Детский дом-интернат в селе Александровское

Итак, мы едем в эвакуацию. Нас, взрослых и детей, погрузили в грузовые вагоны, так называемые теплушки. Они были специально оборудованы для перевозки людей. С обеих сторон вагона были установлены длинные деревянные полки, так называемые нары, на которых все спали рядом друг с другом. Посредине вагона стояла чугунная печка, которая довольно хорошо грела. Около печки стоял ящик с небольшим количеством угля. Вскоре уголь закончился и на остановках все собирали различные горючие материалы для печки. Поэтому во время поездки от холода мы не страдали.

При отправке нас снабдили сухим пайком, и каждая семья готовила себе на печке еду. На двух или трех больших станциях нам давали горячее питание. Чаще это была пшенная каша и чай.

Помнится, что большой проблемой были естественные потребности. Никакого туалета в вагоне не было, поэтому все с нетерпением ожидали очередную остановку. Как только поезд останавливался, все выскакивали из вагона и устремлялись в разные стороны.

Бывало, поезд уже тронулся, а большая часть людей еще на земле. Матери окликают детей, выскакивают из вагона на их поиски. Шум, крик, гам. Но как-то умудрились никого не потерять. Видимо, машинисты поезда знали об этой проблеме, поэтому скорость после остановки набирали медленно. В вагоне была керосиновая лампа, которую зажигали с наступлением темноты. В полумраке все сбивались ближе к печке, и начинались рассказы о пережитом. Главной темой, естественно, был голод, кто как от него спасался и необычные обстоятельства того, как удалось выжить. Слушать эти истории было очень интересно.

Ехали довольно долго, не менее трех, а может и более, суток. Часто простаивали на станциях и даже полустанках, пропуская воинские эшелоны. Они обычно шли на больших скоростях, понятное дело, шли к фронту. На одной из станций, где стояли особенно долго, мы все столпились у широко открытой двери, наблюдая за проходящими поездами. Вдруг к нашему вагону подошла группа военных, которые, как оказалось, были тоже ленинградцами, но давно уже не были в родном городе. Они ехали на фронт, лица их были суровыми и напряженными. Военные долго расспрашивали нас о положении в Ленинграде, интересовались, нет ли среди нас знакомых. Мы наперебой рассказывали им обо всем пережитом во время блокады. На прощание дружно пожелали им победы и благополучного возвращения домой, в Ленинград. Поехали дальше.

Вагон постепенно пустел, потому что одна за другой семьи в соответствии с предписаниями высаживались на определенной станции.

Наконец, приехали и мы.

Местом нашего прибытия оказалась станция Шебалино Кировской области. Там еще была зима, кругом лежал снег. Нас встретили, погрузили в сани, укутали в тулупы. Мы отправились в путь. Ехать, как оказалось, надо было около семидесяти километров. Ехали очень долго. Приходилось останавливаться, кормить и поить лошадей в попутных деревнях, самим отогреваться в избах. Наконец, приехали в пункт назначения – большое село Александровское. Здесь находился детский дом-интернат для детей, вывезенных ранее из блокадного Ленинграда.

Нас привели к директору детского дома-интерната. Это была очень представительная, еще не старая женщина, звали ее Мария Михайловна Волошина. Она очень изумилась, увидев многочисленный состав нашей семьи. Сразу же начала расспрашивать нас о положении в Ленинграде, о том, как нам удалось выжить в блокаде.

Приняла она нас очень доброжелательно, даже можно сказать, сердечно. Провели медицинский осмотр и наголо постригли. Меня, Володю, Васю и Гену распределили по разным группам, в зависимости от возраста. Младший брат, Гена, попал в ясельную группу. Лариса еще очень маленькая, и ее оставили с мамой.

В группе, в которую я попал, меня встретили очень тепло. Все были ленинградцы, всех объединяла общая беда, общие воспоминания. Началась обычная для детского дома жизнь.

Директриса стала хлопотать об устройстве мамы. В результате маму с Ларисой определили на место жительства в деревню с интересным названием – Большой Лом, которая располагалась в четырех километрах от села Александровское. Туда они и отправились на санях через несколько дней. Прощание наше было очень грустным, ведь впервые мы оставались жить надолго одни, без мамы. Маленькие братья плакали, мама обещала почаще нас навещать.

Первое сильное впечатление от этих дней связано с убранством жилища директора нашего детского дома. На полу ее комнаты лежала большая шкура белого медведя. Эта шкура так поразила мое воображение, что до сих пор стоит перед глазами. Кровать была застелена большим ярким ковром. На стенах висели зеркала, фотографии, различные вышивки. Я, до той поры ничего не видевший, кроме скромного армейского быта, и проживший последний год в ужасающей закопченной маленькой комнате, был всем этим антуражем просто поражен. Для меня это стало первым уроком того, что люди могут жить весьма по-разному.

Несколько слов о селе Александровском, на два года ставшем нашим домом. В то время оно было центром большой округи, включавшей около 70 деревень, объединенных в 20 колхозов.

Это был крупный населенный пункт, в центре которого возвышалась церковь с высокой колокольней. Она не была действующей, часть ее использовалась как склад для зерна, а в другой находился клуб. Рядом с церковью, в довольно большой пристройке, размещалась машинно-тракторная станция. В центре села располагалось очень красивое двухэтажное деревянное здание средней школы, в которой училось более 300 учеников. Поблизости от школы находилось также деревянное здание нашего интерната.

Интернат был организован в селе Александровском в сентябре 1941 года для воспитанников ленинградского детского дома № 28. Он относился к Ленинградскому военному округу. После прибытия в эвакуацию, детский дом сменил свой профиль на детский дом-интернат и по-прежнему входил в систему детских учреждений тыла Ленинградского фронта.

Поначалу интернату пришлось пережить множество трудностей. Но постепенно, благодаря энергии директора и помощи местного руководства, их удалось преодолеть. В первое время воспитанники жили в церкви, затем интернату предоставили более удобное помещение. К моменту нашего приезда в апреле 1942 года он располагался в большом деревянном двухэтажном здании.

Там было довольно тепло, просторно и, даже можно сказать, уютно. Рядом, в небольшом здании, устроили кухню, там же установили водогрейку. Имелась небольшая баня, место для стирки белья.

С весны 1942 года воспитанники детского дома-интерната начали возделывать огород, завели подсобное хозяйство. Для выполнения разного рода хозяйственных работ имелась лошадь. Детей в интернате было около ста человек, несколько групп, начиная от ясельной и заканчивая старшей. В каждой группе был свой воспитатель. Штаб Ленинградского фронта не оставлял нас своими заботами. Время от времени к нам из тыла фронта поступали продукты. Это позволяло поддерживать уровень питания пусть на скромном, но все же приемлемом уровне.

Об интернате хочу сказать только добрые слова. Воспитатели (все – женщины) были тоже ленинградцами. Их отношение к нам было хорошим. Мы до сих пор храним добрую память о директоре интерната Волошиной Марии Михайловне, ее помощнице Салютинской Ольге Николаевне, заведующей медицинским кабинетом Пыхиной Марии Николаевне. В доме был установлен и довольно строго выполнялся распорядок дня.

Электричества поначалу не было, поэтому вечерами помещения и коридоры освещались керосиновыми лампами. Но через некоторое время электричество провели, и в помещениях сразу стало светлее. Электроэнергию давал движок, установленный в машино-тракторной станции.

Когда мы приехали, в интернате уже сложился определенный порядок жизни. Воспитанники интерната учились в местной средней школе вместе с сельскими ребятами. Поскольку я пропустил год, то пришлось идти во второй класс. После всех пережитых испытаний изучаемый материал казался мне забавой. Учительницей у нас была местная очень молодая девушка. Вероятно, она закончила педагогическое училище, потому что дело свое знала. Всегда была очень аккуратно одета, чаще всего в темное или черное платье, обязательно с белым воротничком. Уроки вела очень сдержанно, с достоинством. После обеда мы под руководством воспитателей готовили домашние задания, читали, занимались другими делами. Моим любимым занятием было чтение. Я очень соскучился в блокаде по чтению и здесь читал все, что было возможно. Поскольку в библиотеке книг было мало, то читал преимущественно учебники для старших классов. Особенно мне нравился учебник по экономической географии для седьмого класса, который я выучил почти наизусть.

Война войной, но мальчишеских шалостей было много. По вечерам, разбившись на команды, мы тузили друг друга соломенными подушками. Любимой забавой было с наступлением темноты, завернувшись в белые простыни, пугать девчонок. Редко, но между нами случались и драки.

Мне тоже однажды пришлось защищать братишку Володю от обид и нападок одного из его одноклассников. Я предложил обидчику выйти во двор для объяснений. Не успел закрыть за собой дверь, как вдруг он меня ударил. Я дал сдачи, он – в ответ, а там пошло – поехало. Разбили друг другу носы, пока нас не разняли. Упоминаю об этом эпизоде, поскольку это была первая драка в моей жизни. Она запомнилась еще и потому, что я пришел на помощь брату. После этого его не обижали.

