Он не спеша пробирался по тропе, петляющей мимо болота. Шел осторожно, зорко оглядываясь по сторонам. Теперь, когда Чеслав убежал из собственного племени, ему надо было быть очень осмотрительным. Юноша внимательно прислушивался к перекличке птиц, лесным звукам и шорохам. Они, такие понятные для него, выросшего в лесу, могли предупредить об опасности. И опасаться ему отныне приходилось не чужаков враждебных, не зверя дикого, а близких ему сородичей.

Еще тогда, когда он вместе с братом сидел запертым в клетушке, у него время от времени возникала мысль о побеге. Но он гнал ее от себя, как назойливую муху. Но затем снова и снова начинал думать о том, что должен бежать. Его раздражали и не давали покоя и собственное бездействие, и нераскрытая тайна гибели отца, и недоверие совета, и подозрение соплеменников, которым он не мог доказать свою невиновность.

Там, на утесе, когда костер поглотил тело его отца, он понял, что должен это сделать. Что только так у него появится возможность разобраться в случившемся, отомстить за отца и защитить свою честь. И сделать это можно прямо сейчас, на этой поляне. Стоило только сделать шаг — и он свободен. И он его сделал…

Теперь он шел к пещере Мары. Не сразу он решился идти к ней; сначала затаился в лесу и выжидал: нет ли за ним погони. Когда понял, что нет, только тогда пошел. Чеслав не знал, как примет его старуха в нынешнем положении, но здраво рассудил, что она ведь тоже изгнанная. Да и других идей, куда бы он мог податься, у него пока не было.

Прежде чем выйти на поляну перед пещерой, он долго присматривался и прислушивался: нет ли у Мары гостей. И только когда удостоверился, что старуха одна, показался ей на глаза.

— Ну и долго ты там стоять собираешься, парень? — невозмутимо спросила его Мара. — Я уж решила, что, если сам не сдвинется с места, камень брошу.

— Хорошо бы ты встретила гостя, Мара.

— Гостя? Ой ли? — рассмеялась старуха.

Да так заливисто и громко, во все горло, что Чеслав даже испугался: уж не рассыплется ли старая?

— Чего? — Чеслав с недоумением уставился на Мару.

Отсмеявшись, старуха добродушно махнула рукой.

— Кривая Леда здесь уже побывала. Якобы зуб у нее разболелся, пришла за снадобьем, а сама, лиса ободранная, все чего-то вынюхивала да высматривала. Видать, тебя искала. А потом не выдержала и рассказала, да цветисто так, как она умеет, про то, как ты сбежал. А про дела ваши я еще раньше знала.

— Ну и что думаешь? — Чеслав внимательно смотрел в глаза старухи.

Морщинистое лицо Мары утратило веселость. Кивнув, знахарка указала Чеславу на вход в пещеру, приглашая войти. Чеслав последовал за ней.

— В то, что вы с братом убили отца вашего, не верю. Что сбежал от соплеменников — дурень. Думаешь, изгоем легко быть? Поешь, голодный небось. — Она протянула юноше горшок с каким-то варевом.

Чеслав, присев на пень, который заменял Маре лавку, охотно приступил к трапезе. В горшке оказалась каша, в которую были добавлены какие-то корешки и зелень. Каша была необычной для Чеслава, но вкусной.

— Теперь тебе и чужих, и своих опасаться надо, — продолжала Мара. — Чужих — потому как не случайно в тебя стрелой метили. Своих — потому как побег подозрение в виновности твоей усилил.

— Но я же не мог убить отца, Мара!

Старуха, присев напротив юноши, горько усмехнулась.

— Я же сказала, верю тебе. А они — нет, точнее, сомневаются. Такова суть людская. И зачем ты сбежал, тоже знаю. Убийцу отца искать будешь. Только не думай, что легко это сделать. Вон в лесу деревьев сколько, и поди разбери, которое гниет да трухлявится изнутри.

— Ох, права ты, Мара. — Чеслав удивился проницательности женщины. — У меня сейчас в голове, что каша в этом горшке перемешана. Мне бы с Соколом потолковать, уж он-то подсказал бы, как искать. Да жаль, в беспамятстве лежит от раны подлой.

— Очнулся Сокол. Руда прибегала за советом, сказывала, что полегчало ему, однако слаб еще. — Взяв глиняную ступку, знахарка стала растирать в ней цветы и травы. — Тебе же в городище дорога заказана.

Чеслав, наевшись, отставил горшок. А Мара, помолчав, продолжила:

— Что ж до того, где и как искать, не скажу, не сильна в том. Разве что как найти траву да коренья, подсказать смогу, а вот кого искать… Ты, парень, жизнь лесную не хуже меня знаешь. В каждой стае есть вожак, а иначе порядка не будет. Но есть и другие, которые тоже бы не прочь вожаками стать, да и в силу уже вошли. Им и кусок от добычи пожирнее хочется, и маток поболее иметь. Потому и выжидают другие, когда с вожаком что случится, поранится или одряхлеет. А как только удобный случай подвернется, норовят его место занять… А потому и тебе, парень, искать нужно того, кому смерть отца твоего на руку была. То ли по выгоде, то ли по зависти, то ли из мести.

— То ли по зависти, то ли из мести… — задумчиво повторил слова старой Мары Чеслав.

— Схорониться тебе надо, — вывела его из задумчивости старуха.

— А я думал, у тебя можно.

Мара отрицательно покачала головой.

— Это только кажется, что я здесь одна… да еще птицы и звери дикие… Ан нет. Люди, бывает, по надобности прибегают, да и любопытное око какое нет-нет, да и заглянет. Знают ведь, что ты тут бывал, девку прятал, так и тебя здесь в первую голову искать будут. В городище сегодня тризну по твоему отцу справляют, не до меня им. А то бы уже наведались.

Чеслав не понимал, то ли старуха сетует на то, что ее беспокоят приходящие, то ли на то, что вынуждена жить здесь в одиночестве. Но спросить об этом не решился.

— Ты права, Мара, тут мне не схорониться, враз сыщут, — согласился парень.

— Есть у меня схованка в лесу. Я когда за травами да кореньями забредаю далече от пещеры своей, то на ночь или в дождь там хоронюсь. Думаю, и тебе там сподручно, парень, будет. Пойдешь к верховью ручья… Погоди! — Мара насторожилась и, подойдя к входу в пещеру, стала прислушиваться. — Кажись, сорока застрекотала… Так и есть. Заприметила кого-то птица. Сюда идет незваный гость. Чую я… И тризна им не помеха.

Чеслав подхватился с места и подошел к Маре. Теперь уже и он слышал, как кричала птица, предупреждая о появлении в ее владениях чужака.

— От верховья ручья пойдешь в сторону захода солнца до овражка, — быстро заговорила старуха. — Минуешь овражек, затем орешник небольшой. А потом озерцо увидишь, а чуть поодаль дуб стоит громадный, что изба. А в дубе том дупло есть. Его из-за куста не видно. Про дуб тот никто не ведает. Там и схоронишься.

Старуха сунула ему в руки старую шкуру и, проведя ладонью по лицу, а также что-то прошептав, явно заговор, вытолкнула из пещеры.

Чеслав покинул каменное жилище и торопливо пошел в сторону, противоположную от тропинки, по которой явился к старухе. Он не стал дожидаться, чтобы посмотреть, кто наведался к Маре, ему было не до того. Засветло ему нужно было добраться к дубу, где была указанная Марой схованка.

«Ищи, кому смерть отца на руку!.. То ли по выгоде… то ли по зависти… то ли из мести…» — пещерным эхом звучали в голове Чеслава слова Мары.

Чеслав проснулся и не сразу понял, где он и что сейчас властвует — ночь или день. В дупле дуба, куда он забрался накануне вечером, было темно. И только у выхода, закрытого кустом, пробивался свет. Откинув шкуру, в которую он закутался на ночь, Чеслав выбрался на белый свет.

Он сделал несколько шагов и остановился, зачарованный увиденным. Перед ним лежало небольшое озерцо, окаймленное камышами и окруженное, словно хороводом, стройными соснами. Сквозь их пушистые ветки пробивались лучи утреннего солнца и окунались в тихую воду. Казалось, что небесное светило, сам всесильный и великий Даждьбог, так и норовит проникнуть до самого дна, чтобы разведать, что же прячет от него озерная гладь.

Величественная тишина и спокойствие раннего утра заставили юношу замереть на какое-то время, чтобы не нарушить эту красоту. После вчерашнего стремительного и суматошного дня, в котором, словно в бурной реке, смешалось все: похороны отца, его побег и страх быть пойманным, Чеславу показалось, что он заблудился и проснулся совсем не там, где вчера, сраженный сном, сомкнул глаза.

Когда-то, еще в детстве, Болеслава, стараясь утешить маленького Чеслава, рассказывала ему о далекой стороне, которая находится далеко за их лесом и за высокими, непонятными для него горами. И в которой так спокойно, красиво и сладко поют птицы, что человек, попадая туда, забывает все свои горести-печали и ощущает такую радость и восторг, что от счастья замирает дыхание. «Может, это и есть та сторона, а Болеслава просто не знала, что она совсем не так далеко, а вот здесь, рядом?» — подумалось Чеславу.

«Ищи того, кому смерть отца твоего на руку!» — снова ворвалась в его сознание нежданная жалящая мысль и заставила выйти из оцепенения. «Вот блажь!» — посетовал он на свои скрытые мечты о счастливой стороне и пошел к озеру. Раздевшись, Чеслав бросился в воду, безжалостно нарушив ее спокойную гладь.

Когда он вышел на берег, решение о том, что ему нужно сделать в первую очередь, созрело. Прохладная вода и ритмичные взмахи руками во время плавания помогли ему упорядочить мысли. Чеслав знал, что в лесу ему не выжить без оружия, и поэтому решил побыстрее раздобыть его. И, кажется, он уже смекнул, как это можно сделать. Одевшись, юноша отправился в путь в сторону городища.

Попетляв по лесу и удостоверившись, что за ним никто не следует, Чеслав подобрался к священному для их рода месту. Здесь покоился прах их предков. Оглядевшись и не заметив никого из живых, юноша осторожно вышел на поляну.

Чужаку, забредшему в их края, с первого взгляда могло показаться, что на поляне расположилось людское городище, только какое-то диковинное, так как домишки в этом поселении были почему-то уж слишком маленькими для житья. Откуда же пришлому было знать, что, по обычаям племени Чеслава, после сжигания на священном костре прах умершего соплеменника собирали в горшок и, построив хатку на поляне предков, помещали его туда.

Чеслав еще издали заметил свежую хатку, так как поленья, из которых она была сделана, еще не успели почернеть от дождей, снега и времени, как на остальных погребениях. Сюда вчера положили покоиться прах его отца, славного Велимира.

Внешне хатка была похожа на их дом в селении. «Наверное, Болеслава попросила сделать так, чтобы отцу привычно было и чтобы он не забыл наше жилище. И нас помнил и охранял». Чеслав, уважительно поклонившись погребениям предков, подошел к новой хатке и посмотрел сквозь щели внутрь. Их горшок, из которого они не раз всей семьей ели кашу, был там. И там был прах его отца…

Кучка пепла в горшке — все, что осталось на этой земле от родного ему человека. Отца, давшего ему жизнь… И память о нем, пока живы те, кто знал его. А потом и этого не останется. Но пока жив их род…

Юноша просунул в отверстие руку и положил горсть лесных ягод, которые успел собрать по дороге. Ягоды были еще не совсем спелые, но это было лучше, чем прийти к праху отца с пустыми руками. Он опустился рядом с усыпальницей и мысленно обратился к отцу…

Высказав родителю печаль свою, Чеслав вспомнил, как когда-то, будучи еще малолетним ребенком, которому едва хватало сил, чтобы натянуть лук, он, желая отличиться, хвастливо заявил своим сверстникам из ватаги, что готов отправиться на охоту и добыть… да хотя бы лису. Никто из его погодков, даже самых отчаянных сорванцов, не решался еще на такое. Когда Чеслав вечером сказал об этом отцу, тот, внимательно глянув на сына, ответил: «Вызвался, сын, — иди». И поутру маленький Чеслав отправился в лес.

Поплутав по лесу, он таки нашел лисью нору, которую показывал ему отец, когда брал с собой на ловы. А вскоре возле норы появился и лис. Прицелившись, малолетний охотник отпустил стрелу и — надо же! — к своей радости, ранил рыжего проныру в заднюю лапу. Лис бросился прочь, а Чеслав за ним. Раненый зверь попытался укрыться в овраге, но мальчику удалось настигнуть его и там. И тогда загнанный зверь, понимая, что погибель его близка, оскалил пасть и стал отчаянно бросаться на своего обидчика, не давая подступиться. Как ни храбрился Чеслав, но разъяренный зверь по-настоящему испугал его. Оскаленная пасть и клацающие зубы показались мальчишке огромными и такими опасными… И лишь через какое-то время, все же собравшись с духом и силами, закусив до боли губу, он таки добыл рыжего…

И только тогда Чеслав заметил своего отца, который вышел из-за ближайшего дерева. Дрожа всем телом от пережитого напряжения, Чеслав подошел к нему и прижался, найдя в нем надежную опору. Велимир гладил сына по голове и говорил какие-то ободряющие слова, даже хвалил его, но для Чеслава хоть и приятны были те речи, однако важнее всего было осознание, что отец оказался рядом и в любой момент мог прийти ему на помощь. И позже, став отроком, в самые трудные моменты, когда сердце сжималось от страха, а по спине бежал холодный пот, ощущение, что отец невидимо, негласно где-то рядом, придавало ему сил и уверенности.

Но теперь его не стало…

Из задумчивости юношу вывели встревоженные голоса птиц и шуршание лесной подстилки под чьими-то ногами. К поляне кто-то шел. Чеслав, быстро подхватившись, схоронился за ближайшими деревьями.

Сквозь листву кустарника он видел, как на поляну, тяжело ступая, словно неся непосильную ношу, вышла Болеслава с узелком в руках. Остановившись на краю поляны, она поклонилась, приложив руку к сердцу, произнесла какие-то сердечные слова, отдавая дань памяти умершим, и пошла к хатке с прахом Велимира. Возле усыпальницы женщина опустилась, будто обмякнув, на колени и прижалась головой к поленьям хатки. Посидев так какое-то время, она протянула руку в отверстие, желая дотронуться до горшка с прахом. Но едва она успела просунуть туда руку, как сразу же отдернула ее и стала озираться по сторонам.

Чеслав уже понял, что Болеслава пришла на поляну одна, и поспешил к ней. Как только женщина увидела его, ее глаза, до того отрешенные и словно безжизненные, наполнились теплом и любовью. Она попыталась подняться, протягивая к нему руки, но не смогла. Чеслав обнял ее и помог встать на ноги.

— Я, когда ягоды заприметила, сразу поняла, что ты был здесь, дитятко. Да и не могло быть по-другому. Отца проведать-то надо! Вот только испугалась, что ушел уже, — гладя Чеслава по голове, говорила она.

— А я знал, что ты придешь сюда с самого раннего утра, — сказал юноша. Как же он был рад видеть эту женщину, заменившую ему мать!

Она же, повстречав его, уже не так была похожа на ту обессилевшую от горя женщину, что пришла на эту поляну.

— Остальные тоже собрались, но я попросила, чтобы позже пришли. Мне хотелось самой с Велимиром побыть. И как же хорошо, что ты тоже здесь! — Она поцеловала его в макушку.

— Сама же говоришь — не мог не прийти.

— А я уж вся измаялась. Не знала, что и думать. Всю ночь металась, не спала. Где что скрипнет, зашуршит — я во двор. Думала, ты в дом проберешься. — Болеслава неожиданно заплакала. — Как же ты теперь, сынок?.. Вот сбежал… теперь все думают, что от вины своей скрылся. Люди такое говорят! Но я-то знаю, что все не так. А на каждый роток не накинешь платок… Может, не надо было бежать тебе? Совет бы во всем разобрался? — Она погладила Чеслава по плечу.

— Пока они разбираться станут, лиходей, который погубил отца, скоро затеряется. Да и им на совете легче всего нас с братом обвинить. А если даже и не обвинят, то подозрение на всю жизнь останется. Как жить дальше с такой грязью? Не по мне это. И я должен найти убийцу и наказать, чтобы все сомнения в невиновности своей и Ратибора развеять. А если взаперти сидеть, то как я смогу найти убийцу и доказать свою правду?

Чеслав говорил убежденно и горячо. Болеслава умом понимала, что он прав, но сердце ее не переставало сжиматься от боли и тревоги за его судьбу.

— Ой, горюшко!.. — Болеслава тяжело вздохнула, рукавом сорочки утирая глаза.

— А что в городище-то делается?

— После побега твоего Ратибора выпустили, но из селения выходить запретили. А Зимобор осерчал больно, да и другие тоже из-за того, что ты волю совета нарушил. И даже дядька ваш двоюродный Сбыслав, и тот сторону Зимобора держит. Не хочу ничего худого про него сказать, но не пойму я его: отчего в кровниках своих усомнился? Между ним и Велимиром и раньше часто согласия в делах не было… Кажется, он все не мог смириться с тем, что не он, а Велимирушка род возглавил. Но теперь-то что уж?.. Не по-людски это, не по-родственному. А сам Зимобор сказывал про тебя: «Далеко не убежит. У городища кружить будет, мы его и выследим. А то намается в лесу, так и сам придет, повинится». Видать, толстобрюхий Велимира, как главу городища, заступить хочет.

— Ну, это мы еще поглядим, чья правда будет, — заявил Чеслав, которому не понравились новости, рассказанные Болеславой.

Конечно, после его побега благосклонности от совета ожидать не стоило, но все же юноша думал, что найдутся в племени те, кто поймет его поступок. И особенно он рассчитывал на понимание близких родичей.

— Ой, а что ж это я слова, что песок, сыплю… — встрепенулась Болеслава. — А ты ж небось голодный совсем?!

Болеслава взяла узелок, с которым пришла на поляну, и стала быстро развязывать его.

— Я тут Велимиру принесла съестное… — Женщина принялась раскладывать на рушнике хлеб да кашу, завернутую в лист лопуха. — Думаю, не осерчает он, если сыну его достанется. Поешь, милок! Тебе сейчас нужнее. Да что там съестное… Велимир за тебя все бы отдал. Ты сам, сынок, не знаешь, как дорог отцу был…

Чеслав и правда почувствовал, насколько голоден. Он отломил кусочек хлеба, взял щепоть каши и произнес:

— Раздели, отец, с нами пищу нашу. — И положил еду в отверстие усыпальницы перед горшком с прахом.

Только после этого он стал жадно поглощать принесенную Болеславой еду.

— Мне бы оружие мое — лук, стрелы да нож, — оторвавшись от трапезы, сказал он.

— Погодь, сынок, вот я в городище сбегаю и принесу тебе. — Болеслава готова была сорваться с места хоть сейчас.

Она уже и подниматься стала, чтобы бежать. Но Чеслав остановил ее:

— Да как же ты с оружием появишься на людях? Баба — и с луком из поселения идет! Уж не на охоту ли? Сразу смекнут, что мне несешь. Ты лучше Кудряшу дай, да скажи, куда мне снести. Если его со снаряжением увидят, ни в чем не заподозрят.

— Ай, верно, как же я сама не догадалась?! — Болеслава грустно улыбнулась. — Так я прямо сейчас и поспешу.

Отряхнув с подола травинки и комочки сухой земли, Болеслава засобиралась в дорогу.

— Ратибору скажи, чтоб не переживал. Я сыщу убийцу. А Неждане… Нет, ничего не говори. Побереги ее, — напутствовал женщину Чеслав.

— Поберегу, сынок. Ты себя сбереги…

Она взяла его голову двумя руками и поцеловала в лоб. Затем повернулась в сторону избушки с прахом Велимира и ласково, словно говорила с живым, промолвила:

— Прощай, Велимирушка, не скучай без меня. Я к тебе завтра приду.

Еще раз взглянув на Чеслава и грустно улыбнувшись ему, она пошла с поляны в сторону городища. И шла она, уже не тяжело ступая, а торопясь, так как знала, что ее помощь нужна сыну.

