Время летело с потрясающей быстротой. Только вчера Артём еле-еле закрыл сессию, доедал все зачеты и устроился работать в цех, планируя заработать за лето хоть какие-то деньги, чтобы не ударить в грязь лицом перед Алиной. Только вчера он вдруг стал Алине не нужен и на считанные часы почувствовал себя несчастным и одиноким, думая, что это одиночество поглотит его целиком и полностью, и не уйдет никогда. А потом та встреча на набережной, странная легкость, чувство свободы, непонятное спокойствие и стремление сохранить все это.

За лето Артём заработал довольно большие деньги. Часть из них составили те, что достались тяжелым трудом – каждую ночь до конца августа к цеху подъезжала машина, и Артём вместе с Макаром загружал в нее мороженое, получая за это по двести рублей. После нескольких ночей, проведенных таким образом, Артём перестал чувствовать дикую усталость. Должно быть, организм адаптировался, а быть может, усталость была вызвана какими-то другими, вполне понятными причинами.

С Аней они проводили вместе дни, часто она оставалась днем в общежитии. Они наслаждались страстью и друг другом, пользуясь тем, что вокруг никого не было. Для Артёма это было дополнительным стимулом к тому, чтобы относиться к происходившему на хладокомбинате с некоторой долей иронии. Ни издевательства Жанны, ни ворчание Василича, ни сырость, грязь и сквозняк больше не задевали, не вызывали переживаний.

Пару раз Артём и Аня выбирались днем в кино. Сидя в почти пустом зале, они смотрели комедии и жевали попкорн. Артёму казалось, что он непременно заснет. «Комедия – это не боевик, действия никакого» – говорил он, но убедился, что был неправ. Аня гладила его руку и норовила сделать глоток пива из стоявшей в выемке в подлокотнике бутылке.

– Девочкам нельзя – строгим шепотом предупреждал Артём, но в свете отблесков от экрана видел лишь улыбающуюся Аню.

После кино они еще долго бродили по городу, стараясь не вспоминать о том, что нужно возвращаться в общежитие, на ходу перекусывать и отправляться на смену. Они как бы существовали в другой реальности, предоставленные лишь самим себе и сознательно оградившиеся от всего остального, особенно грубого, грязного и неприглядного.

Часто прогулки заканчивались в парке за железнодорожным мостом, у маленьких прудов между тропинок, заросших по обочинам снытью; они целовались за кустами рябины или просто валялись на траве.

Дни, до этого тянувшиеся, стали пролетать незаметно, приближая осень и все, что с нею связано.

Как и хотела Аня, Артём стал сопровождать ее в походах по магазинам. Наверное, они от души посмеялись бы, увидев себя со стороны. Артёму было скучно, но он заставлял себя не показывать виду, что это так, и покорно рассматривал вещи или стоял с сумками, пока Аня решала, какой тоник для лица ей лучше купить.

Постепенно и Артём стал присматривать себе одежду, прислушиваясь к тому, что советует Аня. Действительно, в отсутствие Алины он мог спокойно позволить себе что-то, не думая о том, что эти деньги могли бы потребоваться на букет роз, бесконечных и не очень нужных плюшевых зайцев и медведей, проходки в клубы и другие вроде бы вполне дельные вещи, но, сложенные воедино, дававшие довольно удручающую картину.

Все это осталось в прошлом. По подсказке Ани Артём подобрал себе джинсы, темно-синие, слегка зауженные внизу, оказавшиеся не такими и дорогими. В другом магазине на распродаже нашлись две футболки, которые понравились Ане, и она убедила Артёма их взять. Таким же образом у Артёма появился и спортивный костюм – серые спортивные штаны из мягкой ткани и такой же свитер-кенгуру.

– Ты такой мягкий! – сказала тогда Аня. – Буду тебя мучить и обнимать! Будешь бегать со мной в нем, когда похолодает.

Однако холода не спешили с приходом. Артём составлял Ане компанию в пробежках, сначала нехотя, затем все больше и больше к ним привыкая. В большом спортивном магазине где-то за площадью Восстания, Артём не запомнил, где именно, Аня подобрала ему спортивную майку с узкими лямками, короткие шорты, примерно такие, как носила сама, и кроссовки, оказавшиеся на редкость удобными. Артёму ничего не оставалось, как все это купить. Да и почему ничего не оставалось? Он сам хотел этого, всячески стремился быть с Аней, делать то, что она просит, так как знал, что с ее стороны последует все то же самое.

Все те обещания, которые Аня и Артём дали друг другу в первый день своих отношений, они сдержали. Нежность и секс, кино и прогулки, походы по магазинам. Они даже подгадали так, чтобы единственный выходной за последний месяц работы Артёма на хладокомбинате совпал с выходным Ани.

В семь утра их умчала электричка с Финляндского вокзала. Где-то позади остался город, бесконечные переезды, перроны, бетонные гаражи и помойки вдоль железной дороги. Электричка была почти пуста – в это время обычно все ехали в город. Хлопали двери тамбура.

Они сидели на деревянном, ужасно неудобном сидении электрички и молчали. Аня дремала на плече у Артёма, положив руки на рюкзак. Погода выдалась на редкость хорошей, словно природа тоже чувствовала свою ответственность за то, чтобы все прошло удачно. В Зеленогорске было довольно прохладно – Артём достал из рюкзака серую «кенгуруху», ту самую, что куплена была по просьбе Ани, и надел на нее.

