Пролог
Автор иллюстрации Ирина Василенко
Благородная леди не должна использовать проснувшуюся магию для мелких подлостей и нервировать окружающих. Благородной леди не полагается ругаться, как продажной девице, по-мужски скакать верхом и хамить старшему в роду. Благородная леди не имеет права ненавидеть брата и при этом смотреть на него так, как не полагается смотреть на братьев.И уж точно благородной леди не нужно сбегать из дома, притворяться ведьмой по найму и пытаться укрыться от политических интриг и собственных чувств.Только… к гоблину правила!
Пролог
Автор иллюстрации Ирина Василенко
– Приёмную? – не-сестра перевела взгляд на меня. – Приёмную?
– Вирке, давай обсудим это дома.
– Приёмную?!!! Я хочу, чтобы ты немедленно рассказал мне, почему нашу мать назвали приёмной!
Я беспомощно растрепал уже переставшую быть аккуратной причёску. Спутанные волосы сразу рассыпались по плечам, полезли в лицо, словно решёткой пытались удержать слова.
– Потому что ты не моя сестра, Вирке.
Я заговорил. Рассказывал честно, без утайки, выплёскивал всё, что так долго мечтал и не мог сказать. Объяснялся, просил прощения, требовал покорности и умолял смириться…
– Это всё? – Вирке ровно глубоко дышала, слушая, перебирала пальцами взлохмаченные пряди. То и дело попадались особо упрямые колтуны, и она с силой вырывала их, даже не морщась.
– Это всё, что мне известно.
– И мы вроде как связаны судьбой, как гоблинова истинная пара из дешёвых романов?
Я погладил её ладонь, успокаивая. Улыбнулся как можно более ободряюще, будто сам не боялся происходящего до дрожи:
– Мне нравится, как это звучит.
Она вырвала руку:
– Неа. Нет. Не-е-е-ет! Катитесь вы! Со своими судьбами, предназначениями и извращёнными фантазиями.
Она вскочила, и я поднялся вместе с ней. Прикоснулся к мягкой, невероятно шелковистой и притягательной щеке:
– Всё хорошо, Вирке! Всё хорошо! Я тоже не верил. Но есть доказательства, книги, свидетельства…
– Доказательства чего? Того, что ты имеешь право меня трахнуть? Знаешь, на чём я вертела ваши извращенские свидетельства?!
– Извращенские? Вирке, мы даже не родня!
– Не смей приближаться ко мне!
– Ви-и-и-рке…
– Руки убери! Не трогай, сказала!
– Вирке!
Сколько же времени я мечтал об этом? Просыпался ночами, звал её, хотя прекрасно знал, что сам, спасаясь от соблазна, отправил любимую как можно дальше.
Когда лордом Ноктис де Сол стал я, ничто больше не сдерживало ужасное, постыдное желание. Я не только получил моральное право, когда отец рассказал правду, но ещё и получил власть, возможность заставить, принудить желанную женщину, когда он умер.
Смог бы я сдержаться? Не знаю. Старался, насколько хватало сил. Но как долго мучающийся от жажды усидит рядом с фонтаном, не прикасаясь к переливающейся негой шёлковой глади? Особенно если он никогда не отличался терпением.
Я заставил эту гоблинову девку заткнуться единственным возможным способом. Слишком долго мучился сам, и теперь терзал её: царапал, кусал губы, впитывал каждый вдох и хрип. Я должен был доказать ей… показать, как сильно… как много она значит для меня. Больше, чем сестра. Больше, чем кто бы то ни был! И разве я сумел бы подобрать слова? Нет. Но я целовал её. Целовал так, как ни одну из баб, с которыми пытался выгнать образ леди Ноктис де Сол из головы. Целовал сильно, больно, бесчеловечно.
И она ответила мне.
Глава 1. Маленькие семейные радости
Может, я никогда и не была хорошим человеком. Может, до сих пор не исправилась. Ну ладно, запишите меня в стервы! Не так уж это важно. Заботилась о себе. Что в этом плохого? Думать о всеобщем благе и подставлять шею под меч не желала. Да и зачем? Окститесь, времена героев давно прошли! А у меня лишь имелось достаточно сил и власти для того, чтобы не притворяться тем, кем не являюсь. Когда-то имелось…
А всё, как водится, началось с мелочей и сумасшедшего лета.
– Ну так что, госпожа? Подсобите? Заплотим!
Виллан в который раз смущённо утёр текущий нос рукавом, только сильнее размазывая по лицу пыль. Я брезгливо поморщилась и не стала удерживать лошадь, когда та переступила поближе к зелёной поросли и подальше от земледельца. Брать деньги из рук этого вонючего мужика? Не так уж я стеснена в средствах. Отрицательно качнула головой и завернула Скотину. Вообще-то лошадь звалась вполне пристойно. Но как, я, разумеется, не помнила, величая болезную то Живностью, то Сволочью, то Немочью. Та отвечала мне взаимностью и с похвальным упрямством старалась сбросить. Собственно, потому каждый раз перед прогулкой я и велела взнуздывать упрямицу, хотя в стойле ждало по меньшей мере пять куда менее смахивающих на меня характером кобыл: кто кого?
– Помилуйте, госпожа! На вас одна надёжа! – мужик терпеливо дождался, пока мы с Тварью выясним, кто из нас главнее, и напомнил о себе ещё раз.
– Обратитесь к кому-то менее… гм… щепетильному.
Нет, я не ханжа. По крайней мере, не настолько, чтобы отказаться от золота (или что там у них: серебро? плесневелая медь?). Просто оказалась не в настроении. На дворе лето, жара несусветная, под безумно дорогим, но столь же жарким дорожным платьем совершенно не по-дамски стекают струи пота. Ну не помрёт же тот ребёнок, в конце концов, от простуды?! А если дело совсем худо, не застеснялись бы, пришли к брату в замок. Сентиментальный дурачок выслал бы лекаря, а то и сам помчался смотреть больного. Хотя я, конечно, справлюсь быстрее и лучше. Угораздило же попасться на глаза заботливому папаше!
Сопливый мужик ухватился за стремя, чем жутко меня разозлил. Я стряхнула деревенщину. С трудом удержалась, чтобы не наподдать ногой.
– Уж третьи сутки как хворает! Жалко дитёнка, махонький же совсем! На вас одна надежда, что хочете отдам, хучь последнюю рубаху!
Вот рубахи точно не надо: провонявшая, застиранная чуть ли не до дыр и совершенно не в моём вкусе. Из таких грязных рук и деньги противны. Хотя это смотря сколько денег и смотря в какой ситуации. Как любая избалованная леди, я прекрасно понимала: хочешь оставаться столь же избалованной, предлагают монеты – бери.
– Я бы была вам очень признательна, если бы вы прекратили слюнявить мой сапог.
– Так возьмётесь? – боязливо уточнил мужик, на всякий случай, не выпуская с таким трудом захваченной ноги.
– Ничего не обещаю.
Я, рисуясь, тряхнула волосами, наслаждаясь их ежевичным блеском (якобы натуральным), и с отвращением обнаружила, что оборванец пялится с открытым ртом. Фу. Не для таких «красавцев» я днями натиралась мазями и лосьонами! Я ещё раз демонстративно поправила причёску. Скотина неспешно зашагала вдоль кромки поля, одобрительно приподнимая хвост.
– Эм… Госпожа, – так и стал столбом, остолоп. Будто без него не знала, что хороша! – Дом-то мой в той стороне…
Я молча развернула лошадь.
В замок я возвращалась торопливо, рысью. Не терпелось смыть дорожную пыль и, в первую очередь, грязь халупы, в которой довелось работать. Ещё бы это маленькое чудовище не заболело! Пыль не вытирали никак не меньше недели, а из окон постоянно сквозило. Вылечить чихающий комок не составило труда. Зельям меня никто не учил, так что, делая вид, что понимаю, что творю, я просто влила в ребёнка часть своей силы. Голова, конечно, кружилась жутко, зато какой эффект! В качестве платы, как злобная ведьма из сказок, я потребовала услугу. Любую. Будь то кусок сыра или отрубленная рука знатного дворянина. Не нуждалась я, разумеется, ни в том, ни в другом, но надо же поддерживать с таким трудом созданный образ? Хотя чего уж? Окажись образ достаточно выразительным, за помощью ко мне вовсе не решились бы обратиться. Но ещё не вечер.
Сразу за воротами подскочил сообразительный конюх, принял поводья. Я похлопала Тварь по шее (Тварь попыталась куснуть в ответ и, не успев, мстительно испортила воздух) и вытерла ладонь об услужливо протянутое полотенце. Хоть кому-то в этом доме муштра пошла на пользу. А то в конец распустились.
Быстрым шагом пересекла двор, игнорируя приветственные поклоны. Виделись. Взбежала по ступеням, путаясь в шлейфе пенулы, стянула прямо через голову опостылевшую, но, чего греха таить, красивую тряпку. Богиня, до чего же хорошо! Когда выезжала поутру из дома, туман холодом лизал ступни, оставлял на обуви ледяные капли. Пара часов – и что я вижу? Солнце печёт, на небе ни облачка, воды с собой, ясное дело нет… Благодарная семейка предлагала, конечно, и перекусить и отхлебнуть сидра – недостойного леди напитка, но такого ароматного и свежего… Как дыхание ветра! Я отказалась, чтобы не решили, что со мной можно по-свойски. Пришлось неуклюже, неумело лезть в покосившийся старый колодец на краю селения, изварзаться мхом и перепугаться огромной бородавчатой жабы. Зато гордость не пострадала! Вроде бы…
– Эда! Эделина, гоблин бы тебя утащил! – служанка выскочила из кухни, смущённо прикрывая рот. – Если узнаю, что ты снова воруешь мою сахарную смесь, руки оторву!
Румянец покрыл круглую физиономию, Эделина захихикала, показывая заляпанные сахаром зубы.
– Сколько раз говорить тебе, бестолочь, это не для еды!
Эда привычно увернулась от подзатыльника:
– Госпожа Вирке, ну кто ж такую ересь делает! Сахар на срамные места мазать – это ж лучше сразу в отхожую яму кинуть!
Маленькой пухленькой девчушке многое дозволялось. Куда больше, чем кому другому, ей спускалось с рук. Вёрткая, шустрая, любопытная, она везде успевала сунуть нос и постоянно по нему получала, но ничуть не смущалась. Наверное, за это мы и ценили говорливую рохлю. Но сегодня я шутить не в настроении.
– Набери ванну. И не мельтеши – раздражаешь.
Я кинула дорожное платье на пол, за ним последовали сапоги, чулки, ещё не дойдя до комнаты, заборола шнуровку корсета, освободилась и от него, с наслаждением потянулась. Если кто-то и наблюдал из-за угла, показаться он побоялся. И правильно сделал.
Эда, как водится, проявила чудеса расторопности. Всегда её ценила за умение сориентироваться. Не успела я расчесать превратившиеся в воронье гнездо волосы (зато красиво развевались при галопе!), ванну уже наполнили. Семь лет воспитанниц школы заставляли каждодневно мыться. Долго, нудно и тщательно. Я ненавидела крохотную деревянную бадью, которую прежде всего полагалось самостоятельно наполнить. Но стоило вернуться домой, как начала скучать по привычной процедуре. Благо, бегать с вёдрами больше не приходилось, да и само действо становилось куда более приятным, если ни до ни после не нужно утруждать себя работой.
– Простите, госпожа, нагреть воду никак не успевали. Я решила, вам поскорей надо…
Я вопросительно приподняла бровь и Эделина поняла, что ляпнула, смутилась, замямлила.
Я сжалилась:
– Правильно решила. Сама справлюсь.
Я направилась к ванне, старательно повиливая попой. Отличной попой, что уж. Если бы тогда я могла похвастать не только ею, но и чем-то более весомым, цены бы мне не было.
Бедная девочка в очередной раз запунцовела и отвела глаза. Ради благодарного зрителя я размяла шею и провела пальцами по обнажённой ноге.
– Не смущайся. Это всего лишь женское тело. У тебя такое же.
– Ну-у-у-у… «Такое же»! Скажете тоже! – завистливо протянула Эда. – Вы вон какая красивая!
– Разумеется, – я благосклонно приняла лесть. По крайней мере, от вертихвостки-служанки она казалась искренней.
– И кожа какая гладкая, и волосы густые…
– Не перебарщивай. Передай на кухне, чтобы ужин подавали внизу. Хочу увидеться с братом. И можешь идти.
– А помочь как же?
– Эделина, я вполне в силах помыться самостоятельно. Не то что бы мне мешало чужое преклонение, но восторги пора поумерить.
Эда прыснула, довольная, что сладкие речи развлекли госпожу, бегом побежала на кухню. Ох, не досчитается кухарка сегодня ещё одного кулька сахара.
Я коснулась ладонью поверхности воды, стараясь, чтобы та не слишком зарябила.
– Incendium.
Над бадьёй поднялся ароматный пар – полевые травы защекотали ноздри. То есть, я, конечно, и так из полей вернулась, но когда в дополнение к запахам идёт мошкара и пыль, удовольствие сильно притупляется. Любить природу из уютной комнаты куда как проще.
***
Стук в дверь всегда невовремя. В этот раз меня оторвали от работы. Хорошо, не от развлечений. Я хмуро посмотрел на поставленную кляксу, понял, что письмо подобного вида оскорбит короля, даже если дорисовать к пятну лучики и превратить в солнышко. Скомкал пергамент.
– Войдите.
В щель просунулась пухленькая физиономия, а следом за ней такое же туловище. Эделина старательно присела в неуклюжем реверансе.
– Господин Белен, вы просили доложить, когда сестрица ваша вернётся. Так она того…
Я откинулся в кресле, бесстыже рассматривая служанку, чем смутил девушку окончательно.
– Того… Сидит. Лежит, то есть. Ну…
– Понял, – я поднялся, прервав поток бессмыслицы.
– Госпожа хотела поужинать…
– Вот и отлично. Я сам ей отнесу ужин. Спасибо, Эда.
– Она с вами…
– Тем лучше.
Я открыл дверь перед Эделиной, намекая на окончание аудиенции. Та выскочила, как ошпаренная, прислонилась к закрывшейся двери и отчётливо прошептала «какой мужчина!».
Ужин для Вирке всё равно одно название. Как обычно, посидит с невозмутимым лицом над тарелкой и сжуёт листик салата. Яблока вполне хватит. На выходе я чуть не сбил с ног так и замершую Эделину.
– Я вся ваша! – пролепетала она мне вслед. Ох уж эти женщины!
Как всякий вежливый мужчина, я постучался. Два раза. Поскольку тактичность проигнорировали, посчитал себя в праве зайти в комнату сестры. В конце-то концов, мы росли вместе. Чего я там не видел?
– Гоблин тебя разорви, Вирке! Прикройся!
Кажется, с тех времён, когда мы вместе росли, кое-что успело измениться…
– Какого … ты ко мне вламываешься?
– А какого … ты не отвечаешь?! Откуда мне знать, может, ты тут повесилась с горя!
– С горя, что у меня брат – придурок?
– Или от того, что твои телеса уже весь замок успел рассмотреть и больше показывать некому!
– Я не стесняюсь своего тела!
– Зато я его стесняюсь!
Вирке подчёркнуто неспешно вылезла из воды и прошла мимо меня за халатиком. Халатик, разумеется, мало что скрывал. И она это прекрасно знала.
– Вирке, будь, пожалуйста, серьёзнее.
– Я сама серьёзность, – сестра присела на край кровати и закинула ногу на ногу. Халатик распахнулся сильнее. Я в ужасе отвернулся, стараясь не думать, что сделал это медленнее, чем следовало.
– Я хотел обсудить с тобой…
– Да-да?
– Твоё неподобающее поведение!
– Не подобающее чему?
– Не подобающее знатной молодой женщине! Вирке, веди себя прилично!
Сестра развела руками, как можно сильнее при этом оголяя грудь:
– А что же такого неприличного я себе позволяю?
О-о-о! Этот список у меня давно готов:
– Для начала, уходишь, когда тебе вздумается, никого не предупредив и не сказав, куда.
– Именно так я и делаю, – серьёзно подтвердила она.
– Разгуливаешь по замку голышом, смущая слуг и провоцируя дурацкие сплетни.
– По-моему, слуги вполне довольны и ничуть не смущены, но да, так я делаю тоже.
– Ни во что не ставишь собственного брата, на минуточку, хозяина дома и прилегающих территорий.
– С тем, что ни во что не ставлю, пожалуй, соглашусь. А вот про хозяина – вопрос спорный.
– Я старший. Меня объявили наследником.
– Милый мой, мы близнецы. А тот факт, что ты пролез между мамкиных ног на пару минут раньше меня, не делает тебя лучше. Во всяком случае, сильнее точно не делает.
Вирке, рисуясь, шепнула заклинание, воспламенила ладонь и запустила в меня парой огненных шариков. Я схлопнул их, зашипев от боли – горячие, поганцы.
– Вместо магии мне досталось множество других талантов.
– Например, трахать служанок? Это у тебя от папочки.
Я возмущённо развернулся и тут же снова уставился в стену: Вирке бесстыже разлеглась на кровати, всячески демонстрируя пренебрежение к моему присутствию.
– Я бы сказал, производить на окружающих хорошее впечатление. И не вызывать у людей желание провалиться сквозь землю, когда вхожу в комнату. И ещё неплохо могу отстегать плетью, если кто-то ведёт себя, как маленькая поганка!
– Это тебе Эделина сказала?
– Заткнись, Вирке.
– И не подумаю, Белен.
– Если продолжишь вести себя, как базарная баба, при дворе тебе точно места не найдётся, – я притворно жалостливо вздохнул, – а я только получил приглашение от короля на приём…
Вирке вскочила с кровати, захлопала в ладоши:
– Божечки! Приём! У самого Вальдинга! Какое счастье! Какая честь! – замерла и посмотрела на меня, как на полного идиота. – Это вот так мне полагалось скакать от восторга, потому что наш старичок соизволил устроить очередной кастинг фавориток?
Я глубоко вздохнул, напоминая себе, что очень люблю сестру, что у неё тяжёлый период и что спрятать труп всё равно некуда. Как можно спокойнее выдохнул.
– Ты можешь называть его как угодно. Но мне нужен повод попасть во дворец и поговорить с адекватными людьми на важные темы. А ты – мой неадекватный повод это сделать. Так что, ты идёшь. Это не обсуждается.
– Или ты запрёшь меня в комнате и лишишь сладкого?
– Или я буду сопровождать тебя постоянно, всеми силами нервировать и не давать колдовать.
Я вышел, изо всех сил постаравшись не хлопнуть дверью. Не уверен, что получилось. Отряхнул камзол от остатков раздавленного яблока.
Гоблиновы бабы!
***
Гоблиновы мужики!
Самовлюблённый…
Я скинула с прикроватного столика вазу.
Наглый…
Бокал с прохладным белым вином, принесённый смекалистой Эделиной, последовал за ней.
Эгоистичный…
Я повертела в руках переливающуюся благородным светом скляночку с мазью, делающей кожу рук мягкой, как лепесток розы. Стоила она немалых денег и досталась по не слишком приятной дружбе с крайне общительной особой. И оказалась действительно хороша.
Осторожно поставила крем на место и запустила вместо него в стену вытянутый бутылёк с ароматной водой. Тот, печально звякнув, рассыпался блестящей россыпью будущих трат на новые духи.
По-мужски втянув носом воздух, я с силой плюхнулась на кровать, задрала ноги и оперла их о лакированный столбик чёрного дерева.
Он считает меня глупой девкой! В самом деле. Спустя столько лет, столько скандалов и разбитой посуды брат всё ещё делает вид, что он здесь хозяин, а я – заноза в его величественной заднице!
Хотя я, собственно, всячески старалась ею быть.
– Я испоганю твою жизнь, – пропела я данное когда-то обещание. О, он быстро узнает, что я это сказала: слуги доносили Белену обо всём. Они обожали строгого, но справедливого хозяина, боготворили его. И с радостью стучали на его взбалмошную сестрицу.
Нужно запить. Я протянула руку за вином и досадливо наморщилась: лужица из разбитого бокала темнела в другой стороне комнаты. Значит, ужин. Нечего голодать из-за очередной ссоры с нашим любимым доброжелательным господином. А вот испортить аппетит ему – всегда пожалуйста.
Шкаф ломился. Я, разумеется, в глаза не видела половину тряпок, доставшихся в наследство от почивших мамок, бабок и тёток, что не мешало мне требовать новые и утверждать, что Белен держит меня в чёрном теле. Из вредности, наверное, а вовсе не из-за попыток заполнить дыру в сердце, образовавшуюся после нашего разлада, как говорили некоторые!
Я дёрнула на себя резные дверцы, гулко стукнувшие о стену и оставившие пару новых царапин. Из чёрного зева выглянуло Великолепие: туалеты цветные, тёмные, украшенные богатой вышивкой и драгоценными камнями, достойные королевы, и скромные по виду, безмерно удобные и, разумеется, немыслимо дорогие… Но я искала что-то особенное. Нельзя же явиться к брату неподготовленной. Ему, бедняге, и так весь вечер читать мне нотации и убеждать в важности торговых и деловых отношений. Пусть хоть на что-то приятное посмотрит.
Вот оно!
Любимое платье: «Вирке, не смей выходить в этом за порог!». Я с наслаждением вытащила наряд из невесомой ткани, совершенно ничего не прикрывающий сзади и практически ничего спереди. Уродливый шрам некрасиво делил спину пополам, но за годы я научилась не обращать на него внимания.
Покойная матушка не решилась бы в таком даже детей с мужем лепить. Всё-таки собственный портной – не роскошь, а необходимость.
Он сидел за огромным тисовым столом в гордом одиночестве. Длинные ряды стульев пустовали и утопали во мраке, а перед ним, как всегда, ворох бумажек, нетронутая тарелка с мясом и огромный бокал красного вина. Хмурил брови, потирал переносицу, когда что-то не сходилось, и нетерпеливо постукивал указательным пальцем по дереву. Таким я его запомнила в тот роковой вечер. Таким он остался спустя семь лет.
Я замерла в дверях, не решаясь ступить в круг света от огромного, на четыре дюжины свечей, канделябра. Пока Белен меня не видел, он словно дышал свободнее. Наверное, потому и избавился тогда от нерадивой сестрицы. Одному ему и правда легче.
Пора разрушить эту несуразную идиллию.
– Кх-кх, – я облокотилась о колонну, невзначай выставив ногу в высокий разрез.
Белен, конечно же, сначала нашёл ногу. Обследовал взглядом бедро, запутался в декольте (это ты ещё спину не видел!) и остановился на подбородке.
– Ты не одета, – буркнул он и вернулся к бумагам. – Сходи накинь что-нибудь. Я подожду.
Я устроилась напротив, опустив подбородок на сцепленные пальцы:
– Решил позаботиться о моей фигуре и придержать ужин?
– Просто не ожидал, что ты явишься, – брат, не поднимая глаз, нащупал и звякнул в маленький серебряный колокольчик.
– Но распорядился накрыть на двоих, – подметила я расторопных поварят, лётом принесших уже готовое блюдо – любимых перепелов в зелёном соусе.
– Не терял надежды.
– А это ты зря, – я яростно воткнула вилку в неподвижное тельце на тарелке.
Белен отложил перо и откинулся на мягкую спинку стула хозяина дома:
– Вирке, чего ты от меня хочешь?
Я протянула руку к терпкому сухому вину брата, сделала большой глоток, хотя ненавижу красное, и оставила возле себя.
– Для начала – извинений.
– Хорошо, – легко согласился новый владелец замка Ноктис де Сол. – Вирке, я прошу прощения за то, что заботился о твоём будущем, за то, что хотел дать тебе образование, которого ты достойна, за то, что отправил тебя в школу, где могли оценить твои таланты…
– Карсе Игнис – тюрьма, а не школа. Ты знал, куда ссылаешь меня.
– Не преувеличивай! Это самая обычная школа. Такая же, как все другие. Ты не первая прошла через неё.
– Я просила тебя, Белен, – я припала на руки, почти вытягиваясь поперёк столешницы к ненавистному, но так похожему на моё, лицу. – Я умоляла. Я готова была на всё, чтобы ты не делал этого.
На мгновение он закусил губу, словно пожалел об упущенном шансе, но вновь заупрямился:
– Я заботился о тебе!
– Ты выгнал меня из дома!
– Я хотел дать тебе достойное будущее!
– Ты хотел избавиться от меня, чтобы никто не отрицал твоё право наследия!
– Замок и так мой.
– Потому что у тебя между ног болтается фитюлька?
– И поэтому тоже, – знакомо ухмыльнулся брат, – а ещё потому, что так сказано в завещании, которое ты не соизволила прочесть. Вирке, я не выгонял тебя. Я заботился о тебе. Мне очень жаль, что родители умерли, но отец был идиотом, что не отдал тебя в Карсе Игнис сразу. И, раз уж он не додумался, это пришлось сделать мне.
Успокоиться. Не сжимать до хруста вилку. Неспешно, как учили ещё в детстве, отрезать крохотный кусочек птицы и жевать так долго, словно это не мясо, а подошва. После высказанного, кстати, на вкус оно ощущалось именно так.
– А ты не думал предупредить меня? – негромко поинтересовалась я, когда, не чувствуя никакого удовольствия, проглотила первый кусок и начала медленно разрезать волокно второго, представляя, что это чьё-то горло. Чьё-то очень конкретное горло.
– О чём? – Белен хлопал ресницами и делал такие искренние большие глаза, что я начинала понимать, почему среди служанок иной раз случались настоящие драки за право постелить ему постель и, возможно, задержаться в покоях до утра.
– О том, что я – ведьма и могу случайно разнести по камушку зал во время вручения дипломов, например.
Белен не торопился. Отчеркнул ногтем какую-то особо значимую строчку в письме, переложил его в отдельную стопку для неприятной корреспонденции, быстро пробежался глазами по следующему, скомкал и протянул к осторожному пламени свечи. Я не выдержала:
– Ignis! – растопила маленький огненный комочек между большим и указательным пальцами, швырнула в обречённую бумагу. Та вспыхнула и рассыпалась седыми хлопьями.
Брат сдул остатки пепла и наконец ответил:
– Но никто же не умер.
– Только покалечены и перепуганы. И некоторые ещё не переставая икают, – последнее я припомнила с особым блаженством.
– Всё, что я делаю, я делаю ради тебя. Даже если сейчас так не кажется, – брат говорил так жарко, так искренне, что, казалось, я действительно могла ему поверить. Но перед глазами услужливо всплывали искажённые злобой лица товарок, злые шутки и издевательства, которые приходилось сносить. О которых никто и никогда не должен узнать. О которых я бы сама с радостью забыла. Нет, я не прощу его за это. Я уже давно не испуганная умоляющая о милости девочка, которую он изгнал из Ноктис де Сол.
Я сделала ещё один глоток из чужого бокала и отправила его в путь до противоположного края стола. Брат поймал его в последний момент, прихлопнув ладонью и в свою очередь отпил.
– Разумеется, – сухо согласилась я.
– Мы вернёмся к этому разговору, – показалось или Белен вправду смягчился? Почувствовал себя виноватым? Ерунда! Брат никогда не признал бы своей вины! – Но очень тебя прошу, один раз побудь сестрой, которая мне нужна. Которой ты была когда-то.
Вот! Конечно, он чего-то хотел. Иначе просто игнорировал бы дальше, как делал каждый день с момента моего возвращения. Каждый день последние два месяца. Каждый из дней, когда был нужен мне, как воздух.
– Что тебе нужно?
– Мне нужно, чтобы ты пришла на приём.
– У меня нет ни малейшего желания оказаться в спальне Вальдинга
– Поверь, у меня тоже.
Я приподняла бровь и сдержала смешок.
– В смысле, нет никакого желания, чтобы ты там оказалась! – поправился брат, закашлявшись. – Но мне нужен повод для встречи с ним. И без тебя и этого проклятого приёма такого шанса не выпадет ещё очень долго.
– И что же я получу взамен?
– Взамен?! Вирке, тебя это, наверное, сильно удивит, но мы всё ещё семья и должны помогать друг другу!
Я скрестила руки на груди.
– Я буду тебя очень благодарен, – попытался хитрец подойти с другого края.
Я хмыкнула.
– Новое платье? – с надеждой вопросил он.
Тоже мне!
– Ты очень низко ценишь мою помощь.
– Тогда что?!
А вот теперь я довела брата до белого каления. Небось уже мысленно подписал дарственную на земли, убрался из дома или женился на дочке чистильщика каминов.
– А вот это, – с наслаждением протянула я, поднимаясь со стула, – я сообщу уже после приёма.
– Вирке…
Сегодняшняя игра нравов осталась за мной. Просительный тон, опущенный взгляд… Наверное, я бы могла сжалиться и признаться, что понятия не имею, что потребовать взамен. Просто не хотела упускать удачную возможность помучить мерзавца.
– Что? – бросила я свысока.
– У тебя гм… грудь из декольте выпала.
Стоит отдать ему должное: Белен захохотал только когда я скрылась за углом.
Глава 2. Собственность короля
Почему? Почему? Почему?
Я всегда выглядела рядом с ним глупой взбалмошной девчонкой, слишком любящей скандалить. Проще говоря – дурой. А он весь такой спокойный и расслабленный, с метким словом в кармане, готовый хлестнуть очередным веским аргументом.
Богиня, как же я его ненавидела!
А когда-то любила. Не так давно, на самом деле.
Не разлей вода, брат и сестра – две стороны одной медали. Такие разные и такие… нужные друг другу. Не разлучались ни на час и всё детство провели вместе, заставляя нянек рвать на себе волосы и умолять об увольнении.
Я выворачивала целый мешок соли в жаркое для важных гостей – Белен прятал меня в подвале и брал вину на себя; его запирали в комнате в наказание – я пела ему песни под дверью; к отцу приезжали родители неженатых маленьких лордов – замковый мост по странному стечению обстоятельств оказывался изгажен утками… Последнее, к слову, так и не раскрылось.
И так могло продолжаться очень долго. Я думала, вечность.
Пока и без того не слишком заботливые родители не бросили нас раз и навсегда, заставив научиться их презирать.
«Шторм», – по-простому доложил камердинер – единственный выживший на всём корабле.
А Белен хмурил брови и молчал. С тех пор эта его морщинка на переносице становилась только глубже.
Почему я не догадалась оспорить завещание сразу? Действительно наивная глупая девчонка. Но тогда роль беззащитной принцессы меня вполне устраивала. А брат быстро понял, что в вопросах наследства друзей и родни не бывает.
– Пожалуйста, Белен! Прошу тебя!
Я ревела несколько дней к ряду. Ходила за ним по пятам, хватала за рукава и подстерегала по вечерам, когда он возвращался после слишком долгих прогулок и встреч с людьми в тёмных мантиях.
Весь такой хмурый и таинственный не по годам. Мальчишка. Нам обоим тогда едва исполнилось пятнадцать, а он уже считал себя в праве решать судьбу сестры.
– Не спорь со мной, – командовал он новым глубоким и уверенным голосом.
– Почему я не могу продолжать учиться дома? Что я сделала не так? Белен! Белен! Белен, поговори со мной!
Но он не говорил. Избегал, уходил, отмалчивался, делал вид, что не слышит.
Тот, кого я любила больше всех на свете.
Тот, кого оказалось больнее всего потерять.
А потом в моей жизни появилась Карсе Игнис.
Чудесная школа. Одна из лучших. Лучшая.
Леди со всей страны годами пытались получить место в престижном заведении.
Чтоб ему провалиться!
Девочки жили при школе с десяти лет. А новенькую привезли туда в пятнадцать. Образованную, богатую и знатную.
Ясное дело, меня сразу возненавидели!
– Это моё место, – веско заявила похожая на огромную муху большеглазая девица в первый же день. И кинула стопку книг прямо на мои приготовленные к уроку бумагу и перья.
– Что ж, в будущем я учту, что согнала с места хамку, – скинула я чужие вещи на пол.
Тогда она ушла. И я решила, что завоевала свою нишу. А зря.
– Кто расскажет про восстание девятого столетия? – и я тянула руку. Должно же хоть для чего-то пригодиться домашнее образование?
– Первая Магическая революция началась из-за Иоли Светлоокой, – с гордостью рассказывала я скучные забытые всеми истории. – Ковен Иоли выступил против короля Калипа Троннинга Добросердечного с требованием сделать их полноценным советом и разрешить вмешиваться в дела светской власти. Повсеместно распространённые необученные ведьмы и колдуны…
В затылок прилетел мерзкий мокрый комочек. Я недоумённо провела по волосам, вытаскивая шарик жёваного пергамента. Обернулась. Ученицы сидели с совершенно непричастным видом. Особенно она.
Стоило повести себя так же, как остальные. Пожаловаться наставнице и рыдать, забившись в угол, пока не соберётся стайка желающих утешить. Среди них наверняка нашлись бы и друзья. Или ещё умнее: признать, что «муха» здесь главная, примкнуть к её свите и измываться над какой-нибудь другой жертвой.
Но я просто нашла взглядом предполагаемую обидчицу и молча показала ей средний палец.
Война объявлена. Пути назад нет.
И мы воевали. Семь лет. Пока обучение не окончилось и меня не вернули домой. Повзрослевшую, поумневшую, обозлившуюся. И точно знающую, кого винить в бедах.
На приёме у Вальдинга, конечно, найдутся старые знакомые.
Каждая, кто якобы случайно выливала чернила на моё платье. Ежедневно. Целую неделю.
Каждая, кто пытался обстричь меня налысо во сне. Однажды почти успешно. Трижды вполне сносно.
Каждая, кто заходился смехом, когда я выходила танцевать.
Каждая, кто рассказал красавцу Ирвигу, что я ношу пояс верности и натираю струпья на ягодицах чистотелом.
– Ай, Эда!
– Простите, госпожа! – Эделина шустро спрятала клок волос, словно и не она только что его выдернула. – Задумались о чём-то?
– С тобой опасно отвлекаться, – выгнать бы эту неумёху за дверь по-хорошему. А ещё лучше – отписать розг. Я отобрала гребень: думала, лишилась целой пряди. Показалось. – Принеси одежду. Сама причешусь. Вот коза, – почти восхищённо пробормотала я вслед неугомонной девице.
Платье окутывало и придавало уверенности. Возможно дело было в его дороговизне, а возможно за огненной тканью удачно скрывались мои страхи.
– Ах, госпожа Вирке!
– Ну что там ещё?! – подол порвался в последний момент? Прыщ вскочил? Кружево оказалось кривым?
– Вы чудесно выглядите, – служанка смущённо скомкала передник.
– Это мне уже известно, – кивнула я. И тут же уставилась в зеркало: правда?
– Правда, – ответил на мой незаданный вопрос брат. Белен стоял в приоткрытых дверях. В камзоле, вышитом серебром, что ветвями забирались в складки ткани, с забраными в хвост волосами, похожий на мифического Бога, властителя лесов. – Ты настоящая богиня, Вирке.
Если бы рядом не стояла открывшая в восхищении рот Эделина, он бы точно отпустил очередную колкость. Красовался перед наивной мышкой, не более. Но я подыграла. Скандалить при посторонних – дурной тон.
Большой вопрос, кто из нас привлечёт больше внимания. Не мог одеться поскромнее? Или хоть предупредить, что будет в серебре? Я же теперь рядом с ним в гранатовом вызывающем и открывающем все допустимые прелести платье выгляжу дешёвой… Ладно, дорогой, очень дорогой.
– Но тебе придётся переодеться, – лаконично закончил брат.
– С чего это вдруг?
Этот потрясающе выглядящий сукин сын снял шейный платок и попытался пристроить его у меня на груди. Кусок шёлка оказался мелковат или грудь за годы подросла, но, как бы скромник не старался, всё равно оказывался недоволен результатом.
– Нет, так всё равно не пойдёт.
– Конечно, не пойдёт! – я повела плечами, позволяя ткани соскользнуть вниз. – Он же совершенно не подходит по цвету!
– Ты ведь всё равно поступишь мне назло, – Белен смиренно подхватил платок и начал аккуратно складывать. – Поэтому я не стану ни просить, ни уговаривать, ни угрожать.
– Потому что это совершенно бесполезно.
– Я хотел сказать, потому что ты – упрямая и безмерно наглая стерва, – я зарделась от смущения. Нет, ну может же делать комплименты, когда хочет! – Но твой вариант тоже уместен. Поэтому я просто напомню, что Вальдинг устраивает этот приём, чтобы найти очередную любовницу. А ещё он немолод, неприятен и верхняя челюсть у него вставная, – с удовольствием закончил брат, наблюдая, как я меняюсь в лице.
Желание позлить старых подруг вдребезги разбилось о нежелание спать с чьим-то величеством. Я поджала губы и вернулась к шкафу.
– Ты собираешься отвернуться?
– Вчера тебя это не смущало.
– Вчера смущался ты. Поэтому я веселилась.
Новое, куда более скромное платье, тоже не выглядело дешёвкой. Глубокий синий цвет подчёркивал черничные пряди, а узор на лифе напоминал рисунки из старинных книг. Но богиней в нём я уже не была. Впрочем, шлюхой короля я не была тоже, а это уже неплохое начало.
– Ну как? – хмуро поинтересовалась я.
Брат ещё немного подтянул корсаж, в тайне надеясь превратить меня в монахиню.
– Как не-любовница короля, – кратко резюмировал он.
***
Вы когда-нибудь бывали на королевском приёме? Я – да. И это… Скучно. Невыносимо, дико, неописуемо скучно. Опоздать на строго отведённое время; ненавязчиво поприветствовать тех, кто выше рангом, и бестактно проигнорировать тех, кто ниже, стараясь не думать, что для первых мы – вторые. Мило улыбаться, пока наши имена нарочито неспешно ищут в списках приглашённых и делать вид, что всё идёт, как надо, пока мимо проходят те, кто в списках не нуждается.
Тот, кто придумал эти приёмы, ненавидел людей всем сердцем. И люди спустя века отвечали ему взаимностью.
– Вирке! Красавица! Как давно я тебя не видела! Белен, моё почтение! – какая-то там сколько-то-юродная сестра или кузина кузена. Я не помнила имени и видела её раз или два в далёком детстве. Но полагалось вежливо раскланяться и умилиться, когда напомаженные губки мазнут по щеке, а тёмные, как у хорька, глазки её мужа задержатся в том месте, которое перед выходом всячески старался прикрыть брат. Не зря, надо признать, старался. От подобного внимания и в ризу облачишься.
Дождавшись, пока Белен отвернётся, я не удержалась и поманила пальцем крохотный бутербродик с подноса проходящего мимо лакея:
– Autem!
Как и всегда в присутствии брата, сосредоточиться оказалось сложно. Бутербродик дрогнул, не желая расставаться с насиженным местом, но всё-таки спрыгнул и прокатился по полу, чтобы замереть у ног хорькоподобного муженька. Ещё один неуместный поклон, чтобы получше разглядеть содержимое чьего-то платья, и кобелёк, поскользнувшись, с грохотом упал сам. Свалил жену и в завершение сбил лакея, который усыпал всю эту кучу дождём из лакомств.
Я отвернулась, пряча хихиканье под личиной скучающей леди.
– Вирке, не смей! – не переставая доброжелательно улыбаться, одёрнул меня брат.
– Что?
Вместо ответа Белен ухватил мою руку и положил на сгиб локтя, для надёжности прикрыв собственной ладонью.
Я раздражённо попыталась вырваться:
– Я что, ребёнок?
– Именно. И проведёшь весь вечер со мной в обнимку, если не умеешь себя вести.
– А как же твои важные разговоры? – напомнила я. – Неужели ты не боишься, что я могу что-нибудь ляпнуть некстати?
– А ты можешь? – спросил и тут же сам себе ответил брат. – Конечно, можешь…
– Ох, дорогая, не ожидала тебя здесь увидеть! – если сражения не избежать, лучше напасть первой. – Ты так похорошела, Колетта! Чудесно, что ваша семья наконец-то может позволить себе выпускать тебя в свет!
Похожая на муху девица напряглась и повернулась, удивлённо икнув.
– Вирке! Как я рада… ик!.. тебя видеть! Безмерно приятно, что тебя не заточили в высокой башне после того случая!
– Ну что ты! Какая ерунда! Никто ведь серьёзно не пострадал, – свободной рукой я поманила слугу, разносящего воду, и заботливо предложила бокал Колетте. – Держи. Говорят, помогает от икоты.
Старая знакомая вежливо приняла подношение и неприязненно вынужденно осклабилась.
– Ты представлена моему дорогому брату? – беззаботно продолжала я. – Белен, я рассказывала тебе о Колетт.
– Разумеется, – Белен, впервые услышавший это имя, наконец отпустил мою руку и склонился для поцелуя.
– Я уж думала, ты меня не помнишь, – я легко сделала вид, будто то, что сотворила с мерзкой девицей, можно забыть.
Ненавижу! Ненавижу всех! Будьте вы прокляты!
Я с трудом запихивала воздух в грудь и никак не могла вздохнуть. Слёзы катились сами собой, руки тряслись, а они всё смеялись, хохотали, как ненормальные…
– В чём дело? Уже не такая смелая?
Толчок – и я отлетаю к стенке, натыкаясь на чьи-то руки. Мгновение, которое никак не заканчивается. Снова удар.
И снова руки.
– В чём дело, Вирке? Где твой острый язычок, воронёнок? Ничего не хочешь нам сказать?
– Хватит! Прекратите! – хрипы уже не похожи на слова. Было ли мне больно? Не настолько. Но дышать всё равно не получалось. – Хватит!
– Попробуй попросить получше! – и Колетт, умеющая заглядывать в глаза преподавателям с истинным раболепием, хохотала, разбрызгивая слюну, и снова толкала.
А потом справа.
И слева.
И ещё…
Хватит!!!
Наверное, если бы не эти глупые девицы, Сила всё равно пробудилась бы. Раньше, позже… Когда-нибудь.
Но это случилось именно в тот момент. Как вовремя и одновременно как поздно!
– Хватит!!! – визг расплескался живыми волнами, бьющими в грудь обидчицам.
Стены ухнули, затрещали.
Кто-то сбежал сразу, решив не выяснять подробности; кто-то быстро сообразил, что забитая лохматая Вирке не так проста, как всем казалось; Колетт уйти уже не могла.
Воздуха казалось невероятно много. Он заполнял изнутри, распирал, требовал выпустить наружу, бежал по жилам…
Я протянула вперёд руку – девица с полными ужаса глазами проскользила по мраморному полу.
Я взметнула пальцы вверх – забившаяся в паутине чужой воли муха захрипела и взлетела, телом повторяя узор трещин в камнях.
Я дёрнулась – и Колетт оказалась на потолке.
А потом я отпустила руку. Наверное, я не хотела сделать ей больно. Наверное, сама испугалась случившегося и лишь пыталась остановиться. Наверное…
Девчонку спасли. Я оказалась не единственной ведьмой в школе. Целительница Бланш прибежала на грохот и смягчила удар, который должен был стать смертельным. А синяки и ссадины… Их не так сложно вылечить.
Зато икота осталась на всю жизнь.
Колетт сделала крохотный глоток и натянуто улыбнулась:
– Как тебя можно забыть! Мы ведь были не разлей вода в школе, правда, воронёнок?
И правда нельзя. Это я тебе гарантирую!
– А кто твой очаровательный спутник? Не представишь нас?
Спутник действительно казался очаровательным. Донельзя и до тошноты. Слащав, красив, напудрен и отвратителен. То есть, это мне он казался таковым. Судя по восторженным охам и завистливым ахам, а также ощущающейся вокруг этой парочки атмосфере самолюбования, мужчину полагалась считать великолепным. Он сам так точно не сомневался в этом. Парочка всячески хвасталась друг другом: она – его красотой; он – её деньгами. Им светил идеальный брак!
– Граф Томас из рода Пекуниа. Оч-ч-ч-чень приятно, – справился красавчик сам, оставляя влажный след на моём запястье.
– Что вы, что вы! Это мне приятно!
Нет, приятно мне не было. Вообще ни капельки. Скучные, лживые, помешанные на собственном я людишки. Невольно вспомнился грязный крестьянин, упрашивающий подлечить ребёнка. Искренне упрашивающий! На самом деле готовый отдать рубашку, штаны и даже собственную голову. А ребёнок всего лишь простыл!
И – эти. Лобызаются, рассыпают направо и налево фальшивые улыбки. В корсете вдруг стало необычайно, нечеловечески душно.
– Вирке! – брат многозначительно прокашлялся. Полагалось понять, что он недоволен. Но я, разумеется, наплевала.
Задержалась в реверансе на мгновение дольше, чем было бы прилично, проникновенно заглядывая в глаза прилизанному блондинчику и выдохнула восторженное:
– Я столько о вас слышала!
Колетт никогда не считалось дурой. Разве что не умела правильно выбирать врагов. И тут сообразила быстро: прижалась к жениху, затрепетала ресницами… Вот только он её ужимок не видел. Ещё бы! Всё внимание захватили мои!
Как Белен ни старался незаметно ущипнуть, приструнить укоризненным взглядом или поджатыми губами, я не поддавалась: хихикала, прижимала руки к груди, откидывала с шеи выбившиеся из причёски пряди. Брат обжигал холодом недовольства. А что? Ни слова лишнего, ни движения я себе не позволила. Всё как договаривались. Ещё немного и он выволок бы попавшего под раздачу графа из залы за идеально уложенный завиток на лбу, лишь бы успокоить меня, но взревновавшая невеста нашлась быстрее:
– Томас, нам ещё нужно поприветствовать Реджемов! Прости, Вирке! Безмерно рада тебя видеть!
– Ах, как жаль, что нам не удалось познакомиться поближе. Но ничего, уверена, Колетт прекрасно компенсирует вам наше общение!
Я прикоснулась к его плечу невзначай. Совсем легонько и трепетно. Так, что ни одна посторонняя женщина не придала бы этому значения. И так, что ни один мужчина не смог бы проигнорировать.
– Надеюсь, мы ещё встретимся, прекрасная Вирке!
Бррр! Срочно, срочно, срочно отмываться! Ужас какой! Он… он склонился и лизнул мне запястье! Едва дождавшись, пока будущая счастливая семейка отойдёт на пару шагов, я кинулась вытирать руку о грудь Белена.
Брат невозмутимо достал из рукава платок и протянул мне:
– Сама напросилась.
– Это она сама напросилась!
– Ты никогда не думала, что у тебя поэтому нет подруг?
Нет, не думала.
– Потому что их женихи – бесхребетные слабаки?
– Нет, потому что ты всячески стараешься взбесить окружающих.
Я заботливо сунула ненужный больше платок брату за пазуху, поправила ткань и похлопала для верности.
– Тогда почему у тебя нет друзей?
Я приподняла уголки губ, подхватила подол платья и ушла с гордо поднятой головой. Так его!
– Потому что у меня есть ты, – печально прошептал вслед Белен, изо всех сил стараясь думать, что это не звучит слишком обречённо.
Воздух! Богиня, как же мне не хватало воздуха!
С балкона легко наблюдать за тенями в зале: они гнули спины, манерно жестикулировали и, наверное, нарочно пытались казаться как можно более неприятными. Тени – не люди. Только сами они этого, разумеется, не знают.
Я показала окнам спину и мстительно и совершенно не по-дамски плюнула вниз. Плевок получился сочным, мощным и закончил свой путь ровно на идеальной точёной голове одной из статуй в саду. Жаль, некому похвастаться. Когда-то давно Белен бы поддержал и побился об заклад, что повторит. Но больше нет.
В небе сияла луна. Словно пытаясь докричаться до глухих людей, она переливалась, тянула тонкие, пока ещё совсем слабые лучи, путалась в лабиринте холодных каменных стен, как верёвками, обвитых плющом. Наконец, луна углядела среди ледяного великолепия одинокую фигурку, жмущуюся от ветра, но не желающую спрятаться среди гостей. Совсем недавно стояла несусветная жара. Почему же эта ночь выдалась такой холодной? Точно в подземелье сижу.
Но если не думать о затхлых комнатах, не смотреть на неприступные стены, если позволить взгляду расправить крылья и унестись вдаль…
С холма виднелась свобода.
Бесконечные дороги, встречающиеся, расходящиеся и снова сталкивающиеся, сливающиеся в единое целое и укрывающиеся под пологом огромного леса, похожего на доброго пушистого зверя. А ещё дальше – море. И, если пересечь его, можно навсегда покинуть страну и оказаться там, где никто тебя не знает, где для каждого ты будешь тем, кем сама захочешь. Никаких границ, никаких правил… Свобода!
– Кажется, наша встреча состоялась несколько быстрее, чем мы рассчитывали, леди Вирке.
Я не невинная девица, чтобы вздрагивать всякий раз, когда услышу мужской голос. Глаза от удивления я, конечно, округлила, но в темноте всё равно не видно. Я лениво протянула, не удостаивая нарушителя спокойствия взглядом:
– Безмерно рада снова вас видеть, граф Томас. Неужели невеста отпустила вас гулять одного?
– С Колетт всегда можно договориться. Этим она и ценна, – загадочно понизил голос блондинчик. – Любуетесь видом?
Бокал разрушил идиллию, окунув серебряный лик луны в кровавое вино. Я не люблю красное.
– Любовалась. Люблю, знаете ли, одиночество, – я чуть склонила голову, чтобы чужая рука не закрывала обзор, но бокал склонился вместе с ней. Пришлось принять.
– Одиночество – это прекрасно! Прекраснее него разве что хорошая компания.
Паршивый граф пробежался холёными пальчиками по моему локтю.
– Хорошая – пожалуй. Где бы только её найти? – откровенно нагрубила я.
Женишок переместился за спину и положил руки мне на талию, недвусмысленно прижимая к перилам:
– Я мог бы вам подсказать…
Ну, сам напросился.
Я резво вывернулась и выплеснула вино (посмотрите-ка, пригодилось!) в лицо нахалу.
– А не пошёл бы ты?!
– Сучка! – сделал он вывод. Долго, однако же, думал. Томас сжал пальцами мой подбородок и по-хозяйски шлёпнул по заду. – Норовистых кобыл полагается объезжать!
Вот как мы заговорили? Ну, я пыталась решить вопрос мирно.
– А жеребцов превращать в меринов, – я подняла руку, готовясь продемонстрировать обидчику магический, но жалящий не хуже обычного огонь. И… пусто. Жилка привычно дёргалась, готовясь выпустить на волю живое пламя, – не смогла.
– Думаешь, дорогая невеста ничего мне про тебя не рассказала? – навязчивый ухажёр с готовностью продемонстрировал простенький камушек на шнурке и, чтоб не расслаблялась, ещё раз опустил ладонь на мою ягодицу.
Гоблинов подкидыш! Так мы не договаривались! Я слышала про противоведьминские амулеты, но воочию ни одного не видела, и мысли не допускала, что даже с магией могу оказаться беззащитна. Нет! Не хочу! Годы, когда я не могла дать отпор, когда надеялась на брата или была совсем одна, давно прошли! Должны были пройти! Только не кричать. Это ещё унизительней. Нет! Пожалуйста, нет!
– Дорогой граф, а вам давно в последний раз били морду? – Белен не казался злым. Его лицо не наливалось кровью, он никогда не ругался и не кричал… Разве что на меня. Но он был в бешенстве.
– Господин де Сол! – как ни в чём не бывало поприветствовал мой неудачливый насильник. – А мы с вашей сестрицей беседовали о прекрасном виде.
Белен смолчал, но подошёл ближе.
– Чудесный приём, не находите?
Ещё один шаг.
– И превосходная погода!
Между мужчинами почти не осталось места. Я предусмотрительно отступила подальше. Есть у меня догадки, что случится дальше.
– И мне бы очень ха…
Одним коротким движением брат согнул Томаса пополам. Но упасть не дал: подхватил, нежно обнял, как старого друга, погладил по спине и каждый следующий удар сопровождал тихим спокойным голосом:
– Никогда даже не думай трогать мою сестру. Мерзкий ты хорёк, – слова закончились, а желание бить осталось. Он подумал и добавил. Без слов. Просто так. А потом усадил под перилами и заботливо разгладил помявшийся заляпанный вином костюм.
– Сам не изварзался? – озабоченно обратился ко мне брат.
– Совсем чуть-чуть, – я промокнула пятно на его воротнике длинным рукавом. По такому случаю не жалко.
***
Вирке спряталась сразу после того, как традиционно достала как можно больше народу. Хорошая привычка. В противном случае особо обидчивые могли потребовать сатисфакции или просто мелко подгадить.
Мне это только на руку: мелькать перед его величеством сестре не стоит, а оставлять её в толпе, где она может выкинуть что угодно, было, признаться, страшновато. На балконе и в одиночестве она не должна натворить особо много бед. Я надеюсь…
– Сир, – я склонился в раболепском поклоне.
Его величество Вальдинг вольготно расхаживал по залу, благосклонно принимая восхищения и почести, хотя половину из них не слышал из-за повреждённого в бурные годы уха. Принято считать, что пострадало его величество при подавлении одного из колдовских восстаний, кои ещё не были редкостью двадцать лет назад, хоть и изрядно измельчали. Якобы одна из ведьм наложила такое сильное заклинание, что на поле не осталось ни одного живого ни среди бойцов ковена, ни среди королевских. А Вальдинга по легенде задело самым краем страшного удара, после чего он героически бежал… эм… отступил.
Правда, отец, никогда не жаловавший род Троннингов и считавший их узурпаторами, незадолго до гибели обмолвился, что травмировался его великолепие во время пьяной драки. Решил на одном из банкетов в узком кругу продемонстрировать, какой он грозный вояка, и напоролся на собственное копьё. Но истории, как известно, пишут победители. В том числе глухие на одно ухо.
– Лорд Ноктис де Сол, – припомнила монаршая особа, – всё-таки пробились к нам? Похвальное упорство.
– Достаточная мотивация, – вежливо заметил я. – Не будете ли вы столь любезны уделить мне немного времени?
– О, дорогой, я сегодня слегка занят, – маленькие королевские глазки уже приметили несколько достаточно фигуристых для их внимания претенденток. – Попробуй записаться на аудиенцию.
Вместо ругательств, которые так и крутились на языке, я выпустил на волю печальный вздох:
– О, очень жаль. Видите ли, моя прелестная сестрица…
– Прелестная? – тут же заинтересовался Вальдинг. Даже маленького осьминога из закусок забыл прожевать, так и оставив одинокую ножку в углу рта.
– Разумеется. Вам же прекрасно известно, что все женщины де Сол отличаются статью и красотой. Я надеялся поговорить о ней, но, если вы заняты…
– Думаю, я могу ненадолго отвлечься. Совсем ненадолго! – предупредил король, обнаружив ещё одну даму, достойную звания фаворитки. Дама склонилась в таком глубоком реверансе, что я рассмотрел и призывно выпрыгивающие из платья груди, и как бы невзначай продемонстрированную щиколотку.
– Здесь нам не помешают, – чьё-то там величество устроился на скромном золотом троне в небольшой, всего на полсотни человек, комнатушке, предназначенной для бесед с самыми близкими. – Присаживайтесь, молодой человек, здесь все свои!
Спорное утверждение, но я всё равно опустился напротив.
Вирке никогда не любила замки. Даже дома всегда старалась вырваться на конную прогулку или на охоту. Здесь она бы взвыла. Впервые захотелось согласиться: стены – давят. Попав сюда раз, уже не выбраться.
– Мы получили письмо от вашего советника, сир.
Вальдинг отстранённо рассматривал узор на слишком яркой, совершенно петушиной мантии. Казалось, даже не слушает меня. Но слушал. И не только он, но и два охранника, что прятались в потайных ходах за картинами.
– Рикмас очень предусмотрителен, но с кем он водит дружбу, я не слежу.
Следишь. Ещё как следишь! Иначе давно бы уже получил кинжал под рёбра. От того же Рикмаса. Или от меня.
– Разумеется, – я склонил голову, демонстрируя согласие с каждым монаршим словом. – Но в письме шла речь о государственных делах, – о которых ты, разумеется, в курсе, но всё равно заставишь меня угождать и разжёвывать. – Видите ли, советник считает, что Вирке обладает некоторыми… талантами, которые могли бы помочь в Круге.
Вальдинг метнул хитрющий взгляд на одну из гардин, из-за которой, вероятно, Рикмас и наблюдал за происходящим.
– Неужели так и сказал? Насколько мне известно, Круг не существует уже более двух веков.
О да! Не существует! Конечно!
– Вероятно, я не так выразился. Советник намекнул, что таланты моей сестры могли бы пригодиться в определённой государственной работе. И мы, полагаю, оба понимаем, о какой работе идёт речь.
– Возможно, – Вальдинг степенно кивнул, с похвальной реалистичностью сдерживая смех.
