Как учитель и обещал, Гюнтера он принял сразу же в своей квартире, но долго с ним общаться не собирался. Впрочем, сам парень это понимал, потому что, не успев поздороваться, он задал главный для него вопрос:

— Учитель, я могу надеяться на вашу защиту?

Эстебана вопрос удивил.

— На какую защиту? От кого? От понтификов?

Гюнтер смотрел на него напряженно, ожидая ответа.

— Ты думаешь, что я полезу в твою свару с Росси, учитывая, что ты там натворил?

Что ж, ответ получен, значит, Гюнтеру придется выбираться из этой паршивой истории своими силами. Он коротко поклонился теперь уже бывшему учителю и намеревался покинуть гостиную, но сам испанец не собирался отпускать ученика так быстро.

— Верховный понтифик объявил тебя вне закона и теперь любой смертный сможет пристрелить тебя как паршивую собаку! — начал он медленно закипать, глядя на совершенно бесстрастное лицо Гюнтера, — Мало того, ты подставил всю нашу семью! Всю! И меня, и Кармен, и Хлою, и Вольфганга, и всех остальных!

Гюнтер отвернулся от учителя, не в силах смотреть ему в глаза.

А что он мог сказать? Все верно, он действительно их всех подставил. И сам до сих пор понять не мог, как это произошло? На каком моменте похищения он абсолютно потерял голову и…

То, что он творил с Линой в том доме, парень до сих пор вспоминал с холодным потом. Но он даже не помнил, с какого момента перестал выполнять задание понтифика и перешел к собственным потаенным желаниям?

Лину он хотел уже давно, еще когда повез ее к Раде. Именно тогда он попросил цыганку поставить на свою подругу, помимо оплаченного понтификом «Маячка», еще и «Покров». Так, на всякий случай, авось пригодится.

Вот и пригодилось.

Окончательно Гюнтер осознал свои желания после злополучного совета клана, когда пришел прощаться к девушке. Именно тогда, сидя у нее на кухне, видя ее нервозность по поводу будущих отношений с понтификом и слушая ее циничные рассуждения о бартерном обмене тела на покровительство, он понял, что девушка притягивает его как женщина намного сильнее всех предыдущих подруг и любовниц. И со временем эта тяга к ней стала превращаться в какую-то сумасшедшую манию.

Туман постепенно рассеивался в его голове, и парень начинал понимать, что же именно он натворил. И задавался лишь одним вопросом — почему вдруг девчонка, которую он столько времени считал младшей сестренкой, вдруг стала для него желанней крови? Ведь он никогда даже не задумывался о близости с ней.

Но, несмотря на то, что после изнасилования и избиения девушки тяга к ней стала ослабевать, она все равно никуда не уходила, заставляя Гюнтера добиваться владения Линой.

Эстебан грозно смотрел на ученика, пытаясь добиться от него ответа:

— Из-за чего ты подставил всю нашу семью? Из-за этой смертной сучки?! Я хочу узнать только одно: какого дьявола ты это сделал? Я тебе приказывал что? Аккуратно выкрасть девушку, усыпить и привезти в Будапешт. Какого дьявола ты начал измываться над ней?

— Гай мне приказал, — тихо ответил он учителю.

— Гай? — воскликнул Эстебан, — Ничего умнее не придумал?! Да он сам трясется над ней, едва ли не пылинки сдувает!

— Я тебе говорю, мне приказал Гай! — зло ответил ему Гюнтер, — Это была его идея — подвергнуть Лину опасности и выставить Марка недобросовестным опекуном, чтобы снять с нее инициал!

Эстебан опешил.

— И зачем это ему было нужно? Она же ткущая! Ткущая, ты это понимаешь? Даже заблокированная, она все равно остается со своим проклятым даром!

— Лина мое обещанное имущество! Инициал он обещал передать мне!