– И на кого я похожа? На монстра какого-то! – ворчала Аня.

Свитер был действительно велик, пришлось даже закатать рукава.

– Ничего, через час станет уже так жарко, что ты будешь думать, что бы с себя снять, а не надеть! – строго ответил Артём, – Ну, давай, веди меня, Сусанин, я же здесь никогда не был.

– Никогда? – переспросила Аня.

– Никогда. Ты же знаешь, я из другого города. Да и особо не было времени куда-то ездить, что-то смотреть. Заблудиться боялся.

– А теперь со мной не боишься? – Ане нравилось, когда Артём говорил о ней, поэтому подобные вопросы были в порядке вещей и нисколько не раздражали Артёма.

Что он мог ответить на это? Все было настолько очевидно, что сказать по этому поводу Артём мог только одно:

– Аня, что за вопросы? С тобой я ничего не боюсь, как и ты со мной. Ведь так? Ну, так где твой хваленый пляж и Финский залив? Со стороны города он выглядит и пахнет не особо привлекательно.

Они сделали довольно большой крюк и в конце концов вышли на пляж.

– Да, здесь многое изменилось – вздохнула Аня, сняла свитер и протянула его Артёму.

Становилось жарко. Вода залива была холодная, в ней плавали темнозеленые пучки водорослей, чем-то напоминавшие то ли оконную паклю, то ли отваренный и растертый в блендере шпинат. Аня держала кроссовки в руках и медленно шла по линии прибоя, натыкаясь на прикрытые песком мелкие камни, сосновые шишки, куски дерева и осколки бутылок.

Отдыхающие лениво занимали позиции на пляже, разворачивая одеяла и раскладывая шезлонги. Из кафе на берегу, несмотря на утренний час, начало тянуть нестерпимым шашлычным чадом.

Артём после некоторых внутренних сопротивлений снял вьетнамки и тоже зашагал по кромке воды, зажмуривая глаза от яркого солнца и изредка оступаясь и поднимая многочисленные брызги, долетавшие и до Ани.

– Эй, ты поаккуратнее там! Или ты специально?

– Не специально – оправдывался Артём. – Тут камни и осколки, и вообще очень скользко, не представляю, как ты так идешь.

– Ты что, никогда не был на море?

– Нет.

– Как? – удивилась Аня.

– Да вот так, я же тебе говорил!

– Я думала, что ты шутишь.

– Чего? – не расслышал Артём.

– Говорю, думала, что шутишь ты, – Аня дождалась, пока Артём, шедший позади, поравняется с ней. – А где ты вообще был, расскажи-ка мне.

– Тут и рассказывать нечего, Ань, нигде я не был. У нас в Вологодской области на рыбалку ходил, за грибами ходил, за ягодами. В Вологду за покупками с родителями ездил. А потом вот поступил здесь, в Питере, в техникум, перебрался сюда. Ты же все это знаешь, ведь так?

– Так – ответила Аня. – Только как-то у меня в голове все это было разрозненно, а сейчас собирается целостная картина. Ну и безобразие же! Что, вправду нигде не был? Может, ездили вы куда-нибудь на Черное море, когда ты был маленький, да просто не помнишь?

– Исключено – Артём засмеялся. – Ты думаешь, почему родители так настаивали, чтобы я обязательно в Питер ехал учиться? Потому что они сказали, что мне надо выбираться из деревни, посмотреть страну и мир, а потом для себя решить, где я хочу быть и чем заниматься.

Ане стало немного неловко за собственное любопытство. Что она могла понять в этой истории? Только то, что Артём с ней откровенен. Но как можно жить столько лет в деревне и не стремиться куда-то выбраться – ей было не совсем ясно.

– Смотри, скамейка! – вдруг с радостью произнесла Аня.

– Где?

– Вот там, смотри! Давай, кто быстрее добежит?

Она помчалась к скамейке – покосившейся, с наполовину отломанной спинкой и облезающей зеленой краской. Когда до скамейки сумел добежать Артём, Аня уже стояла в нетерпении, когда же, наконец, она сможет достать из рюкзака специально прихваченное полотенце. В последний момент она решила поберечь полотенце – уж больно страшной выглядела скамейка. В итоге на ней были разложены два больших пластиковых пакета.

– Уффф, – Аня уселась и откинулась на спинку. – Ну и жара же здесь! А вроде утром было совсем прохладно.

– Так ведь август уже – вздохнул Артём. – Дело к осени.

– Любишь осень?

– Да. И лето тоже люблю. А ты?

– Пожалуй, я тоже, – Аня покачала головой, явно сомневаясь в своих словах. – Хотя, нет, мне все времена года нравятся по-своему. Конечно, летом можно позагорать и побегать, съездить куда-нибудь отдохнуть.

– Ты мне не сказала, была ли ты на море. И вообще, ездила ли куда-нибудь?

– Разве? – удивилась Аня. – Нет, не может быть, точно говорила.

– Да не говорила! – бросил Артём, снимая футболку, чтобы позагорать. – Может, собиралась, но это так и осталось в твоих планах.

– Тёма, мне от тебя скрывать нечего. Я ездила с подружками в Финляндию год назад, зимой, три года назад мы были с мамой в Турции, а когда мне было два годика, мама ездила со мной в Палангу. Ту путевку купил для нее папа.

– Ну и как там?

