уже он издевался над потенциальными рекламодателями, а не они над ним. Уже он мог себе позволить предлагать натягивать в рекламных целях резиновые гофры для канализационных труб на манекенщиц и просить креативить, причем здесь и сейчас. Шаверма делает из голодного сытого, из неуверенного в себе уверенного, из скромного раскрепощенного — да, все это было про Костю. Он и сам ожидал, что все это непременно будет, что на этот раз успех его не минут, но чтобы в таких масштабах.

— Мы уже размещались у вас, а потом мы уволили человека, который за это отвечал, все контакты как-то затерялись, — продолжал хриплый голос. — У нас все готово, рекламный модуль на половину полосы, готовы выслать его хоть сейчас. И прямо сейчас хочется получить документики на оплату, на все четыре журнала, пожалуйста, на ближайшие номера. Все-таки пятница-развратница, сами понимаете, хочется сбежать с работы пораньше. А погоды-то какие стоят!

Внутренне Костя соглашался и с погодой, и со спешкой. Но только когда хриплый голос говорил про половину полосы — всего-навсего! — Костя поморщился. Почему-то это показалось ему мелочным после рекламной кампании, которую он сумел продать накануне и своими утренними подвигами.

— Уже высылаю, — лениво ответил Костя. — Все по факсу, оформите, назад пришлете с курьером и пообщаетесь с бухгалтерией. Да и что я вам тут рассказываю, если все уже знаете.

Костя не стал дожидаться ответа и бросил трубку. Конечно, он помнил слова Павла Витальевича о том, что все разговоры по телефону записываются и при всех подозрительных ситуациях начальство их прослушивает. Но им обуревала легкость, желание что-то делать, двигаться вперед и еще раз вперед. Как и все, Костя в детстве мечтал стать летчиком — и если бы ему сказали, что он станет микрочастичкой офисного планктона, будет носить неудобные брюки, жмущие в пятках ботинки, чудовищного цвета галстук и зваться Константином Сергеевичем, то он просто плюнул бы вслед тому, кто это сказал. Вокруг все летело, как и Костя по офису. Казалось, мечта сбывается в каких-то локальных масштабах, в отдельно взятом офисе.

Наступление на производственном фронте продолжалось. Костя шел в атаку.

— Компания «Мегакардан»? Это издательский дом «Прорыв». Слушайте внимательно и ничего не упустите…

— Алло, фирма «Снабантифриз»? Издательский дом «Прорыв» на проводе. Реклама горит, но вы еще успеете, если сейчас не прозеваете…

— Слушайте внимательно, если это фирма «Клаксон плюс», если нет, то считайте, что повезло вам, а не им. Это издательский дом «Прорыв», сейчас мы должны договориться о размещении рекламы, но мы очень спешим…

Костя с воплями прошмыгнул с бумагами в бухгалтерию, до смерти напугав Ирину Федоровну. Все были заняты своими делами, и никто ничего не заметил — в послеобеденное время работа кипела, реклама продавалась, телефоны раскалялись докрасна. Костя вернулся обратно к своему столу, но неожиданно, вместо того, чтобы присесть на стул и продолжать работать, запрыгнул на стол и прокричал что-то нечленораздельное:

— Его-егу-егу-гу!

При этом он бил себя кулаками в грудь, словно Тарзан в старом голливудском фильме. Поначалу на него не обращали внимания, такова офисная привычка дистанцироваться и ограждаться от всего, что происходит вокруг, ради усилий, сулящих процент к зарплате в конце месяца. Но ничто человеческое, в том числе и любопытство, офисному планктону не чуждо, и удивленные взоры устремились, в конце концов, к Косте и его столу. Это был уже не стол, а настоящая сцена какого-нибудь захолустного варьете. А Костя был его звездой. Костю трясло, он продолжал кричать и колотить себя в грудь.