Ему смешно. Конечно. Для короля это забава. А для моей сестры – сломанная жизнь. Я проявил непозволительную эмоциональность: вскочил с места и заходил туда-сюда вдоль стола, постукивая пальцами по резным спинкам кресел, каждая из которых изображала ретивую защитницу государства: уродливая голова старой ведьмы сменялась прекрасной девой, на место той спешила коротко стриженая, похожая на мальчишку, дальше – совсем молоденькая, почти ребёнок, следом – монашка, в которой тоже проснулся дар… За века их набралось на целый зал советов. И всё, что осталось от этих женщин, – резные спинки. Ни имени, ни памяти. Про них нельзя думать, их нельзя оплакивать. И Вирке не должна превратиться в бездушное деревянное изваяние. Не должна стать ещё одной подставкой под монаршей задницей.
– Сир, я ручаюсь, что у Вирке нет подобных способностей. У неё действительно случился всплеск магии в Карсе Игнис, но это единичный случай. Она совершенно бесталанная ленивая девчонка, способная Силой разве что зажечь свечу!
Вальдинг со смачным стоном выпрямил спину и закинул ноги на ближайший стул, уперевшись ступнями в резное лицо девушки с огромными невинными глазами.
– Целительница Бланш иного мнения. Сдаётся мне, мой мальчик, ты пытаешься уберечь сестру. Считаешь, ей будет у нас плохо?
Считаю, плохо будет вам.
– Ваше великодушие не знает границ. Служить вам – честь, – процедил я сквозь зубы, до хруста (дерева или пальцев?) сжимая причудливую вязь. – Но сомнительно, чтобы сестра её оценила.
Вальдинг обнаружил наконец мешающуюся в углу рта закуску, подхватил коротенькими пальцами и принялся рассматривать с необычайным интересом.
– Белен, – без обиняков начал он, обнюхивая недоеденное щупальце, – ты действительно считаешь, что твоё мнение имеет для меня значение?
Я усмирил ноги и вытянулся напротив его величества:
– Сир, я всего лишь забочусь о вашем благополучии. Если бы вы имели желание читать мои письма…
– Я читал все твои писульки, – слабый до женского пола и вкусной еды, нескладный, немолодой мужчина ненадолго стал похож на настоящего короля. На того, чей портрет висел в тронном зале в золочёной раме, на того, кто даже художнику позировал, не выпуская из рук меч и продумывая план сражения, на того, кем Вальдинг при всём желании не мог бы стать. – И их количество убедило меня, что ты, маленький гадёныш, пытаешься скрыть что-то очень интересное. Если ты вдруг забыл или не желаешь придавать этому значение, по указу моего отца каждый, кто обладает Силой, – собственность короля. Твоя сестра, будь она способна хоть ветры сдержать с помощью магии, обязана… Что ты там бормочешь? Про свободу? Двадцать лет назад про свободу уже поговорили. Больше не рискуют. Твоя сестра обязана служить мне. То, что она до сих пор живёт в твоём замке, – всего лишь оплошность наших осведомителей. Два месяца – слишком много для бесконтрольной ведьмы.
– Она слаба и ничем не сможет вам помочь!
– Главное, чтобы не мешала.
– Она не нужна вам!
– А это уже мне решать.
Я запустил пальцы в волосы, забыв про аккуратную причёску. Наверное, походил на умалишённого. Стоило сдержаться. С самого начала. Но когда дело касается Вирке, я не умею думать…
– Возьмите меня вместо неё!
Что я только что выпалил?
– Тебя? – Вальдинг усмехнулся, опять превращаясь из грозного правителя в одарённого властью разгильдяя, обратил внимание на сморщенное щупальце в пальцах. – Ты, конечно, довольно привлекательный для мужчины, но, пожалуй, я вынужден отказаться.
– Я смогу быть полезен вашему величеству. У меня достаточно знакомств… в разных кругах. Я отлично владею мечом, имел доступ к свиткам Равноденствия, – ухватился я за последнюю надежду.
– И при необходимости можешь надавить на сестру, – король заглотил остаток угощения. – Что ж, я подумаю. И, будь так любезен, следи за леди Вирке. Не хотелось бы, чтобы она попала в чужие… в беду.
Вальдинг вытер руки о петушиную мантию, с кряхтением поднялся с трона, напоследок мазнув ступнёй по лицу одной из тех, что когда-то служила его предку.
– Добро пожаловать в королевскую свиту, – похлопал он меня по плечу, словно оставляя невидимую метку.
«Добро пожаловать в королевскую оружейную», – обречённо разъяснил я сам себе.
Глава 3. Дорогая сестра
Когда ночью никак не получается уснуть – это мучительно. Я ворочалась с одной стороны на другую, отлёживая бока прежде, чем устраивалась поудобнее; мучилась от духоты и мёрзла попеременно; хотела пить и бегала к ночному горшку; злилась сама на себя, подсчитывая сколько времени осталось до утра, понимала, что всё равно не высплюсь, и злилась ещё сильнее. Спать хотелось неимоверно: зевота выворачивала челюсть наизнанку. Но не удавалось со дня возвращения домой.
Место, всегда приносившее радость, превратилось в темницу с ненавидящим меня сильнее всех личным стражником. Белен не ждал возвращения сестры. А я уже не стремилась к нему. Но больше пойти было некуда.
Я опустила ноги на ледяной пол. Решительно вскочила и схватилась за ручку двери: воздух! Срочно нужен воздух или я погибну!
Припозднившийся слуга мог бы решить, что перед ним призрак: всклокоченная, ссутулившаяся, в просторной белоснежной ночной рубахе, неприкаянная, я и правда походила на бесплотный дух. Оставалось научиться достаточно трагично подвывать.
Я задрала руки и проникновенно уукнула. Мрачные стены, хранящие память о многих поколениях Ноктис де Сол, ответили укоризненным гулом: «Твои предки славились умением вести светские беседы и завоёвывать земли», – напоминали они, – «а ты умеешь лишь дурачиться». Ну и пусть! Зато это у меня получается совершенно неподражаемо! Я уукнула ещё раз. Назло стенам. Получилось неплохо. Захотелось повторить при наличии подходящих зрителей. Замок безмолвствовал, но осуждал.
Я спустилась по лестнице, жалея, что не сообразила обуться. В школе постоянно горели камины на всех этажах, здесь же летом отапливали лишь спальни, и камни обдавали ступни могильным холодом. Казалось, что дневная жара приснилась, а на деле всегда существовал один ледяной замок, сковавший в объятиях ненавидящих друг друга людей, вынуждающий их назло друг другу держаться рядом, связывающий цепями долга и безысходности.
Когда-то эти серые камни окутывало тепло. Здесь кипела жизнь, смеялись гости, горел огонь. Мешались под ногами неугомонные близнецы. Да, уж что что, а мешаться мы умели.
А потом не стало родителей. И следом умер замок со всем счастьем, что когда-либо обитало в нём.
Бросили, оставили, предали, заставили просыпаться в слезах и раз за разом выслушивать притворные соболезнования надеявшихся на поживу дальних и не очень родственников. Белен с трудом избавился тогда от чрезмерно освоившихся визитёров. А я так и не вышла из комнаты ни к одному из них.
Когда-нибудь я сбегу отсюда. Лишь бы не чувствовать мучительного одиночества и голода холодных стен.
Нужен воздух…
Снаружи наверняка теплее. Накидка вряд ли понадобится. Но я всё равно свернула к огромному мягкому креслу у камина, где с вечера бросила плащ. Хотелось верить, что слуги ещё не утащили его чистить третий раз за день.
В кресле, крепко обхватив сукно болотного цвета, так удачно вчера вписавшееся в мой скромный наряд, спал брат.
– Чтоб тебя! – едва слышно выругалась я.
Он всё-таки красив. Смешно считать привлекательным близнеца. Мы ведь совершенно одинаковые, но он красив. Красивее меня. Быть может, потому что его губы никогда не кривила ядовитая усмешка. Или из-за спокойного, уверенного взгляда, даже когда он в исступлении кричал на меня и всеми богами клялся, что никого и никогда не ненавидел сильнее. А может дело в упрямой морщинке между бровей, что явно рановато прижилась на бледном лбу. Я сама не поняла, как подняла руку и прикоснулась к ней, желая разгладить.
Что же я делаю?! Проснётся – и рассеется мгновение спокойствия.
Белен напрягся во сне, но глаз не открыл. Можно было отнять руку и, наплевав на не так уж нужную накидку, выскочить на улицу. Ещё можно было…
Я провела пальцами ниже до кончика носа.
Плохая идея, плохая идея, плохая идея!
А ведь когда-то этот человек любил меня…
Пальцы скользнули вправо, очерчивая скулы. В последнее время они редко рдели от улыбки, всё больше обостряясь злостью.
Когда-то он готов был жизнь отдать за сестру.
Непослушные негнущиеся пальцы переползли вдоль уха к подбородку.
Нужно прекратить это немедленно.
Пальцы не слушались, тянулись к губам без моего ведома.
Сухие, тонкие, поджатые…
Разве это правильно?
Сила текла через спящего мужчину, узлом затягиваясь на коже. На моей? На его? На нашей? Щекотала, дразнила, золотилась слабой покалывающей искрой, оставляла светящийся узор прикосновений. Под его ресницами угадывался слабый свет. Открой глаза, дай мне увидеть его, ну же!
Жилы проступили неимоверно сильно, наполнились расплавленным золотом, требовали выпустить то, что пряталось внутри годами. Сильное, властное, сметающее все правила и преграды… Страшное.
Я отдёрнула руку.
Золотые искры змеями вползли обратно, свернулись, спрятались в самых тёмных и недоступных уголках души. На их месте осталась гложущая пустота. Томящая и бьющаяся в невидимых оковах.
Забыв обо всём на свете, я стремглав полетела обратно в комнату.
Была ли та духота? После странного порыва грудь распирало, рвало на части, терзало. Я в ужасе запрыгнула в кровать, обхватила подушку руками и ногами так крепко, как только могла. Словно ледяная ткань в силах выморозить, заставить забыть пляшущие на кончиках пальцев искры, унять притаившуюся где-то внутри золотую нить… Хорошо, что брат крепко спал.
А далеко внизу, в огромном мягком кресле, уставившись ополоумевшим взглядом в темноту, сидел мужчина. Одной рукой он сжимал лёгкий дорожный плащ, а другую всё никак не решался отнять от приоткрытых, не то в удивлении, не то в недоверии губ.
Давненько не удавалось заснуть так быстро. Я всё не вылезала из-под одеяла и терпеливо убеждала себя, что случившееся ночью лишь шутка воображения. И мне это почти удалось. Я вообще всегда мастерски занималась самообманом. Но стоило вылезти на свет, как смущение, злость и растерянность вернулись в полной мере.
На соседней подушке покоилась голова брата. Вопреки несмелым надеждам, плечи, туловище и ноги тоже оказались при нём.
– Доброе утро, Вирке!
Мерзавец всё так же красив. И сухие тонкие губы всё те же, что так молили прикоснуться к ним ночью. Я поспешно сосредоточилась на чём-то более невинном и уставилась на морщинку между бровями. Нет, только не на неё! Я нашла на аккуратно забранных в хвост волосах выбившуюся прядь, а в ней – седой волос. Хорошо. Сюда и смотреть.
– С тобой? Это вряд ли, – отрезала я, изо всех сил разглядывая серебристую паутинку.
Белен и не подумал разозлиться, возмутиться или хотя бы вылезти из постели. Он откинул одеяло и завёл руки за голову. Одетый! Уже легче.
А я?
Я торопливо заглянула под одеяло. Фух, ночная рубашка на месте. Стало быть, происходящее – не моя вина, а брата. Хотя, собственно, что – происходящее? Ничего особенного не случилось. Раньше я частенько забиралась к нему в кровать и, прижимаясь всем телом, грелась до самого утра…
Оу… Теперь это кажется не таким уж нормальным. По крайней мере, стало понятно ежеутреннее смущение и замешательство брата.
– Какого гоблина ты здесь делаешь? – я пихнула наглеца в бок, надеясь скинуть, но лишь отодвинулась сама.
– Ты давно так отвратительно ругаешься? – Белен повернулся и обеспокоенно уставился на меня. – Если вас этому учили в Карсе Игнис, я, пожалуй, отзову жалование твоих наставниц и подниму вопрос об их компетентности.
– Каждую среду и субботу, – с готовностью подтвердила я. – По два часа мы разучивали портовые песни моряков и учились объясняться с ними языком жестов. Я стала лучшей среди ровесниц.
– Только среди ровесниц? А я-то возлагал на тебя большие надежды, – брат едва не всплакнул от разочарования, а я снова попыталась избавиться от неприятного общества. – Ты чего делаешь? – широкоплечий и невероятно тяжёлый, он, кажется, даже не заметил моих стараний.
– Спихиваю тебя на пол, – прохрипела я, упираясь ногами в его бедро, а руками в предупреждающе трещащие столбики балдахина.
– Так бы сразу и сказала, – этот гад с готовностью опустился на пол и продолжил разговор оттуда, как ни в чём не бывало. – Вирке, мы вели себя…
– Да-да? – я настороженно подобралась, готовясь к ставшей традиционной каждодневной ссоре. Раньше, правда, брат хотя бы дозволял одеться для сего важного события.
– Я вёл себя ужасно, – поправился он.
– Да что ты говоришь?
– Ты тоже не…
Белен запнулся, задумался, мне показалось, попытался досчитать до десяти, но, снова заговорил вежливо и абсолютно спокойно:
– Да, я действительно вёл себя неправильно и признаю это. Вирке, я хочу помириться. Мы ведь дружили в детстве. Не может быть, чтобы за каких-то семь лет рассорились окончательно.
– Ты так в этом уверен? – я бросила край одеяла ему в лицо и встала.
Близнец развёл руками:
– Увы, я сейчас вообще ни в чём не уверен. Вирке, пойми: я глупый избалованный мальчишка, которому на голову свалилось огромное наследство. Я – идиот. Мне положено им быть.
– И ты отлично справляешься с ролью, – я окунула полотенце в услужливо принесённою Эделиной воду. Стоп! Если таз с кувшином уже здесь, значит, служанка видела, как мы с братом спали в одной постели?! Надеяться, что девчонка умеет держать язык за зубами, не приходилось. Оставалось лишь уповать на то, что она не присматривалась. Сплетни о мужчине в моей постели я переживу. Могу даже подтвердить и приукрасить при надобности, хотя с этим маленькая хитрюга вполне в силах справиться сама. Но уточнять, что этот мужчина мне родня, не хотелось.
– Хоть с чем-то я же должен справляться отлично!
Я не удержалась и улыбнулась в мокрую ткань, но, отняв её от лица, держала всё ту же суровую маску.
– И чего же ты хочешь от меня?
– Всего лишь последний шанс, – Белен подошёл, мягко отнимая полотенце. Окунул его в воду ещё раз и медленно провёл по моей щеке, предположительно стирая пятнышко. – Позволь напомнить тебе, что когда-то я был хорошим братом, – он наклонился так близко, что приходилось делить дыхание на двоих, опёрся лбом о мой, мокрый, очень надеюсь, от умывания, а не от испарины, – пожалуйста.
Я отняла утиральник и отвернулась, ледяной водой пытаясь остудить пылающие щёки. Дважды пришлось незаметно плеснуть на пересохший язык. Со стороны, надеюсь, казалось, что я принимаю решение.
– Последний шанс, – предупредила я плачущую остатками влаги ткань.
Белен звонко чмокнул меня в щёку:
– Одевайся. Не завтракай. Я жду в конюшне.
Едва дождавшись, пока скрипнет дверь, я схватила кувшин с водой и опорожнила его на добрую половину. Горло всё равно перехватывало жаром, никак не желающим утихать. Я осела на колени перед мозаичным столиком, прижалась горящей щекой к золочёной ножке.
Богиня, да что со мной такое?!
Он осторожно поглаживал мускулистую шею вороной и невероятно строптивой кобылицы. Лошадь недоверчиво косилась, принюхивалась и норовила укусить или лягнуть: в зависимости от того, куда станет непредусмотрительный наездник. Но наездник достался опытный и возможности напасть не давал. Лишь успокаивающе поглаживал, усыпляя бдительность и заставляя поверить, что ничего плохого он не задумал.
Я дождалась, пока Гадину взнуздает сонный, но демонстрирующий неправдоподобно сильное желание услужить конюх.
– Вот далась же тебе эта упрямица, – Белен вспрыгнул в седло так быстро, что вороная даже не поняла, в чём подвох. – Взяла бы кого поспокойнее. С этой же вы друг друга на дух не переносите! С данни проще договориться!
– С тобой мы тоже друг друга не переносим, но ничего, живём под одной крышей. У тебя разве кобыла образец послушания?
– А мне, может, нравятся строптивые, – заговорщицки подмигнул брат и огрел животное по заду, оставив пыльный вихрь на утоптанной земле.
Я хотела поскакать следом так же красиво, но поганая Тварь затанцевала, пошла боком и попыталась вернуться в стойло. Пришлось делать вид, что меня ничуть не оскорбил тот факт, что сдерживающий ухмылку конюх вёл её в поводу до самых ворот и немного по мосту, пока Сволочь не признала, что ранняя прогулка неизбежна.
Ветер тут же растрепал гриву, обдал волной едва уловимых, но неистребимых ароматов, попутно отхлестал по щекам, чтобы не слишком рьяно всматривалась в крепкую, чуть наклонённую спину впереди.
Спина замедлилась и позволила себя нагнать.
– Всё-таки ты победила, – кивнул брат на упрямую животину.
– Как и всегда, – я равнодушно передёрнула плечами, едва не сползла с седла из-за вильнувшей задом поганки и ударила её пятками в бока, подгоняя.
Копыта глухо приветствовали обласканную росой землю, оставляя в сужающейся деревенской дороге жестокие раны; замок Ноктис де Сол остался далеко позади, грозовой тучей мрачнея посреди нежного светлого неба; охраняющие посевы кустарники становились всё выше, разрастались до целых изгородей, норовили превратиться в рощи; в низинах спешил укрыться слоистый туман после ночного свидания с пушистыми полями, прощающимися робким шелестом мягких колосков.
Брат с полным ликования возгласом пронёсся мимо:
– Пошла! Н-н-но! Кто последний, – останется без завтрака!
Он что, считает меня ребёнком?!
Ясное дело, я его обгоню!
– Н-н-но!!!
Когда, смирившись с тем, что ни один из нас не уступит, а лошади у обоих донельзя вредные, мы пустили их шагом, Белен наконец извлёк из седельной сумы то, что имело наглость назваться нашим пайком.
– Серьёзно?! – я не спешила брать в руки слипшееся нечто.
– А что такого? – брат с готовностью надкусил то, что изначально походило на хлеб и сыр по отдельности, а ныне превратилось в рулет. – Помялся немного. На вкус ровно то же самое.
Я осмотрела спутника, начиная с лошадиных копыт и заканчивая собранными во взъерошенный хвост волосами. Других мешочков, тайников и сумок не обнаружилось.
– Ты собрался кормить меня этим? Ты уверен, что пытаешься наладить отношения, а не испортить их окончательно? Может, попросту хочешь отравить и прикопать, скажем, вон в том лесочке?
– В том-то? – мужчина ел с наслаждением и ничуть не смущался того, что «рулет» исчезал быстрее, чем удавалось уговорить меня разделить трапезу. – Не, в том не получится. Там народ обычно деревья валит. Не лес, а проходной двор. Быстро отыщут, потом придётся похороны устраивать, скорбеть… А мне оно надо?
– Дай сюда! – сообразив, что такими темпами и правда останусь голодной, я отобрала остатки хлебо-сыра и, на всякий случай брезгливо поморщившись, откусила. Ничего так. Видимо, с голода, но показалось, что даже вкуснее изысканной кухни нашей опытной поварихи. – Запить что есть?
Во фляге оказалась обычная вода. Нда… Кажется, родственничек решил подготовить сестру к тяготам и лишениям.
Белен, не рискуя смотреть мне в глаза, упорно разглядывал жиденький лесок, отделённый от нас полным туманного киселя оврагом. Лесок приветливо качал ветвями и всячески демонстрировал, что жизнь прекрасна. А вот брат, вопреки кажущемуся приподнятому настроению, морщил лоб и дважды набирал воздуха в грудь, чтобы начать некий, судя по всему, неприятный разговор.
– Вирке, – он пересилил себя и развернул Вороную, чтобы поговорить лицом к лицу, подъехал чуть ближе. И… Оу! Взял меня за руку! Богиня, он умирает? Я умираю?! Или того хуже: он женится?! – Вирке, я намерен отказаться от наследства и отписать его тебе, – выпалил брат.
О.
О.
О-о-о…
Наследство. Конечно. Как я могла об этом не подумать? Папочка, никогда не питавший к младшенькой особой любви, благополучно оставил Ноктис де Сол старшему мужчине в роду. А я? А меня, видимо, полагалось поскорее передать в чью-то ещё собственность. Мужа, любовника – как повезёт. И правда, зачем женщине земли?
Вот только… Действительно, зачем они мне?
– Вирке? – брат осторожно провёл пальцем по моему запястью. Золотые искры укололи кожу, и я поскорее отдёрнула ладонь. – Ты не выглядишь счастливой.
Вот он. Уверенный. Сильный. Красивый… Нет, это к делу не относится. Искренне считающий, что поступает правильно. Как всегда.
– А ты намерен пойти побираться в порту? Или отнимать хлеб у егерей?
– Я, – Белен запнулся и отвлёкся, чтобы потрепать по шее беспокойно переступающую кобылу. – Я вынужден… уехать. На какое-то время.
Теперь я поймала его руку и заставила поднять глаза. Гоблиновы искры!
– И эта поездка не подразумевает твоего возвращения?
– А разве тебе не всё равно? – он наклонился совсем близко ко мне. Так близко, что лошади недовольно зафыркали, не желая оставлять главенство за соперницей.
Я промолчала.
– Отмолчаться не получится, – брат сидел, чуть согнувшись, не давал лошади двинуться и не переставал хмуриться. – Это был вопрос. Тебе не всё равно?
Я досадливо дёрнула повод, но Белен схватился за уздечку, как за последнюю надежду, заставляя животное стоять ровно:
– Вирке, тебе не всё равно?
– Я тебя ненавижу, – прошипела я. Ни слова лжи.
– Я знаю. А теперь ответь на вопрос.
– Нет, мне не всё равно. И будь ты проклят, – удивительно, но он всё ещё умел улыбаться. Я не была в этом уверена, – Ты мой брат, Белен. Мне не может быть всё равно. Если кто-то тебя убьёт, это должна сделать либо я, либо чума, – улыбка погасла быстрее, чем стала заметной.
Он выпрямился и пустил вороную медленным шагом, позволяя часто останавливаться, чтобы выкусить особо аппетитный пук травы.
– Отец поступил неправильно…
– Отец был идиотом, – перебила я.
– Вирке, перестань их ненавидеть. Смерть – не их вина. Они любили нас обоих, но воспитывали… Как выяснилось, воспитывали не совсем правильно. Они просто пытались защитить нас.
– От чего?
Мы жили в спокойное время. То есть, в по-настоящему спокойное. Уже двадцать лет ни намёка на восстание. Все недовольные ковены распались или спрятались так глубоко в своих норах, что не сумели бы выбраться ещё очень долго. Торговля с объединённым королевством Витания стало честью и невероятно выгодным предложением для всех окружающих государств. Ни разу мне не попадались измождённые голодом или болезнями деревни. Хотя, кто знает? Может, я просто не присматривалась?
Нас не от чего было защищать.
– Ты понятия не имеешь, насколько жесток и неприятен мир!
– Имела бы, если бы не провела почти десять лет в тюрьме на острове, с которого не могла сбежать даже на празднование Ламмаса! Ты когда-нибудь отмечал сбор урожая, сидя в четырёх стенах? Незабываемое чувство! Так что, ты пошёл по стопам дорогих родителей.
– Мы защищали тебя от смерти!
– Вы не давали мне жить. Это разные вещи.
Белен хотел сказать что-то ещё. Я точно знала, что хотел: обидное, злое, что-то, что стало бы унизительнее пощёчины. Но, наверное, он и правда взрослее меня. Наверное, отец был прав, оставляя его за главного.
– Ты права, – он опустил голову и принялся перебирать спутавшуюся угольную гриву. – Родители любили тебя. Ты не представляешь, как сильно, и не смогла бы ненавидеть их, если бы знала… Но ты права. Мы не дали тебе возможности жить так, как ты сама хочешь. Но теперь эта возможность есть. Замок твой. Я уеду и обещаю больше никогда не лезть в твои дела.
– А может я не хочу, – ляпнула я.
Это надежда мелькнула на бледном лице или просто облако отбросило случайную тень?
Небо оставалось чистым.
– Может, мне не нужен Ноктис де Сол.
– Вирке, это твой дом.
Мой дом? Давно уже нет.
– И что с того? Я здесь чужая.
– Вирке, Ноктис де Сол – не просто замок. Это наследие. Это земли, – мужчина повёл рукой, указывая на бесчисленные поля, кучкующиеся на горизонте домики, копошащихся вдалеке вилланов, – это люди, которые рассчитывают на тебя. Которым нужен их лорд. Или леди.
С каких пор меня беспокоят эти люди?
– Кажется, ты снова забыл спросить моего мнения. Мне они не нужны. Мне никто не нужен! И ты… ты не нужен тем более!
Что это? Слёзы? Нет, ни за что! Только не снова! Больше никогда!
Я резко завернула упрямую клячу, только попытавшуюся завести дружбу с Вороной, и хлестнула изо всех сил.
Убежать. Спрятаться. Скрыться.
Я больше не буду слабой. Не имею права!
Я уже давно одна. Слишком давно. Я научилась. Думала, что научилась.
Туда, где нет боли. Туда, где не догонят, не достанут, где не заставят терять снова и снова.
Скорее. Скорее!
Невидимая нить, соединяющая сестру и брата, натягивалась, звенела, готовясь порваться, а Сила внутри росла, множилась, рвалась наружу, требовала выхода.
Быстрее! Убежать, скрыться в прячущей слёзы темноте, в пустоту, забирающую, выпивающую боль. Туда, где больше ничего нет, только спокойствие…
Я ведь не умела пользоваться Силой. Глупая маленькая девчонка, понятия не имеющая, на что способна настоящая магия. Я создавала огненные шарики и ставила подножки чванливым лордам, но разве это Сила? Разве можно коснуться гладкой поверхности крохотного пруда, не потревожив её? И разве не может пруд таить в себе затягивающий, чёрный, бездонный и голодный омут?
Сила всколыхнулась, задрожала, готовясь выпустить на волю скрытое от сторонних глаз глубинное чудовище.
Круги на воде.
Один.
Второй.
Третий, облизывающий берег волнами, готовый плеснуть через край.
Больше, чем я могла выдержать.
Желание глупой ведьмы исполнилось. Я хотела быстрее – и лошадь понесла.
Никогда не видела, чтобы лошади двигались так: копыта не касались земли, не оставляли следов, пот струями стекал со вздымающихся боков, а пена клочьями срывалась с выплёвывающих хрипы губ.
Леса? Поля? Тропинка? Что-то должно было виднеться, мелькать перед взором, но сливалось в единый цветной водоворот, пытающийся запутать, заглотить и никогда не выпускать. Верх? Низ? Болото или река? Что под ногами и где они, эти ноги? Я прижалась к кобыле, обхватила её как можно крепче, забыв обо всех правилах верховой езды, чувствуя, что вот-вот соскользну и упаду, провалюсь, туда, где ничего уже не важно. Как и желала.
– Вирке!
Солнце мазнуло по волосам, обозначая верх.
– Вирке!
Кто-то словно выхватил из омута за шиворот и с силой дёрнул, вытаскивая из засасывающей темноты.
– Вирке!
Брат начал нагонять, и почти сразу стал различим стук копыт.
Невидимая золотая нить натянулась вновь, не давая захлебнуться, забыться. Она тянула, держала, дарила свет.
– Вирке!
Белен скакал рядом, изо всех сил подхлёстывая измученную Вороную.
Протянул руку, пытаясь ухватиться за капсюля, но пальцы соскользнули с мокрого ремня. Ещё одна попытка. И ещё.
Лошадь гнала.
– Хватайся!
Он вцепился в дрожащее от напряжения плечо, но отпустить потную воняющую шею оказалось выше моих сил.
– Вирке, гоблин тебя раздери!
Я посмотрела туда, где мелькали копыта, и вновь зажмурилась. Нет уж! Лучше умру так. Хоть без мучений.
Не знаю, что он делал. Не знаю, как извернулся, как удержался в седле, как вообще меня догнал. Но мои руки оказались слишком слабы по сравнению с руками воина. Он схватил меня за талию, рванул, выдёргивая из седла и завернул Вороную за миг до того, как Тварь (вот уж правда тварь!) сиганула в овраг и нырнула в мокрый пух тумана. Туман сыто чавкнул, а мы, непонятно как державшиеся до сих пор, кубарем скатились со спины напуганной клячи.
Снова верх и низ поменялись местами. Что-то царапало спину, что-то в кровь разодрало локти и колени. Юбка задралась выше некуда, ногами я обхватила твёрдые мужские бёдра, и катилась, не понимая, как остановиться.
Золотые искры рассыпались во все стороны, бренчали, прячась в траве, путались и сливались в единые сети, пытающиеся ухватить, задержать и помочь выжить.
Я пришла в себя в его объятиях. Таких крепких, что, казалось, скорее мир распадётся на части, чем он меня отпустит. Да и сама сжимала коленями захваченную ногу брата. Лицо Белена замерло непозволительно близко от моего. Он запустил пальцы в мои растрепавшиеся, как вороньи перья, волосы, совсем немного сжал, словно боялся, что я ненастоящая, и прижался губами к моему лбу.
– Жива, – прошептал он, то ли спрашивая, то ли воздавая молитву.
– Пока да. Но если домой придётся идти пешком, точно сдохну, – мрачно нахамила я, не пытаясь отодвинуться.
Глава 4. Больше не сестра
Что может быть хуже, чем хорошенько шлёпнуться на землю с бегущей полным ходом лошади, исцарапать все обнажённые и некоторые прикрытые части тела, и порвать или, скорее, превратить в лохмотья любимое платье?
Ну разумеется! После всего пережитого пришлось добираться до замка пешком: кобылицы убежали без оглядки. С большим, кстати, трудом представляя, в какой стороне этот самый замок находится. Благо, сапоги для верховой езды достаточно высоки, чтобы защитить ноги при падении, и достаточно удобны, чтобы устроить в них длительный променад. Зато неимоверно жаркие, так что, лучше бы я поехала хоть в атласных бальных туфельках, а не в этом орудии пыток.
Белен, к счастью, ни разу не заикнулся о том, кто виноват в пешей прогулке. Подставлял плечо, помогал перебираться через ямы и кочки, хоть и не меньше моего страдальчески морщился. Когда зенитное жестокое солнце начало припекать особенно сильно, он сдался и снял редингот, оставшись в одной рубахе.
– Это ещё что? – я беспечно схватилась за край и задрала её. Половину спины брата украшал здоровенный, налитый пунцовой краской синяк. И он ещё переносил меня через болотце у оврага, когда я заявила, что не стану мочить ноги! – Немедленно раздевайся!
– Так сразу? – Белен потянулся вернуть одежду на место. – Даже не надейся! Я требую серьёзных отношений!
– Снимай рубашку, олух! Тебя нужно вылечить, или дома все решат, что я пыталась тебя убить!
– А ты разве не? – поднял брови брат.
Пожалуй, это и правда неплохая мысль.
– Ещё слово и я задумаюсь над тем, что добить тебя проще, чем спасти.
– Я в порядке. Предпочитаю не лезть в эти ваши магические штуки. Крепкий сон и хорошее вино – лучшее лекарство.
– Если немедленно не замолчишь, не доживёшь ни до первого, ни до второго.
Я с трудом поймала непрестанно вертящегося и сопротивляющегося больного. Да уж, раздевать мужчин силой мне ещё не приходилось. Схватилась за сорочку и потянула вверх; Белен сопротивлялся, отворачивался и отмахивался. Пришлось хорошенько тыкнуть его кулаком в травмированный бок, чтобы доказать, что без помощи ему не обойтись.
– Всё, убедила, – прохрипел страдалец, сгибаясь пополам и неловко усаживаясь на землю. Поднял руки – справляйся, дескать, сама.
Предательские негнущиеся пальцы всё время пытались вместо завязок отправиться исследовать то, что под ними спрятано. Я дулась, пыхтела, надувала губы, не решаясь посмотреть чуть выше – туда, где наверняка блуждала снисходительная ухмылка. Тем более, я не смотрела в глаза Белену. А ведь тогда знала бы, что помимо довольно изогнутых губ, то и дело изрекающих едкие замечания по поводу моей сноровки в вопросе раздевания мужчин, лицо не покидала морщинка между бровями. Сегодня особенно глубокая.
– Нет, так может продолжаться бесконечно, – брат ловко распустил ворот и одним движением избавился от одежды.
– А сразу так – руки бы отсохли? – нахлобучить бы эту вонючую тряпку ему на голову. Я не отказала себе в удовольствии.
– Вирке, ты ругаешься, как…
– Как кто?
– Как куртизанка. Можешь хоть иногда вести себя как леди?
– Могу, – я устроилась на земле, поджав под себя ноги и демонстрируя всем страждущим колени. Это к требованию «вести себя как леди»: шли бы вы, уважаемые! – Но не хочу. Весь запас вежливости исчерпала. Ищи – не найдёшь.
Больной, решив, что спорить с врачевателем для здоровья вредно, мученически вздохнул и стиснул зубы. Теперь можно и делом заняться. Синяком, то есть.
Вообще-то, тогда я не умела колдовать. Действовала по наитию, совершенно не понимала, что творю, довольствовалась парой советов и простеньких заклятий из старых, покрытых паутиной книг в дальнем углу огромной библиотеки. А что? Худо-бедно колдовала. Никто не умел, а я умела. Разве избалованной девице нужно что-то ещё? Простуженную малявку вылечила; графов и лордов на приёме заставила понервничать; лошадь, в конце концов, из-за меня понесла. Так что, я убеждала себя, что справлюсь.
Всего лишь не касаться бледной тонкой кожи. Не так уж это и сложно, хоть и довольно заманчиво.
Палец неторопливо скользнул по старому шраму вдоль позвоночника.
Знала же, что не сдержусь!
Рубец тонкой розовой лентой вился между лопатками и спускался к пояснице. Как и много лет назад. Не выцвел, не зажил. Мою спину украшал такой же. Няньку, не досмотревшую за двумя сорванцами, выпавшими из окна на кучу щебня, выгнали из дома сразу же. По крайней мере, так говорили. Я её не помнила вовсе, так что приходилось верить. Хорошо хоть не головы расшибли.
Полоска детских воспоминаний вела ниже, прокладывая дорожку к огромному кровоподтёку. Сейчас я его!
Жилы знакомо защекотало, кончики пальцев потеплели, сердце забилось с удвоенной скоростью, не в силах совладать с непокорной, разбрызгивающей солнечный свет, магией. Глубоко вдохнуть. Выдохнуть, выпуская на волю чистую Силу. Исцеляющую, освещающую, согревающую…
– Salutem.
Ничего не произошло.
– Ну что там? Плечо чешется, – нетерпеливо заёрзал брат.
– Salutem!
Сила продолжала дрожать на коже, как тягучие капли, и никак не могла сорваться.
– Не выходит, – я уставилась на ладони, перечёркнутые золотыми лучами.
– Быть не может.
Брат через плечо поймал ладонь, притянул к себе, заставив на миг прижаться к нему всем телом и тут же в ужасе отпрянуть. Нити засияли невыносимо сильно и взорвались, распались, испуганно прячась обратно под кожу.
– Это же… Я ведь не стала снова обычной? – я отняла руки и, чтобы хоть чем-то их занять, принялась с показной стеснительностью одёргивать платье. Или то, что от него осталось.
– Ты? Обычной? Это вряд ли, – брат обхватил меня за плечи. – Мы что-нибудь придумаем. Обещаю. Библиотека полна книг о магии, которые, спешу заметить, ты ещё не пыталась почитать.
– Зато ты перечитал, но колдовать так и не научился, – я вырвалась и нехотя поднялась. – Раз так, надо двигаться быстрее. Не хочу чувствовать себя, как вы, простые неволшебные людишки.
– Я ведь и поколотить могу, – предупредил брат, поднимаясь с куда большей осторожностью, чем я. – Без всяких заклинаний.
– Догони сначала, калека.
Сила, не нашедшая выхода, бурлила и требовала действий. Я взбежала на ближайший холм, не сбив дыхание. Вокруг кучковались холмы повыше, покрытые заплатками пашен. То тут, то там на склонах и в низинах пятнами мха зеленели пролески. Не видать только Ноктис де Сол.
– Странно. Мы не так уж далеко уехали. Замок должен виднеться, – Белен поднялся куда медленнее, обеспокоенно оглядываясь. – Солнце встало оттуда, – он повернул меня носом к востоку, – а сейчас оно тут. Дом на севере. Туда и движемся. Холмы в той стороне невысокие, да и сам замок не в котловине. Он должен стоять там, но его нет.
– Может, туман? – я с надеждой сощурилась в указанную сторону, но не нашла ни скучковавшихся облаков, ни высоких деревьев – ничего, что могло обмануть и спрятать высокие стены.
– Это после полудня? Вирке, ну ты как ребёнок.
– Сам ты… Погоди, а это что?
Нет, каменная глыба не соткалась из воздуха. Зато соседний склон словно ухватил щепотку синего неба и прилепил на скошенный бок. Синее пятнышко не желало стоять на мете: переползало, скакало, текло, сливаясь со вторым, делясь на десяток.
– Постой. Я сам проверю, – отстранил меня брат.
– Или что? Побьёшь меня за непослушание?
Как же! Едва на ногах держится, оборванец. Хотя и я не лучше: небось, когда доберёмся до дома, слуги решат, что мы боем выясняли, кому наследство нужнее. И, судя по тому, что отписывать его мне брат не передумал, ясно, кто победил с этой стычке.
Я обогнала упрямца, не давая синим пятнам ускользнуть. Те, как назло, танцевали по холму, как солнечные зайчики, не желали стоять на месте и никак не давали себя рассмотреть.
– Это коровы, – больше спрашивая, чем утверждая, выдал брат.
Я сделала единственно логичный вывод:
– Видимо, ты упал с лошади менее удачно, чем я.
– Да нет же! Это синие коровы, Вирке!
– Сам ты…
Но коровы действительно паслись. Правда синие. Они, словно огромные толстые бабочки порхали по горке, переговариваясь неслышным смертному мычанием. Переливались, от голубого до по-ночному тёмного, сталкивались, выясняя, кому щипать зелень на солнечном участке. Я заворожённо рассматривала дивных существ. Они не походили ни на что живое, что раньше доводилось видеть, хотя я, конечно, не слишком присматривалась к домашнему скоту. Но эти странные, лёгкие, вёрткие и воздушные существа явно не принадлежали человеку.
– Холмовики! – наконец догадавшийся, что к чему, Белен зажал мне рот ладонью и заставил осесть на землю. Коровы напрягли уши, повернулись в нашу сторону, но, не заметив ничего подозрительного, продолжили своё коровье дело.
– Холмовики? Ты в своём уме? – я скинула измазанную грязью и кровью руку, но показываться стаду фей из сказок не спешила. Вдруг оно нам всё-таки не примерещилось? – Они же не выносят солнечного света!
Да, разумеется, именно это должно смущать больше всего: хогмены – днём. А не то, что они вообще существуют. Хотя, собственно, почему бы и нет?
– Они – не выносят; а их скот, видимо, любит, – Белен с беззвучным стоном разогнул спину, потянутую при поспешном отступлении. – Я в любом случае не хочу с ними связываться. Если тебе интересно, вперёд!
Интересно. Даже очень. Но лично выяснять, что делают шкодливые феи с похищенными женщинами и детьми не хотелось совершенно. Любопытные долго не живут.
– Спустимся с другой стороны?
– Спустимся с другой стороны? – повторил кто-то тоненьким голосочком.
– Да, пожалуй, – недоумённо ответил брат.
– Да, пожалуй, – откликнулся голосок.
– Ты это слышишь? – дзинькнувший колокольчиком голос прозвучал одновременно с нашими.
Белен приложил палец к губам. Будто без него бы не догадалась!
Надо признать, брат хорош. Избитый, нет ли, но на мечах никогда не находилось равных ему, как и в верховой езде, и в скорости. Это я к чему? Это я к тому, что даже не успела заметить, когда он выкинул вперёд руку, чтобы поймать за шиворот так удачно спрятавшегося позади меня крохотного человечка в очаровательно маленьком зелёном костюме. Не подумайте плохого! Я никогда не была склонна умиляться малюсеньким ножкам и соответствующим им по размеру штанишкам, но тут никто бы не устоял.
– Сир, извольте вести себя соответственно вашему статусу! – человечек надулся, скрестил руки на груди и недовольно дрыгнул ботиночком с колокольчиком за загнутом мысочке.
Оооооу!
– Ты кто такой, маленький? – я не удержалась и пощекотала пальцем животик, как котёнку.
Малыш тоненько засмеялся, но быстро овладел собой.
– Благий двор! – гордо пискнул он.
– Неужели? А мы тут синих коров видели. С каких пор их хозяева помогают людям? – Белен недоверчиво встряхнул хитреца, надеясь, видимо, что из него посыпятся признания. – От холмовиков одни беды!
– Эй, полегче! – я уперлась в мускулистую руку, но заставить разжать кулак так и не смогла. Пришлось куснуть брата, чтобы он выпустил малыша на волю. Я поймала пленника в ладони, не давая ему упасть, и опустила с куда большим почтением. – Не помнишь, как нужно разговаривать с фейри? – и существу: – Прости его. Мужлан, что поделать. Деррики, верно? – вспомнила я истории старой няньки.
– К вашим услугам, леди! – фей снял феску и элегантно поклонился, не забыв продемонстрировать язык менее вежливому собеседнику.
– И ты действительно хочешь нам помочь?
Деррики вернул на место головной убор и выразительно отряхнул костюмчик.
– Уже не так уверен, как раньше, благородная леди.
Брат по-своему истолковал недовольство волшебного человечка и, в свою очередь, изобразил поклон. В изодранной и грязной одежде он выглядел шуткой, но фея вполне устроил.
– Прошу простить, – склонил голову Белен. – Меня ввело в заблуждение стадо и наша несколько усложнившаяся прогулка. Я имел неосторожность предположить вашу причастность в Неблагому двору.
– Он у тебя больной? – по-простому поинтересовался у меня фей.
– Есть немного, – я последовала примеру человечка и уселась рядом с ним, наслаждаясь видом на домашний скот, который не должен существовать на свете. – Мы заблудились совершенно глупо. Вот он и решил, что это ты нам помог сбиться с пути.
– С этой хоть поговорить можно, – пробормотал Деррики. – Мы почуяли ведьму рядом. А с ведьмами последние века лучше дел не иметь, – объяснил он, – вот вы и попали под заклятье холмовиков. Стадо же защищать надо, а то никого не останется. А я знавал вашу приёмную матушку, вот и решил помочь…
– Молчи! – Белен дёрнулся прихлопнуть излишне болтливого фея, но тот, провалившись под землю справа от меня, тут же вырос слева.
– Лишнего сболтнул? Ну, извиняйте, извиняйте. Врать вообще нехорошо, если что.
– Приёмную? – я перевела взгляд с фейри на брата. – Приёмную?
– Вирке, давай обсудим это дома.
– Приёмную?!!!
– Лорд, леди, – деррики подпрыгнул, привлекая к себе внимание, – с этого холма вниз и вдоль реки до большого тиса. Дальше заклинание не действует, выберетесь легко. Лошади ждут там же. А в ваши дела семейные считаю вторгаться неэтичным.
– Ах, так теперь это неэтично? – взревел Белен, пытаясь растоптать языкастого малыша.
– Не тронь, – я заступила дорогу. – Спасибо, деррики. В следующий раз у меня обязательно найдутся крошки хлеба для тебя.
Фейри недовольно зыркнул на мужчину и отсалютовал мне крохотной шапочкой:
– Благодарю, леди. Надеюсь, мы с вами ещё встретимся. А с вами, – он поморщился в сторону неприятного мужчины, – для вашего же блага, надеюсь, что нет.
– Белен.
– Мы можем поговорить об этом позже?
– Белен?
Я глубоко дышала, стараясь не злиться и дать объясниться тому, кто знает слишком много. Явно больше, чем я.
– Это очень сложная и длинная история. Давай вернёмся домой.
– Белен!
– Вирке!
– Не смей кричать на меня!
– Ты начала первой!
Воздух неровно, прерывисто, змеёй выползал из груди. Что бы это ни было, какой бы длинной и непонятной не оказалась эта история, мне требовалось её узнать.
Здесь и сейчас.
– Белен, – я заговорила так тихо, что со стороны могло показаться, что я спокойна, что не готова сорваться на визг и с кулаками накинуться на стоящего передо мной растерянного… мальчишку. Всё-таки он оставался мальчишкой. Не менее испуганным, чем я, одиноким, понятия не имеющим, как это – поступать правильно. Но тогда мне так не казалось. Тогда, много лет назад, я видела молчаливого предателя, не желающего говорить о женщине, которую я очень долго училась ненавидеть. – Приём у короля.
– При чём здесь приём? – оторопело заморгал он.
– Ты должен мне желание. Потому что я пошла на приём и вела себя прилично.
– Прилично?!
– В меру своих возможностей. Так вот, я хочу, чтобы ты немедленно рассказал мне, почему фейри назвал нашу мать приёмной.
Белен беспомощно растрепал уже переставшую быть аккуратной причёску. Спутанные волосы тут же рассыпались по плечам, полезли в лицо, словно решёткой пытались удержать слова.
– Потому что ты не моя сестра, Вирке.
– Мой мальчик, разве подглядывать за сестрой приличествует юному лорду?
Я захлопнул дверь громче, чем стоило бы, подпрыгнул то ли от неожиданности, то ли от глумливого голоса. Отец никогда не был слишком щепетилен и любил уколоть только начавшего превращаться в мужчину мальчишку. Благо, никогда не упоминал обо всех сделанных им глупостях при посторонних.
– Я, – я замялся, не зная, что ответить, покраснел, кажется, до кончиков пальцев ног, смущённо отшатнулся от комнаты Вирке. – Я хотел зайти, а она там… Я не специально!
– Не смущайся, мальчик мой, – лорд Агро присел передо мной на корточки, становясь одного роста, взъерошил едва прикрывающие уши волосы. – Рано или поздно ты бы всё равно начал интересоваться женщинами. Хотя, признаться, я надеялся, что приглашённые мной очаровательные дамы скорее привлекут твоё внимание.
Дамы в замке действительно обитали. Я никак не мог взять в толк, откуда и зачем они взялись. И уж точно не понимал, почему так вьются вокруг меня и всё пытаются заглянуть пожелать спокойной ночи. Выпроваживать их с каждым вечером становилось всё сложнее.
– Я не хотел ничего дурного…
Позорище! Тоже мне, будущий лорд! Пойман подглядывающим за собственной сестрой во время шумной примерки нового платья. И кем? Родным отцом! Лучше бы дал подзатыльник, накричал, да хоть высек! Только бы не смотрел так сочувствующе, как на нездорового. Хотя…
А разве я здоров?
– Идём. Нам пора поговорить.
Отец мягко, но твёрдо сжал моё плечо. Вот и сбылись мечты об исцеляющей порке.
– Библиотека?
Я ожидал чего угодно: подвала, пыточной камеры, чулана, где меня заперли бы до скончания веков… Но библиотека? Наказание книгами весьма сомнительно: читать я всегда любил.
Он не ответил. Невразумительно бормоча под нос, перетаскивал лестницу с места на место, чтобы добраться до самых дальних полок, выуживал огромные рассохшиеся фолианты, свитки, которым стоило рассыпаться на части ещё до моего рождения, записки…
Наконец колонна бумаг оказалась на столе, способном выдержать рыцаря в полном доспехе. А может, и на коне.
Господин Ноктис де Сол развернул передо мной толстый лист пожелтевшего пергамента, покрытый столь изящным рисунком, что казалось, раскинувшееся на нём дерево встрепенётся от ветра, зашелестит листьями и протянет тонкие ветви навстречу склонившемуся юнцу.
– Что ты видишь?
Странный вопрос.
– Стол. Пергамент. Рисунки, – начал перечислять я.
– Ох, тебе явно суждено стать отменный воином, – прыснул отец и уточнил: – Что ты видишь на рисунке?
– Дерево. Это древо жизни, так?
– Возможно. Продолжай.
– Дерево отмечает праздники колеса года: Йоль, Имболк, Остара… А это что? – я ткнул пальцем в нечто, напоминающее кокон, запутавшийся в ветвях между Имболком и Белтейном и поскорее убрал руку. Ещё испорчу древнюю ценность.
– А ты подумай.
Не самая любимая часть, но я постарался.
– Этот – весной, так? А второй такой же между Ламмасом и Самайном. Осенью. Это же Равноденствие!
– Всё верно, сынок, только впредь не стоит произносить это слово так громко. А теперь посмотри сюда.
Другой свиток, кажется, ещё более старый, но на удивление прочный, полотном накрыл кипу книг. Дерево, колесо года, праздники – всё повторяло предыдущий рисунок, кроме одного: коконы, что лишь отмечали значимые дни на первом рисунке, здесь превратились в лопнувшие почки; и в них, поджав под себя колени, блаженно улыбаясь, в окружении золотого и серебряного света спали… дети!
Девочка и мальчик. Не младенцы, но ещё не взрослые. Отличающиеся в мелочах, но совершенно одинаковые.
– Люди? Откуда здесь люди?
– Ты мне скажи, – хозяин замка устроился на стуле, задрал ноги, приготовившись долго ждать.
– Понятия не имею!
– Даже не пытайся. Я тебя, между прочим, за непотребством поймал. Не выпущу, пока как следует не напряжёшься, – мужчина явно забавлялся, но настроился решительно. Пришлось размышлять.
– Это не боги. И не символика, – наморщил лоб я, – тогда людей нарисовали бы у каждого праздника. Это какое-то воплощение равноденствия? – на всякий случай я понизил голос.
Ещё не старый лорд посерьёзнел, нехотя поднялся с удобного сидения и положил тяжёлую десницу на моё плечо.
– Это не воплощение, сынок. Эти двое – и есть Равноденствие. Они не люди, хотя всегда ими являлись; они не боги, хотя по силе способны сравниться с ними; и уж точно они не ведьмы, не колдуны, хотя умеют всё то же, что и они. И даже больше. Они рождаются… Нет, они вырастают из чистой Силы. Очень редко. И когда-то мирно жили рядом с нами: поддерживали баланс, крутили колесо года…
– Как?
– Как, – отец почесал в затылке и выщелкнул грязь из-под ногтей, как какой-нибудь привратник, – а гоблин их разберёт! Как-то поддерживали. Самим своим существованием, наверное.
– А почему они больше не живут среди нас?
Отец никак не мог устоять на месте, всё пытался облокотиться на спинку стула, присесть на стол, обнять меня… Не хотел говорить что-то? Оттягивал неизбежное?
– Наверное, потому что мы неправильно себя ведём. Или потому что отец нашего Вальдинга постарался истребить всех, у кого нашёлся дар, если они отказывались ему служить. А может, они рождаются, как и прежде. Просто мы этого не знаем.
– Они избранные, да? – я читал истории о героях. Сильных, смелых, жертвующих всем ради долга. Наверное, эти Равноденствие тоже герои.
Лорд Агро оправил сыну камзол, вырвал выбившуюся из шва нитку.
– Не думаю. Они просто… Просто хотят стать счастливыми. Наверное. Но, видишь ли, Белен, они могут… Должны. Обязаны быть вместе.
– Потому что они родня?
– Потому что они – единое целое. И один без другого зачахнет, потеряет себя, никогда не сможет стать счастливым, даже если будет очень пытаться полюбить кого-то другого, – подтянутый мужчина внезапно показался невероятно уставшим и старым. Таким, словно сам слишком долго пытался казаться кем-то, кто ему неприятен.
Я выхватил резанувшее по ушам слово:
– «Полюбить»? Но они же одинаковые! Как брат с сестрой! Как мы с Вирке!
– Вот именно, – постаревший лорд обнял меня болезненным тягостным движением, – точно как вы с Вирке.
– Папа?
– Да, Белен.
– Мы с Вирке – они? – одинаковые детишки с рисунка неотрывно смотрели круглыми чёрными глазками, и черты их незримо менялись, обострялись, делая лица куда более знакомыми, чем того хотелось бы.
– Одна очень хорошая женщина попросила воспитать вас. Вы были ещё слишком малы, чтобы запомнить. Разделить Равноденствие – подобно пытке. Воспитывать так, как должно, – невозможно. Муж и жена не могут, не имеют права быть близнецами. Ищейки Вальдинга не упустили бы шанса, заметили бы, притащили вас на поклон к королю. Поэтому…
– Поэтому вы воспитали нас как брата и сестру?
Обманули нас. Держали за идиотов. Заставили пойти против природы.
– А был выбор? Я понятия не имел, что тяга в паре окажется так сильна. Думал, вам будет достаточно родственной близости. А ваша мать…
– Это та, которая нам не мать, так не-отец? – я отступал к стене, увернувшись от утешительных объятий.
Ноктис де Сол скривился, как от пощёчины:
– Она не считала нужным рассказать больше. Она вообще не любит говорить об этом. И я её не виню. Мне очень жаль, Белен. Мы пытались спасти вас, дать нормальную жизнь.
– Я считал себя сумасшедшим! Больным! – я кинулся к дверям. Убежать, зарыться лицом в подушки и попытаться выплакать то унижение и обиду, что пришлось испытать. – Ты всё это время знал! Ты смеялся надо мной!
Отец успел наперерез, придержал дверь рукой: куда мальчишке совладать со старым воином?!
– Сын…
– Не смей называть меня так!
– Ах, не сметь? – он схватил меня за шкирку и хорошенько дёрнул вверх, заставляя взглянуть в глаза. – А как прикажешь тебя звать? Мальчишку, которого любил и воспитывал, как родного? Называть тебя бастардом? Подкидышем? Приблудным? Мы с вашей матерью… Не скалься! Эта женщина любит вас, хотя и не обязана! Мы всей душой желаем вам счастья! В этих книгах – всё, что тебе нужно знать. Можешь покричать, побиться головой об стену, но после – прочти. И тогда уже решишь, стоит ли нас ненавидеть. И стоит ли лишать сестру… Вирке нормальной жизни.
Он отбросил меня, как паршивого щенка. И я не виню отца за это, я бы тоже обиделся. Запер дверь, оставив наедине с книгами, навсегда разделившими существование на до и после.
Я прочитал их все.
Про уничтожение ведьм; про войны и восстания; про то, что бывает, когда один из Равноденствия умирает.
И поклялся сделать всё, чтобы Вирке не стала тем, кем родилась.
– Это всё? – Вирке ровно глубоко дышала, перебирая пальцами спутавшиеся волосы. То и дело попадались особо упрямые колтуны, и она с силой вырывала их, не морщась.
– Это всё, что мне известно.
– И мы, вроде как, связаны судьбой, как гоблинова истинная пара из дешёвых романов?
Я погладил её ладонь, успокаивая. Улыбнулся как можно более ободряюще, будто сам не боялся происходящего до дрожи:
– Мне нравится, как это звучит.
Она вырвала руку:
– Неа. Нет. Не-е-е-ет! Катитесь вы! Со своими судьбами, предназначениями и извращёнными фантазиями. Может, ты просто больной на голову и домогаешься родную сестру? Нет. Ни за что!
Она вскочила, и я поднялся вместе с ней. Прикоснулся к мягкой, невероятно шелковистой и притягательной щеке:
– Всё хорошо, Вирке! Всё хорошо! Я тоже не верил. Но есть доказательства, книги, свидетельства…
– Доказательства чего? Того, что ты имеешь право меня трахнуть? Знаешь, на чём я вертела ваши свидетельства!
– Вирке.
– Не смей приближаться ко мне!
– Ви-и-и-рке…
– Руки убери! Не трогай, сказала!
– Вирке!
Сколько же времени я мечтал об этом? Просыпался ночами, звал её, хотя прекрасно знал, что сам, спасаясь от соблазна, отправил сестру как можно дальше.
Когда лордом Ноктис де Сол стал я, ничто больше не сдерживало ужасное, постыдное желание. Я не только получил моральное право, когда отец рассказал правду, я ещё и получил власть, возможность заставить, принудить желанную женщину, когда он умер.