Помнится, что время от времени кому-то из воспитанников приходили сообщения о гибели на фронте родителей.

Воспитатели и весь коллектив старались, как могли, помочь этому ребенку преодолеть страшную беду.

Естественно, все наши помыслы были обращены к фронту. Информация в детском доме была поставлена неплохо, поэтому мы знали, что происходит на войне. Все мы были страшно подавлены, когда летом 1942 года немцы лавиной пошли к Волге и на Кавказ. Зато какая бурная радость была после победы под Сталинградом! Мы, по-детски наивно, старались помочь фронту в его борьбе. Это дело в интернате было хорошо организовано. Все воспитанники, и мальчики, и девочки вышивали носовые платки, собирали и сушили ягоды и грибы. Нам давали ящички для посылок, номера войсковых частей и даже фамилии отдельных бойцов, особенно отличившихся в боях. Собранные ягоды, грибы и вышитые носовые платки мы укладывали в посылки и, с соответствующим письмом, с пожеланиями победы, отправляли на фронт.

У меня сохранились некоторые воспоминания о жизни местного населения. До сих пор удивляюсь, что несмотря на всю тягость войны, в селе было много скота, который находился в личном пользовании колхозников. Хотя большую часть продукции государство через систему поставок и налогов изымало у крестьян, но пока во дворе была корова, жить было можно. Кроме коров, у крестьян имелись овцы, козы, свиньи, куры. Колхоз имел также свой крупный рогатый скот и много лошадей. Для нас, городских детей, было большим развлечением наблюдать за картинами сельской жизни. Когда стада гнались на пастбище или они вечером возвращались назад, слышалось мычание коров, возгласы хозяек, лай собак, все это сопровождалось тучами пыли, всевозможными запахами.

По селу постоянно бегали собаки. Среди них, особенно в брачный период, часто возникали драки, что тоже было для нас очень интересным. Могу твердо засвидетельствовать, что поля в округе были обработаны, засеяны и осенью весь урожай убирался в закрома. На поле в основном работали женщины, в том числе и на тракторах, поскольку практически все мужское население было в армии. Кстати, нас тоже иногда привлекали на разного рода не очень тяжелые работы, вроде прополки, окучивания, сбора овощей.

Люди в большинстве своем жили бедно. Но тем не менее общественная жизнь в селе била ключом. По вечерам молодежь расхаживала по селу с гармошками и песнями. Иногда случались драки из-за девчат. Особенно громко и буйно провожали ребят на фронт, с гармошками, песнями, плясками, частушками. Как ни странно, но даже в это военное время в селе действовала художественная самодеятельность. Помнится, что такие коллективы выступали и у нас в интернате. Как-то вместе с мамой был на концерте подобного коллектив, который во время уборки урожая приехал с концертом на полевой стан.

 

Кировская область – все для фронта, все для победы!

С первых дней войны Кировская область стала надежным тылом, с середины июля 1941 года здесь началось создание новых соединений и частей – 311-й, 355-й и 131-й стрелковых дивизий, 86-й стрелковой, 114-й и 159-й танковых бригад, а также множества отдельных полков и батальонов. Мобилизация в Кирове отличалась высоким патриотизмом людей. Едва началась война, в военкоматы хлынул поток заявлений горожан с просьбой направить в действующую армию. Заявления несли люди всех возрастов, в том числе и не подлежащая пока по возрасту призыву молодежь.

Наряду с созданием резервных (полевых) соединений и частей, в Кирове располагались запасные воинские части. Их целью было учить необученных военнообязанных, готовить из них маршевое пополнение для действующей армии. Самой крупной из них была 34-я стрелковая бригада. За время войны ею было направлено на фронт 701 маршевое подразделение общей численностью 252 353 человека. Большую роль сыграли и другие запасные части. Из области сплошным потоком шло на фронт новое пополнение, которое вливалось в ослабленные полки действующей армии.

Уже через 2–3 месяца после начала войны промышленность области начала выпускать военную продукцию.

Предприятия легкой и кожевенно-обувной отраслей давали армии обувь, полушубки, шапки, рукавицы. На деревообрабатывающих предприятиях начался выпуск лыж, саней и повозок для Красной Армии. Предприятия местной промышленности производили сапоги и спецукупорку для боеприпасов, санитарные носилки и другое медико-санитарное имущество. Кустарно-промысловая кооперация шила армейское обмундирование: шинели, телогрейки, бушлаты, плащ-палатки, портянки, полотенца, изготовляла ремни, вещмешки и другое снаряжение. К концу 1941 года все предприятия города, включая промысловые артели, работали на нужды обороны страны.

Невиданные в истории войн масштабы военных действий, огромные потери, которые страна несла в первые месяцы войны, потребовали резко увеличить выпуск вооружения, особенно боеприпасов, различной боевой техники. Для этих целей были использованы и кировские предприятия.

Однако основной объем оборонной продукции давали главным образом эвакуированные из оккупированных немцами районов предприятия. Благодаря эвакуированным предприятиям в Кировской области возникла танковая и авиационная промышленность, получило развитие производство вооружения и боеприпасов. Эвакуированные заводы через 1–3 месяца со дня размещения на новом месте начинали выпускать необходимую фронту продукцию.

В целом оборонные предприятия за годы войны в три раза увеличили объем производства. Кировская область стала одним из арсеналов Советской Армии, кузницей, ковавшей оружие Победы. Всего здесь за годы войны было произведено 4178 танков и самоходных установок, 1820 «Катюш», 2 миллиона автоматов, огромное количество другой боевой техники, снаряжения и боеприпасов.

Всю войну самоотверженно трудились крестьяне Кировской области. За этот период они поставили государству почти два миллиона тонн зерна, около четырех с половиной тонн картофеля, более пятисот тысяч тонн молока, около ста тысяч тонн мяса и много другой ценной продукции.

Особенно в большом количестве подарки на фронт направлялись к праздникам – к Дню Красной Армии, годовщине Великого Октября. Например, накануне 1 Мая 1942 года рабочие и служащие города Кирова отправили морякам Балтийского флота три вагона кондитерских и гастрономических изделий, вагон вина, вагон спичек, пять баянов, сорок гармошек, много белья, мыла. К отправке посылок на фронт люди готовились как к важному событию. С любовью упаковывали их, а в письмах, вложенных в посылки, обращались со словами материнской любви и отеческого наказа воинам. К 1 Мая 1942 года морякам Балтийского флота из области был направлен 31 вагон с подарками, к 25-й годовщине Октября – 35 вагонов и к 25-й годовщине Красной Армии – 23 таких вагона.

Дважды в год в период 1942–1943 годов в область поступали сотни вагонов фронтового обмундирования солдат и офицеров для стирки и ремонта. Тысячи женщин, вчерашних школьниц, вплоть до самых пожилых, своими руками смывали в корытах с солдатской одежды окровавленную и просоленную потом грязь и глину.

К февралю 1942 года только в городе Кирове действовало 18 госпиталей более чем на 13 тысяч мест. В том числе в Кирове размещались эвакуированные из Ленинграда госпитали № 1171, 2010 и 1356. Под них были выделены лучшие здания. Органы власти провели ремонт и оборудование помещений, отводимых под госпитали, организовали разгрузку санитарных поездов, размещение раненых по госпиталям, шефство над ними предприятий и учебных заведений, обеспечили госпитали хозяйственным инвентарем, привлекли к помощи раненым население. Десятки граждан дежурили на вокзале и пристани, участвовали в разгрузке поездов и пароходов, без всякой оплаты дежурили в палатах, заботливо ухаживали за ранеными. В госпиталях были сосредоточены лучшие силы врачей и сестер, которые, не считаясь со временем и усталостью, боролись за жизнь воинов, помогали им преодолевать тяжелые недуги. Забота и внимание кировчан способствовали выздоровлению раненых и больных, более половины из них после лечения вернулись в действующую армию.

Тысячи граждан стали донорами. Всего за годы войны через областную станцию переливания крови прошло более ста тысяч доноров, которые отдали более тридцати одной тысячи литров крови. Из них более девяти тысяч литров было отправлено на фронт, а одиннадцать тысяч литров передано госпиталям.

Кировская область приняла сотни тысяч эвакуированных жителей Ленинграда и Ленинградской области. Только в августе 1941 года из Ленинграда прибыло в область 100 тысяч человек. Почти столько же их прибыло в январе-марте 1942 года – истощенных, ослабленных от голода и холода, больных, нуждающихся в усиленном питании и заботливом уходе. Все они были обеспечены жильем, топливом, земельными участками под огороды, одеты, обуты и накормлены. Нуждающиеся получили пальто, валенки, шапки и другие теплые вещи. Для ленинградцев только в городе Кирове работали 24 столовые.

Полутора тысячам ленинградцев, нуждавшимся в лечении, были предоставлены койки в больницах. Ленинградские дети и взрослые в первую очередь обслуживались медикаментами. Восстановив здоровье, тысячи ленинградцев смогли вернуться к труду или в ряды Вооруженных Сил.