— Кудряшу скажи, чтобы шел к нашему с ним месту. Он знает куда! — крикнул ей вслед Чеслав.

Он ждал друга в условленном месте, чуть ниже от городища по течению реки, на берегу которой притаился песчаный уголок размером с избу, окруженный со всех сторон почти непроходимым кустарником. Эта схованка была обнаружена Чеславом случайно, когда, будучи еще мальцом и плохо плавая, он был подхвачен течением реки и едва не унесен ее бурными водами. К его счастью и удаче, а также благодаря инстинктивному желанию выжить, мальчика выбросило на этот укромный кусочек суши. А придя в себя, он с большим трудом, сильно исцарапав все тело, прорвался сквозь плотное кольцо кустарника и добрался до дома. Позже он рассказал о своем приключении товарищу по играм Кудряшу, и они, проделав лаз, решили сделать это место общим секретом. Так этот бережок стал любимым местом уединения для мальчишеских забав и проказ. Чеслав и Кудряш с присущей юному возрасту тягой ко всему тайному с большим удовольствием скрывались здесь, порой отлынивая от работы по хозяйству, за что им частенько доставалось от родителей. Тут они любили пострелять из лука по крикливым лягушкам, поохотиться за юрким ужом, чтобы потом принести его в городище и пугать им девок да ребят малых. Сюда же они сбегали, чтобы спрятаться от расплаты за какую-нибудь шалость, порой совсем не безобидную.

Зашуршали кусты, и в лазе, проложенном сквозь зеленую стену кустарника, показалась когда-то кучерявая, а теперь остриженная после посвящения голова Кудряша.

— Смолы с дерева, наверное, можно дождаться скорее, чем тебя, Кудряш, — хлопнул друга по плечу Чеслав.

— Я здесь ни при чем. Это все Болеслава: «Ой, погодь, милок, я ему поесть соберу. А то ведь изголодается, по лесу бегаючи. Ой! Ай! Ой!» — очень похоже изобразил Болеславу Кудряш и передал Чеславу оружие и суму с провизией. — Ну, ты и заварил кашу, мужик! В городище только про тебя и разговоров.

— То-то я чую, как косточки мои хрустят. Видать, с большим усердием соплеменнички перемалывают их? — В глазах Чеслава загорелись дерзкие огоньки.

— Да и ты ж такое сотворил — онеметь можно! Сбежал от совета! Я до сих пор после твоего прыжка опомниться не могу. — Вдруг лицо Кудряша сделалось серьезным, и по нему стало видно, что он хочет сказать что-то важное, но не решается. Немного помолчав, парень все же решил высказаться: — Знаешь, Чеслав, я вот подумал хорошенько… и решил с тобой податься. Жениться мне все одно рановато, а земли да края разные повидать охота. Я ж, кроме округи нашей, ничего и не знаю.

Чеслав от серьезности, с какой это было сказано, едва не расхохотался, но сдержался и, отвернувшись, даже улыбку постарался скрыть. Тем же серьезным тоном, с которым к нему обратился товарищ, он ему ответил:

— Так ты, кучерявая башка, со мной и не увидишь никаких чужинских краев.

— Это-о почему же? — протяжно спросил Кудряш.

В его вопросе смешались непонимание, возмущение и даже вызов.

— Потому как никуда я бежать от городища не собираюсь. Мне убийцу отца найти надо и за кровь отомстить. И сомнения развеять в нашей с братом невиновности. Чтоб ни одна собака в округе не смогла брехать в нашу сторону. — Чеслав говорил это жестко, отрывисто и даже со злостью. Его глаза сузились, и в них появился недобрый блеск.

— А-а-а! — с пониманием отозвался Кудряш.

— А для тебя у меня дело важное будет.

— Какое такое дело? — встрепенулся товарищ.

— Мне бы с Соколом свидеться.

На лице Кудряша появилось недоуменное выражение. Он часто захлопал ресницами и неуверенно произнес:

— Так он же в селении… И слаб совсем, не ходит…

— Вот я с ним в селении свидеться и хочу. А ты мне поможешь в этом.

Кудряш от такого дерзкого желания товарища даже подпрыгнул на месте.

— Ай и бешеный ты, Чеслав! — Юноша с нескрываемым восхищением смотрел на друга. — Сам в силки лезешь, да еще и меня помочь просишь. — Кудряшу, как это часто бывало в их совместных шалостях, передался азарт Чеслава. — Ну и что я должен делать?

Чеслав придвинулся к товарищу поближе и стал пояснять:

— Как сумерки наступят, ты возьми моего Ветра да и выйди за ворота. А сторóже скажешь, что коня напоить забыли, вот ты и ведешь его на реку. А как совсем стемнеет, я вместо тебя зайду. Они уж и не разглядят, кто вернулся — ты или я. Да, и обязательно шкуру приметную на себя накинь, я потом ею прикроюсь, и отвечай им так, будто горло хрипит. А я, как с Соколом повидаюсь, опять к воротам подамся и прохриплю, что оберег свой у реки потерял и сыскать бегу. Оберег потерять — дурная примета, все знают, а потому и выпустят.

Кудряш схватился рукой за свой оберег, висящий у него на шее. Он был такой же, как и у Чеслава, — на кожаном ремешке висело маленькое солнце. Кудряш суеверно поцеловал свой оберег, хранящий его от порчи, разных бед и напастей. Он и в мыслях допустить не хотел, чтобы утратить свой амулет, но Чеславу противоречить не стал. Только спросил:

— А вдруг распознают тебя? Что тогда будет?

— А там пусть Великие помогут. Видят ведь, что за правое дело стою.

Чеслав не мог дождаться вечера. Ему все казалось, что Даждьбог не очень-то сегодня спешит на покой. Но солнце, как и положено, все же стало клониться к закату.

Беглец пробрался поближе к городищу и спрятался в прибрежных зарослях. Отсюда он видел, как на реку приходили бабы стирать сорочки да рушники. Мальчишки-пастушки пригнали на водопой с лесного пастбища коров, коз и овец, прежде чем загнать их на ночь в поселение. Потом на берег веселой гурьбой явились парни и девки. Среди них Чеслав приметил Зоряну. Что-то невесела и задумчива была нынче красавица, и все попытки местных балагуров развеселить ее оказались тщетны. И даже когда Вышата, который тоже увязался за сверстниками и, став на четвереньки, начал лаять по-собачьи и хватать девок за подолы, что вызвало еще больший взрыв веселья, Зоряна лишь отмахнулась от него.

— Поди, Вышата, не балуй! — сказала она и пошла к городищу.

За ней потянулись и остальные.

И только когда уже косые лучи заходящего дневного светила стали скользить по листве и траве, словно пытаясь тщетно удержаться и продлить этот день, Чеслав был награжден за свое терпение. Он наконец-то увидел, как к берегу несется его резвый Ветер и весело ржет от ощущения свободы. Где-то далеко позади за конем плелся Кудряш.

Ветер подбежал к кромке воды и хотел уже было втянуть в себя освежающую влагу, но неожиданно вскинул морду и посмотрел в сторону зарослей, где затаился Чеслав. Очевидно, почуяв хозяина, он громко заржал и кинулся в его сторону, только грива взвилась на ветру. Подбежав к кустам, он стал требовательно стучать копытом о землю, призывая Чеслава показаться.

— Тише, Ветер, а то выдашь меня! — негромко, но с нарочитой строгостью прикрикнул Чеслав на четвероногого товарища.

На самом деле Чеславу было приятно, что конь не забыл его и, как и прежде, был предан.

— Фу, ну ты, злыдень с копытами, и скор! — Кудряш наконец-то догнал скакуна.

Ветер неодобрительно покосился на подбежавшего парня.

— Чеслав, ты здесь, что ли? — Кудряш с трудом перевел дух.

На нем была светлая овечья шкура, и оттого пот катился с него градом.

— Здесь. — Чеслав, не в силах сдержаться, рассмеялся, глядя на всклокоченного друга.

— Ну вот, кому смех, а кому пота ушат от старания, — недовольно проворчал Кудряш и сбросил шкуру на траву.

— А что ты сторóже сказал про шкуру? — спросил пробирающийся сквозь кусты Чеслав.

— Сказал, что зазнобило меня, боюсь, как бы от реки больше не надуло, — невесело ответил Кудряш. — Вот теперь потешаться будут, словно я девка какая, телом слабая.

Только когда очертания деревьев и всей округи стали казаться совсем уж размытыми в сумерках, Чеслав выбрался из своего укрытия. Накинув на себя принесенную другом шкуру, он позвал Ветра, который пасся неподалеку, и, выслушав многословные напутствия и предостережения Кудряша, направился в сторону городища.

Перед поселением Чеслав мысленно попросил помощи у Великих и, на всякий случай, у хозяина Большого камня, защитника их городища, и шагнул к воротам. Ветер смирно шел рядом с ним.

Не распознав в темноте, что это не Кудряш, сторóжа благодушно окликнула его:

— Где ж тебя носило, Кудряш? Мы уж и ворота запирать собрались на ночь.

— Конь забаловал, — прохрипел в ответ Чеслав. — Привык только хозяина слушать, злыдень.

— Да ты, паря, совсем хрипеть стал — ни дать ни взять, трухлявая осина на ветру.

— Ос´ип маленько.

— Ос´ип? Так у тебя ж глотка луженая!.. — Мужики дружно заржали.

Отойдя подальше от ворот, юноша погладил Ветра, а затем, легонько хлопнув по холке, скомандовал:

— Домой, Ветер!

Конь нехотя, словно раздумывая, покидать ли хозяина, сделал несколько шагов и остановился.

— Ветер!

Больше Чеславу повторять не пришлось. Он слушал удаляющийся топот Ветра, который вскоре и вовсе стих. Чеслав, хорошо ориентируясь в темноте, направился в сторону, где стояла лачуга Сокола.

Добравшись до жилья старого охотника, Чеслав, затаившись, прислушался. Внутри было тихо — значит, посторонних в доме нет.

Стараясь не шуметь, он вошел. Однако незамеченным его появление не осталось. Заслышав чье-то присутствие, всполошились, зашевелились обитатели жилища.

— Кого там леший принес? — грозно зарычал из темноты Сокол.

— Это я, Чеслав, — отозвался юноша.

— Чеслав?! — В голосе старого охотника послышалось удивление и уже не было того недовольства, что прозвучало мгновение назад.

В избушке стало немного светлей. Это Руда подбросила в тлеющие в очаге угли немного щепок.

Сокол лежал все там же, где его видел последний раз Чеслав. Только сейчас его глаза были открыты и строго смотрели на юношу.

— Беглец?!

— Не прогонишь? — Чеслав переступил с ноги на ногу.

— Следовало бы… — проворчал старик. — Зачем против совета пошел, неслух? Разумней всех выискался? — Хотя Сокол и старался говорить строго и поучительно, но в словах его не чувствовалось упрека. — Однако же не прогоню. Зачем пришел?

— Тебя повидать… За советом.

— Знал, что повидаться со мной захочешь, но не думал, что в селение прийти решишься. Дерзкий! — Сокол похлопал по лежаку рукой, указывая Чеславу, чтобы тот присел рядом с ним. — Небось убийцу отца найти задумал?

— Задумал. — Чеслав сел рядом с раненым и, вздохнув, добавил: — Вот только как, не ведаю. Пока что… А еще про того хотел спросить, кто в тебя стрельнул.

И без того мрачное лицо Сокола исказилось в досадливой гримасе. Глухо зарычав, как будто в него опять угодила стрела, он отвернул лицо к стене. Но затем, справившись со своими чувствами, заговорил, по-прежнему не глядя на Чеслава:

— Чужак то был… Промашку я допустил… Но и он, леший, хитер. Я тогда по округе походил, осмотрелся, принюхался да и обнаружил непрошеного гостя. Но он на месте сидеть не стал, все окрест городища кружил. Стал я по следу его идти, а он, стервец, так и крутит, так и петляет. Мне бы, старому горшку, скумекать, что он разгадал меня, обнаружил, что я за ним иду. А я в азарт вошел, старый дурило. — От злости на самого себя Сокол с силой дернул свою косматую бороду. — И тут смотрю, исчез он куда-то. Ни его, ни следов не видно. Мне бы поостеречься и самому замереть, выждать, пока появится. Да не утерпел, решил чуть вперед продвинуться, посмотреть. А он уж за спиной моей затаился. И только я уразумел то, как стрела в меня вошла. Так ловко меня подстерег, леший его заглотни!

От досады и переживаний Сокол даже закашлялся. Руда поднесла отцу крынку с водой и с укором посмотрела на Чеслава. Юноша сделал вид, будто не заметил ее красноречивого взгляда.

— Может, он и отца моего порешил?

— Может, и он. — Выпив воды, Сокол немного успокоился. — Только слишком уж мудрено, как для чужака. Вашими ножами — да Велимиру в сердце. И отчего тогда вас не тронул? Ведь чужак-то на охоте в тебя метил. А в меня он стрельнул только потому, что я преследовал его, леший его…

— Негоже лешего к ночи поминать, отец, — раздался тихий просящий голос Руды из угла, где было ее ложе.

— Чего?! Думаешь, как отец хворает, так и поучать уж можешь? — прикрикнул на дочь Сокол. — Смотри, а то я еще…

Старик хотел было погрозить дочери рукой, но, передумав, только раздраженно махнул в ее сторону. Дескать, какой с тебя, девки, спрос. И снова переключился на Чеслава.

— Я вот тут лежу, бока отлеживаю и все думаю: отчего Велимир не всполошился, да и вы тоже, когда упырь тот к вам прокрался? В лесу, среди зверя дикого, нечутко спать не годится. А вы ведь охотники бывалые. Неужто так сморило?

— Сам ума не приложу, — искренне признался Чеслав.

Они еще какое-то время поговорили, но, видя, что старый охотник все еще не оправился от раны и силы стали покидать его, Чеслав заторопился прочь. Когда он уже поднялся, чтобы уйти, Сокол схватил его за руку своей огромной лапищей.

— А что до того, как убийцу найти, то искать надо так, как и зверя в лесу выискиваешь. Все примечаешь, в голове складываешь, след находишь и идешь по нему. А начинать, я думаю, с того места надо, где все приключилось.

Попрощавшись с Соколом и Рудой, Чеслав покинул их жилище. Разговор с наставником если и не дал ответов на мучающие беглеца вопросы, то сейчас он хотя бы знал, с чего начнет свой поиск.

Выйдя на улицу, юноша не сразу понял, что в его отсутствие произошли какие-то перемены. Пока Чеслав находился в хибарке старого охотника, круглоликая луна, прорвавшись сквозь облака, завладела черным полотном небосвода. Она, как полноправная хозяйка, словно решила проверить свои владения, осветив спящее селение холодным сиянием.

Оказавшись посреди родного городища, различив в темноте знакомые силуэты и почувствовав знакомые запахи, Чеслав на мгновение задумался: «А верно ли сделал я, сбежав от соплеменников? Не взвалил ли ношу непосильную на свои еще не заматеревшие плечи, решив в одиночку разгадать тайну гибели отца?» Но тут же отогнал от себя эти сомнения. Кровь отца отозвалась в нем, требуя отмщения.

У юноши возникло желание заглянуть к себе в избу. И самой большой причиной тому была Неждана. Эта дерзкая пленница не отпускала его даже сейчас, когда ему нужно было думать скорее о своей безопасности, а то и о жизни, чем о ней. Но Чеслав все равно не мог забыть о ней. Он даже сделал несколько шагов в сторону родного жилища, но вдруг подумал, что его внезапное появление может вызвать переполох и привлечь внимание соседей и общины, и выругал себя за неразумные мысли и желания. Ему следовало как можно быстрее покинуть селение, поскольку любой, кому не спалось в эту лунную ночь, мог запросто заприметить его и поднять тревогу. Поправив на себе жаркую шкуру, Чеслав поспешил к воротам городища.

Благополучно выбравшись из селения и даже вызвав сочувствие сторожи из-за якобы потерянного оберега, который незамедлительно следует найти, дабы избежать несчастий, Чеслав попрощался с другом и к рассвету добрался к дубу, где нашел себе пристанище.

Сон юноши был недолгим, но, тем не менее, Чеслав чувствовал, что силы его восстановились. Возможно, тому причиной было желание как можно скорее приступить к задуманному поиску и то, что сейчас он уже знал, откуда его следует начать.

Поляна, на которую к полудню пришел Чеслав, казалось, ничем не походила на ту, где несколько дней назад, проснувшись, он обнаружил тело своего отца с двумя ножами в груди. Залитая солнечным светом, она была слишком красивой и торжественной, более подходящей для хороводов и празднеств лесных нимф, чем для кровавых людских дел. В отсутствие ветра ни один лист, ни одна травинка не нарушали ее застывшего спокойствия. И только лесные труженицы пчелы перелетали с одного цветка на другой, взимая сладкую дань, что свидетельствовало о том, что эта поляна принадлежит не только духам.

Юноше сперва даже показалось, что он ошибся и нашел похожее место. Но это была именно та поляна. Вот и молодой дубок, под которым они с отцом и братом трапезничали последний раз. Правда, подросшая трава уже успела скрыть следы их пребывания.

Чеслав опустился на траву. Память мгновенно вернула его в то злосчастное утро, и он, воссоздав все до малейших деталей, почувствовал, как сердце его стало биться, словно молот по наковальне. Слишком живыми и свежими были воспоминания, слишком глубокой и болезненной рана. Глухой стон боли и злости вырвался из его груди. Сжав кулаки, он с силой ударил по земле, впитавшей кровь его отца.

Этот удар, отдаваясь в руках, заставил Чеслава вернуться в реальность и вспомнить, зачем он сюда пришел. Понимая, что так выходить на охоту не годится, Чеслав постарался собрать свою волю в кулак и держать ее сильной рукой. Ползая по траве, он стал внимательно изучать следы и предметы, оставшиеся после их пребывания тут.

«Здесь лежало тело отца, здесь был я сам, а вон там, в стороне, спал Ратибор. Вот оставленная в суматохе котомка, в которой была провизия. Остатками еды, очевидно, успели полакомиться муравьи и птицы. Чуть поодаль валяется кувшин, из которого мы пили, запивая снедь. Вот здесь лежала туша убитого вепря…»

— Погоди… Кувшин!.. — прошептал сам себе Чеслав.

Взяв сосуд в руки, он сел и стал внимательно его рассматривать, как будто видел впервые. Но подумалось ему не о кувшине. Какие-то смутные ощущения всплыли в его памяти. Что-то связанное с кувшином, но что? Чеслав закрыл глаза и постарался припомнить все подробности их трапезы. «Поев, мы по очереди приложились к этой крынке. Отец и Ратибор еще нахваливали вкус напитка. Хвалили Болеславу за старание и заботу. За то, что всегда может порадовать новым вкусом…»

Юноша словно заново почувствовал на языке вкус того медового напитка. «Сладкая слабость… Дурман в голове!»

Чеслав мгновенно открыл глаза.

Отчего же приключился этот дурман? И Ратибор говорил, что не помнит ничего. «Как в яму провалился! Видать, непростым медок оказался. А может, со снадобьем каким?..»

Тогда становится понятно, отчего таким крепким и бесчувственным был их сон. И как супостат смог незамеченным подкрасться к ним и, завладев ножами, вогнать их в грудь Велимира.

Погрузившись в размышления, Чеслав продолжал исследовать поляну, машинально обшаривая траву. Хотя, будучи уже довольно опытным охотником, он понимал, что напрасно надеется найти здесь следы убийцы. Слишком много людей потопталось на этой поляне, да и времени уж прошло немало. А Лес-батюшка постарался как можно быстрее избавиться от следов человеческого присутствия в своих владениях. Но Чеслав был прилежным охотником…

И вдруг его внимание привлек маленький красный камешек, мелькнувший в траве. Что-то он напомнил Чеславу. Взяв камешек в руки, юноша повертел его и обнаружил в нем сквозное отверстие. И отверстие это было рук человеческих, и камешек был слишком гладким. А вот еще один, только зеленый, и тоже с дырочкой. И еще один… И вот несколько… Такие камешки, нанизанные на конский волос, составляли монисто — украшение, которое носили женщины их племени на шее. И не только их племени, а и соседних племен.