Смог бы я сдержаться? Не знаю. Старался, насколько хватало сил. Но как долго мучающийся от жажды усидит рядом с фонтаном, не прикасаясь к переливающейся негой шёлковой глади? Я никогда не отличался терпением.
Я заставил эту гоблинову девку заткнуться единственным возможным способом. Слишком долго мучился сам, и теперь терзал её: царапал, кусал губы, впитывал каждый вдох и хрип. Я должен был доказать ей… показать, как сильно… как много она значит для меня. Больше, чем сестра. Больше, чем кто бы то ни был! И разве я сумел бы подобрать слова? Нет. Но я целовал её. Целовал так, как ни одну из баб, с которыми пытался выгнать образ леди Ноктис де Сол из головы. Целовал сильно, больно, бесчеловечно.
И она ответила мне.
А потом врезала коленом между ног.
Глава 5. Катитесь к гоблинам!
Гадёныш!
Поцелуй обрушился вихрем. Горячим, пряным, томительным, знойным маленьким смерчем, наполненным ароматным дыханием солнца.
Обветренные губы царапнули мои, заставили молчать, испуганно и недоверчиво замерли, моля о нежности, а потом Белен сорвался с цепи. Кажется, пытался сожрать меня, проглотить, выпить целиком, чтобы никому больше не досталось.
Я бы никогда не признала, что успела ответить прежде, чем оттолкнуть его.
– Ты в своём уме? – брат позорно двумя руками зажимал травмированное междуножие.
Я осторожно, не глядя, ощупывая склон, чтобы не скатиться вниз кубарем, сделала шаг назад.
– Вирке, пожалуйста!
– Стой на месте! – выставила вперёд руки, готовая даже без магии сражаться: кусаться, плеваться – биться до последнего.
– Вирке, я не пытался тебя обидеть.
Всё, хватит! На этом – всё.
Вниз. Вдоль реки. До большого тиса. Главное, успеть первой и не забыть указания фейри. Хоть бы лошади действительно оказались на месте!
Не оглядываться! Не смотреть! Заткнуть уши!
Он кричал: отчаянно, болезненно.
Сначала Белен не двигался; пытался вернуть меня, успокоить, объясниться, обещал, что ни за что больше не тронет, а потом понял, что я не остановлюсь. Почувствовал, как напряглась невидимая золотая нить, как истончилась и задрожала, готовясь лопнуть. Когда я добежала до большого тиса, возле которого – слава триединой Богине! – действительно паслись Тварь и Вороная, брат только начал неуверенно спускаться. Вспрыгнула в седло так легко, будто конюху каждый раз не приходилось меня подсаживать, хотела сорваться, но задержалась на миг: выхватила охотничий нож, что Белен постоянно держал у седла, и, восхваляя провидение за то, что Вороная привыкла к виду оружия, перерезала подпругу. Справедливости ради, прозвучало это проще, чем оказалось на деле: туго затянутый ремень не давался, скользил, не желал сдаваться, но наконец седло с грузным плюхом соскользнуло вниз. Его владелец к тому времени успел сообразить, что сестрица не из нормальных, и ускорился.
– Вирке, это седло обошлось мне в сотню золотых!
Я мстительно кинула нож остриём прямо в отшлифованный кожаный бок великой ценности и хлестнула Скотину.
Замок действительно начал виднеться, как только мы выбрались из-под заклятья холмовиков. Чёрная холодная громада раззявила пасть ворот и звала забыться в её объятиях, смириться с участью и позволить себе роскошь ничего не решать. Аккуратная притоптанная дорожка начиналась у подъёмного моста и петляла между холмами, путая, завлекая, играя в прятки. Предлагая нечто, о чём я давно мечтала, но никак не решалась попросить у богов.
Раздумья заняли бы вечность. Решающий судьбу выбор, несостоявшаяся жизнь, брошенные богатства…
Лошадь уже несла прочь от опостылевших стен, и удерживать её почему-то не было ни малейшего желания.
И тогда Белен понял, что я не собиралась возвращаться. Думала, седло его остановит? Ха! Он вскочил на спину несчастной кобылы прямо так, не жалея ни её хребта, ни своих… достоинств, ударил беднягу (нашёл крайнюю!) и пошёл в погоню.
«Он не может меня догнать! Не должен!», – а из горла вырывалось сипение. Можно подумать, это я неслась сломя голову после и без того тяжёлого дня, при этом терпя заносчивую девицу на спине. Но Тварь, хоть и оставалась той ещё тварью, в тот раз со мной согласилась: она догадывалась, что обычно обозлённые отвергнутые мужчины не сохраняют доброе расположение духа, так что лучше держать их на расстоянии. Которое, между прочим, стремительно сокращалось. Я подхлестнула лошадь.
– Стой, дура!
И правда захотелось остановиться. Высказать брату (да, брату!) всё, что думаю по поводу произошедшего, напомнить, что в последний раз, когда он назвал меня дурой, я сломала ему палец (на ноге, но всё же) и ещё раз освежить в памяти, как больно может ударить оскорблённая женщина. И словом и коленом. Но если бы он поймал меня тогда, уже бы не выпустил. Я слишком хорошо знала Белена, чтобы сомневаться.
Бегом, бегом, скорее!
– Вирке, вернись!
И не подумаю!
Он нагонял, с каждым прыжком, шагом, движением становясь всё ближе. Ближе, чем я могла выдержать.
– Вирке, прошу тебя!
Нет! Пожалуйста, нет! Не хочу, не могу, не стану! Я имею право на собственный выбор, на собственную жизнь. И никто не лишит меня её. Особенно Белен. Не снова.
Холодные цепкие лапы страха оглаживали спину, стекая ледяным потом, путали и без того превратившиеся в паклю волосы, тянули назад – и сдаться.
Никогда!
Я сильнее огрела бедную кобылу, выбивая остатки сил. Сдохни, если понадобится, но унеси меня отсюда!
Тонкая золотая нить, едва слышно звеня, плакала, разрываясь надвое. У неё не оставалось сил гореть, соединяя два пышущих холодной ненавистью сердца. Липкая паутина клоками стекала с плеч, рук, лица. Запутавшаяся муха чудом обрела свободу и не желала её выпускать. И не только тело избавлялось от невидимых пут: магия встрепенулась, расправляя затёкшие крылья и запела в полную силу.
– НЕ-Е-Е-ЕТ! – крик растворился в ветре испуганным писком, но не умолк. Продолжился, усилился, цепляя деревья, впитываясь в землю, превращаясь в угрожающий и несущий смерть гул.
Зелёный ковёр под ногами содрогнулся в ответ на зов, Великая Богиня-Мать ответила, вняла мольбам: никто не обидит её чадо. Земля вздулась, наполненная мощью, затряслась, пропуская меня и пугая, останавливая несущегося следом всадника.
Белен успел перепрыгнуть один струп на теле Богини, второй… На третьем Земля разверзлась, оглушая преследователя, заставляя Вороную встать на дыбы, отделяя меня от бывшего брата стеной слепящего света.
– Вирке! – безнадёжно; горестно; потерянно.
Я не оглянулась.
***
Свобода – это прекрасно и завораживающе. Но почему никто не предупредил, что в довесок к ней идёт испорченное платье и в кровь разодранные локти? Падение, погоня и длительная прогулка на жаре оставили на теле немало следов, и я не обольщалась: перепачканная и измученная ведьма, хоть и выглядит многообещающе, уважения встречным не внушит. С собой – ни монеты; про сменную одежду и говорить нечего. Гадину не загнала, и то ладно. Но путешествовать в подобном виде ниже моего достоинства. Ладно, в конце концов, я ещё леди, хоть по виду и не скажешь. Впереди виднелись дома, вилланам всё ещё полагалось считать меня госпожой и пытаться услужить. А если нет… Ну, я же снова грозная колдунья, верно? Так что, угрозы, шантаж и много других чудесных способов общения к моим услугам.
Я забарабанила в дверь, показавшуюся смутно знакомой.
– Госпожа! – открывшая женщина, в первый момент слегка обескураженная подобной вежливостью, не то попыталась сделать реверанс, не то просто осела от удивления. – Что случилось? Ой, проходите, леди Вирке! Я могу вам чем-то помочь?
Всё та же пыль по углам и мрачная темнота светлым днём. Я тут уже бывала: на этой узкой скамье лежала, свернувшись клубочком, непрерывно чихающая девчонка, уже начинавшая свистеть грудью, а не дышать.
– Как ваша дочь, милейшая? Всё ли хорошо? – из вежливости поинтересовалась я. А что? Может я просто зашла полюбоваться на свою работу.
Неуклюжая суетливая хозяйка торопливо отчиталась:
– Спасибо, госпожа, всё чудесно! Тахра благодаря вам полностью здорова. Она в поле помогает отцу. Прикажете сбегать за ними?
Ох, как же её имя? Она явно представлялась, когда меня приглашали сюда в прошлый раз, но я не посчитала нужным запомнить. Я сдержанно улыбнулась:
– Не стоит, я и так вам верю.
– Может, молока? Простите, госпожа, – она метнулась в сторону, схватила одну кружку, но посчитала недостаточно чистой и тут же сменила на другую, спрятав первую в карман передника.
– Вирке. Можете звать меня Вирке, я вполне это переживу, – пора бы уже начать обходиться без «благородной» и без «леди».
– Простите, леди Вирке, – Лиса (точно, её зовут Лиса!) рассеянно вертела сосуд в руках, видимо, уже забыв о предложенном угощении или смутившись тем, что решила попотчевать важную гостью детским питьём. А жаль. От молока я бы не отказалась, но не напоминать же теперь.
– Прощаю, – отшутилась я, но, кажется, женщина восприняла сказанное всерьёз. Раз так, поиграем в ростовщика и должников. – Когда я посещала вас в прошлый раз, я оказала вам некую услугу.
– Да, леди. Вы очень, очень нас выручили! Да благословит Богиня ваш путь! Мы так вам благодарны!
– Вы же понимаете, Лиса, – я с наслаждением отметила: женщина ну никак не ожидала, что я её вспомню, – что одними благодарностями здесь не обойтись. Насколько мне подсказывает память, мы договорились на услугу. Как считаете, не настало ли время платить по счетам?
Вспугнутые с куста соловьи создали бы меньший переполох. Лиса заметалась по крошечной комнатушке, сбивая всё на своём пути, роняя посуду на пол и с хрустом топчась по черепкам, попеременно хватаясь за сердце и за припрятанную, как она считала, крайне тщательно, среди тряпья шкатулку. Я сидела с прямой спиной и непроницаемым лицом, делая вид, что подобное поведение совершенно нормально. Хотя, если сравнить с другими произошедшими за день событиями, то, пожалуй, так и есть.
В конце концов женщина просто обессиленно рухнула, обхватив мои ноги и заливая слезами и без того многострадальную одежду:
– Простите, госпожа! Нам нечем вам отплатить! В этой шкатулке всё сбережения, но я понимаю, что этого недостаточно. Прошу, заберите что угодно, хоть мою жизнь, только не трогайте Тахру!
– Я вам что, ведьма из сказок? – я вскочила, оттолкнув просительницу, и принялась ходить туда-сюда, зло расшвыривая по углам черепки битой посуды. – Я похожа на того, кто вылечит ребёнка, а потом явится, чтобы испортить ему жизнь?
Лиса беспомощно сидела на полу:
– Но предания говорят… Вы же ведьма, госпожа…
– На кой мне сдался твой ребёнок?! Похоже, что я своего не могу родить? Только попробуй вякнуть про мой возраст! – я предупредительно показала кулак. Знаю, что давно должна быть замужем. Но… Но шли бы вы все в гоблинову дырку!
– Простите, госпожа…
Кажется, бедная женщина ни на шутку перепугалась. Наверное, не следовало играть с ней в светские беседы. Я устало опустилась на пол рядом с Лисой и заглянула в наполненные слезами глаза:
– Дайте мне платье. Как видите, моё никуда не годится, а отправиться домой я сейчас не могу. И хорошо бы умыться.
Находящиеся в наших владениях, то есть, во владениях брата, деревни не бедствовали. Люди оставались вполне довольны и сыты, не жаловались и всегда при необходимости получали помощь от господина. Но в самом дорогом платье Лисы я не смогла бы отправиться даже в сад, когда никто не видит. Блёклое, серое, хоть и довольно аккуратно сшитое, оно, к тому же, висело на мне мешком: прежняя хозяйка, хоть и не могла считаться толстой, по всем параметрам была куда как шире. С другой стороны, прогуливаться ни по саду, ни по замку, ни по любому другому месту, где можно пересечься со знакомыми из прежней жизни, я не собиралась. К тому же, это очень по-женски – ознаменовать новый этап жизни новым платьем. А если его немного подвязать, оно сядет не так уж плохо, как будто я крайне хрупкая и нежная, что, разумеется, чистейшей воды неправда.
– Благодарю, Лиса. Платье чудесное, – соврала я.
– И вы прекрасно в нём смотритесь, – ответила тем же ограбленная женщина.
Хоть я и не настаивала, но заботливая спасительница собрала в довесок небольшой узелок: упаковала гребень, который действительно был необходим, немного еды (я едва не заплясала от радости, но сдержалась, чтобы не выглядеть недостойно), небольшой ножик, которым стоило бы на кухне орудовать, а не в дорогу брать. От кресала я вежливо отказалась, на всякий случай тайком проверив, работает ли магия или снова решила впасть в спячку. Даже Твари перепало немного ласки и воды. И ещё неизвестно, чему Животина обрадовалась больше. Когда Лиса, запинаясь и комкая передник, попыталась всучить шкатулку с перекатывающимися в ней мелкими монетками, я с трудом сдержалась, чтобы снова не накричать на неё. Нет, в сложившейся ситуации деньги оказались бы весьма полезны, но разве я похожа на бандита? Главным же достоинством показавшейся недалёкой женщины оказалось умение помалкивать: ни единого вопроса, ни косого взгляда. Весь вид её говорил «что ж, и не такое случалось». Но я всё равно решила проговорить вслух простую истину:
– Лиса, я была бы вам очень признательна, если бы эта встреча осталась тайной. У меня на то свои причины.
– Будь благословенна, доченька! – добрая женщина, ошалев от собственной наглости, обняла меня и сразу же разревелась.
А я смогла только слабо улыбнуться. Кажется, несмотря на долгие годы обучения, я всё ещё очень многого не знала о мире.
***
Почему-то меня не предупредили, что еда склонна заканчиваться крайне быстро. А ещё, что по ночам даже в самые тёплые летние деньки холодно, что роса опадает не только на траву, но и на пытающихся уснуть замёрзших женщин, а развести костёр из неправильно разложенных веток (которые ещё надо умудриться найти!) довольно проблематично, пусть и при наличии магии.
Проще говоря, когда я снова вышла к людям и сумела поговорить с кем-то, кроме непрестанно неодобрительно косящейся на меня Сволочи, я была мила, вежлива, неимоверно счастлива, но всё ещё не готова вернуться домой.
Таверна «Два меча» не показалась таким уж чудесным местом. Нахохленной курицей она устроилась на перекрёстке между четырьмя деревеньками, распушив перья-доски и ни в какую не желая принимать приличный вид. А зачем, спрашивается, подновлять стены, если мимо проходящие путники, а также жители всех четырёх сёл исправно оседали именно здесь? Ну и пусть грязновато, душновато, народу многовато. Зато деревья внутри не растут, а комары не кусаются. О чём ещё мечтать?
Лошадь с таким воодушевлением кинулась к общему стойлу, что пройти мимо оказалось выше наших сил. Денег, правда, при себе так и не появилось, хотя надежда найти чей-нибудь обронённый кошелёк не покидала меня оба дня пути.
Вдруг среди посетителей гостеприимного, надеюсь, заведения найдётся кто-то из знакомых? Я не так уж далеко от замка, а владения Ноктис де Сол закончились только прошедшим утром. Хотя такой ли большой удачей стала бы нежданная встреча? Брат водил куда более тесное знакомство с лордами соседних земель, к тому же наверняка уже разослал гонцов с письмами и просьбами задержать меня, если вдруг попадусь. О, хотела бы я на это посмотреть! И всё-таки требовалось что-то придумать.
Я распахнула дверь с ноги, привлекая всеобщее внимание.
Несколько десятков лиц, морд и физиономий повернулось к лохматой женщине со впалыми глазами.
– Чего желаешь, малышка? – хозяин таверны оказался не слишком стар, невозмутим и беловолос. Несмотря на изрубленное шрамами лицо, трепета он не внушал, тем не менее, хамить и бить кулаком по столу, требуя обслужить госпожу как следует, мигом расхотелось. Но спустить фамильярность оказалось выше моих сил.
– Извольте без вольностей! Перед вами не малышка, уважаемый, а благородная леди!
Со всех сторон раздался согласный хохот:
– Леди горных троллей?
– Простите, благородная госпожа, не признали вас под слоем грязи!
– Нам бы поклониться, что сидим?!
Что ж, можно быть уверенной, даже если бы знакомые среди этой язвительной толпы и оказались, они бы вряд ли меня узнали. И ведь ни в чём нельзя их обвинить: видок посетительницы говорил сам за себя.
– Может, до благородной леди я сегодня и не дотянула, – я многозначительно воспламенила ладонь, тонко намекая на то, что гогот мне неприятен, – зато злая ведьма получилась отменная!
Шутки почему-то мигом прекратились:
– Так бы сразу и сказала!
– Ну всё, всё, злая ведьма, уймись, – примирительно пробухтел владелец «Двух мечей». – Ты сюда пожрать пришла или народ мне распугивать?
Беловолосый дважды стукнул ладонью по столешнице, показывая, что я вполне могу присесть рядом, пока он по традиции всех хозяев всех таверен мира протирает её полотенцем.
– Денег у тебя, судя по всему, нет, – проницательно заключил мужчина.
Я не стала отпираться:
– Ни серебрушки.
– Но жрать, полагаю, хочется?
А вот это уже унизительно. Но, видимо, очень заметно.
– Иногда приходится.
– Наверное, и переоделась бы с удовольствием, если б нашлось, во что, и помылась бы…
Я ухватила край мельтешащего полотенца, заставляя того, кто его держал, отвлечься от своего нелёгкого дела, посмотреть на меня внимательно и сделать соответствующие выводы. Одного навязчивого ухажёра мне хватило с лихвой.
– Слушай, ты, – спокойно, без крика, но твёрдо начала я, – внешний вид часто бывает обманчив и очень зависит от обстоятельств. Не обольщайся, я действительно могу за себя постоять и, если понадобится, взять силой всё, что мне нужно. Поэтому забудь о своих грязных намёках, налей вина и принеси нормальной еды. Лучше пожирнее, – эх, придётся забыть о стройной талии! – И тогда я мирно уйду, не разнесу это место до основания и, может быть, даже не засуну это полотенце тебе в задницу.
Ему бы сообразить, что я более чем серьёзна. Что зла, голодна и безмерно устала. Но он хрюкнул, попытавшись сдержать смех, а потом захохотал в голос:
– Ну точно, благородная леди! Ой, какая боевая! Я не могу! Нет, правда, я очень испугался! Уже в штаны наложил и всё жду, пока вонять начнёт! Прости неразумного!
– Это действительно настолько смешно? – сама себе я казалась весьма опасной.
– Нет, что ты! Очень внушительно! Я даже поверил. Но вы, бабы, одинаковы: слова ни скажи, всё вам под юбку залезть пытаемся.
– А ты разве не…
– Очень надо!
Я хотела покаянно опустить голову, но вместо этого вздёрнула нос:
– Значит, слова надо лучше подбирать!
Мужик восхищённо выпятил подбородок:
– Нет, ты определённо хороша! Далеко пойдёшь.
Далеко идти не хотелось. Особенно, если пошлют. Хотелось есть и не вставать с места.
– Да не нервничай ты так! Никто тебя не гонит. На.
Беловолосый от щедрот налил полную кружку пива и примирительно протянул мне:
– Вина не держим. По крайней мере того, которое ты захотела бы пить. Эй, Синни! – он чуть отклонился, пытаясь докричаться до кого-то в смежной комнате, откуда доносилось шкварчание и заманчивые запахи, из-за которых не хотелось покидать это неприятное место. – Свинины принеси! Той, что утром ставили.
– Эй, я тоже свинину просил! – возмутился слишком ярко одетый парнишка у входа.
– У тебя сиськи есть? Нету. Значит, вчерашней похлёбкой обойдёшься, – решил благодетель и снова вернулся ко мне: – зови меня Гверн. И нет, меня не волнуют твои сиськи, просто иначе этого болтуна не заткнуть. Теперь он пялится на тебя и думает, что для привлекательных они маловаты, а для страшненьких слишком хорошо смотрятся.
Я скрестила руки, прикрывая то, что внезапно стало объектом внимания нескольких десятков человек. Раньше меня такое не смутило бы, но раньше я лишь смеялась над слугами и издевалась над братом.
– И чего же ты хочешь за такое радушие, Гверн?
– Ну ты же ведьма, так? Хочу тебя нанять.
Чем дольше я отдыхала и отъедалась, тем менее удачной казалась идея согласиться на работу. Выяснилось, что и ноги гудели нестерпимо, и глаза слипались, и вообще молодая привлекательная женщина не должна бы изводить себя трудом. Однако беловолосый хозяин таверны мнения моего не разделял и всякий раз, когда я умудрялась, несмотря на весёлый гвалт завсегдатаев, задремать, бессовестно толкал под локоть:
– Куда спать? Рано! Тебе ещё всю ночь соседям пакостить и младенцев воровать. Или чем там вы с вашим ковеном после заката занимаетесь?
Я закрывалась рукавами, пряталась за огромную кружку медового пива, огрызалась, но Гверн только ухмылялся, демонстрируя неполный ряд частично выбитых зубов.
– Прокляну, – угрожала я.
– Не пристанет, – отшучивался он.
– Долго мне ещё тут сидеть?
Беловолосый окинул взглядом всё больше пустеющие к ночи столы:
– Раз, два, три… Семь. Пока эти семь мужиков по домам не разойдутся. А не, восемь! Того из-под стола тоже надо турнуть.
Я застонала.
Наконец, перепачканная маслом мужеподобная Синни оставила кухню и, перекинувшись парой слов с хозяином, отправилась домой; изрядно подпившие посетители вразвалочку, придерживаясь за новообретённых друзей или стены, покинули заведение, а счастливца, с вечера храпящего под столом, Гверн заботливо на руках вынес под придорожный куст.
– Что? – пожал он плечами. – Не зима чать, не околеет. Проспится и решит, что сам туда улёгся.
– Так что ж ты его сразу не выкинул? – устало зевнула я. – Закрылся бы раньше.
– А может я приятной компанией наслаждался, – подмигнул временный работодатель. – Тут, знаешь ли, дни проходят весьма однообразно.
Удавить бы… Да сил не осталось.
Я широко зевнула, одновременно похлопывая себя по щекам:
– Ну так чего-о-о-о там у тебя? – честное слово, если бы он тогда предложил заплатить ему телом за ночлег, я бы просто растянулась на столе, заявив, что со мной можно делать всё, что угодно, если в процессе не станут будить. Благо, непристойных предложений не последовало.
Вместо этого Гверн заботливо собрал всю бьющуюся посуду, отнёс в прилегающую к основному залу каморку; туда же отправились два начатых, но не опустошённых бочонка, остатки солонины, все собранные за день монеты и два меча, висящие на стене и призванные символизировать название таверны. Видимо, обоими – и более и менее ржавым – хозяин дорожил и оставлять их на попечительство малознакомой и не внушающей доверия работницы не собирался.
– Ну, на этом, кажется, всё, – Гверн задумчиво поцокал языком, прикидывая, не забыл ли чего.
Я поболтала ногами, критически оценивая заляпанные грязью сапоги для верховой езды. В жизни у меня не водилось столь грязной обуви! Но почему-то сейчас это совершенно не беспокоило.
Гверн запрыгнул на стол, куда чуть раньше, спасаясь от носящегося вихрем мужчины, взгромоздилась я.
– Всё? – спросил он у меня, словно я могла дать ответ.
– Мышиный помёт забыл перепрятать, – мрачно пошутила я.
– Ты мне ещё за это спасибо скажешь!
Я послушно повторила:
– Спасибо.
– Да не сейчас. Утром. Когда с работой управишься. Если управишься, – таинственно добавил он. – А теперь я на боковую.
И он действительно собрался уйти: спрыгнул на пол, заодно спихнул меня – «Не сиди на столе!», – подхватил недопитую одним из гостей бутылку вина, понюхал, поморщился:
– Будешь? А, не. Нечего тебе такую кислятину пить. Выгонишь этих тварей – эля тебе налью. Не абы какого – из личных запасов!
– Да кого выгонишь-то?!
– А, так я не сказал? – Гверн добродушно махнул рукой, разом растеряв всю пугающую таинственность. – Забыл! Пикси. Одолели, аж сил нет! Каждую ночь переворачивают тут всё вверх дном. Что мог, я поубирал, чтоб не пришибли ненароком. А дальше ты уж сама как-нибудь с ними договорись.
Договориться? С пикси?! Да он в своём уме?!
– А ты куда? – я схватила беловолосого за лацкан.
– А я – спать, – довольно осклабился он, сунул мне, откупаясь, только что найденную бутылку, и спрятался в каморке, куда только что перетаскал вещи. Звякнул ключ, тоненько сообщая, что больше изворотливого знакомца я сегодня не увижу.
Я бездумно поднесла горлышко к губам и тут же брезгливо отдёрнула: Гверн не соврал: вино действительно преотвратнейшее.
Что я помнила о пикси? Да практически ничего. Шаловливые, вредные, шустрые, обожающие пакостить. Как с ними справиться? Да понятия не имею! Обычно с фейри можно договориться – многие готовы помочь, если оставаться с ними предельно вежливой. Пикси же чихать хотели на людей. Их интересует только веселье и совершенно не волнует, что станет с чужим имуществом, перепуганным домашним скотом или неудачно встретившимся на пути человеком. Дети. Проказливые, дурные и жестокие.
Прикинув, чего мне хочется больше: денег или сохранить свою шкуру, я быстро поняла, что второе, и помчалась к двери. Но стоило схватиться за ручку, как стало поздно.
Маленький суетливый звездопад посыпался из щелей в потолке. Раз ворох, два, три… Словно крышу мерял шагами великан, вспугивающий сверкающих бабочек. Рой блестяшек замер, повис, задумавшись и (я это чувствовала) разглядывая меня. Что сделать с незваной гостьей? Закружить? Завертеть? Запутать? Наброситься, как стая пчёл, защищающих улей? Меня не устраивал ни один из вариантов, поэтому я старалась не шевелиться.
А звёздочки то опускались, то поднимались, беспрестанно дрожа, жужжа и попискивая. Звуки становились всё громче, требовательнее. Какой у меня выбор? Вот дверь. За ней – стойло, небольшая полоска дороги и лес. Если окажусь достаточно быстрой, могу успеть отвязать Тварь и, если та не заупрямится, сбежать. И потом всю жизнь буду терзаться тем, что дала дёру от крохотных человечков, которые на меня даже не напали. С другой стороны – волшебный рой. И, глядя на него, как-то вовсе не хотелось верить, что человечки безобидные. Пикси приближались и пищали всё более угрожающе, но, не долетев до человека какой-то дюйм, резко свернули в сторону и прыснули по углам, чтобы снова собраться воедино и, вихрем проносясь под столами, вскидывать их в воздух и позволять с грохотом падать. Да уж, останься здесь что-то из посуды, расколотили бы всё.
Вот огромная скамья в углу, которую вечером не могли передвинуть три здоровенных бугая, взметнулась до потолка, но вместо того, чтобы обрушиться на пол, сменила направление и полетела к растерявшейся новоиспечённой ведьме по найму.
Пикси приняли решение, и оно оказалось не в мою пользу.
Я вскинула руки, скорее, по наитию, чем надеясь защититься, не вспомнив ни единого заклинания, но древняя Сила оказалась умнее: без указки прорвалась путами из-под ногтей, оплела летящую в меня махину, откинула в сторону. Гм… Эдак я и правда на что-то гожусь! Раньше тарталетку с подноса скидывала, напрягшись до кончиков волос, а тут отшвырнула громадину так легко, словно дышала.
Во второй раз я подняла руки уже осознанно – путы рванулись к скоплению звёзд, но прошли насквозь, не зацепив ни одну. А пикси только разозлились. Теперь они не просто шалили, не развлекались, а готовились мстить.
Два стола взлетели в воздух одновременно, столкнулись, разлетаясь, если не в щепки, то, по крайней мере, на части. За стеной послышался недовольный голос Гверна. Ах, я тебе спать не даю? Бедненький! Я мстительно отправила один из стульев в смежную стену. Всё равно ведь не выйдет. Ему не впервой.
Когда-то давно нам с братом давали уроки битвы на мечах. Он всё схватывал легко, словно руки срастались с оружием, а у меня не получалось: проклятая железка всё время била не туда, куда я её направляла, рукоять выскальзывала, остриё заносило…
Но с магией совсем иначе. Ведьма не управляла Силой, и Сила не вела ведьму, но мы становились единым целым, предостерегая, охраняя, защищая меня – сосуд и её – драгоценное содержимое. Удар, второй, третий! Маленькие человечки взрывались снопами искр, визжали, нападали и отступали, но уходить не собирались.
Шаловливые дети не любят ложиться спать: стоит ночи укрыть землю, они вскакивают с кроватей, требуя веселья, внимания и танцев. Быть может, именно поэтому маленькие фейри не желали отступать? Придёт утро, и не станет краткого мига волшебства, когда всё дозволено. Снова вылезут строгие мамки-няньки, заставят учиться и выполнять ненужные никому требования. Но ночь – их время. Когда никто не заставит успокоиться и спрятаться под одеяло.
И не зря: пикси – умершие дети. Те, кто не успел сотворить в этом мире ни добра, ни зла, кто недостаточно смел, чтобы слиться с Богиней, но недостаточно силён, чтобы переродиться в новом теле. И всё, что им остаётся – отголосок воспоминания о том, кем они являлись раньше, о том, что по ночам, когда нет никаких правил, они могут быть собой.
Дети…
Дети! А я, бестолочь, нападала на них! Пыталась напугать! Дети не знают страха и не ведают цены ошибки. Не понимают, что могут навредить, лишь хотят поиграть с тем, от кого ещё исходит живое тепло.
Я огляделась. Ничегошеньки! Ничего, что могло бы привлечь внимание стайки непослушных ребятишек. Собралась с силами и засаленным призраком бросила в стайку забытое Гверном полотенце, отвлекая блестяшек, накрывая недоумевающих малышей тканью. Помчалась на кухню, помедлив несколько секунд, пытаясь магией вскрыть надёжно запертый замок. Переборщила: получилось выбить дверь. Но главное же результат, верно?
Луковая шелуха, мешочки с травами, закупоренные бутылки… Всё не то! Я зазвенела крышками, чугунками, сковородками. Вот оно! Не зря здесь подают отменное медовое пиво. На самой дальней полке, заставленный пахучими специями, стоял горшочек с мёдом. Дети обожают сладкое! И пикси должны любить. Не рискуя подниматься по шаткой лесенке, я волшебством притянула его к себе. Получилось это не так просто, как я надеялась: с полки-то горшочек спрыгнул охотно, но дальше начал падать так стремительно, что пришлось прыгать вперёд, хватая его, как пугливого кота, не давая разбиться, – разодрала только начавшую подсыхать кровяную корку на колене.
Фейри подоспели как раз вовремя. Унюхали сладость и, мигом забыв о коварстве и желании расквитаться с непрошенной нянькой, стремглав полетели к угощению.
Белен оказался прав: когда была возможность, стоило почитать побольше книг о магии, а не наслаждаться её благами в неведении. Хотя навряд в пыльных фолиантах нашлись бы заклятия и советы по борьбе с пикси, поэтому теперь я могла лишь надеяться и призывать в помощь Триединую. Я изо всех сил представила невидимую границу. Вытекая из самой земли, пронизывая пол, она коконом оплетала меня и, разумеется, мою добычу. Получится? Стопы покалывало то ли от напряжения, то ли от страха, то ли от пронизывающей насквозь магии. Не в силах смотреть на несущийся к самому лицу серебряный смерч, я зажмурилась.
Что это? Град?
Прижимая к животу горшочек с мёдом, как самую большую ценность на свете, я открыла один глаз: сверкающие бабочки сталкивались с невидимой границей и падали, осыпались к ногам, чтобы снова подняться и сделать ещё одну попытку. Граница едва заметно переливалась, отбрасывая на кожу тень, подобную запутавшемуся в водной глади солнечному лучу.
– Дай! Дай! Дай! – пищали человечки. Да, уже человечки!
Сообразив, что по-простому с жадной тёткой не договориться, они приняли истинный облик, действительно став похожими на маленьких, с мизинец размером, но очень непривлекательных детей. Приплюснутые мордочки, вздёрнутые носики, шестипалые ручки припадали к магической заслоне, не в силах её прорвать. Но за ней сверкало угощение, которое жутко хотелось получить!
– Это хотите? – я подняла вверх руку с мёдом.
– Да! Да! Хотим! – запищали человечки. – Дай!
– А что я за это получу? – ну а как иначе? С фейри нужно торговаться.
– Золото!
– Коня!
– Тайну! – наперебой начали обещать пикси. – Дай!
– Услугу! – в кои-то веки мне нашлось, что попросить взамен.
– Услугу, – согласились существа.
– Вы заберёте сладость, но больше никогда не станете шалить в этой таверне.
– Никогда! – пообещали пикси с такой искренностью, что не оставалось никаких сомнений – бессовестно врут.
На свой страх и риск я опустила разделяющую нас заслону и протянула вожделенное угощение малышам. Те набросились на него, готовые нырнуть с головой в сладкую тянучку, уже не замечая ни меня, ни разгрома вокруг.
Я осторожно вынесла горшок на улицу и пристроила под раскидистой ёлкой. Хорошо бы Гверну оставлять здесь угощение почаще. Кто знает, может, и сдержат слово маленькие обманщики?
После всего пережитого, после ужаса и восторга, после сражения и настоящей, принадлежащей мне одной, победы, благородная леди Вирке больше не Ноктис де Сол уснула, обхватив колени, на многие недели не метённом полу в углу полуразвалившейся харчевни «Два меча» где-то в глухомани. И была абсолютно счастлива.
– Нет, ты глянь! – едва рассвело, а меня уже будили. К тому же, совершенно неподобающим образом и без всякого уважения к победительнице, а просто грубо потряхивая за плечо. – Не сбежала! – восхищённо присвистнула мужиковатая Синни.
– Чего говоришь? – из каморки, потягиваясь до смачного хруста костей и разминая затёкшую за ночь на неудобном лежаке шею вышел Гверн. Подслеповато прищурился, разглядел знакомое, хоть и помятое лицо и удивлённо отпрянул: – Да ладно?! Не сбежала?!
Я затравлено метала взгляд от одного к другой, а они, мать их, хохотали, словно ничего не случилось, словно не было ночи, когда я, готовая разреветься, носилась, едва не взлетая, по столам, изображая не то охотника, не то жертву. А им – смешно.
– Весело? – мрачно поинтересовалась я, поднимаясь и отряхивая окончательно испорченное платье. Нда, в таком положении я ещё никогда не оказывалась.
Гверн подал руку, а Синни принялась виновато оправлять на мне одежду:
– Ты, никак, совсем ополоумел? Бедная девочка всю ночь на полу проспала, спины, небось, не чувствует. А ты что?
– А я что?
– А ты дрых?
Беловолосый показал зубы:
– А что мне, её сторожить?
– Именно! Я же говорила, что настоящая ведьма, а ты…
– А я много повидал и в людях успел разочароваться. Кто ж её знал, что она в лес не убежит к полуночи?
Синни подбоченилась и протянула пухлую ладонь:
– Я знала. Я! И об заклад билась.
Гверн скорчил мину, словно глотнул того самого кислющего вина, вернулся к себе в комнатушку и принёс две полновесных золотых монеты:
– От бабы! По миру меня пустите, не иначе!
– Проигрался – плати!
Беловолосый смиренно отдал первую монету выигравшей спор, а вторую протянул мне. А я смотрела на заляпанный кругляшок, на первые деньги, которые сама заработала, и никак не решалась принять.
– Что думаешь? – он, не дожидаясь, пока я снизойду, насильно сунул денежку. – Твоё – заработала. Пошли, что ли, эля тебе налью. Как обещал. Ведьма… Ты чего?
– Ничего, – благоговейно прошептала я. – Просто я, кажется, поняла, кем хочу стать, когда вырасту.
Глава 6. Интриги и интриганы
Сегодня мне снова снились кошмары.
Она молча падала в темноту. Не кричала, не звала, не просила о помощи. Я тянул руку, умолял схватиться, но она не двигалась. Только смотрела. Смотрела так, словно я отнял последнее, что было дорого ей в жизни. И падала. Снова и снова. В темноту.
Я открыл глаза, чувствуя себя уставшим ещё до того, как встал с кровати. Жирный паук у самого потолка суетливо пополз прятаться, недовольный, что его впервые заметили. Обычно потолок в этой комнате рассматривал не я, а служанки тактично молчали, чтобы не пришлось заканчивать жаркую ночь ещё и пробежкой за метлой, вот он и прижился. Не до него.
Вирке не возвращалась уже неделю. И я понятия не имел, где искать эту гоблинову дочь! Сначала убеждал себя, что одумается через пару дней. Устроит скандал, побьёт, как принято, посуду, потребует извинений. Я бы ответил тем же, заявил, что она ведёт себя, как ребёнок, накричал бы, может даже замахнулся для виду и с грохотом опустил бы кулак на стол. А потом всё стало бы как прежде. Нашёл бы, с кем забыться. Мало ли падких на смазливые лица служанок? Здесь или во дворце Вальдинга. От последней мысли больно заломило в висках, словно вчерашнее вино купили в придорожной дешёвой таверне, а не достали из погребов де Сол. Я бы уехал. Честное слово, уехал и оставил её в покое. Пусть только вернётся…
– Господин? – Эделина сунула в комнату вечно жующую мордочку.
– Если ты надеялась меня разбудить, то стараешься плохо, – от её блеяния и чуткая кошка бы не поднялась, не то что похмельный пёс.
– Да нет, господин, вам бы отдохнуть. Всю ночь грохотать изволили, небось не выспались.
Я нащупал возле кровати бутылку и с надеждой заглянул в горлышко:
– Эделина, чего тебе надо? – повинная только в том, что опустела раньше времени, бутылка полетела в дверь, разбившись в хэнде от служанки.
Та спрятала голову со сбившимися, похожими на рожки волосами, но тут же показалась снова:
– Поосторожнее, сир, а то среди слуг могут пойти слухи.
– Какие же? – я предпринял ещё одну попытку нащупать что-то, что способно унять похмелье.
– Что вы злой, например, – девушка ногой отпихнула осколки подальше, – и пьёте.
– Это не слухи, а чистая правда, – странно, уверен, что с вечера бутылок было больше. Или я оставил их в столовой? Или в комнате Вирке, где вышвырнул в окно её проклятый мозаичный столик?
– Тогда что у вас проблемы… с женщинами! – пригрозила Эделина, опасливо теребя простенькие плетёные браслеты на запястье.
Я аж отвлёкся. Уж в чём в чём, а в мужской состоятельности я успел убедить достаточно женщин северной границы Витании.
– И от кого же, интересно, эти слухи могут пойти? – я угрожающе приподнялся на локтях, но, едва не застонав, опять рухнул на подушки, так что образ безнадёжно испортил.
– От ме-ме… – она запнулась. – Мало ли, – и невинно передёрнула плечиками. А ведь некогда смотрела мне в рот. Как быстро, однако, можно пасть в глазах женщины! Хорошо, что Вирке не видела, как я сходил с ума все эти дни. А Эделина… Без её восхищения я как-нибудь проживу.
– Если тебе не с кем потрепаться, шла бы на кухню, – я натянул одеяло до самой макушки: нет вина – нет беседы. Хорошая служанка озаботилась бы.
– А я туда и шла, – фыркнула девушка и добавила в захлопывающуюся дверь: – Просто тот длинноносый отказывался уйти, пока я не проверю, бодрствуете ли вы.
Я помчался на первый этаж быстрее, чем успел натянуть халат. Эделина лишь вздохнула, рассматривая мой удаляющийся ничем неприкрытый зад, и бойкой козочкой заскакала по делам.
Длинноносый, неприметный, совершенно доброжелательного вида человек внизу оторвался от выковыривания драгоценных камней обрамления семейного портрета и, ничуть не смущаясь, сунул палец в ухо:
– Мог бы и одеться поприличнее. Я не баба, чтоб меня полуголым встречать, – бросил он, с сожалением отступая от картины и выуживая на свет комочек ушной серы, тут же брошенный на пол и затоптанный.
Я пропустил ехидство мимо ушей:
– Новости?
– Тебе прямо тут? Я могу, – неприметный подцепил раму, проверяя, не спрятался ли за ней кто, приподнял ковёр с той же целью и направился к креслу у камина, намереваясь опустить в него зад в перепачканных, надеюсь, землёй штанах.
– Нет. Конечно, нет. Пойдём.
Я торопливо зашагал в сторону кабинета – туда, где точно нет пытливых служанок с их чуткими, как у животных, ушами.
– Удостоишь меня аудиенции? Да в таком виде? Шалун! – пискляво пофлиртовал гость. Я сбился с шага, но решил спустить: просто так Брайс не приходит. Ему есть, чем меня порадовать.
Едва переступив порог, я готов был схватить его за ворот и трясти до тех пор, пока слова не посыпятся из шпиона сухим горохом:
– Ты нашёл её?!
Брайс деловито прошёлся по комнате, обнюхивая своим длинным носом все попадающиеся документы, оставляя следы заляпанных сапог на идеально вычищенном ковре.
– Так нашёл?
Он кивнул. То ли мне, то ли собственным мыслям. Сунул в карман золотой перстень, забытый возле чернильницы: неудобный и туговатый. Я терпеть его не мог, но всё равно почему-то таскал, так что сделал вид, что не заметил.
– Плата вперёд, – с добродушной улыбкой он уселся в кресло хозяина дома и собрался закинуть ноги на стол.
Я с той же улыбкой встал рядом и, проникновенно заглядывая в глаза хитрецу, сжал его плечо так сильно, что Брайс чуть не взвыл:
– Платой станет кольцо, которое ты сейчас сжимаешь своей потной ручонкой. Ты нашёл её?
– Нет, – пискнул горе-шпион и сполз на пол, освобождая место законному владельцу: – Но я нашёл тех, кто её видел.
– Ну?!
– Ай! Плечо-то отпусти! Бо-о-ольно!
Я расслабил пальцы. У парня и правда останутся синяки:
– «Два меча».
– Что это? Поместье?
Шпион злобно захихикал, похлопывая меня по колену:
– Это, друг мой, таверна. Место такое, куда такие, как ты, брезгуют заглядывать, – пояснил он. – Где собираются отбросы и пьянчуги. В трёх днях пути к востоку отсюда. Практически посреди леса, в глухомани между четырьмя мерзкими мелкими деревеньками. Хорошую компанию нашла твоя сестрица, а?
– Довольно, – ещё издевательства выслушивать. И, главное, от кого? – Это точно Вирке?
Брайс подскочил от возмущения: уж он-то своё дело знает!
– Тамошнего хозяина зовут Гверном. Я прямо у него и спрашивал.
– И?
Профессионал своего дело обежал стол с другой стороны и склонился, как бы рассказывая великую тайну, принялся загибать пальцы:
– Я у него спрашиваю, так и так, уважаемый, не видали ли вы здесь новых лиц?
Стоило всё-таки захватить вина. Беседа обещала стать долгой, а голова тяжелела всё сильнее.
– А он мне и отвечает, – продолжал ищейка: – «Здесь каждый день новые лица». Ну я ему: «А симпатичные такие? Благородных манер?».
Я не выдержал и ухмыльнулся. Это Вирке благородных манер? Словно на зло старательным наставникам Карсе Игнис, она по возвращении начала вести себя, как прожившая всю жизнь у свинарника хабалка. Нет, конечно, она прекрасно знала, с кем и как должно разговаривать, но меня показной грубостью раздражала исправно.
– «Благородных не держим», – говорит. А я ему тогда: «Ну а баба такая, черноволосая, худая, возможно, сильно уставшая и плохо соображающая, как держаться?».
– А он? – безнадёжно поторопил я.
– А он: «Черноволосая?» – «Ага»; «Тощая?» – «Именно»; «Растерянная и перепуганная, но наглая?» – «Да!».
Неужели её удастся найти так быстро? Богиня, клянусь, сделаю всё, чтобы больше не напугать! Уеду к Вальдингу, раз уж он так заждался и донимает гонцами, оставлю Ноктис де Сол ей, целиком и полностью, только бы вернуть!
– А он: «Впервые слышу!», – Брайс ударил по стопке писем, рассыпая их ровным слоем и не забывая просматривать печати, и упёр руки в пояс: посмотрите, де, какой молодец!
– И ты с этим ко мне пришёл?! – я убью его. Прямо сейчас размозжу эту крохотную головёнку вот этой вот печаткой!
– Но-но! – предугадал мои намерения болтун, отступая, на всякий случай, подальше. – Если можешь лучше, искал бы сам!
Если бы я мог! Будь хоть малейший шанс уехать из замка незамеченным, меня бы уже давно и след простыл!
– Я плачу тебе за слежку, а не за рассуждения. Когда мне станет скучно, как сестрице, и я захочу неузнанным пройтись среди простого люда, обязательно тебя уведомлю. А пока что в силах заплатить тем, кто выполнит грязную работу, – как можно равнодушнее процедил я, надеясь, что сжатый до хруста подлокотник кресла не заметен собеседнику.
– Так я продолжу? – уточнил ничуть не впечатлённый монологом гость. Я дёрнул подбородком, глядя в сторону. – Ясно, что леди Вирке заглядывала в «Два меча». Это же за… эм… Один… Два золотых подтвердил мой тамошний соглядатай (расходы на тебе). Она направилась в сторону Камней четыре дня назад. Так мне сказали. А теперь деньги.
Я выдвинул ящик стола, переборщив и случайно выкинув его содержимое на ковёр; шпион едва не лопнул при виде вензеля Вальдинга Троннинга на последнем письме, так некстати упавшем у его ног. Король терял терпение. Я хотел отсчитать оговорённую сумму из выуженного мешочка с золотом, но передумал и кинул в жадные ручонки целиком:
– Доплата за молчание. Найди её. Следи. Глаз не спускай! Если что-то случится с Вирке, отвечаешь головой. Все расходы я компенсирую.
Брайс незаметным движением перехватил деньги и спрятал в складках замызганного наряда одним плавным движением, насмешливо поклонился и направился к выходу.
– Если хоть кто-то узнает о задании, я тебя убью, – просто сказал я. Не пригрозил, не напугал. Предупредил. И он прекрасно меня понял.
Какого гоблина её туда понесло? Неужели не могла отсидеться у любого из соседей или проехаться по нашим деревням?! Вирке с распростёртыми объятиями приняли бы в любой семье и тут же забросали просьбами: шутка ли? Свободная ведьма! Вольная сама решать, когда колдовать, а не слушать повеления монарха.
Неужели мысль вернуться ко мне пугала её больше, чем неизвестность и одиночество? Неужели её так пугал я?
– Господин, конюх доложился, что лошади запряжены, – с пропажей Вирке Эделина, видимо, решила, что теперь она моя служанка. Я, не оборачиваясь, поднял руку – показал, что услышал.
– Вам обязательно уезжать, господин?
Богиня, она ещё здесь?
– Дела, – кратко процедил я. Если потяну ещё хоть день, Вальдинг явится ко мне лично. Или того хуже – отправит Рикмаса. И тогда пропажу сестры уже не скрыть.
– А госпожа Вирке скоро вернётся?
Что б я знал!
– Госпожа Вирке – взрослая девочка и вправе гостить у подруг, сколько ей вздумается, не интересуясь мнением лакеев.
Эделина обиженно фыркнула и оставила начищенную обувь у дверей, решив не подходить ближе.
– А вы? – всё-таки уточнила она. До чего же дотошная! Следит за нами, как стражник.
Я не поленился, сходил за сапогами сам.
– Как только разберусь с делами. Эделина, напомни, тебе платят за любопытство или за исполнение приказов?
– Мне платят за чудесный характер и умение терпеть высокородных кобелей, – с достоинством ответила девушка и хлопнула дверью. Нет, определённо в этом доме отродясь не водилось нормальных женщин!
Впрочем, в доме Троннингов, кажется, тоже. Дворец, в мгновение ока превратившийся в тюрьму, встретил меня настолько радушно, что захотелось последовать примеру сестры и скрыться на лошади в неизвестном направлении. Слуги (разумеется, не все, но десяток набрался точно) выстроились в два ряда, словно приветствовали высокородного гостя, а не очередного королевского подхалима, склонили головы без малейших признаков презрения. Просто работа, ничего более. Ни жалости, ни желчи. И кто выглядел радушнее всего, так это вышедший поздороваться лично, презрев все приличия, советник Рикмас. Может, надеялся, что я сразу попытаюсь перерезать ему глотку и можно будет не цацкаться, а отправить строптивца в темницу прямиком от отшлифованных высоких ступеней?
– Лорд де Сол! – он с достоинством, неспешно спустился ко мне, раскрывая тонкие руки будто для дружеских объятий, но в последний момент убирая их за спину.
Я вежливо склонил голову. Советник ответил тем же, но приложив чуть меньше усилий.
– Для меня большая честь быть здесь, – я очень надеялся, что выгляжу достаточно искренним.
– Право, друг мой, для всех нас это честь! Я удивлён, что вы столько тянули, не желая принимать наше приглашение!
«Наше приглашение» – приказ в ультимативной форме. Они хотели Вирке. Её неспособный к магии родственничек королевству без надобности. Пришлось торговаться.
– К сожалению, слуги совсем распоясались. Следовало закончить некоторые дела, прежде чем оставлять замок в их распоряжении.
Рикмас по-птичьи склонил на бок свою точёную голову:
– А как же ваша очаровательная сестра? Леди Вирке, если не ошибаюсь, – ты прекрасно помнишь, мерзавец! – Разве она не достаточно опытна и не способна вести хозяйство?
Я развёл руками:
– Вирке совсем ребёнок и не обладает особыми талантами. Я не стал бы ей доверять серьёзных вопросов.
– И это правильно, – он преодолевал ступени с завидной лёгкостью, неслышно взлетая по ним. – Редко встречаются умные женщины и ещё реже талантливые. Но иногда случается, что они становятся полезными. Интересно, леди Ноктис де Сол принесёт пользу короне? Как считаешь, приятель?
Он шутливо толкнул меня в бок, выбивая воздух, скорее, своим дружеским тоном, чем ударом острых костяшек.
– Весьма сомнительно, – постарался не нагрубить я.
– Слуги позаботятся об экипаже и вещах. Я уже приказал выделить тебе самую уютную комнату. Ты ведь задержишься, верно?
А у меня есть выбор?!
– С превеликим удовольствием!
Комната и впрямь заслуживала звание уютной: стены, увешанные гобеленами, что так удачно скрадывают шаги в потайных ходах; тяжёлые шторы, спускающиеся до самого пола: можно спрятаться хоть втроём; огромная, явно рассчитанная не на одного, кровать. Ну, с последним, положим, услужили.
Постучали.
Пустой коридор из-за двери посмотрел на меня удивлённым чёрным глазом.
Постучали ещё раз.
Не рановато ли сходить с ума? Хотя, говорят, у мамы была склонность… Но мы же не родня, тогда откуда?
Уродливый, похожий на корову единорог с гобелена всколыхнулся и свистящим шёпотом выдал:
– Если ты сейчас же не откроешь, в следующий раз я приду ночью и придушу тебя подушкой!
– Тут же не заперто, – за гобеленом обнаружилась (внезапно!) маленькая, только на четвереньках пролезть, дверца. Из лаза высунулась требовательная рука, изящное плечико в огромном кружевном рукаве и копна каштановых волос.
– Ну и что? Какая уважающая себя леди войдёт к мужчине без стука? – выбравшееся чудо, опираясь на поданную ладонь, наконец собралось воедино и оказалось молодой вёрткой женщиной. Девушкой. Почти девчушкой в невероятно объёмном розовом платье, делавшим её похожей на подтаявший на жаре торт. – Чего пялишься? – разрушило очаровательный десертный образ существо.
– Эм…
Не зная, что полагается отвечать в подобных ситуациях, я склонился в поклоне и поднёс маленькую ручку с пальцами, усеянными кольцами всех размеров и мастей, к губам. Может, здесь подобное поведение норма? Зашла познакомиться с новым постояльцем. С кем не бывает?
– Ты мне тут благородного не строй! – она брезгливо вытерлась о кринолин, цепляя камнями ткань и пуская стрелки, но ничуть об этом не заботясь. – Или ты правда из благородных? – подозрительно сощурилось чудо.
– А это запрещено? – я жестом пригласил гостью к столу со щедро наполненной фруктами вазой. «Десерт» подобрала юбки едва не до колен и неуклюже взгромоздилась на резной стул, точно молодая курочка.
– Да тут благородный, нет ли, всё одно быстро спесь собьют, – девушка критически осмотрела угощение, цапнула сразу горсть винограда и прочавкала: – Гонят всех подряд во дворец, лишь бы спокойно себе по домам не жили, спасу от них нет. Ты сам-то откель?
Я присел напротив и тоже потянулся к винограду, но тут же схлопотал по руке:
– Ты фто?! Не тфонь, фдфуг отфавлено?! – не прожевав первую порцию, она закинула в рот вторую, совершенно теряя возможность внятно разговаривать.
– Вдфуг, – подхватил я её тон. – А вдфуг я сам их отравил? Чтобы избавляться от непрошеных гостей.
Девушка замерла на мгновение, обдумывая идею, но махнула сверкающими пальчиками и продолжила уплетать, словно увидела гроздья впервые в жизни. Когда тарелка опустела наполовину, а животик под лентами кружев заметно округлился, она утёрла рот рукавом, судя по всему, с трудом удержавшись, чтобы не рыгнуть, и соизволила представиться:
– Брианна.
Вот так. Ни титула, ни рода.
– Белен.
– Так ты из благородных, Белен?
– Виноват, – ухмыльнулся я.
– Не, я что? Из благородных так из благородных. Я ж не против. Таким, как ты, у Рикмаса ещё хуже, потому как есть, что терять. Тебе вот есть?
Кажется, я уже потерял всё, о чём действительно заботился.
– Не уверен.
– Это хорошо. Потому что, запомни, Белен из благородных, король не сумеет защитить от советника, а тот отберёт у тебя всё, если не станешь слушаться. И, если ты чем-то ещё дорожишь, лучше поспеши избавиться от этой слабости.
– Так ты пришла за этим? Предупредить меня о том, что все вокруг – враги? И почему же я должен тебе верить? И, главное, почему мне веришь ты?
Брианна качнулась на ножках стула:
– А я тебе и не верю. Развлекаюсь просто. Мне потому как уже ничего не страшно.
– Тебя забрали в Круг?
Всех забирают в Круг. Неграмотных целительниц, единственных дочек графов, старых вдов, если вдруг магия решила проснуться на закате жизни. Ни одной ведьмы Троннинги не оставляли без присмотра уже двадцать лет, с последнего восстания. Никто не имел права на собственную жизнь и свободу.
– А то как же, – очередная жертва королевской власти покопалась в остатках фруктов, выискивая ягодки повкуснее, – у мамки отобрали, деревню спалили, детьёв перебили…
– Чего?! – я аж подскочил. И она так спокойно об этом говорит?!
– Ой, всё! Подскочил, боевой какой! – залилась Бри. – Шучу я, шучу. С улицы меня взяли. Не сказать, что плохо тут живётся, но ску-у-у-учно аж сил нет! Ходят тут все такие серьёзные, командуют, шагу без них не ступи! Ты думаешь, мне сильно интересно по застенкам в этом вот, – девушка поддёрнула ворох оборок, – бегать? Только пыль по углам стирать! Да делать мне больше нечего! Вот только делать мне и правда больше нечего.
Кажется, я ожидал чего-то другого. Дворцовые интриги, слежка, убийцы и отравители за каждым углом; женщин в кандалах, не решающихся поднять головы. Или ведьм со всей страны просто сгоняют в одно место, чтобы они не чинили произвол, а маялись от безделья в наиболее безопасном месте? И вот от этого я собирался спасать сестру? Из-за этого она убежала гоблин знает куда, одна, без денег, сопровождения и одежды?!
Я идиот.
Нет, Вирке пыталась донесли до меня эту мысль раньше, но я понял только сейчас: я идиот.