Уже к 1 августа 1941 года в эвакуацию в Кировскую область из Ленинграда прибыли более 230 детских садов, детских домов и интернатов численностью около 30 тысяч детей. Для их размещения было предоставлено 400 лучших школьных зданий. К апрелю 1942 года в область было эвакуировано из прифронтовых и оккупированных врагом районов 70 тысяч детей, оставшихся без родителей или вынужденных разлучиться с ними, из них абсолютное большинство из Ленинграда.

Область отдала на алтарь победы самое ценное свое достояние – людей. Всего за годы войны из области были призваны в Вооруженные силы около 600 тысяч человек. Посланцы вятской земли при выполнении воинского долга неизменно отмечались с лучшей стороны. Сильна в вятичах воинская жилка.

Очень много выдающихся военоначальников вышло из этих мест. Здесь родились два прославленных маршала Советского Союза – И. С. Конев и Л. В. Говоров. Кировская земля в годы войны дала 200 Героев Советского Союза. 258 тысяч кировчан сложили свои головы на полях сражений за Родину.

Вечная слава им и признание потомков. Даже короткое перечисление того, что сделали кировчане для победы, вызывает глубокое уважение, признательность и благодарность всего нашего народа, в том числе нас, детей блокадного Ленинграда, которых приютила, обогрела и спасла вятская земля.

 

Помогаю маме в деревне

Мою маму с маленькой дочкой Ларисой поселили в семье крестьян в деревне Большой Лом, расположенной в четырех километрах от села Александровское, где находился наш интернат. Никакого сообщения между этими селами не было. Но я, хоть мне было только десять лет, часто в выходные дни пешком ходил навестить маму и сестру.

Дело в том, что маме постоянно нужна была моя помощь по хозяйству. Помню, что однажды ей, как жене фронтовика, из колхоза привезли целый воз дров для отопления избы и приготовления пищи. Эти дрова нужно было распилить, поколоть, заготовить на всю зиму. Помочь маме было некому, кроме меня. И мы с ней несколько моих посещений пилили и кололи эти дрова. Пила была двуручная, тупая, пилить было очень нелегко. Но я испытывал большое удовольствие от вида громадной поленицы заготовленных на зиму дров. Это был мамин вклад в содержание дома. Летом она работала на огороде. И здесь мне приходилось ей помогать. Осенью мы с ней собирали и сушили на зиму грибы и ягоды. Много было и другой работы, которую я старался облегчить маме.

Дорога в Большой Лом лежала средь лесов и полей – типичный среднерусский ландшафт. Не скрою, ходить одному по этой абсолютно пустынной дороге мне было страшновато, особенно после одного случая.

Дело было летом. Как всегда, я отправился к маме в полдень. Прошел уже примерно половину пути, как вдруг мое внимание привлекла на обочине обильная земляничная поляна. Я не удержался от соблазна и принялся с удовольствием поглощать сладкую ягоду. Закончив это приятное занятие, поднялся, вышел на дорогу, сделал уже первый шаг и вдруг метрах в тридцати увидел волка, сидящего на дороге. Думаю, что он заметил меня еще раньше, когда я был увлечен ягодами. Я замер от испуга и застыл на месте. Некоторое время мы так и смотрели друг на друга. Не знаю, по какой причине, но это противостояние завершилось для меня вполне благополучно. Волк как-то лениво поднялся и медленно ушел в лес. Некоторое время я не мог прийти в себя и лихорадочно соображал, что же мне делать дальше, то ли вернуться назад, то ли продолжать путь. Решил не возвращаться. Когда пришел в деревню и рассказал маме о случившемся, она чуть не умерла от страха. Все решили, что волк был сытым и поэтому не проявил агрессии. В обратный путь мама сопровождала меня до самого села, вооружившись большой дубиной. Впоследствии этот страх как-то улегся в сознании и я продолжал ходить к маме один. Ведь имея маленького ребенка, она не могла постоянно встречать и провожать меня.

Мама старалась угостить меня чем-то вкусненьким. Но возможности ее были невелики. Основными деликатесами, которые она готовила к моему приходу, были замороженное молоко, напоминающее мне вкус ленинградского мороженого, и горячие блинчики из овсяной муки. До сих пор помню верх блаженства, которое я испытывал от этого угощения.

Здесь, на вятской земле, я, пожалуй, впервые оказался лицом к лицу с природой родной страны. Вокруг тянулись волнистые поля, которые чередовались с лесными массивами. Лес по-преимуществу был смешанным, причем преобладала береза, от нее исходило светлое и радостное ощущение. В ягодный сезон все лесные опушки были густо усыпаны сладкой пахучей земляникой, черникой, лесной малиной и другими ягодами. Из-под каждого дерева среди травы выглядывали подберезовики, подосиновики, маслята, нередко встречались и белые грибы.

В лесах водились медведи, волки, лисы, зайцы и много другой живности. Особенно во время войны расплодились волки. Мужчины были на фронте, отстреливать волков было некому, и они стали настоящей проблемой для селян, поскольку нападали на скот.

Навещая в деревне маму, не раз был свидетелем возмущения женщин по поводу разбоев, которые чинили волки.

Климат в тех краях сугубо континентальный. Зимой выпадало много снега. Приходилось постоянно расчищать дорожки и тропинки возле интерната и школы. Нередко трещали сильные морозы. В помещениях интерната зимой было прохладно. Лыж было мало, нас выручали санки и другие приспособления, которые мы использовали для игр и катания по льду рядом расположенного пруда.

Зато летом нещадно палило солнце. Эти края не обижены водой, кругом – ручьи, речки, пруды. Бывали и сильные грозы. Однажды в одну из таких гроз мы с мамой пережили сильнейший стресс.

Дело было так. В один из летних дней 1942 года я в очередной раз пришел в деревню Большой Лом. Погода была прекрасная, все рассказывали об обилии грибов в лесу. Поэтому мы с мамой решили, не теряя времени, отправиться в лес по грибы.

С большим трудом уговорили хозяйку дома, у которой жила мама, побыть с Лорой, и, вооружившись корзинами, отправились в путь. Поначалу все было хорошо. Стали попадаться первые грибы. Мы шли недалеко друг от друга, постоянно поддерживая связь между собой окриками. Вдруг внезапно подул свежий ветер.

Небо быстро заволокло облаками, и ветер мгновенно превратился в ураганный. От шума листвы я перестал слышать голос мамы и решил идти по направлению к ней. Но тут разразился ливень, засверкали молнии. Раздались такие мощные громовые раскаты, по сравнению с которыми даже разрывы немецких снарядов показались бы хлопушками.

Душу мою охватил ужас. Мне нечем было укрыться от мощнейшего ливня. Прижавшись к стволу дерева и постоянно вздрагивая от громовых ударов, я был в полной власти стихии, впервые оказавшись в те минуты наедине с могучими силами природы.

Наконец, буря начала утихать. Но голоса мамы слышно не было, и я пошел искать ее наугад.

Но тут меня ждало новое испытание. Не успел я пройти и двадцати метров, как в зарослях кустарника в полутьме мне почудилась морда медведя, который внимательно наблюдал за мной. От страха я онемел. Лихорадочно осмотрелся вокруг, нет ли вблизи высокого дерева, на которое можно было бы быстро взобраться.

Однако ничего подходящего не было. Бежать от медведя бессмысленно, это я уже знал от местных жителей. Что оставалось делать? Только предаться судьбе. Осторожно наблюдая за мордой медведя, в какой-то момент я обнаружил, что он вдруг исчез.

Не веря своим глазам, я еще и еще раз вглядывался в кустарник. Потом стало понятно, что я стал жертвой оптического обмана и страха.

Я начал громче звать маму, но ответа не было. Метнулся в одну сторону, затем в другую и понял, что я остался в лесу один. Каждый знает, какое неприятное чувство охватывает даже взрослого человека, когда он понимает, что заблудился. А для ребенка в незнакомом густом лесу пережить такое не дай Бог. Я шел и шел, но никаких признаков жилья или дороги не было нигде. Иногда я выходил на опушки, но на них тоже не было ни души. Я уже охрип и обессилел, издавая отчаянные вопли о помощи, но отклика не было.

Когда день уже начал клониться к закату, я, наконец, услышал какие-то звуки, похожие на рыдания. Я был убежден, что мама меня никогда не бросит, она ищет меня, и поэтому сразу решил, что это ее голос. Из последних сил отчаянно побежал в направлении звуков. Постепенно стал различать мамины возгласы. Наконец, мы с ней встретились. Обнимаемся, рыдаем оба и одновременно истерически хохочем от счастья. Вот тогда мама сказала:

– Сынок, мы от немца спаслись не для того, чтобы сгинуть в русском лесу. Надо быть осторожнее, обещай мне это.