Обещанное имущество!? Черт возьми, парень так и не выкинул из головы эту дурацкую идею? Он заявлял пару раз Эстебану об этом, говорил, что верховный понтифик обещал отдать ему Лину, но учитель и думать не мог, что эта мысль так сведет Гюнтера с ума. И ведь тот молчал, когда сам Эстебан предложил Лине инициал. Почему, спрашивается? Или думал, что Эстебан станет ей опекуном лишь по ритуалу, а сам отдаст девчонку Гюнтеру?

— Я ждал Гая! — почти выкрикнул ученик, — Я должен был спрятать Лину, немного избить ее и дождаться Гая с новыми документами для выезда из страны! А она…когда начала вспоминать своего Марка… Я взбесился просто, у нее же он с губ не сходил! Марк, Марк, Марк!! Постоянно только он! И я сорвался! — по щекам Гюнтера ползли злые слезы, — Я сорвался! Она — мое обещанное имущество, но она постоянно звала только его!

Эстебан походил взад-вперед по гостиной.

Если глава клана пообещал ему Лину до того, как Марк поставил на нее свой инициал, то его затея могла и сработать. Но Ветрова — ткущая, ученик Эстебана не мог не понимать, что с ее защитой он не справится, недаром покровительство этим менталам решалось только среди высших.

Это привело Эстебана еще к одному факту, который следовало выяснить.

— С какой стати он вообще тебе приказал подобное?

Гюнтер вздохнул:

— Гай знал, что «Странное место» это был мой клуб, Летиция там была лишь управляющей. Понтифик пригрозил, что или я работаю на него, или он отдает меня Дитриху.

Эстебан аж сел на диван от таких откровений.

— Ты владел наркопритоном?! — он схватился за голову.

— Зато это было денежное дело! — огрызнулся парень, — Знал бы ты, какие я доходы с получал с него!

Вся ругань, которую наставник собирался обрушить на ученика, куда-то пропала. Если всплывет, что Гюнтер еще и в этом повинен, то лелеемая надежда Эстебана выбраться из этой трясины с минимальными потерями в лице Гюнтера, потонет как небезызвестный «Титаник», громко и с музыкой.

Эстебан коротко вздохнул. Делать нечего, оставался единственный вариант, который мог спасти не его пропащего ученика, но всех остальных. Совершенным преступлением Гюнтер повесил на себя табличку смертника, но семью еще можно было спасти.

— Я изгоняю тебя из семьи, — глухо проговорил учитель, — Хлоя сегодня же разошлет эту информацию по всем кланам. Ты больше не будешь считаться Гюнтером из семьи Ривейра, ты сам по себе!

Он указал бывшему ученику на дверь:

— Пошел вон!

Парень оторопело взглянул на учителя и, ничего не говоря, вышел из квартиры.

Гюнтер где-то внутри предполагал такой исход событий, но искренне его боялся. Изгнание из семьи означало теперь, что он стал Бродяжником, вампиром, которого никто не защищает, ни собственный учитель, которого теперь у него нет, ни семья, ни закон. Теперь Гюнтер превратился в бездомное отребье, в преступника, и если учитель не выдаст его местонахождение, то в беглого преступника.

Что ж, теперь он сам по себе. Ничего, выживет, сможет!

Главное теперь — вернуть себе свое имущество, а с ее талантом он, может быть, всех еще и на колени поставит!

…

Полторы недели до выписки для Лины прошли как в тумане. Она делала все, что ей говорили, принимала вовремя лекарства, гуляла по часу по территории больницы. Но все отметили, что девушка стала как привидение. Она больше не улыбалась, не отвечала на обращенные к ней вопросы или делала это невпопад, почти перестала реагировать на окружающих, к тому же из-за пережитого у нее пропал аппетит, и она заметно похудела. Психиатр Лины очень тревожно на это смотрел и долго спорил за закрытыми дверями с лечащим врачом, о том, что ее рано выписывать. Но слово понтифика решило все, он приказал. Если по состоянию здоровья девушка готова к выписке, значит — надо выписывать, а все остальное лучше всего вылечится дома, в родных стенах. В итоге, психиатр, скрепя сердце, согласился, что домашняя уютная привычная обстановка пойдет девушке на пользу, а забота близких поможет ей быстрее прийти в себя. Правда, оговорил, что будет ежедневно приезжать к пациентке и проводить с ней сеанс терапии. Никто не был против.