В этот раз дверь открылась без стука. Выдрессированный лакей без малейшей толики уважения буркнул:
– Господин советник желает вас видеть, – и остался на месте, вытянувшись в струнку, намекая, что не сдвинется с места до тех пор, пока я не соблаговолю поднять свой зад.
– Что думаешь? Иди, – ножкой в атласной розовой туфельке подпихнула меня Брианна. – Потом расскажешь, чем угрожали.
До четвёртого поворота я прекрасно ориентировался; после восьмого начал сбиваться; на двенадцатом запутался окончательно; на шестнадцатом твёрдо уверился, что надо мной издеваются и сейчас просто выведут обратно к моей же комнате. Но лакей уверенно топал впереди, не оборачиваясь и не соизволяя проверить, не потерялся ли я, но, уверен, бдительно за этим следя.
– Лорд Ноктис де Сол, – провозгласил он наконец в глубину комнаты, казавшейся пустой, и посторонился, пропуская.
– Дорогой друг! – когда это я успел Рикмасу стать другом, тем более, дорогим? – Отдохнул с дороги? Просим, просим! Верно, сир?
Его величество Вальдинг из рода Троннингов обкусывал утиную ногу, развалившись на троне и капая жиром на камзол. Советник изволил примоститься на подлокотнике, как на ветке, и брезгливо подтягивал длинную, вопреки моде, тёмную тунику, чтобы не забрызгало, но не уходил.
Оба и не подумали хоть кивком обозначить, что заметили раболепский поклон.
– Для меня огромная честь принять приглашение вашего дома, – начал я заготовленную речь, от которой аж зубы сводило.
– Оставь, мальчик. Здесь все свои, верно? – Вальдинг оторвал длинную полоску шкурки и никак не мог закончить мысль, пока боролся с ней и пытался заглотить целиком, махнул советнику рукой, намекая, что тот может вести беседу за двоих.
Рикмас равнодушно принял дозволение. Если бы он хотел заговорить, болтающий король его бы не остановил и даже не посмел перебить.
– Не будем задерживаться на формальностях. Ты здесь, мы рады тебя видеть, для тебя это честь… Что там дальше? Ты падаешь в обморок от восторга, а мы посылаем за пахучей солью, чтобы привести тебя в чувство? Обойдёмся. Сразу к делу, – я подобрался. – Ты нам не нужен, – озвучил главный в этой комнате простую истину. – Мы хотели твою сестру. Её магия весьма интересна и могла бы стать полезной для нас.
– Это не так. Вирке не обладает…
– Довольно, – прервал он очередную заготовку, – я знаю, что ты мне, то есть, нам скажешь. Также знаешь, что, если бы не предложил достаточно ценную альтернативу, здесь стояла бы леди де Сол, а не лорд.
Я кивнул. Да, мы все это понимаем.
Король дёрнул жирными пальцами край туники советника. Тот склонил ухо, одновременно рассматривая безнадёжно испортившее одежду пятно, выслушал сбивчивый шепоток:
– Да, сир. Именно за этим он сюда и пришёл, – и снова мне: – Не будем ходить вокруг да около. Ты предложил нам свитки Равноденствия, и мы хотим их получить.
Я слегка смутился, огляделся в поисках стула, стола или хоть чего-нибудь, на что можно отвлечься, но, не считая трона, комната была пуста, а обо мне явно не сочли нужным позаботиться.
– Прошу прощения, советник, – я кивнул одному, – сир, – склонил голову перед другим, – но я не говорил, что у меня есть свитки. Я лишь отметил, что, помимо множества других моих достоинств, – здесь советник не выдержал и прыснул в кулак, но я продолжил, не меняясь в лице: – Помимо других моих достоинств, я ещё и имел когда-то доступ к свиткам, что, возможно, покажется интересным вашему величеству.
Вальдинг едва не подавился птицей, виновато косясь на соседа, а Рикмас, я видел, с трудом утерпел, чтобы не засунуть ножку ему поглубже в глотку.
– Значит, вы, – снова вспомнил советник о границах, – утверждаете, что читали свитки?
– Что имел к ним доступ, – с наслаждением принимая туповатый вид поправил я.
– То есть, лорд Белен, вы считаете достойной платой за наше великодушие рассказ о том, что вы, мать вашу, когда-то видели их издалека?!
Впервые вечно спокойный Рикмас пришёл в бешенство. Видимо, не уследил за нашим с Вальдингом разговором: он бы не упустил столь важный нюанс! Советник метал молнии в недостаточно сообразительного владыку, кажется, сжавшегося на троне от страха, и в потерявшего всякую ценность нового обитателя дворца, не поленился подняться с насиженного места и лёгкими шагами проследовать ко мне. Сделал пару кругов, наверняка нарочно навевая мысль об охотящемся орле, и вкрадчиво произнёс мягким спокойным голосом:
– Ваша сестрица хорошо поживает, лорд де Сол? В добром ли здравии? Хорошо ли себя чувствует после королевского приёма?
Очень надеюсь, что да. Надеюсь, что она жива, хотя бы.
– Разумеется, сир. С наслаждением вспоминает и безмерно благодарна.
– И наверняка мечтает о новой встрече? Уже продумывает, что б надеть. Возможно даже выехала за новым платьем лично, – Рикмас, чуть дрогнув измождённым лицом, достал из-за ворота туники гроздь разноцветных камней, перебрал один за другим, пока не выбрал нужный – мерцающий янтарь, слегка помутневший сбоку. – И далеко, судя по всему, за ним отправилась, – он задумчиво сжал камень пальцами, – неделя пути от дома, не меньше.
Я заворожённо смотрел на переливающийся амулет, пульсирующий пойманным в клетку магическим светом.
– Видите ли, лорд, – пояснил Рикмас, – молодой ведьме очень сложно сдержать себя. Она почти всё время колдует. По наитию, бесконтрольно. И достаточно опытный маг или просто умный человек с соответствующими ресурсами вполне может ухватить отголосок её силы. И тогда…
– Это поисковик, – закончил я за него.
– Вот видите, вы всё-таки немало успели вычитать из старинных книг.
– Но кто-то должен был оказаться рядом. Вирке ни с кем не общалась без моего…
Ни с кем, кроме любвеобильного графа. У Томаса из рода Пекуниа вполне могло хватить времени спровоцировать Вирке на заклинание и ухватить отголосок её магии.
– Мой племянник не самый талантливый человек на свете, – улыбнулся Рикмас, – но пронырливости у него не отнять. Сдаётся мне, дорогой друг, что мы знаем о местонахождении твой сестры едва ли не больше, чем ты сам. Поэтому вот что я скажу: ты сообщишь нам всё, что знаешь о свитках Равноденствия. Изложишь до последней строчки, позволишь разворошить память, если понадобится. И тогда, может быть, мы позволим леди Вирке какое-то время насладиться свободой. Можешь идти. О, и чуть не забыл! Последнее. Наша милая ведьмочка Брианна очаровательна, но иногда несёт редкостный бред. Я бы трижды подумал, прежде чем заводить с ней дружбу. Особенно в твоей, скажем так, щекотливой ситуации.
Глава 7. Ведьму заказывали?
Я въехала в город как настоящая ведьма: гордо выпрямившаяся в седле, простоволосая, окидывающая прохожих дерзким взглядом. Теперь своего вида я не смущалась. Прошли те тяжёлые дни, когда пугало собственное отражение в ручье, приходилось споласкиваться в ледяных лесных родниках, а после натягивать на себя настолько грязное платье, что, казалось, проще пойти вовсе обнаженной. Но этот вариант также оказался неприемлем: внезапно выяснилось, что против комаров, коих среди деревьев, особенно к вечеру, летают целые стаи, не способна уберечься даже колдунья, возомнившая себя самой талантливой и сообразительной на свете. Проклятые кровопийцы обходили магические заслоны, бросали на амбразуры товарищей и сами падали смертью храбрых, но не отступали и неизменно брали измором. Поэтому до сих пор весь вид портили десятки расчёсанных уродливых кровоподтёков, часть из которых, к тому же, я крайне неудачно залечила.
Потратить первую заработанную монету оказалось тяжелее, чем учиться зажаривать на костре свежепойманную рыбу. Болезненнее, обиднее и до гоблинов жалко. Не новый, но блестящий, крепкий и заставляющий восторгаться собственной независимостью гругляшок разменяли на горсть тусклой позеленевшей мелочи. Правда, полученные вдобавок к ней огромный луковый хлеб и кружка имбирного вара быстро справились с плохим настроением. Желание купить в том же крохотном селении новую удобную одежду казалось нестерпимым, но я сдержалась. До сих пор не понимаю, потому что я такая ответственная или потому, что сдачи в кошеле оказалось меньше, чем хотелось бы, а провизия в дороге всё-таки нужнее.
Зато выяснилось, что добывать деньги – не такое уж сложное дело. Уже через два дня пути я перестала заботиться о том, что буду есть, через три начала намеренно держаться ближе к селениям, где всегда находился якобы неизлечимый больной, не желающая всходить пшеница или упорно гадящий под дверь кот. Последнего я просто натыкала носом и не преминула взять за это медьку. Спустя неделю после побега из дома я смогла побаловать себя новым нарядом.
– Куда лезешь, замарашка?! – прикрикнула на меня тогда жирноволосая владелица лавки.
А я сверкнула глазами, уже запомнившая, что мелькающий в них магический огонь заставляет деревенщин дрожать от страха и благоговения и медленно тягуче произнесла:
– Собиралась наколдовать этой дыре немного удачи, но вижу, что вы в ней не слишком-то нуждаетесь. Пожалуй, ту, что есть, тоже перенесу в заведение напротив.
Городок, названия которого я не запомнила, был крохотным. Все торговцы прекрасно друг друга знали и в меру презирали. Жадность взыграла и на этот раз:
– Это Шавне? Госпожа ведьма, ради благословенного союза Великой Матери и Рогатого Бога! Простите! Не признала! Ведьм в наших краях уже сколько лет не видали. А с утра у прилавков кто только не вьётся, я подумала, стащить чего хотят…
Я за краешек приподняла простенькую юбку с лотка:
– По-вашему я похожа на воровку?
Вообще-то, более чем. Но кто же решит сказать правду столь опасной покупательнице?
– Что вы, миледи! Это я, глаза мои незрячие, попутала! Совсем стара стала! Извольте услужить вам! Огромной честью станет, если вы в дар примете, – на лице грязнули мелькнула жадность, перетёкшая в испуг и сменившаяся на заискивание, – да что угодно! Выбирайте, госпожа, что нравится!
И я выбрала. О, как я хорошо тогда навыбирала! Пришлось отказаться от невероятных, непонятно как и для кого сшитых в этом захолустье лёгких открытых платьев, что могла бы надеть фея, зато кальсоны, коротковатые для мужчины и в самый раз для меня, пришлись кстати, плотная рубашка, которую не прокусит ни один кровопийца, кожаный жилетик с кучей потайных и не очень карманов, подчёркивающий достоинства получше любого декольте (и перед кем собралась красоваться, интересно?) и дорожный плащ, разумеется, не годящийся в подмётки моей пенуле, но чудесным образом способный защитить сразу от холода, жары и дождя, а благодаря прорезавшейся изобретательности ещё и стать в меру удобной подстилкой во время сна.
– Благословите на удачную торговлю, госпожа! – заискивающе потянулась ограбленная женщина.
– Бебенто фореликус шевствуйнафикус! – торжественно провозгласила я первый пришедший на ум бред и выделила жадине волшебный щелбан. – Отныне быть тебе самой богатой женщиной города… А как город ваш зовётся?
– Нищие долы, госпожа.
– В Нищих долах, – на полном серьёзе закончила я.
Новый ли костюм придавал уверенности или то, что впервые в жизни я сама решала, куда ехать и что делать, но путешествие с каждым днём всё меньше напоминало побег и почти перестало угнетать. По крайней мере, в Лоаног, славящийся необычайным садом камней, я въезжала в самом благостном настроении и ожидала чего-то хорошего. Как оказалось, зря.
– Госпожа ведьма! Госпожа ведьма!
Я придержала Гадину и кинула вниз уже отработанный слегка презрительный взгляд. Внизу обнаружился толстячок, лениво облокотившийся на выставленный на улицу по случаю жары высокий столик и потягивающий из деревянной кружки неисчислимых объёмов нечто отдалённо напоминающее жидкую сметану.
– Чирья и струпья не лечу, за скотиной по пастбищу не бегаю – мне своей хватает, – я почти ласково потрепала Скотину по холке, – за работу в грязи доплата, а то наряд только куплен.
– Госпожа ведьма, за кого вы меня принимаете! – толстячок прижал кружку к сердцу в знак великой искренности. – Я ж не попрошайка какой, понадеявшийся на бесплатную услугу. Я деловой человек. Извольте спешиться и заглянуть ко мне. Передохнёте, перекусите, гномьего молока хлебнёте, – пахнувшая брагой кружка взметнулась повыше, чтобы достичь моего лица, но остановилась на уровне лошадиной морды. Тварь, пока угощающий не передумал, быстренько высунула язык и лизнула белёсую жидкость, встопорщила уши, громогласно заржала и попыталась нырнуть в напиток целиком.
– Это ещё что за дрянь такая? – попыталась я удержать загарцевавшую пьяницу.
– Неужели никогда не пробовали? Нет, госпожа ведьма, теперь я вас точно не отпущу! Привязывайте коняшку.
Толстячок галантно подал руку и поклонился, что получилось у него весьма изящно, несмотря на весь мужланский вид:
– Брет, – представился он, – а как разрешите величать вас?
– «Госпожа ведьма» вполне подойдёт.
Брет показал в улыбке желтоватые мелкие зубы, ничуть не смутившись осторожной холодностью собеседницы. Выплеснул остатки напитка из кружки, налил свежего из ожидавшего своей очереди кувшина и от щедрот протянул мне. Я приняла, понюхала нечто пьяно-молочное, но отпробовать не решилась.
– Так вот, госпожа ведьма, я в Лоаноге, вроде как, не последний человек, поэтому сразу вам доложу: со мной надо дружить.
– Очень интересно, – я отставила и чуть отодвинула кружку мизинчиком.
– А то как же! И, скажу вам, для дорогих гостей готов хоть в лепёшку расшибиться.
Я хмыкнула, не скрывая недоверие. Толстенький, проворный, похожий на юркого грызуна, Брет явно не из тех, кто готов упустить выгоду. В лепёшку за просто так? Маловероятно.
– И какой же благодарности вы хотели бы от столь важного гостя?
Грызун оскорбился, обиженно надул щёки:
– Я?! Да разве я чего просил?! Я же по доброте сердечной!
– Вот и ладненько, – равнодушно кивнула я, потянувшись к уздечке Твари, но Брет, сразу перестав ходить вокруг да около, перехватил руку.
– Госпожа ведьма, я всего лишь приглашаю вас составить мне компанию в чудесном заведении, именуемом «Брет», – он мотнул маленьким кругленьким ушком в сторону богатого дома, у которого, собственно, пил. Вывеска с изображением жареной колбаски и выплёскивающей пену через край кружки недвусмысленно сообщала о его назначении.
– Скромно, – саркастично ввернула я.
– Моё детище, – он погладил нависающий над ремнём живот, в точности повторяющий контуры пивной пены с вывески. Не с него ли писали? – Лучшая ночлежка в городе! Лучшая еда, лучшие женщины! Ну, то есть, подавальщицы, – поправился он.
Понятно. Дом «всё в одном». И зачем же им ведьма? Я вопросы без ответов всегда недолюбливала:
– И зачем же вам ведьма, – повторила вслух.
– Порадовать уставшую путницу…
– Вы, помнится, называли себя деловым человеком. Я тоже бесплатно работать не привыкла, – о-о-о! Как же потрясающе уверенно я это произнесла! – Давайте к делу.
Сообразив, что договориться вовсе без затрат не выйдет, опытный торговец сменил подход:
– В Лоаноге ведьмы на вес золота. Как, собственно, и везде. Вы же понимаете, госпожа, что к вам сейчас из всех уголков просители явятся?
– Рассчитываю на это, – положила я руку на сильно полегчавший кошель.
– Ну так не в подворотне же вам их принимать! Право, госпожа, проходите ко мне. Чистенько, светло, жара не мучает. Еда и питьё на всё время, что вы у нас станете работать, скидка на ночлег, – Брет прищурился, прикидывая жадность желанной гостьи, и исправился: – Бесплатный ночлег, если припозднитесь. А ваши наниматели, пока ждать станут, смогут посидеть, перекусить…
– Купить у вас чего-нибудь, – закончила я.
– А вы понимаете в торговле, госпожа, – ушлый зверёк погрозил пальцем, ухватил забытую мною кружку и залпом ополовинил. – По рукам?
– Десять серебряных.
Мужик поперхнулся гномьим молоком:
– Чего говорите?
– Я говорю, что, если вы хотите сделать из меня представление для гостей и привлечь новых покупателей, я совершенно не против. Но бесплатно вам это не удастся, – с удовольствием пояснила я.
Тварь, полностью согласная с моим решением, рыгнула в крохотное кругленькое ушко, надеявшегося нажиться на наивной молоденькой колдунье, и запустила морду в остаток полюбившегося напитка. Брет жадно прижал к себе кружку, но передумал и сам подставил лошади, чтобы той стало удобнее запускать язык в сосуд.
– Моё почтение, госпожа ведьма. Признаться, не сразу понял, что вы своё дело знаете. Десять так десять. Я весь ваш!
– Меня интересует исключительно ваш кошелёк, – я похлопала временного нанимателя по крепкому пузику, – а теперь давайте продегустируем блюда, что вы предлагаете.
Стоило потребовать пятнадцать!
– А я ведь и двадцать бы заплатил, – довольно добавил Брет.
Учиться приходилось прямо в процессе работы. Когда мы с Беленом ещё верили в сказки, а родители были живы и, кажется, даже счастливы, мама любила рассказывать про ковены. Говорила, что юная ведьмочка, в какой бы семье она не родилась, могла найти в одном из них помощь, приют и поддержку. Там же училась понимать Силу, пользоваться ею, по слухам, вовсе без заклинаний, и говорить с Богиней. Последнее, конечно, полная ерунда.
Но что-то пошло не так. У кого-то оказалось слишком много власти, или кому-то её не хватило, но начались восстания. Ведьмы проиграли, хотя, спрашивается, как можно проиграть, когда повелеваешь силой стихий, а у твоего врага лишь мечи и кучка (или большая куча, размером с армию) недоумков. И всё равно последний ковен уничтожили больше двадцати лет назад. Проигравшие присягнули на верность королю, тогда ещё отцу нашего Вальдинга.
Мама уверяла, что ни одна из предательниц и никто из обучившихся после войны по книгам, без доступа к Источникам, не стал достаточно силён, что ведьмы мельчают, а потребность в них у народа только растёт. В последнем я убедилась лично.
– Как вы раньше-то без ведьмы обходились?! – я опрокинула в себя очередную кружку воды, попутно рукавом стирая капельки пота со лба.
– Может, вина, госпожа? – тут же с заискивающим видом подскочил Брет. Ещё бы ему мне не угождать! Такая толпа собралась поглазеть на настоящую ведьму, что, небось, выручку на неделю вперёд обеспечили.
– Просто воды. У тебя и так дышать нечем.
– Сейчас же проветрим, – обещал довольный торговец и сразу забывал, отвлекаясь на посетителя побогаче.
Рослый детина опустил голову и виновато смял шапку:
– Так раньше у нас ведьмы и не было…
– И что теперь? Раз появилась, мне теперь по канавам за вас лазить?
– Жалко, понимаете! – детина утёр потёкший нос рукавом. – Я этого щеня совсем махоньким взял. Вот таким вот, – мужик чуть присел и показал ладонью небольшое, как ему казалось, расстояние от пола. Правда, с учётом роста бедолаги, описываемый щенок походил размером на годовалого телёнка.
– А я что могу сделать? Спросите у соседей, поищите у мусора за харчевнями.
– Что вы, госпожа! Не дай богиня Верному туда забрести! Тогда ж точно бездомные сожрали!
Паршиво, значит, живётся местным бездомным. Я, признаться, немного иначе представляла отдалённые от столицы города. Неужели казны Троннингу хватает исключительно на приёмы во дворце и содержание любовниц? Я со злостью вспомнила собственный ломящийся от невозможно дорогих нарядов шкаф. Продать любое из платьев, всего одно, – и местные бедняки перестали бы угрожать жизни потерявшегося дурного щенка.
– Ну и что теперь? Мне вместо вас бродить по городу, выкрикивая тупого пса?
– Почему же тупого? – оскорбился детина. – Он сообразительный, кличку свою знает. Вы, может, колданёте чутка, он сам и прибежит, а?
Интересно, а могу? Могла бы, если бы училась у тех, кто в магии разбирается? Я беспомощно развела руками:
– Разве что попросить Брета повесить рисунок на дверь.
Видимо, мой удел – струпья и сопливые носы. Хоть с этим справляюсь легко.
Три десятка убеждённых смертельно больных и четверо действительно подцепивших серьёзную заразу обеспечили мне головную боль и желание убивать, а не лечить. Зато кошель пополнялся исправно, хоть и медленно: достаток местных жителей я явно переоценила, а цены за свои услуги завысила. Далеко не все сводили концы с концами так же легко, как хозяин моего временного места работы. Как я ни старалась строить из себя особу, интересующуюся одним лишь заработком, сердце при виде стариков с трясущимися руками, не могущих себе позволить лечение, но пришедших с надеждой поглазеть, всё равно сжималось. Несчётное число больных костей, незрячих глаз, выпадающих зубов и одна мешающая семейной жизни лысина так и остались без оплаты. Дважды пришлось прогуляться по ближайшим улицам, чтобы наколдовать заслоны от потерявших страх крыс.
Зато на горожанах побогаче удалось оторваться по полной: вода из бочки для споласкивания посуды с кухни, выдаваемая за невероятно популярное любовное зелье, та же вода, но слегка подкрашенная свёклой, – для избавления от старого нелюбимого мужа, чудодейственный пинок под зад для гения, желающего, чтобы после страстной ночи женщины забывали его лицо, – всё это и многое другое я освоила ещё до полудня.
– А чтобы муж не гулял, есть волшебное средство? – кокетливо прошамкала только что спасённая от огромного родимого пятна во всю щёку старуха.
– А что, это проблема? – судя по возрасту обманутой жены, мужа достаточно придавить к скамье ведром с водой.
– Поганец, – топнула тощенькой ножкой ревнивица, – только отвернёшься – он шась к своей молоденькой подружке! Постыдился бы! Она ему во внучки годится: недавно только полвека разменяла!
– Есть у меня средство на такой случай. Волшебный артефакт, – я в очередной раз направилась на кухню, где поварята встретили меня радостным гвалтом в надежде намешать очередное «зелье» из помоев, и выпросила огромную деревянную ложку, больше по размеру напоминающую лопату. – Вот, – осторожно передала артефакт новой владелице. – Как почувствуете неладное (а женское сердце всегда чует, если муж неверен), так сразу этой поварёшкой (волшебной поварёшкой!) ему промеж глаз.
– И что, поможет? – примерилась к оружию бабка.
– Честное ведьминское! Нет-нет, платы не надо. Это подарок да долгую семейную жизнь, – или на скорую вдовью.
Признаться, я немного наслаждалась витающим в воздухе восхищением: мало того, что ведьма сама по себе привлекает внимание, так благодаря услужливому Брету, я ещё успела отмыться и причесаться, так что впервые за неделю чувствовала себя самой красивой женщиной в округе. Хотя, надо признать, в лесах я тоже определённо была самой красивой, но ценили это исключительно комары, чьё внимание казалось лестным, но излишним.
Собственно, к чему это я? К тому, что, когда в зал вошла моя новая знакомая, мне немножечко захотелось её придушить. Потому что, даже нарядись я в самый изысканный наряд, она всё равно осталась бы красивее.
Легче невесомой Белой Дамы, светловолосая, ясноглазая, почти прозрачная, она заставляла всех невольно расступаться и открывать рты в изумлении. Существо, не могущее называться простым человеком, улыбаясь знакомым, и обнимая близких подруг, прошествовало к столу, который я уже привыкла считать своим, уселось напротив, воспользовавшись замешательством едва дождавшегося своей очереди прыщавого паренька, непринуждённо закинула одну ногу на другую, что, как ни странно, не вызвало ни единого порицающего взгляда, поманило меня тоненьким пальчиком и по-змеиному прошипело:
– Какого гоблина ты делаешь, идиотка? – я раскрыла рот, не в силах вымолвить ни слова, а красавица продолжала доброжелательно улыбаться и шептать, не меняясь в лице: – матушка Иона знает, что ты здесь? Высечь бы тебя хорошенько, может хоть немного ума бы прибавилось. Немедленно проваливай, пока не слишком поздно!
– Айн, любовь моя! – Брет, при всё желании, не сумевший бы не заметить странную даму даже в ещё большей, чем наша, толпе, с усилием протиснулся между шумно обсуждающими женские прелести сурового вида мужчинами и подсел к нам. – Госпожа Ведьма, это Айн, моя дорогая жена. Котечка, а ты что здесь делаешь?
Айн обвила худенькими руками мясистую шею возлюбленного, звонко поцеловала в щёку, стёрла пальчиками влажный след и надула губки:
– Милый, ты почему не сказал, что у тебя такие гости? Мне же тоже интересно!
– Ну бусечка! Ну как я мог? Посмотри вокруг: с самого утра не протолкнуться. Не оставлять же тут всё без присмотра.
Она спрятала обиженное личико за светлыми прядями и, не упустив возможности злобно зыркнуть на меня, высоким расстроенным голосом пискнула:
– Ну, раз у тебя нет на меня времени…
Брет моментально сдался:
– Айн, сердечко моё, не обижайся! Как я могу исправиться?
– А госпожа ведьма посмотрит моё будущее? – Айн по-кошачьи склонила голову, погладила сразу же выпятившуюся от гордости грудь мужа.
– Она как раз за этим и сидит.
– Но не здесь же, – капризно качнула ножкой Айн, – не при посторонних. Не хочу, чтобы кто-то слушал о нас, – закончила она с придыханием.
– А в отдельной комнате госпожа ведьма с моей любимой жёнушкой побеседует? – с надеждой обратился Брет ко мне, окончательно растаяв и целуя тонкие пальчики.
– А-а-а, – выдавила я самое вразумительное, что получилось.
– Десять серебряных сверху, – едва слышно добавил транжира. – Всё ради моего сердечка!
– Пятнадцать, – машинально поправила я, прикидывая, что за беседу со странной девушкой и сама готова приплатить. Понять бы, чего она от меня хочет.
Но уединиться мы не успели. Светлый проём настежь открытой и подпёртой камнем по случаю духоты двери снова перекрыли. На этот раз посетители не расступились в стороны, пропуская изящную фейри, а в ужасе метнулись по углам, едва не пытаясь забраться на стены, чтобы оказаться как можно дальше от высокого болезненно истощённого мужчины в боевом обмундировании и с мечом, который он даже не соизволил перевязать фридбондом.
– Госпожа ведьма, – Брет мягко, но цепко ухватил жену за руку и передвинул себе за спину, – помните, я говорил, что я не последний человек в Лоаноге? Так вот, если я не последний, то господин Кайлен – первый. Сир! – толстячок склонился в максимально дозволенном при его размере живота поклоне, – чем обязаны столь раннему визиту? Солнце ещё не клонится к закату…
Вошедший в три размашистых шага преодолел расстояние до нас, терпеливо выслушал хвалебные оды своей снисходительности, что позволила ему средь бела дня явиться в заведение, положил ладонь на рукоять меча и, наконец, обратился к той, за кем пришёл:
– До чего приятная неожиданность! В нашем маленьком милом городке появилась настоящая ведьма! Нам обязательно нужно познакомиться поближе, как считаете?
Красавица-Айн одними губами произнесла слово, которое таким нежным и трепетным особам знать не полагалось. Я его, разумеется, знала, и почему-то была полностью согласна с характеристикой нежданного знакомства.
Глава 8. Не своё дело вдвойне интересно
Виски давило невидимыми тисками и отпускало на единое мгновение лишь для того, чтобы сжать с новой силой.
– Тише, тише, Белен из благородных, – заботливо шептала мучающая меня Брианна, вновь запуская в голову щупальца магии. – Знаю, неприятно. Ты расслабься – станет легче.
Нам с сестрой по десять лет. Вирке пробирается по скользким, в маслянито-зелёных разводах водорослей, камням к самой середине пруда. Золотистые солнечные лучи перебирают ничем не закреплённые волосы и теряются в тёмных прядях, путаются, уже не желая рваться на волю. Я наблюдаю за ними и невольно подхожу ближе.
– Вирке, нам всё-таки не следует этого делать.
– Ты что, испугался? –одним скользящим движением она поворачивается и показывает язык. – Вот уж не думала, что ты перепугаешься, как птенчик!
– Я не перепугался, – пробую босой ногой ледяную тёмную воду и понимаю, что, пожалуй, и правда страшно. Пруд куда глубже, чем казалось вначале, и очень-очень холодный.
– Пи-пи-пи! Маленький птенчик! – передразнивает Вирке, перескакивая с камня на камень, покачиваясь, приземляясь всё менее уверенно.
– Хватит, – я ступил в стылый мрак и протянул руку. – Пойдём домой.
Но она успела забрести так далеко… Слишком далеко.
– Ай! – она падает, подворачивая бледную от холода ногу, ударяется лбом о мокрую гладь и целиком прячется под водой.
А я ныряю прежде, чем успеваю понять, насколько же всё это глупо.
– И правда благородный, – бормотала Брианна. – Герой, ничего не скажешь. Ну потерпи ещё немного, совсем маленько.
Я выныривал из омута боли и пытался понять, где я, что делаю. Сочувствующие ведьмы – раскрасневшиеся от усилий женщины, преклонившие колени и не решающиеся поднять взгляд; укутавшийся в безразличие Рикмас; чьи-то перехваченные тонкими верёвками руки, притянутые к отшлифованным подлокотникам.
Советник не отводил взгляда от хрустального шара, ловящего отсветы скованного решёткой окна. Холодные блики меняли очертания, ледяной водой перетекая из образа в образ, рисуя детей-близнецов из моих воспоминаний, отражая на лице мальчишки испуг, бессилие и готовность утопиться здесь и сейчас, если не вытащит сестру.
– Какое мне дело до его сестры? Копай глубже! То, что он скрывает, что не хочет рассказывать! – дёргал Рикмас ведьму.
– А я что делаю? – огрызалась Брианна. – Хотели самые тайные уголки памяти – нате вам. Любуйтесь. Значит, именно это ваш лорд и не хочет рассказывать больше всего.
Губы советника недовольно медленно двигались, растягивая слова бесконечно долго, не давая уловить смысл речи, расплываясь перед глазами.
Ведьма с копной каштановых волос быстро ободряюще коснулась напряжённого плеча и снова запустила в виски ленты боли.
Ладони сжимались не то от муки, не то от бессильной ярости, при каждой судороге дёргали путы, рвущие кожу; руки покрывались бисеринками пота от закатанных рукавов до тонких бледных пальцев. Мои руки.
А потом я вновь проваливался.
– Тише, Белен, тише. Скоро всё закончится, – вёл меня заботливый шёпот.
Нам с сестрой почти пятнадцать. Нет, не с сестрой. Вирке уже не просто сестра, а нечто большее. Нечто, что сильнее и важнее нас обоих. Она забилась в угол гостиной, прикрыв озябшие ноги огромной по сравнению с хрупкой фигуркой медвежьей шкурой, и делала вид, что не плачет.
– Вирке, – я неуверенно сажусь рядом и убираю упавшую на её лицо чёрную потускневшую прядь.
Она хочет прогнать меня, сказать, что справится со всем одна, что никто не должен видеть, насколько она слабая и беззащитная. Но я всё равно вижу.
Она оплетает худенькими руками мою шею и позволяет горячему и мокрому рисовать на коже солоноватый узор. Молчит, не вздрагивает и не шмыгает носом, даже не пытается вытереть слёзы.
– Я так не хотела, чтобы они уезжали, – шепчет она.
– Знаю. Я тоже.
Я глажу её плечи, спину, притягиваю за талию ещё ближе, втискивая в объятия.
А что-то тёмное и страшное, что-то, что я не могу контролировать, требует ещё, хочет ближе, желает заполучить её целиком.
– Мы справимся вдвоём. Я с тобой, Вирке. Я никому тебя не отдам.
– Они тоже должны были быть с нами, – дышит она мне в шею, не замечая, как каменеет напряжённая грудь, как сжимаются кулаки.
А я понимаю, что не справлюсь. Что теперь ни за что не выдержу. Не тогда, когда она рядом.
– Тише, тише…
– Ну что там? – советник оторвался от волшебного шара и нетерпеливо навис над нами, вперившись в осоловелые, ничего не способные увидеть глаза, будто он могли рассказать больше, чем гладкая звенящая от магии поверхность.
Брианна отпихнула его ногой, загораживая меня:
– Куда лезете, ваше высокоблагородие? Сказано не соваться, так не суйтесь, чтоб вам, сир, пусто было! Глядите в свой шарик да помалкивайте!
– Не забывайся, ведьма, – Рикмас замахнулся острым локтем, но отступил, лишь недовольно поджал губы, когда наглая девка сделала перерыв и положила мне на лоб какую-то воняющую травами мокрую тряпку.
– Вам, милорд, нужно содержимое его разума или головы? Будете торопить – получите второе. На блюде. В жидком состоянии. И уж потом сами всё нужное вычёрпывайте. А если хотите узнать то, что знает лорд де Сол, так сделайте милость, не суйте свой любопытный нос в моё дело. А ещё лучше за дверью обождите.
– Я велю отрубить тебе голову, – проскрипел зубами Рикмас.
– Ну велите, – ведьма неспешно отжала повязку, намочила вновь и второй раз опустила на разгорячённый лоб. – Токмо вам, милорд, мои способности очень уж интересны. Иначе сидеть бы мне вместе вот с этими вот и мечтать о скорой кончине, – Брианна кивнула на монотонно повторяющие заклинание фигуры. Ни одна из них не запнулась, не шевельнулась, но всполох ненависти волной прокатился по комнате. Все ведьмы Круга мечтали оказаться на месте везучей бродяжки: свободно разгуливать по замку, беседовать с власть имущими, а то и хамить им под настроение. Быть, если уж не свободной, то хотя бы уважаемой.
– Тогда сгною в темнице!
– И окочуритесь от мнительности, потому как без меня не разберёте, кто о вас плохо думает и хочет вашей погибели.
– Я и так догадываюсь – все.
– О том и речь, – протянула Брианна. – Девочки, давайте-ка ещё разок!
Ведьмы послушно подняли руки, обнажая сероватые запястья, заклинание одновременно вырвалось из нескольких десятков ртов, уплотняясь, сплетаясь в туманную пелену, проникая в разум, заставляя забыть, где я нахожусь, что скрываю, вырисовывая на поверхности огромного хрустального шара узоры событий, которые я надеялся навсегда забыть.
– Белен, пожалуйста! Прошу тебя!
– Это не обсуждается, – я захлопываю дверь у Вирке перед носом и тут же бессильно сползаю на пол.
Нет! Нет! Я не хочу, не могу, не стану!
Я не могу отпустить её. Ни сейчас, ни потом. Она должна быть рядом. Обязана. Моей, только моей!
Почему я должен делать это?!
Потому что иначе буду мучить её.
Я не слышу её дыхание, скорее додумываю, что она действительно стоит с той стороны двери; что ждёт; что тоже хочет оказаться рядом; что делает это по доброй воле, а не по капризу всесильной магии.
Меня уже не спасти, но я могу попробовать, хотя бы попытаться дать ей шанс. Она сильнее меня. Вирке обязательно справится.
Будьте вы все прокляты!
Я очнулся от резкого неприятного запаха. Под носом что-то противно булькало, и далеко не сразу стало ясно, что вонючее варево льётся мне в глотку.
Закашлялся, выплёвывая вонючую дрянь, перевернулся и с грохотом свалился на пол.
– Ну что, Белен из благородных? Паршиво тебе пришлось? – моя мучительница отставила чашу. Она сидела на краю кровати и по одному щёлкала орехи, шелухой которых уже успела усеять подол совершенно дурацкого розового платья.
Вам, вероятно, интересно, как я дошёл до жизни такой?
Всё куда проще, чем кажется: я всего лишь оказался паршивым лжецом.
Всего-то день назад…
– Я не верю тебе, – заключил советник, в поисках поддержки оглядываясь на занятого флиртом с улыбчивой Брианной короля.
Вальдинг, уже успевший облобызать перстни на пальчиках и нацелившийся на аппетитный локоток, не удостоил Рикмаса ответом:
– Да-да, – промычал он, обращаясь, скорее, к ведьмочке, брякнувшей шутливое «да у вас таких, как я, сотни!».
– Чо, правда сотни? – разочарованно отобрала ручку девушка. – Ну-у-у, тогда я не играю.
Вальдинг, ничуть не расстроенный, переключил внимание:
– Полностью согласен, советник. Лорд Белен лжёт.
Судя по лицу Рикмаса, его так и подмывало уточнить у сира, что именно я сказал. А сказал я немного: повторил о тайных свитках всё, что можно было, чуть попотев, отыскать в библиотеках придворных; упомянул о восстаниях и истреблённых во время войны Парах; делая вид, что изо всех сил напрягаю память, вспомнил слухи, которые вполголоса рассказывали в деревнях и мелких городишках, – о близнецах, что сжирали друг друга в колыбели, а то и в самой утробе, чтобы не являться на свет под знаком Равноденствия; подкормил слушателей байками о последней Паре, отправившейся за море на разваливающемся плоте под парусом вечной любви. Восторженно вздохнул для вида.
В общем, врал долго и проникновенно. Но, как оказалось, зря.
– Сир, мне льстит, что вы так высоко цените мою способность плести интриги, но у меня и в мыслях нет что-то от вас скрывать, – поклонился я.
– Плести интриги? – Рикмас согнулся пополам от смеха. – Мальчик мой, когда я начинал это нелёгкое дело, ты ещё боялся сознаться матушке, кто подстрелил её любимого кота! У тебя нет ни единого шанса перехитрить меня! Если ты не понял, дурачок, я всего лишь дал тебе возможность поделиться с нами знаниями самым безболезненным способом. Ну и сэкономить немного времени твоим дорогим друзьям. Мы же друзья, правда, Белен?
– Лучшие, – процедил я, уже не пытаясь казаться честным.
– Ну вот! А лучшие друзья ничего друг от друга не скрывают, так?
– Так, – подтвердил я.
– О нет, дорогой мой, я обращался не к тебе. Наш друг ведь ничего не скрывает, так Брианна?
Ведьма, уже начавшая клевать носом на ступеньках у трона, лениво зевнула:
– Неа, – даже не удосужилась прикрыть рот.
– Ой, как неудобно получилось! – советник потрепал её за ухом, как верного пса. – Видишь ли, Белен, наша дорогая Брианна не просто так ест свой хлеб. Она у нас очень ценная.
– Ага, типа того, – увлечённо выковыривала она грязь из-под ногтей.
– Наша замечательная ведьмочка чувствует, когда люди лгут. Она вообще мастерски копается в чужих головах, знаешь ли.
Ну разумеется! Конечно, мне повезло! Первым человеком во дворце, с которым я познакомился, стала Головоломка. Я читал про ведьм, способных забраться в голову, прочитать мысли, свести с ума, но был уверен, что эта способность одна из тех, которые без обучения развить не получится. Однако Брианна либо успела где-то набить руку, несмотря на то что родилась явно после уничтожения последнего ковена, либо она куда более способна, чем хотела казаться. Для меня оба варианта – хуже некуда. А я ещё имел глупость предположить, что обещанное советником «разворошить память» – пустая угроза.
– Ты же не против, если мы слегка поворошим твои воспоминания? – Рикмас подвинул ворох бумаг и карт, на которых мне полагалось обозначить местонахождение всех известных Источников, и поставил на стол бутыль тёмного стекла. – Выпей, тогда всё пройдёт быстрее.
– Я ещё не дал согласия.
– А у тебя есть выбор? – поднял брови советник.
– Хотелось бы в это верить.
Рикмас издал звук, похожий на издевательское карканье.
– Разумеется. У всех подданных его величества Вальдинга Троннинга всегда есть выбор. И будь добр, сделай правильный. Брианна, передай, чтоб выпустили девочек, – обратился он к ведьме.
Та потянулась, всячески демонстрируя нежелание вставать с места:
– Вашество, может, завтра? Я что-то сегодня та-а-а-к утомилась. Вы не представляете, до чего тяжело всё время быть на стороже, – последние слова девушка особо подчеркнула, словно вкладывая в них тайный смысл.
– Брианна, не забывай своё место, – слегка повысил голос Рикмас.
– Да ладно тебе, Рикмас! Малышка измучилась следить за нашими недругами. Дай ей немного передохнуть, – вмешался Вальдинг. Кто бы, если не она, на прошлой неделе нашёл отравленную рыбу, а? А вольномыслящую в Круге кто обнаружил?
Советник заглянул в наполненный вином кубок с таким видом, словно никто в целом мире не способен оценить его труды:
– Брианна, можешь немного поспать. Твои способности нам понадобятся в полной мере. Господин Белен, я могу рассчитывать на ваше благоразумие?
– Я не собираюсь бежать, сир. Мне нечего скрывать, – я уверенно склонил голову.
***
– Тебе надо бежать, дурында ты эдакая! – пропустив приветствие, заявила высунувшаяся из тайного хода голова с копной каштановых волос.
Краткая передышка перед рейдом в пыточную камеру заставляла лишь сильнее нервничать. Пожалуй, самым благоразумным и правда было бы попытаться выскользнуть из дворца. Но вокруг замка и в Ноктис де Сол гоблин знает сколько людей Вальдинга. Даже если я сдержусь и не помчусь искать Вирке, меня притащат обратно к королю, только допрашивать уже станут не как наивного дурачка, а как преступника, которому точно есть, что скрывать. А на сестру объявят настоящую охоту.
– Брианна, будь у меня выбор, я вовсе не появился бы здесь.
– Я тебе всё содержимое твоей больной головы испеку, – сообщила девушка без тени угрозы.
– Что-то мне не верится, что ты настолько сильна. Иначе давно уже прибрала бы к рукам власть, попутно превратив советника и короля в слюнявых идиотов.
Она неуклюже выбралась из хода, одёрнув помятые юбки. Я уселся напротив, скрестив руки на груди и ожидая объяснений:
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– С чего это, – плюхнулась на кровать ведьма. – Я к тебе в друзья не записывалась, обещаний не давала, кольцо от тебя не принимала. Разве я чем обязана?
– Ты вела себя как друг. А оказалась шпионом.
– И что? Мне теперь извиняться, что ли?
– По меньшей мере не следовало это умалчивать.
– Хреновый же тогда из меня был бы шпион!
– Он и так не очень.
– Это как посмотреть, – туманно изрекла девушка. – Сейчас Вальдинг и Рикмас начнут друг другу пудрить мозги, чтобы незамеченными пройти в мои покои и уточнить, на что же это такое нехорошее я намекала, пока тебя допрашивали.
– Пока со мной беседовали, – машинально поправил я.
– А, да-да, – безропотно согласилась Бри. – А потом они по очереди ко мне вломятся и начнут выяснять, что каждый из них друг против друга замыслил.
– А они что-то замыслили?
– Что ни день – новая каверза, – ведьма вытащила удерживающий волосы гребень и с наслаждением растрепала измученные строгой причёской пряди. – А я решаю, кому и что рассказывать. Но ничего не рассказать я ведь тоже не могу, так? Тогда меня крайней сделают. А жить-то хочется. Вот пришлось упомянуть, что ты привираешь. Они ж и так догадывались, а показывать, что я тебя прикрываю, негоже.
– А ты меня прикрываешь?
– Как знать, как знать… Может я просто свою шкурку берегу. Что вылупился? Решил, что я тут козни за спинами у этих идиотов строю и держу власть в кулаке? Нееее, это ты загнул. Не настолько я опытная. Я всего лишь выживаю. В меру способностей. И тебе того же советую. Поэтому лучше беги. Потому что в твою симпапульную голову я всё равно залезу. И Рикмас увидит всё, что в ней творится.
Я нехотя подошёл к окну, лишь бы не видеть уверенного лица циничной девчонки, у которой нет ни друзей, ни врагов, которой просто нужно выжить.
За окном темнел заполненный уродливыми искорёженными статуями идеально причёсанный сад. По дорожкам медленно и чинно прогуливались придворные, сновали слуги. На лице каждого на долгие годы запечатлелось доброжелательно-услужливое выражение. У Бри такого не было. Но это только пока.
– Я не могу сбежать. Тогда моё место придётся занять сестре, а в Круге, насколько мне известно, живут не слишком счастливо.
Девушка пожала плечами:
– Кому как повезёт. Я ведь тоже из Круга. Ничего, живу.
– И много вас таких, живущих «ничего»?
Промолчала. Ясно, что, кроме полезной в дворцовых интригах и допросах Головоломки, никому не удавалось устроиться столь же удачно.
– Вот и я пока не видел наслаждающихся жизнью ведьм, порхающих по замку. К тому же, у советника есть очень нужная мне вещица. И я должен её получить прежде, чем выберусь отсюда.
– Дурак, – констатировала ведьма.
– Да, – подтвердил я. – Ты можешь сделать так, чтобы они не увидели кое-что крайне важное?
– Неужели это холёное личико скрывает постыдные тайны? – ведьма легко подскочила и погладила меня по щеке. Я не улыбнулся. – Я могу попробовать. Но это будет очень-очень больно.
– Я как-нибудь переживу.
Она хмыкнула, став на мгновение похожа на очень сильную и очень умную женщину. А потом бесстыдно задрала подол до самого колена, чтобы оное почесать, ничуть не смущаясь моим присутствием:
– Чтобы скрыть одну постыдную тайну, нужно рассказать другую. Что-то очень яркое. Очень важное. Очень тяжёлое. У тебя такое есть?
– Уверен, что найдётся.
Когда, перебрав сначала дорогой, но к концу вечера всё более разбавляемой водой, выпивки, в потёмках ищешь лошадь, а натыкаешься на остро заточенный нож, ты понимаешь, что подошедший человек явно имеет недобрые намерения. И совершенно не страдаешь спустя месяцы от того, что сломал ему обе руки, хоть и были они явно единственным инструментом добычи пропитания.
Если ушлая девка, профессионально прикидывающаяся невинной леди и глядящая на заботливого папашу огромными честными глазами, суёт тебе руку в штаны, улучив момент, когда в переполненном зале никто не смотрит, ты понимаешь, что у неё намерения самые приятные, хоть и совершенно не невинные. И беззастенчиво наслаждаешься компанией красотки, имя которой не можешь вспомнить даже, собственно, в момент наслаждения.
А вот когда тебя ведут в замковые подземелья, сохраняя при этом необычайно доброжелательный вид и рассказывая, как чудесно живётся при славном короле Вальдинге и его досточтимым советнике Рикмасе, начинаешь подозревать подвох.
Нет, стражники искренне верили, что важному гостю никто не причинит вреда. Несмотря на то, что в подземельях находятся пыточные, камеры с теми, кто не видел свет уже многие десятилетия, но слишком важен для отправления в тюрьму, и самое страшное – Круг, в существование которого не верили даже некоторые придворные, что уж говорить о простых горожанах. Оба – подтянутый высокий и отпустивший солидное пузико – охранника всего лишь выполняли приказ. Не пинали, не поторапливали, сохраняли равнодушный вид и лишь один раз пнули в спину: не удержались; когда ещё удастся почувствовать превосходство над лордом?
Но с каждым шагом я всё больше убеждался, что Бри советовала правильно: лучше бы сбежал. Стены давили, цепляли широкие плечи, напоминая, что лучше не идти по узенькой скользкой лесенке, что поднимается по ней куда меньше народу, чем спускается, что дух безысходности, которым дышит сам камень, взялся здесь не просто так.
И в этих жутких подземельях обитали ведьмы. В крохотных каморках, под замками или без (не все пытаются бежать: многие уже потеряли надежду), в чистых покоях с мебелью или настоящих землянках с ворохом сена вместо кровати – всё зависело от того, насколько послушной оказывалась ведьма, насколько готовой служить. Здесь обитали десятки женщин, не сумевших утаить свои способности и недостаточно покорных и полезных, чтобы ужиться в верхней части замка. Сюда бы отправили Вирке.
– Друг мой, а мы уже заждались! – Рикмас посторонился, пропуская вынужденного гостя в комнату, казавшуюся куда меньше из-за набившейся внутрь толпы.
Сначала я подумал, что это безмолвные статуи, но у стен стояли живые люди. Закутанные в плащи, прячущие лица под огромными капюшонами, опасающиеся вздохнуть или переступить с ноги на ногу без приказа: любое неповиновение – и отберут, вырвут из истощённых пальцев иллюзию свободы, не оставят ни стареньких браслетов, ни любимой книги, ни зеркальца. Только облизывающий холодом пол и тряпку вместо одеяла.
Одна, две, три, семь, двенадцать… Десятки пленённых женщин. Ведьм! Невероятных, гордых, владеющих Силой. И один Рикмас. Худой, по-птичьи резко ворочающий головой, высматривая, из кого бы выклевать ещё кроху надежды. Один, бессильный, слабый, но сумевший воспитать звериный страх в десятках, нет, в сотнях людей. Да что уж! Будем честны: в целой стране.
– Присаживайтесь, лорд Белен. Мы уже приготовили для вас удобное кресло!
Он указал на резной стул, который и правда заслужил бы звание кресла, даже трона, не будь так тверд и неудобен; и если бы с подлокотников не свисали, приглашая, верёвки.
Брианна, мой спаситель, мой палач, ухватила конец одной из пут, приготовившись связать пленника. Дёрнула уголками губ, не позволяя улыбке оформиться, но напоминая, что я единственный из присутствующих, кто ей симпатичен.
Я глубоко вздохнул и доверился.
После пытки меня обещали не трогать несколько дней. Я вполне мог ходить, говорить и, что самое странное, соображать, но никому, кроме Брианны об этом знать не следовало, поэтому упрямо притворялся впавшим в детство сумасшедшим, как только в комнату заглядывал кто-то из слуг.
– Ну ты и извращенец! – восхищённо присвистнула ведьма. – Орехи будешь? Нет? Ну как хочешь. Нет, ну правда! Я много всякого повидала, но желать собственную сестру… Ты, парень, конечно, дал…
– Она мне не сестра, – я недовольно располовинил предложенное угощение, чтобы хоть этим наказать мерзавку. – Теперь-то ты знаешь.
– О да! – с готовностью подтвердила девушка, которая только что нечищеными сапогами прошлась по самым светлым и самым постыдным моим воспоминаниям. – Скажи спасибо, что твоего секретика оказалось достаточно, чтобы убедить Рикмаса. Теперь он всего лишь считает, что ты стыдящийся самого себя извращенец, но никак не враг короны. Но силён! Признаю – силён! Меньше суток прошло, а ты уже на ногах. Иной бы на твоём месте слёг, в лучшем случае, на неделю, а то и навсегда.
Я покатал в пальцах сморщенный орех, глядя как его собратья один за другим исчезают во рту нечаянной спасительницы:
– Бри, почему ты мне помогаешь?
Ведьма скосила взгляд, сложила губы трубочкой и смешно повела ими по кругу:
– Ну надо же хоть кому-то, – выдала она наконец. – Тем более, как оказалось, ты у нас не только из благородных, но ещё и из волшебных. Сказать кому из ведьм, что я спасла рождённого под Равноденствием, так на руках носить станут!
– Но ты же не скажешь? – осторожно уточнил я. – Или мне придётся тебя убить.
Я не шутил. Мог бы, хоть и не хотелось. Побродив по моим воспоминаниям, ведьма узнала слишком много. Благо, на поверхности хрустального шара она, как и обещала, отразила совсем не то, что ожидал увидеть советник.
– Сказала бы. Я ж трепло, – Бри легкомысленно поджала под себя ноги, осыпая ореховую крошку на пол. – Только у меня подруг нету. И родни тоже. Вообще никого. Придётся вот тобой довольствоваться. Хоть интересно, что из этого выйдет. Что нахмурился? Не боись, предать я тебя всегда успею! Сейчас точно рано.
– Развлекаешься, значит?
– Есть маленько. Иначе зачем жить?
– В таком случае, я подкину тебе ещё одну потрясающую игру. Как ты смотришь на то, чтобы ограбить советника?
Глава 9. Камни умеют хранить секреты
– Что сделать?!
Кайлен критически осмотрел поданный ему сладкий пирог с яблоками, перевернул, проверил, не подгорелый ли, сдул выдуманную соринку и, прежде чем позволить себе закинуть в рот отломленный край, терпеливо повторил:
– Охранять сад камней Лоанога. Это не так далеко от города, а вы наверняка и так собирались осмотреть нашу достопримечательность, раз уж проезжаете мимо.
– Да плевать я хотела на ваши достопримечательности, – честно ответила я, наблюдая, как кусочек за кусочком исчезает за тонкими губами угощение. Мне, между прочим, пирога не предлагали, хоть и чествовали будь здоров. – Всяческих красот мне в последние дни за глаза, а работы не встречалось никакой.
Вообще-то Гверн из «Двух мечей» очень советовал заглянуть в знаменитое место. Убеждал, что оно таит некие магические секреты и ещё просто красивое. Но за время долгой дороги и натирания места, исправно притягивающего к себе неприятности, седлом, я успела основательно пересмотреть приоритеты. Жирная еда успешно заменила полезную, удобная одежда – красивую, а вместо вина, от которого на солнце лишь клонит в сон, я всё больше предпочитала плебейское молоко или обычную воду, оказавшуюся куда более вкусной, чем думалось раньше. И несравненная достопримечательность, в свою очередь, померкла перед возможностью немного подзаработать.
– А что, госпожа ведьма, хорошо ли вы пополнили кошелёк, пока принимали истосковавшихся по волшебному решению проблем горожан? – «первый человек в Лоаноге» с показным равнодушием ткнул ложкой в не так сильно, как ожидалось, но всё-таки потяжелевший мешочек у моего ремня.
– Не так чтобы очень, – осторожно заметила я.
– И, разумеется, собираетесь заплатить налог?
Упаси Богиня! И в мыслях не было!
– Конечно. За кого вы меня принимаете? – я пожелала очередному ломтю пирога встать поперёк горла собеседника, но без должного колдовского посыла тот проскочил как по маслу.
Кайлен по одному облизал липкие пальцы:
– Зря. Налоги у нас просто грабительские.
– Что я слышу? Сам бургомистр рекомендует пришлой ведьме обокрасть казну?
– Всего лишь предлагает выгодную сделку, – липкие пальцы клещами сомкнулись на моём запястье, намекая, что вполне могут превратиться в реальные кандалы.
Гудящая толпа, обсуждающая, восхваляющая и ещё утром радующаяся колдунье, затравленно жалась по углам: уходить не хочется, оставаться боязно. С бургомистром здесь явно спорить не принято.
– Чего камни охранять-то? Боитесь, что стащат? – подошла я с другой стороны, опасливо высвобождая руку.
Он осторожно подобрал крошки с тарелки, не желая пропустить ни одной:
– Видите ли, уважаемая ведьма, – тон подсказывал, что мужчина сомневается не только в моих магических талантах, но и в степени уважения, – в Лоаноге происходит не так много интересного. Мы уже не столица, но ещё не глухомань, поэтому цены в городе высокие, а средний достаток не так велик, как хотелось бы. С тех пор, как меня направили сюда, вашему покорному слуге удалось слегка улучшить положение именно благодаря приезжим и путешественникам. Поэтому лишиться единственного места, притягивающего любопытных и заставляющего оставлять в местных заведениях монеты, ой как боязно. Даже если рассказы о нём пустышка.
– Это ж какие такие рассказы? – я сглотнула слюну, вспоминая, что, когда сластей в моей жизни было предостаточно, я упорно их игнорировала, заботясь о фигуре, а когда захотелось, уже не могла себе позволить.
– Говорят, что их число постоянно меняется. Обычно в большую сторону.
– Это так?
Кайлен попытался вытереть остатки начинки с ободка тарелки и крайне расстроился, не обнаружив их. Вкусный, видать, пирог.
– Поинтересуйтесь у тех, кому не лень их пересчитывать. Лично я ценю камни независимо от их количества.
– Ну и цените себе на здоровье! Сколько лет, столетий они уже тут? До сих пор никто не позарился, значит, и дальше останутся на месте.
– Они – да, – Кайлен утёр пот со лба белоснежным платочком, бельмом на глазу выглядящим в запылённом помещении.
Я опешила:
– Тогда кого охраняем?