Только к темноте мы добрались до дома. Я был совершенно обессилен и еле двигался. Не представляю даже, как нашла дорогу мама из этого незнакомого густого леса. Видимо, ее вывел какой-то инстинкт.

Мы с мамой и впоследствии не раз ходили в лес. Не для того, чтобы подышать свежим воздухом, а чтобы набрать ягод и грибов, которыми питались летом, сушили и солили на зиму. Ведь наша жизнь продолжала быть очень скудной. Но старались уже не заходить далеко и быть внимательнее.

Недалеко от нашего интерната мы обнаружили в лесу небольшое озерцо. Оно было размерами не более чем 50 на 50 метров. Берега поросли осокой. На воде пышно цвели лилии. Вода в озере была исключительно чистой и теплой, идеальной для купания. Мы быстро нашли место, очень удобное для входа в воду, здесь же было пологое дно. Природа вокруг этого лесного озера была какой-то благостной и ласковой. Сочетание чистой, теплой воды, цветов, различных трав и деревьев, множество поющих птиц создавали особый фон душевного слияния с природой. Когда мы в 1944 году уезжали в Ленинград, я специально пришел на озеро, чтобы попрощаться с этой прекрасной частичкой вятской земли.

 

Сельский быт военной поры

Семья, в которую поселили маму и Ларису, жила в обыкновенной, довольно просторной избе. Хозяйку дома звали Анна Павловна Криницына. Она была тогда еще нестарой, полной сил, женщиной. Вместе с ней жили мать и сын-дошкольник.

Чтобы как-то поддерживать здоровье свое и Ларисы, маме пришлось распродавать собственные вещи. Надо сказать, что местные жители в своем большинстве не имели городской одежды, носили то, что производили сами – пряли, ткали, шили. Главным материалом был лен. Оказалось, что неожиданно большим спросом у местных крестьянок пользовались краски для тканей. Мать стала умолять отца с первой же возможностью добыть и прислать немного краски. И вот однажды он прислал несколько пакетиков.

И когда я в очередной раз пришел в гости к маме, мы организовали торговую операцию. Дома в деревне Большой Лом были окружены высокими заборами и воротами. Подходим к одному дому, дергаем за кольцо. Наконец, выходит хмурая хозяйка:

– Что вам?

Мамаша моя достает какую-то кофточку, показывает ее женщине. Та смотри, щупает, но затем отрицательно качает головой. Тогда мама достает из сумки пакетик краски. Лицо хозяйки расцветает:

– А вот это очень нужно!

Начинается торг. В итоге за пару пакетиков краски получаем несколько яиц и банку сметаны.

В этой деревне я впервые познакомился с устройством деревенского быта. Жилой дом, где разместили маму, представлял собой большое помещение с минимумом перегородок, маленькими окнами, довольно высокими потолками. В доме было множество ранее мне не известных предметов – прялка, ткацкий станок, маслобойка, у печи – различного рода ухваты, кувшины, котлы и прочие приспособления для приготовления пищи. Стены дома сплошь оклеены страницами из какого-то дореволюционного издания, повествующего о русско-японской войне.

В доме доминировала большая печь с огромной лежанкой. В центре помещения установлено деревянное корыто со специальным устройством, которое называется гнеток. В него вставляется лучина. Как только стемнеет, лучина зажигается и освещает комнату скудным светом. Когда она догорает, то огарок падает в корыто, предварительно заполненное водой, где гаснет. После этого в гнеток вставляется следующая лучина, и так весь вечер. Когда я ночевал у мамы, то добровольно брал на себя обязанности зажигать лучину, поскольку возле нее было посветлее, что давало мне возможность читать книгу.

Вспоминаю, как иногда вечерами к хозяйке приходили в гости соседки. Они вместе садились у стола и при свете лучины оживленно обсуждали различные местные новости и то, скоро ли закончится война. Воздух в избе, понятное дело, спертый, однако, поскольку на дворе зима, дом не проветривали, чтобы сохранить тепло. Самое хорошее и удобное место было на печке, где было тепло и уютно.

Весьма характерным было устройство хозяйственных пристроек. Все они были подведены вместе с домом под одну крышу. Там располагались хлев для коровы, помещения для других животных, сеновал, туалет. Рядом с домом был огород. И все это было ограждено высоким забором. Однажды я был свидетелем необычного для горожанина случая. Как-то под ночь вдруг ударил большой мороз. Хозяйка забеспокоилась, убежала во двор.

Через некоторое время она завела в избу корову. Корова вела себя смирно, видно, не впервые оказалась в такой обстановке, ее лишь почему-то беспокоил свет лучины. Наглядевшись на него, она время от времени продолжительно мычала. Вот так вместе с ней и провели вечер и ночь.

Но главное, что меня поразило, это то, что сельские жители, по существу, сами себя кормили и одевали. В каждом доме была прялка, – это такое приспособление, при помощи которого из волокон льна или конопли вытягивали нить. Затем на небольшом ткацком станке весьма замысловатой конструкции превращали эти нити в ткани. С помощью трав, каких-то корней ткани окрашивали в различные цвета, которые, правда, не были такими яркими, как фабричные.

В те военные месяцы и годы крестьяне одевались преимущественно в эти самодельные ткани. Из них же изготавливали белье, различные поделки, коврики, вышивки, которыми украшали жилища. Этим женщины занимались при любой свободной минуте. Девочек обучали умению прясть, ткать, шить и вышивать с раннего детства.

Я часто думаю: какое все-таки это было тяжелейшее время, но какая степень самоотдачи проявлялась нашим народом! Представим на мгновение жизнь тогдашнего села. Мужчины в своем большинстве ушли на фронт, за исключением разве что нескольких человек, хронически больных и инвалидов. Фронт, как зловещий косарь, выкашивал подрастающую молодежь. Уходили на фронт десятками, а возвращались единицы, в основном искалеченные. Женщины работали на самых тяжелых работах. Приходилось слышать, как сделав перерыв в работе, они собирались в круг и начинали петь грустные песни. Нередко эти песни заканчивались плачем в голос. В то время то одной, то другой из них приходили похоронки – извещения о гибели родных людей.

Нормой было постоянное полуголодное существование. В годы войны деревня чистого хлеба не едала. Рабочий день был неограничен, работали от рассвета до темноты. Упорядоченной оплаты за труд в колхозах не было.

На так называемые трудодни люди получали практически крохи – то, что оставалось после выполнения обязательных государственных поставок. Дети от 12 лет и старше во время школьных каникул привлекались к работе в колхозе в обязательном порядке.

При всем этом, сельские жители проявляли к нам, ленинградцам, детям и женам фронтовиков, доброту. Мы никогда не слышали каких-то попреков, вроде того, что вот понаехали, заселились в наши дома, корми вас, когда и самим есть нечего.

Такого, твердо могу сказать, не было не только в нашем селе Александровское, но и в других местах, где жили эвакуированные ленинградцы.

Мама моя по происхождению была тоже крестьянкой. Поэтому, когда она попала в деревенскую жизнь, то быстро освоилась среди местных жителей. Я видел и чувствовал по хозяйке дома, что людям нравится, что она не чванится своим положение жены командира, не чурается черновой работы, проста в общении с людьми и быстро вошла в ритм местной деревенской жизни. У соседки была швейная ножная машинка, старая, еще дореволюционная, сделанная в Германии. Договорившись с владелицей, мама начала шить на этой машинке разные нужные вещи. К ней стали обращаться женщины с просьбой пошить то рубаху, то трусы, то занавеску. Естественно, как это принято в деревне, за работу платили в основном продуктами. На этой же машинке мама обшивала и нас. По мере нашего подрастания перешивала вещи в основном от самого старшего, то есть от меня, к более младшим.

Была еще одна интересная деталь в ее тогдашней жизни. Как-то она сделала большую ошибку. Под большим секретом сообщила хозяйке, что умеет гадать на картах. Конечно, при этом был упомянут и случай, когда она угадала приход отца с фронта. Естественно, что на следующий день об этом знали уже все женщины деревни. И тут началось… Обычно к вечеру то одна, то другая приходят с одной просьбой: «Надя, погадай!» В деревне почти все мужчины были на войне, и настроения женщин в такой обстановке были наполнены мистикой, верой в чудеса. Мама обычно отказывалась, ссылаясь на то, что она жена политрука, что его строго накажут, если узнают, чем она тут занимается. Но иногда ей приходилось уступать.

Зимой мама пыталась создать в деревне коллектив художественной самодеятельности.

Но почему-то из этого ничего не вышло. Видимо, люди очень уставали на работе в колхозе, а ведь у них было еще и свое хозяйство.