– В Турции мне не понравилось, в Хельсинки хорошо, но это была зима, Рождество – сам понимаешь, холодно, совсем не так, как летом. А про Палангу я не помню ничего, хотя мама утверждает, что там было потрясающе, мы жили в каком-то закрытом пансионате у самого пляжа, – Аня внимательно рассматривала Артёма. – Чего-то ты такой бледный, совсем не загорел за лето. Искупаться не хочешь?

Аня словно читала мысли: Артём сидел и, слушая рассказ, представлял, как приятно погрузиться на мгновение в прохладную воду и как следует освежиться.

– У меня нет плавок – грустно процедил Артём.

– Так ты в трусах, они у тебя вполне приличные, я точно знаю, – Аня хоть и улыбалась, но говорила вполне серьезно. – Ребятишки купаются, значит, и ты можешь. Вот я совсем другое дело. Тёма, не спи! Беги!

Сняв шорты, Артём остался в одних трусах, и стараясь не наступать на мусор, направился неуверенной походкой по пляжу к воде.

Совершенно права Аня: за несколько лет Зеленогорск и окрестности изменились до неузнаваемости и, как это часто бывает, не в лучшую сторону. Аня это и сама понимала. Побережье стало довольно замусоренным, а полоски леса, спускавшиеся прямо к заливу, местами уже были застроены, а кое-где полным ходом кипела стройка. То тут, то там встречались следы автомобильных шин и пятна масла, впитавшегося в песок. По берегу были разбросаны неприглядного вида кафешки, цены в которых могли посоперничать с прейскурантом дорогих ресторанов с официантами, швейцарами и белоснежными скатертями.

Но в то же время что-то неповторимое и притягательное в этих местах осталось. Слегка островатый запах моря, крик чаек, свежий ветер с залива, ослепительно яркое солнце, тишина там, где из кафе не доносилась хрипящая музыка.

Аня закрыла глаза, солнечные лучи нежно щекотали лицо и нос. Смотреть на то, что портило эти места, ей не хотелось. Она была уверена в том, что, даже отойдя и купаясь в море, Артём постоянно следит за ней, не упускает ее из виду. Это создавало некую неведомую уверенность, призрачное спокойствие, которого на самом деле не существовало. Просто его давно хотелось. Аня искала его безуспешно до встречи с Артёмом.

Тогда, в цеху, она заметила его сразу. Немного ленивый, невозмутимый, симпатичный и воспитанный, он составлял полную противоположность практически всем там работавшим. Да и среди своих знакомых Аня не припоминала еще кого либо, кто бы оказывал на нее подобное впечатление.

Она открыла глаза – Артём зашел по пояс в воду, и покачиваясь на волнах, весело махал ей рукой. Она помахала ему в ответ. Артём обрадовался и плюхнулся в воду как ошалевший от свободы дельфин, подняв целый фонтан брызг. Аня невольно фыркнула от смеха – она привыкла к тому, что Артём всеми возможными способами старается ее забавлять.

Снова закрыв глаза, она представила их вдвоем, лежащими на каком-нибудь тропическом пляже. Вокруг чистый песок, солнце, море, кричат чайки, а тела обдувает легкий бриз. Смогут ли они когда-нибудь вдвоем куда-нибудь выбраться? Может быть, это будет их свадебное путешествие, медовый месяц? Хотя нет, на все это нужно заработать большие деньги, а впереди у нее и Артёма были минимум по два года учебы. Да и в деньгах ли дело?

– Ань, ты спишь? – открыв глаза, Аня увидела стоящего перед ней Артёма. Он переминался с ноги на ногу, дрожал, но выглядел бесконечно довольным. С его волос срывались капли, стекали по телу, попадали на мокрые трусы.

– Выглядишь как попавший под дождь кот – заметила Аня. – Или как щенок, которого мыли в ванне, а он оттуда взял и сбежал.

– Спасибо за сравнения – покачал головой Артём. – Не одолжишь полотенчико?

– А вот не одолжу! – Аню забавляла реакция Артёма на подобные заявления. – Да ладно, не сердись, конечно, одолжу, только ты немного постой на солнце, высохнешь, а заодно и загоришь.

– Я не загорю, я зажарюсь! – застонал Артём.

– Да кто же тебе позволит зажариться, Тёма? А вот то, что ты такой бледный, это совсем не хорошо. Это я тебе как медик говорю!

– Медсестричка, блин.

– А ты слушаться обещал, между прочим, – Аня развернула полотенце и легонько шлепнула Артёма по попе.

От мокрых трусов во все стороны посыпались брызги. Артём выхватил полотенце, завернулся в него и уселся рядом.

Ничто не заставляет человека так хотеть жить, как чувство счастья. Артём думал об этом, но заключил, что то, что происходит с ним, это еще не совсем счастье. «Счастье будет, когда наступит стабильность, и не надо будет думать, что будет завтра, что изменится во мне или Ане, сможем ли мы вот так вот сидеть рядом и просто наслаждаться солнцем, морем и друг другом» – рассуждал он.

Просидев пару часов на пляже, они медленно пошли дальше. Спешить было некуда – это был единственный их совместный выходной. Артём пожалел, что не взял фотоаппарат, и сказал об этом Ане. Она залилась смехом, достала из рюкзака телефон и повертела им перед носом Артёма:

– Да, Тёма, за тебя нужно браться всерьез! А пока давай сфотографируемся, это, кстати, хорошая идея.

Девушка в ярко-салатовом бикини долго пристраивалась, пытаясь сделать так, чтобы в кадр попали и Аня с Артёмом, и часть берега, и верхушки спускавшихся к самому пляжу сосен. Артём обнимал Аню, она широко улыбалась, и получившейся фотографией они остались довольны.