— Станиславский, ты в своем уме? Ты что, рекламу в Кремль продал что ли? Или весь номер журнала распродал? — боязливо поднимая голову, интересовался Павел Витальевич.

Костя не отвечал. Ирина Федоровна наблюдала за представлением недолго: ее рука потянулась к телефону. В этот момент Костя хлопнул в ладоши и засвистел как Соловей-разбойник. Будь у него метла или ступа, и он бы полетел на них — единственный вопрос куда. В офисе было тихо: никто не говорил по телефону, кроме Ирины Федоровны, никто не шелестел документами, не отматывал скотч, не гремел папками, не стучал по компьютерной клавиатуре.

— Помешательство нервное у него, — пропищал Константин Александрович. — Я такое в интернете видел, сначала срываются, а потом громят все подряд.

Слова оказались пророческими: Костя спрыгнул со стола, перевернул его и принялся топтать рассыпавшиеся бумаги и разбившийся телефонный аппарат.

— Ох, — простонала Ирина Федоровна. — Остановите его!

Четверо менеджеров с опаской подошли к столу Кости и, не решаясь приблизиться, стояли за перегородкой и наблюдали за тем, что будет дальше.

— Реклама, мать вашу! Да кто вы такие! А я, я продал за два дня все! И что мне за это будет? Жалкий процент! А я и не такое могу! Да они сами умоляют меня, чтобы я высылал документы. Да они без меня не могут. И вы все тоже не можете! Рожденный ползать летать не может! Оно и понятно, слышите? Не может! Это я про вас, что уставились?

Неожиданно для всех Костя упал навзничь. По офису прокатилось эхо испуга. Рекламный отдел замер в испуге. Павел Витальевич даже покрылся испариной и медленно стек на стул. Ирина Федоровна в нетерпении теребила массивный золотой кулон, раскачивавшийся на ее немного кривой шее на не менее массивной золотой цепочке.

— Смотрите, — сказала она подошедшему высокому седому старцу в дорогом лоснящемся костюме. — Константин Сергеевич, там…

Константин Сергеевич уже бился в конвульсиях, продолжая пытаться что-то кричать.

— Врача бы кто-нибудь вызвал, — робко произнес Павел Витальевич.

Но тут Костя вскочил, как ни в чем не бывало отряхнулся, поставил перевернутый стол на место, собрал разлетевшиеся листы бумаг и принялся прилаживать к телефону отвалившуюся при падении переднюю панель и выскочившие кнопки.

— Работаем, цирк закончен, — громко скомандовала Ирина Федоровна, и офис снова загудел, зашелестели документы, застучали клавиатуры компьютеров, затарахтели принтеры и защелкали скоросшиватели в папках.

Что с ним произошло, Костя до конца не осознавал. Для него это было сродни мигу ликования, когда само ликование, само его содержание оказывается гораздо важнее формы выражения. Кто-то пишет смс-ки любимым и хвастается успехами, кто-то делает то же самое в кабинете у начальства, тайком, во время совещания. Кто-то никак не выражает переполняющие его производственные эмоции. А у Кости, благодаря съеденной шаверме, отыскались силы сотворить нечто более выразительное. «Верю», — сказал он сам себе. Чем не Станиславский?

— Константин Сергеевич, по-моему, сегодня вам можно идти домой и как следует отдохнуть, а в понедельник на свежую голову мы пообщаемся по поводу ваших… — сказал седой старик в костюме и запнулся, видя спокойную реакцию Кости.

— Конечно, поговорим! — согласился Костя. — За два дня я продал столько, что мне полагается чуть большая премия. Так в договоре написано. И хотя я только на испытательном сроке и понимаю, что просить что-либо неэтично, но все же попрошу подумать. Я ведь старался.