– Охраняете, уважаемая. Охраняете.
– Тогда для охраны кого вы хотите меня нанять? – терпеливо уточнила я.
– Для охраны пропадающих там людей, – Кайлен прервался, чтобы оценить чистоту ногтей, и, не повышая голоса, закончил: – Я надеюсь, что вы возьмётесь проверить, почему это происходит. Безвозмездно. Благодаря гостеприимству нашего города. Я же, в свою очередь, окажу ответную услугу и, вопреки рекомендациям, полученным при вступлении в чин, повременю с отправлением во дворец вести о вольноработающей ведьме.
– Ах ты ж гоблинова дырка! – восхищённо прошептала я, дабы не спровоцировать лишние пересуды в толпе.
Кайлен оценил мою тактичность и обезоруживающе улыбнулся желтоватыми зубами:
– Всего лишь человек, не желающий упускать выгоду. Как, полагаю, и вы.
Этот говнюк решил, что я перепугаюсь и безропотно соглашусь? Вот ещё!
– Верно полагаете, – я подалась вперёд и сжала пальцы на холёной ручке обладателя гнилых зубов и душонки. – Поэтому, как два неглупых человека, мы придём к обоюдовыгодному решению, верно?
– Неужели? – заинтересовался бургомистр, уже давненько не получавший отпора. – И о чём же вы толкуете?
– Честная сделка. В меру честная, – подумав, уточнила я. – Понятия не имею, что там у вашей достопримечательности происходит, но возьмусь проверить. Одна ночь. Не больше. И вы расскажете мне всё, что знаете, не пытаясь утаить. И, пожалуй, я сделаю вам скидку, скажем, в половину стоимости, за то, что вопрос налогов мы не станем поднимать вовсе. Что же касается весточки во дворец… Мы ведь оба понимаем, что не отправлять её вовсе куда полезнее для вашего здоровья и благополучия, – в последнюю фразу я постаралась вложить максимум холодной угрозы. Может, разнести этот городишко, или хотя бы «Брета» мне не по силам, но проклясть хама постоянным недержанием сумею. Главное говорить достаточно уверенно.
– Вы великолепны в своей наглости! – Кайлен откинулся на стуле так сильно, что тот закачался на задних ножках, скрестил руки на груди. – Я не заплачу вам ни монеты. Но и вы можете ничего не платить. А насчёт дворца… Пари?
– И что я получу, если выиграю?
– Свободу, разумеется.
– Свою собственную? Не годится.
– Тогда пожизненное освобождение от налогов в Лоаноге.
– При моём образе жизни риск, что мы вообще вновь встретимся, минимален.
– А вы, однако, позитивно настроены! – едва не хохотал Кайлен. – Ваше предложение?
– Если я выиграю, вы голышом на площади споёте «Ой, коварны девки по весне».
Бургомистр изо всех сил прятал улыбку, пытаясь сохранять суровый и устрашающий вид, но глаза его горели азартом:
– Если вы за одну ночь найдёте и устраните нашу проблему, готов ударить по рукам.
Я с готовностью протянула ладонь и пожала поданную в ответ со всей силы, стараясь показаться сильнее и увереннее, чем есть на самом деле.
Ввязалась. Снова. И когда поумнею?!
***
– Ты сразу такая дура уродилась или потом головой стукнули? – поймала стремя Айн. А я уж подумала, что угрозы и оскорбления на сегодня иссякли.
– Если есть, что сказать, говори, а попусту ругаться иди на базар.
Уже смеркалось, и летняя прохлада тяжёлым плащом ложилась на плечи. Тварь, недовольная, что её снова лишили удобной ночёвки и гонят за ворота, жевала губами, явно неслышно ругая нерадивую хозяйку.
Огромные синие глаза Айн привычно наполнились обиженными слезами, но сообразив, что от меня этим извинений не добьёшься, фея быстро их высушила.
– Двинься, – коротко велела она, подставляя чурбан, чтобы забраться в седло позади меня. Сразу стало тесно и ещё менее удобно, чем обычно.
– Мне стоит этому удивиться? – я устало вздохнула.
– По дороге поговорим. Если увидят, что с тобой уехала, вопросов не оберёшься.
Повинуясь лёгкому прикосновению изящной ладошки, так не похожему на удар плети, к которому круп упрямой Скотины привык куда больше, лошадка резво засеменила прочь из города, забыв для вида поупрямиться. А я старалась отделаться от мысли, что похожу на разбойника, тёмной ночью похитившего красавицу у законного мужа. Красавица сопротивляться не желала, крепко держалась за талию конника и легкомысленно болтала ногами, не имя возможности сунуть их в занятые стремена.
За городом стало свежее: вечерняя роса прибила пыль и слегка сверкала в едва угадывающихся прощальных лучах солнца, из последних сил тянущихся к бледным серебряным звёздам. Гадина пошла резвее, шумно вдыхая влажный воздух, божественно вкусный после мучительной жары города. Бег трепал распущенные волосы, а я с наслаждением слушала, как вторая всадница фыркает и отплёвывается от них, но, обиженная сравнением с базарной бабой, помалкивает.
– Туда хоть едем? – любопытство вынудило первой нарушить молчание.
– Не туда, – с наслаждением ответила попутчица.
– Кайлен же сказал, на запад!
– Это сад камней на запад, а тебе от него подальше надо. И вообще подальше от мест, где ты успела к себе внимание привлечь.
Я застонала. Ох уж эти заботливые и решающие за меня благодетели!
– Слазь, – коротко велела я, останавливая лошадь.
– С чего бы это? – Айн крепче ухватилась за пояс, видимо, подозревая, что могу и скинуть, тем самым только наведя на мысль.
– А ты мне не нравишься, – объяснила я. – Пошла прочь. Я – большая девочка, способная сама за себя решать. Против – топай пешком обратно в город.
– У меня туфли новые! – тут же нашлась командирша. – По мокрому испорчу.
Я покосилась: атласные туфельки и правда чудесны и явно не приспособлены к поздней прогулке по полю.
– Тогда сиди молча.
Елейный голосок таил в себе профессиональное умение доводить выкрутасами до белого каления:
– Молча так молча. А я думала, у тебя ко мне куча вопросов…
Гоблин! Да, куча. Захотелось не только сбросить Айн с лошади, но и проскакать по ней пару раз галопом.
– Тогда говори. Но по делу.
– Вот ещё!
А-а-а-а! Как эту стерву муж терпит?!!
– Я не мужик. Меня дрожащими пухлыми губками не купишь. И не по-рыцарски дать в морду тоже могу.
– Хабалка, – Айн отняла руки, чтобы то ли скрестить их на груди, то ли дать мне подзатыльник, но сообразив, что я готова угрозу реализовать, снова вцепилась, как клещ. – Ладно, мир!
– Тогда по порядку. На кой ты со мной увязалась?
– Интересно стало.
– Допустим. Тогда на кой ты с самого начала ко мне подошла. И кто такая матушка Иона?
– О-о-о…
– Что?
– Я… Прости, я не думала. Ты не из наших?
Я недоумённо опустила взгляд на переплетённые на моём животе почти прозрачные тонкие пальцы:
– Оу. Видимо, нет. Мне мужчины нравятся, – перед глазами предательски встало бледное лицо с упрямой морщинкой меж нахмуренных бровей. – Вроде бы.
– Как давно ты колдуешь? – Айн наклонилась, пытаясь поймать мой взгляд, едва не вывалившись из седла.
– М-м-м. Когда я сидела в комнате, боясь, что, если выйду, обязательно чего натворю, считать? Тогда месяца два.
Фея хлопнула себя по лбу:
– Два месяца?! Как? Какого гоблина ты вообще оказалась на тракте? Одна?!!
Одна. Да, одна! Лучше уж одна, чем… Чем не иметь возможности самой управлять своей жизнью. Смириться, признать волю судьбы и всесильной магии, чувствовать себя соринкой, носимой ветром.
Как же я скучала по нему…
– Не твоё дело, – я облизнула пересохшие губы.
– Милая, бедная девочка!
– Так, хамкой ты мне нравилась больше.
– Останови лошадь. Останови! – Айн едва не спрыгнула прямо на ходу.
– Тпрррру! – Гадина с большим удовольствием согласилась на передышку.
– Бедная девочка!
Айн соскочила на землю, я вслед за ней. А потом она обняла меня крепко и заботливо. Так, как уже долгие годы никто не обнимал. От хитрой, избалованной, пронырливой бабы вдруг пахнуло тёплым молоком, как когда-то от женщины, которую я называла матерью, которую потеряла дважды.
Я мгновенно ощетинилась:
– Где подвох? Чего тебе надо, ненормальная?
– Мне очень жаль. Ни одна ведьма не должна быть одинокой. Ты же просто ничего не знаешь! Каким чудом тебя ещё не нашли и не забрали в Круг?
Я попыталась высвободиться из объятий, но они лишь стали крепче. Айн обжигала искренним теплом, готовая укутать, спрятать от бед.
– Видимо, я очень везучая, – я всё-таки стряхнула с себя заботливые руки.
– Прости, – она смущённо спрятала их за спину. – Я решила, ты глупая выскочка, а ты невинное дитя. Я отведу тебя к матушке Ионе. Она всё объяснит, поможет.
– Мне не нужна помощь, – я почесала Сволочь между ушами, неуклюже, но всё-таки уселась верхом. – И у меня нет никакого желания тебе доверять. Вообще никому.
Лошадь согласно фыркнула и повернулась хвостом к расстроившей хозяйку женщине, готовясь уйти.
– Стой, – и Гадина стала, как вкопанная.
– Но! Пошла! – я несколько раз сдавила каблуками бока, шлёпнула по крупу для острастки. – Но!
Животное не двигалось.
– Она не шевельнётся без моего приказа, – прозвучал позади куда менее капризный, чем обычно, голос. – Ты спрашивала, почему должна мне доверять? Потому что я такая же, как ты. Матушка Иона – глава нашего ковена.
Справедливости ради, я и не думала отказываться. Настоящий ковен! Подумать только! Неужели двадцать лет назад не уничтожили последний? Конечно, я хотела разузнать побольше, научиться правильно пользоваться Силой, узнать, как вообще ведьмы выживают в этом гоблиновом мире. Но я не лишила себя удовольствия немного поломаться, позволила Айн поуговаривать, а сама морщила носик и уверяла, что прекрасно справляюсь сама. Откуда бы ей знать, что за чистую постель и возможность нормально помыться я не то что в ковен, а к самому Вальдингу готова отправиться!
– Я подумаю, – соизволила, наконец, кивнуть я. – Но работу бросать не стану. Поедем утром.
«Если доживём», – закончила мысленно.
Камни выглядели… кривыми. И уродливыми. Удивительно неприятными, искорёженными, изломанными, словно необходимость стоять на идеально круглой, как чаша, поляне в обрамлении раскидистых елей, приносила им невыносимые страдания. Один даже будто бы шевельнулся. Чего только не разглядишь в игре сумеречных теней!
– Это, что ли, ваш сад? – я спешилась, с опаской обходя валуны.
Айн кивнула, не решаясь спуститься вслед за мной:
– Не стоило тебе за это браться.
– Очень уж хочется посмотреть на исподнее вашего бургомистра, – я колупнула пальцем мох в углублении камня, напоминающем открытый в безмолвном крике рот.
– Нету там ничего особенного, – ведьмочка всё-таки спрыгнула на землю, присела на корточки перед одним из валунов и принялась его разглядывать, так и эдак ворочая головой, словно пытаясь решить, на что тот похож. – Исподнее как исподнее. Дурацкое довольно.
– И ты это знаешь, потому что…?
– Потому что я сплю с Кайленом, чтобы он меня не сдал в Круг, – поджала она губки. – Ты не подумай, я люблю мужа. Куда проще было бы уехать отсюда, но из-за Брета не могу. У него семья, доходный дом… Бросить всё это ради жены? Он бы бросил. Но никогда потом бы не простил. И я бы себе не простила.
– Но если ты так боишься Круга, – я постаралась сдержать скептическое хмыканье: тайные подземелья замка, где ведьм едва ли не пытают, заставляя служить на благо короне? Очень сомнительно, что он вообще существует. Но раз уж Айн верит, своё мнение лучше оставить при себе, – почему бы не рассказать всё мужу?
Белая дама лёгкой феей перетекла от одного валуна к другому, сливаясь с клочьями осторожно выглядывающего тумана, нагнулась, чтобы рассмотреть очередной камень:
– Рассказать, что я – поганая колдунья, из-за которой в опасности он сам и его родня? Из-за которой в опасности будут наши дети, если они когда-то появятся? Малышка, ты даже не представляешь, до чего опасно зваться ведьмой в наше время.
Я резко развернулась: послышалось? Точно кто-то сильно выдохнул за спиной. Но Айн не повернула головы. Видимо, показалось.
– Сама же сказала, что тебя защищает Кайлен.
Посреди сгущающегося в сливки тумана становилось зябко и боязно. Валуны тянули из белёсой дымки каменные руки, моля вытащить, спасти или увязнуть вместе с ними. Я подошла поближе к ведьме и оперлась плечом о камень, с которого она бережно стирала капли влаги.
– Защищает? – она подняла на меня огромные глаза, полные не показушной капризности, не кокетливости, как днём, а жуткой ночной тоски. – Я всего лишь управляю животными: ни опасности, ни пользы. Он думает, когда отдать меня выгоднее. А я выжидаю, когда он ошибётся. Как сегодня, например. Вы так не любите проигрывать, бургомистр?
Айн встала в полный рост и заглянула мне за спину.
– Не приучен, – ухмыльнулся Кайлен, выходя из-за самого крупного, с коня размером, валуна. – Подозревал, что ты сунешь сюда нос, Айн. Но не думал, что так глубоко.
– Всего лишь дождалась удачной возможности. Как ты и учил, милый, – девушка поправила волосы и игриво приподняла плечико. – Ты ведь не мог оставить ведьму без присмотра, верно? Вдруг попытается сбежать или того хуже – потребует плату при выигрыше. Что ты хотел с ней сделать? Просто убить? Подстрелить из арбалета? Что там на наконечнике? Снотворное? Парализующий яд?
Арбалет и правда покачивался в руках бургомистра. Заряженный и направленный в нашу сторону. И мужчина явно знал, с какого края вылетает стрела.
– А ты догадливая, Айн. Не думал, что настолько.
– Вы вообще часто недооцениваете женщин. Зато дурочек обожаете, верно? Даже ты не устоял перед восторгающейся твоими достижениями красотки, – закончила она, призывно проводя тонким пальчиком по линии декольте.
Кайлен не удержался – скосил взгляд и поплатился за это. Не вдаваясь в подробности отношений этой странной парочки, я повела ладонью, призывая Силу, представляя, как невидимые путы оплетают и выдёргивают оружие. Перестаралась: арбалет рванул в сторону с бешеной скоростью и, завершив свой путь на поверхности конеподобного валуна, разлетелся в щепки.
– Умница, – довольно пропела Айн, следом выдав короткую мелодичную трель.
Голос птицей вспорхнул вверх и тут же обрушился, прячась в невысоких истоптанных множеством ног зарослях, проползая по едва успевшей набрать силу поросли, тревожа нежные травинки.
Что-то не то. Разве голос способен с отчётливым угрожающим шипением сбивать с травы росу? Разве не пора трели уже умолкнуть? Но голос рос и множился, подхватываемый, кажется, самой землёй, мелькал то тут, то там, сумрачным сгустком обнимая камни.
– Что это такое? Что ты сделала, ведьма? – судорожно заозирался бургомистр, сообразивший, что игры и расшаркивания кончились.
– Ну я же управляю животными, – Айн присела на корточки, смело опуская руку в траву. – Всемиживотными, – подчеркнула она.
– Что это за тварь?!
– Присоединяюсь к вопросу, – не желая знакомиться с существом в траве ближе, чем необходимо, я с ногами забралась на ближайший валун, успевая разглядеть лишь переливающуюся текучую гладь в траве; она двигалась слишком быстро – тут и сразу там – аж в глазах двоилось.
– Это мой маленький питомец, – ведьма пошевелила пальцами, приманивая тварь, как игривого котёнка. – У вас он совсем оголодал за годы, вот и приходилось его подкармливать. Тем более, как только я переехала в Лоаног, была не слишком осторожна: многие догадались, что обычная женщина не может оказаться столь везучей, и, – Айн шаловливо усмехнулась, – привлекательной. Пришлось избавляться от самых любопытных. И ещё от тех, кто меня раздражал.
Ведьма погрозила свободным кулаком камню на другой стороне поляны, как вредной соседке, что никак не перестанет рассказывать гадости.
– Так это из-за тебя? Из-за тебя люди пропадали? – озвучила я и так понятную мысль.
– Последние пять лет – да. Столетия до этого – нет, конечно. Мой красавец жил здесь очень долго. Просто был неимоверно скромен.
– Это она! – я обвиняюще сверху-вниз указала пальцем на Айн. – Нашла причину бед. С тебя песня нагишом!
Кайлен, которого таинственное существо уже заставило вжаться лопатками в валун, не отводя затравленного взгляда от шуршащей травы, нашёл-таки в себе силы огрызнуться:
– Договор был найти и устранить! Устраняй!
Недовольная планами тварь решила, что достаточно застращала нас неизвестностью, решила выпрямиться и показаться во всей красе. И лучше бы она этого не делала.
Я не люблю змей. Да и кто любит? Но эта змея помимо недобрых неестественно синих глаз и (мамочки!), хоть небольших и служащих, видимо, для одного устрашения, крыльев, имела в себе хороших шесть футов длины, тушку шириной в наименее стройную часть моей ноги и очень, очень, очень большие зубы. Наверное, ползать с ними крайне неудобно, но зверь легко компенсировал оную неприятность двумя весьма накачанными ногами, которые всё это время прижимал к телу, а теперь с наслаждением разминал. Короткие передние лапки при этом чинно покоились на животике, намекая, что пора бы его чем-то набить.
Я оценивающе посмотрела на василиска и нежно наглаживающую его жёсткие чешуйки повелительницу. Попыталась сглотнуть, но влаги в глотке не обнаружила:
– Снимаю с себя полномочия и лучше заплачу налоги. Давай-ка сам.
Кайлен знакомиться с василиском не желал, зато зверь горел неимоверным дружелюбием: со зловещим шелестом трепетал крыльями, щурил глаза-блюдца, потягивал лапы, давая понять, что, если не летать, то крайне быстро бегать и высоко прыгать он способен. Василиск сделал ещё один шаг к жертве и вопросительно оглянулся на Айн.
– Иди, иди, хороший. Всё правильно, – подбодрила она.
– Ничего подобного! – бургомистр и сам оказался не робкого десятка: выхватил меч (ремешок добрых намерений явно сильно бы затруднил эту процедуру) и, не пытаясь отгородиться от нападающего, как деревенский мужик вилами, направил тот остриём вниз. Брат часто так делал на тренировках: обманно расслабленный, он путал противника, а оружие жалило без предупреждения.
Змею идея не понравилась. Он сгорбился, напряг мышцы и встопорщил здоровенные чешуйки, как кот шерсть. Те оказались красными с нижней стороны, так что выглядеть животное стало ещё менее привлекательно.
– Айн! Прекрати немедленно! – завизжала я, жалея, что нет юбок, которые следовало в ужасе подобрать.
– И не подумаю! – ведьма потянулась, наслаждаясь зрелищем. – Не спорю, Кайлен много хорошего сделал для города. Нам будет тебя очень не хватать, Кайлен! – прокричала она, привстав на цыпочки. – Но он слишком долго отравлял мне жизнь. Лучше путь останется менее богатый город, но более спокойная я.
– Я тебя из-под земли достану! – мужчина не отводил взгляда от хищника, вылавливая малейшее движение, способное выдать рывок.
– Я буду тебя навещать, милый!
– Госпожа ведьма, – максимально вежливо обратился загнанный Кайлен ко мне, – вас не затруднит мне немного помочь?
Айн предусмотрительно выставила ладонь в мою сторону:
– Даже не думай!
– Я и не думала. Сама боюсь.
– Плачу вдвое! – мотивировал бургомистр.
– Ничего вдвое? Не слишком заманчиво, не находите?
– Тогда просто плачу! Сколько скажете!
– Сейчас быстренько управимся и на боковую. Не волнуйся, малышка.
Ведьма решила меня успокоить? Наверное, видок и правда невесёлый… А что такого? Я и обычных-то диких зверей побаиваюсь, что уж говорить о волшебных. Это тебе не простуду лечить. В боевые ведьмы я не записывалась!
Василиск прыгнул.
Кайлен ушёл в сторону и проскрежетал мечом по чешуйкам на животе. Змей только почесался.
Ведьма, решившая, что представление затягивается, присела на соседний с моим камень и обняла небольшой выступ, как шею любимого:
– Делаешь только хуже. Я приказала укусить тебя и обратить в камень, а ты злишь малыша. Он же захочет тебя порвать. Больнее будет.
– Мне и так не слишком приятно, – пропыхтел отбивающийся мужчина. – Госпожа ведьма, может вы всё-таки подключитесь?
– А вы сами точно не справитесь?
– Что-то мне подсказывает, что нет.
Я понадеялась:
– Точно-точно?
– Вообще без вариантов! Ай!
Бургомистр угодил ногой в кротовую нору, несказанно порадовав этим разыгравшегося зверя.
– Врррррр! – проникновенно сообщил василиск, приподнимая хохолок.
– Пошёл ты! – не менее проникновенно отреагировал поздний ужин, дёргая застрявшую ногу и наверняка прикидывая, не проще ли её отрубить.
Не то чтобы я пожалела бургомистра. Не слишком приятный, хитрый, немного сволочной. Но кто из добившихся власти остаётся в белых перчатках? Город не процветал, но хотя бы жил. Разительно отличался от деревень с измученными, забывшими про сон и отдых, голодными людьми, которые мне уже приходилось проезжать, о существовании которых я долгие годы и не догадывалась. И, тогда я бы ни за что себе не призналась, но было страшно. Страшно, что спустя годы испуганное лицо не перестанет являться по ночам, страшно ощутить запах крови, ещё страшнее понимать, что пролилась она потому, что я не нашла в себе сил и смелости помочь.
Не то чтобы я пожалела бургомистра. Но я не могла дать Кайлену умереть.
– А-а-а-айн! – я зажмурилась, чтобы не видеть существа, к которому тянутся лучи Силы, обхватывают, бережно оплетая скользкие чешуйки. – Прекрати немедленно!
Куда там глупым забавам на балах! Когда-то колдовством я с трудом могла уронить на ровном доставучего толстого герцога, теперь же огромный хищный зверь, вереща, как чайка, и перебирая в воздухе мощными лапами, взметнулся ввысь и рухнул поперёк одной из своих окаменевших жертв, хрустнув то ли хребтом то ли камнем.
– Нет!!!
Айн метнулась к питомцу, спотыкаясь, падая и подползая по мокрой траве.
Спасённый не попытался достать ведьму мечом, но и не отказал себе в удовольствии плюнуть на её подол:
– Прирезать бы тебя, дура, – и, машинально вытерев так и не заляпанное лезвие о штанину, звонко и зло вложил оружие в ножны.
Кто не желал заканчивать вечер без кровопролития, так это василиск. Хорошенько ударившись при падении, он, верное, прочистил голову: дождавшись, пока ведьма, возомнившая себя его хозяйкой, подойдёт ближе, всколыхнулся и бросился навстречу, показав переливающиеся зеленцой яда клыки. Ему не нравилось слушаться пришлой девки. И вновь попадать под чары не собирался.
Вот и всё, госпожа Вирке. Вот он – выбор. Хотела свободы? Принимать решения? Командовать своей жизнью? Получи! Только потом не жалуйся.
Василиск, вытянувшийся в тугую стрелу, Айн, в непонимании расширившая свои прекрасные синие глаза, Кайлен, дёргающий ногу так, точно пытался оторвать, и хватающийся за клинок. Невозможно медленно. Слишком медленно, чтобы сказать, что не успела. Придётся выбирать. Но почему же теперь – ещё страшнее?!
Айн – убийца. Жестокая, эгоистичная, способная уничтожить кого угодно, чтобы выжить. Я хотела быть такой же. Пыталась стать такой.
Бесчувственное тело глупой девчонки, посмевшей издеваться над «воронёнком», летит от самого потолка вниз – на гладкий твёрдый пол, отшлифованный тысячами ног учениц Карсе Игнис.
Кто-то кричит.
Кто-то стонет, ударившись об угол, когда выброс Силы новой ведьмы расшвырял обидчиц.
И Коллет. Летящая вниз. Бесконечно медленно.
Я смотрю на неё и понимаю, что не хочу останавливать падение. Пусть рухнет, разобьётся, размажет по блестящей глади кровь из своей глупой маленькой головы.
Не пожалею. Ни на мгновение.
Пусть умрёт. Пусть. Я больше никогда не буду слабой. Сама начну управлять своей жизнью, чего бы это не стоило.
Целительница Бланш успевает вовремя и чудом, потратившись на непосильное заклинание, дрожа от усталости, подхватывает девчонку за миг до конца.
А я леденею от жестокого укола разочарования.
И вот он – выбор. Как тогда. Справедливое наказание для заигравшейся дуры. А я даже не замараю руки: всё сделает обиженный волшебной уздечкой василиск.
И в чём же разница?
Тогда моя жизнь была не моей.
Теперь все эти поступки – я.
Бездействие, слабость, трусость, сожаления – от них не спрятаться за широкой спиной брата.
Я подняла отяжелевшую руку, чувствуя Силу, ведущую её, ведомую ей. Волна золотого жара пронеслась по поляне, мгновенно высушив траву, вырвав из ловушки Кайлена, опалив ресницы красавице Айн, и рассыпая серым прахом огромного хищного зверя, знавшего в своей жизни лишь ненависть и послушное смирение.
Я с чувством выполненного долга рухнула в обморок.
Много позже стали доноситься голоса:
– Идиотка!
– От такого же слышу!
– Ты чуть всех нас не убила!
– А пыталась одного тебя!
– Что я тебе такого сделал?! За ведьму, что ли? Да я ж её только усыпить и королю…
– За это она бы сама тебе кишки выпустила!
– Тогда за что ты так меня ненавидишь?
Лежалось дико неудобно, мокро и твёрдо, но пошевелиться и признать, что я уже вынырнула из небытия, значило пропустить чудеснейшую ссору. Я слегка приоткрыла один глаз, чтобы наткнуться на скандалящих любовников, раскидывающих по поляне приметный, переливающийся зеленью пепел.
Айн заламывала руки:
– Ты мучил меня!
Кайлен пинал остатки василиска, вопреки ведьме пытаясь оставить блестяшки на видных местах – на радость любопытным приезжим:
– Не могла просто сказать, что я тебе не нравлюсь?
– А ты бы послушал?
Бургомистр задумался. Вообще-то он не привык проигрывать и очень любил сложные задачи. Но насильником точно не был. С нажимом повторил:
– Сказать надо было! Договорились бы…
Эх, а такой скандал намечался!
На обратном пути они переругивались лениво, без огонька. Либо утомились, либо стеснялись. Но хоть способов угробить друг друга больше не изыскивали, и то хорошо.
– Господин бургомистр, – напомнила я о себе, воспользовавшись перерывом в препирательствах, – а что вы там говорили про плату за спасение вашей жизни?
Кайлен дважды открыл и закрыл рот в попытке определиться, какое из вертящихся на языке неприличных слов достойно вырваться наружу:
– Спасение?! Да вы меня убить пытались! – проглотил он ругань.
– Не я, а она, – напомнила я, ткнув локтем во вновь потеснившую меня в седле Айн.
– Не она, а я, – подтвердила ведьма.
– А мне вы обещали вознаграждение. Двойное.
– Вдвое от ничего – получается ничего, – с наслаждением напомнил экономный бургомистр. – Уговор дороже денег!
– Верно говорите, – мстительно прошипела я не хуже василиска. – Уговор дороже денег.
Утро выдалось тяжёлым. Вернулись поздно, уставшие, мокрые, искусанные комарьём, решившим взять на себя ношу, оказавшуюся непосильной почившему василиску. Лошадь, которой оба раза пришлось везти двух всадниц вместо одной, никак не желала верить, что две ведьмы весят меньше, чем рыцарь пусть и в облегчённых доспехах, била копытом и косила укоризненным глазом.
Брет, до поздней ночи подсчитывавший доход удачного дня и командующий норовящими схалтурить уборщицами, встретил меня, ничуть не удивившись: ведьме ведь и полагается возвращаться поздно ночью и внешне напоминать щипаную крысу. Зато увидев рядом всегда воздушную, прекрасную и идеальную супругу, отличающуюся от вышеупомянутой ведьмы разве что цветом волос, опрокинул стол с ворохом бумаг и метнулся навстречу со скоростью разъярённого петуха:
– Бусечка! Что с тобой, любимая? Ты в порядке? Кто тебя? Госпожа ведьма, это вы? Да я вас!..
Что именно он меня, я так и не узнала. Кинулся ведь, не побоялся. Хотя сам днём видел, я не шутки шучу – знаю, как с Силой управляться (ну, или научилась почти профессионально делать вид), а всё равно кинулся защищать жену. Я шмыгнула носом, проклиная ночную прохладу, в которую после дневной жары так легко подхватить простуду. Хотела отодвинуть защитника колдовским пассом, но после сражения с василиском так замучилась, что, наверное, и искры бы не пустила. Махнула рукой и проследовала мимо возмущённого мужика к выделенной комнате.
– Милый, кажется, нам пора кое о чём поговорить, – послышался за спиной тихий голос Айн.
Но то было вчера. Сейчас я торопливо неумело седлала лошадь, пока сухо попрощавшийся бургомистр не вспомнил, что он суров и ужасен, пока Брет, укоряющий меня в разрушении своего брака, не выскочил с поленом наперевес, пока Айн, в огромные синие глаза которой я больше не могла смотреть без содрогания, не выскочила обвинить меня Богиня знает в чём ещё. Сердце тяжелело и тянуло книзу так сильно, словно проклятый василиск всё-таки до него добрался.
– Эй, ведьма! – голос женщины, которую больше не хотелось звать феей, стал неузнаваем без капризной кокетливости. Иначе я бы и оглядываться не стала.
– Чего тебе?
– Ты злишься на меня? Считаешь убийцей?
– Да, – к чему скрывать?
– Мне жаль, что тебе пришлось увидеть это. Ты совсем малышка…
Я хмыкнула: Айн ненамного старше меня. Малышка? Просто потому, что не выскочила замуж?
– Я не про возраст. Ты малышка-ведьма. Ещё ничего не знаешь, ничего не умеешь. Хоть и очень сильна. Необычайно сильна, как я вижу.
– Решила задобрить меня комплиментами?
– Решила помочь тебе. Таких, как ты, не оставят в покое. А ты слишком… заметна. Прошу, позволь проводить тебя в ковен.
Сколько ещё мне нужно провести с ней времени? День? Неделю?
Огромные синие глаза смотрели на меня змеиным равнодушием, давно перекрывшим доверие к людям. Я не хочу стать как она.
– Нет.
Айн не удивилась:
– Не осуждаю тебя. Наверное, когда-то я тоже не стала бы якшаться с убийцей. Отправляйся севернее. Мимо Лебединых озёр, к Роще Больших Дубов. Возьми вот это, – она вложила мне в руку простенький браслет, сплетённый из тусклых верёвочек. – Без него ковен не найти.
– А как же ты?
– А мне уже, видимо, и не нужно. Я свой выбор сделала, – и откуда в голосе столько невыразимой тоски? Словно она обрекает себя на смерть, а не зарекается ходить в гости к подружкам.
– Умоляю, только не отдавай его никому и не выбрасывай. Матушка Иона всё поймёт и не упустит тебя. Такую, как ты, нельзя упустить.
Я кивнула на лошадь, глядя в заваленный соломой пол конюшни:
– Можешь попросить её не вредничать так.
Айн погладила Скотину по длинной морде и задорно улыбнулась после её протяжного «фррррр»:
– Говорит, какая хозяйка, такая и лошадь.
Я ступила на край деревянной кормушки и вспрыгнула в седло:
– Надеюсь, муж поймёт тебя.
– А я надеюсь, что тебе никогда не придётся понять меня.
Гадина нехотя переставляла ноги, понимая, что, раз в городе отдохнуть не удалось, в лесу не получится и подавно. Я легонько шлёпала себя по щекам, пытаясь проснуться и выбить из памяти чужие секреты, мешающие разобраться, что хорошо, а что плохо, не дающие понять, правильно ли я поступила.
С главной площади Лоанога, заглушая радостный свист, отчётливо доносилась известная всем с детства мелодия «Ой, коварны девки по весне».
Глава 10. Не пойман – не вор
– Вы мне льстите, сир!
– Ничуть, Брианна, дорогая! Ты – наше благословение!
– Ой, да ладно вам! – девушка смущённо клонила голову, игриво посматривая из-под ресниц, дескать, продолжай.
Гулкий полумрак просторной комнаты нёс свистящий шёпот до стен и обратно, пожухлой листвой гонял по полу и бережно прятал в пушистом ворсе ковра. Ведьма приминала опавшие слова босыми ногами, с наслаждением шевеля пальцами с криво, но старательно подрезанными ногтями.
Никогда она не видела подобной роскоши. Долгие годы грязной бродяжкой скиталась от одного дома к другому, из города в город, в попытке найти наиболее хлебное место, где физиономия ловкачки, обчищающей чужие кошели, ещё не успела примелькаться. Везло ли ей? Как посмотреть. По совпадению ли, или благодаря магии, коей тогда девица и пользоваться толком не умела, но её ни разу не ловили. Рассматривали коровью лепёшку на дороге, считали воробьёв в ближайших кустах, пялились на крепкий зад торговки молоком – смотрели куда угодно, но не на пышноволосую простушку с хитрющими глазами.
Правда, утекали монеты так же легко, как и приходили: на дорогую выпивку, которой воровка баловала себя после особо хорошего дня, на ночлег при постоялых дворах, где кровати стелили, хоть и застиранными, но самыми настоящими простынями, как в замках богатых лордов, на кружевные платья, которые, не рассчитанные на подобный образ жизни, приходили в негодность ещё быстрее, чем заканчивались деньги на них. Зато обычно брезгливые лица зазнаек-продавцов, превращающиеся в благожелательные гримасы в момент, когда замызганная девчонка доставала из-за пазухи увесистый мешочек, стоили каждой потраченной монеты. Это Брианна любила больше всего.
Но потом удача кончилась. Или, напротив, началась. Ведьма и сама не знала, что обладает какой-то там силой. Считала лишь, что от бросившей её когда-то матушки унаследовала необычайное везение. Но, как оказалось, кое-кто разбирался в вопросах колдовства куда лучше. И предложил работу, от которой не отказываются.
Зато теперь роскошь окружала её постоянно. Утром, когда идеально выдрессированная горничная приносила завтрак в постель в серебряной посуде, днём, когда с лёгкостью променявшая свободу на желанную жизнь девушка бродила по полупустым залам, прислушиваясь, как приказали, к оттенкам чужих мыслей, вечером, когда ненавидящие друг друга лишь немного меньше, чем презирающие, король и его советник вызывали ведьму в богато убранные покои, чтобы вызнать, достаточно ли раболепски вели себя приближённые.
И всё было бы чудесно, хоть и немного скучно, если бы не так страшно.
Внизу, во мраке, в беспомощности, в сыром безразличии тонули ведьмы. Не подруги, не сёстры. Никто. Брианна не знала их. Но каждый день, каждый миг чувствовала тягучую боль, сковывающую руки, душащую, затыкающую рот.
Прекрасных, сильных, воплощающих в себе саму Богиню женщин превратили в загнанных зверей, в поленья камина, обогревающие огнём магии дворец. Отобрали Силу – саму суть, смысл жизни и её живительный сок, разрешая прикоснуться к Источнику лишь ради пользы короне. Сделали беспомощными, умоляющими, извалявшимися в безнадёге.
И виноват в этом лишь один человек. Брианна знала, кто. Собиралась убить его, как только представится возможность. Ждать оставалось совсем немного.
– Если бы все вели себя так, как ты, восстания бы вообще не было, – его превосходительство Вальдинг опустил упитанный зад в кресло и придвинул поближе огромную миску со свежей клубникой, подозвал девушку, приманивая угощением. – Скажи, милая, как тебе вообще живётся? Всё ли устраивает?
Брианна с некоторым трудом взгромоздилась на стол по правую руку короля и, запустив пронырливые пальцы в горстку ягод, прочавкала:
– Нишево. Лучше чем больфынству.
– Так ты и ведёшь себя умнее, чем большинство, – король подвинул к собеседнице самую крупную и красную ягоду. – С самого восстания не встречалось ведьм, согласившихся служить нам добровольно.
– Предательницы, – сплюнула Бри зелёный хвостик на пол.
– Не осуждай их, дорогая. Во времена моего отца многим жилось несладко. Ковены грозили сжечь дотла всю Витанию, если власть не окажется в их руках. Те, кого ты считаешь предательницами, лишь пытались сохранить тысячи жизней невинных людей.
– Ну и где они теперь? – девушка набрала полную пригоршню клубники и отвернулась, зло запуская зубы в зрелые бочка. – Сами подохли и нам из-за них теперь жизни нет.
– Их подвиг навечно в наших сердцах, – король склонил голову с несвойственной ему искренностью. Словно и правда благодарил и сожалел о чём-то, что оказалось не понятно его предку. – Если бы мой чудесный папенька изволил отправиться в лучший мир чуть раньше, я бы не допустил подобных ужасов. Но ныне могу лишь разгребать за этим идиотом дерь… То есть, делаю всё, что мне под силу, – взял себя в руки мужчина.
– Хотите сказать, сейчас страна процветает?! Оно того стоило?! – возмутилась ведьма и, сообразив, на кого прикрикнула, добавила нехотя: – Сир.
Сир откинулся в кресле, разглядывая уже начавшую подгнивать ягодку, невесть как пропущенную служанкой в королевскую трапезу. Вальдинг не собирался её наказывать: бедная измученная девушка, похожая на исхудавшего жеребёнка, практически одна отвечала за всю кухню. В замке осталось очень мало людей. Слишком мало…
– Сейчас страна хотя бы выглядит таковой. Узнай соседи, что доставляемые им товары – это всё, что мы можем из себя выжать, пойми, что люди измучены, а от армии осталась трусливая горстка, что земля не родит, а засуха приходит седьмое лето подряд, думаешь они остались бы в стороне? Мы и глазом моргнуть не успели, а у наших границ уже окопались бы войска! Да, я задавил людей налогами; да, отбираю для торговли большую часть того, что им удаётся вырастить. Но, поверь, это лучше, чем очередная война. Я не чудовище, Брианна, я всего лишь делаю, что могу. И я действительно рад, что ты рядом со мной.
– Бабу вам нормальную надо, – грубо отшутилась ведьма.
– У меня их полный подвал, – в тон ей ответил король, снова пряча горечь правителя за маской самовлюблённого мерзавца. – А поскольку ты не так давно с ними контактировала, надеюсь, расскажешь, какие настроения витают в Круге.
Брианну передёрнуло. Когда её заставили пытать Белена, она ещё как контактировала с остальными ведьмами! Слилась с ними в единое заклинание, испила полную чашу ненависти, что они испытывали в подхалимке, которой повезло остаться свободной; страх, который заставлял жаться по углам при виде советника; слабость, которая преследовала, сковывала каждое мгновение плена; и жажду, жадность, ужас от того, что доступ к магии снова перекроют, как только колдовская паутина сделает, что должна.
Король хотел знать, не собираются ли эти женщины бороться.
А они хотели умереть. Лишь бы не чувствовать себя цепными собаками, бессильными, слабыми… обычными. Дар для них уже очень давно стал проклятьем.
– Они не станут сражаться, – кратко ответила Брианна.
Вальдинг зажмурился и сжал двумя пальцами переносицу, пряча за кулаком глаза.
– Совсем Рикмас их измучил… Так же нельзя. Наверное, они ненавидят его.
– Они боятся.
– Это одно и то же, дорогая. Это одно и то же.
– Это не одно и то же.
Король вздрогнул, а ведьма не пошевелилась: она уже давно почувствовала присутствие советника у дверей, заблаговременно спрыгнула на пол и спряталась за королевским креслом: Рикмас и так бывал не в духе после посещения подвалов; не стоило злить его ещё сильнее.
– Это не одно и то же, – повторил он, выходя на свет и вольготно разваливаясь в не менее дорогом и украшенном кресле напротив потомка Троннингов. – Этих тварей нужно держать в узде. Только так они сделают то, что от них требуется.
– С некоторыми из нас можно договориться, – не удержавшись, вставила единственная свободная ведьма во дворце. Рикмас бросил на неё полный презрения взгляд и не ответил, обратился сразу к королю: – Говорите, ненавидят меня? Это хорошо. Это правильно. Им стоит меня ненавидеть.
Вальдинг сжался в своём сидении, словно надеялся свернуться колючим ёжиком, но из-за размеров живота никак не мог:
– Рикмас, ты слишком жесток к ним.
– Брианна, выйди! – рявкнул советник и, не дожидаясь, пока девушка скроется за дверью, продолжил: – А ты слишком труслив! Когда ты в последний раз бывал в Круге? Ты видел этих гадин? Нет. А я бываю там каждый раз, когда нам нужна проклятая магия. И я вижу, что она делает с людьми, когда подвластна им, и в каких животных превращает, когда перестаёт подчиняться.
– Это не магия перестала им подчиняться, это ты отобрал силу у ведьм, – напомнил король.
– Неважно. Они привыкают к ней, во всём полагаются, сходят с ума, как от курительных смесей, что нам так пытаются продать с юга. За одно прикосновение к источнику они готовы перегрызть друг другу глотки!
– Или тебе…
– Или мне. Нам. Да любому! Ведьмы – зло. Их способности не помогают, а лишь портят всем жизнь, выкачивают силу из земли!
Вальдинг укутался королевской мантией, надеясь отгородиться от обозлившегося советника, и пробурчал:
– Двадцать лет назад отец думал так же, как ты сейчас. Он уничтожил все Источники, а урожай лучше не стал. Тебе не кажется, что проблема в другом?
Рикмас подался вперёд, едва не клюнув короля в лицо длинным узким носом:
– Твой папаша закопал бы кого угодно, лишь бы его власти ничто не угрожало. Правда кое в чём он оказался прав: их леса, тайники, ковены, капища стоило стереть. Но Троннинг явно отыскал не все, поэтому мы должны продолжить его дело, понимаешь? Уничтожить не только источники, но и каждый колдовской артефакт!
– Ты и сам используешь артефакты, – кивнул король на связку камней, мелькнувших за узким воротом. – Неужели откажешься от них?
Советник выпрямился и встал в полный рост:
– Ты ничего не знаешь. Это не привилегия – это пытка. И я приношу себя в жертву, чтобы контролировать Круг. Но это ненадолго. Осталось совсем чуть-чуть! Мы близки к разгадке, к тому, чтобы покончить с ними раз и навсегда! Или вы отказываетесь слушать рекомендации вашего советника, сир? – закончил он, вновь угрожающе склоняясь.
– Что ты! – испуганно поднял руки король.
Рикмас расслабился, снова возвращаясь в кресло:
– Брианна, хватит подслушивать! Возвращайся и выкладывай, что ты успела уловить в настроениях Круга.
Девушка безропотно вошла, стараясь ступать как можно тише и не привлекать внимания к по-простецски босым ногам. Она устроилась у самого дальнего края стола, завистливо посматривая на полупустую миску клубники, но не решалась подсесть ближе из-за взвинченного советника: ещё запрёт на неделю в комнате, лишит магии, как случалось прежде, чем она научилась понимать, когда с ним шутить можно, а когда лучше не раздражать.
– В Круге всё спокойно. Ведьмы обессилены и не осмелятся сделать ничего без вашего приказа, – делая как можно более испуганное лицо, лепетала она.
Вальдинг, так и не решившись выпутаться из убежища королевской мантии бросал на неё ободряющие взгляды. Ведьма точно знала, что советник вызвал в нём лишь всполохи злорадства, и очень жалела, что не настолько сильна, чтобы точно прочитать мысли куда более хитрого, чем кажется, правителя.
***
Я с трудом дождался, пока Брианна вернётся со своей ежевечерней беседы с советником и его ручным королём. Ведьма устало плюхнулась поперёк кровати и запричитала:
– Воды-ы-ы-ы!
Я метнулся за чашей, торопясь поскорее уважить своё единственное оружие во дворце.
Брианна отхлебнула и впихнула кубок обратно мне в руки, снова падая навзничь:
– А вина не мог принести?
– Ты ж просила…
– Вина-а-а-а-а! – исправилась девушка, зарыдав ещё горестней.
Осушив кубок и с трудом, покосившись на моё ошалевшее лицо, сдержав отрыжку, продолжила:
– Еды-ы-ы-ы!
Танцевать они там её заставляли, что ли? Я безропотно сунул в протянутую ладонь припасённый с обеда кусок окорока с ломтём хлеба.
– Что ты мне суёшь? – подруга недовольно понюхала предложенную снедь и придирчиво осмотрелась: – А сладкое чего есть? Ягод там каких?
– Сдаётся мне, Брианна, что ты прекрасно себя чувствуешь, – сделав вывод, что с бутербродом я справлюсь и без посторонней помощи, я отобрал перекус и поспешил реализовать мысль.
Девушка тут же прекратила умирать и расправила оборки на очередном безвкусном платье:
– А что мне, плакать, что ли? Чать не первый раз. Ну поспрашивали, ну покричали, чтоб своё место не забывала. Как обычно. Ты-то успел?
Я гордо продемонстрировал полупустую склянку.
– Олух! Сказала же, двух капель хватит! – выругалась она, отбирая сосуд. – Знаешь, чего мне стоило его приготовить?!
– Я для верности… Всё-таки не в еду, а на подушку. Вдруг не сработает, не нанюхается…
– Его еду всё равно каждый раз пробуют. Хочешь, чтобы прямо перед Рикмасом в глубокий сон провалился его камердинер?
Я поймал занесённую для подзатыльника руку:
– Брианна, мне глубоко плевать, что там случится. Если понадобится, я просто перережу советнику горло. Снотворное для его безопасности, а не моей. Он угрожал моей сестре. На этом – всё. Больше в политику и выкуп я не играю.
Девушка заинтересованно надула губки:
– Ррррр! И откуда это в тебе, благородный мой? Начинаешь мне нравиться. Признаться, я вообще ставила на то, что ты не успеешь всё провернуть, пока я им зубы заговариваю. Нет, я время, конечно, как могла тянула. Особенно мне понравилось, как Рикмас за нами следил из-за карты Витании, а мы с Вальдингом делали вид, будто не знаем, что он там. Так весело! С тобой, я смотрю, вообще что ни день, то приключение. Что дальше делать будем?
Я галантно предложил девушке руку, а когда она, смущённо потупив глазки, ухватилась за неё, вздёрнул с кровати и мягко направил в сторону выхода:
– Мы ничего не будем делать. Делать буду я. Твоё положение и так весьма шатко. Как считаешь, что сделает с тобой советник, если поймает на краже его собственности?
– Тут и думать нечего: отправит в Круг, в подвалы. Лишит магии, как и всех остальных, – Брианна растопырила руки и ноги, не желая пролезать в проход, и полным торжественности голосом закончила: – Именно поэтому я бегу вместе с тобой.
От неожиданности я перестал пытаться выпихнуть упрямую девчонку из комнаты. Наконец взял себя в руки и выдал твёрдое «нет».
– Нет? – уточнила Брианна.
– Нет.
– То есть, нет?
– Ты прекрасно знаешь, насколько всё это опасно. Сейчас твоя жизнь не так плоха, как может показаться…
– Да пошёл ты! – она с силой наступила мне на ногу и гордо вышла из комнаты сама. Ещё и обиделась?! Нет, всё-таки они все ненормальные.
И только я решил, что отделался малой кровью и показушной обидой…
– Помогите! – завизжала Брианна из коридора. – Спасите!
– Ты что делаешь?! – схватить бы сейчас за волосы, да приложить хорошенько о стену!
– Спасите! – и тут же тише добавила. – Не идём на дело вместе, значит не идёшь вообще. А-а-а-а-а!
В замке служило удивительно мало людей: пара десятков горничных и лакеев, пяток конюших и садовников. Но глупо было бы надеяться, что на всём этаже нет ни одного стражника.
С топотом и грохотом, ломая и роняя столь же бесценные, сколь и уродливые статуэтки, они прибежали почти сразу.
Чтобы увидеть страстно целующуюся парочку.
– Я уже передумала! – заявила Брианна, отрываясь от меня. – Долго шли, теперь можно уже не спасать. Валите отсюда!
– А я всегда говорил, что с бабами надо пожёстче! – заявил один, тощий и с плешивыми усами.
– Молодец, парень, – поддержал его второй. – Эта ведьма у нас уже в печёнках сидит. Ты её того, в общем, покажи за нас всех!
Дождавшись, пока сально хихикающая парочка скроется за поворотом Бри приподняла брови, многозначительно кивая на мои штаны:
– Ну показывай за них за всех, раз уж подвязался.
Я демонстративно вытерся рукавом. С этими ведьмами никаких манер не напасёшься:
– Змея ты.
– Ага, подколодная. Но целоваться, между прочим, ты полез, – чтобы не отставать, ведьма сделала то же самое. Ещё и не поленилась выудить из рукава мятый замызганный платочек и неспешно промокнуть губы.
Я всячески старался побороть желание придушить ведьму подушкой и сказать, что это она сама, осознав трагичность своего положения. Как можно спокойнее произнёс:
– Ты пыталась меня выдать со всеми потрохами. Прошу прощения, но это оказался самый доступный способ отвлечь внимание. Мне жаль. Этого больше не повторится.
– А теперь ты угрожаешь? Смотри, я ведь и оскорбиться могу. И закричать. Снова!
– Шантаж?
– Он, родимый! Либо берёшь меня с собой, либо и сам никуда не идёшь. Друзья ведь именно так поступают!
– Ставят в безвыходное положение?
– Ставят и поддерживают в нём. Сколько у нас там ещё до ночи? Можем пока в ладушки поиграть. Или у тебя есть более интересные предложения? – с придыханием закончила она.
– За что он так ненавидит ведьм?
Красться Брианна либо не умела, либо не желала. Да и глупо делать вид, что мы не идём по пустынным коридорам, не тревожим притаившуюся в углах паутину: слуг здесь, может, и не хватало, а вот соглядатых в достатке. Наученный горьким примером отца, Вальдинг предпочитал потратиться на шпионов, но не пропустить назревающую под носом революцию или измену. Поэтому мы шли не таясь, зная, что нас всё равно видят. Старались лишь не вызывать подозрений: прогуливается припозднившаяся парочка, провожает кавалер даму в покои, делая вид, что ничто непотребное их не связывает, а он лишь оказывает леди услугу.
– Мало ли, – пожала она плечами. – Может у него во время восстания любимая тётушка трагически погибла, а он скорбит. Тебе не всё равно?
Двери казались совершенно одинаковыми: одна, вторая, третья… С вечера пробираться здесь было ещё сложнее, ориентируясь исключительно по словам Бри, и сейчас меня начали терзать смутные сомнения, что я всё-таки нашёл не ту спальню и вылил снотворное не на ту подушку.
– Вообще-то мне плевать на них обоих. На короля, его советника и, что уж там, на всю Витанию. Я всего лишь хотел спасти сестру, а вляпался… в это, – я кивнул на стены, ещё хранящие следы нерешительных попыток стереть пыль. Пронырливая служанка, видимо, протерев тряпкой разок-другой, пришла к выводу, что мыть придётся всё, потому как иначе будет выглядеть неравномерно и, дабы не нарушать целостность картины, решила не заниматься уборкой вовсе.
– А я всего лишь цапнула не тот кошелёк. Как видишь, – Брианна развела руками, предлагая взглянуть на оборочно-цветочный ужас, в который превратил её этикет. – Это судьба, Белен. С ней ничего не поделать.
Я слегка понизил голос, заметив покрытую золотом в три слоя вазу, в которую придворные по молчаливому сговору складывали огрызки яблок (я традицию поддержал), – знак, что нужные покои совсем близко:
– К гоблинам судьбу! Я вполне в силах дать ей под зад.
– Лорд, – почти восхищённо прошептала ведьма, запуская руку за помеченный молью гобелен и доставая из-за него привязанный за распущенную нитку ключ, – какая ужасающая речь! Где ваши манеры?!
– В подвале остались, – я бездумно тронул всё ещё побаливающий висок. – Благодаря тебе.
– Не за что, – с достоинством парировала Брианна и, предварительно заглянув в замочную скважину, открыла замок.
План сработал: Рикмас действительно спал младенческим сном, нанюхавшись сбора из валерианы, душицы, мелиссы и боги знают чего ещё. Главное, что зелье оказалось достаточно сильным, несмотря на отсутствие опыта, способностей и сил у приготовившей его Бри. Эх, сюда бы Вирке! Ей любое заклинание давалось как дыхание! Погоня давно преследовала бы сестру днём и ночью… Да что там! Уже приволокла бы в замок, знай советник, насколько она сильна.
К гоблинам всё! Замок, короля, родовое имение… Я найду её и увезу отсюда прочь. За море, как можно дальше. Обустроим новый дом, по-настоящему счастливый, тот, где не будет за каждым углом мерещиться укоризненная тень отца. Я сумею защитить её. Чего бы мне это ни стоило!
– Эм… Лорд де Сол, – образ чудесного деревянного домика в глуши разрушил голос Брианны. – Я не уверена, что так должно быть.
Нет, Рикмас спал, как младенец. И, как и вечером, комнату не укрывало ни единое заклинание: советник не доверился бы ведьмам настолько, убеждённый, что меч куда надёжнее колдовства. Но то, за чем мы явились, защитил на совесть.
Огромная чёрная птица, словно сотканная из кошмаров, недвижно парила над грудью мирно почивающего мужчины и не отводила он нас пустых глазниц, сквозь которые прекрасно просматривалось плотно закрытое окно.
– Что это за…?
– Не выражайся! – оскорбилась Брианна и тут же сама охарактеризовала призрачного охранника крепким словцом: – Впервые такое вижу.
– Ну ты же ведьма! Расколдовывай, – подтолкнул я её вперёд.
Брианна извернулась и спряталась за моё плечо:
– Не-не, тебе надо, ты и договаривайся. С меня зелье – с тебя кража.
– А как же «друзья именно так и поступают»? – колко напомнил я.
– Вот-вот. И-и-и-именно так, – подтвердила Бри, поторапливая меня шлепком пониже спины, – иди, друг, защити меня и исполни наш долг!
– Трусиха.
– А сам?
И правда, что это я?
– Цыпа-цыпа, – я неуверенно потянулся к видению, лелея надежду, что оно носит исключительно пугательный характер.
Птица медленно зловеще беззвучно развернула крылья и наклонила голову, впериваясь в нарушителя спокойствия глазницами.
– Она мне не нравится, – прошептала Брианна. – Прогони её, а?
– Всё ради леди!
Я сделал шаг назад, и крылья так же вернулись на место.
– Вот так значит, да?
– Кр-р-р-ра! – ехидным высоким свистом ответила птица.
Я осторожно переступил левее:
– А если так?
Птица недовольно встопорщила перья, но смолчала. Я сдвинулся ещё немного.
– Ты чего делаешь? – моей защитнице стало неуютно сразу после того, как исчезло плечо, за которым она пряталась.
– Двинься вправо. Медленно, осторожно.
Девушка сначала послушалась и только потом задала вопрос. Вирке поступила бы ровно наоборот:
– Что ты делаешь? Это тебе не курица, а колдовской охранник!
– А ведёт себя как самая обыкновенная курица, – ухмыльнулся я. – Или, в крайнем случае, ворона. Рикмас точно не повесил бы заклинание на себя?
– Куда там! Он ненавидит магию и всё, что с ней связано!
Курица… То есть, устрашающая призрачная птица осоловело вертела головой, пытаясь одновременно держать в поле зрения обоих грабителей, дрейфовала из стороны в сторону, отлетала от хозяина, истончая струйку дыма, которая тянулась от когтистых лап к амулету, что советник, не снимая, носил на шее.
Что-то гулко стукнуло по ноге. Хрустальный шар! Тот самый, в котором, вырванные с мясом и кровью, отпечатались мои воспоминания, тот, что, как вода, отражал скрытое от глаз. Сейчас от валялся в углу, небрежно укрытый грязными рубашками, чтоб не мозолил глаза. А ведь такой ужас внушал, когда я выныривал из холодного чёрного омута, чтобы глотнуть хоть немного реальности, а натыкался взглядом на него. И на то, что так старался забыть.