День пролетел незаметно, как незаметно пролетают и другие самые лучшие дни жизни, уготовив участь тянуться самым худшим. Артёму хотелось спать, Аню мучил голод, но ни она, ни он не жалели, что пожертвовали лишними часами сна и несъеденными бутербродами ради того, чтобы уехать подальше от города и подарить друг другу этот день.

Вечерняя электричка несла их обратно как-то бережно, нежно: казалось, что колеса стучали тише и двери, ведущие в тамбур, открывались и закрывались без привычного неприятного звука. Город приближался, вырастал вокруг, деревянные дома сменялись бетонными, небольшие улочки – гудящими проспектами. Возвращаться всегда с одной стороны – радостно, а с другой – тяжело, особенно когда там, вдалеке, остался день, всего один день.

Точно также яростно, решительно они схватывали совместно проведенные минуты на пробежках. Артём обычно быстро выдыхался, по спине катился пот, делая майку в несколько раз тяжелее. Тогда он останавливался, приседал и тяжело дышал, параллельно пытаясь сообразить, как угнаться за Аней.

– Ань, может, передохнем немножко, я больше не могу, сейчас упаду, – Артём закатывал глаза в надежде вызвать хоть какое-нибудь подобие жалости.

– Ага, размечтался, еще чего! – возмущалась Аня, накручивая круги вокруг Артёма. – Когда ты коробки таскаешь Василичу, грузишь их в грузовики, ты же не жалуешься, не просишь остановиться и передохнуть.

– Снова Василия – стонал Артём. – Причем тут он? Вот скажи мне, причем?

Я говорю, что устал, что больше не могу бежать, а ты… Василич… Василич…

– Да, Василич! Буду тебя воспитывать, а то осталась неделя в цеху, потом перестанешь таскать коробки, разминать свое тело и зарастешь жиром по самое не хочу. Даже твой любимый друг зарастет жиром, станет толстым, некрасивым и перестанет мне нравиться.

– Какой друг? – не понял Артём.

– Который в штанах! Неужели непонятно? Давай-ка поднимайся и бежим дальше, осталось немного.

Аня дернула его за локоть и заставила подняться. Еще два круга вокруг домов – и Артём, поцеловав Аню, отправлялся в общежитие. Они бегали днем, так как утром на это просто не было сил: их все забирала ночная смена, и требовалось немного поспать для того, чтобы быть способным выдержать и пробежку, и очередную смену. Действительно, оставалась неделя – впереди ждала учеба и невыносимое ожидание встречи. Неделя. Семь дней. Много ли это?

За семь дней они дважды успели выбраться на острова, побегать по аккуратным дорожками и поваляться на траве, глядя на залив. Артём уже с трудом верил, что когда-то он гулял здесь один, загорал, купался, смотрел на рыбаков, пил пиво и думал о совсем другой, оказавшейся совсем не его, а чьей-то чужой.

Артём бежал и слушал музыку, на ходу прикрывая глаза и время от времени их открывая, чтобы не потерять из виду Аню или просто не попасть под велосипед. Он отыскивал среди сотен и тысяч других те песни, в которых нашел что-то свое, что-то близкое и трогающее душу. Находя, слушая их, он снова удивлялся тому, как не замечал их раньше и думал, что бы было с ним, не заметь он их вообще.

Пару раз он пытался заговорить с Аней об этих песнях; Аня сделала вид, что не поняла. А может быть, и действительно это было так, ведь для того, чтобы понять, нужно прочувствовать слова, повторить их про себя, сравнить их со своими мыслями и увидеть совпадения. Увидеть не глазами, а душой. «Выходит, что ди-джеи на радио не чувствуют песен. Они винтики, автоматы, по шаблону выдающие набор слов, как-то связанный с песней, но в суть не вникают. И какой смысл тогда работать, что-то делать, если не чувствовать и даже не пытаться это делать? – думал на бегу Артём. – Кому они пытаются таким образом сделать лучше?»

Не тревожь мне душу, скрипка,

Как мне нравится эта песня,

Про печаль и тоску,

Которую нужно сдержать в себе,

Чтобы самая любимая

О ней даже не догадалась.

А вот здесь про какую-то девушку,

Она послала его И упорхнула к другому.

А он все ждал и ждал,

Только ждать бесполезно,

Все прошло.

Выйду – дому поклонюсь,

Молча Богу помолюсь,

Обожаю эти строки с детства,

Они такие простые,

Понятные.

И вот, занятный куплет,

Про то, как он

Все-таки попытается

Ее отыскать.

Обойдет землю, еще и еще,

Но, наверное, не отыщет.

«Не тревожь мне душу, скрипка – пел нам Валерий Меладзе, и эта песня была, как известно, первой в его только начинавшейся тогда карьере. Сейчас, боюсь, Валера, тебя не то, что скрипка, даже пурген не потревожит за толстыми-толстыми шорами из пачек банкнот» – забарабанил монотонный голос ведущего. Артём на ходу сорвал плеер и чуть не ударил со всей силы им об асфальт.

– Что с тобой? – спросила Аня и остановилась.

Артём тоже остановился, пытаясь совладать с собой и с мыслями, которые выстреливали в голове и мешали как следует отдышаться.

– Не знаю, Ань. Какие-то плохие мысли в голову лезут, ведущие по радио говорят не пойми что про нормальные песни, красивые, те, что мне нравятся. Помнишь, ты мне говорила про Меладзе?