Старик покачал головой, как показалось Косте, вполне одобрительно и дружелюбно. Выходя из офисного здания на улицу, Костя впервые ощутил, что значит выложиться по полной: вслед за дикой энергией, истраченной на общение с рекламодателями, беготню по офису, оформление бумаг, пришло истощение сил. Ему снова дико захотелось шавермы, но как бы она ни была дешева у Гасана, третью за день он позволить себе не мог. Костя зашел за дом, увидел очередь, стоявшую в ларек к Гасану и полное отсутствие народа у ларька конкурентов, вздохнул, облизнулся и поспешил по своим делам.

Костя шел домой и из последних сил старался бодриться. Грустить было нечего. Успехи в рекламном отделе воодушевляли его. «Такое не снилось даже этому Павлу Витальевичу, да и Константину Александровичу тоже», — ухмыльнулся про себя Костя.

— Чего так рано? — заскрипела жена, не отрывавшая взгляд от телевизора. — А, сегодня же пятница. Ты помнишь, Костик, что сегодня пятница?

Конечно, Костя помнил, что пятница — это тот день, когда его жена обычно делает телевизор вечером потише для того, чтобы они могли уделить друг другу немного времени. Совсем немного, потому что по одному из каналов вот уже полгода по пятницам поздно вечером идет сериал про маньяков, и она ни в коем случае не должна пропустить очередную серию. Отношения Кости с женой были, мягко говоря, неформатными, и лишь каждую пятницу вечером входили в какую-никакую, но привычную стезю.

Стараясь угодить жене, Костя собирал оставшиеся силы. Возможно ли до нее было донести, что день выдался настолько горячим и изничтожающим, что их супружескую пятницу было бы лучше перенести на субботу или сразу на воскресенье? Костя понимал, что это столь же нереально, как и изобрести вечный двигатель, потому повиновался. Но это повиновение оборачивалось против него.

— Ах ты тварь, кобель проклятый! — заорала жена. — И дернуло же меня, глупую, выйти за тебя. Теперь ясно, на какую работу ты устроился! Меня уже полчаса мурыжишь, а результата никакого. Ясно, уже порадовал какую-нибудь красотку на работе, да? Быстро говори, кто она!

— Да… ты что, нету у меня никого, кроме тебя, — опешил Костя. — Просто я поел шавермы на завтрак и на обед, и потом много работал, силы израсходовались. Так же нельзя жить, даже не завтракая и все время на нервах. Нельзя. Ты слышишь меня, любимая?

— Силы? Я тебе покажу! Быстро говори, кто она! Блондинка или брюнетка? Старше тебя? Или молоденькую подцепил, тварь?

Жена грозила кулаком перед самым Костиным носом. Костя не знал, что ответить. Факты были налицо, но как объяснить, оправдаться, дать понять, что ничего такого и близко не было? Костя получил удар по лицу и ножом в сердце — первый самый что ни на есть реальный, даже в переносице что-то хрустнуло, второй не более чем моральный, но от этого не менее болезненный.

Свое горе Костя запил горькой, а когда утром проснулся — впрочем, это было уже далеко не утро — в квартире ни жены, ни большей половины вещей не было. Осталась кровать, на которой Костя лежал почему-то поперек и со связанными полотенцем руками. На голом полу стоял телевизор, в углу на полу свалены книги, с кухни исчезла почти вся посуда, микроволновка, пылесос и все остальные мелочи, представлявшие хоть малейшую ценность. Одежда Кости была тоже выброшена на пол. Как удалось все это вынести из квартиры всего за ночь и за утро, для Кости было полнейшей загадкой.

На холодильнике, который уцелел, наверное, только потому, что не проходил в дверной проем, прижатая магнитом висела записка.

«Этого я тебе не прощу никогда. Ты не смел со мной так поступить. Я лучше, чем эта молодая швабра. Не ищи меня. Будьте счастливы. Бумаги на развод пришлю по почте. Я»

Костя открыл холодильник. В нем было абсолютно пусто. «Не холодильник унесли, так жратву, что за…», — выругался Костя. Под сводами кухни звучало эхо: шторы на окне, тяжелые, коричневые, с причудливым узором тоже отсутствовали. Сесть было не на что: Костя мысленно попрощался с любимыми скрипучими табуретками, на которых так хорошо было коротать долгие зимние вечера.