От той поры осталось еще одно сильное воспоминание. В местном колхозе был один примечательный человек, мужчина старшего возраста. Он успел побывать на войне, потерял там ногу. Протеза у него не было. Тем не менее, он работал объездчиком, ездил на лошади и следил, чтобы не воровали урожай с полей. Как-то он застал нас, детдомовцев, в поле с турнепсом (это такая кормовая культура, похожая на репу, довольно сладкая, и у нас, детей, пользовалась спросом). Очень ловко соскочил с лошади, подозвал к себе и предложил взять каждому по одному турнепсу. Затем сел на землю и пригласил нас присесть вокруг него. Неожиданно попросил рассказать о том, что мы испытали во время блокады Ленинграда. Мы долго, перебивая друг друга, рассказывали ему. Он внимательно слушал, покачивая головой. Затем сам начал рассказывать о войне. Впоследствии он еще много раз разговаривал с нами, рассказывал о себе, о своих товарищах, но никогда не жаловался на судьбу. Мы так и не узнали, где и как он потерял на фронте ногу. Очень сдержанный, сильный был человек. Настоящий мужчина.

Те невероятно трудные условия, в которых в годы войны жила деревня, сегодня трудно представить.

Иногда пытаются объяснить покорность народа, его примирение с тогдашними условиями жизни давлением репрессивного аппарата, свирепым трудовым законодательством.

Полагаю, что элемент давления, несомненно, присутствовал. Но он не был главным, определяющим в общем порядке вещей. Думаю, главное все же состояло в том, что сельские жители хорошо понимали степень опасности, исходящей от врага для страны и для каждого человека лично, понимали, что тем, кто воюет на фронте, приходится еще тяжелее. Во всем этом была своя мера справедливости. Поэтому и не роптали, а, сжав зубы, терпели и работали.

 

Прорыв блокады Ленинграда

Одним из самых знаменательных событий той поры для всех ленинградцев и для нас, эвакуированных из Ленинграда детей, стал прорыв блокады Ленинграда в январе 1943 года. Хорошо помню, как среди дня вдруг объявили общий сбор. Все собрались на первом этаже. Вошла взволнованная директор интерната Волошина Мария Михайловна. Глядя на ее возбужденное лицо, мы тоже разволновались и замерли: ведь шла война, наши отцы были на фронте, и все жили в постоянном стрессе от ожидания возможных самых плохих, а то и страшных событий. Но на этот раз нас ожидала совсем другая новость. В полной тишине директор каким-то звенящим голосом зачитала сообщение Информбюро (тогдашний главный информационный орган страны) о прорыве блокады Ленинграда.

Трудно передать, что тут началось. Сначала все закричали «ура!», потом бросились обнимать друг друга. От этого приступа нежданного счастья началась полнейшая эйфория – мы прыгали, скакали, хохотали и плакали одновременно. Чтобы как-то успокоить нас, директор громко еще раз уже наизусть продекламировала сообщение. Затем его текст написали крупными буквами и в торжественной обстановке прибили на стену. После этого все вместе, и старшие и самые маленькие воспитанники, принялись писать приветствие и поздравление воинам Красной Армии с этой выдающейся победой.

Потом на фронте было много других ярких и громких побед, но для нас, ленинградцев, прорыв блокады в январе 1943 года навсегда остался одним из самых знаменательных событий военной поры. Два с половиной года наши войска предпринимали неоднократные попытки прорыва блокадного кольца. Теперь, наконец, появилась реальная возможность подать измученному городу живительную энергию и силу для борьбы с врагом, а всем блокадникам – надежду на выживание.

Мы тогда еще не знали, что невероятно большой ценой в кольце блокады пробита лишь небольшая щелочка – узкий коридор шириной всего в 10–15 километров, который насквозь простреливался артиллерией врага.

Нелишне напомнить, где проходила тогда линия фронта, занимаемая Ленинградским и Волховским фронтами – героями прорыва блокады.

На Карельском перешейке, в 30 километрах от северных окраин Ленинграда, наша 23-я армия оборонялась против финнов. Ленинградскому фронту еще в 1941 году удалось на берегу Финского залива удержать Ораниенбаумский плацдарм, который позволил защитить от немцев Кронштадт и его форты, а также корабли Балтийского флота. Далее линия фронта шла от города Урицка на берегу Финского залива до городов Пулково, Колпино и реки Невы. Здесь оборонялись 42-я и 55-я армии Ленинградского фронта. Насколько еще была велика опасность для Ленинграда, показывает то, что немцы располагались здесь в 4-х километрах от южных окраин города.

Позиции к востоку, вдоль правого берега Невы до города Шлиссельбурга, занимала 67-я армия.

Воинам Ленинградского фронта ценой неимоверных потерь удалось захватить и удерживать на левом берегу Невы, захваченном немцами, небольшой плацдарм в районе Московской Дубровки. На фронте его называли «Невский пятачок». О нем я уже писал.

Место, где происходили решающие события прорыва блокады, немцы называли «бутылочное горло». Его действительно можно представить в виде бутылочного горла, где горловина – южный берег Ладожского озера и город Шлиссельбург. Левая сторона бутылочного горла – река Нева, левый берег которой занят немцами. Здесь немцам противостояли войска Ленинградского фронта, которые занимали правый берег Невы. На правой стороне этого горла, находящейся в 12–15 километрах от левого берега, немцы противостояли войскам Волховского фронта.

Именно в этом месте было наименьшее расстояние между нашими фронтами, что и определило его выбор для нанесения главного удара, соединения фронтов и тем самым – прорыва блокады.

Дело осложнялось исключительно тяжелым в военном отношении рельефом местности и созданными немцами на этом участке укреплениями. Большую трудность для наступающих представляла сама река Нева, ширина которой достигала 500 метров. Со стороны, занятой фашистами, она имела высокий, крутой, обрывистый берег с обледенелым склоном высотой с четырех-пятиэтажный дом.

Противник еще нарастил его высоту земляным валом. Залитый водой и обледенелый, этот берег был практически неприступным. Дальше шли сплошные торфяные болота, поросшие редким лесом. Они не промерзали даже в самые холодные зимы, оставались топкими и труднопроходимыми.

Уже 500 дней фашисты стояли в этих местах и превратили их в очень сильный укрепленный район. Здесь до войны было много рабочих поселков с каменными постройками, мощные бетонные здания теплоэлектростанций, которые немцы превратили в сплошную сеть укреплений, опорных пунктов, всевозможных заграждений, создали массу дотов и дзотов. Наиболее сильная и прочная оборона была создана немцами в районе городов Шлиссельбург и Синявино, рабочих поселков № 1, 2, 3. Здесь действовала 18-я немецкая армия, имевшая личный состав, который обладал большим боевым опытом. Немецкие войска получили приказ стоять здесь насмерть. Ни о каком отступлении для них не могло быть и речи. Кроме того, они не оставляли еще мысли о захвате Ленинграда.

Сейчас появилось немало желающих покритиковать действия нашей армии в тот период. Нередко критика справедлива. Но нужно твердо понимать – мы боролись с очень сильным противником. Еще с первой мировой войны немецкие войска имели богатый опыт создания позиционной обороны. У них очень хорошо были подготовлены командиры и штабы всех уровней. Вот и в этой операции они широко применяли маневр силами и средствами, оперативно реагировали на изменения обстановки, быстро создавали оперативные группы для затыкания дыр в обороне, умело организовывали отход при угрозе окружения.

Немецкая пехота была хорошо вооружена и умела вести ближний, в том числе и рукопашный, бой. Артиллерия отличалась меткостью огня. У немцев были превосходные средства связи, разведки и прицеливания. Личный состав находился под влиянием геббельсовской пропаганды и сохранял высокий воинский дух. Чтобы одержать победу над таким противником, прорвать его оборону, надо было стать сильнее его и побить очень крепко. Предпринимавшиеся ранее нашими войсками безуспешные попытки прорыва блокады в основном осуществлялись с плацдарма «Невского пятачка». Именно отсюда и в этот раз немцы ожидали очередное наступление наших войск.

Но на этот раз главный удар был нанесен в другом, казавшемся самым неподходящем для этого месте – в «бутылочном горле».

Идея удара по врагу из осажденного города родилась в умах защитников Ленинграда. По словам бывшего Командующего Ленинградским фронтом маршала Советского Союза Л. И. Говорова, «эта идея глубоко проникла в сознание, она имела огромное значение для поддержания морального духа и боевого настроя воинов.

Она давала надежду и перспективу на близкое освобождение от мертвящей хватки вражеского блокадного кольца, давала в руки осажденных возможность нанести внезапный удар там, где не ожидает противник».

Операция по прорыву блокады носила кодовое название «Искра». Ударную группу Ленинградского фронта составляла 67-я армия под командованием генерал-лейтенанта М. П. Духанова. С Волховского фронта ему навстречу должна была с боями прорываться 2-я ударная армия генерал-лейтенанта В. Г. Романовского.

Их задача состояла в том, чтобы, разгромив немцев в районе Шлиссельбург-Синявино, соединиться и тем самым прорвать блокаду. Особенностью операции «Искра» было то, что она проводилась совместно войсками Ленинградского и Волховского фронтов, сил Балтийского флота и партизан Ленинградской области. Враг оказался под молотом разящих ударов с фронта, с моря и тыла.