Поэтому следующим утром девушка была одета в платье и усажена в лимузин. Лина, как могла, сердечно поблагодарила врачей за помощь в выздоровлении и проявленную к ней заботу, даже немного оживилась и улыбалась почти как раньше.

Лечащий врач победно глянул на психиатра, мол, вот, видите, какой она стала, когда речь зашла о доме. Но тот лишь нахмурил брови и недовольно покачал головой. Не верил он в такие метаморфозы.

Впрочем, Лина сама уже более-менее пришла в себя. Она решила, что будет вежлива и предупредительна с правителем клана, ведь, как ни крути, именно ему она должна быть благодарна за спасение своей жизни.

Высший искал ее, поил своей кровью, да и потом, пока угроза для ее жизни не миновала, понтифик не отходил от ее постели ни на секунду.

Она не имеет права требовать большего.

Не имеет права быть неблагодарной.

И не имеет права предъявлять к нему претензии насчет ушедших чувств.

Марк и так сделал для нее слишком много.

В особняке Лину встречала целая делегация. Софи обняла девушку с такой силой, что она забеспокоилась насчет своих заживших ребер. Жак, не переставая, сетовал, что понтифик запретил ему ехать в больницу и готовить для госпожи, поэтому госпожа похудела как фотомодель, которых он терпеть не может. Филипп с Милой, садовник с неизвестным до сих пор Лине именем, Владимир Петрович, хоть и встретивший девушку самым первым из домочадцев, приехав за ней на лимузине, но давший волю эмоциям только в гостиной…

Ее встречали с радостью, облегчением, что все обошлось, и затаенной жалостью. Пережить то, что довелось ей, никому не хотелось.

Лина всем отвечала с радостью, ей было приятно и несколько неловко от проявления теплых чувств. Но, хоть она и была радостная весь день и почти такой же оживленной, как раньше, Марк не мог не замечать, что Лина притворяется. Он видел ее неестественное оживление с грустными глазами, как она моментально прекращала улыбаться, когда думала, что осталась одна.

Лина им не верила. Никому из них. Ни их радостным лицам, ни сочувствующим взглядам, ни окружившей ее заботе. Во всех она видела лишь двуличность и лицемерие, ей так и слышались злорадные шепотки за спиной, косые взгляды в ее сторону.

На ночь Лина заперла дверь своей спальни изнутри.

…

Он сможет, он сможет, он сможет.

Макс повторял эти слова как мантру, пока смешивал раствор в нужной пропорции, пока наполнял шприц, пока искал подходящее место для укрытия оружия.

Он сможет.

Главное, сразу потом сбежать из дома, чтобы не нашли по горячим следам. О том, куда бежать, парень заранее договорился с Глебом, тот дал ему адрес, где Макса будут ожидать адепты и маг. Инициал должны снять сразу, потому что поиск по инициалу — самое верное средство.

Поэтому Макс должен постараться. От его скорости будет зависеть все.

В последние дни, когда случилась эта неприятная история с любовницей его брата, Гай почти не приходил к Максу в спальню, оставаясь ночевать у себя и с утра рано уезжая обратно в резиденцию. То ли так переживал за брата, то ли…

Не важно, это было не важно.

Макса не волновало, кем или чем была любовница брата для самого Гая.

Главное для него — справиться с собственной задачей.

Гая Макс знал очень давно, впервые столкнувшись с ним в девятилетнем возрасте.

Ту встречу он никогда не забывал, нежно лелея ее в памяти.