С трудом понимая, что происходит, Костя сел прямо на пыльный пол и зарыдал. События предыдущего дня для него были как в тумане. Работа, работа и еще раз работа, какая-то беготня, суета вокруг него. Уход с работы домой пораньше, слабость и жена со своими претензиями. Желание заснуть поскорее, забыться, провалиться в пасть морфея и не выныривать оттуда до утра, а в результате до середины дня. Голова болела. Обида сжимала горло. Решив, что уход жены нужно принять мужественно, как есть, Костя встал, открыл кран и долго пил холодную, пахнущую ржавым железом водопроводную воду. Он даже улыбнулся, что все так вышло.

— Что ж, начну жизнь с начала, с чистого листа, как в книжках пишут, — Костя бубнил себе под нос. — Квартира есть, моя, ее никто не отнимет. Это раз. Второе. Работа. Она у меня прекрасная, все получается и жаловаться не на что. Третье…

Третьего Костя припомнить не смог, но это нисколько не испортило созданное им же самим хорошее настроение. Все выходные он просидел дома, лежа на кровати и уставившись в телевизор. Впервые в жизни он мог позволить себе все выходные нежиться в постели перед телевизором! Стоило ли для этого пахать столько лет на разных работах, ругаться, встречаться, жениться, снова ругаться, переходить с работы на работу, чтобы прокормить жену? Наверное, не стоило. И не потому, что мещанство так проводить выходные. А потому, что это стоило сделать еще задолго до всех этих перипетий.

Утром в понедельник, вскочив по чудом не унесенному женой будильнику, Костя так и не нашел утюга, чтобы погладить рубашку, и надел ее во всем ее естестве — такую, какой она сделалась на полотенцесушителе в ванной. Завтракал Костя остатками печенья, чаем без сахара и тушенкой, это было последнее из съестного в квартире.

Рекламный отдел отходил от выходных. Менеджеры перелистывали за перегородками телефонные справочники, нехотя общались по телефону, постукивали карандашами, рисовали напротив названия фирм прочерки и все повторялось. Едва Костя появился на рабочем месте, открыл свой справочник и потянулся к телефону, на горизонте появилась Ирина Федоровна.

— Константин Сергеевич, у меня к вам разговор. Выйдем?

— Разговор? — удивился Костя, — Может, в обеденный перерыв? Мне нужно обзвонить несколько фирм, лучше это сделать сейчас, утром. По графику мы ведь уже в следующие номера журналов собираем рекламу?

Ирина Федоровна ничего не ответила, только нахмурилась и недовольная ушла к себе в бухгалтерию. Через минуту она вернулась с седым стариком, тем, что в пятницу запомнился Косте по лоснящемуся дорогому костюму. На этот раз, правда, он был в серой водолазке и джинсах. То, как он на ходу щелкал пальцами, не предвещало ничего хорошего.

— Константин Сергеевич, может, вы сами сделаете нужные выводы, и мы избежим этого неприятного для всех для нас разговора?

— Какого такого разговора? — спросил Костя, не оборачиваясь и разглядывая старика и стоявшую позади него Ирину Федоровну в отражении на органическом стекле перегородки соседнего рабочего места. — Вы про рекламные кампании? Так у меня все документы от фирм получены и макеты тоже. Все еще в пятницу сделано.

— Я понимаю, что сделано, — сказал старик, опираясь на перегородку так, как это обычно делал Павел Витальевич. — Мы вполне щедро вам за все заплатим, Константин Сергеевич, все по-честному. Только после того, что вы творили здесь в пятницу, вам больше у нас не работать. Вы уволены, Константин Сергеевич. Вопросы есть?