«Но как они могли оказаться здесь, в диком лесу, на этой поляне? От селений не близко… Может, какая баба или девка бродила здесь, собирая грибы и ягоды, да и посеяла? Или…»

Но Чеслав не успел ответить на свой вопрос, ибо неожиданно услышал шорох за деревьями и заметил мелькнувшую тень. Реакция его была мгновенной. Чеслав прижался к земле, укрывшись среди травы. И в тот же миг над его головой пронеслась стрела.

Юноша замер. Теперь у него не было сомнений: на него охотились. И та, первая стрела, и ранение Сокола не были случайными. И когда он пробирался на встречу с Кудряшом и ему показалось, что кто-то крадется вслед за ним, то был не зверь, пробегающий мимо, как он подумал, а человек. И этот человек шел по его следу.

«Ай, как забавно выходит: я охочусь за убийцей, а кто-то охотится за мной! Но кто? Кто?!» — пронеслось в его голове. От этой мысли в нем пробудился еще больший азарт к столь опасной охоте.

Прямо перед его носом, жужжа от усердия, пчела брала взятку сладкого нектара у цветка, а нагрузившись ею сполна, полетела прочь, к своему дому. Чеслав решил, что ему тоже хватит разлеживаться, необходимо как можно скорее выбираться из этой передряги. Перекатившись быстро по траве и тем самым избежав еще одной стрелы, он одним мощным прыжком оказался рядом со своим оружием. Теперь он был не беззащитен и мог охотиться на равных.

Понимая однако, что, как только он попытается приподняться, чтобы натянуть лук, в него тут же полетит еще одна стрела. К тому же из травы он и прицелиться как следует не сможет. Чеслав решил поступить хитрее. Перекинув оружие к краю поляны, поближе к молодому дубку, он тут же перекатился вслед. И, уже прячась за стволом дерева, поднялся и натянул тетиву. Своего противника он заметил на противоположной стороне поляны. Тот, тоже укрываясь за деревом, готовился выпустить очередную стрелу. Чеслав опередил противника. Его стрела едва не задела соперника, но тот, на свое счастье, успел уклониться. Теперь противник понял, что у Чеслава тоже есть оружие и он не хуже его может постоять за себя. И почти сразу в сторону Чеслава полетело ответное жало.

Тогда Чеслав решил действовать на опережение. Едва пущенная в него стрела пронеслась мимо, как он отбросил свой лук и, схватив нож, кинулся в сторону врага. Он рассчитывал на свою прыть и на то, что его соперник не успеет воспользоваться очередным выстрелом. Ему казалось, что он сам летел подобно выпущенной из лука стреле. Преодолев поляну за несколько мгновений, Чеслав неожиданно для своего соперника оказался прямо перед ним.

От такой внезапности чужак — Чеславу этот злыдень был незнаком — выронил свой лук, но тут же выхватил из-за пояса нож. Стоя лицом к лицу с человеком, который уже несколько раз покушался на его жизнь, Чеслав наконец-то мог рассмотреть его как следует.

Перед ним был юноша чуть старше его и, судя по одежде и лицу, не кочевник, а скорее из тех же племен, что и сам Чеслав. Пришлый, сжав зубы, с бешеной злостью смотрел на внезапно возникшего перед ним соперника. Чеслав мог бы поклясться, что никогда не видел этого парня, но, тем не менее, что-то неуловимо знакомое было в его чертах. Эта мысль лишь на долю секунды мелькнула в мозгу Чеслава и тут же была отброшена вглубь сознания другой мыслью: «Убей врага своего!»

С грозным криком Чеслав сделал выпад в сторону чужака, пытаясь поразить его ножом. Но пришлый был настороже и успел уклониться от лезвия, в свою очередь тоже желая вонзить свой нож в соперника. Силы юношей были равны, а злость одного была равносильна гневу другого. Кружа среди деревьев, словно в каком-то странном хороводе, каждый из них, надеясь, что противник совершит ошибку, искал возможность убить.

Внезапно соперник Чеслава, неосторожно отступив назад, зацепился ногой за выступавший из земли узловатый корень дерева и, потеряв равновесие, стал падать. Взмахнув руками в воздухе, но при этом все же пытаясь устоять, он почему-то исчез из поля зрения Чеслава. Только сделав шаг вперед, Чеслав понял, что произошло. Оказалось, что за спиной чужака был небольшой овраг, на дне которого тот и распластался.

Возможность воспользоваться таким обстоятельством и наконец-то поразить врага вызвала в Чеславе прилив какой-то дикой силы. Он почувствовал, как кровь бросилась в лицо и с силой толкнула в грудь. Вдохнув побольше воздуха, он с громким криком кинулся на дно оврага, не заметив, что его крик стал похож скорее на вой зверя. Парень, пораженный такой голосовой атакой, тем не менее уже успел подхватиться на ноги и изготовиться к защите. Благо при падении нож остался в его руке.

Блеск металлического жала в руке соперника заставил Чеслава притормозить и не броситься слепо навстречу гибели. Оскалив зубы, он на полусогнутых ногах стал обходить соперника по кругу, готовый в любую минуту к прыжку…

Кто из них первый расслышал приближающиеся людские голоса, было неважно. Возможно, они различили их одновременно, потому как через секунду оба неслись в разные стороны что было духу. И на то у них были веские причины: ни один, ни другой совсем не желали быть застигнутыми посторонними.

Вскоре к краю оврага, где только что сражались юноши, вышли несколько соплеменников Чеслава. Они были с охотничьим снаряжением, и возглавлял эту ватагу Сбыслав.

— Кажись, где-то совсем рядом выл зверь, — оглядываясь по сторонам, произнес Добр, сын кузнеца.

— Гляди, вон внизу и трава примята! — указал Сбыслав.

Мужчины спустились на дно оврага и внимательнее присмотрелись к следам.

— Да то следы и не зверя вовсе, — став на четвереньки и изучив место недавней битвы, сделал открытие рыжий Борислав. — То людской след!

— Сдается мне, не обошлось здесь без Чеслава, — задумчиво произнес дядька Сбыслав.

Встреча лицом к лицу с человеком, желавшим убить его, даже успокоила Чеслава. Теперь он, по крайней мере, видел его, ощутил его силу и знал о его намерениях, а это всегда лучше неизвестности. Единственное, что оставалось для него загадкой в этом человеке, так это кто он и почему так яростно желает ему смерти. Почему? Сам Чеслав никому не желал смерти. Хотя нет, теперь желал, еще как желал! Он желал смерти убийце своего отца. И ему надо было идти по следам, которые он смог обнаружить. Один из них вел его за чужаком, а другой — в сторону городища.

Выискивать сейчас в лесу парня, напавшего на него, Чеслав посчитал неразумным: тот и сам постарается его найти. Недаром же он столько дней так усердно охотится на Чеслава. Остается только постоянно и бдительно смотреть по сторонам да оглядываться, чтобы не получить смертельную стрелу или нож в спину. А вот выяснить, что же за такой чудный медок они выпили во время охоты, нужно как можно скорее. И для этого ему необходимо повидать Болеславу.

Чеслав, конечно же, и мысли не допускал, что Болеслава могла подмешать какое-нибудь снадобье в мед, но, возможно, именно она поможет разгадать эту загадку.

Целый день он шатался вокруг городища, пытаясь увидеть Болеславу или Кудряша, и все напрасно. Юноша ругал себя за то, что оказался таким недальновидным и не додумался заранее условиться с ними о встрече.

Странным ему показалось его родное городище. Обычно жизнь вокруг него так и кипела, народ суетился, занятый своими повседневными делами и заботами. А нынче если кто и выбирался за ворота, то только в сопровождении вооруженных мужчин. Да и от городища далеко не отходили.

«Что же у них там стряслось?» — недоумевал Чеслав.

Поразмыслив, он решил отправиться к Маре. Старуха хоть и жила изгнанницей, но всегда была в курсе происходящего в селении.

Добравшись к владениям Мары и убедившись по царившей вокруг тишине, что у нее нет посторонних, Чеслав подошел к пещере. Но оказалось, что и самой Мары в пещере тоже нет. На пороге его встретил белый лошадиный череп. Он смотрел на пришедшего пустыми глазницами и скалился обнаженными резцами. Таким способом Мара пыталась отогнать от своего жилища тех, кто пришел к ней в ее отсутствие. Переступив через череп, Чеслав вошел внутрь пещеры. Судя по погасшему очагу, Мара этой ночью здесь не ночевала и была далеко от своего пристанища.

«Наверное, отправилась за целебной травой и кореньями», — решил Чеслав.

Выйдя из пещеры, он неожиданно для себя заметил какое-то движение среди веток на противоположной стороне поляны. И тут же увидел шагающую ему навстречу Кривую Леду. Голова ее, несмотря на жару, была почему-то перевязана теплым платком. Но и Чеслав не остался незамеченным.

Старуха, сделав еще один непроизвольный шаг, вдруг остановилась как вкопанная. Затем лицо женщины в одно мгновение исказилось в гримасе страха, рот широко раскрылся, и она завизжала во все свое бездонное горло. Птицы, испуганные такой пронзительной трелью, взмыли в небо, покинув насиженные ветки. Резко повернувшись, Леда сунула свою клюку под мышку, подхватила подол длинной сорочки и неожиданно резво для своего возраста понеслась прочь по тропе, с нарастающей скоростью вскидывая костлявые коленки. Ее прыти, наверное, могла бы позавидовать любая лошадь, достигшая столь преклонного возраста.

Старуха мчалась, оглашая окрестности душераздирающими воплями, а Чеслав с открытым от изумления ртом смотрел ей вслед. Юноша не сразу сообразил, что именно он вызвал такой ужас у сбежавшей женщины. Он даже оглянулся, пытаясь увидеть за своей спиной нечто страшное, что могло испугать несчастную Леду. Но на поляне был только он.

«Ополоумела она, что ли?» — подумал парень и почесал свою стриженую голову.

Он, конечно, терпеть не мог эту наглую бабу, но никогда не думал, что сможет внушить ей такой ужас.

«Наверное, окончательно умом тронулась», — заключил Чеслав, покидая владения Мары.

Уже два дня кружил в окрестностях городища Чеслав, пытаясь осуществить такую нужную ему встречу, но все было тщетно. Ни Кудряша, ни Болеславы он не увидел, а вокруг селения стало еще безлюднее. И оттого, что он не знал причины столь необычного опустения, беспокойство мучило юношу все больше.

Тонким лезвием в его душу проникли грусть и тревога. Наверное, впервые за свою жизнь Чеслав почувствовал себя одиноким скитальцем. А ведь раньше, даже отправляясь на несколько дней на охоту в одиночку, он не ощущал себя таковым, потому как знал, что его ждут и ему есть куда возвращаться. Теперь же, находясь почти рядом со своими родными и соплеменниками, он чувствовал себя отделенным от них какой-то невидимой пропастью, которую почему-то не удавалось преодолеть. Безрезультатно наматывая круги и подбираясь к селению с разных сторон, он все больше терял терпение. Но у него в запасе оставалось еще одно средство, к которому он, сын своего племени, прибегал в сложных ситуациях. Чеслав решил обратиться за помощью к Великим…

Он пробрался к капищу уже на исходе дня, посчитав, что в это время там будет безлюдно. Из укрытия, где он притаился, ему было видно, как волхв Колобор, поклонившись идолам Великих, вышел из святилища и, ненадолго заглянув в свою хижину, что стояла немного в стороне, спешно покинул ее.

Подождав еще немного, не появится ли кто, Чеслав вошел в капище. Подойдя к изваяниям, он положил на жертвенник добытого им зайца. Парень хотел принести для богов зверя покрупнее, да не вышло. «Но в следующий раз я добуду обязательно!» — мысленно заверил он богов.

Строго смотрели на пришедшего Великие, и, как показалось юноше, гнев был в их очах: «Зачем нарушил волю старейшин, волю племени? Зачем бежал?..» А может, ему только показалось? Ведь кому, как не им, ведающим обо всем и обо всех, знать о его правоте?

Прижав руки к сердцу и тем самым выразив почтение и искренность, Чеслав опустился на землю перед богами. Он уже хотел поведать Великим о просьбе своей, как внезапно услышал голоса людей, которые приближались к капищу. Будучи в положении гонимого беглеца, Чеславу оставалось только одно — скрыться, дабы не попасться на глаза пришедшим и не быть пойманным. Но выбраться из капища незамеченным ему теперь вряд ли бы удалось — направляющиеся сюда люди были уже слишком близко, да и послушать, о чем говорят его соплеменники, Чеслав посчитал полезным. Поэтому он, шепотом моля богов о прощении за свою дерзость, решил спрятаться за идолами, приникнув к земле.

На его счастье, пришедшие остановились возле капища и не вошли в него. Они явно спорили между собой. По голосам Чеслав узнал Зимобора и дядьку Сбыслава.

— Уж больно ты хитер, Зимобор, все городище под себя подмять хочешь? — наскакивал на собеседника Сбыслав.

— А ты будто бы не того же желаешь? Вон как горячишься! — хрипел Зимобор. — А селению без главы нельзя, сам знаешь. Порядка не будет. В стаде завсегда вожак должен быть, а не то разбредется оно и сгинет. Однако пусть совет решит, кто достойный того будет.

— Да знаю я, как ты почтенных к себе зазываешь, медами потчуешь, речами сладкими тешишь, дабы за тебя стали. — Сбыслав покрутил руками перед носом Зимобора.

Но слова эти Зимобора совсем не смутили. Сделав шаг вперед к собеседнику, он почти уперся своим толстым брюхом в его живот.

— А не потому ли ты так злишься, что и сам тем грешишь, да не больно у тебя получается? Видать, не шибко желают пристать на твою сторону старцы наши? — криво улыбнулся Зимобор. — Ваша ветвь рода поверховодила — и хватит. Уж терпели волю Велимира, стиснув зубы, но отныне довольно! И у других воля есть.

— А ведь не любил ты Велимира, Зимобор! — с подозрением произнес Сбыслав.

— А с чего мне его любить было? Чай не баба! Он, окромя себя, никого не слушал, да и не чтил, и выгоду всегда свою имел. А я небось тоже не дурень. — Зимобор, прищурив глаза, впился ими в противника. — Да и ты не жаловал его, Сбыслав, хотя и ближе ему по крови. Он ведь и тебе подняться не давал, хоть и младше тебя по годам был. Ох и нелегко, видать, кориться младшему?

— Но не настолько, чтоб желать ему погибели…

От услышанного у Зимобора даже глаза расширились.

— Уж не думаешь ли ты, что это я Велимира?.. — едва ли не шепотом спросил он.

— А отчего бы и нет?

Помолчав, Зимобор не по-доброму улыбнулся:

— Так и у тебя возможность была, Сбыслав… Ты со своей ватагой недалече охотился…

Соперники стояли один против другого, напряженно глядя друг другу в глаза.

— Впрочем, как бы там ни было, ножи в сердце Велимира были сыновние, и младший его, Чеслав, сбежал неспроста, — прохрипев эту тираду примирительным тоном, Зимобор сделал шаг назад. — И спрос прежде всего с него будет. Вот только поймаем звереныша…

Их «дружескую» беседу прервал появившийся на поляне волхв Колобор. Завидев у капища пришедших, он подошел к ним.

— Что привело вас к Великим в такую позднюю годину? — спросил он мужей.

Зимобор, поглаживая свой живот, произнес:

— Не к Великим мы пришли, почтенный Колобор, хотя их совет нам тоже не помешает. — Приложив руку скорее к брюху, чем к сердцу, он поклонился в сторону богов. — Но сперва мы бы хотели поговорить с тобой о делах наших и о житии дальнейшем нашего рода и городища.

— Тогда не будем беспокоить Великих суетой житейской и поговорим о делах ваших вдали от святого капища. — Волхв показал в сторону своей хижины и двинулся к ней.

Сбыслав и Зимобор, как будто бы и не было между ними непримиримого спора, дружно пошагали за ним.

Чеслав еще немного полежал, не в силах пошевелиться от услышанного, хотя во время разговора Зимобора и Сбыслава ему не раз хотелось вскочить и наброситься на них с кулаками или даже вогнать нож в их лживые глотки. Чеслав редко вникал в деяния отца и, даже если становился свидетелем каких-то разговоров о делах городища, придавал им мало значения, более озабоченный своими юношескими интересами. Он всегда был уверен, что Велимир пользуется у соплеменников авторитетом и доверием, а оказывается, не всем в их роду и в городище отец его был по нраву.

Он вспомнил, что совсем недавно Болеслава что-то говорила ему о желании Зимобора стать главой городища и о двоюродном дядьке Сбыславе, который принял сторону последнего. Но Чеслав пропустил тогда мимо ушей ее слова, поскольку смерть отца затмила все остальное. И вот теперь, став свидетелем разговора этих людей, он понял, что у его отца таки были недоброжелатели. И люди эти могли желать Велимиру смерти. В тот же миг слова старой Мары обрели для него реальный смысл: «Искать нужно того, кому смерть отца твоего на руку была. То ли по выгоде, то ли по зависти, то ли из мести». Теперь он знает, кому смерть Велимира была на руку. И это было еще одним следом в его охоте на убийцу. Но гнаться сразу за несколькими шкурами — лешему на смех, ибо охотник может остаться ни с чем. Сначала надо было выбрать один след.

После нескольких дней мытарств вокруг городища Чеславу все-таки повезло. Однажды днем он увидел, как из ворот селения появилась ватага девушек и направилась в сторону реки. Среди них он заметил Голубу, Зоряну, Руду, а также Неждану… Их сопровождали, очевидно, для охраны, близнецы Мал и Бел. «Купаться на реку идут», — сообразил Чеслав.

Женщины селения купались обычно чуть в стороне от примыкающего к городищу берега, располагаясь в местах, окруженных камышами. Соблюдая осторожность, Чеслав пробрался поближе к месту купания в надежде, что ему удастся поговорить с Нежданой или Голубой.

Мал и Бел первыми приблизились к камышовым зарослям и, прочесав их и при этом едва не обнаружив Чеслава, отошли в сторону, давая девушкам возможность уединиться.

«Кого же они опасаются, если теперь даже на реку с охраной бегают? Что же произошло в городище в мое отсутствие?» — недоумевал Чеслав.

Девушки веселой гурьбой бросились к бережку, и уже через минуту до слуха Чеслава донеслись крики и визг красавиц, входящих в воду. Юноша невольно залюбовался обнаженными девичьими телами. Ему вспомнилось, как когда-то, еще совсем мальчишками, они вот так же сидели в камышах и глазели на женскую наготу, а потом, обнаруженные, были биты за любопытство жгучей крапивой и прутами. Он даже сейчас ощутил жжение на своей спине и ягодицах, так досталось им тогда.

Отвлекшись на купальщиц, Чеслав только теперь заметил, что Неждана не пошла вместе со всеми, а побрела в заросли чуть поодаль. За ней последовала и Голуба. Стараясь не выдать себя, Чеслав прокрался в их сторону.

Раздвинув стебли зеленой ограды, он увидел, как Голуба, отбросив от себя платье, направилась к воде. Нежданы рядом не было. Не став терять времени, Чеслав стремительно выпрыгнул из камышей и схватил девушку, из предосторожности зажав ей рот. Голуба, словно пойманная в силки птица, попыталась рвануться, дабы избежать плена. Но ее усилие привело лишь к тому, что юноша потерял равновесие и они вдвоем упали на траву. Хватку при этом Чеслав не ослабил.

— Тише, тише, Голуба, это я, Чеслав! — шептал он на ухо девушке, пытаясь успокоить ее.

Голуба перестала сопротивляться, но в глазах ее оставался страх.

— Не бойся! Это же я, Чеслав! — продолжал уговаривать юноша. — Я сейчас уберу руку, ты только не кричи.

Он осторожно убрал руку от ее рта.

— Ну что, успокоилась? Видишь, это я.

Немного отдышавшись, Голуба шепотом произнесла:

— Вижу… Тебя и испугалась…

— Это почему же? — не понял Чеслав.

— А потому, что о тебе в городище такое говорят!.. И теперь без оружия и за ворота никому не велено ходить…

— Из-за меня? — оторопел Чеслав.