Во второй раз они повстречались, когда понтифик прогуливался от скуки по задворкам любимого города. Макс сам вышел ему навстречу и предложил себя в обмен на несколько купюр. Гаю парнишка понравился своей бесшабашной храбростью и вместо пары денежных банкнот за ночь позвал наглеца к себе в дом. Тот не отказался.

Любил ли он понтифика? Ненавидел ли?

Макс не задумывался.

Он лишь искренне считал, что понтифик ему обязан, и с удовольствием принимал от него чувства и подарки.

Кроме последнего. Становится вампиром Макс не собирался!

Что ж, если все получится, он сможет отнести на кладбище цветы и сообщить родным, что он все сделал правильно.

Если у него все получится.

Главные приготовления он уже сделал.

Надо лишь дождаться, когда Гай соскучится по своему малышу и придет к нему ночью.

И тогда он сможет.

…

Михаил получил инструкции непосредственно от Глеба. Как только вампирский ублюдок прибежит на нужный адрес, сразу же его схватить и связать, чтобы он никаким органом не мог пошевелить. Максимиллиан, инициал и убийца понтифика, будет замечательной приманкой для второго правителя. А убив его, Ордену уже ничего не будет стоить разобраться со всем кланом.

Главное ведь — лишить стаю вожака. В данном случае двух вожаков.

…

Июнь оказался на редкость холодным летним месяцем. Едва ли не каждый день шли дожди, то просто морось в течении дня, то ливень на пару часов. Пасмурное небо прорезалось редкими лучами солнца лишь иногда, показывая в рваных лоскутах синее небо, которое потом снова затягивалось облаками.

Мила ненавидела дождь. Не любила, когда сверху падали холодные капли, когда серое небо буквально давило своей депрессивностью. Не любила плохую погоду вообще.

Вот и сейчас, время почти восемь вечера, а из-за туч кажется, что все десять. Она только что поругалась с Филиппом по телефону и рассерженная шла в сторону метро от бабушкиного дома. Вера Павловна уже пару недель как выписалась из больницы, и, хоть была бодра и весела, как и раньше, все же врачи советовали Миле беречь бабулю и почаще навещать ее. Девушка хотела даже переехать к ней от Филиппа, но бабушка запретила. С ним Миле будет лучше, чем со старухой, которая одной ногой уже в могиле.

Фил был категорически против поздних визитов Милы к бабушке. Сам он из резиденции почти не вылезал. Понтифик требовал от помощника постоянного присутствия рядом с собой, занимаясь поисками преступника Гюнтера и ведя боевые действия с Орденом.

Сегодня Филипп в который раз ей высказал свое недовольство в очень жесткой форме, буквально приказав сидеть дома и не вылезать на улицу ни под каким предлогом. Но как не вылезать? А сессия? Экзамены? Бабушка, в конце концов? Да и мать надо бы проведать, как она там одна поживает! Мила просто не могла позволить себе сидеть дома.

Девушка повернула за угол. Ну вот, еще пара проулков, затем под вон ту арку и она выйдет к станции метро. А там и до дома Фила недалеко.

Мила усмехнулась, вспоминая их ссору. Парень ведет себя, как будто они давно женаты: этого нельзя, туда не ходи, сиди дома и жди меня. А ведь они еще даже вместе не спали. Так, всего лишь пара поцелуев да объятий на балконе. Фил по-прежнему, хоть Мила и согласилась стать его любовницей, вел себя с ней очень сдержанно. Девушка поневоле вспомнила Алину и ее короткий рассказ об отношениях с понтификом. Вот уж на чьем месте Мила точно не захотела бы быть! Как-то мало приятного, когда влюбленный в тебя мужчина жестко указывает тебе, что спать ты будешь отныне с ним. А если он ей не нравится? А если она любит другого?

Хотя, бедняжка Лина сейчас не в том состоянии, чтобы раздумывать о таких вещах. Мила поежилась как от холода. Она хотела навестить знакомую в больнице, но понтифик категорически запретил. Он не хотел, чтобы Лина сейчас встречалась с людьми, виновными, пусть и косвенно, в ее похищении. И дал Филу понять, что вообще против общения его девушки со своим инициалом.