– Гм. А ты вовремя, приятель.
Я наступил сапогом на гладь цвета инея, подкатил поближе и сильным ударом отправил в путь в противоположный угол комнаты.
– Кр-р-р-р-ра! – взметнулась охранница.
Ворона. Всего лишь тупая ворона, охотящаяся за тем, что убегает. Сколько бы сил в неё ни вложили.
Секунда? Две?
Более чем достаточно.
Я прыгнул к кровати, умоляя рогатого Бога, чтобы Рикмас спал действительно крепко; оседлал советника и запустил руку под ворот ночной рубашки, прикидывая, что страшнее: быть пойманным на воровстве или в столь щекотливой ситуации?
Чужие эмоции накрыли с головой, утащили во мглу, как голодные рыбы.
– Как больно…
– Холодно…
– Одиноко…
– Пожалуйста, не оставляй меня! Мне нужна капля! Всего одна капля, прошу!
– Не забирайте её! Она всё, что у меня есть!
– Верните, верните, верните…
– Нет!
Чужие голоса. Голоса, полные горя и безысходности. Кричащие, умоляющие, умирающие и просящие о смерти женщины.
Ведьмы.
Те, у кого забрали магию.
Те, у кого отобрали часть души.
Камни никогда не защищали своих владельцев от заклинаний – они впитывали их, забирали то, что витало в воздухе, что струной натягивалось между двумя людьми. И если камень окажется крепким и будет рядом с ведьмой достаточно долго…
– Лучше убейте меня!
– Я не могу так больше!
– Просто отпустите!
– Мамочка!
– Великая Мать!
И один-единственный знакомый голос:
– Белен…
Холодно. Как же холодно. И одно имя, солнечным жаром охватившее сердце, давшее сил оттолкнуть руку от связки пожирающих силы камней.
– Вирке!
– Дурень!
– Что?
Брианна волоком тащила меня к дверям, помогая себе такими постыдными словами, которые, ручаюсь, во дворце не произносили со времён Первого Магического восстания.
– Тебе жизнь не мила? Вставай, вставай, дурень! Бежим, пока на крик никто не сбежался!
– Я кричал?
– Я бы тоже кричала! Камни как огнём загорелись!
Ладонь нестерпимо саднила, обещая, что розоватый ожог от таинственного артефакта скоро превратится в шрам. Я дёрнулся, вырываясь одновременно из рук помощницы и из оков чужой боли:
– Их надо снять. Без камней я не уйду. Они помогут мне найти Вирке!
– Не терпится сдохнуть? – разозлилась Брианна. – Давай, иди! Бегом! Только птичку во второй раз не проведёшь. Вон она, дожидается. Ты ей явно понравился! А я тогда пойду и расскажу твоей сестричке, что ты сдох идиотом.
Я устало уронил голову на пол и снизу-вверх уставился на ведьму:
– Что значит «пойдёшь»? Бри, у тебя есть поисковик?
– Ну я же умная девочка. Я подсунула и свои камешки тоже, когда Круг накладывал заклинания, – ведьма растопырила пальцы, унизанные перстнями. Перстнями, полными сверкающей камней.
– Так почему ты мне сразу не сказала?!
– Потому что понадеялась, что ты сможешь удержать Источник и отнять его у Рикмаса! Я вот точно не смогу. Но ты ж у нас, – она кинула настороженный взгляд на так и не проснувшегося советника, но всё равно не решилась произнести вслух: – Короче необычный и вообще симпапулька. Ну как сработало б? Не сработало. Грустненько, конечно, но жить будем. Кстати, если мы действительно надеемся жить, не мешало бы рвать когти.
Пробираясь сырыми потайными ходами замка, замирая при каждом шорохе и чудом успевая свернуть за угол мгновением раньше, чем встретиться с куда более ответственными, чем стражи у всех на виду, охранниками, я успевал думать только об одном:
– Брианна, ты когда-нибудь перестанешь мне врать?
– Ни-ког-да! – искренне пообещала ведьма.
Глава 11. Не доставай ближнего своего
– За твои злодеяния, за чёрное нутро, за попытку истребить деревню и, самое главное, за гибель любимца нашего селения, приносящего уж третье лето удачу, приговариваем тебя, ведьминское отродье, к смерти через сожжение!
Мужик утёр рукавом измаранный сажей нос, бочком подступил поближе и приготовился бросить факел на ворох хвороста, вязанку коего не пожалели притащить из каждого дома, дабы полюбоваться на редкое представление.
Ветер пробежался по головам пришедших поглазеть людей, сорвал с одного шапку и отнёс прямо к столбу, к ногам привязанной женщины, выглядящей ошарашенной, возмущённой, злящейся, но никак не испуганной. Мужик двинулся было вернуть пропажу, пока старательно сложенный ровными рядами сухостой не загорелся, но взглянул в лицо приговорённой и почему-то передумал. Шапка, конечно, любимая, специально по случаю надёванная, но всё ж таки близко к ведьме подходить не след: народ зря волновать, бабу перед смертью напрасно обнадёживать, да и просто боязно.
Ведьма подняла взгляд от убора, нашла его прежнего владельца и ухмыльнулась краем рта.
– Чего лыбишься, поганая? – раздосадованно топнул читавший приговор. – Уж смерть твоя близка! Лучше б молитву Богине вознесла, попросила б её очистить тебя от мерзости да перевоплотить в следующей жизни в безвинного лягушонка!
– Лягушонка, говоришь? Можно и в лягушонка. Запомни, слабый человечишко, мои слова, – зыркнула ведьма, не иначе как без костра огнём обжигая. – Запомни и пусть они терзают тебя в ночных кошмарах! Отныне ты и вся ваша деревня прокляты! Каждый из вас, кто хоть раз скажет худое слово вслед соседке или по неуклюжести опустив молоток на палец, каждый, кто подумает зло, кто возьмёт чужое или пожелает, тем паче причинит кому-то боль, хоть кошке или воробью, сию же секунду обратится лягушонком! Да будет так!
Простоволосая женщина возвела глаза к небу, ответившему новым порывом ветра, грозящим разметать всем миром сложенный хворост, и страшно захохотала. Чёрные, как вороново крыло, пряди ореолом вспыхнули вокруг головы, взметнулись ввысь от невиданной силы.
– Молчи, ведьма! Будь ты сама проклята!
Возомнивший себя судьёй скорее отбросил факел подальше, как дохлого кота, чем горделиво возжёг огонь, но результат всё один: жёлтые языки затанцевали хоровод, ширя и ширя круг, начали расти, нераспустившимся бутоном пряча в самой середине обречённую женщину.
А та всё хохотала и хохотала, перекрывая голодный треск пламени:
– Запомните мои слова! Прокляты! Отныне вы все прокляты!
И жители деревни, повязавшие навредившую им колдунью, ни на мгновение не почувствовали себя победителями.
Наверное, мне всё-таки стоило послушать умных людей: не везде ведьмам рады.
Предыдущим вечером
На указателе отсутствовала надпись, зато изображение скрещенных вил и лопаты наводило на мысль, что, во-первых, с образованием в здешних краях туговато, а во-вторых, в селении, скорее всего, можно разжиться дарами погребов и огородов. В кошеле весело позвякивали монетки, напоминая, что, как бы ни был приятен их звон, в лесах, становящихся в последнее время всё гуще, от них всё равно никакого проку. Стоило облегчить мешочек с кровно заработанными и слегка нагрузить кобылку, которая уже устала проклинать угнавшую её из уютной лордовской конюшни сумасшедшую хозяйку.
– Но-но, поворачивай! – подбодрила я вознамерившуюся припустить в противоположном направлении Тварь. – Ты, небось, и сама предпочтёшь морковку, а не одуванчик!
Гадина укоризненно фыркнула. С её точки зрения, вопросам пропитания единственного транспортного средства я уделяла непростительно мало внимания, а значит и права голоса не имела.
В деревню мы всё-таки въехали, чем вызвали небывалый всплеск интереса местных жителей: все, от свиньи булькающей зазеленевшей на солнце лужей, размерами напоминающей небольшой пруд, до согбенных возрастом стариков, необычайно прытко для их лет выскакивающих из домишек, поспешили лично удостовериться, прав ли мальчонка, разглядевший меня ещё на подъезде:
– Ведьма! Ведьма! – закричал он, оторвавшись от выстругивания кривой ложки из небольшого чурбанчика, и поскорее помчался к домам, чтобы ухватиться за край материной юбки.
Ну ведьма, и что с того? Неужели стоило так пугаться и поднимать шум из-за небольшого колдовского свечения, призванного отпугивать слепней?
– Право, вы мне льстите! Всего лишь учусь! – я погасила магический круг, кокетливо убрала локон за ухо, подождала, пока предложат руку, чтобы помочь спуститься и, не дождавшись, спрыгнула со Скотины сама. В последнее время у меня это получалось всё лучше, как, собственно, и всё остальное, прежде недоступное и непонятное избалованной знатной леди: я всего-то со второй-третьей попытки разжигала костёр, правда, пришлось прекратить делать это магией после трёх спалённых дотла деревьев, выжженной в пепел поляны и одного заикающегося грибника; научилась готовить настолько сносно, что хотя бы Скотина не морщилась, когда я, отпробовав и разочаровавшись, отдавала варево ей; привыкла устраиваться в седле так, чтобы отсиживать ягодицы по очереди и, самое главное, приучила себя мыться в холодной чистой озёрной воде и не ругаться при этом. По крайней мере, вслух.
Как и думалось, деревня жила за счёт огородничества. Солнце уже начинало удлинять тени, всё сильнее наливаясь закатной краснотой, сверчки вопили так, что в ушах звенело, а представшие передо мной люди все как на подбор стояли вооружённые сельскохозяйственными орудиями и перемазанные сухой землёй, как лазутчики. Печально склонившие головки бобы и яблони с поникшими листьями недвусмысленно намекали на то, что усилия земледельцев не окупаются.
Вперёд вышел крепкий мужичок суровой наружности и, для пущей важности заложив большие пальцы за затянутый над пузом пояс, поинтересовался:
– Чего забыли в наших краях? У нас для вашей сестры нет ни работы, ни ночлега: деревенька маленькая, сами теснимся, чтоб всем места хватило.
Я окинула оценивающим взглядом покосившиеся домики с тёмными окнами, где явно давно никто не жил, прикинула количество селян и пришла к неутешительному выводу, что места завались, просто мне здесь не рады.
Свинья, оказавшаяся огромным боровом, покинула своё царственное лежбище и подошла посмотреть, что происходит. Толпа почему-то расступилась, пропуская животину едва ли не с почтением, и удовлетворённо закивала, когда та, принюхавшись ко мне и противно шевеля жирным розовым пятаком выдала громогласное и презрительное «хрррррру!».
– И то верно!
– Не место у нас ведьмам!
– Иди своей дорогой, а нас не трогай, – согласно пронеслось по толпе.
Заходящее солнце подпекало спину, напоминая, что даже самая жёсткая кровать удобнее самой мягкой травы, а ещё в лесу мошкара, волки, с которыми мы основательно повздорили прошлой ночью, и ёж, решивший утром погреться у меня под боком и оставивший непрестанно чешущиеся царапины. В качестве платы за отметины он унёс с собой душевную травму, спровоцированную моим визгом.
Хотелось поесть, выспаться и спустить честно заработанное если не в лавке с дорогими тканями, так хоть в избушке с гороховой кашей. И у меня имелся в запасе убедительный аргумент, доказывающий, что я желанный гость. Я двумя пальцами выхватила из кошеля первую попавшуюся монету и поднесла к запачканному приплюснутому и чумазому носу мужика, решившему, что он здесь главный:
– Неужели у вас не найдётся сытного ужина и уголка, где можно поспать? Мне почему-то кажется, что мы обязательно договоримся.
Мужичок изо всех сил старался смотреть на предложенную монетку, но алчный взгляд нет-нет, да скользил ниже – туда, где остался мешочек, в котором наверняка тосковали не одна, не две и даже не три таких же.
– Посмотрим. Может и есть чего, – нехотя буркнул он, накрывая не успевший отразиться в глазах остальных селян кругляшок тяжёлой ладонью.
Страшновато оказалось идти через толпу. Недобрые взгляды, шепотки, кто-то не постеснялся плюнуть вслед, а шарахались в стороны, как от чумной. Мне бы развернуться, дать дёру из жуткой деревеньки, но желудок в тот вечер оказался громче разума.
Назвавшийся Пертом соизволил приютить меня прямо в своём доме, Побухтел, попытался спрятать всё, сочтённое ценным, чтобы я не натворила без присмотра дел, но впустил. Я, конечно, вполне могла набедокурить, но, признаться, не собиралась: очень уж измотали две почти бессонные ночи, скрашенные голодным волчьим завыванием. Стая шла за мной от самого Лоанога, укоризненно мигая огоньками глаз из темноты: не видишь, что ли? Мы тут оголодали, а ты не хочешь войти в наше положение! Входить как в их положение, так и в желудки, желания не возникало, а проверять, смогу ли одновременно расправиться со всей сворой не тянуло, так что я отделывалась ночными бдениями, не менее укоризненной руганью и магическими заслонами, которые начинали таять, как только я засыпала.
– Что-то волки в ваших краях совсем оголодали, – сделала попытку схохмить я. – Никак кормить забываете?
Перт шутки не оценил:
– Тут уж либо они, либо мы. Мы тоже бульон из корешков хлебаем, когда они у нас из силков зайцев выгрызают, а косые и так не шибко жирные нынче. Вот здесь поспать можно, – указал он на накрытый покрывалом большой сундук. – Жена сейчас еду подаст.
Предложенный супчик действительно оказался средней паршивости, жидкий и состоящий по большей части из травы, а не из овощей, что уж говорить о мясе. Желудок издавал недовольные звуки, свойственные деревенской девке, но непозволительные благородной леди, а выражение лица состряпавшей его женщины не только не прибавляло аппетита, но и внушало желание проверить пищу на наличие ядов.
– А что, – осторожно начала я, – урожай в этом году совсем плохой будет?
Перт до хруста сжал в кулаке ложку, словно это моя вина.
– Как и в прошлом, – ответила за него жена, поджав тонкие губы. – Кабы не наш хранитель, всей деревней бы уже голодали…
– Бритта! – гаркнул мужчина, ударяя по столу. На меня, видимо, прикрикнуть не осмелился, а тут сорвался. – Понимаешь, с кем говоришь? – кивнул он на гостью, не обращая внимания на её всё выше поднимающиеся в удивлении брови.
Я как можно спокойнее холодно заметила:
– Досужие сплетни не собираю. Можете не стесняться моего присутствия, – как будто до этого хозяев дома что-то смущало.
– Стесняться? – взвился Перт. – Чего это, интересно, мне стесняться? Ходят тут такие как ты… вы! Как хозяйки! Как ничего и не было! Как не виноватые!
– Прошу прощения, – я поднялась из-за стола. – А что, я уже успела в чём-то провиниться, чтобы вы считали себя вправе повышать голос?
Только что пунцовеющий от ярости мужчина внезапно прыснул:
– Нет, ты посмотри! – ударил он в худое плечо жену. – Она не знает! Правда делает вид, что не знает! Невинная овечка! Нет, ты глянь!
Бритта глянула и покачала головой, демонстрируя, что уж она-то в курсе моих преступлений, но распаляться просто так не станет.
– Извольте, – настал мой черёд стукнуть по столу. Получилось менее эффектно, захотелось потрясти рукой от боли, но я сдержалась. – Либо вы меня с кем-то путаете, либо должны объясниться!
Перт зло сунул ложку в рот и долго вдумчиво жевал, как будто нашёл, что. Его супруга, заметив, что даже мужчина стушевался, предпочла вовсе не лезть и принялась убирать плошки с таким видом, словно я не заплатила за ужин впятеро больше, чем он стоил, а отобрала последний хлеб в доме.
Я обнадёжила надеявшегося уйти от ответа скандалиста:
– Вы кушайте, кушайте. Я подожду.
Процесс жевания закончился так же внезапно, как и начался:
– Да что ж вы нелюди-то такие! – взвыл Перт. – Я её в дом впустил, обогрел, а она ещё и недовольна!
– Я?!
– Ты! – поддакнула Бритта.
– Ваше отродье всю страну разорило, жрать людям нечего, а вы как ни в чём не бывало! Сколько человек из-за вас на тот свет отправилось? Сколько деревень сожжено вашим проклятым колдовством, сколько домов опустело и пустует до сих пор? Земля после того восстания родит всё хуже и хуже, носить вас не желает, а вам хоть бы хны!
Из-за нас? Из-за меня? Богиня, я ведьма меньше трёх месяцев, а уже оказалась виновата в бедах целой страны? Я не самый хороший человек на свете, не спорю. Но чтобы обрекать людей на смерть?
Я встала, стараясь остаться спокойной, сдерживая злые обжигающие слёзы:
– Я, конечно, после дороги выгляжу не самым приличным образом, но всё ж таки можно догадаться, что мне лет меньше, чем восстанию. Между прочим, ведьмы тогда сражались на обеих сторонах, так что в ваших бедах они не виновны. Была бы вам крайне благодарна, если бы вы не связывали меня с событиями столетней давности.
– Не связывали?! – мужчина явно хотел подскочить и выплеснуть обиду мне в лицо, но струсил и всего лишь прошёлся из одного угла комнаты в другой, громко топая. – А кто землю иссушил, а? Чьи колдунства нам урожай который год губят? Ты вот приехала – и всё! Засуха! А ведь с утра тучки ходили!
Я, не отводя спокойного взгляда от дёргающегося раскрасневшегося лица, достала из кошеля несколько монет и, не посмотрев, насколько те ценны, бросила на стол. Одна покатилась, соскочила и спряталась под лавкой, куда тут же не преминула заглянуть хозяйственная Бритта: не ровён час, ещё муж взбрыкнёт и откажется от денег.
– Спасибо за гостеприимство, но переночую я где-нибудь ещё. Засуха длится уже которую неделю, не ищите крайнего. И, раз уж вы так ненавидите ведьм, я покажу вам, насколько одна из них могла оказаться полезна, насколько могла бы помочь. И не пытайтесь потом уговорить меня поколдовать ещё: свой шанс вы упустили.
Я вышла тихо, спокойно, не опустив плечи и не хлопнув дверью, прошла мимо темнеющего в ночи дома, игнорируя прилипшие к окну физиономии, завернула за угол. И только потом позволила себе осесть на землю и разреветься.
Я им покажу! Я всем им покажу! Да если бы они только знали… Я ведь каждого испепелить могу, стереть это проклятое селение, заставить раз и навсегда запомнить, что такое обозлённая ведьма!
И какой-то месяц назад так бы и сделала.
Но… Но почему же теперь не хочу?
Почему тянет не перебить наглецов, а доказать, что я не зло несу, что желаю выручить?
Слезинки стекали по щекам блестящими горошинами, падали на быстро загоревшие руки, пахнущий зверобоем жилет, мечтающую о влаге землю. Они светились неровным мерцающим светом, золотились солнечными отблесками в ночи и таяли, едва коснувшись испещрённой сухими трещинами твердыни. Та впитывала их, не оставляя мокрого следа, отвечала усталым теплом, словно сама тянулась к моим ладоням.
Я докажу! Всем и каждому! Я не просто избалованная зацикленная на себе девчонка, не чудовище, в конце концов! Я уже помогала людям, видела их улыбки, слышала благодарности. Не все ненавидят меня так, как Белен. Не все считают бессильной и слабой. И я не стану тем, кто обречёт на гибель хоть кого-то! Не стану как Айн…
Одна, вторая, третья…
Слёзы катились и катились, падали с едва слышным звоном, перебегали от моих колен к засыхающим пучкам редкой травы. Уже не слёзы – золотые бусины, переливающиеся чистейшим волшебством, сталкивались друг с другом, разбиваясь с тонким дребезжанием на тысячи новых, готовых расти и множиться, несли Силу туда, где иссыхал выдыхающийся от тщетных усилий грунт, заполняли сухие трещины, взрывались солнечными бликами среди грустной растительности на грядках, катились, катились…
Руки точно прилипли к земле, слились с ней в единое целое, и она отзывалась, обнимала с благодарным вздохом в ответ. Пальцы горели, всё ярче светились в темноте, подкармливая переставшую нести жизнь утомлённую почву.
Я с трудом подняла одну ладонь к лицу, чувствуя на щеках жар щекочущей пальцы магии, прикосновения переплетений золотых лучей, вновь желающих соединиться с нуждающейся в Силе твердыней. И я позволила им стать единым целым.
Богиня, что я такое?!
А магия уже слилась с подземными водами, пронизала грядки с поникшим урожаем, вырывалась наружу травами, цветами и сорняками, конечно. Куда без них? Пылала, горела, светилась, взрывалась самой Жизнью, грозящейся покинуть это место…
– Ты что это делаешь, дрянь?!
За спиной, уродливо изогнувшись и опершись на бревенчатую стену, тяжело дыша после бега, стоял… боров.
Посреди грязной лужи он смотрелся куда гармоничнее, но и сейчас явно чувствовал себя хозяином положения. Он опустился на четыре ноги, ввернул копыто в ближайший бледный тонкий росток, едва выглянувший из рыжеющего мгновение назад голого суглинка.
– Ну-ка пошла отсюда, пока я не разозлился! Ишь чего удумала! Не твоё дело, не твои люди, не твоя забота! – срываясь на визг захрюкал он.
– Ты ещё кто такой? – земля, словно почуяв, что живительный источник сейчас перекроют, сильнее ухватила мои руки, не давая двинуться с места, стараясь выпить как можно больше магии, как взмокший после галопа конь. Не обопьётся ли?
Боров раскрыл огромную грязную пасть и завизжал, путая человеческую речь с более подходящей ему свиной:
– Не твоего ума дело, ведьма! Не вмешивайся! Деревня моя! Моя, слышишь! Пошла прочь отсюда!
Ну нет! Уж кто-кто, а вылезшая из вонючей тины свинья точно не в праве мне указывать!
– Иди булькать обратно в болото, пока я не разозлилась, – процедила я и, с ужасом разглядев, как морда твари меняется, стекает с истинного облика оборотня, выпуская наружу почти человеческие черты, добавила с опаской: – Кем бы ты ни был.
– Я – пак! – с гордостью, не свойственной подобному уродцу, сообщило получеловеческое существо.
– Так иди путников с дороги сбивай или что там ещё про вас говорят? Какого гоблина ты в деревне забыл?
Вредитель аж подпрыгнул:
– Путников? С дороги? Да ты знаешь, как голодно нам сейчас живётся? Ты, ведьма, понятия не имеешь, как мало магии осталось в вашем маленьком мирке! И мы умираем! Мы все умираем! Я всего лишь приспособился, поэтому не смей мне мешать. Деревня кормит меня!
Я перебрала пальцами по истосковавшейся по Силе земле, по морщинам, в которые превратилась некогда плодовитая почва:
– Так это ты выпиваешь из неё все соки? Из-за тебя огороды пустуют, а люди голодают?
Полуборов опустился на все четыре ноги и, подбадривая себя, всколыхнул пыль одной из них – приготовился идти в атаку:
– Люди голодают повсюду, повсюду земля иссыхает. Я лишь ускорил неизбежное. Беда всё равно пришла бы сюда…
– Но эти люди страдают сейчас! Не ждут страшного будущего, а уже живут в нём!
– Значит это справедливая плата за то, чтобы жил я!
– Они считают тебя своим талисманом! Думают, что ты приносишь им удачу!
– А я и приношу. Просто не им, а себе. А раз они настолько глупы, то и пусть жертвуют своими жизнями, чтобы спасти мою, – заключил пак и, обнажив зубы, подходящие больше медведю переростку, побежал на меня.
Ха! Напугать меня чумазой мордой? Как бы не так! Хотя клыки, признаться, произвели эффект. Я приготовилась поднять руки и вызвать жар, не так давно рассыпавший пеплом василиска и… не смогла. Ладони так и приросли к земле, питая никак не способную остановиться почву. Измученная земля высасывала, выпивала всё, что могла, пока не отняли живительную Силу, не давала сдвинуться с места, держала невидимыми путами.
Я дёрнулась.
Ещё раз.
Ещё.
Пак понял, что я в ловушке. Понял это раньше меня, потому и вёл себя так смело.
Я в ужасе забилась, пытаясь вырваться, высвободить хотя бы ногу, чтобы пнуть чудовище перед смертью.
На!
Угодила пяткой прямо в оскаленную морду, в самый пятак.
– Вввваа-а-а! – пискнул вредитель, отскакивая.
– Ну давай, подходи! – поманила я. – У меня ещё есть! – и, насколько это было возможно в моём положении, положила ногу на ногу и ехидно качнула верхней.
– Я предлагал тебе уйти мирно! – подбодрил себя пак и снова пошёл в наступление.
Ну вот почему я отказывалась учиться драться, когда Белен заставлял? Будил ранним утром, рассказывал с хмурым серьёзным видом, как важно уметь себя защитить, говорил, что не всегда может оказаться рядом… А я не верила. Как это – он и не всегда рядом? Никуда же он не денется!
Надо было слушаться.
Я перекатилась на спину, взяла разгон и встретила пака сразу обеими пятками. Тот отлетел, но не промедлил больше, снова помчал, забирая чуть правее. Проклятье! Фейри двинулся вдоль стены, совсем близко к дому.
Я рванулась – никак. Земля держала. И не обозлишься: злобный дух выпил из неё все соки, кто сумел бы прервать поток после такой пытки?
Зубы подходили всё ближе. Не спешили, знали, что я не могу так сильно развернуться. Идеальные белые ровные зубы, сравнимые по остроте разве что с мечом брата.
Прости меня. Прости, я не хотела, чтобы всё закончилось так. Слишком глупо, слишком быстро, слишком неправильно. Я была уверена, что мы встретимся снова. Хотя бы один раз, хотя бы чтобы попрощаться…
Земля разверзлась.
Она вдоволь напилась сил, предложенных ведьмой, но ни за что не позволила бы ей умереть. Земля умеет благодарить. И мстить так жестоко, как никто другой.
– Помоги мне! Вытащи! – взмолился провалившийся в огромную трещину фейри.
Нечто, не похожее уже ни на копыта, ни на пальцы, царапало осыпающийся склон, изуродованное, похожее на смятый кусок глины существо менялось, в панике пытаясь принять облик чего-то, способного выбраться. Одно копыто стало напоминать птичью лапу, из второго выросло лысое крыло… Никак. Слишком удивлён пак, слишком напуган, чтобы принять нужный облик. А твердыня с грозным гулом затягивала рану, навсегда желая замуровать кровопийцу, с которым так долго не имела сил справиться.
– Помоги мне!!!
Теперь меня ничто не держало. Земля, словно извиняясь за жадность, отпустила, обдав благодарным теплом напоследок. Я подошла к самому краю ямы:
– Ну ты же говорил, что это твоя деревня. Так послужи для неё подкормкой, – горстка пыли запорошила последний крик обречённого существа.
Эти люди оказались правы: я действительно чудовище. И тогда я ещё не знала, что этот поступок стал далеко не самым страшным в моей жизни.
– Ведьма!
До чего же вовремя выскочил на шум Перт! Вот где он был, когда требовалась помощь?
– Ведьма! – он наставил на меня указующий перст, слегка дрожащий от страха. – Ты убила нашего Хрюна! Нашего благодетеля! Он удачу… Он же… Мы без него с голоду подохнем!
Я огляделась: огороды зеленели, земля, с вечера рыжеющая лысым боком, стала напоминать едва ли не чернозём. Голод деревне явно не грозил. Но мужика это не интересовало. Он уже пришёл к единственно верному выводу:
– На костёр!
И я отправилась на костёр. Что уж, это даже слегка льстило: сколько лет ведьм не сжигали, какие знаменитые женщины заканчивали свою жизнь в огне! Сама Иоля Светлоокая некогда стояла на моём месте. Но пополнять ряды почивших ведьм не хотелось совершенно.
Перт невероятно долго зачитывал, то есть, за неимением бумаги или умения писать, придумывал на ходу приговор. Я с интересом выслушала, с трудом сдерживаясь, чтобы не вставить пару ехидных замечаний: это испортило бы всю задумку, стоило сохранять вид серьёзный и многозначительный.
– Чего лыбишься, поганая?..
Я подняла взгляд от только что принесённой порывом ветра к моим ногам шапки. Нашла её прежнего владельца: тощего, издёрганного, жаждущего, но трусящего спасти убор.
И громогласно захохотала, как настоящая ведьма, как те, про которых нянька пела в страшных колыбельных, те, что являются ночами, крадут детей и насылают самые страшные проклятья:
– Запомните мои слова! Прокляты! Отныне вы все прокляты! – закончила я речь, старательно придуманную за ночь, пока сидела запертая в кладовой.
Земля умеет быть благодарной: вчера, наслаждаясь своей магией, я была сильна; но сегодня, поделившись ею, стала сильнее, чем когда-либо. Я развела в стороны давно освобождённые руки, заставляя языки пламени разойтись, взглядом подняла подкопчённую шапку, перенесла по воздуху и нахлобучила на голову ошалевшему мужику, притянула метлу, невесть зачем прихваченную одним из зрителей и, повинуясь порыву, оседлала её и взмыла в воздух:
– Да будет так!
Эх, а ведь это представление может войти в легенды…
Глава 12. Верный друг лучше сотни слуг
Тоже мне, шпионы! Элита! Личный отряд короля!
Первый отлетел к стене со звуком разбившегося яйца и не встал; второго Брианна огрела осколком камня со спины, когда он отвлёкся на меня; с третьим пришлось повозиться: опытный, ещё не старик, но уже давно не юноша, он двигался так быстро и так изобретательно использовал незнакомые нам повороты и выступы катакомб, что я на полном серьёзе прикидывал, не проще ли попытаться убежать, оставив ему возможность собрать погоню.
Он единственный оказался основательно, даже слишком, вооружён: не жалким ножичком, годным для нарезки колбасы, как его соратники, а настоящим двуручником! Это его и сгубило. Двуручный меч? В коридорах, притом тайных, то есть, ещё более узких? Серьёзно? Дождавшись неизбежного, когда лезвие заскрежетало по противоположной стене, я поднырнул под руку опытного, но перестраховавшегося, нарядившегося как на парад вояке, перекрыл ему воздух несильным ударом в шею и добавил по руке, чтобы точно выбить клинок. Уже далеко не такой ловкий, как прежде, мужчина осел на землю.
– Уйдём незаметно, уйдём незаметно! – передразнила Бри. – И куда мы их теперь денем, красавец ты мой?
Я без зазрения совести мародёрствовал. Тяжёлый меч при бегстве только мешал бы, да он везде бы мешал, кроме боя с… ну, судя по длине лезвия, драконом, зато маленькие кинжалы, которые так легко прятать в рукаве или за сапогом, мигом перекочевали ко мне; кошельки (вдруг до дома уже не доберусь?); фляжка с… бррр! Нет, такая дрянь нам не нужна; и, наконец, неприметная туника, выбранная, кажется, специально, чтобы не привлекать взгляды. Она оказалась чуть тесновата в плечах, но сидела вполне сносно.
– Предупредил бы хоть! – задрала нос Бри, когда я стаскивал одежду со второго поверженного. – Здесь, между прочим, леди!
– Где?! – показушно заозирался я.
Ведьма только сердито хмыкнула и подсказала, хотя точно смотрела в другую сторону:
– У первого под беретом бумажка какая-то спрятана. Проверь, вдруг важное что.
– А ты глазастая, – восхитился я. – Тут бумага с печатью. Похожа на королевскую, только вензель внизу другой.
Она вырвала документ из рук и только потом добавила:
– Дай-ка.
– Что это?
Ведьма аккуратно сложила находку и, подмигнув, спрятала поглубже в декольте, не смущаясь моего заинтересованного взгляда:
– Под какой звездой ты родился, мой дорогой друг? Под счастливой, полагаю?
– Спорное утверждение, но, раз до сих пор жив, будем считать, что да. Под счастливой, но невнимательной. Так что это?
Девушка подняла палец вверх:
– Это, мон шери, наш пропуск на волю!
– Так просто? Не верю я в подобную удачу.
Расправив на мне кривовато сидящую рубаху, девушка укорила:
– Нет в тебе веры в светлое будущее! Сразу чего-то плохого ждёшь. Ну, может я и ошиблась. А может нам повезло. Эта бумага даёт шпиону право поступать так, как он считает нужным, в любой ситуации. Личное дозволение Троннингов: убил человека – хлоп сверху эту картинку, всё, не виновен.
– То есть, нас с ней должны выпустить из дворца без препятствий?
– Ну…
– Что?
– Что?
– Бри, ты обещала!
– Милый, мне так нравится, когда ты зовёшь меня «Бри», – повисла ведьма у меня на шее.
– Ты обещала правду.
– Не помню такого. Не могла я подвязаться на подобную глупость!
Я с силой убрал шаловливые руки подальше от своей груди:
– Так эта бумажка нам пригодится?
– Пригодится, – твёрдо сказала ведьма. И, чуть подумав, добавила: – Я думаю.
Я медленно перевёл взгляд со своих пальцев на её шею и обратно. Тяжело вздохнул, мысленно поблагодарил Вирке за уроки женского непостоянства, воспитавшие во мне поистине королевское спокойствие, и протянул подруге снятую со шпиона одежду.
– Это не мой фасон! – отступила та назад.
– Надевай.
– Мне не пойдёт!
– Бри…анна, – вскипел я, – время на исходе! Кончай свои игры и раздевайся, то есть одевайся! Хочешь выбраться из дворца – слушайся! В твоих кружевах в обморок хлопаться, а не побег устраивать!
Ведьма, не скрывая недоумённого восхищения, приняла тряпки и невозмутимо потянулась расшнуровать корсет, надетый довольно неумело:
– Могу я кое о чём попросить?
– Уже отвернулся, – предупредил я её просьбу.
– Нет-нет, – понизила голос похабница, – смотри, я не против. А ещё лучше помоги, а то сама не дотянусь до завязок. Хотела попросить почаще так командовать. Ррррр, какой мужчина!
Я невольно позавидовал лежащим на полу телам и прикинул, не оставить ли среди них и ведьму.
Кажется, без попытки замаскироваться мы и то привлекали бы меньше внимания: один высокий, крепкий, серьёзный, вторая, то есть, второй – маленький, изящный, вертлявый. Мы не на двух приспешников короля, вышедших по делам, походили, а на шутов, которым довелось их изображать. Для полноты картины, мне одежда оказалась тесновата, а на Бри висела, как отцовская рубашка, а пышную шевелюру не удалось толком спрятать под куцым беретом. Поймают. Однозначно поймают.
– Чего, трусишь, волосатый? – игриво дёрнула меня за волосы ведьма.
Я неприязненно, почти не отыгрывая выбранную роль, покосился на неё и молча спрятал выглядывающий приметный хвост за воротник.
– Не боись, всё хорошо будет! – обнадёжила она.
В этом я очень сомневался, но промолчал, дабы не устраивать очередную перепалку.
Удивительно, но мы без труда прошли через сад среди чинно прогуливающихся или в панике снующих туда-сюда гостей, придворных и слуг, обогнули уродливые статуи, оставили позади пруд с жирными лебедями, поленившимися отплыть подальше при виде чужаков.
– Почему в замке так мало людей?
– Ты ещё спроси, почему налоги высокие, – Бри спрятала под берет вновь выскользнувший завиток, становясь ещё сильнее похожей на деловой гриб. – Почему трава зелёная, а вода мокрая?
– Потому что казна опустела? – предположил я.
Она поправила сползающую с плеча тунику:
– Насчёт травы не уверена, а вот с количеством слуг это явно связано. А ты не только симпапулька, но ещё и внимательный, получается?
– У меня вообще масса достоинств, – холодно заметил я. – Король пытается пустить всем пыль в глаза, устраивает приёмы, вывешивает на видные места драгоценные картины, но это всё враньё, верно? Ему не на что содержать дворец, армию, приличных шпионов…
– Эй! Эти были весьма глазастыми, – обиделась за почивших Брианна, – просто драться не умели, но это ведь и не их работа!
Я из скромности не стал уточнять, что это не поймавшие нас сторожи были плохими мечниками, а я очень хорошим.
– К тому же лучшие из них наверняка разыскивают ведьм для Круга, – закончил я. Ему ведь поэтому так нужны ведьмы? Больше не на что опереться? Он… беззащитен, так?
В голову пришла страшная, крамольная и невероятно, отвратительно, до ужаса глупая мысль. Но что если всё-таки… Нужно только добыть оружие поприличнее, может, арбалет…
– И не думай! – прервала меня девушка.
Виски слегка сдавило, давно не стриженные деревья перед глазами раздвоились и поплыли. Иногда ведьма переставала шутить.
– Я же ничего не сказал, – как можно ровнее произнёс я, не показывая, что готов упасть на колени от боли, напомнившей ещё не истёршуюся из памяти пытку.
– Для начала, если ты считаешь Вальдинга идиотом, подумай хорошенько, стал ли бы он держать в замке кучу ведьм и при этом оставлять собственную жизнь без защиты? Даже Рикмас, который ненавидит всё, что связано с ведьмами, и то главную ценность защитил колдовством. А король к нам очень даже неплохо относится!
Я, ни слова не говоря, скрылся под развесистыми ветвями ближайшего обвешанного вонючими цветами деревца и потянул ведьму за собой:
– Главную ценность?
– Ну, – замялась Бри, – просто ценность. Важности всякие…
– Брианна! Амулет, который я пытался украсть, – это же просто поисковик, верно? Он всего лишь отслеживал Вирке и ничего больше?
Она внезапно невероятно заинтересовалась привлекающими мух бутонами и принялась терпеливо, вдумчиво их обнюхивать, стараясь не морщиться.
– Бри. Когда ты вытаскивала меня, я не слишком хорошо соображал, но память мне ещё не отшибло.
– А жаль, – пробормотала она.
– Ты назвала камни Источником.
– Не было такого!
– Брианна!
– Что?
– Если ты хочешь и дальше идти со мной, придётся говорить. Иначе…
Ведьмочка с вызовом подбоченилась:
– Иначе что? Я ведь просто закричу и тебя тут же утащат обратно во дворец.
– Закричишь, – согласился я, – но кричать будешь из вон той лужи с лебедями. Не смертельно, но крайне унизительно.
Подруга оценила затянутую лягушачьей икрой позеленевшую воду, крепкие клювы наглых птиц и мой не способствующий переговорам вид. Решилась:
– Я назвала их Источником, потому что это Источник. Рикмас способен отследить каждую ведьму, контактировавшую со своим камнем, потому что создал связь между ними. И, если ведьма находится достаточно близко, в ней не остаётся магии – вся переходит в эту блестяшку. А наш советник уже решает, кому, сколько и на какое заклинание выдать. Это как сундук с казной, понимаешь? Ключ только у него.
– И каждый этот камень – ведьма Круга? – кивок. – То есть, всё, что я видел, – реально? Это пытка для них…
Бри тут же проявила интерес:
– Видел? Что ты видел? Ты что-то почувствовал? Ты почувствовал… их?
Я замотал головой:
– Неважно. Важно, что они мучаются. Камни не просто соединены с ними, они пытают ведьм. И тот золотой… Он выкачивает Силу из Вирке, так?! Почему ты сразу не сказала? Мне нужно…
Я заозирался. Вернуть. Достать. Отобрать любой ценой!
– Да стой ты, горячая голова! – повисла на мне подруга. – Только Рикмас знает, как ими управлять! Я понадеялась, что ты у нас, как представитель Равноденствия, сможешь удержать камни в руках, но… Слишком много магии; слишком много Силы и боли. Никто бы не смог. И никто не знает, почему может Рикмас.
– Но я должен…
– Ничего ты не должен! – строго отрезала Бри. – Пока Вирке далеко, камень всего лишь указывает, где она находится, и не причиняет вреда. А найти её мы сможем даже с моей жалкой копией, – она сверкнула одним из колец. – Ты не навредишь советнику. Никого не спасёшь. Даже в руки не сможешь взять артефакт. Просто не выдержишь. И я бы не выдержала. Ни одна ведьма.
– Но он же как-то научился!
– Вот как только узнаешь как, пойдём заново грабить мерзавца. Но сейчас – нет. Представь, какой шум поднимется, вздумай ты вернуться, потерять ещё больше времени и, не дай Богиня, действительно вломиться к Рикмасу во второй раз? Или попытаться убить его или Вальдинга. И, наконец, скажи честно, чья судьба тебя волнует больше: короля или твоей сестры? – она приподняла сползший ниже запястья рукав, продемонстрировав волшебные камешки. – Потому что я иду за Вирке, а ты как хочешь.
Глупая затея. По-настоящему глупая. Рикмас защитил свою жизнь сильнее, чем можно представить. Умрёт Вальдинг, – тут же займёт его место, лишь поблагодарив меня за помощь. Круг никуда не денется, охота за сестрой не прекратится. Попытаться перебить весь замок? Гм… Если это действительно обезопасит Вирке…
– О чём задумался? – подозрительно сощурилась Бри. – Тебе по ушам надавать, чтоб дурные мысли в голову не лезли?
Нет, побег явно куда разумнее. Но всё-таки…
Я с тоской обернулся на замок, нахмурился, мотнул головой:
– К гоблинам это место.
Проблемы, как водится, начались, когда их уже не ждали.
Мост был поднят.
– Мы что, оборону держим? – пнул я стену, осыпавшуюся мелкой каменной крошкой.
– А ну как голодные крестьяне с вилами? – Бри колупнула ногтем ворота. – Что теперь?
Я оценил высоту и неприступность башни: не перелезть, не обойти. Замок выдержал колдовское восстание, так неужели есть хоть один шанс преодолеть стену и остаться незамеченными?
Хотя, собственно, зачем обязательно незамеченными?
– Колдунья из тебя не очень, а как насчёт актёрского таланта?
Брианна набрала в грудь воздуха, чтобы как можно более доходчиво объяснить, что она как раз очень и очень, но, насладившись видом столь необходимой мне взбешённой ведьмы, сорвав с неё берет и шепнув «подыгрывай», я торопливо с ноги распахнул дверь.
На нас уставилось шесть недоумённых пар глаз, рты раскрылись, чтобы выразить недовольство столь неожиданным визитом, прервавшим интереснейшую партию в кости. Один из игроков, воспользовавшись ситуацией, быстренько перевернул кубик на нужную сторону и только потом присоединился к возмущённым сослуживцам, но ни один из них не успел произнести ни слова, потому что я гаркнул первым:
– Вы, мать вашу что себе позволяете?!
– Ты кто… – начал наиболее упитанный, а стало быть, старший по званию.
– Ты тут за главного? Ты?! – я подскочил и ткнул его пальцем в грудь так, что охранник вновь оказался на скамье, с которой только что приподнял внушительное седалище.
– Я-я-я, – испуганно промямлил он.
– Тогда какого гоблина ты здесь прохлаждаешься? Что расселись?! Не вижу воинского приветствия!
Охранники вытянулись в рядок, кажется, пытаясь достать макушками до потолка, главный тут же присоединился к ним, выделяясь в ряду лишь внушительным наростом живота.
– Госпоже Брианне ещё утром полагалось отбыть к графу Пекуниа! Почему мост поднят?!
«Госпожа», быстро сообразив, куда я клоню, с удовольствием включилась в игру:
– Он убьёт меня! Он всех нас убьёт! Советник приказал доставить к нему племянника как можно скорее! Это вопрос жизни и смерти! Жизни и смерти, понимаете?! – чистая правда. Бри только не уточнила, чьей именно жизни и смерти.
Ведьма очень натурально взвизгнула и подскочила к толстопузу, встряхнув его за грудки с такой силой, что, кажется, и сама удивилась.
– Сейчас же опустите мост! Немедленно! – рыкнул я.
Пятеро охранников ломанулись к вороту, стремясь проявить похвальную расторопность, а Бри, в свою очередь, бросилась к поднимающейся решётке.
Толстопуз нагнал нас уже у выхода, аккуратно отделяя от подчинённых маленькой дверцей в воротах, и робко окликнул:
– Господин!
– Чего тебе? – неприязненно обернулся я, незаметно нащупывая за поясом нож.
– Не велено… Ну, то есть, ну вы же понимаете! Разрешение от короля надо увидеть.
Я сильнее сжал рукоять, но меня опередила ведьма, доставшая из-за пазухи шпионскую бумагу со странной печатью:
– Полагаю, это всё объяснит, – небрежно бросила она.
Охранник недоумённо и слегка испуганно взглянул на печать, сначала понимающе кивнул, но почти сразу изменился в лице:
– Так это же Алана печать! Вон я третьего дня, как он заходил, в угол жирным капнул…
Я остановил руку с кинжалом почти одновременно с тем, как Бри вырвала бумагу и, скомкав, сунула поглубже в глотку, скорее всего, больше не старшему по чину. Я ударил под дых; ведьма добавила в колено – и он уже летел в ров, трепыхая руками и ногами и пытаясь выплюнуть секретный документ неописуемой ценности.
– А ты говорил, не пригодится бумажка-то, – задумчиво вставила Брианна.
Лошадей пришлось красть много позже, когда, подчёркнуто неспешным шагом мы миновали окружавшие дворцовые стены домики, спонтанно раскинувшийся рынок, заманивающий просителей, направляющихся в замок, преодолели деревеньки, каждая из которых всё дальше отставляла один от другого дома и соединяла их грядками, огородиками, а позднее целыми полями. Полдня верхом, и селения начали бы лишь иногда проглядывать меж раскинувшихся зарослей сорняков, колосящихся на месте пшеницы.
Моя спасительница, а по совместительству проклятье, оказалась невероятно хороша в разбойном деле. Она категорически отказалась от оставленной без присмотра у таверны клячи, заявив, что, если придётся улепётывать, погоня посчитает позорным гнаться за этой старушкой; не взяла выносливую пахотную лошадку в деревне, зато положила глаз на двух поджарых по-военному взнузданных пегих красавцев, поджидающих прохлаждающихся в тени хозяев.
– Плохая идея, – предупредил я.
– А разве у меня возникали хорошие? – парировала Брианна и, оставив спутника дожидаться за поворотом, дабы не мешал профессионалу, вернулась с обоими животными меньше, чем через половину часа.
– Как?! – только и ахнул я.
– Да как дети, – вручила мне уздечку воровка. – Даже грабить стыдно, честное слово!
Кони шли хорошо, бодро и не выказывали усталости, спасибо прежним владельцам. Если бы не Брианна, поминутно соскальзывающая с седла и ноющая, что ей неудобно, всё болит и вообще она боится свалиться, я бы уже добрался до владений Ноктис де Сол.
– Учись, пока не поздно. В прошлый раз имение кишело дотошными наблюдателями. Если они ещё там, нам придётся основательно увеличить скорость.
– Да кому ты нужен? Ой! – попыхтев, выровнялась подруга. – Они следили, чтобы ты не думал сбежать. Как только ты отправился к Вальдингу, рванули за тобой.
– Вот именно, – я придержал коня и ухватил за локоть едва снова не рухнувшую девушку. – Ногами в стремена упрись!
– Не достаю! – огрызнулась она. – Мог бы их и подтянуть, между прочим!
– Могла бы и ноги подлиннее отрастить, – ответил я тем же. – Вот именно: следили за Вирке, а не за мной; не знали, что она сбежала.
– Так теперь тем более никому твой замок не нужен! Рикмас давно в курсе, что сестрица твоя тю-тю. Не боись, спокойно проедем. Вот только найдём конец путеводной ниточки, и всё, считай поймали ведьму.
– Я не поймать её собираюсь, а найти и помочь. Тпррру! – вот и дом. Всего неделю я отсутствовал, а как будто год просидел в застенках. Но что-то было не так. Какое-то движение в прильнувшем к замку селении: многовато бездельников для редкого прохладного утреннего часа. Вилланы давно бы уже трудились на огородах, слуги, оставшиеся без присмотра, могли позволить себе отдых, но вряд ли бы все разом без повода пересекли мост.
– Почему тпрррру?
Я вцепился Бри в ворот, едва не вырвав из седла, заставил нырнуть в крапиву в тени полупустого сарая:
– Никому не нужен, говоришь? Стой на месте. Тихо.
Ведьма и её конь удивительно покорно отступили назад, ныряя в заросли вместе со мной.
– И мы здесь прячемся, потому что?..
– Потому что вон та десятка вооружённых наёмников не слишком похожа на крестьян, которых я оставлял в имении семь дней тому назад.
– Жизнь штука такая. Может они без лорда одичали? Всё, всё! Молчу! Идём в обход?
Они чувствовали себя чудесно, даже слишком. Вытащили на улицу большой стол, за которым я вместе с землепашцами пировал по большим праздникам вроде Мабона, когда урожай уже собран и можно расслабиться и вознести хвалю благословенному союзу Богини-матери и её рогатому мужу. Но теперь на объединяющем нас дереве темнели шрамы от воткнутых шутки ради ножей, пятна от разлитых напитков, и хочется верить, что только от них, валялись огрызки и корки, которые нипочём не стали бы переводить бережливые земледельцы.
– Лиса! Чего же копаешься? Шустрее давай или снова тебя плясать заставить?!
Загорелый чумазый мужичок, не смевший поднять взгляда, дёрнулся к воякам в ответ на крик, но был отправлен на выделенное для мужчин место под берёзой угрожающим блеском секиры.
– Сиди где велено! – гаркнули на него. – Мы ваших баб не трогали. Пока что. Скажите спасибо и не вякайте!
И пахари опустили несчастные глаза, проглотили ругательства. Один раз им уже показали, чьё слово весомее: у троих пунцовели многочисленные синяки, один сидел со скошенным набок носом, а боевой муж Лисы баюкал то ли вывихнутую, то ли сломанную руку.
– Ну?! – захмелевший наёмник вразвалочку подошёл к мужчинам и, облизав запачканное ягодным пирогом лезвие, приставил его к горлу защитника. – Что скачешь? Сказано: отдохнём и уедем. Вы честь оказываете королевским служащим, ясно?
– Вы не солдаты, – процедил тот, – а самые обычные грабители.
Лезвие приподнялось и упёрлось в щёку, выпуская алую каплю:
– Не скажи! Разве грабители не поубивали бы вас всех?
–А вы что делаете? Оставите нас без еды, так потом всё одно подыхать!
– Новой запасёте, – махнул рукой солдат, без опаски поворачиваясь спиной к избитым мужикам. – Лиса!!!
Второй, косоглазый, шлёпнул подливавшую ему пива девушку, уже понадеявшуюся, что на этот раз осталась без пристального внимания, заставил опуститься к себе на колено:
– А что это вы такие неприветливые? Хмурые какие-то, неулыбчивые. Разве ублажить дорогого гостя – не первая забота хозяйки?
Девушка зажмурилась, сдерживая слёзы, и закусила губу, не отвечая, но и не пытаясь бежать.
Наёмники согласно ухнули:
– Да кто их спрашивает?
– За волосы и на лавку!
– Кот из дома – мыши в пляс! Нынче мы хозяева Ноктис де Сол! Как у вас с правом первой ночи-то?
Пальцы сами сжали воздух у бедра – там, где всегда находилась рукоять отцовского меча, что отобрали во дворце, заставив проявить навязанное уважение.
– И где же защитники твоего замка, а, лорд? – девушка высунула любопытный нос дальше, чем следует, за что тут же получила по нему щелчок.
– Не вернулись, – кратко буркнул я в ответ, стискивая зубы и отгоняя самую простую и логичную мысль: Рикмас и не думал отпускать их живыми.
Бри коснулась моего плеча:
– Мы ничего не сможем сделать. Солдат здесь не меньше десятка. Пойдём.
– И бросим вверенных мне людей? – я идиот. Это действительно не лечится. Десять воинов при арбалетах, клинках и пиках и лорд с ведьмой, вооружённые непомерной гордостью и премерзким характером соответственно. Но оставить паршивцев безнаказанными – выше моих сил. – Стой здесь. Если я попадусь, дождись, пока уляжется шум, и улепётывай. – и осторожно двинулся вперёд, выглянул из-за угла сарая.
– Как скажешь, милый! – согласилась Бри. Слишком покорно, чтобы не соврать, но тогда я об этом не думал.
Думал я о другом: о толпе военных, расположившихся в деревне… в моей деревне, как у себя дома. Даже не скрывались, как те, что шныряли вдоль стен, пока я заливал вином потерю сестры. Пили, ели, объедали моих людей, не давали вспахивать поля, которые бы кормили их следующую зиму, требовали развлечений, избивали мужчин, тискали девок, не имеющих сил сопротивляться, напуганных, не понимающих, что происходит, считающих, что я бросил их без помощи и присмотра…
Я достаточно хорошо владею мечом, чтобы уложить, по крайней мере, пятерых. Найти бы только тот меч.
– Что новенького? – послышался шепоток откуда-то из области живота. Я опустил глаза, чтобы узреть до боли знакомую макушку с копной каштановых волос.
Брианна, на четвереньках наблюдающая из укрытия ту же картину, что и я, выглядела настолько невинно, что невольно складывалось впечатление, что она всю жизнь только шпионажем и промышляла. И, судя по всему, ещё кражей жеребцов.
– Вали отсюда! – попытался как можно внушительнее рыкнуть я.
– Всех не перережешь, – как ни в чём не бывало пересчитала противников Бри. – К тому же, если отряд не вернётся, тебе отрубят голову. Другие варианты есть?
Я процедил:
– Готов рискнуть.
– Мужчины, – произнесла ведьма с таким видом, словно выругалась самым непотребным образом. – Обязательно лбом дверь бодать? Ключом не пробовал?
– Бодать ключом? – опешил я.
– Нет, ты всё-таки больше красавчик, чем умница.
Маленький стеклянный бутылёк поймал отблеск костра, над которым жарился молочный поросёнок. Один из выводка, я помнил, что Лиса откармливала на продажу. Могли бы, между прочим, и в печи приготовить, но нет, наслаждались видом пламени, которому можно скормить едва надкусанный окорочок, в которое можно свысока плюнуть, показывая, кто тут самый сильный. Я выхватил остатки сонного зелья, с трудом переборов желание заключить ведьму в объятия.
– А потом, если сильно захочешь, можешь перерезать им глотки, – кровожадно закончила она.
– О, поверь мне, это уже не понадобится. Лисса очень злопамятна. Они выбрали не тот двор, чтобы попировать.
Хороший лорд знает своих людей.
Отличный лорд иногда посещает вилланов, чтобы проверить, хорошо ли те ведут хозяйство.
Я, видимо, был паршивым лордом, потому что по деревням ездил частенько, помнил наперечёт все дома, беседовал с каждым встречным и водил дружбу с незнатными особами.
А ещё понимал, что Лисса, которую сейчас так небрежно щипал за зад кривоносый, закинувший доспех подальше, мерзавец, очень любила держать открытыми окна. Из-за сквозняков вся семья и особенно младшая Тахра непрестанно подхватывала насморк, но сейчас дурная привычка оказалась полезной. Я, пригнувшись, укрывшись тенью, перебежал к дому, обошёл его с другой стороны, нашёл распахнутые створки, оперся о подоконник и запрыгнул внутрь, постаравшись приземлиться как можно тише.
Да… Кажется, заполучив одного наследника Ноктис де Сол в свиту и убедившись, что другая не собирается возвращаться домой, король решил, что имение полностью принадлежит ему. Или, по крайней мере, так решили его подчинённые: заботливо убранные до тяжёлых времён припасы, напитки, ещё не разросшиеся овощи – всё выставлено, вытащено из погребов, выкопано для увеселения обосновавшихся в деревне наёмников. Что ж, заваленный угощением стол мне только на руку. Как на руку и то, что солдаты (или всё-таки разбойники?) устроились во дворе, а не остались в жаркой духоте дома. Хозяйка сновала туда-сюда, перетаскивая снедь, уже не пытаясь объяснить непрошеным гостям, что они обрекают её семью на голод и, кто знает, возможно смерть.
Я придирчиво осмотрелся: вещи не разбросаны, мебель на месте, не сломана, крови нет. Либо вояки ещё не успели поразвлечься, оставили женщин на ночь, либо в них нашлась хоть толика чести. И эта толика спасла им жизнь, хоть они этого и не знали.
Я вытащил маленькую пробку из бутылька с зельем и замер, соображая: куда? Вар действует мгновенно. Упадёт один – другие сразу поймут, какое из блюд «приправлено», и тогда вилланам несдобровать.
– А-а-а-а, – донёсся слабый возглас от дверей.
Лисса стояла в дверях, боясь шелохнуться, с кувшином наперевес, лишь своим фигуристым телом закрывая меня от пирующих наёмников.
Я медленно приложил палец к губам.
– Чего ты возишься, баба?! – недовольно поторопили её снаружи.