К этой операции наши войска усиленно готовились. Они получили значительное подкрепление, накопили большой запас боеприпасов и снаряжения. Были развернуты учебные центры, где воины учились на макетах преодолевать и уничтожать укрепления немцев. Особо тщательно велась разведка позиций противника. В этот раз подробно была изучена вражеская оборона. Были получены аэрофотосъемки на всю ее глубину. Перед началом операции были организованы разведка боем, множество вылазок за «языком».

Особенно большая работа была проведена инженерными войсками для того, чтобы скрыть от противника всю подготовку операции, обеспечить выдвижение войск на данное направление, а также для создания артиллерийских позиций. В снегу было проложено 50 километров твердых дорог, так называемого «зимника», подготовлено оборудование для преодоления немецких минных полей, дощатые переправы через Неву для тяжелых танков. Сформировано множество штурмовых истребительных групп для уничтожения вражеских опорных пунктов. Была подготовлена эффективная противотанковая оборона на случай немецкого контрнаступления.

В этой операции решающее значение имели действия артиллерии. Кстати, отсутствие точного прицеливания и вытекающая отсюда невозможность подавления противника были основной причиной неудач предшествующих попыток прорыва блокады. В этот раз предстояло сокрушить укрепления противника, подавить его артиллерию, подходящие резервы, поддерживать войска при бое в глубине обороны противника. Немалое значение имело то обстоятельство, что Командующий войсками Ленинградского фронта генерал Л. И. Говоров был артиллеристом по основной военной профессии. Видимо, по этой причине вопросы артиллерийского обеспечения операции были отработаны особо тщательно. Всю полковую и дивизионную артиллерию поставили на лыжи и полозья, тяжелые пулеметы – на санки.

Артиллерия фронтов получила на операцию по три боекомплекта боеприпасов. Было достигнуто невиданное ранее массирование артиллерии на направлении главного удара – по 144 орудия на километр фронта. Четыреста орудий было поставлено для огня прямой наводкой, что позволило получить более надежное поражение целей и одновременно сохранить лед на Неве. Были созданы мощные группы дальнего огневого поражения противника в глубине его обороны, что лишило врага свободы маневра в ходе операции. При всей важности артиллерии и других родов войск главным действующим лицом этой операции была пехота.

На этот раз люди были хорошо одеты и накормлены. Пехота получила в необходимом количестве автоматическое оружие, снайперские винтовки, противотанковые ружья, ротные и батальонные минометы и многое другое. В это время происходил отказ от линейной тактики, то есть атак густыми цепями, что приводило к большим потерям. На смену приходили более гибкие способы ведения боя – боевые штурмовые отряды, обходящие группы, группы истребителей танков и многое другое. Все это вместе взятое повышало боевой дух и пробивную силу стрелковых подразделений и частей.

Авиация обоих фронтов и Балтийского флота обеспечивала господство в воздухе и надежное прикрытие войск. Танки использовались только в целях поддержки пехоты. Кстати, в ходе этой операции немцы впервые применили четыре новых тяжелых танка «Тигр». Но судьба их оказалась незавидной: два сразу застряли в болотах, а один был подбит, вытащен нашими саперами и отправлен в Москву для изучения.

Наступление началось ранним утром 12 января 1943 года. Накануне ночью авиация нанесла мощный удар по расположению противника. В 9 часов 30 минут утра 4 тысячи орудий обоих фронтов одновременно открыли огонь по фашистским позициям. В 11 часов 30 минут вступили «Катюши». За 5 минут до завершения артиллерийской подготовки в атаку бросилась пехота. В 67-й армии Ленинградского фронта на острие главного удара действовала 136-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Н. П. Симоняка. Этой дивизии не случайно доверили нанести удар по врагу на главном направлении. Ее костяк составляли воины, с первых дней войны защищавшие полуостров Ханко. В обстановке всеобщего отступления, когда гитлеровцы уже подошли к Ленинграду, «ханковцы» не оборонялись, а наступали, мало того, даже захватили несколько островов. Когда в декабре 1941 года по приказу Верховного командования полуостров Ханко был оставлен, фашисты долго не решались занять его, настолько сильный отпор они там получили.

Эта же дивизия еще в 1940 году в ходе советско-финской войны первой прорвала «Линию Маннергейма» на Карельском перешейке.

Для поднятия боевого духа бойцов, первыми бросающимися в наступление на укрепленные немецкие позиции, по приказу генерала Н. П. Симоняка на берег Невы были выдвинуты несколько полковых оркестров, которые одновременно заиграли вдохновляющую патриотическую музыку. Под их мощные звуки и аккомпанемент артиллерийских залпов штурмовые группы дивизии стремительно рванулись через Неву, преодолели береговые укрепления и ворвались в первые вражеские траншеи.

Уже в первые часы боя на левом берегу Невы был захвачен плацдарм шириной 5 и глубиной 3 километра между Шлиссельбургом и рабочим поселком № 2. К 18 часам саперы навели переправы по льду Невы для тяжелых танков. Схватка шла очень трудно. Немцы сопротивлялись яростно и активно контратаковали. В районе «Невского пятачка» гитлеровцами была отбита атака 45-й гвардейской и 46-й стрелковой дивизий.

Неудачей закончились атаки 86-й стрелковой дивизии через Неву на город Шлиссельбург. Но опыт прошедших лет не прошел для наших бойцов даром. В этот же день 86-я стрелковая дивизия была снята с фронта и введена в захваченный генералом Симоняком плацдарм, откуда и ударила по Шлиссельбургу с другого направления.

Одновременно немцев атаковали войска Волховского фронта, которыми командовал генерал армии К. А. Мерецков. На острие главного удара фронта действовала 2-я ударная армия под командованием генерал-лейтенанта В. Г. Романовского. 372-я и 256-я стрелковые дивизии этой армии сразу прорвали немецкую оборону и продвинулись на 2 километра.

В последующие дни, опасаясь окружения, фашисты начали выводить свои войска из Шлиссельбурга и прилегающих районов, но ударами нашей артиллерии и авиации они были в основном уничтожены.

Несмотря на столь тщательную подготовку, семь дней потребовалось двум фронтам, чтобы на жестоком морозе и сильном снежном ветре буквально метр за метром прогрызать оборону немцев и продвинуться на 14 километров, то есть один километр в сутки на фронт. Отражая яростные контратаки, круша все новые и новые оборонительные сооружения врага, наши воины стояли насмерть на завоеванных позициях и продвигались дальше к заветной цели.

Наконец, 18 января 1943 года воины 86-й стрелковой дивизии ворвались в город Шлиссельбург. И в 9 часов 30 минут утра этого же дня 123-я стрелковая дивизия 67-й армии Ленинградского фронта и 372-я стрелковая дивизия Волховского фронта соединились в районе рабочего поселка № 1. Через час 136-я дивизия генерала Симоняка заняла рабочий поселок № 5.

Фашистская блокада Ленинграда была прорвана.

Сохранились свидетельства очевидцев об этом волнующем событии. Первыми в рабочий поселок № 1 ворвались бойцы одного из батальонов 86-й стрелковой дивизии. Вдруг им навстречу вырвались люди в прожженных, прокопченных полушубках и ватниках. Все остановились друг против друга, еще не веря своим глазам. В таком случае требовалось запросить пароль. «Победа!» – закричали ленинградцы. «Смерть фашизму», – ответили воины 372-й стрелковой дивизии Волховского фронта. И только теперь бойцы поняли, что именно в эти минуты произошло великое событие, которого так долго ожидали миллионы людей, что сквозь огонь, гром, потери и страдания они первыми пришли к великой победе – прорыву гитлеровской блокады Ленинграда. Раздалось громовое «Ура!», солдаты бросились обниматься, качать командиров. Однако до полного разгрома блокадного кольца оставался еще целый год.

Сразу после прорыва блокады на освобожденной полосе за 18 дней в труднейших условиях были проложены 33 километра железнодорожной ветки с мостовым переходом через Неву. Благодаря этому восстановилось сухопутное сообщение Ленинграда со всей страной, что в свою очередь позволило накопить силы для окончательного разгрома захватчиков на Ленинградской земле в январе 1944 года.

Бывая в Ленинграде, я обязательно посещаю музей-диораму «Прорыв блокады Ленинграда». Музей размещается внутри грандиозного моста через Неву, воздвигнутого как раз в том месте, где проходило направление главного удара Ленинградского фронта при прорыве блокады. Сама диорама выполнена на полотне размером 40 на 8 метров. Это замечательное творение ленинградских художников, в котором очень выразительно показано величие подвига воинов Ленинградского и Волховского фронтов. Я горячо рекомендую посетить этот выдающийся музей всем, кто этого не сделал до сих пор.

 

Нежданный приезд отца

Как я уже упоминал, наш детский дом-интернат был предназначен для детей офицеров Ленинградского фронта. Мы уже больше года жили своим маленьким, бедным мирком в этом вятском селе, скучая по родителям, по Ленинграду, мечтая, как вернемся домой после окончания войны. Все наши детские разговоры были об этом. И вдруг в один из летних дней 1943 года по интернату разнеслась весть, что к нам прибыл офицер из штаба Ленинградского фронта.