За размышлениями Мила не заметила, что за ней уже некоторое время кто-то тихо идет. Недалеко, всего в десятке шагов позади. Она немного постояла на повороте, как будто вспоминая, куда дальше, и только хотела сделать шаг, как вдруг ее рот накрыла чья-то ладонь, другой рукой девушку втащили в темный угол между домами и в ухо прошелестел едва слышный голос:

— Молчи!

Девушка обмерла от ужаса. Какой тут молчать, вообще бы как говорить вспомнить!

Промелькнула чья-то тень. Темный силуэт крадучись прошел мимо того места, где стояла девушка с неизвестным спасителем? маньяком? Оглянулся, ища кого-то, и двинулся дальше легкой, скользящей походкой.

— Кричать не будешь? — спросил все тот же голос на ухо.

Мила замотала головой.

— Смотри, я сейчас отпущу тебя, но если хоть пискнешь — сам шею сверну, все ясно?

Девушка замотала головой теперь по-другому, уже подтверждая понятность услышанного. Собственно, а что такого неясного? Ее сейчас отпустят, а там, главное, быстро бежать к народу и только по освещенной улице!

Рука медленно освободила ее рот, вторая — талию. Девушка только хотела рвануть отсюда хоть в каком-нибудь направлении, как перед ней мгновенно выросла мужская фигура неожиданного спасителя или маньяка.

— Если ты сейчас побежишь, то он догонит тебя в два счета! — все так же тихо предупредил ее все-таки спаситель.

— А вы… вы…? — она могла вспомнить лишь это местоимение, больше ничего от ужаса ей в голову не приходило.

— Меня можешь не боятся, я не причиню тебе вреда.

Мужчина специально сделал шаг вперед и вышел на свет. Высокий, мощный, темноволосый.

— Я провожу. Тебе далеко ехать?

Мила судорожно сглотнула и кивнула головой.

— Мне бы до метро.

— Нет, он может следить и там, я провожу до дома. Можешь звать меня Дитрихом.

…

Лина про себя повторила, все ли взяла. Документы, некоторые личные вещи, без которых первое время она никак не сможет. Все уложилось в небольшую сумку. Значит, меньше шансов, что кто-то обратит внимание, что она выносит из дома. Деньги, одежду, драгоценности, все, что дарил ей понтифик, девушка оставляла тут. Ей это не нужно, да и не ее, в итоге, эти вещи.

Она взяла в руки конверт, открыла, проверила — там ли письмо. Там. Сложенный вчетверо лист бумаги с коротким, но подробным объяснением, что она делает и почему.

«Надеюсь, Марк поймет».

Оглядела еще раз комнату, подняла с пола сумку и вышла в коридор. Прошла в спальню понтифика, ту самую, где они еще так недавно вместе спали, дурачились и занимались любовью, положила на одеяло конверт, прижала подушкой, чтобы не слетел на пол.

Пора!

…

Поздно вечером вампир устало вошел в дом. Вымотался.

В последние три дня, как девушку привезли из больницы, Марк постоянно загружал себя работой, лишь бы не думать об Алине, не трогать ее, не касаться. Это было так тяжело, знать, что она рядом, рукой протяни, но дотронутся и обнять нельзя. Нельзя прижать к себе, вдохнуть запах ее волос и пообещать, что все будет хорошо, что они вместе и значит cо всем справятся.

Но психиатр особенно подчеркнул, что это должно стать первым шагом с ее стороны.

Врач ежедневно навещал девушку после обеда и проводил с ней часовые беседы в кабинете. Но Марк очень сомневался, что они ведут хоть к какому-то положительному результату. Лина продолжала шарахаться от него и запирала на ночь дверь своей спальни. Понтифик, разумеется, не собирался насильно заставлять девушку ложиться с собой и замок на двери был ему очень неприятен. Как будто сама она ему больше не доверяла, как будто считала, что и он способен на такую же мерзость, как Гюнтер. Это было очень обидно, но Марк был вынужден с этим мириться, чтобы не навредить девушке еще сильнее своей яростью по поводу ее недоверия.