– Помню, Тёма. Ты еще хотел в интернете что-нибудь про него посмотреть.

– Собирался, только нет у меня компьютера. Вот начнется учеба, тогда в компьютерный класс схожу, посмотрю.

– Можно с телефона зайти – предложила Аня.

– Не трать деньги, хорошо? Я сам хочу это сделать.

– Как скажешь – согласилась Аня. – А что, что случилось-то?

– Да не знаю, – Артём облокотился на дерево, огромный вековой дуб. – Услышал хорошую песню, мне она понравилась, оказалось, что это тоже Меладзе. А ведущий взял и сказал про него гадость, что он типа притворяется и не поет, а врет.

– Так и сказал?

– Практически.

– Тём, по-моему, ты устал и тебе надо немного отдохнуть. Зря мы, наверное, сюда сегодня приехали, ты бы поспал немного, и все было бы хорошо. Давай сюда плеер, пока ты его не расколотил.

Артём повиновался. Ему вдруг стало тревожно, как будто скрипка терзала именно его душу, как будто он должен был идти туда, где живет любовь, и долго-долго искать дорогу к ней. Но Аня была здесь, рядом. Вот она прячет плеер в рюкзак, вот берет Артёма за руку и тащит в кафе. Вот им приносят по мисочке греческого салата и по чашке чая. Вот Аня просит присмотреть за вещами и убегает на пару минут. Вот они смотрят друг на друга, медленно едят, о чем-то разговаривают.

Он ли это? С ним ли это происходит? Может, это кто-то параллельно живущий с ним сейчас проводит время с Аней, а он дремлет в общежитии или, как обычно, сидит на подоконнике и заливается тревогой? Тревогой, которая не дает расслабиться и получать удовольствие от жизни, от осознания того, что рядом любимый человек и все складывается как нельзя более удачно?

«Нет, так не бывает, все слишком гладко, слишком просто», – Артём не подавал виду, что с ним что-то происходит, но Аню было сложно обмануть. Она все видела и делала выводы.

– Тём, что с тобой, скажи. Я же понимаю, что что-то не так, – Аня ладонью гладила его лицо. – Ты устал? Я тебя сильно загоняла? Прости, не обижайся. Надо было где-нибудь по дороге присесть, немного передохнуть.

– Да нет, Аня, со мной все в порядке. Только знаешь, какая-то тревога у меня. Посуди сама, – Артём отодвинул от себя чашку и сложил руки на столе. – Все у нас с тобой замечательно складывается. Но так не бывает!

– Бывает, Тём, все бывает, если только этого очень сильно захотеть.

– Ну, положим, что бывает – продолжал Артём. – Но все равно меня что-то тревожит, и я не могу объяснить, что именно.

– Так, я поняла, это все из-за песни – покачала головой Аня. – Тебе надо быть менее впечатлительным, надо взрослеть. А что за песня-то? О чем?

– Не тревожь мне душу, скрипка…

– Знаю, она моей маме нравится, – Аня взяла руки Артёма в свои и принялась медленно поглаживать. – Это ведь старая песня, да? Я тогда еще совсем маленькой была, когда она была популярна. С чего ее сейчас-то решили вспомнить?

– Не знаю – Артём пожал плечами. – Я ее слышал уже много раз. А здесь, знаешь, как-то зацепило. У тебя ведь тоже бывает такое?

– Иногда – ответила Аня.

Действительно, с ней такое случалось. Редко, внезапно, но музыка врывалась в сознание, заставляла задуматься, порадоваться, ужаснуться, испугаться, обрести покой, смятение или странное покалывание под лопаткой. Но это было так мимолетно, что она подчас плохо запоминала песни, слова в них и вообще то, что с ней происходило.

Артёму же была свойственна задумчивость, неторопливость. Он осторожно пытался разобраться во всем, что с ним происходило, что имело место вокруг него. Ему было не все равно то, что он слышал, видел или чувствовал. Ему казалось, будто бы он вовлечен во все это, и не просто вовлечен, а сам порождает те или иные события.

– Нет, Тём, согласись, что тебе все-таки надо больше отдыхать – заключила Аня. – Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Так нельзя, понимаешь?

– Понимаю – вздохнул Артём. – Только меня не переделаешь, Ань, я такой, какой я есть. Я пытаюсь оградить себя от подобных вещей, успокаиваю себя тем, что якобы это меня не касается. Но когда я в песнях узнаю себя, а кто-то мерзко над этими песнями издевается, то что я могу поделать?

Чем могла возразить Аня? Ей не хотелось менять Артёма, она любила его таким, какой он есть. Ведь если признать в нем какие-то минусы, изъяны, то это означало, что и все чувства, вся симпатия была не настоящей. От всего ненастоящего, действительно ненастоящего, она устала. От притворства, лести, подделки под чувства – всего этого было слишком много в ее прошлом, и пускать в настоящее, а тем более в будущее, она не собиралась ни грамма из того.

– Ты меня любишь? – вдруг спросила Аня и опустила глаза.

Артём молчал.

– Любишь? – повторила она и заплакала.

– Люблю, Аня, конечно, люблю – спокойно произнес Артём. – Почему ты спрашиваешь?

– Не знаю.

– То есть как это не знаешь? – Артём улыбнулся и принялся гладить руки Ани так, как всего каких-то полчаса назад гладила она. – Даже не вздумай сомневаться в том, что я тебя люблю и буду любить. Ты спасла меня от одиночества, подарила мне себя, дала мне все, что у меня есть сейчас. Для меня такого никто не делал еще. А ты еще спрашиваешь, люблю ли я тебя!