Все воспитанники и воспитательницы очень заинтересовались этим сообщением, всем хотелось увидеть фронтовика-ленинградца, расспросить, как дела на фронте, как держится наш любимый город.

По этому случаю нас всех собрали в самой большой комнате. И вот вместе с директором интерната в комнату вошел офицер. Он с интересом и любопытством начал всматриваться в наши лица, и представьте мое потрясение, когда в этом подтянутом военном в новой форме я узнал своего отца! Я просто потерял дар речи и с трудом смог сдвинуться с места, когда он протянул мне навстречу руки. Вслед за мной к отцу с воплями бросились мои братья Вася, Володя и Гена.

Когда все немного успокоились, отец начал расспрашивать воспитанников, как нам здесь живется, чем мы занимаемся, а потом постарался доступно ответить на множество детских вопросов. Затем вместе с директором интерната они обошли спальни, комнаты для занятий и пообедали в столовой. Всем увиденным он, похоже, остался доволен.

Бесконечно счастливые и гордые, мы не могли оторваться от отца. Так и ходили, держась за его китель, на зависть всем другим ребятам. Хотя отец выглядел молодцом, но я видел, что груз военных забот заметно состарил его. На лице появилось много новых морщин и складок, выражение глаз было очень усталым. А ведь ему исполнилось тогда только 34 года.

По просьбе отца меня и братьев отпустили с ним в деревню к маме и Ларисе. Впервые я не шел пешком один по лесной дороге, а ехал на машине, которую отцу выделила местная власть. Всю дорогу мы, не веря своему счастью, не давали отцу ни минуты покоя, расспрашивая его обо всем на свете, и предвкушали реакцию мамы, когда мы нагрянем к ней, как снег на голову. Реакция мамы, как и ожидалась, была очень бурной, с морем счастливых слез. Семья впервые собралась в полном составе после перенесенных страшных испытаний. Над головами было мирное летнее небо, не завывали сирены и не рвались снаряды. Мы все были живы! Все пятеро детей и мама с папой! Это было абсолютное счастье, которое только можно было вообразить в разгар войны.

Прежде всего отец заинтересовался нашей младшей сестренкой Ларисой, ведь он видел ее совсем крохой. Рожденная в страшную блокадную зиму, увезенная из Ленинграда в грудном возрасте едва живой от голода и страданий, она стала бойкой, очень привлекательной полуторогодовалой девочкой. Сказались здоровый деревенский воздух и обилие молока. У нее оказались огромные голубые глаза и светлые кудрявые волосы. Она постоянно вертелась, прыгала и щебетала на своем детском языке. Отец не мог на нее налюбоваться, нянчил и игрался с ней.

Дело в том, что мои родители всегда хотели иметь девочку. Во имя этого они одного за другим произвели на свет четверых сыновей. И лишь в суровую военную пору судьба, как бы испытывая на прочность, одарила их дочерью.

С ее рождением наша семья стала семьей в классическом понимании – семь человек, семь «я», четыре сыночка и лапочка-дочка.

Нам, старшим детям, отец устроил смотрины и одновременно проверку школьных знаний. Я к тому времени закончил второй класс (первый класс я закончил еще перед войной, затем год учебы пропустил в период блокады), учился с большим удовольствием, и моими школьными успехами отец остался вполне доволен. Порадовал отца и шестилетний брат Вася. Он хорошо выглядел и успешно отчитался перед отцом о подготовке к первому классу.

Однако Володя и Гена беспокоили родителей. Блокада, голод, перенесенные стрессы и страдания как-то очень болезненно сказались на их физическом здоровье и эмоциональном состоянии. Четырехлетний красавчик Гена имел явные признаки рахита, плохо рос и на фоне других детей был как бы слегка заторможенный. Несомненно, что ему требовалось серьезное медицинское обследование и лечение, но для этого не было никаких возможностей.

Не без потерь для здоровья обошлась блокада и для Володи. Он был младше меня всего на два года, мы были очень похожи внешне и по-братски близки. Володя был сама доброта и скромность. Но тяготы блокады наложили на его очень эмоциональную душу неизгладимый отпечаток и не позволили сформировать достаточно сильный характер. Поэтому он не мог постоять за себя в детском коллективе, был очень ранимым, волновался и переживал по любому поводу.

Отец внимательно нас слушал, искренне радовался любому успеху, о котором мы ему рассказывали, каждому нашел доброе слово и дал совет на будущее.

Мама, чтобы нас поддержать, приводила примеры нашего хорошего поведения. Затем отец вручил нам подарки, кому блокнотик, кому перочинный ножичек, кому книжку.

Вечером во дворе нашего дома собрались соседи. В те дни все советские люди жили делами на фронте. Отца забросали вопросами: когда закончится война? Когда победим фашистов? Почему союзники не открывают второй фронт? Не встречал ли он их родственников, которые находятся на фронте? Когда будет снята блокада Ленинграда?

Особенно всех интересовало только что закончившееся сражение на Курской дуге. Тогда впервые прозвучали залпы победных салютов в честь воинов, освободивших города Курск и Орел.

Отец подробно ответил на все вопросы, а затем сделал по существу целый доклад. Он был умелым рассказчиком, к тому же обладал довольно большим объемом информации. Подробно рассказал о крахе немецкого наступления на Курской дуге, о том, как наши воины обуздали новое немецкое зверье – «тигров» и «пантер», на которые Гитлер возлагал особые надежды, а также о положении на Ленинградском фронте. Не один раз, помнится, повторял, что терпеть ленинградцам до полного слома фашистской блокады осталось недолго. Отца завороженно слушали. Измученные войной сердца радовались и страдали вместе с ним, вместе ненавидели врага и страстно желали окончания войны и всех бед, которые она принесла.

Затем отец долго расспрашивал о положении дел в деревне, о том, сколько односельчан воюет на фронте, заботятся ли о их семьях? Женщины наперебой рассказывали ему о своих бедах и горестях. Мама сидела рядом с отцом, счастливая и гордая.

После небольшого застолья кто-то высоким голосом начал песню. Эта песня была очень грустной, жалобной. Женщины ее пели и плакали одновременно. Потом как-то немного встряхнулись и начали любимую тогда всей страной «Темную ночь». А поскольку на село уже наступили сумерки, освещаемые лишь звездочками с небес, то от слов «темная ночь, только пули свистят по степи, только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают…», кажется, трепетала каждая клеточка тела.

У женщин оказались прекрасные, сильные голоса, особенно им удавались русские народные песни. А потом отец попросил разрешения самому спеть песню, которую сочинил боец Волховского фронта Павел Шубин и поэтому так любимую бойцами Ленинградского и Волховского фронтов. Она называлась «Волховская застольная».

Не могу удержаться, чтобы не привести хотя бы один куплет этой песни: «Выпьем за тех, кто неделями долгими в мерзлых лежал блиндажах, бился на Ладоге, дрался на Волхове, не отступал ни на шаг». Эта песня – замечательный пример слияния глубокого человеческого переживания на войне с патриотическими мотивами, высвечивающими силу народного подвига. В ней такие задушевные, трогающие сердце слова, что она стала настоящим гимном для всех ленинградцев, переживших войну. И хотя присутствующие за столом люди слышали ее впервые, но очень быстро подхватили мелодию и дружно подпевали отцу.

Пожалуй, именно с этого вечера военной поры песня запала в мою душу и стала заметной частью моей дальнейшей жизни.

На следующий день отец уезжал. Перед отъездом решили всей семьей прогуляться по лесу. Был теплый солнечный день, лесные полянки пестрели ягодами. Все дружно лакомились дарами леса. Было радостно и очень грустно одновременно.

Пока гуляли, отец, под предлогом, что ему надо с мамой поговорить наедине на важную тему, дважды обращался ко мне с просьбой забрать братьев и сестру и полакомиться ягодами немножко в стороне, но недалеко. Мне тогда было уже 11 лет и я прекрасно понимал, какие секретные переговоры могут быть в лесу у моих молодых тридцатилетних родителей, не видевших друг друга больше года, и относился к просьбам отца должным образом.

Едва мы вернулись в деревню, как за отцом приехала машина и началось прощание.

Мы со всех сторон облепили его. Первой заплакала мама, за ней, видимо, чувствуя сердцем печаль момента, заревела сестра Лариса, а уж затем плакали все. Помнится, что и отец тоже прослезился.

Он расцеловал нас всех, затем обратился ко мне:

– Боря, ты остаешься за старшего, помогай маме, следи за меньшими братьями. А вы, братья, должны дружить и помогать друг другу.

Нам опять предстояла разлука, а вместе с ней новые переживания и неизвестность. Помню, что отец еще раз дал нам всем напутствия. Просил почаще писать ему. Запомнились его слова:

– Помните, что ваши весточки для меня большая радость.