— Говорят, что ты убийца, умом тронулся и охотишься за всяким живым, — выпалила Голуба.

Такая новость стеганула Чеслава похлеще крапивы. Только через несколько мгновений к нему вернулся дар речи:

— И ты так думаешь?

Голуба попыталась пошевелиться под Чеславом.

— Я не знаю, что и думать…

— Но ты же меня сызмальства знаешь! — настаивал Чеслав.

— Знаю… Однако… — Девушка отвела глаза в сторону. — Много чего с тех пор изменилось… И ты изменился… Поэтому откуда мне знать?..

Чеслав лежал, прикрыв девушку своим телом. Ее испуг, горячий шепот, обнаженное упругое тело, исходящий от нее запах, часто бьющееся сердце… Чеслав почувствовал, как в нем проснулось желание. Он давно не был с женщиной. Юноша готов уже был сжать Голубу в своих объятиях и, как бывало раньше, овладеть ею, но мысль о Неждане заставила его остановиться.

И надо же было так случиться, что именно в этот момент зашелестели камыши и из них показалась Неждана. Она, очевидно, только что вышла из воды, и капельки влаги на ее теле блестели на солнце. Девушка оторопело уставилась на лежащую парочку, не сразу поняв, что происходит. А когда поняла, гневно сверкнула глазами, развернулась и быстро ушла опять в камыши.

Чеслав от неожиданности еще какое-то мгновение продолжал лежать, удерживая Голубу, но когда до него дошло, что могла подумать Неждана, застав их, вскочил как ошпаренный.

— Неждана! — крикнул он, забыв об осторожности.

И уже через секунду до него донеслись испуганные голоса девушек, потревоженных его криком.

Он быстро нагнулся к Голубе:

— Скажешь Болеславе, что я хочу повидать ее. Пусть выйдет поутру за ворота. Скажешь? — Чеслав нетерпеливо схватил девушку за руку.

— Ай, больно! — вскрикнула Голуба, пытаясь освободить руку.

— Скажешь?!

— Скажу…

— Только ей одной! — И Чеслав отпустил ее.

Голуба, обиженно надув губы, потирала освобожденную руку. Чеслав уже было собрался бежать прочь, но вдруг спросил:

— А где бусы твои? Такие, из камешков цветных?

Голуба какое-то время молча смотрела на парня, а потом с недоумением произнесла:

— В доме оставила. Кто ж на реку монисто надевает?

— Так не забудь же сказать, — бросил он ей и скрылся в камышах.

А к месту их встречи, привлеченные его криком и шумом, уже спешили близнецы Мал и Бел…

Неждана пылала от злости и обиды, словно сосна, в которую угодила молния в летнюю грозу. На глаза неожиданно навернулись слезы. То, что она увидела там, в камышах, потрясло ее. И когда прямо ей навстречу выскочили Мал и Бел, она не обратила на них никакого внимания и как есть, нагая, пробежала мимо, забыв о присущей ей стыдливости.

Отбежав подальше от того места, где она застала Чеслава и Голубу, девушка вошла в реку и, чувствуя какое-то бессилие, села в воду.

«Мне все равно! Мне все равно!» — упрямо твердила она, но в сердце словно вошло жало, доказывая, что это не так. И, сердясь на себя за это еще больше, она с силой ударяла по воде кулачками.

Если бы еще сегодня утром кто-нибудь сказал ей, что днем она будет рыдать из-за этого парня, Неждана искренне рассмеялась бы ему в лицо. Да, порой она думала о Чеславе как о человеке, который так внезапно ворвался в ее размеренную жизнь и изменил ее помимо воли самой Нежданы. Она сильно злилась на него за это, а еще больше за то, что этот наглый и дерзкий парень почему-то решил, что вправе распоряжаться ею. А мысль о том, что, возможно, ей придется связать с ним свое будущее, приводила ее в бешенство. Девушка видела, что Чеслав искренне старается завоевать ее расположение, но и это не смягчало испытываемого к нему негодования. Со временем она стала его просто терпеть.

Правда, пожив в этом чужом селении, Неждана поняла, что не все девушки разделяют ее антипатию к Чеславу. Не раз она ловила на себе косые и завистливые девичьи взгляды, сначала не совсем понимая их природу и относя скорее к тому, что она чужачка, но затем все же сообразила, что причина не только в этом. Чеслав был видным парнем и наверняка затронул многие девичьи сердца. Но даже если у Нежданы и появлялась тщеславная мысль о том, что он предпочел всем другим ее, девушка оставалась непреклонной.

И вот теперь, застав Чеслава в объятиях другой, да еще Голубы, ее невольной подруги, она поняла, что незаметно для себя самой угодила в силки. Теперь от мысли, что не только она, но и та же Голуба была желанна ему, ее неопытную душу будто обожгло каленым железом. Горькие слезы смешались с пресной речной водой…

На берегу с ее платьем в руках показалась Голуба. Постояв какое-то время и молча понаблюдав за подругой, она наконец-то позвала ее:

— Выходи!.. В реке воды и так полным-полно.

Неждана не сразу подняла на нее глаза, а только после того, как плеснула водой себе в лицо.

— А с чего ты решила, что я кроплю реку? — спросила она Голубу, выходя на берег.

— А то не вижу… — Голуба протянула ей платье.

Неждана, взяв свой наряд, стала одеваться.

— Я видела, как вы там, в камышах… Я точно это видела! — зыркнув на подругу, заявила Неждана.

Голуба молча смотрела на то, как Неждана нервно облачается в платье, а затем отжимает свои волосы от воды.

— Пойдем! — закончив, угрюмо сказала Неждана.

— Люб он тебе? — не двинувшись с места, спросила Голуба.

Неждана упрямо молчала, пытаясь распутать волосы.

— Вижу, что люб… — Голуба горько усмехнулась.

— Он всего лишь украл меня! — стараясь не смотреть на подругу, ответила Неждана. — И мне все одно, с кем он… любится.

Голуба подошла к девушке и притронулась к ее плечу. Но Неждана, словно ощетинившийся ежик, отдернула плечо.

— И про то вижу… — вздохнула Голуба. — И хотела бы тебя помучить на медленном кострище, подруженька… да что мне чужая боль, когда сама маюсь на том огне. Не знаю, может, тебе все одно… да только не было ничего такого в камышах между нами. Держал он меня, чтоб не выдала его. Испужалась я больно, — сказала Голуба и медленно пошла в сторону городища.

Неждана пристально посмотрела ей вслед: правду сказала аль нет?

Голуба шла, не оборачиваясь.

«Не думать про него, дуболома, и все! Чтоб ему пусто было!» — решила Неждана и пошла за Голубой к селению.

Чеслав слышал, как разноголосое мычание и блеяние приближалось к выходу из городища. И первыми за воротами оказались самые прыткие и нетерпеливые в стаде козы, овцы и коровы. Те же, что были постепеннее, а может, не такие голодные, вышагивали важно и неторопливо, а в воротах даже останавливались, словно решая, идти сегодня на пастбище или остаться дома, и тем самым создавая затор. Таких пастухи подгоняли, громко покрикивая. Вместо обычно выполнявших такую работу мальчишек сегодня стадо гнали подростки постарше.

Помня слова, сказанные ему вчера Голубой, Чеслав смекнул, что такая мера предосторожности была связана с ним. Это его опасались соплеменники. От такой несправедливости все переворачивалось и кипело в его душе, и он от злости скрежетал зубами. Нелегко осознавать, что люди, которых ты знал всю свою жизнь, с которыми вырос и возмужал, а со многими связан еще и общей кровью, теперь боятся тебя, словно дикого зверя. А принять такую глупейшую, не укладывающуюся в голове мысль, а теперь уже и действительность, просто не было сил. И Чеслав все еще лелеял слабую надежду, что Голуба пошутила, сказав ему в сердцах страшные слова о страхе людей перед ним, ибо просто хотела досадить, за что-то гневаясь на него. Но, холодно рассудив, что и как, он понял, что вся необычная обстановка вокруг городища упрямо свидетельствует о том, что Голуба была искренна — его и правда боялись.

А вот наконец и та, которую Чеслав ждал с большим нетерпением с той минуты, как только отворились ворота. Вслед за стадом показалась Болеслава с лукошком в руках. Чеслав, выждав, чтобы понять, в каком направлении погонят сегодня стадо, стал пробираться к нему поближе.

Прячась за деревьями и кустами, он зашел немного вперед и залег за большим кустом волчьих ягод, рассчитывая на то, что Болеслава пройдет рядом и они смогут поговорить. Болеслава все так же неторопливо шла чуть в стороне от стада, срывала крапиву, еще какую-то зелень и клала ее в лукошко. Но более внимательный наблюдатель мог бы заметить, что время от времени она украдкой бросала по сторонам ищущий взгляд. Выждав момент, когда Болеслава оказалась возле его засады и наклонилась, чтобы сорвать очередную травинку, Чеслав тихонько окликнул ее:

— Болеслава!

Услышав его голос, женщина вздрогнула, медленно выпрямилась, забыв обо всех травах на земле, и поднесла руку к сердцу. На ее лице расплылась счастливая улыбка. Казалось, от радости она готова была прыгнуть в куст, откуда раздался голос ее дорогого мальчика. Чеслав, предполагая, что именно так и может случиться, заблаговременно прошептал:

— Да ты траву-то продолжай рвать, а не то отроки сразу заприметят, что я здесь.

Болеслава, опомнившись, стала послушно рвать стебли, слабо теперь разбирая, какие из них съедобные. Глаза ее, наполнившись слезами, тщетно пытались рассмотреть сквозь ветки куста схоронившегося Чеслава.

— Дитятко мое, как же ты? Я уж вся извелась, о тебе думаючи… Сердце-то изболелось от неведения…

— Болеслава, говори скорее, что в селении стряслось? — остановил ее Чеслав. — Голуба вчера огорошила, сказав, что меня теперь все бояться стали. Но отчего же?

— Да если б знать… — заговорила Болеслава, от волнения и негодования глотая слова. — У людей словно сказ начался… Зимобор, Сбыслав и другие старейшины за ворота без надобности и охраны выходить всем запретили…

— Но в чем моя-то вина? — не понимал Чеслав.

Чтобы лучше слышать Болеславу, он подался вперед, продираясь сквозь ветки куста и от волнения не обращая внимания на царапины.

— Так ведь Леду-то Кривую как будто бы кто-то порешить хотел. — Болеслава, справившись с нахлынувшими чувствами, стала рассказывать: — Она в лесу шастала, чего там ей понадобилось, не знаю, да стрелой в нее и стрельнули, а потом и нож метнули. Да уж больно прыткой старуха оказалась — и от того, и от другого увернулась, леший ее не берет, болячку. Так она, полоумная, стала всем в городище говорить, что это ты ее жизни лишить хотел. Что, мол, точно не видала, но это ты, дескать, больше некому. Во змея какая! Тьфу! — Болеслава от досады плюнула на землю. — Так она и из хаты своей выходить после этого боялась. Но потом в ухе у нее стрелять стало, видать, Великие наказали за то, что наставляет слухалки свои любопытные на то, что ее не касается. Да так болело, что мочи терпеть не стало! Видно, так придавило, что, несмотря на свою боязнь, побежала она за помощью к Маре. И даже запрет волхва ей, поганке, нипочем! А там, сказывает, и повстречала тебя снова. Не знаю, что случилось с ней на самом деле, да только влетела она в селение галопом, глаза выпученные, воздух ротищем хватает и орет, как будто ее режут: «Убивают! Заслоните, люди добрые, от убивцы Чеслава!» И такие страхи о тебе говорить начала!.. Чур! Чур! Чур!.. Чтоб язык ее поганый отсох! Сидит теперь в хате у себя, трясется…

— Но я же ей ничего не сделал! — возмутился Чеслав от такой несправедливости. — Только возле Марыной пещеры на тропе с ней свиделись…

— Да я же… — Болеслава, забыв об осторожности, снова готова была кинуться в куст, но вовремя опомнилась. — Да я же всем так и говорю, что это не ты стрелял в нее, а Кривая Леда брешет, как всегда. Да кто меня послушает… И к дому теперь никто не приходит, люди косятся… Ратибор ходит чернее тучи грозовой… А тебя общиной изловить порешили… Ой, что будет-то с тобой, соколик! — И слезы опять полились из ее глаз. — А я вот хлебца свеженького тебе принесла. Чай исхудал, дитятко? — Болеслава достала со дна лукошка припасенный и припрятанный хлеб и положила его в траву.

Ошарашенный рассказом Болеславы, Чеслав чувствовал себя так, будто на него упало огромное бревно, придавив всем своим непосильным весом. Он даже чуть не забыл спросить ее о том, что касалось смерти Велимира. Но все же вспомнил.

— Болеслава, скажи, ты помнишь, нам на ту охоту, когда отца… Ты нам снедь собирала, и там кувшин с медом был…

— Кувшин? Какой кувшин? — не сразу поняла парня Болеслава, настолько неожиданно он стал говорить о прошедшем.

— Ну тот, что ты на охоту дала… Кто-нибудь мог в напиток, что был в том кувшине, зелья какого подмешать?

— Зелья в кувшин? Ничего не понимаю… — Болеслава искренне не могла понять, о чем говорит Чеслав.

Чеслав, чувствуя, что их разговор затянулся и остановка Болеславы может стать уже подозрительной, стал торопить ее с ответом:

— Болеслава, скажи скорее, мог ли кто-нибудь в мед зелья подсыпать?

— Да какого ж зелья? Я только мяты чуток, самую малость добавила. А так… в доме… — Болеслава наконец-то поняла, что Чеслав спрашивает ее о чем-то важном для него и каким-то образом связанном с той роковой охотой, и потому даже побледнела. — Да кто угодно мог, пока мед настаивался… И если в доме нас не было, то и любой из селения зайти мог…

Чеслав увидел, что за отставшей Болеславой вернулся один из пастухов, и поспешно сказал:

— Иди, Болеслава, иди. И не волнуйся за меня. Мне лес что дом родной.

— Стряслось что, Болеслава? — крикнул ей паренек.

Болеслава заторопилась отойти от куста волчьих ягод.

— За травинкой неловко нагнулась, в спине и кольнуло. А вот с Лесом пошепталась, да и попустило. Спасибо тебе, батюшка, дух лесной!..

Когда стадо и пастухи скрылись из виду, Чеслав взял оставленный Болеславой свежеиспеченный хлеб и с наслаждением вдохнул его аромат. Наверное, это был сейчас самый дорогой для него запах — дух его родного дома…

Этой ночью Чеслав слышал, как выла волчица, тоскуя по убитому им волку. Он различил этот протяжный тоскливый вой сквозь сон и до рассвета уже не смог заснуть. Этот призыв волчицы как будто задевал что-то внутри него, словно натягивал тетиву на луке, а отпустить вместе со стрелой не мог.

«Неужто дух убитого и вкушенного мной тогда на посвящении зверя отзывается во мне? Недаром старики говорят, что именно так и должно быть…»

Сейчас он плохо помнил, что происходило с ним после того, как он испробовал напиток мудрости, смешанный с волчьей кровью, и что потом видел в чреве Волка Огненного и Змея-Велеса. Но все же какие-то смутные воспоминания время от времени возникали в его сознании, а особенно всплывали в снах. Но он не знал, не был уверен: только ли это сны? И если сны, то о чем хотят поведать ему? А может, нечто большее?..

«Видать, огромная сила была в том напитке, что пили мы из чаши мудрости… Как бы не сами Великие тайну зелья того поведали избранным?! Зелье!.. Зелье!..»

Мысли Чеслава сразу же вернулись к смерти отца и следу, по которому он шел в поисках убийцы. Встреча с Болеславой ничего не прояснила ему о том злосчастном кувшине, из которого они пили дурман. Теперь он и сам понимал, что зелье в кувшин мог положить кто угодно. И не от кувшина след надо было распутывать, а от самого зелья. А по зелью самой большой знахаркой у них была… Мара!

К ней и отправился Чеслав, едва отступила ночь. Дорога к пещере знахарки от схованки юноши была неблизкой. И идти нужно было с оглядкой, так как на самого Чеслава непонятно по какой причине охотился пришлый чужак.

Юноша, погруженный в свои думы, не сразу обратил внимание на то, что лес вокруг него как-то необычно для своей повседневной суетливой жизни притих, насторожился, словно зверь какой в предчувствии грозы или опасности. Эта смутная, внезапно подкравшаяся тревога вывела Чеслава из задумчивости. Сделав еще несколько шагов, он остановился. Вроде бы ничего, что могло бы насторожить, не приметил его острый глаз… В зеленых владениях Леса все, как обычно… Но инстинкт говорил ему о скрытой угрозе, невидимой пока что глазу, но распознаваемой каким-то непонятным ему самому чутьем…

Шум неожиданно всполошившихся птиц, раздавшийся с разных сторон от Чеслава, стал для него сигналом о приближении чужого. Но кого? Зверя или человека? Чеслав сделал шаг в сторону и укрылся за стволом сосны. Он ждал… Его слух, нюх и зрение напряглись до предела. И в этом напряженном соревновании выиграл слух. Он различил шелест шагов по сухой подстилке леса. Так передвигаться могло только лишь одно существо… Чеслав понял: его окружали люди! Кто они, свои или чужие? Впрочем, сейчас для Чеслава, учитывая его положение, это не имело большого значения. Ему нужно было скрываться ото всех.

Переходя от ствола к стволу, юноша стал отступать, пока не отошел на расстояние, где его не могли заметить. Тогда он побежал…

И снова он — за какой-то миг — почувствовал опасность впереди себя, но остановиться уже не хватило времени. Из-за дерева навстречу ему выскочил рыжий Борислав и наставил на него натянутый лук со стрелой.

— Стой, Чеслав, по-хорошему, а то стрельну! — закричал стрелок.

Чеслав, почти не останавливаясь, сделал прыжок в сторону, упал на землю и, перекувыркнувшись, оказался на корточках. Такой неожиданный кульбит помог избежать ему стрелы. Борислав промахнулся. Стремительно разжавшейся пружиной Чеслав прыгнул на обидчика и повалил его на землю.

Ему не раз в своей жизни доводилось драться с Бориславом, защищая себя и давая отпор за нанесенные обиды. У Борислава к Чеславу с самого детства была какая-то скрытая, но порой вырывающаяся наружу зависть и ревность — к удачам и ловкости в охоте, к вниманию девиц, а еще бóльшая к тому, что парни позволяли ему верховодить ими. И, как и раньше, между соперниками за лидерство в ватаге разгорелась горячая схватка. Парни от души осыпали друг друга тумаками. Борислав был сильный соперник — хоть и худой, но жилистый. И справиться с ним было не так-то просто. Но, как и прежде, Чеслав оказался сильнее и ловчее. Он подмял под себя яростно сопротивляющегося Борислава и, тузя его, приговаривал:

— Я тебе покажу! Стрельнет он, рыжий пес!

Но сейчас у него не было времени порадоваться своей победе. Чеслав услышал треск веток и шум бегущего к ним человека. Краем глаза он заметил, что на расстоянии полета двух стрел к ним спешит Добр, сын кузнеца. С таким подкреплением он вряд ли смог бы справиться. Силы у Добра было гораздо больше, чем у Борислава, а уж когда их двое… Поэтому Чеслав, не теряя времени, напоследок посильнее стукнул побежденного и, соскочив с него, понесся прочь, петляя по лесу, как заяц.

Он понимал, что преследователи будут идти за ним по пятам, все сильнее сужая кольцо, в которое взяли его. И совсем не был уверен, что ему удастся выбраться из этого кольца. Но он должен, должен выбраться! Иначе у него больше не будет возможности отомстить за смерть своего отца…

Никогда еще Чеслав не ощущал себя в шкуре зверя, за которым гонится ватага охотников, желая снять с него эту шкуру. И теперь он мог испытать это сполна. Но самое ужасное, что этими охотниками были его соплеменники.

Впереди показались заросли папоротника, и Чеслав решил бежать напролом. Юноша сделал большой прыжок, чтобы след его на крайних кустах был не так заметен, и не успел сообразить, что же произошло, когда земля под ним словно разверзлась и он провалился в темноту…

Очнулся юноша от боли в голове… Дотронулся до того места, откуда шла боль, и ощутил на своей руке что-то липкое. Кровь! Но рана, кажется, была небольшой. И только тогда в его сознании медленно всплыл вопрос: где он? И почему темно?

