Офицеры-герои 12-го года, пройдя русским маршем по Европе и заняв Париж, попутно познакомились с таким новейшим европейским веяньем, как национализм. И они обращаются к отечественной истории, в поисках опоры, в поисках альтернативы слишком откровенной неправде наличного существования. То есть, с момента своего зарождения, буквально, русский национализм становится идеологией борьбы за исконную Правду. И одновременно апеллирует к русским демократическим традициям.
Да, все они, разумеется, были масонами. Однако, далеко не все тайные общества проникнуты духом интернационализма и прогрессизма. Достаточно вспомнить хотя бы те ариософские структуры, которые породили Национал-Социалистическую Рабочую партию Германии.
Заседания одного из первых протодекабристских обществ — «Священной артели» — начинались с удара «вечевого колокола». Новгородская республика была для его членов образцом и ориентиром.
«Общество соединенных славян» ратовало за создание конфедерации братских народов. Мощный союз славянских государств должен был, по их мысли, стать решающей силой в Европе.
А программа Павла Пестеля и вовсе называлась «Русская Правда». Вполне «фашистская», надо сказать, программа. Членов царской семьи предполагалось поголовно ликвидировать. То есть, выступление декабристов можно считать очередной, на этот раз неудавшейся попыткой цареубийства.
В случае же успеха, Пестель предлагал учредить жестко унитарную республику. В которой все инородцы подлежали бы русификации и христианизации. Их исконные земли он намеревался заселить русскими колонистами.
Движение декабристов во многом было продолжением перманентной «дворянской революции», которая началась вскоре после смерти Петра. С каждым новым переворотом некогда тотально служилое сословие обретало все больше свобод. Однако политических прав оно так и не получило. Монархи всероссийские предпочитали откупаться от шляхетства все большим ужесточением крепостного права. Задаривали преторинцев рабами, лишь бы те не потребовали в качестве оплаты за услуги реального, интституализированного участия в управлении страной.
Подобных проектов было предостаточно. Но все они благополучно клались под сукно. И помещичьи массы вполне удовлетворялись забавами с крепостными девками. Представительный орган им был без надобности.
Лидер сторонников реформ в первые годы правления Александра I граф Петр Строганов так характеризовал поместное дворянство: «это сословие самое невежественное, самое ничтожное и в отношении к своему духу, самое тупое».
Но декабристы-националисты были авангардом своего класса. И понимали, что когда большая часть народа в рабстве у меньшей, страна, фактически, живет в состоянии «холодной» гражданской войны. Понимали они и то, что самодержцы не решатся освободить крестьян. Что они заложники системы, которую создали и не рискнут «обездолить» тупые помещичьи массы, поскольку именно их и считают главной опорой трона. Не понимали они одного и главного — значения Веры. Что без нее не будет Правды. Что без нее и рабы, даже получив вольную, останутся рабами.
В освобождении от «гнета царизма», нуждается еще и Церковь. Власть обер- прокуроров над Святейшим Синодом — позор не меньший, чем порки мужиков на конюшне. Национализм декабристов был слишком импортный, слишком, опять же масонский. Они не только были «страшно далеки от народа», как мудро заметил Ульянов- Ленин, но и своему родному классу были не слишком близки.
Тем не менее, их выступление глубоко потрясло Николая I. И сыграло в судьбе самодержавия роковую роль. Монарх сделал из 14 декабря и вскрывшегося в ходе следствия разветвленного заговора, удручающий вывод — дворянство тотально ненадежно.
Лучшие его представители — потенциальные цареубийцы, а прочие лояльны лишь до тех пор пока им гарантировано сытое безделье за счет эксплуатации рабов.
И начинает формировать ту систему, каковую мы, строго говоря, имеем и сейчас. Власть в ней живет сама по себе, никому не доверяя и боясь проявлений инициативы любого класса и сословия. Единственная ее опора — бюрократия. То есть, новая служилая каста, лишенная корней и связей в обществе, зависимая только от «верховного главнокомандующего». Характерно, что Николай прямо говорил, что немцам доверяет куда больше, чем русским. Поскольку те служат не России, а императору лично.
Функции контроля над социальными процессами и пресечения нежелательных поползновений отдаются, созданному Николаем Третьему отделению Его Императорского Величества канцелярии. Сотрудникам ФСБ стоило бы отмечать не только дату создания ЧК, но и этого органа. Они наследники по прямой обоих учреждений.
Тогда же в николаевскую эпоху рождаются два мировоззрения, противостояние которых становится фронтом интеллектуальной гражданской на многие поколения вплоть до наших дней. Первые ратуют за заимствование готовых политических форм из Европы. Вторые — за созидание своих, на основе русских традиций. Славянофилы обнаруживают единственный и безальтернативный путь национального спасения — путь синтеза Веры и Правды.
В этой идейной борьбе Николай выбирает третью позицию — «держать и не пущать» и тех, и других. Так Самодержавие выбирает самоубийство.
Весьма символично, что в российском обществе ходили упорные слухи, что и сам Николай покончил с собой. Якобы, потрясенный катастрофическим исходом Крымской войны, он осознал, что его «бюрократическая» монархия — система абсолютно неконкуренто-, да в конечном счете, и нежизнеспособная.
Это чувствовал, конечно, не только ее создатель, но и ее враги. И стремились эту систему поскорее добить.
На Сенатской площади декабристом Каховским был застрелен генерал-губернатор Северной Столицы Милорадович. Так начался век террора. Век подмены понятий.
Те, кто во имя «правды» убивали губернаторов (эсеры поставили этот процесс на поток), утратили изначальный смысл бунта. Однако, принося на алтарь грядущего «всеобщего благоденствия» все новые жертвы, они иной раз, как будто стряхивали с себя марево и откуда-то из самых донных глубин их «потерянных душ» начинал мерцать своими золотыми куполами Китеж-град.