Пообещал при первой возможности забрать нас в Ленинград. После этого сел в поджидавшую его полуторку, помахал рукой на прощание и уехал вновь далеко, далеко. Уехал на фронт, на войну, до конца которой оставалось еще целых два очень длинных года.

 

Будни военного времени

Вскоре после отъезда отца мама в очередной раз отпросила меня у директора интерната на целых 10 дней. Приближалась осень, и надо было выполнить много неотложной работы. Начинать пришлось вновь с топлива. Когда возчики привезли на телегах целую гору дров, я пришел в ужас. Но делать было нечего. Вновь поставили козлы, и началась бесконечная распиловка дров. До сих пор перед глазами стоит толстое полено. Пила мучительно долго входит в него. Часто отдыхаем. Нередко маме приходится бежать на истошные крики Лариски, которая здесь же ползает по земле среди кур, петухов, уток, валяющихся в пыли поросят. В один из моментов, когда мы были увлечены работой, Лариса начала хватать за ногу козу, привязанную веревкой к забору. Козе это, естественно, не понравилось, и она боднула Ларису рогами. Лариса подняла такой плач и крик, что коза, испугавшись, начала биться на привязи и блеять. Из дома выскочила бабка. Стали выяснять последствия бодания. К счастью, все обошлось без большого ущерба для здоровья Ларисы. После этого жизнь во дворе продолжалась по заведенному порядку.

Через несколько дней дрова, наконец, были распилены. Затем пришлось долго их колоть, складывать в поленницы. К концу дня от такого труда я сильно уставал, но именно тогда впервые ощутил глубокое удовлетворение от проделанной работы. Меня радовало то, что я сумел помочь маме и она не будет мерзнуть зимой. В начале сентября мне вновь пришлось отпрашиваться у директора интерната и идти помогать маме в уборке картофеля и овощей.

Полагаю уместным более подробно рассказать об условиях жизни, в которых тогда жила мама. В деревне не было никакой системы централизованного продовольственного снабжения. Небольшую помощь ей, как жене фронтовика, оказывал колхоз. Ей привозили дрова и выделяли небольшое количество продуктов, немного картошки, овощей, овсяной муки, ржаного зерна, льняного масла. Но всего этого было совершенно недостаточно для жизни. От отца мама получала денежный аттестат. Но это также была мизерная помощь, поскольку деньги на свободном рынке тогда имели очень малую ценность.

В поисках дополнительного заработка мама что-то шила соседям, выполняла разовые работы в колхозе, распродавала оставшиеся привезенные из Ленинграда вещи.

Но этого крайне не хватало, и в 1943 году мама взялась возделывать довольно большой огород. Посадила она его весной сама, а вот убирать урожай помогали мы с братом Володей. Собрали довольно много овощей. Хозяйка дома дала мешки для картошки, две бочки для засолки капусты и огурцов, выделила для них место в погребе. Работа с огородом оказалась не легче, чем заготовка дров. Труд монотонный, физически тяжелый, требующий терпения. Мама с лопатой подкапывает куст картофеля. Я этот куст поднимаю, обрываю клубни, бросаю их в корзинку, проверяю, не остались ли другие клубни в земле. После этого приступаем к следующему кусту. Володя в это время ссыпает весь выкопанный картофель из корзинок в большие кучи, где он просыхает. В конце дня картофель нужно еще собрать в мешки и отнести в погреб. От той эпопеи в памяти осталась воспоминание о том, как мы с братом Володей рубили капусту и складывали ее в бочку для засолки. Однако благодаря огороду следующую зиму маме с Ларисой жилось гораздо легче.

Однажды там же, у мамы, со мной произошел очень курьезный случай. Мама долго собиралась и, наконец, сшила мне из куска шерстяной ткани, привезенной из Ленинграда, брюки. Этой материей она очень дорожила, но тем не менее пожертвовала ее для меня. Процесс изготовления брюк шел долго и непросто. Она была самоучкой и до той поры не бралась за изготовление столь сложных вещей. Но тут нужда заставила, потому что носить мне было совершенно нечего. Помню, что несколько раз были примерки, распарывания, а затем опять примерки. Наконец, брюки готовы. Начались смотрины. Хозяйка, ее мать, пришедшие в гости соседки одобрили работу. Я ходил гордый и счастливый от предвкушения того, как я приду в интернат и в школу в новых брюках. В то время в условиях жесточайшего товарного голода это было не рядовым событием. В какой-то момент я вышел во двор. Хозяйская собака, большой, лохматый, черный кобель что-то ел из своей миски. У нас с ним всегда были самые дружеские отношения. Но на этот раз без всякого предупреждения он вдруг набросился на меня. Я еле успел отскочить от него, но одну штанину он располосовал на куски снизу доверху. На мой крик из дома выскочили мама, хозяйка, бабушка. Началось выяснение обстоятельств происшествия. Причиной такого агрессивного поведения пса сочли то, что я слишком близко подошел к его миске с едой.

Мама, конечно, сильно горевала по поводу испорченных брюк, но больше радовалась, что собака не повредила мне ногу.

История имела то продолжение, что из остатков моих брюк мама соорудила Ларисе какой-то комбинезончик, а я в расстроенных чувствах на следующий день в своих старых брюках отправился в интернат.

Осень 1943 года запомнилась каким-то особым подъемом, который охватил весь народ после победы под Сталинградом и на Курской дуге. Близкий разгром ненавистного врага, сроки победы над ним постоянно были предметом обсуждения везде, где собирались более двух человек. В конце августа 1943 года Красная Армия перешла в наступление на фронте от Смоленска до Азовского моря. Это сообщение вызвало всеобщее воодушевление.

Все стали ожидать освобождения Украины. Вскоре наши войска на широком фронте вышли к Днепру. Верховное командование, опираясь на высокий наступательный порыв войск, поставило задачу форсировать Днепр на широком фронте, используя подручные средства, без длительной подготовки. Тому, кто сумеет преодолеть Днепр и закрепиться на другом берегу, было обещано звание Героя Советского Союза. В ожесточенных боях, с большими потерями, был достигнут замечательный успех – на занимаемом немцами берегу Днепра захвачено 23 плацдарма. Опираясь на них, наши войска начали развивать наступление вглубь Украины, и вскоре был освобожден Киев. За эту операцию около двух с половиной тысяч бойцов и командиров получили звания Героев Советского Союза.

Мы тогда не знали, конечно, всех деталей сражений, но общую картину событий представляли неплохо. Каждый день жадно ловили сообщения по радио о событиях на фронте. В коридоре интерната была вывешена большая карта, на которой флажками отмечались освобожденные города. Успехи Красной Армии вызывали в наших душах восторг и восхищение. Мы коллективно читали в газетах очерки о героических подвигах наших воинов. С удвоенной энергией вели сбор металлолома, писали письма на фронт, принимали на себя повышенные обязательства по учебе и различным общественным делам.

Возможно, будет уместным сказать о небольшом по своему значению факте, который, однако, высвечивает некоторые стороны нашего тогдашнего положения. Поздней осенью 1943 года в интернате вдруг заметно ухудшилось питание. Нас кормили в основном картофелем, политым льняным маслом. До этого тыл Ленинградского фронта постоянно помогал своему интернату. А в это время произошел какой-то сбой. Все мы ожидали, когда же поступит очередная партия продуктов.

Это можно было понять. Нам, пережившим голод и связанные с ним страдания, была страшна сама мысль повторения такой жуткой беды. Как же мы все радовались, когда, наконец, пришла весть о том, что в адрес интерната на станцию Шебалино поступил вагон с продовольствием.

Директор интерната, понимая наше состояние, приложила все усилия, чтобы в условиях наступившей распутицы, по проселочной дороге, за 70 километров как можно быстрее привезти продукты.

Вскоре наше питание заметно улучшилось.

После прорыва блокады весь 1943 год мы жадно ждали известий с Ленинградского фронта. Ждали, когда, наконец, будет разгромлено мертвящее блокадное кольцо. Однако год закончился, а долгожданного события так и не произошло. Наступил январь 1944 года. Отовсюду поступали сообщения о все новых и новых победах Красной Армии. Только на Ленинградском фронте было тихо. Но вскоре эта тишина взорвалась долгожданным сообщением Информбюро о победе под Ленинградом.

Невозможно описать состояние той бурной радости, которое охватило всех нас в этот день, как мы обнимались, целовались, нас поздравляли директор и воспитатели, мы поздравляли их. Нас поздравляли в школе. Все понимали, что эта победа означает скорую надежду вернуться в родной город. Так на самом деле и получилось. Наша семья вернулась в Ленинград в июле 1944 года. А через месяц покинул гостеприимную вятскую землю и весь наш детский дом-интернат.

Победа под Ленинградом стала первым из десяти сокрушительных ударов, которые нанесла Красная Армия по врагу в 1944 году, ударов, которые подготовили почву для его окончательного разгрома. Поэтому предлагаю вниманию читателей краткий очерк об этом знаменательном событии.