Ради Лины он готов ждать.

Заодно он решил обратиться за помощью к эмпату. Любимая сама не справлялась с произошедшей трагедией, а методы психиатра не давали никакого толка. Поэтому Марк решил действовать более жестко и с помощью чтеца эмоций вытащить девушку из ее перманентного состояния. Пусть она плачет, бесится, пусть в ярости бьет посуду и хоть весь дом разгромит, главное, чтобы хоть как-то эмоционально отреагировала на случившееся. Пока этого не произойдет — Лина не выберется.

Дом его встретил какой-то странной тишиной. До злополучного происшествия Алина всегда зажигала свет в гостиной, чтобы показать, что она ждет его возвращения, но после выхода из больницы девушка практически все время проводила в своей спальне, сидя в темноте у окна. Сегодня первый этаж был опять погружен во тьму.

Марк вошел в дом и сам зажег свет. Все как обычно, но липкое неприятное ощущение его не покидало. Что-то случилось нехорошее. Понтифик мысленно усмехнулся — неужели заразился от Лины ее талантом?

Ему навстречу вышла Софи.

— Господин! — она слегка поклонилась.

Горничная была бледная как смерть и едва заметно дрожала. От страха, мгновенно понял высший.

«Что-то с Алиной?», пронзила его мысль, и он бросился наверх, в ее комнату. Там было пусто. Все вещи на своих местах, все в порядке, но где девушка?

— Софи, — крикнул он, быстро слетая по лестнице. — Где она?

Софи еще раз поклонилась.

— Мы не знаем, господин, — еле слышно проговорила горничная, — Госпожа ушла еще днем, до ужина.

— Куда она ушла? Как выпустили? Я же приказывал глаз не спускать с нее!

— Мы не знаем!

— Где Рустам? Лука?

Сразу же по возвращению из больницы Марк приставил Лине телохранителей.

— Госпожа как-то проскользнула мимо них, они ищут ее. Лука звонил час назад, сказал, что ее видели садящейся в такси, он проверяет.

— Ей кто-то звонил? Кто-то приезжал к ней сегодня?

— Нет, господин.

Ничего не понятно. Куда она могла уйти?

Марк развернулся и поднялся к себе в спальню, набирая по дороге ее номер, особо не надеясь на ответ. Абонент временно недоступен, видимо отключила телефон. На кровати, слегка прижатый подушкой, лежал белый конверт. Понтифик несколько мгновений смотрел на него, но затем взял его в руки и открыл. В конверте лежал исписанный лист бумаги. Почерк он узнал сразу же.

«Марк,

прости, что я поступаю так трусливо, но мне на самом деле было бы очень страшно услышать это от тебя лично, глаза в глаза.

Я ухожу.

Думаю, что ты вздохнешь с облегчением. Надо было еще в больнице поговорить и обсудить произошедшее.

Я понимаю тебя, поверь.

Я правда понимаю, что после произошедшего ты мной брезгуешь. Ведь я теперь грязная и использованная, как уличная шлюха, и тебе прикасаться ко мне неприятно. К тому же, ты правитель клана, нехорошо будет, если твою женщину можно вот так разложить…»

На бумаге было расплывчатое пятно, видимо, Лина не выдержала, пока писала это, и заплакала.

«… Клан не примет лидера, с чьим инициалом можно так позабавится. Поэтому я не хочу ставить тебя перед подобным выбором. Это того не стоит, Марк. Рядом с тобой должна быть другая, красивая, сильная, которая смогла бы сама себя защитить в подобной ситуации.

Я оставляю все, что ты мне покупал — одежду, драгоценности, все твои подарки.

Инициал попробую снять сама, чтобы тебе лишний раз со мной не встречаться.

Поверь, я была счастлива с тобой.

Алина.»