– Сию секунду, господин! Уже бегу! – не отрывая от меня взгляда весьма натурально откликнулась женщина.
– Все живы? – шепнул я.
Лисса едва опустила подбородок:
– Почти все спрятались в замке.
Правильно. Ноктис де Сол почти так же неприступен, как дворец.
Хозяйка осторожно притворила дверь и тут же разрыдалась, неслышно, боясь проронить хотя бы звук, способный меня выдать, капая солёным прямо в кувшин с напитком. А это отличная мысль!
Я молча поднял бутылёк и кивнул на сосуд.
– Яд? – шевельнулись губы женщины.
Я покачал головой, сложил ладони вместе и прикоснулся к щеке, показывая, – снотворное.
– Жаль, – так же, одними губами ответила Лисса. – Волчку хвост отрубили, когда он лаять вздумал. Мужиков избили. Поубивала бы всех, – и отняла у меня зелье, решительно перевернув над кувшином и разбавив алой жидкостью из бочонка.
– Только напои их, а дальше я сам, – я взвесил в руке хозяйственный нож, торчащий из головки сыра.
– Ну нет! – снаружи сдавленно пискнула ещё одна женщина. Лисса нахмурилась: – Здесь мы сами справимся. Даю слово. Господин, вам нужно в замок! Прошу! Там дети, там Тахра… Вчера вечером солдаты отправили туда двоих, и они не вернулись. Что если… Вдруг они…
– Тихо, тихо, – я вытер слезу с её задрожавшего подбородка и заставил посмотреть мне в глаза. – Всё будет хорошо. Я проверю. И я вернусь. Обязательно. Мы выдворим их. Ноги этого сброда здесь больше не будет, обещаю.
– Найдите леди Вирке, господин, – шмыгнула носом женщина. – Они говорили о ней и… мне не нравится, что они говорили. Они ждут, чтобы она вернулась, стерегут её. Советник хочет её к себе и не собирается отпускать.
И я тоже не собираюсь. Лишь бы найти.
– Обещаю.
Брианна, что удивительно, сидела там же, где я её оставил, поджав под себя ноги, и что-то рисовала на земле:
– Ну как? – не вздрогнув, подняла она голову, когда тень сурового вида накрыла художества.
– Дождёмся, пока подействует зелье, и уходим.
– А как же перерезать спящим глотки?
– Кровожадная ты какая…
– Я?!
– А то я!
– Это же ты в драку лез!
– А ты предлагала перебить всех и каждого.
Бри подняла руки:
– Ладно. Уделал. Думаешь, эти трусы справятся сами?
Я вспомнил заплаканное, но решительное лицо Лиссы.
– Более чем уверен.
– Слава королю! –взметнулась вверх первая порция хмельного.
– Слава королю!
– Слава! – поддержали наёмники в ответ и опрокинули чаши одновременно.
– Первый, второй, третий, – не глядя, считала падающих Брианна. – Всё, десять. Все уснули. Можем идти?
Из домов по одному стали выглядывать люди: испуганные, обиженные, любопытные… Лисса вышла первой, нежно сжимая в руках скалку. К ней присоединилась молоденькая красавица из соседнего дома, пунцовые щёки которой говорили о том, что ей досталось больше всех, старуха с ухватом, дородная баба, вооружившаяся здоровенной деревянной ложкой.
На месте наёмников я бы предпочёл быструю и безболезненную смерть от моей руки.
– Мы действительно это сделаем?
– Я обещал.
– Ты и сестру найти клянёшься по пять раз на дню и ещё столько же во сне!
– Бри, дети могли оказаться в опасности. В замке всего два наёмника, я легко с ними справлюсь, а они – нет.
– А мы разве не торопимся? Мало ли, в какую беду угодила твоя зазноба? – дразнила ведьма.
Я терпел и не отвечал. Знаю, всё знаю. Но бросить их не могу.
Вот только спасать оказалось уже некого.
– Руки вверх! – испуганно проблеял некто.
Мы с Бри так и застыли в крохотном проёме входа для поварят, через который и скрылись дети, щурясь после яркого света и пытаясь понять, кто нам угрожает и насколько серьёзна опасность.
Сначала я разглядел арбалет. Он аккурат попал в тонкую полоску света из приоткрытой двери. Потом понял, что наконечник стрелы неуверенно подрагивает, да и рука, придерживающая спуск, мелковата для воина.
– Эделина?! – не поверил я сам себе.
– Господин Белен?! – не двинулась с места стрела.
Ведьма облегчённо опустила руки:
– О, так вы знакомы. Замечательно! У меня как раз нет настроения умирать.
– Руки! – угрожающе напомнила служанка. – Лорд Белен, она с вами?
– Да со мной, со мной, – подтвердил я.
– А вы – точно вы? – дотошно уточнила Эда.
– Эделина, гоблин бы тебя куснул! Кем ещё я могу быть? Козлом?!
– Ну…
– Эда!
Девушка, наконец, опустила оружие:
– Ну всё, убедили. А то ходили всякие… Глаз да глаз нужен. А у нас, между прочим, тут дети!
Я поборол порыв заключить её в объятия. Либо стал слишком сентиментален в последнее время, либо отчаянно нуждался в женском внимании.
– Ходили? Эда, вы убили наёмников? Профессиональных военных?!
– Убили?! Сир, вы меня недооцениваете!
Они сидели в комнате прислуги. Связанные, поколоченные, потерявшие всякую веру в людей и невероятно несчастные.
Первый подвергся самой изощрённой пытке на свете: не мог почесать нос, который крайне ответственно и с полным пониманием дела щекотала Тахра.
– Аааа! Не нравится? А маме моей тоже не нравилось, что вы у нас всё вкусное сожрали! – торжествовала она.
А второй…
А со вторым я встретиться никак не ожидал.
– О-о-о! Ну наконец-то старшие подоспели! Белен, милый, сделай одолжение, вели им меня развязать!
– Брайс?!
Шпион сориентировался быстрее всех:
– Ну вот! Я же говорил! Свой я, свой! Близкий друг и званый гость!
– Может тебе ещё и рот заткнуть? – задумчива пробормотала Эделина. – Он мне никогда вообще-то не нравился, а вчера заявился с этим вот, – обратилась она ко мне. – Ну мы с ребятами его и… На всякий случай.
– Хороший подход, – влезла Брианна. – Давайте мы им ещё на всякий случай что-нибудь отрежем? Не слишком ценное, но обидное. Языки например, ну или что под руку попадётся.
Эделина покрепче перехватила арбалет:
– Господин Белен, а эта дамочка точно с нами? Что-то она мне не нравится.
–Эй! Я, между прочим, тоже здесь! – выступила вперёд ведьма.
– Ой, извини, – исправилась горничная и с вызовом повторила: – Что-то ты мне не нравишься.
– Взаимно, – вздёрнула носик Бри и ухватила меня под локоть, демонстрируя, у кого здесь больше прав.
Я осторожно вывернулся, по опыту зная, насколько неблагодарное дело – оказываться меж двух цапающихся кошек:
– Брайс, что ты здесь забыл? Почему тебя связали?
Длинноносый выдал самую заискивающую из всех возможных улыбок и в меру возможностей пошевелил связанными руками:
– Как видишь, моего мнения по этому поводу не спрашивали. Но можем обсудить компенсацию за сие недоразумение, как только ты прикажешь своим доблестным женщинам меня выпустить.
– И не подумаю! – в унисон заявили ведьма и служанка.
– Я тебя не для того ловила, – добавила одна.
– И вообще ты подозрительный, – поддакнула другая, – сиди лучше тут. Что тебя слушать?
– Брайс, что ты делал с наёмниками? – я постарался пропустить перепалку мимо ушей.
– Не поверишь! Вот как есть говорю! Совершенно случайно проезжал мимо имения, дай, думаю, загляну к старому другу, проведаю, как у него жизнь, а тут – гля! – солдаты! Ну, думаю, это ж королевская служба! Быть не может, чтобы у них что плохое на уме, ну и подошёл поздороваться. У меня, знаешь ли, очень много знакомых. Ну как довелось бы весточку передать? Заходим мы, значит, сюда, а на нас самым подлым образом нападают! Да слова сказать не дают – верёвку накинули, в тёмную, страшную, холодную комнату сунули…
–Брайс, не морочь мне голову! – не выдержал я.
– Не морочь ему голову!
– Не морочь нам головы! – поддакнули воительницы.
– Да! – вставила Тахра, увлечённо засовывая перо в ухо менее ценному пленнику.
– Мммм! – сквозь кляп отозвался тот. Наверное, тоже соглашался.
Брайс задрал свой длинный нос и гордо ответствовал:
– Чтобы изобретательно врать, нужны более щадящие условия. А в таких, какие предоставили мне, я отказываюсь и сочинять, и говорить правду, – и подмигнул на последнем слове.
Намёк оказался более чем прозрачен:
– Значит, побеседуем в более интимной обстановке, – зловеще пообещал я, перерезая удерживающую его на стуле верёвку, но не касаясь связывающей руки.
Девушки направились следом, недовольно переглядываясь:
– Шпион он и есть шпион, – недовольно бурчала ведьма. – Только время потеряем.
– А я бы ему тумаков отжалела, – в пику ей спорила Эделина.
– По тебе и видно, что иначе не умеешь.
– Ой, а ты чем лучше?! Сама в мужском платье ходит, а строит из себя незнамо что!
– Зато на мне даже мужское не сидит, как седло на козе!
Сколько же это может продолжаться?!
– Так, стоп! – выставил я ладонь меж опасно сблизившимися лицами. – С этого мгновения вам запрещено находиться в одном помещении! Бри, пойдёшь со мной: проследишь, не врёт ли Брайс; Эда, стереги с арбалетом у входа. Сбежит – стреляй без слов.
– И в мыслях не было! – отпрянул шпион. – С такой-то мотивацией…
Я пропустил в кухню ведьму, впихнул старого знакомого и, наконец, зашёл сам, прикрыв дверь.
– Ай! – Брайс вписался лбом в стену.
Брианна потёрла засаднивший с непривычки кулак.
– Бри! Ты что делаешь?! – я поднял побитого и усадил на скамью.
– Извини, извини! Я думала, «побеседуем» – это и значит, – нет, она определённо не выглядела виноватой.
– Нет, «побеседуем» значит «побеседуем», а не начнём колотить его, пока не выбьем все зубы!
– Но так же быстрее! – искренне удивилась она.
– Ничуть! – гнусаво отозвался Брайс, пытаясь скосить глаза, чтобы оценить ущерб. – Мне за молчание не платят, мне платят за информацию! И я с удовольствием ею поделюсь!
– Вот видишь. Он поделится, – я присел рядом с болтуном.
– Ай!
Бри вновь потёрла кулак:
– Для надёжности, – пояснила она, скорее, Брайсу, чем мне.
– Да понял я, понял! – шмыгнул тот.
Я залез в изрядно опустевшие ящики, заглянул в шкафчики и на полки. Удача! Наткнулся на связку вяленой рыбы и с упоением принялся за первую:
– Итак, Брайс. Как же ты здесь оказался?
– А мне рыбки? – проглотил слюну шпион.
– Зависит от того, что интересного ты нам расскажешь.
– Вот именно! – маленький, но крепкий кулачок вновь приблизился к многострадальному носу.
– Да я сама честность! А вот вам, юная леди, можно доверять?
– Можно, – ответил я за Бри.
– Дело ваше, – шпион открыл рот, требуя оплату информации. Я с отвращением сунул в него кусок рыбы. – Я действительно собирался заглянуть к тебе по делу. Леди Вирке последний раз видели в Лоаноге. Говорят, она произвела на местных жителей, и в особенности на тамошнего наместника, неизгладимое впечатление! Слышал, что господин Кайлен буквально пел соловьём, когда она покинула город.
– Правда?
– Обижаешь!
– Я не к тебе обращался. Бри, он говорит правду?
Ведьма кивнула.
Вирке… Моя маленькая, беззащитная, глупая девчонка.
Впечатление она производить умеет. Странно, что ведьму до сих пор не попытались отправить на костёр: не везде люди рады колдовству, не везде видят в магах помощников, а не врагов.
Вирке… Неужели без меня тебе действительно лучше?
К гоблинам! Плевать, что она себе там придумала. Девчонка понятия не имеет, что творится в мире, не знает, с кем можно сотрудничать, а с кем нет, не умеет давать отпор обидчикам, не успела отрастить шкуру, которую не пробьёт ни одна шпилька. Я слишком оберегал её. И теперь расплачиваюсь за это.
Поймаю – не выпущу. Запру дома, закидаю подарками, шагу не дам ступить без меня.
– Ай!
– Бри, хватит его бить! Он и так говорит!
– Это я для профилактики, – подула на сбитые костяшки ведьма.
Я отгрыз золотистую рыбную спинку:
– Будешь? – предложил подруге.
Она с готовностью цапнула угощение и запустила под шкурку острые ноготки.
– Так почему, говоришь, наёмники тебя приняли? – воспользовался я тем, что девушка отвлеклась и больше не затыкает нашу находку кулаком.
– Ммм! – согласно замычала она с набитым ртом и многозначительно уставилась на Брайса.
– Видишь ли, – замялся шпион, – у меня много связей…
– Слишком далеко от правды, – сократил разговор я.
– Знакомств…
– Тоже далековато, – я отложил рыбёшку и вытер руки о колени Брайса, попутно сжимая их намного сильнее, чем необходимо.
– Аааааууу! Что ж вы за люди-то такие?! – не выдержал он. – Хватку-то ослабь! Неужели ты думаешь, что единственный, кто меня нанял? С единственным источником дохода сыт не будешь – всякий сэкономить пытается и угрожать горазд!
– Ты сливал кому-то информацию о Вирке?!
Мужчина взметнул связанные руки:
– Как тебе в голову такое пришло?! А как же тайна клиента?! Я сливал кому-то информацию о тебе!
– Имя!
– Тайна клиента! – зажмурилась потенциальная лепёшка.
Я размял шею, пошевелил пальцами, любовно посмотрел на собственный, куда более внушительный, чем у ведьмы, кулак:
– Брианна, выйди за дверь.
– И не подумаю! – она с ногами забралась на стол, ухватила ещё одну рыбёшку и приготовилась болеть.
Эделина робко заглянула в дверь. Как не вовремя!
– Господин?
– Что?!
– У нас тут того… Гости.
Я потрепал недообласканного приятеля:
– Никуда не уходи!
Служанка уже пританцовывала от нетерпения, едва дождалась, чтобы я вышел:
– Я сама не ожидала, а тут…
В огромной зале переминались вилланы.
– Лорд Белен, у нас дело к вам, – воинственно сжимая вилы заявила Лиса.
– «Власть народу»? – предположил я.
– Что? А, не. Мы того… маленько помяли королевских солдат, – поманила она к выходу.
У ворот, охраняемая, побитыми, но счастливыми мужиками, стояла телега, доверху наполненная телами наёмников.
– Вы их…? – так. Лопаты. Нужны лопаты. И лучше закопать подальше от огородов. Или лучше, напротив, ближе? Что там для удобрения используют? Но смачный храп сообщил, что обошлось без смертоубийства.
Лиса подошла к возу, приподняла одну из ослабевших рук и с затаённым злорадством наблюдала, как та падает и бьётся о деревянный борт.
– Токмо поколотили. Немножко. Ну, как могли. А что с ними теперь делать? Не головы же с плеч, в самом деле. Ну мы и подумали, может, в винный погреб их, а? До поры, чтоб образумились.
Я восхищённо протянул:
– Лиса, я тебя боюсь. Конечно, мой погреб в вашем распоряжении.
– А-а-а-а-а! – донеслось с кухни.
– Только вино там не оставляйте! – бросил я уже на бегу. – Вынесете, а не выпьете! – решил уточнить я.
В ответ раздался разочарованный вздох.
На кухне был разгром.
– Говорила же, не жди добра от этой бабы! – потрясла арбалетом вбежавшая следом Эделина.
«Эта баба» сидела, забившись в угол, трясясь всем телом и ступнёй пытаясь отпихнуть от себя окровавленный нож.
Обёрнутая скамья, разбросанная по полу рыба, перебитая посуда…
И тело. Бездыханное тело Брайса, раскинувшее в стороны больше не связанные руки, пустыми глазами уставившееся в закопчённый потолок.
Я кинулся к Бри, облапил, проверил, не ранена ли:
– В порядке? Живая?
Ведьма всхлипнула:
– Я… Он… Я отвернулась, а он… Он как-то… Я не хотела! Он кинулся, а я, а мне… Схватила нож и… А-а-а! Я не хотела! Белен, я не хотела!
Я баюкал её в объятиях, не давая смотреть на мертвеца:
– Тш-ш-ш, всё хорошо. Ты защищалась, всё правильно. У тебя не было выбора. Пойдём отсюда, пойдём. Эделина, принеси чего-нибудь выпить, пожалуйста. Покрепче.
Служанка промолчала. Позволила мне вывести рыдающую подругу, молча кивнула на приказ и только сильно-сильно сжала губы, когда девушка обернулась на тело в последний раз. Горничная могла бы поклясться, что во взгляде ведьмы не мелькнуло ни крохи сожаления, но она не слишком хорошо разбиралась в людских эмоциях, поэтому тут же выкинула мысль из головы и принялась за уборку. Полагалось придать погибшего земле, отмыть кровь и собрать разбросанные вещи: обрезки верёвки, слетевший башмак, шапку и вывалившуюся из неё бумажку со странной печатью, похожей на королевскую, но с другой закорючкой в самом низу.
Глава 13. Источник
Сила. Настоящая, пьянящая, не имеющая ни начала, ни конца, текущая в ветре, оплетающая корнями землю, вспыхивающая солнечным светом, обливающая серебряной лунной прохладой.
Она – во мне.
Она – я.
Слиться, раствориться, стать частью чего-то огромного и бесконечного, самой стать этим огромным и жарким.
Я могу. Я должна.
Только не хватает чего-то. Чего-то важного, нужного, словно вдыхаешь, а воздуха вокруг нет.
Но какое это имеет значение, когда ты – сама Сила? Когда всё подвластно, когда чувствуешь токи магии, знаешь, как заставить целый мир перевернуться, когда способна летать?!
Я летела. По-настоящему, так, как, говорят, могли летать очень немногие ведьмы даже столетие назад.
Метла нестерпимо натирала зад.
Всё бы хорошо, но это – невыносимо. Понятно, почему полёты столь редко встречались даже среди самых сильных волшебниц.
Навьюченная Тварь, крайне недовольная подобным поведением, освобождённая из конюшни путём магического выламывания одной из её стен (перестаралась, виновата), бежала внизу.
Я спустилась к животному, невероятно уставшая, ухватилась за переднюю луку. Разве не это счастье? Разве не это свобода? Стоило ради этого сбежать, бросить всё, что знала. Не хватает лишь какой-то мелочи, чего-то невероятно глупого и доставучего, что горит на самом краю памяти.
Я поморщилась от густого духа конского пота.
– Прости, подруга, не подумала о тебе, – похлопала её по шее. – Давай трусцой до той опушки и отдохнём.
– Пфффф! – презрительно бросила лошадь в ответ, но скорость снизила.
Опушка словно нарочно меня ждала: чистая, ровная, без единого кострища, хотя и наверняка приманивающая путников. Зелёный ковёр невысокой, едва прикрывающей щиколотки, мягкой поросли огибал ледяной ручей, из которого мы не побрезговали напиться: я вдоволь, а Скотина немного, чтоб не опиться после работы.
«Ну и кто здесь скотина?», – говорил весь её укоризненный вид.
– Ничем не могу помочь, – пожала я плечами, шагом водя её по поляне. – С меня половина оставшегося хлеба за труды.
Гадина недоверчиво фыркнула: «знаем мы твои половины, небось опять самую краюху отдашь».
– С-с-с-с! – я затрясла обожжённой рукой: браслет, прощальный подарок Айн, решил разогреться, как железный, и впиться в запястье.
Тонкая лента нитей ожила, принялась извиваться и резать кожу, нетерпеливо дёргалась.
– Да чего тебе надо?!
Тварь недоумённо покосилась: откуда бы взяться поводу для ругани? Кажется, на этот раз она вела себя удивительно покладисто, а морду в сумку с провиантом сунула совершенно незаметно.
Я принялась стаскивать проклятое украшение, но оно, как нарочно, ускользало и прижималось к руке так плотно, что не подцепить; попыталась порвать – и тут же с шипением сунула в рот обожжённый палец. Затрясла ладонью и, как ужаленная, забегала по поляне: ну как удастся убежать от собственной руки?
Вверх-вниз-вправо-влево!
Ай! Что ж так больно-то?!
Жгло нестерпимо, всё сильнее, сильнее… Ещё немного, и я бы начала отгрызать конечность.
А потом боль замерла.
Так же внезапно, как и появилась: затаилась, свернулась невидимым колдовским клубком, спряталась среди узлов и переплетений. Поскорее снять гоблинов подарок! Никак! Стоило сдвинуться хоть на шаг, браслет снова оживал, кусачим сторожем не пуская с места.
Я осторожно, прощупывая мыском границы невидимой тюрьмы, попыталась вернуться к стоянке. Браслет требовал идти к деревьям, под самые раскидистые кроны дубов, жалил, как только я норовила свернуть с пути, следил.
– Значит, в лес? – поинтересовалась я у него.
Тот не ответил болезненным уколом, а значит, согласился.
Айн оказалась права: мимо дороги в ковен я бы точно не проскочила.
Дубки сменялись дубами, те – дубищами, а они – настоящими исполинами. Лес темнел неясной тайной, приглашал в чащу, шутливо выхватывая солнечными лучами слишком правильные для непроходимого дубняка узоры. Морщинистые стволы темнели трискелями и узелками, так похожими на те, что сплетали мой браслет, листья шелестели потустороннюю песнь, понять и подхватить которую могли разве что фейри, ветки звенели, струнами подыгрывая, усыпляя, завораживая…
Тьма перестала глодать испугом, холодом подниматься к ногам и царапаться в животе. Она веяла тайной. Звала, предлагала разгадать загадку, прислушаться к мелодии, нырнуть в манящий прохладой омут в жаркий летний день.
Браслет вёл, уже не кусая жаром, а касаясь нежным теплом, лишь слегка направляя. Но меня и требовалось уже вести: ноги сами двигались, переносили через овражки, перелезали падуны, скакали по чавкающим кочкам в болотистых низинах, помогали увернуться от протянувшейся через незримую тропу паутинку, перескочить через любопытного лягушонка.
Дубовая роща приглашала гостью в самое сердце. И гостья шла, не допуская мысли, что может угодить в капкан.
Я и не заметила, когда неразличимая, едва угадывающаяся стёжка превратилась в аккуратную дорожку, не зарастающую травой, не зарешётчатую прутьями. Дубы-исполины шуршали где-то высоко-высоко, а вьющийся по их стволам хмель сворачивался забытыми рунами, скрещивал пальцы, прорастая настоящим коридором, лазом, ходом для избранных в зачарованную темноту: рискнёшь ли пройти? Не испугаешься? Назовёшься достойной?
Я шла, оглаживая пальцами шелковистые листья, и те словно отвечали, прижимались нежными лицами к коже, прося толику тепла. Что ждёт меня на той стороне? Смерть? Или сама жизнь?
И нечего пенять на браслет! Он забытой верёвочкой свисал с запястья, не заставляя продолжать путь и не причиняя боли. Меня вёл не он, и даже не магия, сквозившая в каждой ветке, каждом звуке странного леса.
Любопытство. Только и всего. И, может быть, собственная дурость. Но в этом я тогда ещё точно не была готова сознаться.
– Кого же такого важного ты потеряла, что пришла искать его сюда, юная ведьмочка?
Она стояла, опираясь плечом о тело огромного, кажется, выше неба, дерева, мягко, по-матерински улыбалась, глядя сквозь пришелицу в глубину бора, и рассеянно переплетала невозможную, в руку толщиной, льняную косу. А у её ног, невесть откуда взявшийся в гуще леса крутился шустрый рыжий козлик с застывшим виноватым выражением на морде.
– Думаю, себя. Этого достаточно, чтобы стать желанной гостьей в вашем ковене? – я не могла ошибиться. Никогда прежде не видела матушку Иону, но знала, что передо мной, по-старчески щуря глаза от разрезающих полумрак солнечных лучей, стояла она. И только она могла дать уснуть на тёплых коленях и гладить по голове так, что казалось, нет на свете озлобленных людей, жадных королей и жестоких воинов; нет голода и болезней, слёз и ненависти, добра и зла. Лишь тёплые колени и усталые руки, перебирающие льняные пряди.
– Если ты так думаешь, то, конечно, достаточно, – скулы округлились от незаметной спокойной улыбки. – Наверное, устала с дороги, девочка? Пойдём, у меня есть травяной отвар. Ты любишь кипрей?
И не возникло ни малейшего желания отказаться или, не дай Богиня, напомнить себе, что незнакомцы редко приносят удачу.
Горячий, пряный аромат доверху наполнил крохотный домик, кажется, без людской помощи выросший в паутине лиан хмеля, как травяной вар – чашку. Я вдохнула пар, а выдохнула все страхи и сомнения, все оковы, оказывается, сжимавшие грудь с самого побега из дома, и впервые за долгое время расслабилась. Ухватилась за сосуд, как за островок спокойствия, и жадно приблизила его к самому носу. Отражение ответило удивлённым взглядом: оно тоже не верило, что бывает так легко.
Ужас пробежался по хребту ледяными иглами: неужели отсюда когда-то придётся уйти?
– Это и есть последний ковен? – хозяйка молчала, едва слышно напевая убаюкивающую мелодию, так что нарушить тишину пришлось мне.
– Да, – просто ответила она.
– А где же…
– Все? – закончила женщина, усмехнувшись. – Прошли те времена, когда ведьмы могли не таиться. Теперь они приходят сюда лишь чтобы прикоснуться к Силе, вспомнить, кто они есть, и вновь натянуть ненавистную маску, вернувшись домой. Здесь осталась только я. Последняя настоящая ведьма, стерегущая последний источник.
От всего в этом доме веяло спокойным, давно и смиренно принятым одиночеством. Куча посуды: плошки разных размеров, крынки, кружки – и всё покрыто пылью. Пристроенными остались лишь одна тарелка, выставленная на стол и доверху наполненная голубикой, и закопчённый котелок в очаге. Когда-то жизнь кипела здесь, как вода в стареньком сосуде, уже многие годы не используемом для зелий, когда-то шум и смех не затихали возле крохотного домика, укрывшегося вьюнком. Но это было невыносимо давно.
– Я не скрывалась, – подняла я на матушку упрямый взгляд. – Я – ведьма. Этого не за чем стыдиться.
Она убрала прядь моих волос за ухо, опустила пальцы ниже и подцепила ими подбородок, как могла бы сделать древняя старуха, полюбовалась, не скрывая восхищения:
– Ты очень красивая. И очень, просто невероятно смелая. Они не стыдятся – им страшно. Нас победили один раз. Унизили, отобрали всё, чем мы дорожили, разрушили наши дома. Люди боялись ведьм. И поэтому захотели заставить бояться их.
– Но я не боюсь!
Она улыбнулась, хотя хотела заплакать, блеснула своими невероятными, светлыми, огромными и искренними глазами, смотрящими взглядом старухи с лица зрелой женщины:
– И не должна. Потому что ты спасёшь всех нас, Вирке Ноктис де Сол.
Я осторожно отставила успокаивающе тёплую кружку, отодвинула подальше, неспешно перекинула ноги через скамью:
– Не помню, чтобы я представлялась.
– И поэтому сейчас перепугаешься и снова убежишь? Ты ведь так привыкла поступать? – Иона не попыталась меня поймать или остановить, не заставила дверь захлопнуться взмахом руки, не подняла от напитка своих восхитительных светлых глаз. Качнула чашку, потревожив идеально ровную гладь. – Ты действительно веришь, что я хочу тебя обидеть?
Я остановила ладонь на пути к дверной ручке. И правда, верю?
– Я не держу. Можешь уйти в любой момент, – насмешливо наклонила голову она. Я не двинулась ни вперёд, ни назад, не опустила руки. – Но не хочешь, верно? – закончила Иона.
– И зачем же мне оставаться? – страшно. По-настоящему страшно. И веет чем-то слишком большим, слишком сложным, чем-то, с чем мне не доводилось никогда прежде сталкиваться. И на этот раз не выйдет спрятаться от вредных мальчишек за спиной Белена, не позволить ему взять вину за разбитую вазу на себя, не опереться на крепкое, уверенное плечо, оступившись и подвернув ногу.
– Потому что тебе любопытно? – предположила ведьма. И, вскинув на меня искрящиеся совсем молодые глаза, засмеялась: – Вообще-то понятия не имею. Ты мне скажи. Оправдай свой приход сюда. И то, что приняла путеводный браслет от Айн, рискующей теперь никогда не найти дорогу в ковен. Так почему ты пришла, Вирке?
И правда, почему?
Потому что боялась.
Не хотела остаться одна.
Не знала, насколько сильна, и нуждалась хоть в ком-то, кто скажет, что я не чудовище и не превращусь однажды в безжалостную тварь, способную ради выживания уничтожить кого угодно.
– Пусть будет любопытно, – я вернулась к столу.
Матушка кивнула: её вполне устроил ответ, хоть весь вид и говорил, что она прекрасно понимает всё, что я не решилась произнести вслух.
Я залпом допила остатки чая, стукнула кружкой об стол:
– Ну. Рассказывай. Я хочу знать всё.
Иона ехидно хмыкнула, пододвинула ко мне миску с ягодами:
– Так уж и всё? Фейри куда менее злобны, чем принято считать; наколдовать дождь можно, не вылавливая наугад облака, а обращаясь к земле и командуя ветром; горечавка в основном жёлтого цвета, поэтому комплимент про очи её цвета, звучит довольно сомнительно…
Сначала я воспринимала её серьёзно. Готовилась едва ли не записывать.
– Вы издеваетесь? – сообразила наконец.
– Правда?! – открыто удивилась женщина, прижимая руки к груди. – О, действительно. Издеваюсь. Здесь мало с кем можно побеседовать.
Обезоруживающая доброжелательность. Мне бы вспыхнуть, закричать, пригрозить… Раньше я бы так и сделала. А тогда засмеялась в ответ.
– Отдохни, девочка. Сколько ночей ты не спала в удобной постели? Когда в последний раз ела горячий, не подгоревший на костре ужин? Я отвечу на все твои вопросы. Если хочешь, прямо сейчас. И обещаю ни разу не соврать. Но ты можешь стачала отдохнуть. Если хочешь.
Я посмотрела туда, куда указывала хозяйка: аккуратная маленькая кровать, укрытая непроглядной тенью даже тогдашним солнечным утром, поманила одеялом, обещая спокойный сон. Провалиться в спасительную темноту, не мучащую кошмарами, плотно укутывающую, не дающую вскочить по пять раз за ночь, озираясь в поиске источника отчаянного крика. Того самого крика, на который я не обернулась, когда бежала из Ноктис де Сол.
Вирке!
Он много раз с тех пор звал меня во сне.
Вирке!
Я не попрощалась, не объяснилась, не сказала, что очень сильно хочу его простить и что постараюсь когда-нибудь сделать это.
Вирке!
Я проклинала себя за это. Одно единственное «прости». Одно слово, которое могло изменить всё.
Вирке!
Возможно он уже забыл меня. Вздохнул спокойно, избавившись от взбалмошной требовательной девчонки и разделил наследство с кем-то весёлым, верным по-настоящему любящим его и часто, очень часто, говорящим об этом. С кем-то, кто лучше меня.
Как же я скучала. Но ни за что на свете не призналась бы в постыдном чувстве вины.
В тот раз Белен не явился ко мне в кошмаре.
В лесу солнце садится раньше. Пустой горизонт может лишь начинать алеть, подёрнувшись расплывчатой дымкой, только робко лизнуть языками тумана зарумянившийся золотистый диск, а в чаще уже ночь. Непроглядная тьма бродит между деревьями, обнимает стволы, трогает тенью листья. Она знает, что скоро наберётся сил и выберется из укрытия туда, откуда раньше её гнал невыносимый яркий свет, помнит, что нужно немного подождать, и всё вернётся к началу, к спокойной пустоте, ко мраку, в котором заканчивается жизнь и который родит новый радостный первый крик.
Темнота выползала из нор, поднималась от земли, набиралась сил. Она бродила вокруг крохотного домика, в котором когда-то теснились люди, не затихал смех, не затухали свечи, не остывал очаг. Она заглядывала в маленькие окошки и всё звала поздороваться юную наивную ведьму, не знающую ничего о собственной силе, и очень старую, очень одинокую женщину, глядящую на спящую гостью как на давно потерянного ребёнка.
Я открыла глаза, почувствовав наступление ночи. Темнота накрывала веки и слепила не меньше рассветного солнца.
– Я проспала весь день? – а казалось, не меньше недели. Я попыталась откинуть одеяло и вскочить, смущённая внезапной слабостью и непредусмотрительностью: на мгновение ведь прилегла, не собиралась засыпать!
Иона сидела на краю кровати, перетирая в ладонях ароматную траву, пригладила мои волосы:
– Ты очень устала. Стоило передохнуть.
Хотелось возразить, но матушка была права. Я пересилила себя и произнесла то единственное, что раньше вовсе не умела говорить:
– Спасибо.
А она и не требовала благодарности, молча поднялась, развернула укутанный плащом чугунок с чем-то пряным, невероятно вкусно пахнущим:
– Приготовила, пока ты приходила в себя, – пояснила женщина. – Надеюсь, не слишком мешала. Проголодалась?
Я не стала скрывать:
– Ужасно!
Каша оказалась самой вкусной из всех, что я когда-либо пробовала, хоть и всё равно подостывшей. Ни диковинные птицы, ни фрукты невероятных форм и цветов, ни изысканные десерты королевского повара не радовали так, как это простое густое варево, пряно щекочущее нос. Как ни старалась, а принять суровый вид и показать, что о цели визита я не забыла, не выходило. Пришлось сначала доесть и дважды облизать самую простую, грубо вырезанную из ясеня, ложку.
– Вы же не думаете, что сумели отвлечь меня?
– А я разве пыталась? – удивилась она. – И зови меня Иона. Или матушка. А то «вы»! Я не знатная госпожа, чтобы соблюдать этикет.
– Матушка… Иона, – как могла мягко проговорила я, – откуда ты знаешь, кто я?
– Хороший вопрос. А ты сама знаешь, кто ты?
И что она хочет услышать? Пытается выведать информацию или старается не напугать важным знанием?
– Я знаю, что мне лгали, что была неродной в семье.
– Вы с братом оба стали приёмными, это так, – Иона убрала посуду, покачав недовольно головой, достала из сундука гребень. – Совсем ты себя не бережёшь. Когда в последний раз причёсывалась? Я тактично промолчала: уже и сама не помнила. Времена, когда по полдня крутилась перед зеркалом, безвозвратно ушли, сгинули в другой, чужой, навязанной жизни. Матушка стала за спиной, неспешно взялась разделять пряди. – Но ты ведь знаешь, что он тебе не брат?
Щеки вспыхнули, а губы сами собой дрогнули, отвечая на призрачное прикосновение, оживляя видение, которое я так старательно хоронила в глубинах памяти.
– Знаю, – буркнула я, умоляя сердце стучать потише.
– Равноденствие… – быстрые пальцы пробежались вдоль спины, расправляя волосы и волшебным образом успокаивая, снимая усталость, расслабляя напряжённое тело. – Вы удивительные. Каждый из вас, каждый из когда-либо родившихся – маленькое чудо, дети самой Богини. Вы – чистая магия, а мы, простые ведьмы, лишь пропускаем через себя её Силу. Когда-то давно один очень несчастный человек сказал, что мы зависимы от колдовства. И знаешь, он был прав. Почувствовав магию один раз, ни одна ведьма уже не сумеет отказаться от неё. Это как всю жизнь жить в слепоте и, наконец, узреть краски мира. Мы нуждаемся в Силе, желаем её каждое мгновение и погибнем, отними её кто-то. Поэтому мы собирались в ковены, селились ближе к источникам. Поэтому их разрушили в первую очередь, когда пытались уничтожить нас. Но Богиня мудра. Она ни за что не позволила бы своим детям сгинуть. В самые тяжёлые времена, когда Источники готовы были иссякнуть, когда были осквернены или стёрты с лица земли, появлялись такие как вы.
Я рассеянно смотрела в маленькое окошко. Сумеречная мгла скреблась в освещённый тусклой золотистой свечой домик, затекала в щели, и я невольно содрогалась от мысли, что могла оказаться снаружи, без защиты крохотного жёлтого огонька. Неужели столько ночей я провела одна? В темноте? Как же страшно, что свеча может потухнуть!
– Такие как мы… Равноденствие. Мы можем вернуть Источник? Или найти новый?
Иона зашлась каркающим смехом:
– О, прости, милая. Ты, кажется, даже не представляешь, насколько сильна. Ты ведь встречала ведьм прежде? Знакома с малюткой Айн, раз уж пришла с её браслетом? Что она умела? Прочитать слабое заклинание? Поговорить со зверьём? И все остальные ведьмы похожи на неё: кто-то ладит с даром лучше, развивает его, учится правильно применять, хитрит; иные не обладают особыми талантами, но могут запастись силой впрок и реже питаться от Источника. Но чтобы сделать что-то по-настоящему важное, что-то посильнее фокуса с напёрстками, нужно три, пять, дюжина или сотня ведьм! Только собравшись вместе, объединив силы, касаясь Источника, мы совсем немного, самую капельку приближались к тому, что подвластно тебе. Даже самые могущественные из нас нуждаются в подпитке, тянутся к волшебным токам.
– А я? Что не так со мной?
Матушка обвила меня мозолистыми, привычными к труду, руками:
– Обычная ведьма может прожить без Источника месяц. Может, два. Если не слишком много колдует. Самые старые и сильные из нас – полгода. Что не так с тобой, спрашиваешь? Милая, ты хоть раз в жизни от него питалась? Знаешь, где находится хоть один?
– Сила проснулась совсем недавно, – попыталась невесть за что оправдаться я.
– И, полагаю, бурлит в тебе, как вышедшая из берегов река? Вирке, милая, ты не просто можешь жить без Источника; ты и есть Источник. Равноденствие – две точки года, весеннее и осеннее, отмечающие начало и конец, высшую точку силы и час беззащитности Богини. Вы и есть эти точки. Вы – наши защитники, наше спасение, наше оружие. Наша самая большая ценность и чистейшее порождение магии.
Я нехотя выпуталась из завораживающе приятных объятий:
– Я – не ценность! Не вещь! Меня нельзя запереть в сундуке… или в ковене и превратить в гоблинову свечу, у которой вы будете греться!
Иона мирно скрестила руки, больше не пытаясь дотянуться до меня:
– Свеча? Я бы, скорее, назвала тебя неистовым пламенем, пожаром, способным дотла спалить всё на своём пути. Я не держу тебя, милая. Ты – дар Богини для всех нас, для всего мира. Разве кто-то посмеет стать на пути лесного пожара?
Я медленно подошла к окну и уставилась в темноту, жалея, что не могу нырнуть в неё, как в спасительное незнание. А ночь оказалась совсем не такой беспросветной, как думалось: деревья здоровались друг с другом, скинув усталость дневной жары, играли, перекидывая надкусанный с краю лунный диск, касались одно другого облитыми серебром ветвями; светлячки заспанными звёздами метались, перескакивая с одного порыва ветра на другой; хмель шелестел, шептал, убаюкивал, удивлённый, что мир вокруг оживает, а не прячется при виде наползающего мрака. Ночь звала, манила, умоляла упасть в её объятия. И казалась такой заманчивой!
– И этот пожар, – молодой светлячок с другой стороны окна никак не мог понять, почему животик не горит так же сильно, как у остальных жучков. Он вспыхивал ярко-ярко и тут же снова гас, не умея удержать ровный спокойный свет, метался, ударяясь о тонкую границу, не понимал, нужно ли её вообще преодолевать, но старался, бился и горел, горел, горел, не в силах прекратить ненужную никому пытку. – Этот пожар может спалить кого-то ещё?
– Он может спалить всех, – матушка расплела собственную косу, сверху-вниз провела гребнем по невозможным, льняным, густым прядям. – Каждого врага, – ещё одно движение, уже скорее. – Каждого предателя, – вжих! – Слабака, – вжих! Вжих! – Или струсившего друга. Твоё пламя спалит всех.
– А если я не хочу? – я развернулась, подскочила, требовательно поймала покрытую мелкими морщинками мягкую руку. – Как это контролировать? Как превратить пожар в камин?
Иона накрыла мою ладонь своей:
– Зачем?! Ты великолепна! Ты – сама Сила! Твоя суть, всё твоё нутро хочет слиться с Беленом, стать единым целым, воплощением благословенного союза Бога и Богини! Так не мешай ему!
– Он мой брат! – я почти воочию увидела, как отпихиваю женщину, как она падает, зацепив стол, как, потревоженная, с обиженным звоном бьётся посуда. Нет, сдержалась. Лишь мягко высвободила руки.
– Он не твой брат, малышка. И никогда им не был. Он – часть тебя; твоя сила и твоя судьба.
– К гоблинам судьбу!
– Разве ты сама в это веришь? Разве не чувствуешь ночами его прикосновения? Разве не слышишь рядом дыхание того, кого сама оттолкнула?
– Вы не можете этого знать. Вы… ты. Ты следила за нами? Ты так и не ответила на вопрос: откуда вообще знаешь, кто я?
Она не попыталась оправдаться. Села, как ни в чём не бывало, на скамью, вытряхнула из приготовленной корзины несколько горстей подвявших листьев, разворошила, раскладывая ровнее и критически осматривая: нет ли сухого? Не попался ли потемневший цветок?
– Конечно, следила. И у вас дома, и во дворце, где вы рано или поздно оказались бы. Или ты думаешь, я оставила бы такую ценность, как Равноденствие, без присмотра? Мало ли, что могло случиться.
– Неправда. Отец не позволил бы. Мама…
– Да-да? – заинтересованно приподняла бровь ведьма. – Что твоя мама?
– Мама не согласилась бы. Если бы нам правда суждено было… слиться, – выплюнула я брезгливо, – нас бы не воспитали как родных.
– Или вас просто старались уберечь от тех бед, которые выпали на долю Этны. Как думаешь, кто принёс вас, беззащитных малышей, в Ноктис де Сол? Кто вытащил из бойни, защитил от обезумевших людей? Уж не тот ли, кто следил за каждым вашим шагом, выжидал, пока проснётся Сила, отправлял для надзора хранителей? Уж не тот ли, кто теперь знает намного больше, чем следовало бы не покидающей лес затворнице?
– Ты подкинула нас родителям?
– Подкинула? Я оказала им великую честь! А они совершили столь же великую глупость, не сказав вам правду.
– Но почему?
– Потому что твоя мать не хотела, чтобы вы страдали так же, как страдала она. Вы последние из Равноденствия. Но далеко не первые. А из-за магического восстания погибли слишком многие.
Я села рядом и, подражая ведьме, принялась перетирать листья в ладонях:
– Не понимаю. Наши родители – тоже Равноденствие? Но они не были близнецами…
– Думай, милая, думай.
– Наша мать?
– Умница. Этна согласилась взять вас, потому что была на вашем месте. Кто бы сумел воспитать новую пару лучше? Но я сглупила. Отдала вас не последнему живому Источнику, а сломанной женщине. И она решила сделать всё, чтобы новая война не сломала вас.
Зелёные листья истекали соками, сворачивались, сминались и падали к таким же измятым комочкам. Они уже никогда не вернутся к земле, не умоются росой, не искупаются в розовом рассвете. Их ждал лишь сухой жар очага, темнота холщового мешка, одного из множества привязанных вдоль стен, да обжигающий ужас кипятка. Они не дадут жизнь, не проклюнутся новыми ростками, не накормят спокойной влагой гнили детей. Лишь, измученные, послужат непонятную службу одинокой ведьме, растворив в воде последние силы.
– Она потеряла брата? – из-под пальцев посыпались сморщенные комочки.
– Она потеряла всё. Агро любил её. Больше жизни. И, поверь, не только он. Этна была прекрасна. Многие мужчины творили глупости чтобы обратить на себя её взор. Твой названный отец, добившись её, делал всё, чтобы она снова научилась улыбаться. И она отдавала ему каждую кроху любви, что находила в своём сердце. Но Равноденствие – едино. Вы не умеете оставаться счастливыми по одиночке. Даже если очень стараетесь.
– Это она… Мама не захотела сказать нам правду?
– Да. К счастью, Агро прислушался к советам старой мудрой ведьмы и объяснил всё хотя бы одному из близнецов. Но вторая, к сожалению, всё ещё не желает принимать то, кем является.
Белен. Он знал. Он всё знал. Долгие годы понимал, что никого и никогда не сумеет полюбить, что лишь со мной будет счастлив, и молчал. Гнал меня, отправил как можно дальше, в проклятую Карсе Игнис, лишь бы дать возможность самой принять решение. Не отбирал свободу, а неумело, грубо, невероятно по-мужски пытался её подарить…
Что ж, мне понравился дар. И так просто я с ним не расстанусь.
– Мама была права, – я рукавом сдвинула травяные заготовки в другую сторону стола, к Ионе. – Ни я, ни Белен не обязаны следовать вашим выдуманным правилам. Даже если это всё правда, если вы не сошли разом с ума и не шутите, если мы действительно предназначены друг другу, это не должно быть судьбой. Лишь выбор. Правильный или нет, но наш!
Ведьма сгребла смятые листья и с наслаждением запустила руку в корзину – достать новую горсть, возобновить пытку, начать незавершённое. Она улыбнулась странно и зловеще:
– Что ж, тогда тебе придётся объяснить это ему.
– Нет. Я не вернусь домой.
– Придётся, – настояла ведьма.
Маленькая дверца открылась, цапнув золотой огонёк свечи прохладным вечерним воздухом. Внутрь, сильно наклонив голову, чтобы не стукнуться о низенький потолок, вошёл высокий широкоплечий мужчина с длинными, собранными в аккуратный низкий хвост волосами.
– Придётся, – подтвердил Белен. – Потому что я уже нашёл тебя.
Глава 14. Салочки
Найти её оказалось непросто. Ни ведьмы, ни поисковика было недостаточно. Золотистый, потускневший с самого края камень, как живой, задёргался в оковах перстня на руке Бри, стоило приблизиться к месту, где Вирке весьма доступно и недвусмысленно объяснила, что не хочет больше видеть своего незадачливого братца. Взрыхлённая, как огромным плугом, земля, ошмётки травы и выжженная серая полоса мрачно обозначали начало пути. Камень вёл, направлял, указывал, раз за разом указывая на город, селение, дом, где ей довелось побывать.
Часто помогали языки, злые и не очень, довольные работой заезжей ведьмы или проклинающие хитрое гоблиново отродье.
Хозяин изрядно покосившейся таверны «Два меча» ухмылялся, показывая выбитые зубы, и совершенно неубедительно врал, что про ведьму слыхом не слыхивал и вообще в их краях эдакую пакость сразу поднимают на вилы. Не заставил его изменить показания ни помятый золотой, ни многозначительно опущенная на рукоять захваченного из дома меча ладонь. Последнее вообще заставило ехидно заржать и поднять руки с таким видом, будто сдавался трехлетнему силачу. Но камень упорно настаивал, а заклятию Брианны верилось всё-таки больше.
До Лоанога шли, почти не останавливаясь, не теряя и без того упущенное время, лишь сверяясь с волшебным указателем: не сбились? Правда, тамошний бургомистр, заявив, что он человек слова, и гордо ударив себя в грудь, тоже клялся, что ведьма в их город не заглядывала. Зато довольные горожане не только подтвердили, что заезжала, но ещё и указали направления, куда отбыла. Правда, три разных.
А вот после Лоанога не то Брианна утомилась, не то наспех сляпанная копия артефакта оказалась куда слабее оригинала, но удача закончилась.
– А я говорила, нечего эту поганку слушать! – тут же влезла обиженная, что её не хотели брать с собой Эделина.
– На кой нам служанка? – возмущалась тогда Бри. – Ноги на привале мять?
– Если ты настаиваешь, – протянула Эда ей собственную стопу, за что тут же получила по ней шлепок и попыталась броситься в ответную атаку головой вперёд.
Пришлось растаскивать девчонок в разные стороны за шкирки, как заигравшихся котят.
– Эда, в самом деле, какой нам с тебя прок в пути? – попытался воззвать к голосу разума я.
– Там видно будет, – смущённо проблеяла она, кидая на обидчицу полные презрения взгляды.
– Только задержит! – покивала ведьма.
– Ещё посмотрим, кто кого! Господин, вот честное слово даю, возьмёте – не пожалеете. А не возьмёте – подгажу. Не знаю пока, как, но подгажу.
Во второе почему-то верилось скорее. Но сил что-то доказывать уже не осталось. Я махнул рукой:
– Седлай коня сама.
И вот настал час, когда горничная сумела отомстить. Заклятье не желало работать, путало, водило кругами, будто натыкалось на границу чужой, куда более серьёзной магии. Камень трещал, покрываясь мелкими трещинами, пульсировал, нестерпимо светился и тут же гас, пока не рассыпался блестящей пылью.
Бри привычно огрызнулась:
– Можешь лучше – делай!
Эделина величаво, лишь неуклюжим приземлением подпортив впечатление, спрыгнула с седла, сцепив, размяла пальцы:
– Учись, пока я жива!
Засучила рукава и, прикусив язык от напряжения, ногтем подцепила простенький плетёный браслет, который не снимала с тех пор, как пришла служить ко мне семь лет назад.
– Туда, – уверенно указала она на отпочковавшуюся от тракта сужающуюся просёлочную дорогу.
– Эда? – нежно окликнул я и, дождавшись, пока, гордая проделанной работой, она обернётся, рявкнул: – Какого гоблина? Здесь все знают немного больше, чем я?
Женщины впервые без ненависти понимающе переглянулись и хором радостно заявили:
– А то как же!
– Это же ты? – сощурилась Бри.
– Ну я, – с вызовом фыркнула Эда. И больше им не понадобилось произносить ничего. А я, как водится, остался дураком, ничего не понимающим, озирающимся и не устраивающим допрос с пристрастием лишь потому, что боялся спугнуть снизошедшую милость богов.
Она провела нас через небольшую деревеньку с недоверчивыми жителями, оторвавшимися от пышных огородов лишь для того, чтобы цыкнуть нам в спины и бросить пару нелестных замечаний, уверенно указывала на густые заросли, недавно помятые кем-то крайне торопливым и неаккуратным и, наконец, велела шагать прямиком в глушь дубового леса.
– Это не слишком похоже на Вирке, – задумчиво протянул я, но заткнулся так же быстро, как открыл рот, когда, заслышав знакомый голос, из-за деревьев выглянула слегка одичавшая и сильно присмиревшая Гадина.
Лошадь прижала уши, испуганно отшатнулась, не поверив, что встреченные знакомые люди реальны, а потом бросилась к нам со всех ног.
– Эделина, – как можно спокойнее обратился я, поглаживая Тварь по испачканной в пыльце и паутине морде, – если ты думаешь, что тебе удастся отмолчаться, ты сильно ошибаешься.
– Это он? – вместо привычного хамского комментария выдохнула Бри, трепетно касаясь ближайшего ствола. Служанка кивнула, с неясной тоской заглядывая в лесную темноту. – Вот уж не думала, что когда-то доведётся увидеть его вновь…
– Гх-гх! – обратил я на себя внимание, ослабляя подпруги на утомившемся напуганном животном, истосковавшемся по заботе. – Дамы, вы пытаетесь меня разозлить?
Брианна, прекратив, наконец, обниматься с деревом, повисла у меня на шее:
– Мон шери, как тебе в голову такое пришло?! Мы радуем! Случилось лучшее, что только могло или не могло произойти, дурья твоя башка! Наша обожаемая Вирке нашла матушку Иону! Это же последний ковен!
– То есть, она там?
Я не дождался ответа.
Кочки.
Болото.
Бьющие по щекам ветки.
Хватающий за ноги вьюнок.
Я бежал. Бежал так быстро, как только можно бежать в лесу, нетерпеливо притопывая на месте, пока Эделина соизволит уточнить направление, пока до дрожи медленная Брианна подойдёт сама и одну за другой протащит по кустам лошадей.
Я бежал, цеплял, рвал зелёные путы, а проклятые бабы не спешили, осторожничали, перепроверяли по сто раз…
Да сколько можно?!
Наконец-то! Маленький, словно сам по себе выросший из-под земли домик. Я заколотил в дверь, едва сдерживаясь, чтобы не вынести её плечом.
– От такого нетерпеливого любая бы сбежала, – подбоченившись, недовольно буркнула открывшая невысокая женщина с искрящимися насмешкой глазами.
– Она здесь? – я без труда заглянул за плечо хозяйки дома, как ни пыталась она загородить проход. – Вирке!
Вломился, не удостоившись приглашения, не спрашиваясь, на коленях полуподскочил-полуподъехал к узенькой кровати, припал губами к тёплой руке… Вирке спала крепким магическим сном и не думала открывать глаз.
– Ну давай, ещё поцелуй её, чтобы разбудить, принц на… – ведьма выглянула за дверь, – на чёрной козе.
– Она в порядке? Жива? Больна?
Женщина устало вздохнула, изо всех сил стараясь не засмеяться:
– Девочки, – повысила голос она, – он с самого начала такой? Как тебя не разорвало-то по дороге, несчастный влюблённый? Да жива она, жива. Отсыпается. Устала. Я немного помогла ей уснуть, чтобы не нервничала и не пыталась сбежать те несколько дней, на которые ты отставал. Раз добрался, можно будить. Только сначала…
Иона нахмурилась, нашла взглядом попятившихся ведьму и служанку-с-тайной.
– Матушка Иона!
– Матушка Иона! – просительно сморщили лица мои спутницы.
Но матушка Иона была неумолима. Попыталась выставить меня, но оценив суровый вид и готовность наброситься на каждого, кто рискнёт вырвать из моих рук пальцы любимой, довольно хмыкнула и вышла сама:
– Не пытайся, – напутствовала она будто бы закутанный плащом чугунок на столе. – Без меня всё равно не разбудишь. А теперь вы, – поймала она нашкодивших девчонок.
– Я всё как приказывали! – быстро вставила Эда.
– А мне пришлось соображать по ходу дела. Вы ж не изволили мне тоже браслет вручить! – обиделась Бри. – Всем дали, а мне – шиш!
Не удержавшись и не выпуская ладонь сестры, я развернулся, чтобы видеть в окошко таинственных защитниц: интересно же!
Ведьма надвигалась на них медленно, как неотвратимая грозовая туча, поворачивалась то к одной, то к другой:
– Я не виновата! Не явилась Вирке во дворец! А этого спасать пришлось – угробили бы же!
– Откуда мне знать было, что они переругаются?! Это их, любовные, дела! Я в такое не вмешиваюсь! Ну не двоих привела, ну одного! Ну вторая-то сама добралась! Что теперь, слово не держать? Вы обещали, матушка Иона!
Вот значит как. Все всё предусмотрели, и только я оставался в неведении. А всё мнил себя великим интриганом! Очень интересно, прямо-таки очень. Кажется, с Ионой, или как там её, предстоит серьёзный и долгий разговор.
Вирке во сне сжала мою ладонь.
Долгий и серьёзный. После того, как поблагодарю хитрую ведьму за то, что поймала мою пропажу.
Девчонки, напуганные виноватые девчонки, а не строящие козни женщины. Они оправдывались, извинялись, вот-вот готовились расплакаться, но Иона опередила их – притянула обеих к себе, как бабушка нашкодивших внуков, крепко-крепко обняла и поочерёдно поцеловала в макушки:
– Всё будет хорошо, девочки. Теперь всё будет хорошо. Я вам обещаю.
Наверное, я ждал целую вечность. Вздыхал, пыхтел, нетерпеливо, якобы случайно, тряс Вирке. Не просыпалась. Несколько раз за день заходила Брианна, фыркала, называя меня подкаблучником, но потом неизменно устраивалась рядом и рассказывала, каждый раз уточняя, что даже не думает извиняться.
Говорила о том, как её, голодную и бездомную, нашла одна из немногих сохранивших свободу ведьм, как отчитала за то, что не скрывается и не учится правильно пользоваться даром, отвела обалдевшую от свалившейся на неё новости бродяжку к матушке Ионе.
– Ты думаешь, друг мой, она просто милая заботливая женщина? – Бри подсела ближе, отгораживая от меня сестру. – Вот ещё! Матушка Иона куда старше и куда хитрее, чем кажется. И тебе б благодарить её за то, что приставила нас сторожить тебя и красотку твою ненаглядную, а не злиться. Без нас давно бы кони двинули оба.