Костю передернуло. Он огляделся по сторонам, но другие менеджеры будто не замечали того, что происходило совсем рядом. Одни разговаривали по телефону, другие рылись в бумагах, третьи что-то искали в справочниках, четвертые стучали по клавиатуре, пятые лишь изображали, что они чем-то заняты. Но все они были слепы, немы и глухи. «Авторитет давит, все боятся пошевелиться и посмотреть сюда, — догадался Костя. — Видимо, это и есть великий и ужасный Арсений Владиленович, владелец издательского дома. Уволен! Это шутка?»

— Есть вопрос, — смело возразил Костя. — За что я уволен? Потрудитесь мне объяснить.

— Вопросы здесь задаю я, поэтому будем считать — вопросов нет, — старик щелкнул пальцами. — Видели бы вы, Константин Сергеевич, себя в пятницу со стороны! Жаль, у нас камера еще не установлена, и этого никто не заснял! Очень жаль!

— А что было со мной в пятницу? Я работал! — воскликнул Константин Сергеевич. — Проверьте, все документы на месте. Восемь, нет, девять фирм. Две рекламные кампании. Люди вперед деньги заплатили. И этого всего я добился!

Старик заулыбался, наклонился к нему так, что Костя почувствовал запах какого-то очень дорогого парфюма и чего-то очень приторного:

— Ты был обдолбанный в дерьмо, в настоящее дерьмо, братан. Я таких обдолбанных по самое не балуй в жизни не видел! Думаешь, приятно было твой шустряк наблюдать? Ты же сам чуть себя тут не уделал!

— Я? — почти прокричал Костя.

— Ты! — прокричал над самым Костиным ухом старик и добавил, снова понизив голос. — Так что ты уволен, убирайся отсюда и показывай свои наркоманские пляски в другом месте, но только не здесь.

— Да как вы смеете! Какой я наркоман? — закричал Костя и осекся.

Одно только подозрение в подобном мгновенно изничтожило его. Ирина Федоровна ликовала. Она хоть и не подавала виду, но простить Косте издевательство над собственными ягодицами, которые если и могли кому-то принадлежать, то только Павлу Витальевичу или просто Пашке, она не могла. Костя собрал свои нехитрые пожитки, состоявшие из подставки под мобильный телефон в форме руки и большой стирательной резинки и поплелся в бухгалтерию вслед за стариком и Ириной Федоровной. Старик сидел и смотрел, а Ирина Федоровна отсчитала деньги, дала подписать какие-то бумаги и затем показала на дверь. Костя даже не задумывался о том, что он подписывает: у него за плечами был большой опыт споров с начальством и увольнений, из которого он вынес главное — когда увольняют, сопротивление и лишние телодвижения бессмысленны.

Костя пересчитал деньги, долго и нервно засовывал их в бумажник — плевое ли дело, сумма немаленькая, с процентами с продаж и премиальными, да и заработок за четыре дня. Конечно, немаленькой сумма была как раз-таки из-за процентов. Старик в водолазке не обманул Костю, даже округлил получившуюся сумму в большую сторону: видимо, копеечная возня была не в его порядках.

На прощание Костя поклонился Ирине Федоровне, как делают артисты, уходящие со сцены за кулисы под жалкие жидкие аплодисменты.

— Эй, Константин Сергеевич, зонт забыл! — крикнул Косте вслед Арсений Владиленович, — Ты еще не настолько богат, чтобы разбрасываться такими вещами.

Что правда, то правда. Костя зашел обратно и принял из рук Арсения Владиленовича свой любимый зонт с массивной светлой рукояткой. По такому случаю Арсений Владиленович пожал ему руку и хрипло, совершенно безразличным тоном сказал:

— Удачи.

— И вам не хворать, — расплывшись в улыбке, искренне ответил Костя. — Чтобы контора процветала и конца и края этому процветанию не было.

Он шел к ларьку с шавермой, чтобы отметить это событие и впервые запивать полюбившееся лакомство не чаем из пластиковой одноразовой кружки, а пивом. Костя предвкушал, как он будет впервые есть шаверму не на бегу, а пристроившись у стойки, сделанной из какого-то притащенного явно с помойки деревянного подоконника.