Чеслав посмотрел вверх и увидел сумрачный свет и неровные, как оскал хищника, края ямы, куда, словно любопытные зеваки, заглядывали листья папоротника. В памяти вспыхнули погоня и прыжок…

«Значит, я случайно провалился в эту яму и ударился обо что-то головой. Да, вот и камень торчит из земли. Хорошо, что небольшой и неострый…»

В голове шумело. Он пошевелился, пытаясь понять, не сломаны ли кости. Неожиданно в стороне от него раздалось какое-то рычание. Или показалось? В яму проникало такое ничтожное количество света, что до дна ему было не добраться, и поэтому Чеслав не мог рассмотреть, что находится в той стороне, откуда донесся предупредительный звук. Он попытался еще раз пошевелиться, и рычание повторилось, только теперь оно было более грозным. Чеслав ощутил, как от этого злобного рыка на его лбу выступил холодный пот. И было от чего. Юноша понял, что в яме с ним находится… зверь!

Он схватился за пояс, где у него был нож, и не нащупал его.

«Очевидно, потерял в драке!» — подумал он и почувствовал, как забилось сердце.

Чеслав попытался встать, но в рычании появилось столько ярости, что стало очевидно: еще немного — и зверь кинется в атаку. Юноша счел, что разумнее оставаться неподвижным до утра, дождавшись, когда в яму проникнет больше света и можно будет рассмотреть свирепого хищника, а также подумать о том, как выбраться из этой западни.

Всю ночь Чеслав не сомкнул глаз. Несколько раз, как только голова юноши, сморенного усталостью, падала на поджатые колени, злобное рычание возвращало его к бодрствованию. Он думал о том, откуда в лесу могла взяться эта яма. Возможно, ее вырыли древние люди для охоты на большую дичь. Они гнали зверя к западне, прикрытой ветками, и тот, не видя опасной ямы, проваливался в нее. Охотникам оставалось только добить свою жертву. Об этом ему рассказывал когда-то Сокол, а ему — его дед…

А может, это всего лишь дождевая вода вымыла такую дыру возле огромного камня, который составлял одну из стен ямы? А может… это сам лукавый леший решил расставить свои силки для неосторожных существ, которые пришли в его владения и чем-то прогневили старика?

Но Чеслав не знал, чем мог прогневить лесного духа, так как всегда с великим почтением относился к Лесу и его божественным обитателям. И всегда, идя в лесную чащу на охоту или за какой-нибудь другой надобностью, приносил им подношения. А как же иначе? Так велит их обычай, так учили его предки…

Но как бы то ни было, сейчас он оказался в этом земляном плену. И не один!.. Судя по запаху, заполнившему яму, Чеслав предположил, что рычащим зверем, разделившим с ним участь, мог быть волк.

«А может, Лесу не угодно было, что я убил зверя на посвящение? Но как по-другому можно было перенять его силу и ловкость? И потом, я же принес его в жертву богам!»

Мысль о том, что на посвящении он отведал плоть и кровь зверя, а теперь у его серого сородича есть возможность отведать плоти и крови его, Чеслава, показалась юноше смешной и ужасной…

«Не спать!.. Не спать!.. Не спать!..»

Ни одна еще ночь для Чеслава не тянулась так нескончаемо долго, как эта. Даже долгие зимние ночи по сравнению с этой были мгновениями. И никогда еще в жизни Чеслав не ждал с таким нетерпением прихода утра. Казалось, оно заблудилось где-то в лесных дебрях навсегда и рассвету не суждено больше явить свой новорожденный свет этой земле. А для Чеслава этот свет, возможно, был единственным спасением. И юноша мысленно звал Великого прийти поскорее. Но человеческие желания не указ богам. У них свой порядок. И только в положенный час Даждьбог, рассеяв тьму, все же взглянул своим пламенным ликом на землю-матушку.

Как только Чеслав заметил, что дыра над его головой стала не насыщенно-черной, а различимо серой, к нему пришло ощущение, что обреченность, сдавившая его грудь, ослабла и у него наконец-то появилась надежда. Надежда на спасение. Юноша с пылким жаром мысленно возблагодарил Великого за пришествие! Мысленно, потому как пошевелиться ему мешала опасность, исходившая от тяжело дышащего рядом с ним зверя.

Неспешно, гораздо медленнее, чем хотелось бы Чеславу, утренний свет все же заполз в яму, разбавив ее мрак. Но завладеть полностью ее пространством он так и не смог. Однако Чеславу достаточно было и этого. Не отрывая взгляда, он смотрел в тот угол, откуда доносилось терзавшее его всю ночь рычание. Оттуда на него злобно смотрели два холодных глаза волчицы. Несмотря на сумрак, царивший в яме, он узнал ее, а может, скорее почувствовал — это была волчица убитого им волка.

«Значит, из этой ямы она выла всю позапрошлую ночь, взывая к своему суженому и не давая мне покоя», — подумал он.

Очевидно, потеряв кормильца, волчица сама вышла на охоту, чтобы накормить своих волчат, да в пылу погони за дичью не заметила опасности и угодила в этот земляной колодец.

«И надо же было такому случиться, что и я провалился именно в эту яму! Вот теперь и скажи, что это не шутка лешего!»

Чеслав решил встать на ноги. От движения в ране на голове запульсировала кровь, отозвавшись ноющей болью. Медленно, под злобное урчание зверя он стал разгибать свое затекшее от неподвижности тело. Волчица, следя за каждым его движением, напряглась и оскалилась, но продолжала сидеть на месте. Но как только он полностью выпрямился, серая бестия молнией прыгнула, пытаясь достать его шею. Чеслав, в любое мгновение готовый к атаке, прикрылся рукой и наотмашь, что есть силы ударил по устремившейся к нему хищнице. Волчица, взвизгнув, отлетела обратно в свой угол, но тут же, вскочив на лапы, вновь оскалилась и яростно зарычала на обидчика.

Взбешенный нападением зверя, Чеслав почувствовал, что кровь в нем вскипела, как тогда, во время посвящения, и неожиданно для самого себя он тоже зарычал на волчицу. И зарычал так, как никогда до этого — злобно и повелительно… От его нечеловеческого рыка волчица заскулила, словно раненая, и, поджав лапы, забилась в угол. А Чеславу показалось, что начавшие отрастать на его остриженной голове волосы встали дыбом.

Он еще какое-то время стоял, тяжело дыша, опять изготовившись к нападению, но затем понял — атаки не будет. У волчицы не было сил, и, возможно, она боялась его… Из ее угла доносилось лишь глухое рычание, переходящее порой в жалобное повизгивание.

Придя в себя после нападения и чувствуя, что его признали победителем, Чеслав теперь мог осмотреть стены ямы. С одной стороны, его темницу подпирал глухой камень, и искать выход там было напрасно. А вот с другой стороны, где была земля, его внимание привлек устремившийся вверх корень какого-то дерева. И это было спасение.

Подпрыгнув, он уцепился за корень и, перебирая руками, а затем и ногами, по узловатой древесной ленте стал продвигаться к заветной цели — краям ямы. Несколько раз, хватаясь за непрочные отростки, он едва не сорвался вниз, но тем яростнее стремился вверх. Земля, осыпаясь под его ногами, с глухим стуком падала на дно колодца. И в любой момент он мог полететь туда же. Но Чеслав не думал об этом. Стиснув зубы, он тянулся все выше и выше. Собрав все силы, он сделал последний рывок и выбросил свое тело на спасительный край ямы.

Солнце ударило в глаза своим ярким светом, и на какой-то миг он зажмурился, но затем все же разжал веки. Он дышал и не мог надышаться свежим лесным воздухом. Листья папоротника нежно щекотали его лицо. Муравей торопливо пробежал по его пальцу. Над его головой пролетела птица. А вот и дуб, по корню которого он смог выбраться из своего заточения. Он почувствовал, как сердце его начало биться ровнее.

Как же любо здесь!

Чеслав возблагодарил Великих за спасение.

Отдышавшись, он поднялся на не совсем послушные еще ноги и, пошатываясь, пошел прочь от своей бывшей темницы. Пройдя с сотню шагов, он услышал протяжный вой оставленной им волчицы…

— Чур тебя! — махнув в его сторону рукой, словно ограждая себя от наваждения, воскликнула Мара.

На ее лице был страх.

— Это я, Чеслав! — прошептал он.

Он стоял перед ней измазанный с головы до ног землей, шатаясь и едва шевеля губами.

— А я уж думала, что сам леший ко мне пожаловал, — наконец-то узнав его, вымолвила женщина.

Мара отступила в сторону, давая ему пройти в пещеру. Чеслав доковылял до деревянной колоды и устало опустился на нее.

— Хорош! — Осмотрев его, Мара саркастически улыбнулась и покачала головой. — Как из земли народился!

— Верно молвишь, Мара, словно в чистую воду глядишь. А может, и не в воду? — спросил неожиданно Чеслав.

Мара не ответила ему, как будто не расслышала вопроса.

И тогда юноша добавил:

— «Из земли народился» — по-другому и не скажешь. В яму я провалился, едва выбрался. Воды дай! В горле что угли раскаленные.

Мара подала ему ковш с водой. Чеслав стал жадно пить.

— А отчего ж зверем от тебя несет?

— В яме, окромя меня, волчица сидела, — оторвавшись от ковша, ответил юноша.

Мара какое-то время молча смотрела на него, а потом серьезно спросила:

— Неужто не тронула тебя?

— Хотела, да я не дался и так на нее люто вызверился, что она хвост поджала, а потом и вовсе завизжала, что щенок малый, — похвастался Чеслав.

Мара подошла к нему и, обхватив его голову ладонями, заглянула ему в глаза.

— Ой, парень, видать, неспроста на посвящение свое ты зверя добыл. Все хотят силу его получить, да редко кому дух его дается. Предки наши про то знали и верили…

Чеславу стало не по себе от ее слов. Мара говорила ему о том, о чем он и сам стал задумываться, погружаясь в свои потаенные мысли. Но услышать об этом от других, даже и от Мары…

— А мне, значит, дался? — не сразу и даже с какой-то опаской тихо спросил Чеслав.

— Сам мне скажи… — Мара пристально смотрела на него.

Чеслав, не выдержав ее взгляда, отвел глаза.

— Не знаю…

— А окромя себя самого, никто не скажет, — вымолвила старуха.

Чеслав сидел, не поднимая на нее глаз, боясь снова встретиться с пронзительным взглядом старухи.

— Да ты никак ранен? — Мара рассмотрела на голове парня, покрытой грязью, запекшуюся кровь.

— Когда падал, видать, об камень тесанулся.

Мара быстро засуетилась по пещере, собирая нужные ей травы в деревянную ступку, а затем начала их усердно толочь, что-то приговаривая. После этого добавила туда немного пчелиного воска и приготовила снадобье. Промыв рану Чеслава водой и сделав из снадобья лепешку, она приложила ее к ране.

— Ну вот, теперь как на собаке заживет, — сказала Мара и неожиданно засмеялась.

— Я приходил сюда раньше — тебя не было.

Мара недовольно скривилась.

— Больно много недобрых людей сюда наведываться стало, видать, тебя высматривают, вот я и ушла подальше от злыдней. Да и самое время травы, цвета разного, корешков полезных для снадобий собирать… Упустишь время, и не будет в них силы… — Помолчав, спросила: — И зачем это я тебе понадобилась?

— Хотел про зелье спросить.

— Зелье тебе понадобилось? О-ва! — Знахарка удивленно покачала головой.

— Не мне. Ты наверняка ведаешь про такие зелья, от которых люди во сне забываются…

— Я про многие зелья знаю, — уклончиво ответила Мара.

— И про такие? — допытывался Чеслав.

— И про такие.

— А кому давала то зелье? — Чеслав весь подался вперед, едва не вскочив с места от нетерпения. — Скажи, Мара!

Мара прошлась по пещере, хитро улыбаясь и цокая языком.

— Про то тебе не скажу, парень. И не хмурь свой лоб! — махнула на него рукой Мара. — Это не только моя тайна. Сюда многие ходят со своими заботами да с потаенными хворями, телесными и душевными, и все просят помощи. И если в силах моих, помогаю. И не всем про чужое, сокровенное знать надобно. Да, Мара умеет держать язык за зубами, — поджав губы, заявила знахарка.

— Да пойми, мне про то надо знать, Мара, — не отставал от нее Чеслав.

— Зачем тебе знать? — строго спросила старуха.

— В тот день, когда убили моего отца, нас опоили зельем, — выпалил он. — В меду оно было, в кувшине.

— Почем знаешь? — резко, словно когтем вцепилась, спросила знахарка.

— Одурь на нас напала. Спали что мертвые. И памяти про то нет. — В глазах Чеслава блеснули холодные искры, ладони сжались в кулаки. — И думаю, что тот, кто зелье в кувшин подсыпал, тот и отца жизни лишил.

— Уж и не знаю, что сказать тебе… — Старуха задумчиво прошлась по пещере и, подойдя к очагу, уставилась на огонь, как будто там пыталась получить ответ, открыть Чеславу свои тайны или нет.

— Мара!..

В голосе Чеслава было столько искренней мольбы, что старуха дрогнула.

— Пусть простят меня Великие и духи лесные… — прошептала она. — Есть такое зелье, что волю людскую переломить может… И делала я то зелье несколько раз после зимы, хоть и не хотела. Да больно просили… И не должно было то зелье послужить погибели…

— Кому дала? — Чеслав в нетерпении поднялся со своего места.

Трудно, словно бросая тяжелые камни, расставалась Мара со своими секретами.

— Зоряна, дочка Зимобора, прибегала, — вымолвила она. — Еще Руда, старого Сокола девчонка, брала. Да и Голуба сделать упросила.

— И Голуба?! Но зачем?

— Про то у них спроси. Я тебе и так сказала больше, чем должна была. — Было понятно, что знахарка больше ничего не скажет.

— И за то — рука у сердца, — поблагодарил Мару Чеслав.

Этой ночью ему снилась волчица. Она смотрела на него своими холодными глазами, но теперь эти глаза уже вовсе и не казались ему такими чужими и опасными. Наоборот, они притягивали его, хотели что-то сказать ему, о чем-то молили… Затем он снова падал в ту яму, из которой недавно выбрался и в которой осталась волчица. Падал долго и с криком ужаса, а в тот момент, когда должен был удариться о ее дно, проснулся.

«У нее ведь остались волчата в логове… Подохнут без матки звереныши», — почему-то подумалось Чеславу. Но он тут же отогнал от себя эту мысль, вспомнив, как злобно скалилась на него серая бестия. Зверь есть зверь…

Да и о ней ли ему сейчас думать? На него устраивают облавы его соплеменники, самого травят, словно зверя. Зимобор с дядькой Сбыславом затеяли что-то недоброе, и, может быть, именно они укоротили век его отцу. За ним охотится чужак, а может, и не только за ним. Ведь стрелял же он в Сокола. Да и в Кривую Леду — это, скорее всего, его рук дело. А кто же еще?.. И вот теперь Зоряна, Руда и Голуба, бравшие зелье у Мары. Да и камешки на поляне он нашел от бабьего мониста… От всего этого голова шла кругом… Ему нужно идти по следу!

Недалеко от селения Чеслав заметил блажного Вышату. Парень бродил среди кустов лесных ягод, сосредоточенно высматривая те, что были близки к спелости, и, срывая их, отправлял в рот.

— Вышата! — тихо позвал Чеслав, выйдя из-за куста.

Вышата, услышав свое имя среди лесных звуков, встрепенулся, а увидев Чеслава, радостно засмеялся.

— Вышата! Вышата здесь!.. Ягоды вкусные! Хочешь?.. — Сорвав несколько ягод с куста, блажной протянул их Чеславу.

— Нет, Вышата, ешь сам.

Чеслав огляделся по сторонам: нет ли рядом еще кого? Но, кажется, они здесь с Вышатой одни. Чеслав совсем не был уверен, сможет ли юродивый выполнить то, о чем он его хочет попросить, однако сейчас выбирать не приходилось. Случай послал ему Вышату.

— Как поживаешь, Вышата?

— Вышата хороший! Его все любят! — беззаботно смеялся парень.

— А в городище как у нас?

— В городище ладно. Вышате хлеб, кашу дают… — сообщил блажной, отправляя горсть ягод в рот.

— А Зоряну давно видел?

Лицо Вышаты стало серьезным.

— Зоряна красивая, — вздохнул он и тут же снова засмеялся. — Поутру видел… В лицо водой плескала. И на Вышату плескала… А Вышата не хотел…

От своего радостного воспоминания Вышата даже стал притопывать на месте и размахивать руками, наверное, показывая, как он защищался от брызг.

Чеслав подошел к нему и, прервав его веселье, взял за руки.

— Вышата, увидишь Зоряну, скажи ей, чтобы завтра днем на поляну к Светлой Ладе пришла… — Чеслав сосредоточенно смотрел в глаза юродивого. — Скажешь?

Рот Вышаты растянулся в блаженной улыбке, но парень не издал ни звука. Он смотрел на Чеслава глазами, в которых прыгали веселые зайчики, и медленно качал головой из стороны в сторону, словно хотел рассмотреть собеседника получше.

— Скажешь? — строго переспросил Чеслав.

— Скажу, — неожиданно серьезно и просто ответил Вышата.

— А я тебе лук потом подарю для охоты.

Лицо юродивого вновь украсила улыбка.

— Лу-у-ук!.. Вышата будет охотником, — сказал он с гордостью, но потом улыбка парня стала грустной. — Только в зверюшек стрелять… жалко… Ой как жалко!..

Чеслав отпустил его руки.

— Ну… ступай!..

— Вышата поскачет домой лучше, чем твой коник! О-го-го-го!

Убогий вновь залился радостным смехом и вприпрыжку побежал в сторону городища.

Ему опять снилась волчица. Она звала его тихим протяжным воем, таким тоскливым и молящим, будто сжимала грудь Чеславу своими сильными лапами. Сначала это было очень далеко, а потом совсем рядом. Так близко, что юноша видел ее несчастную морду прямо перед собой. И глаза ее волчьи были наполнены такой безысходностью! А порой это была уже и не волчица вовсе, а Неждана. И глаза ее печальные… Он хотел дотронуться до нее, а она удалялась. И чем дальше он протягивал руку, тем дальше была она… А затем девушка снова превращалась в волчицу и бежала по лесу, увлекая и маня Чеслава за собой. Вела его к той злополучной яме…

Проснувшись совершенно разбитым, Чеслав подумал о том, что этот сон будет мучить его бесконечно долго. И избавиться от него есть лишь один способ…

Вот они, густые зеленые заросли папоротника, укрывавшие страшную ловушку. Юноша подошел к яме и, распластавшись на краю, заглянул в ее черное пространство.

Жива ли еще?

Свет, как и раньше, не доставал до дна ямы, и поэтому все попытки увидеть что-либо в ее глубине оказались тщетны. Но Чеслава тревожило то, что и звуков оттуда не доносилось никаких. Он бросил вниз комок земли — опять тишина. Тогда Чеслав взял ствол длинной молодой березы, очищенный им от веток, и опустил на дно ямы.

Медленно и осторожно, цепляясь за уже знакомый ему корень дуба, Чеслав стал спускаться в земляную темницу. Когда он достиг дна, то сразу изготовился к отражению нападения. Теперь в его руке был нож, который он отыскал на поляне, где дрался с Бориславом. Но прыжка зверя не последовало.

Неужто подохла, зверюга сердешная?

Он сделал пару шагов вперед и, когда глаза привыкли к темноте, наконец-то разглядел лежащую в углу волчицу. Она не подавала никаких признаков жизни. Он не спеша подошел вплотную к хищнице и опустился на колени. Зверь не двигался. Тогда Чеслав, соблюдая осторожность, протянул руку и провел по ее шерсти. Слабый не то рык, не то стон был ему ответом.

Жива!