– Но ведь любят не за это, Тёмочка.

– Знаю, но за это тоже, Ань. Тоже! А ты, ты меня любишь?

– Люблю, конечно, люблю, – Аня одернула руку и вытерла ею слезы. – Прости. Ну, как тебе сегодняшняя пробежка? По-моему, классно!

– Ага – вздохнул Артём.

Последние ночные смены на хладокомбинате были какими-то нелепыми. Нет, никаких историй, подобных тем, что уже случались, не происходило, но казалось, что все происходит не так, как могло бы происходить, и от этого Артёму становилось грустно.

Артём молча складывал коробки на телегу и слушал музыку. В нескольких метрах от него стояла у конвейера Аня, и изредка поглядывая на Артёма, быстро укладывала мороженое. Она научилась делать это так быстро, что Артём удивлялся, а Василич, как-то раз стоя возле линии, заметил:

– Вот все бы девочки так работали – так цены бы не было!

Кому не было бы цены – Ане или девочкам – Артём так и не понял.

Вообще, какие-то комплименты из уст Василича звучали как-то наигранно и подозрительно. Не в его правилах было подобное. Обычно он ругался и это слышал весь цех: на Жанну, которая была себе на уме, на тех, кого угораздило на пару минут опоздать на смену, или на сбежавших на перерыв раньше времени, когда линия еще не остановилась и нужно было чем-нибудь помочь.

Артём таскал для Ани щербет из тайника в морозильной камере. Ей тоже нравилось это легкое фруктовое мороженое.

– Могу такого съесть хоть десять штук – признавалась она.

– А ты не лопнешь, деточка? – Артём делал такой же дурацкий голос, как у актера в рекламе, где девочка жаждет выпить залпом два литра сока.

«Сок-то этот дрянь-дрянью, девочка, что же ты делаешь?» – подумал про себя Артём, когда однажды в гостях увидел эту рекламу. В комнате в общежитии у Артёма телевизора не было, да и он был совершенно не нужен – смотреть его попросту было некогда. И Артём, и его соседи по комнате обычно так уставали за день, что, посидев немного за учебниками и конспектами, укладывались пораньше спать.

– Не лопну – говорила в ответ Аня, открывая очередную бумажную тубу с мороженым. – Ты мне принеси побольше, а сам отойди.

– Очень смешно – отвечал Артём.

– От смешного и слышу – возражала Аня.

Они сидели на крыше во время большого перерыва и меньше всего ожидали увидеть Василича. Но он показался внезапно, кряхтя, переступил через высокий порог.

– А вы, оказывается, тут! А я-то иду и думаю, чьи голоса тут такие веселые, – Василич сжимал в руке пачку каких-то то ли накладных, то ли каких-то других аналогичных бумаг. – Тёма, я тебя огорчу, а может, и порадую.

– Чем, интересно? – Артём даже привстал с крыши.

– А ты догадайся, – Василич раздражал всех своей манерой недоговаривать самые важные подробности именно в тот момент, когда это было совершенно неуместно. Его небольшое брюшко вдруг начинало покачиваться от смеха, а на лбу проступал пот.

– Не догадаюсь, идиот полный, дурашка, – Артём терпеть не мог подобное отношение. – О чем я должен догадаться? Жанна опять кому-то набила морду? Кому-то оттяпало транспортером палец? Или вот-вот аммиаком завоняет так, что лучше бежать отсюда уже сейчас?

Василич был, конечно, немного раздражен таким ответом, но предпочел не устраивать скандал.

– Сегодня придет не одна, а две машины, – Василич начал ковырять в носу.

– Я Макара уже предупредил. Так что иди, тебе уже надо готовиться, первая машина на подходе. Как покидаете мороженое, можете оба собираться домой, в смысле ты и Макар. И смотри там, копыта не отбрось, Геракл.

Артём решил промолчать и не говорить вообще ничего ни Василичу, ни Ане. Лишь взглядом он произнес «Я тебя люблю», подмигнул Ане и, слегка сутулясь, направился по крыше к двери в цех.

«Две машины. Да он с ума сошел! И нас всего двое. Разве мы сможем столько перетаскать. Там тонн двадцать пять, не меньше. И что, больше никто нам с Макаром не может помочь? А он, Василич, еще смеется при Ане, мол, сдохну я, если столько перетаскаю. И все равно отправляет меня. Нет чтобы кого-нибудь из слесарей или механиков, этих старых алкашей, отправить нам в помощь. Всяко была бы какая-то польза. Сидят в своей каморке, курят, выпивают, а линии-то, между прочим, не каждую смену ломаются. И трубы откручивать и прикручивать, и принтер проверять, и фольгу заправлять нужно не каждый час. Вот работа-то не пыльная! – в Артёме медленно закипало недовольство. – Издевается он надо мной, что ли?».

Только после того, как Артём сходил за фартуком и перчатками и через цех и лестницу вышел на улицу, к эстакаде, он немного успокоился. «Чего я психую? – вдруг сообразил он и искренне этому удивился. – Ведь работать мне осталось всего несколько смен. Надо взять себя в руки, все сделать, выдержать, а там будет видно. Может, и не приду больше работать в этот цех, если что-нибудь получится найти получше. Хотя, где я получше найду? Обычный студент, такой же, как и все остальные, каких тысячи. Нет, надо держаться, обязательно надо. Тем более ради Ани. Только ради нее».

