Ленин был гениальным политиком. Более того, самым гениальным в прошлом (таком богатом на ярких диктаторов) веке. Потому что он задал глобальную повестку не на год, не на два, а натурально, на столетие. Все, что в нем политического происходило, так или иначе, имело причиной его Революцию. Либо как развитие ее, либо, как реакция против оной.

А Николай II — святой. Это очевидно для любого, кто возьмет на себя труд познакомиться с хроникой последних месяцев его земного Пути. При этом, политиком он был откровенно слабым, что из святости вовсе не вытекает. Александр Невский, например, и святой, и политик, при этом, был блестящий. Причем, он очень «по ленински» не останавливался перед акциями, которые с формально моральной точки зрения не выдерживают никакой критики.

Он, к примеру, привел на Русь рать монгольскую, дабы пресечь несвоевременную антиордынскую активность собственного брата. Потому что татары не покушались на главное — на Веру Православную. А величие политика как раз именно в этом и состоит — в умении отделять главное от второстепенного.

Для Ильича главным была власть. Что для политика абсолютно нормально. Поскольку политиком в нормальной ситуации называется тот, кто борется за власть как таковую. Ну и с помощью ее реализует свои личные представления о прекрасном.

Это только в РФ политиками именуют тех, кто с помощью власти стремится удовлетворить неуемную свою тягу к наживе. Но это, не более чем ставшая традиционной в постперестроечную эпоху путаница в терминах. На самом деде, они зарвавшиеся барыги, и больше ничего.

При всем, при этом, Ильич, безусловно, был духовным дебилом, человеком в этом смысле, явно недоразвитым. Культурно он весь был из материалистического XIX века. То есть являлся, очевидно, отсталым и темным. В связи с чем и испытывал лютую ненависть к Вере.

Осознание большинством истинности вот этой формулы: «Николай — святой человек, а Ленин — великий политик», на самом деле, одно из главных условий прекращения Русской Гражданской. Первый — образец осознания своего Пути и бестрепетного следования по нему. Второй — непревзойденный мастер отделять второстепенное от главного.

Что такое, вообще, «ленинизм»? Это есть последовательный тактический цинизм, при сохранении в неизменности идейного ядра, даже, пожалуй, заряда..

Все, что для соратников Ильича становилось предметом моральных терзаний и очередным «камнем преткновения», он перешагивал, почти не задумываясь, и тормозил только для того, чтобы за волосы утащить с за собой «в светлое будущее» сомневающихся.

Пока есть шанс раздуть тлеющие угли революции 1905 года, он против Думы и клеймит ее, как орудие самодержавия, напрочь отрицая возможность участия в ней депутатов социал-демократов. Но когда Столыпин железной рукой ликвидирует последние очаги бунта и начинает проводить в жизнь свою политику «обуржуазивания» крестьянства, Ильич резко меняет тактику. В такой ситуации можно и должно идти в Думу, чтобы использовать ее трибуну для антиправительственной агитации.

Но при этом, когда, участники Лондонского съезда РСДРП голосовали за прекращение терактов и экспроприаций, поскольку, мол, в ситуации, спада революционной активности, они вырождались в бандитизм, он занимает особую позицию.

Историк Георгий Вернадский пишет: «По воспоминаниям Троцкого, во время голосования «на крики с мест: А Ленин? А Ленин?» — он загадочно усмехался». А усмехался он потому, что имел собственный взгляд на экспроприации, от которого не собирался отказываться».

И вернувшись из Лондона в Финляндию, он совместно со Сталиным и Красиным разрабатывает план экспроприации в Тифлисе весьма серьезной суммы. Его реализует «бандит чести» Камо. Он и его подельники бомбами, полученными от Ильича, забросали «инкассаторскую» карету. Итог: несколько солдат убито, добыча — 341 тысяча руб.

В ходе Первой Мировой он последовательный пораженец. Не задумываясь, использует «немецкие деньги». И готов любой ценой заключить самый «похабный мир» после Революции, поскольку «необходимо додушить буржуазию, а для этого нам необходимо, чтобы у нас были свободны обе руки».

При этом, он готов использовать на первых порах эсеровскую земельную программу, чтобы уже через какие-то недели перейти в наступление на крестьян. В ходе Гражданской вступает в союз с Махно, а в Красной армии, при этом, использует военспецов аристократов.

Когда ставка на мировую революцию оказывается бита, он переходит к строительству социализма «в одной отдельно взятой». А, истребив антибольшевистских повстанцев, откликается на их требования введением НЭПа.

Эта беспримерная гибкость «вождя пролетариата» породила соблазн, имя которому «национал-большевизм». Позже он стал мощным еретическим учением, на фундаменте которого Сталин возвел свою Империю…