Костя перешел через дорогу, затем между домов — и вот уже виднеются вывески «Шаверма» и «Лучшая шаверма в городе». Со своей близорукостью Костя не сразу сообразил, что мечты о шаверме так и останутся мечтами. Наоборот, сначала ему показалось, что у заветного ларька ни души. «Отлично, даже в очереди стоять не придется», — Костя потирал руки и даже зачем-то заскрипел зубами.

Но, как известно, бутерброд всегда шлепается на пол маслом вниз, да еще и в самое грязное место на полу, на какую-нибудь убитую муху или на следы от чьих-то подошв. Подойдя к ларьку, он увидел, что ларек разгромлен, вокруг все обтянуто красной полиэтиленовой лентой, как на местах преступления, а за ларьком, там, где он примыкал к стене дома, стоит машина милиции. Внутри ларька не было ни Гасана, ни шавермы. Даже обоняние обмануло Костю: ему казалось, что рядом скворчит аппетитное мясо, томится кисловатый соус, нарезаны овощи. Но это был лишь мираж.

— А что здесь случилось? Почему закрыли шаверму? — поинтересовался Костя у скучавшего в машине милиционера.

Милиционер взглянул на него как охотничий пес на дворового кота.

— Что, тоже ломает? Пришел к своему поставщику? Можешь идти обратно, здесь точку прикрыли.

— В каком смысле? — спросил Костя, — Я тут работаю… вернее, работал недалеко, всегда шаверму брал в этом ларьке. Вкусная, пальчики оближешь.

— Дооблизывался, — заржал милиционер. — Вон как подсел на эту шаверму, сам не свой. Некогда мне с тобой болтать, вали отсюда, а то сейчас оформлю как клиента этой точки, всю ночь просидишь с бомжаками в зассанной клетке в отделении, подумаешь там о своей шаверме.

Костя попятился назад, но все же еще раз решил осторожно спросить:

— Так что случилось-то? Когда шаверма заработает?

— Вали, по телевизору увидишь, — милиционер сплюнул на асфальт и поправил фуражку. — Журналюг тут было сегодня видимо-невидимо. Все спрашивали, сколько нужно было съесть, чтобы передоз случился. Идиоты, ей богу!

Испытывать терпение милиционера Костя не хотел, а потому ретировался. Вечером, кое-как устроившись на табуретке перед телевизором со своим холостяцким ужином, он смотрел все подряд новости. Что могло случиться в любимой им точке питания? На нее напали хулиганы? Кто-то не заплатил за шаверму и разгромил весь ларек? Что-то взорвалось? А как же Гасан? И почему тот милиционер сказал, что все можно будет увидеть по телевизору?

По телевизору же, как назло, показывали то осмотр корейской делегацией античных скульптур в Эрмитаже, то открытие новой водоочистной станции, то рассказывали о курсе доллара, который ползет куда-то не туда. И ни слова про ларек с шавермой.

«Вот, болтун», — уже было подумал Костя про милиционера, как увидел на экране знакомое лицо и знакомое место. Дрожащими руками Костя тряс пульт, пытаясь сделать звук громче. Шла криминальная хроника.

«Сегодня была пресечена деятельность точки по торговле наркотиками, ловко замаскированная под заведение общественного питания, — с плохо скрываемым восторгом рассказывал прыщавый и слегка картавый корреспондент. — Посетителям здесь предлагали не только перекусить, но утолить тягу к более тяжелой во всех смыслах пище. Наркоточку удалось ликвидировать благодаря жалобам жителей дома, рядом с которой она располагалась. Люди жаловались на запах растворителя, головные боли и тошноту. Не исключено, что вредная приправа попадала и в шаверму, которой перекусывали случайные прохожие и служащие из окрестных офисов. Задержанному организатору наркоточки грозит до десяти лет лишения свободы».