У эстакады поджидала фура. Водителей Артём уже знал в лицо – они приезжали поочередно. Оба были молодые, носили примерно одинаковые спортивные костюмы, перепачканные на коленках и локтях чем-то темным, оба курили настолько дешевые сигареты, что Артём еще больше возненавидел курильщиков.

Артём пожал водителю руку.

– Ну, парень, все как обычно, я уже Василичу все рассказал, документы у него, твоему напарнику, кажись, команду дали. Так что вперед! – процедил он, дымя сигаретой, и сплюнул на асфальт.

Скрипнул шлагбаум на проходной – и во двор въехал небольшой грузовичок с кузовом-холодильником.

– Как думаете, сколько войдет в такой грузовичок? – спросил Артём у водителя фуры.

– Хрен знает. Тонн пять, не больше – ответил водитель.

«Пять тонн – это не так и много, так что Василич, может, и не такой садист, как кажется со стороны» – порадовался Артём.

Макар подкатил телегу с коробками к краю эстакады и окрикнул Артёма. Тот нехотя поднялся на эстакаду, достал из кармана плеер, включил погромче, спрятал шнур от наушников под лямки фартука и принялся за уже привычную работу. Спустя полтора часа восемнадцать тонн мороженого были загружены в фуру, двести рублей перекочевали в карман Артёма и образовался небольшой перерыв, передышка перед покорением новой высоты.

Фура долго не могла отъехать от эстакады. Ее переднее правое колесо попало в открытый люк и это случилось в тот момент, когда водитель пытался развернуться на маленьком пятачке перед выездом к шлагбауму. Водитель грузовичка, ожидавший своей очереди подъехать к эстакаде, отыскал где-то кусок доски, подложил его под колесо фуры и дал отмашку:

– Но! Давай легонько!

Послышался треск дерева, но фуре все-таки удалось благополучно развернуться и встать у шлагбаума.

– Ну вот, ребята, теперь моя очередь, – водитель грузовичка нервно потирал руки. – Где ваш начальник с моими накладными? Давайте-ка побыстрее, мне некогда с вами возиться.

Артём почти не слышал его. Его мало интересовало, кто и о чем говорит, что требует, чем раздражен или, наоборот, обрадован. Его дело было за малым – перегрузить коробки. Остальным заправляли Макар и Василич, который, стоя в самом дальнем углу эстакады, следил за тем, как фура пытается выехать со двора. Поверх халата он накинул ватник.

«Ходил в камеру – догадался Артём. – Значит, сам отсчитал коробки и подписал накладные. Минуя отдел реализации, отгружаем мороженое. Ну и махинаторы! И я во всем этом участвую. Смешно! Такое чувство, что ворую. У ребенка отнимаю конфету, точнее, мороженое, много мороженого».

«Снова? Странно. Что-то часто я стал слышать эту песню. Боже, как болят от этих коробок руки, кто бы знал! Ну ничего, еще совсем чуть-чуть. Здесь не больше пяти тонн. Ага, так и есть, Макар толкает телегу, а сзади еще две стоят. Как холодно в этом маленьком кузове. Главное, головой ни обо что не удариться, а то еще и шишку или сотрясение мозга заработаю. Тогда скрипка точно будет тревожить мою душу, такой звон в ушах поднимется, что долго буду унимать. Как там Аня? Нет, мне не хочется за нее волноваться, знаю, что там, в цеху, с ней все в порядке. Да и с чего я постоянно думаю о том, что что-то должно случиться? Забыть, забыть об этом сейчас же».

Когда все пять тонн оказались в кузове и Артём получил от водителя пятьдесят рублей – почему так мало, он не выяснял, просто поблагодарил – утро уже разыгралось вовсю. А Артёма вдруг резко стало клонить в сон.

Возвращая фартук и перчатки в кладовку, он по дороге заглянул на линию.

– Иди в общагу и отсыпайся, – перекрикивая шум конвейера, произнесла Аня.

– Сам знаю, засыпаю – улыбнулся Артём. – А что, это прям так заметно?

– Чего? – не расслышала его Аня.

– Говорю, так заметно, что меня вырубает не по-детски? Это что, у меня на лбу написано?

– Написано, Тёма, еще как написано! – Аня закачала головой. – Хватит болтать, переодевайся и марш отсыпаться. Выспись ты как следует, в конце концов! Такой усталый и бледнющий ты мне не нужен. Мне нужен здоровый, румяный и красивый Тёмочка!

Аня не стеснялась других упаковщиц, работавших с ней. Вернее, так было в начале, в те дни, когда они только начали вместе приходить на смену и уходить с нее. Постепенно за спиной у Артёма и Ани перестали перешептываться, все поняли, что они пара, встречаются, и не обращали внимания на то, о чем они говорят. Да и не до разговоров других, когда сам стоишь на линии, а транспортер все движется и движется.

Утренний воздух нисколько Артёма не взбодрил, даже наоборот, спать захотелось еще больше. Артём прибавил шаг и громкость приемника.

«Только бы не заснуть по дороге, вот будет прикол!»

Артём ворвался в общежитие настолько стремительно, что не заметил, кто именно был на вахте – просто увидел, что там, в окне, кто-то есть, мерцает огонек телевизора.

В комнате Артём скинул футболку, взял со стула чистое белье и побежал в душ. Обратно он шел, держась за стену и немного покачиваясь.