Юноша осторожно, почти нежно поднял морду волчицы с земли и заглянул в ее глаза. В них уже не было того холодного блеска, который пугал его раньше. В ее затуманенных глазах застыла обреченность. Волчица попыталась то ли лизнуть, то ли укусить руку парня, но не смогла. Ее морда бессильно опустилась на землю. А язык ее был сух.

Чеслав не стал терять время. Он быстро скинул с себя сорочку, связал ее рукава и засунул в нее изможденную волчицу, словно в мешок. Привязав рукавами сорочку к жерди, юноша уже более проворно стал взбираться по стене ямы к выходу.

Оказавшись наверху, Чеслав поплевал на ладони, схватился за конец жерди и стал тянуть ее из ямы. Несколько усилий — и закутанная в сорочку волчица оказалась извлеченной из своей сырой могилы.

Передохнув, Чеслав взял волчицу на руки и понес прочь от злополучной дыры. Он нес ее к реке, туда, где живительная влага могла облегчить ее мучения.

Он положил спасенного им зверя у самой воды и, зачерпнув ладонью из потока, влил жидкость в безвольную пасть. Волчица судорожно глотнула. Тогда Чеслав влил ей еще воды. Через какое-то время волчица, сделав усилие, подалась вперед и смогла дотянуться до кромки воды. Сначала медленно, но затем все живее она стала пить сама. Чеслав, не желая мешать ей, отошел в сторону. Немного позже, утолив жажду и отлежавшись, волчица попыталась встать. Это удалось ей не сразу. Но после нескольких попыток она все же сумела подняться. На нетвердых лапах, время от времени падая, как совсем недавно сам Чеслав, она медленно побрела от берега к лесу. Но прежде чем скрыться в его чертогах, серая хищница повернула морду в сторону Чеслава и посмотрела на него долгим пристальным взглядом. О чем она думала в этот момент, Чеславу было неведомо. Но о чем-то же она думала! Через мгновение она скрылась в зарослях, спеша туда, где ее ждали волчата.

«Теперь ее вой не будет терзать меня по ночам», — с облегчением и с какой-то тихой радостью подумал Чеслав. Поглощенный заботами о волчице, Чеслав и не заметил, как день вошел в свои права.

Боясь опоздать, Чеслав прибежал к поляне Лады быстрее лесного оленя. Но оказалось, что спешил он напрасно. Никто так и не нарушил тихое уединение Светлой богини. Зоряны на поляне не было.

«Ох, не стоило полагаться на недоумка Вышату!» — в сердцах корил себя Чеслав.

Юноша подошел к богине, поклонился ей и, отойдя на край поляны, поближе к кустам, сел в траву и стал ждать. Он неспроста выбрал такое укромное место для ожидания: опасался, что на поляну явится кто-нибудь из соплеменников и, приметив его, поднимет тревогу. Но, судя по засохшим цветам и пустым горшкам, к богине давно уже никто не приходил. Видать, сильный страх охватил жителей городища. И невольной причиной этого страха был он, Чеслав.

Неожиданно юноша почувствовал, как чьи-то цепкие руки дотронулись до его глаз и закрыли для него свет. Чеслав резко вскочил и отпрыгнул в сторону. Перед ним стояла Зоряна и заливалась веселым смехом. «И как ей удалось так незаметно подкрасться?» — мелькнуло у него в голове.

— Не боишься меня? — Чеслав чувствовал себя неловко оттого, что девушка застала его врасплох.

— Да это ты меня испугался! — Перестав смеяться, Зоряна шагнула ближе к Чеславу. — А мне отчего же бояться? Как только Вышата сказал, что ты кличешь, прибежала. Видишь, вся перед тобой. Ведь звал?

— Звал…

С другой стороны поляны послышался треск сухой ветки. Чеслав насторожился и выхватил нож.

— Осади, шальной! — улыбнулась Зоряна. — Это Вышата за мной увязался, а я не прогнала. Какой-никакой сторож. Вот он теперь и бродит там, в отдалении.

И правда, среди деревьев Чеслав увидел Вышату, который, задрав голову и открыв от любопытства рот, рассматривал что-то в кронах зеленых гигантов.

— Аль что ласковое скажешь Зорянушке? — Девушка положила ладошку на грудь Чеслава, туда, где билось его сердце.

Чеслав, не ожидавший такого поворота, стоял словно каменный, не зная, как перевести разговор в интересующее его русло.

— Что молчишь, сокол? — Зоряна с нежностью заглянула ему в глаза.

Чеслав почувствовал, как кровь предательски начинает горячиться в его венах, а мысли сбиваться. Ох, и коварные эти девичьи чары! Сделав резкий вдох, он неожиданно для себя — и, наверное, тем спасаясь, — пошел напролом:

— Я про… зелье хотел спросить, что ты у Мары брала.

Улыбка сошла с лица Зоряны.

— А я уж подумала… пришел в себя парень… На поляну к Ладе позвал… неспроста… — Она отдернула руку от его груди, словно обожглась. — А ты про какое-то зелье спросить звал? Ой, глупая девка!..

Зоряна повернулась, чтобы уйти.

— Скажи, для чего зелье брала? — Чеслав схватил девушку за руку.

— Пусти! Брала и брала. Тебе-то что? — Зоряна рванула руку.

Но Чеслав не отпустил, а чтобы девушка не убежала, обхватил ее своими руками. Извиваясь всем телом, Зоряна попыталась высвободиться, но тщетно.

— Ох, если б ты так крепко в любощах меня заключил! — прошептала она ему и рассмеялась, что запела.

— Не до пустого мне нынче, Зоряна!

Плененная еще яростнее стала вырываться.

— Ведь не пущу, пока не скажешь! — сжимая объятия, заявил Чеслав.

Что-то похожее на стон отчаяния вырвалось из груди девушки. Она рванулась из последних сил, но что ее попытки против могучих объятий Чеслава?

— Зачем брала?

— Приворотить парня хотела! — выпалила ему в лицо Зоряна.

— Кого?!

— Кого?! — передразнила его Зоряна. — Тебя, дурня! Да не успела!

— Отчего же?

— Оттого…

И опять благодаря какому-то доселе неведомому чутью Чеслав уловил сигнал об опасности. Они уже падали, когда над их головами просвистела стрела. Зоряна, оказавшись на земле, по-прежнему в его объятиях, сперва даже не поняла, что произошло.

— Ох и чудной ты, Чеславушка! — горячо выдохнула она.

— Подстрелить нас кто-то хотел. Небось опять чужак?! — поспешил охладить ее пыл Чеслав.

Приподняв голову, он увидел, как к ним через поляну бежит Вышата.

— Падай, Вышата! Падай наземь, не то стрельнут! — закричал он блажному.

Вышата сначала остановился в недоумении, но потом, видимо все же что-то поняв, пропал в траве.

— Лежи, пока не кликну, — велел Чеслав Зоряне и, перекатившись за кусты, стал на ноги.

Он обошел и внимательно осмотрел окрестности поляны, но ничего подозрительного не заметил. Ни одна ветка не шелохнулась, ни один звук не насторожил.

Хитер чужак!

Тогда Чеслав рискнул выйти из-за куста на открытое пространство, готовый в любой момент нырнуть обратно. Прошли мгновения… Пот прошиб его, увлажняя сорочку, но, к счастью, больше в него не стреляли.

— Не опасно уже. — Он подошел к Зоряне и помог ей подняться.

Девушка старалась ничем не выказать свой испуг. Только широко открытые глаза, пытливо шарящие по деревьям и кустам, что росли у края поляны, выдавали ее чувства.

— Видишь, Зоряна, как боязно со мной теперь рядом быть? — Чеслав убрал травинку с ее головы.

— Мне не боязно… А может, то и не в тебя вовсе метили. Тебе откуда знать? — смерив его взглядом, сказала Зоряна. — В других-то из городища тоже стреляли.

На это Чеславу нечего было ответить. Они подошли туда, где залег в траве Вышата. Блажной лежал смирно, прикрыв голову руками.

— Вставай, парень, уже не стреляют, — позвал его Чеслав. — Испугался?

Вышата послушно встал и совсем по-детски улыбнулся:

— Вышата так падал! Ничего не боялся. Видел, как стрела летела, и бежал Зорянушку оберегать.

Девушка ласково потрепала его по волосам. От ее прикосновения юродивый едва не задохнулся.

— А Чеслав даст Вышате лук, так тогда я ого-го-го каким буду! — Вышата поднял руки и потряс ими.

— Идем в городище, Вышата, — грустно улыбнувшись, сказала Зоряна и повернулась, чтобы идти.

— Зоряна, у тебя монисто было. Такое… из камешков… Что не надела? Аль не глянется тебе больше? — торопливо спросил Чеслав.

— Что тебе до моего мониста? — хмуро спросила красавица.

— К лицу тебе было…

Зоряна испытующе посмотрела на него, и Чеслав, не выдержав ее взгляда, отвел глаза в сторону.

— Лукавишь ты, Чеславушка, да вот не знаю зачем. И про зелье зачем спрашивал, тоже не пойму. А что до мониста, так Голуба порвала его. Бавились мы ватагою, а она и зацепила… Нечаянно, наверное.

— Зоряна… — Чеслав хотел сказать ей что-то хорошее, но не знал что.

— Не надо… — словно угадав его мысли, оборвала девушка. — Зла я на тебя, Чеслав. Пусть залечится досада, тогда…

— Про зелье ты правду сказала? — вдогонку спросил Чеслав.

— Сказала и сказала, а правду или соврала, гадай теперь. — Зоряна обожгла его взглядом и пошла с поляны.

Вышата побежал за ней.

Когда они ушли, Чеслав обыскал все вокруг поляны, но никаких явных следов стрельца, кроме стрелы, не нашел. Ох и хитер же чужак!

«Соврала Зоряна или сказала правду?..» — размышлял юноша, когда очередная стрела пролетела над его головой на поляне Светлой Лады, переполнив чашу терпения. Словно после укуса ядовитой змеи, злость ворвалась в сердце Чеслава и, вспенив кровь, разлилась по всему телу. Быть слепой мишенью и каждый миг опасаться подлого выстрела из-за дерева — это не для него. Чеслав предпочитал сойтись с противником лицом к лицу, как бы тот ни старался избежать такой встречи, и потому решил во что бы то ни стало изловить чужака.

Вот сломанная ветка… Однако нет, это, должно быть, лось постарался. А здесь кто-то прошел через кусты… Но, кажется, это кабан прокладывал себе путь… Его глаза цепко шарили по округе. Чеслав шел лесной чащей в поисках следов чужака. И, как бы осторожен ни был пришелец, эти следы должны быть, и Чеслав их найдет.

Он знал, что гнев — плохой помощник в таком деле, как выслеживание добычи, поэтому старался загнать злость в самую глубину своего сознания. А отвлечься пытался, решая для себя загадку: «Соврала Зоряна или сказала правду?»

И этот мучивший его вопрос пока что оставался без ответа. По-прежнему не увенчались успехом и поиски следов пришельца. А ведь он обошел уже несколько мест, где могло обнаружиться присутствие чужака.

Юноша исходил из того, что если чужак охотится на него, то и искать его надо там, где бывал в последнее время сам Чеслав. Сейчас он шел к поляне, где был убит его отец.

Треснула ветка… Пискнул грызун… Притихли птицы… С другой стороны от Чеслава, но в направлении все той же поляны кто-то шел.

«Кто? — задумался юноша. — Кто-то крупный… Может, лось или олень? А может, хищник?» Нет, это не лесной зверь. Так ходит только человек. Неужели удача? Чужак сам в руки идет?

Чеслав бесшумно скользнул за поваленное дерево. Шум шагов приближался…

Кто же? Кто?

Из-за деревьев показался дядька Сбыслав. Он шел, тоже внимательно оглядываясь по сторонам, будто бы что-то искал.

Первым желанием Чеслава было выйти из укрытия. Уж очень много вопросов накопилось у него к родственнику. Но, подумав, юноша решил, что лучше и разумнее будет проследить за Сбыславом. Ведь зачем-то он сюда пожаловал! Чеслав осторожно, стараясь не терять дядьку из виду, последовал за ним.

Сбыслав пришел на поляну, где был убит его двоюродный брат, постоял, а затем стал осматривать ее. Из-за кустов Чеслав видел, как время от времени он опускается на землю и к чему-то присматривается. Прошло немало времени, прежде чем Сбыслав, наверное, удовлетворив свой интерес, решил уйти с поляны. Пройдя с десяток шагов, он вдруг что-то поднял с земли, покрутил в руках, рассматривая, а затем быстро спрятал за пазуху и пошел прочь.

Чеслав не последовал за ним. Сбыслав, тоже опытный охотник, мог заметить его.

«Что нашел дядька? А вдруг это как-то связано с тем, что произошло на этой поляне? Или он нашел то, что может уличить его в смерти отца? И именно за этим он пришел сюда?»

Еще одна загадка… Еще один след…

Поиски чужака привели Чеслава в окрестности городища. И здесь он наконец-то обнаружил множество следов его пребывания. Пришлый облюбовал самые высокие деревья, расположенные поблизости селения. В их кронах он, очевидно, провел немало времени. Чужак явно интересовался тем, что происходит там, за частоколом. Но самого чужака Чеслав так пока и не нашел.

Созерцание неприступного частокола, за которым находилось его селение, где ему так необходимо было кое-кого повидать, неожиданным образом пробудило в памяти юноши разговор Велимира об этой деревянной защите.

«Кажись, отец говорил, что где-то бревна прогнили… И что нужно бы их заменить…»

Дождавшись вечера, чтобы не быть обнаруженным соплеменниками, Чеслав обследовал частокол. И в самом деле, в той стороне, где забор выходил к лесу, он нашел несколько непрочных бревен. Время и непогода оставили на них свой разрушительный след. Чеслав ковырнул дерево ножом, и оно легко поддалось. Продолби дыру у самой земли — и ты уже в селении.

Для своей вылазки в городище он выбрал следующую ночь.

Готовясь к проникновению в селение, юноша пришел туда еще засветло и, по примеру чужака, забрался на близлежащее к частоколу дерево, чтобы понаблюдать за жизнью соплеменников. А она там, за остроконечным забором, шла своим неспешным ходом. И только он был выброшен за пределы этой жизни…

Так, сидя на дереве, Чеслав дождался темноты. Показавшаяся на небе луна благосклонно взглянула на него, обещая свою поддержку. Во всяком случае, так решил для себя сам Чеслав. Его нож с силой вошел в бревно. Однако продолбить лаз в бревнах оказалось не так просто, как показалось Чеславу поначалу. Подгнившее снаружи дерево было еще довольно крепким у сердцевины. Но, основательно повозившись и попотев, юноша все же проделал отверстие, достаточное для того, чтобы он смог пролезть через него.

И вот он уже по другую сторону частокола. Темно-серая от лунного света мгла, замешанная на ночных звуках, приняла и окружила его. Чеслав прислушался… Селение почивало, и ничто не нарушало ровного дыхания мирно спящих людей. Его соплеменники были ранними птахами, а потому спать ложились, как только Даждьбог в своей ладье, доплыв до края небосвода, исчезал за его пределами.

Пока что его появление в городище, кажется, осталось незамеченным. С одной стороны, это порадовало парня, потому как было на руку ему сейчас, но, с другой, обеспокоило. «А что, как чужаки захотят пробраться? Легче легкого то им сделать будет. Эх, жаль, отца нет! Он бы не допустил такого изъяна», — подумалось ему.

Стараясь избегать открытых, освещенных луной мест, Чеслав направился к жилищу своего наставника Сокола. Он крался, словно лесной кот на мягких лапах, который вышел на охоту по своим владениям. И, как кот, он должен был не только достигнуть своей цели, но и не стать чьей-нибудь жертвой…

«Эх, следовало бы Большому камню поклониться… Поприветствовать хозяина городища. Да недосуг сейчас!» — мелькнуло в голове юноши.

Чеслав подошел к знакомой хижине и от внезапно возникшего перед ним видения резко отшатнулся…

В свете луны он увидел стоящую в проеме входа фигуру в белой рубахе.

— Что, боязно? — раздался окрик. — Кому это ночью покоя нет?

Только теперь юноша понял, что перед ним стоял сам Сокол.

— Это я, Чеслав, — тихо ответил он.

— А-а, ты, парень, — уже спокойно сказал Сокол, а потом ворчливо добавил: — А я уж думал, что это к дочке какой-нибудь пустоголов повадился зубоскалить.

Несмотря на напряженность обстановки, в которой он находился, Чеслав невольно улыбнулся внезапно пришедшей на ум мысли. Учитывая, что Руда, дочка Сокола, не отличалась большой миловидностью, старик, кажется, беспокоился напрасно.

— Как ты меня распознал в ночи? — поразился Чеслав.

— Чуйка у старого охотника еще не притупилась, — пробурчал старик.

— Да ведь я тише зверя крался!

— Однако не для меня, — самодовольно заметил Сокол. — Ну, что торчишь, словно шишка посреди лба? Или думаешь, что одни мы по ночам не спим? Может, кому тоже чего приспичило? А огласка, что ты тут, ни тебе, ни мне не нужна. Входи в хижину! Дай-ка обопрусь о тебя.

Только теперь Чеслав заметил, что Сокол с трудом еще стоит на ногах и держится за стену. Он подставил наставнику свое плечо, и они вошли в избу.

Доведя старика до его ложа, Чеслав помог ему лечь и только тогда смог осмотреться. В углу он заприметил проснувшуюся Руду.

— Все бегаешь, ищешь, малец? Упрямый! С детства такой! — Кряхтя, но сдерживаясь, чтобы не застонать от беспокоившей его раны, Сокол поудобнее устраивался на своей постели. — Ну, говори, зачем ко мне прискакал? О подвигах своих рассказать хочешь? Аль за советом? Про что ведаю, с удовольствием поделюсь.

— Благодарствую… Не к тебе я нынче, Сокол. Хоть и рад видеть тебя в силе и здравии.

— Ну, это ты впереди ветра бежишь, парень. Я едва встать могу… — начал было Сокол, но вдруг уловил, о чем говорит ему Чеслав, и, замолчав, лишь после паузы с удивлением спросил: — А если не ко мне, то зачем в мою хибару пожаловал? Не пойму…

— Мне с твоей Рудой поговорить надо, — посмотрев в сторону Руды, ответил Чеслав.

— С Рудой?! Это о чем таком вам поговорить надо, леший вас покусай!? Уж не было ли чего худого меж вами? Руда?! — грозно рыкнул на дочь Сокол и тут же застонал, поскольку затронул свою рану.

Девушка от этого рыка сжалась в своем углу.

— Великими клянусь, и в помыслах не было, — испуганно пролепетала Руда и натянула на себя рядно.

— Не брани дочь, Сокол, нет ни в чем ее вины, — поспешил внести ясность Чеслав. — Мне лишь об одном деле у нее спросить надо.

Старик почесал свою неуемную шевелюру, затем поскреб пятерней бороду.

— Да я и не браню вовсе. Однако что за дело до девки у парня? Знамо ведь, как бывает… Оттого и интересуюсь со строгостью… — А потом смилостивился и уже более спокойно произнес: — Ну, надо, так спрашивай. — А сам приготовился внимательно слушать.

Чеслав подошел ближе к девушке. Он понимал, что присутствие старика — помеха в его деле. Но куда же его денешь?

— Я, Руда, о зелье тебя спросить хотел, — мягко обратился он к девушке. — Про то, что ты у Мары брала…

— Про какое такое зелье? — Косматая голова Сокола дернулась.

Девушка молчала.

— Помнишь? — Чеславу было жаль, что он не мог рассмотреть выражение ее глаз, — в жилище стоял полумрак.

— Не было того. Ничего не брала, — глухо ответила Руда.

— Мне Мара сама сказала, — не поверил Чеслав.

— Напутала она чего-то, — уже более уверенно и категорично ответила ему Руда. — Напутала… Старая она, какой с нее спрос?

— Руда! — то ли одернул, то ли пригрозил Сокол.

— Пойми, Руда, мне необходимо знать! — попытался уговорить ее Чеслав.

— Да если не брала, так про что ж знать? — Девушка оставалась непреклонной.

Чеслав понял, что ничего другого от нее не услышит. Обычно всегда послушная и покорная Руда сейчас была тверда и уверенно стояла на своем.