На экране замаячило лицо Гасана: оно было столь же невозмутимым, как в те моменты, когда он спрашивал, обычную или двойную шаверму делать, заворачивать ее в пакет или в бумагу.

Костя грустно вздохнул. Шаверма была действительно хороша. И если в ней и были те самые наркотики, о которых говорили в сюжете, то Косте на них было плевать. И даже если они были причиной его плохого поведения на работе, о котором он ничего не помнил, то тоже плевать. Плевать и на милиционера, который принял его за обыкновенного наркомана.

«Что ни делается, все к лучшему, — решил Костя. — А самое главное в жизни это все-таки еда».

Следующим же утром Костя поплелся к тому самому ларьку, рассчитывая, что хотя бы в соседнем, в котором предлагали «Лучшую шаверму в городе», он сможет как следует подкрепиться и отпраздновать свое освобождение из душных застенок рекламного отдела. А заодно и от жены, бесследно исчезнувшей со всем нажитым имуществом и с хламом, выбросить который рука не поднималась. Накрапывал противный дождь. «Лучшая шаверма в городе» спешно съезжала: из ларька выносили какие-то коробки и посуду.

«С ума сойти, сколько много всего может уместиться в маленьком ларьке!» — Костя покачал головой и встряхнул зонт, с которого стекали потоки воды.

Оцепление с ларька Гасана было снято. За ночь кто-то заменил в ларьке все разбитые стекла и даже вымел все осколки. Ларек был закрыт. К его двери была прицеплена какая-то бумажка. Костя прищурил глаза, но все же не мог прочесть, что на ней написано. Пришлось подойти вплотную и немного нагнуться. «Требуется продавец. Стучитесь».

На этом месте повествования мы можем поспорить, постучится ли Костя в ларек или нет. У тех, кто говорит, что не постучится, есть весомый аргумент: будет ли человек, неплохо и даже весьма успешно работавший менеджером в рекламном отделе крупного издательского дома, так низко падать. Хотя, падение ли это? У тех, кто утверждает, что постучится безо всяких колебаний, есть козыри: во-первых, Костя безработный и лишний заработок ему не помешает. Во-вторых же, учитывая вдруг открывшуюся страсть Кости к восточной кухне, исключать его стремление ознакомиться с ней поближе нельзя.

И, поколебавшись пару минут и поняв, что ботинки промокли насквозь, а сам бы он с большой радостью где-нибудь погрелся и что-нибудь съел, Костя взял и постучал. Стучать пришлось долго. Но оно того стоило: нужно было видеть лица Павла Витальевича, Ирины Федоровны и даже не гнушавшегося шавермы Арсения Владиленовича и прочих персонажей из «Прорыва», когда они пришли через день, а им, улыбаясь, подавал заветные свертки не кто иной, как Константин Сергеевич.

— Ну, ты даешь, Станиславский! Вот уж не думал, — только и смог сказать Павел Витальевич. — Теперь и здесь за четыре дня сделаешь месячную норму.

— Приятного аппетита, приходите к нам еще, — весело крикнул ему вслед Костя.

Константин Сергеевич снова был Костей. Таковым он стал после того как сбежал из душного офиса в не менее душный ларек, решив для себя, что лучше уж работать шаверма мейкером, чем гладить каждое утро себе рубашку и перекрывать себе доступ кислорода наспех завязанным галстуком. Нет, с галстуками однозначно покончено! Долой нервную работу на голодный желудок. Здравствуй, сытость и живое общение.

Тут и сказке конец. Вряд ли эту историю можно назвать сказочной. Впрочем, все дело заключается в том, какими глазами на нее смотреть. Широко открытыми или прищуренными, или со зрачком, суженым до микроскопического состояния. Правда, в последнем случае вы вряд ли сможете что-то воспринимать адекватно, и каждая, даже самая пустяковая, история будет казаться сказочной.