– Эй, с тобой все в порядке? – это была вахтерша, с которой Артём никогда не общался, она казалась ему неприятной особой, погруженной в свои неведомые мысли.

– В порядке – еле выговорил Артём. – После ночной смены, спать охота.

– Это не спать охота, это тьма нападает! Все погрузятся в сон. Я всем об этом говорю, близится конец света!

– Откуда Вы это взяли? – возмутился Артём, – Что это вообще такое?

Вахтерша не успокаивалась. Она все ближе и ближе подходила к Артёму. В ней было что-то совершенно безумное. Что именно, Артём не мог понять. Взгляд, походка, жесты – скорее все, чем что-то одно.

– Конец света наступит в две тысячи двенадцатом году, все пророчества говорят об этом, – ее руки дрожали все сильнее. – И если ты еще не веришь в это, то надо поверить, обязательно надо, чтобы спастись! По телевизору говорят о катастрофах, столько катастроф вокруг происходит.

И будет происходить все больше и больше, пока все не поймут, что скоро конец света.

– И кто сказал, что этот самый конец света наступит? – Артём переминался с ноги на ногу и искал возможность прекратить этот разговор и проскочить в комнату.

– Этого никто не сказал, это послано свыше, – вахтерша подняла вверх голову.

Артём этим воспользовался, сделал два больших шага, обошел вахтершу и в одно мгновение открыл ключом дверь.

– Конец света наступит в тридцать седьмом веке, когда наше солнце окончательно перегреется, – бросил Артём, и перед тем, как закрыть дверь изнутри, добавил, – меньше телевизор надо смотреть!

Никакого ответа из коридора не последовало. Да и вряд ли Артём услышал бы что-то. Он уснул мгновенно, как будто не спал очень давно, несколько дней или недель, хотя, конечно, Аня сделать так ему бы не позволила. Он проспал довольно долго, проснулся, жизнь шла своим чередом – обед, встреча с Аней, прогулка, работа. И так еще пять дней. Но все они прошли в каком-то легком полусне, притупляющем все ощущения. «Не тревожь мне душу, скрипка» – звучало в голове Артёма. А тревоги гуляли вокруг, врывались в сознание, куда-то девались, затем появлялись снова, трансформировались, перемешивались, порождали новые.

Артёму вдруг начинало казаться, что все происходит вокруг без его участия. Словно к знакомству с Аней он не был причастен, и к работе в цеху. И время бежало вперед без него, а он, как сторонний наблюдатель, следил, но не вмешивался. И лето заканчивалось без него, и приближалась осень. А он просто жил. И ждал, когда все это произойдет.

Килограммы, тонны, десятки, сотни тонн. Постепенно они складывались в одну большую усталость, от которой скрипели и отдавали болью суставы, тянуло мышцы, немели пальцы. Но если бы не было этого, то не было и другого, того, ради чего Артём жил. Ни кино, ни прогулок с Аней, ни пробежек, ни новых вещей, ни чувства нужности кому-то. Его Артём ощутил впервые и не собирался им с кем-то делиться – конечно, кроме Ани. Ей он доверял целиком, и это доверие строилось не на том, что она проявляла о нем заботу и занималась с ним сексом. А на чем-то другом. На чем? Артём задумывался об этом, но все заканчивалось легким головокружением и какими-то другими, более важными делами.

Последний день лета прошел для Артёма тоже как во сне. Аня радовалась, смеялась сама и пыталась рассмешить. Конечно, он смеялся, но над чем именно – не помнил. Вернее, сразу забывал, что вызвало улыбку. Нет, он не плакал, не выглядел страдальцем, не падал в обморок от усталости. Просто она спряталась в нем куда-то внутрь.

На березах появились первые желтые листочки. Они скромно прятались среди своих еще совсем зеленых собратьев, и это было словно класс первоклашек, где из трех десятков сорванцов уже проявляют себя паратройка вундеркиндов. Они не высовываются, не кичатся своими успехами, так как не представляют толком, какие дивиденды это может им принести.

Отработав последний раз в цеху в ночь на тридцать первое августа, Аня и Артём последний день лета просидели в парке, а ближе к вечеру сходили в магазин, чтобы купить пару тетрадей и еды. Учебный год был на носу. В общежитии уже было многолюдно. Но соседи Артёма по комнате планировали приехать лишь после пятого сентября, так что им никто не помешал. Поскрипывала кровать, Артём и Аня держались за руки, будто бы боялись потерять друг друга даже в такой момент.

Пельмени, салат из помидоров, бутылка дешевого пива на двоих, шикарный вид из окна, если сидеть на подоконнике – о чем еще можно мечтать тем, кто измеряет счастье не в банкнотах, а в чем-то другом, не имеющем меры, единиц и процентов? Наутро Артёма ждал техникум, Аню училище, и все снова должно было закрутиться и завертеться.

– Ну, как тебе это лето? – спросила Аня.

– Отличное лето – улыбнулся Артём. – Такого чувства свободы у меня не было никогда! И тебя у меня не было никогда. Так что этим летом я доволен. А ты?

– И я, и я, и я того же мнения – почти пропела Аня. – Я тоже тебя очень долго искала. Вот говорят, что любовь приходит весной. Выходит, что ничего подобного. Летом.

– А может у кого-то и зимой. – возразил Артём, – Какая разница когда?

– Действительно, какая разница – согласилась Аня и, смеясь, сделала глоток пива из запотевшего граненого стакана.