— Может, и правда запамятовала чего знахарка? — снова вмешался Сокол.

— Может, так оно и есть, спутала Мара, — смирился юноша.

— А что за зелье такое? И зачем тебе про него знать-то? — не унимался Сокол.

Было понятно, что Чеслав разжег любопытство наставника.

— По следу, по следу иду. Сам учил, — ответил ему Чеслав.

Он не стал рассказывать старику о зелье, так как это заняло бы у него много времени, а его-то у парня и не было.

Сокол заворочался на своей постели, охнул от боли, а когда Руда метнулась к нему, чтобы помочь лечь поудобнее, махнул на нее рукой, мол, отстань.

— Эх, леший всех забери! Как бы я хотел, парень, с тобой на поиски податься! А то совсем закис в своей берлоге из-за болячки.

— Мы еще с тобой побегаем, Сокол. Ты, главное, сил наберись, — приободрил его Чеслав, но думал уже о другом. — А я пойду. Мне этой ночью еще кое-кого повидать надо.

— Пусть берегут тебя Великие! — пожелал ему Сокол.

Нагнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку, Чеслав вышел из хижины.

«Неужели Мара могла ошибиться? Или Руда врет? Но зачем?! — Сделав несколько шагов, он остановился. — Вот и разберись в этих бабьих хитростях!»

За его спиной послышались тихие, но торопливые шаги. Обернувшись, он увидел Руду.

— Брала я то зелье… — едва слышно произнесла дочка Сокола.

— Зачем?

Девушка опасливо огляделась по сторонам, как будто их могли увидеть или услышать, а потом сообщила Чеславу свою великую тайну:

— Отца хотела напоить да пошептать ему, чтоб дома больше держался. А то носится по лесам, а ведь в летах уже… А мне боязно за него. Один он у меня остался.

— А отчего сразу не сказала? — спросил Чеслав, хотя и сам уже знал, каков будет ответ.

— Не хотела при отце. Он бы меня за такое с кашей съел! — испуганно заявила девушка.

«А таки съел бы!» — подумалось Чеславу. И он тут же решил: и правильно сделал бы, не должна баба влиять на волю мужика.

Но Руде он об этом не сказал, а спросил о другом:

— Монисто у тебя есть?

— Какое монисто? — удивилась девушка.

— Такое… из разноцветных камешков.

— Есть, — чистосердечно призналась она.

— А где оно?

— В избе. Принести?

Руда, пытаясь загладить свою вину, готова была сорваться за бусами.

— Да нет, не надо. — Чеслав уже понял, что сейчас она говорит правду. — Ты иди, почивай, а то Сокол подумает еще чего… про нас, — пошутил Чеслав. — И я пойду.

Повернувшись, юноша пошел прочь, и уже через мгновение их разделила темень.

— А зачем тебе монисто мое, Чеслав? — услышал он тихий голос Руды за спиной.

Но ее вопрос так и остался без ответа…

«Значит, Руда ни при чем. Ну, хоть здесь все понятно, — решил Чеслав и словно сбросил с себя часть груза. — Теперь остается выведать про зелье у Голубы».

Прокричала ночная птица. Перебегая от одного укрытия к другому, Чеслав крался к намеченной цели — своему дому. Неожиданно возле одной избы он услышал тихие голоса.

«Чье же это жилище? Кажется, Зимобора. Так и есть».

Чеслав подошел поближе. А вот и хриплый голос самого хозяина:

— Пошто не спишь, дочка?

— Душно в избе… — Чеслав распознал голос Зоряны.

— Так ли уж душно?

Подкравшись еще ближе и спрятавшись за овин, Чеслав смог рассмотреть в лунном свете сидящую возле избы девушку и Зимобора, который сел рядом с дочкой на бревно.

— Да и ты, батюшка, так храпишь, что сон от меня, как заяц, прочь бежит. — Зоряна прикрыла ладошкой рот, чтобы не рассмеяться.

— Дался тебе мой храп, — проворчал Зимобор. — Да и не из-за него вовсе, думаю я, маешься ты, девка.

— А отчего же?

Зимобор прокашлялся и качнулся на бревне.

— Мать сказывала, будто бабы болтают, что сохнешь ты по беглому сыну Велимира, Чеславу. Так ли это? — строго спросил Зимобор.

Не сразу ответила ему Зоряна.

— Мало ли, про что бабы судачат… Да разве к лицу девушке за парнем бегать? Ведь это срам! Да и кто нас, девок, спрашивает о желанном? — А потом, словно ее какая-то оса ужалила, с вызовом спросила: — А коли и так?

— Дура дерзкая! Вот ухвачу за косу да накручу на руку… — И Зимобор дернул дочь за волосы.

Да так, что Зоряна вскрикнула от боли.

— Надарила ваша мать одних девок на мою голову, — тяжело вздохнув, пробормотал Зимобор. — Нет бы хоть одного сына народить… Вот теперь и майся с вами, пустоголовыми. И поговорить толком не с кем…

Как ни желал того Зимобор, а у него отчего-то рождались одни дочери. Он и жену себе еще одну взял, но и от той тот же результат — девки. Полон дом. А Зимобор, как глава своего рода, ой как сына хотел!

— Ну ладно, не реви! Я ведь не со зла. Добра тебе только желаю. — Зимобор погладил дочь по голове.

— Так ведь больно. Ты, батюшка, сперва за косу оттаскаешь, а уж потом про добро вспомнишь.

— Ты мне поговори еще! Я и оттаскаю, я и пожалею. А кто тебя еще уму-разуму научит, дуреху? — опять миролюбиво заговорил Зимобор. — Пошто тебе теперь тот Чеслав? Они после смерти Велимира не в силе. Мы теперь сами той силой будем. Вот завтра встречусь с Колобором, чтоб поддержал меня на совете… — И, понизив голос, добавил: — И богов за то попросил. Тогда и о достойном муже для тебя подумать можно будет. Чтоб и нам, и роду нашему выгода от того была. Ай, как кстати ушел к предкам Велимир. — Зимобор хлопнул себя по колену.

— Да ведь не сам он, батюшка, ушел, а спровадили его туда. Уж тебе ли не знать про то? — осторожно напомнила отцу Зоряна.

— А про то сына его меньшого спросим, когда поймаем, — отрезал отец и сердито засопел.

— Да ведь не на Чеславе Велимирова кровь, — прозвучал в ночи тихий, но убежденный голос Зоряны.

— Молчи, дура! — грозно захрипел Зимобор, но тут же убавил гнев. — Не твоего ума забота, девка! Видать, Великим так угодно было. Каждому свой срок. И не нам про то ведать. Был Велимир, да в костер ушел… А нам дальше жить и про то думать надо. А ты иди лучше в дом да спать ложись, а то разбужу поутру ни свет ни заря и за водой погоню. Попробуй мне только сказать, что не выспалась! И про беглого злодея Чеслава забудь, как про прошлогодний снег. Уйми свою дурь!

Зоряна ничего не ответила отцу. Упрямо тряхнув косой, она пошла в дом. А в ночи снова раздался тяжелый вздох отца семейства, обремененного заботами и думами. Его грузное тело застыло на бревне.

Но вдруг Чеслав заметил, как Зимобор вскинул голову и насторожился. Что-то, скрытое в ночи, привлекло его внимание.

— Кто там прячется? Подь сюда! — громко окликнул Зимобор.

Сердце Чеслава так и обмерло. Как смог его заметить Зимобор? Ведь он вовсе не шевелился и даже едва дышал…

— Это я… Борислав.

Чеслав увидел, как от противоположной от него стороны овина отделилась фигура и не спеша двинулась к Зимобору.

— Ну, зачем пришел? — проворчал Зимобор, очевидно недовольный тем, что прервали его раздумья.

— Да так… пробегал мимо, — уклончиво ответил парень.

И даже самому глупому было бы понятно, что это не так.

— Ночью? Как же! — скептически произнес Зимобор и почесал брюхо. — Небось Зоряну хотел повидать? Э-ть, что пчелы на мед, а скорее трутни.

— Да разве что с твоего позволения, почтенный Зимобор.

Себялюбивому Зимобору слова парня, видно, пришлись по душе. Он хлопнул рукой по бревну рядом с собой, указывая Бориславу, чтобы тот сел. Что Борислав с охотой и сделал.

— Правильно. Ты держи мою сторону, парень. Возле меня достойное место займешь в общине. И долю от добычи и урожая бóльшую иметь будешь.

— Да разве ж я против? — Борислав даже слюну жадно сглотнул, услышав такие обещания. — Я же завсегда за твой интерес стоял.

— Дело за малым осталось — совет на мою сторону склонить… — Помолчав, Зимобор добавил: — Эх, если б ты на тех ловах, которые я устраивал, Чеслава не упустил, так уже вся община за меня горой стояла бы. Как же, убийцу Велимира изловили!

— Я ведь не нарочно, — пробубнил Борислав. — Ох и верткий он!

Чеслав даже усмехнулся от такой похвалы Борислава.

— Верткий! — передразнил Зимобор. — А ты что же, не верткий? Завтра к Колобору пойду, так ты со мной ступай, сопровождай. — Он тяжело поднялся с бревна. — Да, оружие возьми с собой.

— Знамо дело! — Борислав тоже встал, но уходить не спешил.

— Ну, чего ждешь? Зоряна спит уж давно. — Зимобор схватил Борислава за шею и, притянув его голову, проговорил ему в самое ухо: — Не про то сейчас думать надо, парень! Не про то!.. — Затем хрипло рассмеялся и, оттолкнув юношу от себя, поучительно добавил: — Сперва дело!

Развернувшись, Зимобор потопал в дом, на ходу повторяя себе под нос: «Сперва дело! Дело сперва!» Борислав же, проводив его взглядом, не спеша пошел прочь.

«Надо будет послушать, о чем с волхвом будет говорить толстопузый, — отметил про себя Чеслав. — Если, конечно, выберусь к утру из городища».

Чеслав решил пробраться в свою избу так, чтобы не потревожить ни Болеславу, ни Неждану, ни Ратибора. Он понимал, что стоит им проснуться, шума не избежать. Встревожатся, потом пока разберут в темноте, что это он, пока отойдут от радости, а после еще накинутся с расспросами — опасно. Жилища у них в городище стоят слишком тесно — друг возле дружки, до соседнего рукой подать. А ну как услышат шум?..

Нет, ему нужно добыть одну Голубу.

Чеслав бесшумно вошел в родное жилище. Здесь ему было все знакомо настолько, что он мог ориентироваться с закрытыми глазами. Прислушался: все спали.

— Здравствуй, хозяин! Чуешь, свой пришел, — прошептал он приветствие домовому и, нагнувшись, дотронулся рукой до пола.

Таким образом Чеслав хотел задобрить духа, чтоб не помешал ему в его задумке, а, наоборот, поспособствовал. Ведь известное дело: с домовым нужно быть почтительным и привечать его, тогда и он к тебе добр будет.

Чеслав все еще продолжал стоять у порога. Сколько себя помнил, он всегда выбегал из этого дома, не очень-то задумываясь, вернется ли сюда и как скоро. Его больше тянуло за порог, туда, где, как ему казалось, было гораздо интереснее, туда, где столько дел и забав молодецких ждали его… И вот теперь он и рад бы вернуться в это дорогое, почти священное для него место, где он появился на свет, где покинула этот свет его мать и где он сделал свой первый шаг. Жаль только, что сейчас он может прийти сюда только вот так, крадучись в ночи, словно злодей. И нет в этом доме отца…

Неожиданно во сне глухо вскрикнула Болеслава. Выждав, пока она успокоится, Чеслав, ловко лавируя между немногочисленным домашним добром, подошел к тому месту, где спала Голуба. Благо она всегда спала с краю. Склонившись над девушкой, он услышал ее ровное, безмятежное дыхание. Осторожно, словно юркая змея, его рука проскользнула под ее шеей. Ладонь тихо опустилась на губы. Вторая рука обхватила стан. Стараясь не делать резких движений, он поднял Голубу с ложа и понес к выходу. Чеслав нес девушку, словно ковш с водой, которую боялся расплескать. Она даже не проснулась…

Только после того, как он переступил порог дома, тело девушки внезапно дернулось и напряглось. Ладонь юноши крепче зажала ее рот, а руки усилили объятия. В ответ плененная попыталась высвободиться, но почти сразу прекратила свои попытки, то ли поняв их бесполезность, то ли покорно отдавшись на волю судьбе.

Отойдя подальше от дома, туда, где их не могли слышать, Чеслав опустил свою ношу на землю.

— Не пугайся и не шуми. Это я, Чеслав, — прошептал он Голубе в самое ухо.

Он хотел уже убрать руку с ее рта, но как только ослабил хватку, сразу почувствовал резкую боль. Девичьи зубы впились в его ладонь.

— Да что ж ты кусаешься, злыдня? — Он отдернул руку.

— А почто пугаешь так, глупень?! — услышал он сердитый голос Нежданы.

Чеслав даже онемел от неожиданности. Уж не колдовство ли какое? Или почудилось? Но перед ним и в самом деле была Неждана.

— Да как ты… там… оказалась? — У Чеслава даже появилось ощущение, что от внезапности подмены он заговорил не своим голосом.

— Спала… Ты же сам меня привел в этот дом.

— Но там же обычно спит… А где Голуба?.. — растерянно спросил он. Она назвала его глупцом, и именно так он сейчас себя и чувствовал.

— Так ты за Голубой пришел?! — холодно спросила девушка.

Он столько думал о Неждане, мечтал о встрече, столько раз представлял себе, как она состоится, и вот теперь сидел перед желанной пень пнем. «И отчего так бывает?»

— Тебя видеть хотел больше, чем кого другого… — Чеслав почувствовал, как пересохло в горле.

Несмотря на злость и раздражение, которые он у нее вызывал, Неждана должна была признать, что ей приятны были его слова. Но от этого она сердилась еще больше, только уже на себя.

— Что ж про Голубу спрашиваешь? — как можно равнодушнее произнесла девушка.

— Голубу? — Чеслав наконец вышел из забытья и вспомнил, зачем явился сюда. — Ее я хотел видеть лишь затем, чтобы помогла мне разгадать загадку одну… про зелье.

— Ой ли?

Чеславу неожиданно пришла мысль о том, что Неждана может быть полезной в его продвижении по следу. Ведь она тогда была здесь…

— Скажи, в ту ночь, когда убили моего отца, Голуба… никуда не отлучалась из дома?

— Тебе зачем знать про то?

— Надо!

Сказано это было с таким убеждением, что возымело действие на Неждану, и, немного подумав, она ответила:

— Дай-ка вспомню… Она в ту ночь на сеновал спать ушла. Сказала, что жарко ей в доме… — И, сама испугавшись своей догадки, растерянно произнесла: — Ты думаешь… что она могла… Но зачем?..

— Я и сам пока ничего понять не могу. — Помолчав, юноша добавил: — Не следовало мне говорить тебе про то… Чтоб беды на тебя не накликать…

— Я не из болтливых, — с достоинством ответила ему Неждана.

И как это у Кудряша получается нести всякий сор перед девками и не запинаться? Но ведь и он, Чеслав, никогда не робел перед женским полом, а даже наоборот, хотя и не был так словоохотлив, как друг. Но что же сейчас? Куда подевались все слова?

— Сильно испугалась… когда я нес тебя?

Неждана вздохнула, очевидно вспомнив свои ощущения в тот момент, когда проснулась в его руках.

— Сперва сильно, а потом подумала: я все равно пленница…

— Неужто я тебе совсем не глянусь? — тихо спросил ее Чеслав и затаил дыхание.

Девушка не ответила.

Чеслав с опаской наклонился к ней, каждую секунду ожидая яростного отпора, как это уже не раз было, и осторожно коснулся ее губ своими, горячими от желания… Но отпора не последовало. Неждана не ответила на его поцелуй, но и не оттолкнула. Осмелев, юноша попытался нежно обнять ее, но, не совладав со своей страстью, сжал в объятиях и попытался повалить на землю. И тут же получил острым кулачком под дых.

— Голуба с Ратибором на сеновале спят, — оттолкнув его, сказала Неждана и, поднявшись с земли, пошла к дому.

Восстановив дыхание после удара, Чеслав встал и, ругая себя за несдержанность, направился к сеновалу, туда, где должны были быть Ратибор с Голубой. Налетевший ночной ветер быстро остудил его кровь.

Очевидно, почуяв рядом своего хозяина, откуда-то из темноты заржал преданный конь.

«Эх, промчаться бы сейчас на нем! — с горечью подумал Чеслав. — Да не до того…»

И вдруг совсем рядом Чеслав почувствовал присутствие еще какого-то живого существа… Он сделал шаг, и заливистый собачий лай разорвал тишину. В их селении собак было немного, и они никогда не лаяли на своих, а тут вокруг Чеслава, кажется, собралась вся псовая стая. И каждый из псов старался излить на него свою злость.

«Наверное, от меня зверем несет! После волчицы не выветрилось…»

А от ворот стали уже раздаваться крики сторóжи, которую встревожил лай четвероногих помощников. И крики эти неумолимо приближались.

— Чужой! Чужой в городище! — неслось совсем уже рядом.

«Эх, дурило! Вот что значит хозяина городища не поприветствовал! И думал же об этом, думал. Видать, обиделся дух! Ну, теперь держись!» — пронеслось в голове Чеслава.

Он кинулся к спасительному лазу. Но и вся собачья свора бросилась за ним.

— Пошли прочь, шелудивые! — крикнул он псам.

Но только еще больше раззадорил собак. Он чувствовал, что самые наглые из них уже готовы были вцепиться в его ноги. Тогда Чеслав, вынув на ходу нож и резко развернувшись навстречу своре, с грозным рыком полоснул по оскалившейся темноте. В ответ раздался визг боли, а затем жалобный скулеж.

«Какого-то ранил! Будет знать!..» — подумал он, продолжив свой бег.

Но псы не отстали от него. Оглашая округу лаем, они бежали за ним, хотя и держались теперь на значительном расстоянии.

В трех десятках шагов от себя в лунном свете он увидел чей-то грозный силуэт с длинной жердью в руках.

— Загоняй его, ребята! — раздался крик с другой стороны.

Еще немного — и его схватят. Чеслав уже видел, как над его головой занесли жердь, и постарался прибавить в беге.

— Вот он, вот он!

— Загоня-я-яй!!!

— Рази его!

Крики и улюлюканье людей, лай и рычание собак — все это слилось в одну яростную стихию, готовую вот-вот настигнуть его и разорвать…

Сделав последний рывок, Чеслав опрометью нырнул в спасительный лаз в частоколе и оказался уже за пределами селения. Погоня за ним прекратилась…

Когда наступил день, Чеслав пробрался к капищу и теперь, затаившись под стеной хижины волхва, окруженной кустарником, слушал разговор собеседников. Ранее он видел, как Зимобор пришел в сопровождении Борислава, как встретил их помощник волхва Миролюб и проводил толстобрюхого к Колобору.

— Городищу вожак нужен, а люду — глава, — важно говорил Зимобор. — После того как Велимир отправился к предкам нашим, неспокойно и боязно стало вокруг селения. В Сокола стрельнули, в Леду Кривую метили. А нынче ночью новая напасть: сторонний в городище пробрался, хорошо, что собаки учуяли, не то быть еще какой беде… Люди роптать стали, что боги, мол, прогневались на нас. Им опора необходима и рука твердая, а еще больше голова разумная, которая бы о благе всей общины думала бы.

— Мудро и складно говоришь, Зимобор, — после довольно продолжительной паузы отозвался на слова гостя Колобор. — Хороший вожак — в любом стаде основа его выживания, а уж для нас, людей, и подавно.

Зимобор, очевидно, от волнения, часто засопел своим искривленным носом. Будучи молодым, он получил это увечье в драке.

— Вот я и пришел к тебе, служитель Великих, поговорить да посоветоваться про то, кому общину возглавить.

И опять не торопился поддержать разговор волхв. А от этого сопение гостя еще больше усилилось.

— Так ведь это общине и совету решать, кто достойный… Ты же знаешь, Зимобор, что соплеменники наши — люд свободолюбивый и за себя никому решать не дадут. Разве что Великим… — В голосе Колобора послышалась усмешка. — Под «головой разумной» себя небось имел в виду?

— Отчего же и нет? — надувшись от собственного самомнения и важности, пропыхтел гость. — Безголовым и неразумным меня никто не назовет. А уважения и поддержки в общине я поболе других имею.

— Так чего ж ты ко мне пришел?

Теперь уже не спешил с ответом Зимобор. Наконец он заговорил, тщательно подбирая слова:

— Община и совет свое слово скажут, но ведь… и Великие должны поддержку выказать, а то и… направить племя. И кому же, как не тебе, волхв, про то спросить богов наших? А может, и растолковать как следует их волю, — с нажимом добавил Зимобор.

На этот раз ответ последовал незамедлительно и просвистел грозно, словно стрела, пущенная в наглую цель.

— Уж не хочешь ли ты, Зимобор, свое желание алчное выдать за волю Великих?! — повысил голос Колобор.

Утратил мягкость и голос Зимобора:

— А разве то в моих силах? Да я бы не дерзнул и думать о таком святотатстве! Но ты молнии Перуновы глазами-то своими в меня не мечи, я подобру пришел. И тебе ведь не все одно должно быть, кто главой станет.

— Я приму решение совета и Великих.

— Ой ли?

За спиной Чеслава послышался шелест и недовольное сопение. Юноша резко повернулся и никого не увидел… Только опустив глаза к земле, он понял, что это еж недовольно пыхтел, наткнувшись в кустах на него. И по каким это делам колючий отправился в дневную пору?

Появление ежа на время отвлекло Чеслава от разговора в хижине, но, услышав знакомое имя, он опять сосредоточил на нем свое внимание.

— С Велимиром мы хоть и спорили порой — нрав у него был уж больно колюч да непокладист, — но волею Великих всегда к согласию приходили.

— Да ведь со мной скорее согласие найдешь, Колобор, — с жаром произнес толстобрюхий. — Уж в дарах ни тебе, ни Великим скупости не будет. Да и что Велимира поминать? Нет его среди нас. Сын кровный уже решил его участь здесь, на земле-матушке.

— Мшисто стелешь, Зимобор, да как бы на голых досках потом не спать, — резанул гостя волхв и, помолчав, многозначительно добавил: — А ведь смерть Велимира и другим на руку могла быть! И тебе вот…

— Уж не Сбыслав ли тут воду перед тобой мутил, волхв? — Было слышно, как Зимобор подскочил от волнения. И даже захрипел больше обычного. — Уж не его сторону решил взять? Так он от смерти Велимира тоже в выгоде может оказаться. Ох, темнишь ты, Колобор!

— Побойся гнева Великих, Зимобор, на их служителя напраслину возводить! — прикрикнул Колобор. — Между собой согласия ищ´ите! Да только смерть Велимира пока что загадкой так и остается…

— А ты бы, Колобор, спросил Великих про то, — не удержался, чтобы не уколоть волхва, Зимобор.

— Думаешь, не спрашивал?

— Ну и что? — с жадностью и одновременно с опаской спросил Зимобор.

— Молчание хранят Великие про ту смерть, — величественно произнес волхв.

— Значит, на наш суд, людской, оставили то, — с намеком сделал вывод Зимобор.

Внезапно раздался громкий крик Борислава:

— Вон он! Вон!

«Ну, рыжий лис, узрел-таки меня!» — встрепенулся Чеслав и приготовился дать деру.

Но тут же увидел, как Борислав с Миролюбом побежали почему-то в сторону капища. На их крики выскочили из хижины Колобор и Зимобор. Чеслав поглубже вжался в кусты.

— Чего это они? — скорее себя, чем волхва, спросил Зимобор.

— Видать, неспроста всполошились… — скорее себе, чем гостю, ответил Колобор.

Они дождались, пока поднявшие тревогу вернулись к хижине.

— Я его у самого капища приметил, — еще не успев подойти к ожидавшим, сообщил Борислав. — Он меж деревьями метался. — От бега парень тяжело дышал, а лицо его было пунцовым.

Следовавший за ним Миролюб тоже едва переводил дух.

— О ком это ты? — вскинул брови Колобор.

— Да мы его толком-то и не разглядели. Он от нас, как ветер, понесся. Испужался! Может, чужой, а может, кто из наших был. — Борислав утер пот со лба.

— Да с чего бы нашим красться? Разве что только, если это был… — Зимобор не договорил.

— Думаю, то чужак был, — тихо произнес обычно молчаливый Миролюб.

Эти слова заставили всех посмотреть сперва на Миролюба, а потом туда, где скрылся чужак.

Этот день не задался с самого утра. Первые выпущенные две стрелы не попали в цель и улетели туда, откуда их невозможно было достать, и только с третьей попытки Чеславу удалось подстрелить утку. Огонь, словно залегший на зиму в нору ленивый суслик, долго не хотел выходить из камня, когда юноша пытался высечь искру. А сухой мох и трава как назло не желали разгораться. Чеслав сотни раз с легкостью проделывал знакомые каждому мальчишке действия, но сегодня словно какой лесной дух взбесился и строил ему козни.

Злясь на самого себя за нерадивость, юноша почувствовал, как пока что непонятное, но не сулящее ничего хорошего беспокойство маленькой змейкой стало заползать в его душу. Ко всему прочему утка, которую он продержал на костре довольно продолжительное время, плохо прожарилась, и он, не в силах больше ждать, сгрыз ее полусырой.

Но на этом его утреннее невезение не закончилось. Отправившись на поиски чужака, Чеслав потратил полдня, но свежих следов так и не нашел. Он несколько раз спотыкался и падал, казалось бы, на ровном месте. А потом его неожиданно ужалила пчела. Ни с того, ни с сего налетела и ужалила. С чего бы это? Смутное чувство, что должно случиться что-то недоброе, все больше овладевало им.

Гонимый этим чувством, Чеслав пробрался к городищу и понял, что его предположения были небезосновательны. В поселении явно что-то случилось. Оно притихло и ощетинилось. У ворот он увидел явно увеличившуюся сторóжу, а вот женщин и детей и вовсе не было видно. Подойти ближе к частоколу и взобраться на дерево, чтобы разобраться в происходящем, Чеслав, учитывая ситуацию, счел неразумным. Да ему и не надо было видеть, он и так знал, каким бывает их городище, когда туда приходит беда. Потому что он сам был частью этого племени.

Как же узнать, что именно там случилось?

Чеслав почему-то решил, что это каким-то образом может быть связано с ним или с тем, разгадку чего он ищет. Спроси его кто-нибудь, откуда у него такое предчувствие, он и сам бы не смог ответить. Но ведь недаром же с самого утра Лес посылал ему свои знаки, указывая на приближение несчастья.

Страх за близких еще больше усиливал его беспокойство. Подобно жалу, которым наградила его сегодня шальная пчела, Чеслава мучил вопрос: «Что же произошло? Что?! У кого узнать?»

Решение этой сложности пришло неожиданно и сразу же показалось таким очевидным: Мара!

Старуха всегда была в курсе того, что происходило в городище. Оставалось только удивляться: откуда она все знает? Но знахарка умела хранить тайны. Теперь только бы застать ее…

Придя к ней, он тихо вошел в пещеру и, заметив Мару, остановился у входа.

Хозяйка каменного жилища сидела у костра спиной к нему, совершая, очевидно, какое-то действо, которое ему, непосвященному, было малопонятно. Чеслав не мог видеть ее лица, но тело знахарки размеренно покачивалось вперед-назад, словно от ощущаемого только ею ветра. Время от времени женщина бросала в огонь какие-то сухие травы, а то и щепотку какой-то пыли, отчего костер ярче вспыхивал и курился сизым дымом. Мара при этом бормотала слова, которые невозможно было разобрать, а потом, замерев и будто впав в оцепенение, ненадолго замолкала.

«Она совершает то, о чем в селении шепчутся, но толком не знают, и уж точно никто не мог бы сказать, правда ли это… Старуха говорит… Общается… Но с кем? Неужели с Великими? Или еще с кем-то неведомым? С кем же? Может, поэтому Колобор и ненавидит ее? А может, именно поэтому она и гонима?..» — Он как завороженный смотрел на старую знахарку, боясь потревожить и тем самым прервать ее занятие.

Но женщина, очевидно, почувствовав на себе столь пристальный взгляд, вдруг резко повернула голову в его сторону. В этот момент Чеслав был готов поклясться, что увидел в ее глазах молнии. Настоящие молнии! Но это длилось лишь миг. И уже в следующее мгновение юноша не мог бы сказать, видел ли он это на самом деле, или ему показалось и в глазах знахарки отразились лишь отблески пляшущего костра. А потом на него смотрели знакомые глаза Мары, только уж очень сердитые.

— Чего тебе? — зло и как-то скрипуче скорее выкрикнула, нежели спросила Мара.

Под впечатлением увиденного и от обжигающей его злости Чеслав даже не нашелся, что ответить.

— Язык отсох, парень? — не давала ему спуску хозяйка.

— Не отсох…

— Говори тогда, зачем пришел?

Да, наверное, не на шутку рассердил он старую отшельницу. Вон как вызверилась! Такой он ее еще не видел. Неужто только потому, что он заглянул в ее тайну? А то отчего же?!

— Я узнать пришел, что в городище стряслось?

Мара посмотрела на него долгим взглядом, в котором уже совершенно не было злости, а только усталость, говорящая о множестве прожитых ею лет. Затем она отвернулась и, уставившись на языки огня, как-то обессиленно произнесла:

— Голубу утром мертвой нашли…

«Вон какое эхо в этой пещере! Раньше никогда не замечал такого… Мара сказала, что… Голубу… Голубу?..»

К удивлению самого Чеслава, он ничего не почувствовал. Ни острой боли, ни волнения. Вот только почему-то слова, сказанные Марой, то как будто приближались к его ушам, то удалялись и, ударившись о каменные стены пещеры, снова возвращались к нему… А он, словно часть этой безучастной пещеры, не хотел принимать эти навязчивые звуки и осознавать их страшный смысл.

Голуба!.. Вот и ответ на все знаки… Она была… Была… Сколько он себя помнит, она всегда была рядом. С ней они росли, взрослели, с ней он впервые познал, что значит быть с женщиной… Она была его первой женщиной!.. Нет, он не испытывал к ней тех чувств и переживаний, как к Неждане, но она была частью его семьи, его жизни. И вот теперь ее нет…

— Кто ее? — после довольно продолжительной паузы выдохнул Чеслав.

— Никто не знает, — по-прежнему глядя на огонь, ответила Мара.

— А ты что скажешь? — Чеслав наконец-то сдвинулся с места и, подойдя к костру, сел напротив знахарки, чтобы видеть ее лицо.

Мара перевела взгляд с костра на гостя, и в ее глазах снова появился колючий холод.

— Мне откуда знать?

Но Чеслава это не смутило. Он хотел знать. Ему нужен был ответ.

— А те… с кем ты… говорила… не сказали? — тщательно подбирая слова, но очень твердо, словно вбивая колья в неподатливую землю, спросил, а вернее, потребовал Чеслав.

— О чем ты, парень? — Выцветшие, словно опаленные костром брови старухи прыгнули вверх, а глаза метнули молнии.

Такие это были молнии… И как это у нее получалось?

— Привиделось тебе чего-то… Бредила старуха, с прошлым своим говорила, а ты уж и вообразил.

Мара хотела встать, но Чеслав остановил ее, порывисто схватив ладонь знахарки обеими руками.

— Ты, Мара, младенцем меня первая на руках держала и знаешь не хуже близких. Я не угроза твоим тайнам. Поэтому прошу, скажи, что знаешь.

Чеслав, как когда-то в детстве, выпрашивая какое-то диковинное лакомство, стал гладить ее сухую и шершавую от времени руку.

Глаза старухи потеплели, лицо разгладилось от суровых складок, а на губах появилась снисходительная улыбка.

— Нечего мне тебе сказать. Было бы что, — ответила она и, видя в лице парня разочарование, уже без улыбки добавила: — И они молчат! Тебе самому придется искать ответы, Чеслав… Так они раньше говорили…

Они посидели какое-то время молча, каждый думая о своем, а может, и об одном и том же. Дым от костра ровной струйкой устремлялся вверх, туда, где в каменном своде была прореха, и дальше…

Мара вывела юношу из задумчивости, высвободив свою руку из его ладоней.

— Ох и путано все… Как же путано все, Мара! — со вздохом произнес Чеслав. — В лесу вот видишь след и знаешь, кому он принадлежит, а потому следуешь за добычей. А тут что ни след, то и загадка: чей он? Пока по одному идешь, с пятóк других с тропы сбивают. Один из следов-то как раз к Голубе и привел…

— Вот тебе и первый ответ, парень: девку неспроста сгубили, — цепко подхватила его размышления Мара. — Тот, кто отца твоего, Велимира, порешил, тот наверняка и Голубу… Видать, знала что-то покойная… А зверь, что рыщет по округе, почуял опасность. Вот и лютует… Путает след…

С утра следующего дня племя вознесло на костер тело Голубы. Еще одна душа, оторвавшись от утеса, отправилась в городище к предкам…

Чеслав, спрятавшись неподалеку — теперь ему постоянно приходилось прятаться! — с печалью наблюдал за ритуалом, установленным поколениями его народа так давно, что на вопрос «когда?» могли ответить только боги и утес, если бы он мог заговорить. Юноша видел, как взвился над каменным выступом, нависшим над рекой, огонь кострища. Слышал, как поплыли над речной гладью терзающие душу голоса плакальщиц.

Чеслав не видел Голубу мертвой, а потому и помнить будет живой…

Завершив ритуал, народ потянулся к городищу. Шли, почти не общаясь между собой. Второе подряд убийство, непонятно кем совершенное, словно придавило его соплеменников, накинув на них покров уныния и боязни. На тропе появились парни, и среди них друг его Кудряш. Но даже он, всегда такой говорливый, шел молча. Чеслав наблюдал, как рядом с прочими шла поддерживаемая Нежданой Болеслава. Обе были заплаканы. Чеславу очень хотелось, чтобы Неждана хотя бы на мгновение посмотрела в его сторону, но девушка шла с опущенной головой. О чем думала? Явно не о нем. Позади остальных брел Ратибор. Он ступал не по-молодецки тяжело, будто к его ногам привязали по камню. Широкие плечи его поникли, а лицо застыло, словно лед сковал его посреди лета.

«Вот кто мог бы поведать мне о Голубе, — подумалось Чеславу. — Эх, если бы кликнуть Ратибора можно было!..»

Как будто прочитав его мысли, Ратибор, понемногу отставая от других, незаметно сошел с тропы, ведущей в сторону городища, и направился в гущу леса. Чеслав поспешил на встречу с братом.

Они встретились у поваленной бурей березы. Какое-то время молча смотрели друг на друга, а потом все так же безмолвно обнялись. Чеслав, видя, как тяжело брату, готов был принять часть этой непосильной ноши на себя. Постояв, парни сели рядом на уже высохший от времени березовый ствол.

Только тогда Чеслав спросил:

— Тяжко?

На лице Ратибора не дрогнул ни один мускул.

— Минется.

Даже сейчас, наедине с братом, Ратибор не хотел показать, насколько болезненна его рана. И только необычная для него бледность, покрывшая лицо, предательски выдавала глубину его горя.

Помолчав, Ратибор неожиданно заговорил сам:

— Я в ту ночь сказал ей, что женой своей назову. У нее слезы накатили и хлынули что ручьи, так возрадовалась, горлица. Уж как она и ласкалась ко мне! — Печальная улыбка воспоминания слегка коснулась его губ. — Мне ведь она давно люба. Да и я ей был… Вот только отец… и слышать не хотел. Как ни просил его, чтобы взять мне Голубу за жену, ни в какую. Для блага племени другую мне прочил. А я уж сколько ни перечил, но волю его выполнить решил. Ух, как она убивалась от того, бедная, исстрадалась вся… Я ведь не сразу ее разглядел, а только когда ты с ней бывать стал, понял, что не все одно мне, злился. Да против отца негоже ведь идти, а то его воля была, чтобы она и с тобой…

Чеслав чувствовал, как кровь от досады на самого себя приливает к лицу и уши начинают гореть. Он и представить себе не мог, насколько была дорогá брату Голуба. Ратибор всегда был более сдержан и чувства свои выдавал редко, а Чеслав, как видно, не столь наблюдателен. Или ему так было удобно, потому как не понимал тогда, что пришло в его жизнь с появлением в ней Нежданы. Теперь он и представить себе не смог бы, чтобы делить с кем-либо ту, о ком так часто думает.

Ратибор же продолжал говорить ровно и почти бесстрастно:

— А как отца не стало, то и свобода нам вышла… И в ту ночь Голуба от счастья сразу решила к Светлой Ладе бежать, возблагодарить покровительницу. Верила, что та устроила быть нам вместе. Она ведь столько просила Великую! Я ее отговаривал, потому что опасно стало в округе. Сказал, что как мне из городища выходить дозволят, то и сходим вдвоем, поклонимся. А поутру проснулся, ее уж не было… Не утерпела Голуба… Там ее и нашли. На поляне у Светлой Лады… Ножом под самое сердце…

Ратибор глубоко вздохнул, заглушая горький стон, зародившийся в его груди. Пока брат говорил, Чеслав боялся шелохнуться, понимая, как тому нелегко. А Ратибор неожиданно продолжил:

— Это ведь Голуба зелья нам в кувшин с медом подсыпала. Она мне сама рассказала. Хотела, чтобы отец решение о моей суженой сменил. Как услыхала, что после твоего посвящения по селениям за невестой собираемся ехать, так и решилась. В доме побоялась, могли бы заметить, а тут мы на охоту собрались. Так она запомнила про то, в каком месте охотиться будем… А с тем зельем заговор совершить надо. Поутру, как светила ночные погаснут и роса траву окропит, в самое ухо опоенному зельем прошептать волю свою надо. И должен он эту волю принять как собственную. Вот Голуба и хотела Велимиру прошептать, чтобы он отдал ее мне в жены… Да только когда пришла на ту поляну, где заночевали мы, увидела, что из груди отца ножи торчат и бездыханен он. Ведомо, что испугалась, убежала…

Ратибор замолчал, переводя дыхание, а Чеслав подхватил его рассказ:

— Да так, что и монисто свое порвала… Я камешки нашел на поляне…

Ратибор в подтверждение закивал.

— Решила никому не говорить. Ведь узнай кто, что опоила нас зельем, да еще и главе рода волю свою навязать хотела, не поздоровилось бы. Из городища изгнать могли бы или того хуже. А тут еще и убийство…

— А как я ее про монисто спросил, с перепугу решила и у Зоряны бусы порвать, чтобы отвести от себя след. — Чеслав от волнения даже вскочил с бревна.

Он почувствовал, что такой неясный, запутанный до этого след теперь гораздо понятнее и идти по нему стало легче, что бежать по натоптанной тропе.

— Да я ведь главного тебе не сказал… — осадил брата Ратибор.

Чеслав снова сел рядом с братом.

— Голуба сказывала, что как от поляны бежала, то там еще кого-то приметила. За деревьями и кустами не рассмотрела. Да и сама не хотела, чтоб видели ее. Но там точно кто-то был. Потому неслась оттуда прочь так, что не помнит, как и в городище оказалась. Вот поэтому и пришел я сюда… Рассказать тебе… Знал, что будешь где-то рядом.

Но Чеславу уже было не до того, мысли бежали подобно воде, прорвавшей бобровую запруду.

— Значит, говоришь, кто-то был! Ну конечно, должен был быть… А как же! Кто-то же пролил отцовскую кровь! И если Голуба его не разглядела, то он ее наверняка разглядел. И порешил, поскольку не был уверен, видела она его или нет.

— Но это мог быть и чужак, — неожиданно прервал его тираду Ратибор. — В городище разное говорят. И про то, что такое лиходейство свой совершить не мог. Хотя и про другое болтают…

— Неужто на меня думают?

— Дурней хватает.

Чеслав от досады только закусил губу. Он предложил брату остаться с ним в лесу, но Ратибор счел, что разумнее вернуться в городище и продолжить поиски нелюдя там. Братья договорились встретиться через три дня, чтобы поделиться результатами своих поисков.