Я устало обнял зазнавшуюся подругу, а она доверчиво прильнула, сообразив, что ни за враньё, ни за молчание наказания не последует.
– Не городи ерунды, Бри. Ты понятия не имела, кто я.
– Конечно, не имела! – вскинула лукавые глаза она. – Ну как меня б пытать стали, а? Я ж не ты, я ж сразу, как на духу всё бы выложила! Мне вон даже браслета не дали, чтоб я сюда дорогу не нашла, случись что. Моё дело было добровольно сдаться, пойти на службу к Вальдингу, если возьмут (а что ж не взять, с моими-то талантами?!), и вас ждать. Вы ж дурачьё! Что один, что другая! Ну как Рикмас нашёл бы вас и притащил во дворец? Ну как запытал бы до смерти? А тут – ать! – я. И сразу бы всех спасла.
Я слушал и запоминал нечаянные откровения. Столько лет под надзором, как дорогая хрупкая ваза; как не способная о себе позаботится ценность; как вещь, которую оберегают, прячут, с которой стирают пыль и никому не показывают только потому, что считают слишком важной, не рискуют испортить.
Под таким же надзором, под которым я держал её. Не решался даже сам налюбоваться, лишь бы не повредить.
– Бри, мы давно не дети и вполне в силах сами о себе позаботиться.
Ведьма зажевала край моей рубашки, чтобы не расхохотаться в голос:
– Одному чуть мозги в кашу не сварили, другая лежит, опоённая зельем, и спит который день. Сами, говоришь, способны позаботиться?
И правда. Я улыбнулся:
– Мы идиоты. Но не беззащитные.
– А вот это, – Брианна мигом посерьёзнела, – ты объясняй матушке Ионе. Я с ней спорить не дура. Вон, служанка твоя уже однажды её разозлила, теперь расхлёбывает.
– Брианна, – мягко, но строго окликнули от дверей. – Что я тебе говорила про распускание сплетен?
– Всё-всё! Рот на замке! – ведьма подняла руки и выскочила из дома, как ошпаренная.
Иона требовательно притопнула, намекая на то, что в присутствии женщины не мешало бы и подняться. Я вальяжно поджал под себя одну ногу и остался сидеть:
– Значит, это ты следила за нами?
– Значит, это ты – испуганный мальчишка, выросший в неблагодарного мужчину? – в тон мне ответила она.
– Мне не за что тебя благодарить. Пока вокруг нас с Вирке лишь вьются таинственные доброжелатели, каждому из которых что-то нужно. Вопрос в том, что нужно тебе?
– Всего лишь сохранить вам жизнь, дурачок, – она подошла и по-матерински растрепала мои волосы. – Я очень рада, что вы наконец-то вместе.
– Не заговаривай мне зубы, ведьма.
– Я хочу того же, чего и ты. Чтобы вы с Вирке были счастливы.
– Матушка, стало быть? На это давишь? – я понизил голос, проницательно заглядывая в чрезмерно светящиеся искренностью глаза. Такие честные и бескорыстные, какие не встречаются у действительно правдивого человека. – Пытаешься заменить нам погибших родителей и втереться в доверие?
– Пытаюсь помочь, пустая твоя голова! – она попыталась дать мне подзатыльник, но я увернулся.
– Мы справимся сами. Я и сестра. Вдвоём, – особо подчеркнул я последнее.
Иона сощурилась, кажется, прощупав меня насквозь до самых кишок:
– Что ж, если ты хочешь, чтобы она так и осталась навсегда твоей сестрой и не более…
Ведьма! Старая хитрая тварь! Она слишком хорошо понимает, что я готов отдать половину жизни за один лишь день, когда Вирке признает, что я больше, чем её брат.
– Нет уж. Хватит с меня ваших интриг и тайн. Это наша жизнь и мы справимся сами. Разбуди её и мы уйдём.
– Интересно, куда? Действительно думаешь, что таким, как вы, удастся спрятаться без посторонней помощи? Без присмотра?
Я встал, оказавшись выше женщины на две головы, едва не стукнувшись о потолок и ехидно заметил:
– Пока что обе твои подопечные провалили свои задания, разве нет?
– Пока что вы все живы. Значит, не провалили, – Иона требовательно указала на дверь. – Можешь подождать снаружи. Можешь даже послушать, наверняка узнаешь что-то, чего не рассказывал тебе отец. Я разбужу твою сестру, раз так просишь. И отвечу на те вопросы, которые она задала мне, когда вошла в этот дом. После делай, что хочешь. Можешь связать её и силой увести отсюда. Только что-то мне подсказывает, что она не станет покорно идти на поводу.
– Ты всего лишь попытаешься сбить её с толку. Начнёшь врать и путать.
– Я никогда не вру, мальчик. И тебе не мешало бы брать с меня пример. Пошёл вон. Делай так, как велела матушка, – тихо сказала она, сверкнув очами так, что стало ясно: ослушаюсь – пожалею. Я бы всё равно рискнул, но… Но впервые в жизни Вирке самой стоило принять решение. Это было нужно ей. И ещё больше это было нужно мне. Я опустился к губам спящей, чувствуя, как дыхание связывает нас воедино, как запертая внутри магия бьётся в оковах, кричит, умоляет выпустить её на волю, но так и не прикоснулся к ним.
И вышел за дверь.
– Что, ваше благородие, и тебя выгнала? – съехидничала Брианна, ненадолго отвлекаясь от плетения пышного венка. – На, тебе делала, – нахлобучила она подарок.
Воздух стремительно темнел, наполняясь вечерней прохладой, и я, попеняв на непредусмотрительность подруги, отдал ей свою пенулу. Бри благодарно укуталась, став похожей на встрёпанного птенца под крылом наседки.
– Больше деть некуда? – быстро сообразил я.
– Обижа-а-а-аешь! Это я от большой неразделённой любви, а ты не оценил.
– И верно, не оценил. Вот здесь криво, а тут вообще не держится, – рассмотрел я обновку и небрежно водрузил на пышную каштановую шевелюру. – И вообще тебе больше идёт. Где Эделина?
Ведьма кокетливо поправила венок:
– Девушкам в такие моменты мешать нельзя.
– Голая прыгает через костёр? – предположил я.
– Куда там! С милым своим обнимается. Матушка Иона велела им попрощаться, потому как заклятье скоро действовать перестанет и больше случая не предвидится.
Кажется, служанка-с-тайной хранила куда больше секретов, чем мне думалось.
– Пошли, – заговорщицки потянула Бри, аккуратно отодвигая листья хмеля и давая заглянуть на задний двор.
На дворе обнаружилась Эделина и… козёл. Огромный, рыжий с совершенно по-человечески курчавящейся бородой и мелкими пятнами, напоминающими веснушки, на морде. Служанка, то вытирая проступающие слёзы, обнимала животное, то с силой, чередуя удары руганью, лупила по рогам. Козёл виновато прижимал уши, не пытаясь сбежать, и всё тёрся об ноги. Сумерки далеко разносили крики, делясь подробностями ссоры с ненужными свидетелями:
– Семь лет, ты понимаешь?! Семь гоблиновых лет! – кричала девушка. – Пока ты здесь травку щипал, я там жизнью рисковала! В чужой стране! Среди странных людей, непонятных правил! Ты, кобелина эдакая, семь лет нам обоим испоганил! А всё почему?! А потому что мы головой думать не умеем! А потому что мы другим местом думаем!
– Ме-е-е-е, – мотал рогатой головой козёл, видимо, оправдываясь.
– Бри, это я схожу с ума или вы все посходили? – шёпотом уточнил я, не решаясь прервать сцену.
– Да самой смешно, – ведьма поправила венок, улучшая маскировку, и высунулась из куста сильнее, чтобы не пропустить интересное. Теперь нас, укрытых темнотой и листьями, спорщики не разглядели бы, даже будь они менее увлечены друг другом. – Я же её в человеческом обличье и не помню. А вот она меня не забыла. Потому и невзлюбила. Мстила, что я её за хвост таскала.
– Хвост?!!
– Смотри, – Бри с силой развернула меня, чтобы не отвлекался. – Матушка сказала, заклятье спадёт, как только они встретятся. Сама удивилась, что сработало. Семь лет назад меня учили здесь. И угораздило этой парочке попасть к нам в ковен. Магии в них – никакой. Но ни границы не остановили, ни заклинания не брали. Будто сама Богиня пошутила и щедро отсыпала им удачи. Мы, конечно, перепугались, решили, Рикмас нашёл и сейчас худо всем будет… Ан нет. Самый обычный мужичок и самая обычная коза.
Мужичок и коза? Разве не наоборот? В глазах раздвоилось, расплылось по полумраку, слилось с шушукающимися тенями, а потом снова собралось воедино. Вот только кое-что изменилось: вместо рыжего козла на четвереньках стоял и рассеянно блеял заросший рыжий мужчина, покрытый веснушками, как рыба чешуёй, а там, где только что, раскрасневшаяся и злая, кричала Эделина, замерла, прислушиваясь к забытым ощущениям, маленькая изящная чёрная козочка.
– Чернушка! – зашёлся в хрипе рыжий и облапил животное, прижимая к себе. Коза угрожающе выставила рога, фыркнула, но после передумала и доверчиво прильнула.
Я машинально прикрыл подруге глаза ладонью: нечего девице рассматривать странных голых мужиков! Но она тут же высвободилась.
– Коза! – зашлась Бри. – Нет, точно! Коза!
– Это какая-то шутка?
– Какие шутки, красавец ты мой! Эделина – коза! И мама её была козой, и папа козлом!
Я прокашлялся, вспоминая, сколько лет родители скрывали правду, способную изменить всю нашу с сестрой жизнь:
– Если так рассуждать, то мой папочка тоже был тем ещё козлом…
– Насчёт твоего не знаю, не знакома. А тут точно без вариантов: хвосты, рога, копыта – полный набор!
– Бри, я схожу с ума?
– Тогда уж мы оба! Это чудо рыжее угораздило семь лет назад того… скажем так, соблазнить, нашу уважаемую матушку Иону. Сам понимаешь, она, конечно, не младая дева, но чудо как хороша. Ну этот, как его? Имя ещё такое, ненашенское. Сказал, из-за моря приехал. Радогость, Радосвест… Миролюб? А, неважно. Пока он у нас гостил, успел погостить и, собственно, в спальне нашей ведьмы. А потом, как за всеми мужиками водится, попытался сбежать. Ну она его и…
– Прокляла? – так. Так. Кажется, не стоило слишком вольно обращаться к ведьме. Поуважительнее надо было. Извиниться, что ли?
– Ну типа того. Вообще, как потом созналась, припугнуть хотела. Она ж тоже не шибко наивная, не развешивала уши, когда он клялся, что женится. Но и так оставлять дело не собиралась. Прочитала какую-то абракадабру. Ну, говорит, отныне поменяешься ты местами с женщиной, почувствуешь, каково нам живётся. Но что-то не так пошло, коза эта влезла, гром-молния… А, ладно, вру. Никаких молний, токмо гром. Да и то, по-моему, этот рыжий воздух со страху испортил. В общем, гля, а у нас заместо этой парочки – козёл и девка. Мы и так, и эдак, обратно – ни в какую. Ну матушка и насочиняла, что вернёт им прежние обличья, когда ей службу сослужат. Что дальше случилось, я уж не знаю. Мне тогда велели во дворец идти сдаваться. Ну а Эделину, как она решила по-благородному назваться, к вам отправили. Сюда привести, когда срок настанет. Оно и правильно: ведьма бы только больше внимания привлекла, людям доверия нет. А зверь не обманет, не передумает. Тем более мотивация ого-го какая!
– В общем, все счастливы.
– Это как посмотреть, – задумчиво протянула Брианна, оценивая, насколько сильно впился острый рог чёрной козочки в улепётывающую филейную часть провинившегося ловеласа.
– Неужели Иона настолько сильна? Она действительно способна превратить человека в зверя? – смех смехом, а на это обратить внимание не мешало бы.
– Куда там! Матушка сама не поняла, почему проклятье именно так сработало. Почему сработало вообще. Рассуждала на тему тотемного животного и истинной связи, но так ничего и не придумала. Что-то мне подсказывает, что слишком слаба она была, хоть до Источника от её дома рукой подать.
– А теперь?
– А теперь, выходит, стала намного, намного сильнее. С чего бы? – Бри многозначительно кивнула на домик, где спала Вирке. Моя Вирке. Моя беззащитная, снова доверившаяся не тому, Вирке. Что если Иона не стала сильнее? Что если она использовала чужую магию и просто взялась проверить, на что та способна? – Смекаешь? – торжествующе закончила подруга.
Я смекнул. Как обычно, слишком поздно.
– …Лишь выбор. Правильный или нет, но наш! – послышался из-за дверей голос, от которого внутри всё сжалось и рухнуло вниз, а потом взлетело, окрылённое сумасшедшей надеждой.
Иона ответила спокойно, мягко, но так, что сомнений не оставалось – пора!
– Что ж, тогда тебе придётся объяснить это ему.
– Нет. Я не вернусь домой.
– Придётся, – настояла ведьма.
Я разорвал стремительно густеющие сумерки, нащупал ручку и распахнул дверь резче и требовательнее, чем собирался:
– Придётся, – подтвердил я. – Потому что я уже нашёл тебя.
Глава 15. Насильно мил не будешь
– Не прикасайся ко мне!
– Вирке!
– Не трогай! Убирайся!
– Вирке!
– Не смей даже приближаться ко мне!
– Вирке, гоблин тебя раздери!
Одна тарелка; вторая; третья; чугунок с недоеденной кашей; поленце.
Белен уворачивался, терпеливо приближаясь. Хмурый, серьёзный, упрямый. Неотвратимый. И такой до дрожи в коленях манящий, что хотелось просто закрыть глаза и позволить ему сделать всё, чего он хочет. Не решать, не думать, не бояться. Просто принять.
– Стой на месте! – я запустила в него веретено, угодила в плечо, но, разумеется, не причинила ни малейшего вреда.
– Какого гоблина?! Ты серьёзно считаешь, что я хочу тебя обидеть?!
– Я ничего не считаю! Я просто не хочу тебя видеть!
Иона позволила увести себя какой-то вертлявой девчонке в дурацком венке и, заявив, что нам с братом следует серьёзно поговорить, вышла за дверь. И заперла её! Снаружи! Проклятая стерва!
– Я спалю тебя дотла! – предупредила я, не чувствуя в себе ни силы, ни желания осуществить сказанное. Хотелось скулить от беспомощности, забиться в угол.
Он замер на месте и протянул руку, надеясь, что я обопрусь на неё и спущусь со скамейки, на которую только что запрыгнула, как от огромного паука.
– Я просто хочу поговорить. Вирке, мы столько лет провели вместе! Ты действительно думаешь, что я способен навредить тебе?
– Я не думаю – я знаю. Навредить, наврать, наброситься… Не верю ни одному твоему слову! Отойди назад! Немедленно!
Он утробно глухо зарычал, изо всех сил стараясь не показывать, как сильно ненавидит меня. И он имел на это право. Я оттолкнула его, оскорбила, унизила, бросила, даже не обернувшись. Чуть не убила, в конце концов! Единственное, для чего он мог искать меня, – месть.
Белен запустил пальцы в волосы, растрепав и без того уже не слишком аккуратный хвост, замер, сдавливая ладонями затылок так сильно, что, кажется, я расслышала хруст, прикрыл глаза, сжал губы и медленно шумно проглотил слюну или рвущиеся наружу ругательства.
Когда он вновь открыл глаза, он смотрел на меня так, как смотрел лишь однажды: когда открыл своё сердце, а я в ответ ударила его. Сжигающая боль, обида, злость, жестокость, способная поглотить целиком и заставить творить ужасные вещи, сдерживаемая чем-то незримым, грозящим разорваться после каждой новой ошибки. Его или моей.
Он подошёл, уже не пытаясь увернуться от летящей в него посуды. Разбитая чашка в кровь рассекла губу, но он и не моргнул.
Ближе. Ближе. Ближе. Слишком близко. Так, что не осталось сил терпеть.
Я закричала, вложила в вопль весь страх, всю горечь – ладони запылали невыносимо жарким огнём, терзающим кожу и грозящим уничтожить каждого, кто притронется к нему. Как меч без рукояти, оголённое лезвие, раскалённый прут, обжигающий нас обоих.
– Не надо, – не то умоляя, не то угрожая, прошептала я.
Он сцепил пальцы на моих запястьях, потянул, заставляя спуститься, обжигаясь, мучаясь, но не желая сдаваться.
Его руки краснели, грозя навсегда остаться изуродованными шрамами, сливались в пламени с моими в единое целое, делили жар на двоих… И жар сдавался. Ещё пульсировал охватившей обоих болью, ещё отзывался всполохами умирающего сияния, но шёл на спад, отступал, прятался.
Белен отпустил мою сразу безвольно повисшую руку, требовательно сжал талию, вынудил стать как близко, как я не хотела; не должна была хотеть! Очень медленно, опасаясь, что огонь вспыхнет вновь, отпустил вторую ладонь, прошёлся пальцами вдоль спины, запутался в волосах и так же медленно, но сильно, уверенно, жёстко натянул их, заставил откинуть голову назад, снизу-вверх посмотреть в глаза, вспыхнувшие холодным светом, выдохнул прямо в приоткрывшийся от ужаса рот, заставляя проглотить каждое слово, судорожно вбивая его в глотку:
– Ты никогда не сможешь от меня сбежать. Я всегда буду с тобой. Как бы ни пыталась, как бы не спешила, я всё равно найду тебя. Поймаю, схвачу и запру в гоблиновом подвале, пока не начнёшь, наконец, хоть немного соображать. Я не пытаюсь тебя обидеть! Я хочу защитить тебя!
– И как, получается? – просипела я, распятая меж его ладоней, беззащитная, слабая и презирающая себя за то, как сильно мне нравилось находиться в его дрожащих от напряжённого желания руках. – Пока что ты лишь добился того, что я боюсь оставаться с тобой наедине. Как считаешь, обоснованно?
Убьёт.
Или чего похуже.
Я в ловушке, с бесполезной, не работающей рядом с ним магией, заперта, беспомощна. А он очень-очень зол.
Белен отпустил меня и отступил назад:
– Прости. Прости, я слишком устал и слишком разозлился. Не хотел напугать тебя. Просто… – брат криво усмехнулся, как делал всегда, когда проигрывал какую-то глупую, но казавшуюся в детстве безумно важной игру. – Просто надеялся на слегка иной приём.
Я перевела дух. Нет, он не превратился в мстительного отвергнутого мужчину. Белен всё ещё… Белен. Упрямый, уверенный, что всё знает лучше других, одинокий.
– У Ионы есть отвар из кипрея. Говорят, восстанавливает силы. Будешь? – я примирительно села за стол, понадеявшись, что этого приветствия хватит, чтобы забыть произошедшее только что.
Брат не стал садиться напротив, устроился рядом, невзначай коснувшись ногой моего бедра. Я напряглась, но не отстранилась, чтобы не вызвать новую вспышку гнева. Надолго ли он успокоился?
Белен опустил голову прямо на стол лицом ко мне:
– Ну, если ещё остались не разбитые чашки…
Я с трудом поборола желание вылить содержимое котелка ему за шиворот. А потом с не меньшим трудом искала хоть какую-то уцелевшую посуду.
– Когда ты ел в последний раз?
Всё такой же широкоплечий, с той же гордой выправкой и взглядом, всегда немного унижающим собеседника. Этот взгляд доводил до исступления знатных гостей отца и заставлял сходить с ума их привыкших ко всеобщему обожанию дочерей, вынуждал служанок сладострастно вздыхать, глядя вслед молодому лорду.
Когда я впервые застукала его с девкой, захотела убить обоих. Нет, то была не случайная мысль, не огорчение отошедшей на второй план сестры. Когда я услышала её похотливое щебетание, вздохи, которые нипочём не примешь за шаловливый флирт, я не прошла мимо. Не убежала, смущённая, не списала всё на шутку разыгравшегося воображения. Нам стукнуло по пятнадцать. Мы оба прекрасно знали, почему девушка может стонать и умолять быть с ней грубее.
Я шла по коридору, по которому в последний раз проходила об руку с матерью. Впервые за месяц после их смерти вышла из покоев, впервые захотела поговорить с кем-то. С кем? Конечно, с братом. Как он был мне нужен в тот миг! Как хотелось прильнуть к крепчающей с каждым днём груди, спрятать слёзы и услышать, в очередной раз услышать фразу, что ненавижу теперь всем сердцем: «Я всегда буду с тобой, Вирке».
А услышала совсем другое. Леди ушла бы, опустив взгляд, и никогда бы не вспоминала увиденное. А я заглянула в щель. Её раскрасневшиеся загорелые щёки, искусанные пухлые губы, задранное до самой талии платье и грязные руки, вцепившиеся в его плечи. В плечи моего Белена. Она откидывала голову и стонала. Он молчал исступлённо, зло двигаясь, наказывая её или себя. А я сжимала кулаки и хотела убить или умереть.
Я действительно стащила на кухне нож. И призвала камеристку, считавшуюся моей единственной подругой в комнату, чтобы уже не выпустить наружу. Но так и не достала из-под подушки припрятанный металл. Не смогла, не сумела заставить себя. А вдруг он её любил? Разве имелось у меня право лишать брата счастья, даже если оно истязающей жаром змеёй сворачивается в собственном сердце?
Я выгнала её, обвинив в краже. Никто и разбираться не стал, чтобы не расстраивать новоявленную сиротку. На место горничной вскоре пришла Эделина, не меньше прежней служанки посматривающая на Белена, как и все женщины, находящиеся вокруг. Но Эделина оказалась вернее. Или предусмотрительнее. Иной раз мне вообще казалось, что на деревенских козлов она глядит с большим уважением, чем на моего брата, что, надо признать, неописуемо радовало.
Он всё тот же. Сильный, упрямый, гордый. И я не верила ни единому его слову. Но всё равно тянулась размять напряжённые плечи, осмотреть и вылечить израненные магическим огнём ладони. Если бы могла.
– Я спрашиваю, когда ты в последний раз ел? – как можно грубее поинтересовалась я. – Отощал так, словно тебя голодом морили.
– Скорее кормили на убой, – отшутился Белен. – Но не откажусь. Подожди-подожди! – одёрнул он меня, стоило направиться к кладовой. – Ты же не сама возьмёшься готовить? Не то что бы я брезговал, но отравиться тоже не очень бы хотелось!
– Ничего не могу обещать, – отрезала я, мстительно сдёргивая со стены пучок бурачника.
***
Иона неспешно бесшумно прихлёбывала напиток, в который тайком плеснула браги, думая, что никто не заметит, и любовалась нами со столь многозначительной улыбкой, что становилось неловко.
Белен молча уплетал выставленное вместо вывернутой на пол каши угощение, не решаясь смотреть вокруг: слишком много не сказанных слов роилось в головах трёх сидящих рядом женщин.
Вертлявая девчонка, пришедшая, видимо, с ним, с радостью воспользовалась предложенной возможностью и уселась на скамье между мной и братом, поэтому теперь попеременно поворачивалась то к одному, то к другому, набирая воздуха в грудь, но не решаясь первой заговорить.
– Значит, возлюбленные снова вместе, – хитро подмигнув мужчине, отметила матушка.
– Мы не возлюбленные.
– Мы не вместе! – одновременно с горьким замечанием брата вскинулась я.
Девушка, назвавшаяся Брианной, приподняла брови и поделилась скепсисом с собственной давно опустевшей тарелкой:
– Ну просто идеальная пара!
– Они освоятся, одумаются, – радостно запунцовела аккуратным носиком Иона, – Равноденствие всегда оказываются вместе. Это нерушимо, как восход солнца!
– Только голубки курлыкать не желают, – Брианна заглянула в кружку Белена, сделала вывод, что одному ему многовато и присвоила остаток напитка, не забыв уточнить уже после: – Я допью?
– Меня не волнует, что вы там о нас думаете, – брат отобрал опустевший сосуд и поднялся, чтобы заново наполнить его из томящегося в очаге котелка. – Я здесь, чтобы защитить Вирке. Лучше всего – увезти из страны.
– Ага, потому как вы оба теперь вне закона, – вставила девчушка.
– Да, и поэтому тоже. ставаться в Витании мы больше не можем. Извини, Вирке. Я вижу, как сильно ты надеялась избавиться от меня, но придётся потерпеть ещё немного. Как только мы окажемся в безопасности, – он запнулся и закончил, отвернувшись, непонятно зачем подбрасывая дрова в затихающий огонь, – я больше не стану тебе досаждать.
– Вы никогда не окажетесь в безопасности, детки, – мигом растеряв благодушие, отрезала Иона. Достала из-под стола оплетёную бутыль, уже не таясь плеснула себе кружку почти до краёв и залпом ополовинила. – Пока жив Вальдинг, пока его советник не оставил свои сумасшедшие эксперименты, ни одна ведьма не сможет спать спокойно! Они найдут вас, понимаете? Найдут каждую! Выследят по одной, притащат во дворец и выкачают магию, как из пересыхающего колодца, или нападут отрядом, когда мы соберёмся вместе, уничтожат Источник, перебьют всех, кто сопротивляется… Вы думаете, так не бывает? Думаете, я не видела этого?
Сейчас бы почувствовать, что брат рядом. Как в детстве поверить, что он защитит, ведь он сильный и смелый, обязательно придумает, что делать. Но нельзя. Нужно отстаивать свою жизнь, свой выбор. И мне не нравилось, что мне дали всего два варианта.
Белен не решился сжать мои плечи, но вырос позади незримой опорой, и дышать стало легче.
– Я сочувствую вам. Правда. Я видел Круг, видел, как тяжело тем женщинам, но мы не в силах…
Иона перебила:
– Как раз вы в силах! Только вы! Ты и твоя сестра! Думаешь, мы просто так ждали столько времени, не наносили ответный удар?
Я выпрямилась, собираясь уйти. Нет, это не мой спор, не моя борьба. Не стану выбирать между одним и вторым злом, найду третье – своё.
– Я думаю, – подчеркнула я особо, – что вы просто трусихи. Вы – ведьмы, гоблин вас раздери! Ты, вот эта малявка, Круг, в который вы все так упрямо верите. Хорошо, пусть. Пусть Круг существует, пусть в нём действительно живётся несладко. Так хватит терпеть! Вам подвластна Сила самой природы! Вы и есть эта Сила! Я знаю, потому что тоже её чувствую. И горстка солдат… Да хоть целая армия! Они ничто против вас! Как, ну как они могут победить?! Мы не нужны вам. Вам нужен хороший пинок, только и всего!
Иона подалась вперёд и ухватила меня за рукав, не дав гордо развернуться и уйти, опрокинула чашку с кроваво-красным пахучим напитком, но даже не заметила.
– Девчонка! – сжала она пальцы, натягивая ткань. – Ты действительно считаешь, что мы ничего не стоим? Что не умеем думать и не пытались победить своими силами?
– Матушка… – просительно протянула Брианна.
– Молчи, малышка. Тут кое-кого излишне самоуверенного пора щёлкнуть по носу. Послушай, Вирке, ты сильна. Необычайно, невероятно, невозможно сильна, – я зарделась, приготовившись услышать, что я последняя надежда на спасение, – но ты круглая дура, – подытожила Иона. – Ты молода, наивна и неопытна. Не видела войны и понятия не имеешь, как работают твои силы или силы любой из нас. По одной мы ничего не можем сделать с отрядами Вальдинка. Вот, например, Бри. Малышка хитра и разумна, но она слабее котёнка против обычного мужчины! Она лишь видит оттенки чувств, слышит слабые отголоски желаний. Полезный навык, не спорю. Но напади на неё наёмник, что она сделает? Десяток таких, как она, сумели бы защититься. Возможно.
Белен осторожно оттеснил Бри в сторону и сел на её место, успокаивающе коснувшись моего бедра, намекая, что не мешало бы послушать, пока говорят, а там уже думать. Он всегда это умел, а вот мне наука терпения не давалась. Я осталась стоять.
– В замке не меньше дюжины ведьм, – он притянул к себе припрятанную хозяйкой дома бутылку и плеснул немного попробовать с таким видом, словно дегустирует вино у нового купца. – Их даже не всегда держат отдельно друг от друга. Они вполне могли объединиться и сравнять дворец с землёй.
Вино оказалось вкусным; Белен попытался наполнить кружку до краёв, но матушка ревниво отняла бутыль и снова передвинула поближе к себе, зло шикнув, когда зацепила растёкшееся по столу пятно.
– Объясни им, Брианна, – бросила она, отвлекаясь, чтобы найти полотенце.
Небелёная ткань мгновенно пропиталась алым, как повязка тяжело раненного. А юная ведьмочка, не отрывая глаз от уменьшающейся лужицы, нехотя подхватила:
– Они слабы. Обессилены, измучены. Вдали от Ковенов едва способны соображать. Каждую из них… Из нас… Готовили какое-то время. В одиночной камере. А потом Рикмас… Словом, единственное хранилище магии в замке у него. Он контролирует Силу, которую разрешается использовать ведьмам. Подкармливает нас, чтобы совсем не подохли, выдавая по крохе. Эти женщины пусты и напуганы. Им нужен…
– Им нужен источник? – с ужасом поняла я.
– И вы хотите, чтобы этим источником стала Вирке? – Белен, забыв, что собирался вести себя прилично, подхватился и требовательно сжал моё плечо. – Нет. Даже не думайте. Ноги её в Круге не будет!
Я редко соглашалась с братом. Так редко, что он, наверное, и сам удивился. Но, видимо, настал тот знаменательный день:
– Нет! Я вам не колодец! Хотели сунуть меня в пекло и посмотреть, выживу ли? Я не герой! Никогда им не была и становиться не собираюсь!
– Ой, больно ты одна там нужна! – надулась Бри, воспользовавшаяся моментом и наворачивающая остатки ужина из тарелки Белена. – Вы нужны вдвоём. Только так. Я поэтому и оказалась во дворце. Получается, не зря, раз уж вы, два дурня, не сумели поладить и разделились.
– Брианна, мы обойдёмся без твоих замечаний, – одёрнула ведьмочку матушка Иона.
– А что, неправду сказала? Два дурня и есть. Одна колдует почём зря, как специально внимание привлекает, другой в жертву играет, пытайте меня, мол, лишь бы сестричку не трогали!
Я рухнула на скамью рядом с братом:
– Пытайте? Тебя пытали?
– Это сильно сказано, – отвернулся он. – Всё прошло довольно вежливо.
– Его чуть не убили! – влезла неугомонная девчонка. – Если бы не сила Равноденствия, в голове бы остался кисель сплошной. А ты тут вольную птицу из себя строила, да? А хоть о ком-то ещё подумать не хотела? Вот например о тех ведьмах, которые каждый день, каждое мгновение мучаются в Круге! Единственная надежда которых – ты! И вот смотрю я на тебя и думаю, а ради того ли наш благородный Белен собирался голову положить? Мне что-то думается, что ты не заслужила ни капли той любви, что повезло получить!
Девчушка замолчала, сообразив, что кричит, что есть мочи, с нажимом вытерла сухие глаза и выскочила из домика, нырнула в темноту, напоследок хлопнув дверью, как только что собиралась я, тем самым лишив меня возможности эффектно удалиться.
Иона проводила её неодобрительным взглядом:
– Брианна слишком чувствительна. Но таланта у неё не отнимешь. И она сказала правду: вы вдвоём – единственное, что может спасти всех нас. Рикмас притащил ведьм во дворец, выкачал из них магию и посчитал, что получил самое чудесное оружие на свете. Вот только он посадил в клетку дикого зверя. Как только замок отопрут, зверь разорвёт его на клочки. И вы – наш ключ. Вам всего лишь нужно пробраться в Круг и позволить Силе пройти сквозь вас. Ваша связь…
– Да нет никакой связи!
– Что?
Я повторила, чувствуя себя ребёнком, получившим чужую похвалу, зажмурилась, как перед ударом, на мгновение пожелав, чтобы Белен взял меня за руку, но тут же одёрнув себя:
– Нет никакой связи! И никогда не было. Рядом с ним я… бессильна. Не могу, не способна колдовать. Магия рядом с братом не работает.
Матушка рассмеялась, но почти сразу замолчала, нахмурилась и тут же просветлела лицом:
– Ты шутишь, верно? Всё хорошо, милая. Бояться – это нормально. Мы все поддержим тебя, ни за что не отправим одну…
– Да нет же!
– Её магия не действует на меня, – впервые осознанно произнёс брат. Не верил, что такое возможно? Не хотел верить до последнего? – Я читал не так много о Равноденствии, но кое-что успел понять. Между нами нет связи, поэтому Сила не может проявиться. Мы ничем не сможем тебе помочь, ведьма. Можем лишь уберечь собственные жизни.
О, как я не хотела произносить это вслух! Как не хотела притворяться героем, как надеялась услышать категорическое «нет» в ответ!
– Или я могу пойти одна, – они посмотрели на меня разом. Один – с ужасом. Вторая – оценивающе. Потяну?
– Нет! – решительно заявил брат.
– Нет, – нехотя признала матушка. – Ты не сумеешь. Ты сильнее любой ведьмы, но нет.
– Когда он далеко, – я постаралась не заметить, как дёрнулся Белен после этой фразы, – я сильнее. Намного, намного сильнее! Вы даже не представляете насколько!
– Недостаточно, – покачала головой ведьма. – Всё, на что ты способна – лишь слабый отголосок магии Равноденствия. Без своей Пары ты всего лишь способная ведьма, но не Источник. Ты будешь бесполезна во дворце одна.
– Значит, не судьба, – воспрял мужчина. – Спасибо за гостеприимство, утром мы, скрепя сердце, покинем ваш хлебосольный дом.
– Кажется, вам пора поговорить с матерью.
Я не глядя нащупала так и не опустошённую кружку брата и осушила, не почувствовав вкуса.
– Что ты сказала?
– Вам пора поговорить с матерью, – раздельно повторила Иона. – С вашей настоящей матерью.
– Наша мать умерла. Кто произвёл нас на свет, а потом бросил, нас не интересует, – ответил за двоих Белен.
Но меня беспокоило другое:
– Так ты врала? Мы не последние из Равноденствия? Есть ещё кто-то? Родители? Мать?
– Хах! – усмехнулась ведьма, вложив с звук всю холодную безысходность, что оказалась ей доступна. – Если бы всё так просто! Если бы у пар Равноденствия рождались дети, как считаешь, остались бы ковены без защиты? Да у каждого имелся бы свой личный неубиваемый Источник, не жалкое подобие, которым мы поклонялись, а настоящий чистейший поток! Мы бы разводили вас, как кроликов, наслаждаясь бесконечным волшебством! Милая, не смотри на меня волком! Я никогда не вру! Если бы у Пар рождались дети, я сама бы первой бросилась вас плодить!
– Тогда почему мы не живём до сих пор в загонах?
– Да потому что никто понятия не имеет, когда и где родится Равноденствие! У вас не бывает детей. По крайней мере, не друг от друга. Равноденствие может созреть, как плод, лишь в Источнике. Вы – порождение магии, и только магию вы можете породить. Она – ваше единственное дитя. Лишь ты способна её выносить и лишь Белен может дать ей жизнь.
– То есть… – нет, я не люблю детей. Наверное. Думаю, что не люблю. Но рука сама потянулась к животу, который уже никогда не округлится, взращивая в себе новую жизнь. Впервые магия из дара превратилась в обузу. Нет, в проклятье. – То есть, я никогда…
Иона проследила за моей рукой и поспешила успокоить:
– Нет, милая, не волнуйся! У тебя могут быть дети! У вас обоих. Просто не друг от друга. Как вы думаете, откуда берутся ведьмы? Мы все – потомки Равноденствия. Те, в ком крови Источника больше, сильнее. Те же, у кого в роду они мелькнули давным-давно, способны лишь к ярмарочным фокусам вроде управления животными, но на деле остаются совершенно беззащитны. В этом ваше проклятье. Вы рождены самой Богиней, но Богиня не поделилась даром рождения с вами.
И без того всегда бледный брат стал похож на мертвеца. Словно вырвали хребет, отобрали нечто, заставлявшее держаться несмотря ни на что, словно не оставили ни крохи надежды. Он выдавил хриплое:
– Что ты несёшь?
Я, не поворачиваясь, протянула ладонь, чтобы закрыть ему рот. Нащупала нос и левый глаз, наконец, ледяные губы. Белен тут же замолчал, не решаясь стряхнуть ладонь.
– Ты говоришь, что Равноденствие – дети самой Богини.
– Именно так я и говорю, – подтвердила ведьма.
– Под нашей настоящей матерью ты имеешь в виду…
– Я имею в виду Богиню, девочка. Мать всего сущего, источник Силы и Магии, создательницу, ту, что благословила ведьмовской род во веки веков. Вам ведь обоим интересно, откуда вы на самом деле взялись, верно? Ну так вы родились прямо в этом лесу, в местном Источнике. Ну, кто хочет прогуляться к колыбельке?
Глава 16. Мне не больно
Ночь оказалась невероятно, невыносимо душной. Немыслимо было и пытаться всей толпой поместиться в крохотном домике, а до части леса, где, как уверяла Иона, сохранилось несколько хижин со времён ковенов, дойти бы уже не успели. И, хоть и улеглись вповалку на свежем воздухе, знакомы ли, нет ли, но всё равно ночь душила, мучила, парила и смрадно пыхтела в лицо.
Хотя возможно мучилась лишь я. Странный рыжий мужичок, так и не рискнувший ни с кем заговорить, представленный Ионой как просто помощник, маленькая чёрная коза, не отходившая от него ни на шаг (с вечера они хвостом вились вокруг матушки, невесть на что уговаривая) свернулись рядышком, спрятав носы и проигнорировав предложенное одеяло; Брианна, нет-нет, а проверяющая, на месте ли Белен, не сбежал ли, не обидел ли его кто, дёргалась сквозь кошмар, словно тянула на себе непосильную ношу. Сама лесная жрица потушила свечу, едва закончилась напряжённая беседа и, видимо, тоже отдыхала.
А я мучилась, ворочалась и никак не могла успокоиться. Тянуло бежать непонятно куда, что-то делать, спасать или спасаться, умчаться как можно дальше от этих странных, незнакомых, пугающих людей и их планов на меня.
Я поднялась и, осторожно обойдя кулёк одеяла, вероятно, спрятавший в недрах брата, двинулась к поляне. Там не перечёркивали верёвками небо витки хмеля, не смотрел укоризненным глазом-окошком дом старой ведьмы, которую я собиралась оставить без помощи, не лежали под боком люди, которым я ничего не обещала, но всё равно намеревалась предать.
Куль тряпок оказался лишь видимостью: Белен не спал. Облюбовал то же местечко, полулежал у самого края поляны, опёршись о гладкий дубовый ствол, и не отводил глаз от изрубленного лунного диска. Серебристый свет отражался в его зрачках, плескался, лил через край, укрывал холодным светом, будто хотел утешить, но не находил в себе достаточно тепла.
– Скажешь, что это твоя поляна, и прогонишь? – не поворачиваясь, поинтересовался брат.
Я присела с другого края, поджав ноги. Почему-то казалось невероятно важным не коснуться серебряного светлого пятна, падающего на землю.
– Здесь достаточно места.
– Ты следила за мной?
Я возмущённо отпрянула:
– Думала, вы все спите давно! Вот ещё…
– Ну да, оправдывайся теперь, – усмехнулся мужчина, не отводя сосредоточенного взгляда от волшебного светила. – Не спится что-то. И тебе, видимо?
Я не ответила. И так ясно, что не джигу пришла танцевать. Но Белен и не ждал.
– Мне не нравится это, – честно сказал он. – Не нравится Иона, этот лес и Источник, к которому нам нужно идти.
– Не ходи, – легко согласилась я. Мне, может, тоже твоя Брианна не нравится. Я же не лезу.
Брат с трудом оторвался от луны и перевёл полный серебристого света взгляд на меня:
– А почему?
– Что?
– Почему тебе не нравится Брианна?
Этот свет завораживал, тянул, обещал избавить от духоты и умыть свежей прохладой. Я приложила немалые усилия, чтобы отвлечься, уставилась на муравейник, рядом с которым угораздило присесть, из вредности колупнула, с досадой и виной наблюдая, как едва уснувшие труженики срываются с крохотного песочного склона, кажущегося им невероятно огромным, и скользят, падают. Вниз, вниз, вниз… Теряют то единственное, за что могли уцепиться, что считали незыблемым и самым крепким на свете.
– Просто ей не нравлюсь я.
Белен засмеялся. Беззаботно и легко, как мог только в детстве. Как мог только он:
– Это потому что она не считает тебя спасительницей всех ведьм и не преклоняется перед магией всесильного Равноденствия? Бри достаточно… своевольная девушка. И не любит правил, установленных кем-то другим.
– И конкуренции, видимо, тоже не любит, – мрачно исподлобья зыркнула я.
– Прости?
– Нет, ничего. Ночь сегодня душная.
– А по-моему, чудесная, – Белен встал, потянувшись до хруста костей, подставляя лицо прохладному бледному свету, зажмурился, как кот, ожидающий ласки. – Ты помнишь, как нас в детстве учили танцам?
Я помнила. Каждое мгновение, каждый шаг, лежащую на поясе и нелепо соскальзывающую, как я полагала, случайно, руку, напряжённо нахмуренный лоб и озабоченно считающего Белена: раз-два, поворот; три-четыре, нырок…
Помнила собственные алеющие смущением щёки и тонкие пальцы, так правильно, так спокойно лежащие в его ладони.
– Нет, – соврала я, сглотнув слюну.
– Неправда, – Белен пересёк лунный круг и склонился, предлагая опереться на локоть. – Это было не так давно, чтобы ты не вспомнила ни одного. Подаришь мне танец?
Я не хотела. Почти точно не хотела. Это всё проклятая луна, обжигающий прохладой свет и его глаза: обездвиживающие, искрящиеся серебром, обволакивающие какой-то непонятной, чужой, незнакомой, но такой нужной магией.
– Нет, – отказала я, когда моя ладонь уже легла в его, испещрённую шрамами и ожогами, которые я так хотела, но не могла вылечить.
Он дёрнул и поймал меня в объятия:
– Поздно, – прошептал, роняя на сгиб локтя и подставляя чарующему серебру.
Ноги скользили, взлетали, парили, жили своей, неподвластной мне жизнью, приминали расплакавшуюся росой траву. Глаза, губы, сплетающиеся пальцы: огонь и лёд, что жить не могут друг без друга, но не способны слиться, соединиться в единое целое, не причинив друг другу боли, не уничтожив, не погасив или растопив, не лишив всего живого, что есть внутри хотя бы одного из нас. Проклятая луна побеждала, холодным светом обнимая плечи, перебирая волосы, забираясь под одежду и в самую душу; жар гас, уступая первенство.
Шаг – поворот.
Шаг, шаг – рывок.
Уходил, смирялся, отдавался во власть успокаивающей прохлады, где не жжёт изнутри, не палит, не мучает то, что не способно ни вырваться, ни смириться с тюрьмой упрямого тела.
Сдаться. Отдаться. Не думать и поверить. Хотя бы раз…
Я с трудом вытолкнула из пересохшего горла:
– Прекрати…
– Что прекратить? – он почти позволил мне упасть, но вновь подхватил, оказавшись непозволительно близко.
– Я не хочу… Не хочу танцевать. Отпусти.
Он остановился, но и не подумал разжать ладонь. Почти с детской обидой нахмурился:
– Почему? Это же всего лишь танец.
– Ты знаешь, что нет.
– Я не сделаю тебе больно. Знаю, что напугал вечером. Нет мне прощения, – саркастично склонил голову брат, – но и ты меня чуть не убила, так что, считай, квиты.
Я попыталась вырваться. Белен обнимал осторожно, как хрупкую вазу, но так крепко, что освободиться, не сломав себе или ему хоть что-то, казалось невозможным.
– Это не смешно.
– Согласен. Конь тогда взбрыкнул и от страха меня скинул. Больно было.
Я сжала его ладонь в ответ и без страха, полными огня глазами заглянула в его – спокойные, как поверхность зимнего пруда:
– Белен, я бы хотела, правда, очень хотела бы снова любить тебя так же сильно, как в детстве. Но это было слишком давно. Слишком много ошибок, наших и чужих, сделано, слишком многое изменилось.
Ледяной ветер обдал ноги, сковывая, лишая возможности двинуться:
– И что же? Что изменилось, Вирке? Я стал другим человеком? Вдруг оказалось что, то, что мы испытываем – не странно, не неправильно. Что это – наша судьба, что мы предназначены друг другу. Почему мы не можем просто быть счастливы? Что нам мешает теперь?!
Он боялся меня отпустить. Действительно боялся. Наверное, думал, что, если будет держать достаточно крепко, я больше не убегу, не брошу его. Наверное, когда-то я тоже так думала.
– Ты стал другим человеком. И я тоже. Ты был замечательным братом когда-то, а я – не лучшей сестрой. Но этого хватало. А теперь… Я даже не знаю, кто мы теперь. И не хочу знать. Мне нравится та женщина, которой я становлюсь вдали от тебя. И я не собираюсь переставать ею быть.
Он зарылся лицом в мои волосы и глубоко зло задышал. Я уже не сопротивлялась: он сильнее. Что я сделаю? Могла лишь хлестать его словами, отталкивать честностью, уничтожать правдой.
– Мне всё равно. Вирке, мне плевать, останешься ли ты маленькой беззащитной девочкой или станешь женщиной, которая не нуждается в помощи. Я просто хочу быть рядом. Меня создали именно для этого. Мы оба всегда знали, чувствовали, что предназначены. Так зачем сопротивляться?
– Зачем?! Нашу судьбу решили за нас! Отобрали право выбора, указали единственный верный путь и приписали пару подвигов, которые нужно совершить в дороге. Тебе так не нравится Иона, жаждущая отправить нас спасать ведьм, потому что мы «должны», но ты безропотно принял то, что мы «должны» быть вместе?! Наша мать не зря скрыла правду. И, как бы я не злилась, как бы не сопротивлялась, но должна признать, что ты тоже поступил правильно, когда смолчал и отправил меня как можно дальше. Теперь я хотя бы умею сама принимать решения. А ты?
– А я не собираюсь никого слушать. Даже тебя. То, что я к тебе испытываю, – прекрасно. Это – настоящее. И я не стану отказываться от великого дара только потому, что он достался мне свыше, а не был взращён иным способом. Откуда ты знаешь, что каждая любовь на земле – это не воля богов? Чем тебя не устраивает именно наша? Отправить тебя в Карсе Игнис стало самым тяжёлым решением за мою жизнь. Я сходил с ума, Вирке. С того самого мгновения, как узнал правду, я годами сходил с ума по тебе, но не мог признаться! Если бы после смерти родителей, мы остались вдвоём… я бы не смог. Правда, не смог бы. Я был страстно влюблённым подростком, осознающим своё полное право на тебя. Мучился, изо всех сил пытался думать о ком-то другом, но так и не научился. Отослать тебя было правильно, но, поверь, каждое мгновение я жалел об этом.
Я провела пальцами по его ледяной бледной щеке не то обжигая, не то даря тепло, оставляя золотящуюся дорожку от виска до подбородка, больше чувствуя, чем видя, связь, что не пожелала рваться в разлуке.
– А я – нет. Тогда я злилась и обижалась, но сейчас понимаю. И прощаю тебя. А ты должен простить меня за то, что не пожелала остаться рядом. Эта связь сильнее, чем я хочу признавать. Я не могу разорвать её, как бы сильно этого не желала. Но если то, что ты говоришь, – правда, если ты действительно хочешь дать мне выбор, ты завтра пойдёшь со мной к Источнику, туда, где Богиня создала эту гоблинову нить, и поможешь выяснить, как от неё избавиться. Наши родители пытались дать нам выбор, ты когда-то тоже нашёл в себе на это силы, так дай же мне наконец принять его. Дай мне повзрослеть, Белен.
Стальной охват ослаб. Посади он меня хоть в подвал, это ничего бы не изменило. Солнечный луч не поймать, не удержать в комнате, если наступил закат. Он обхватил мои ладони своими, такими большими и освежающе холодными, что рухнуть в эти объятия, умыться его лаской на какой-то миг показалось самым важным на свете, а дальше будь что будет; прижал их к обветренным, чуть шершавым, губам:
– Я люблю тебя, Вирке. Это – моя судьба. И если тебе удастся разорвать связь, это ничего не изменит. Не магия ведёт меня, не она заставляла снова и снова видеть тебя во сне, не она требовала, чтобы я поцеловал тебя и уж точно не она заставляет меня дать тебе уйти. Если тебе это нужно, я отправлюсь к Источнику. Но ты должна пообещать, что, разорвав связь, уедешь из страны и никогда не приблизишься к дому Троннингов. Я люблю тебя и очень надеюсь, что когда-нибудь ты сумеешь понять, как сильно.
Я понимала. Он и не представлял, как хорошо я понимала. Но хоть один из нас обязан был сохранить рассудок, чтобы не сошли с ума оба.
– Это никогда не было судьбой, Белен. Только выбор. И свой я уже сделала.
***
– Милая, ты осознаёшь, куда собираешься?
– Более чем.
– В этом?!
Я, всеми силами демонстрируя своё пренебрежение, поплевала на ладони и с наслаждением огладила ими мятую дорожную рубашку:
– Так лучше?
– Благородная леди, воспитанная в лучших традициях знатных домов, – с умилением протянул Белен, оторвавшись от нарисованной жрицей карты и добавил уже для неё: – Что-то подозрительно выглядят твои указатели. И ещё подозрительнее, что ты сама с нами не идёшь, Иона.
Матушка ответила презрительным покачиванием бёдер, выглядывающих из бездонного сундука:
– Это Источник, дорогой лорд. Если он захочет поговорить с вами, то никого другого к себе попросту не подпустит. А карта нужна лишь для общего направления. Дорога всё равно каждый раз меняется. Ты пойдёшь в этом, – встряхнула она расшитое трискелями, воздушное, прекрасное и совершенно не подходящее для походов платье.
Брианна скрестила руки на груди и издала неприличный звук.
– Да, дорогая, – подтвердила ведьма, – тебя капище забракует в первую очередь. Ничего, посидишь пару дней здесь, поможешь мне разобраться с нашими маленькими помощниками. А то, право слово, сначала рвались отсюда вон, а теперь уходить отказываются и требуют вернуть всё назад. Девочка хорошая, не спорю, а вот козёл – он козёл и есть.
– В дороге расскажу. Обхохочешься, – без тени улыбки пояснил Белен, заметив мой растерянный вид. – Что значит «захочет»? Источник мыслит?
– Более чем. Вам предстоит познакомиться с этой Силой очень близко. Что бы я не сказала, всё равно ошибусь. Это можно лишь испытать, – Иона вырвала тряпицу с намеченной углём дорогой и, проигнорировав негодующий вопль, отправила её в огонь. – Она вам больше не понадобится. И так поймёте, куда двигаться. Если Богиня позволит, конечно.
Брианна принялась нервно отрывать листочки от букета цветов, брошенного и забытого на скамье – утреннего дара «помощника», умевшего быть необычайно обходительным, когда ему что-то нужно.
– Я бы за Богиню не волновалась. А вот эти двое поубивать друг друга вполне могут. Матушка Иона, разве вас устроит, если вернётся только один? Я бы на вашем месте отправила кого присмотреть. Кого-нибудь умного, талантливого и умеющего быстро среагировать, случись что. Жаль, нет у вас такого человека… А нет, погодите! Есть же! Я!
– Брианна, – строго одёрнула матушка.
– Чего?
– Ты не пойдёшь с ними. Тебе нельзя.
– Ну эта ж ведьма симпапусика точно порешит в дороге, – заныла ведьмочка. – Вон, поглядите, у лорда вашего уже все руки в ожогах! Вернётся небось вовсе без ноги. Или ещё без чего. Вдруг она ещё и ревнивая?
Белен быстро спрятал ладони в рукава:
– Мои руки в порядке. Сам сглупил.
– Ну да, конечно. Она б тебя и целиком сожгла!
– Если бы представилась возможность, – поддакнула я.
– Но она не представилась, – холодно отрезал Белен. – Бри, спасибо. Но ты зря волнуешься. Уж с сестрой я справлюсь. Как и всегда.
Я сжала кулаки, но промолчала. Для начала, он прав. А ещё он обижен, зол и несчастен. Одно слово – и сделке конец. Не стоило рисковать, пока Белен не выдал наш маленький уговор Ионе и её верной помощнице. Они бы точно нашли способ помешать.
– На вот, горюшко, – Брианна протянула раненому тряпицу с мелко порванными сочными листочками. – Дай замотаю, чтоб хоть боль унять.
– Я в порядке, Бри. Правда.
– Мне-то не ври. Я ведь знаю, – она зло затягивала узлы, словно пыталась наказать больного за глупость, а не вылечить. – Мне жаль, – едва слышно прошептала она, закончив.
Губы мужчины тронула тень улыбки, которую когда-то он дарил лишь мне. Только тень:
– Спасибо.
***
Мы шагали через лес, попеременно нелестно поминая хитрую ведьму. Чего стоило дать нам нормальную карту? Указать приличную дорогу, а не заставлять прыгать с кочки на кочку через болото или перебираться через овраги? Но Иона стойко уверяла, что Источник сам указывает путь, что тропа зависит исключительно от тех, кто по ней идёт. Почему в таком случае большинство «колодцев» успели иссушить военные во время восстания, а те даже не подумали защищаться, вырастив, например, непроходимый терновник или превратив лужу в море, жрица умолчала. Видимо, чести сбивать ноги удостоились только мы. Подозрение, что Иона нарисовала самый длинный и неудобный путь исключительно для того, чтобы мы с братом как можно больше времени провели вместе и приняли свою судьбу, непрестанно усиливалось.
– Мы ещё можем вернуться, – кинул через плечо Белен, когда я, в очередной раз зашипев, зацепилась подолом юбки за корягу.
– И ты готов прожить жизнь, понимая, что отказался от доставленных тебе на блюдечке ответов на все вопросы?
Мужчина из-под нахмуренных бровей кинул взгляд вправо-влево, оценивая «блюдечко». Деревья теснились всё сильнее, а плющ и хмель оплетали их так плотно, что всё больше напоминали стены заброшенного замка.
– Да, определённо с этим я справлюсь, – равнодушно пожал плечами он и протянул ладонь, помогая перебраться через яму.
– Что ж, а я – нет. К тому же, мы кое о чём договорились.
Белен тут же убрал руку и отвернулся, процедил сквозь зубы:
– Можешь не напоминать.
Почему, ну почему мне сразу стало стыдно? Я ведь поступала правильно. По крайней мере, тогда была уверена, что правильно. Это он ошибался, слепо верил навязанной свыше судьбе. Но почему казалось, что самый близкий, самый нужный на свете мужчина тает на глазах, утекает сквозь пальцы, а я снова и снова ошибаюсь?!
– Ай! – я едва не разбила нос о спину идущего впереди.
– Кажется, старая ведьма уверяла, что никто этой дороги не знает?
Либо Иона (не такая уж старая, между прочим!) врала, либо кто-то ещё хотел составить нам компанию: чуть впереди, прячась меж огромных дубовых стволов, мелькая хрупкая фигурка, закутанная не то в серый дорожный плащ, не то просто в старые тряпки. Распущенные взлохмаченные волосы языками огня лизали узкие плечи, тонкие руки обхватывали тело, пытаясь унять дрожь, которой сегодня и в лесной глуши не место: хоть солнце и добиралось до нас всё реже, а тени разрастались, напоминая диковинных животных, преследующих нас по пятам, но до ночной стужи далеко. Я и в лёгком невесомом платье не мёрзла, а девушку в накидке бил крупный озноб, вот-вот готовый начать швырять её из стороны в сторону.
– Эй! У вас всё в порядке? – выкрикнула я прежде, чем подумать, а стоит ли?
Впрочем, чего бояться? Брат рядом. Меча при нём, хоть и нет, – матушка настрого запретила оскорблять капище неосвящённым железом – но защитить от любого врага Белен бы точно сумел. Если бы захотел, конечно. Да и что это я, в самом деле? Измученная, аж серая от усталости и, судя по всему, голода, девушка точно не могла причинить нам вреда. Тогда я ещё не знала, что подобная уверенность – верный знак того, что надо бежать, пока несут ноги.
– Я бы не стал этого делать, – запоздало накрыл мне рот ладонью Белен.
Но оказалось уже поздно.
Девушка, женщина, старуха… Фигурка, словно в тумане, теряла очертания, меняла форму, облаками в ветреный день перетекала из одного в другое. Она уже услышала нас. Развернулась на голос, двинулась к замершей паре.
– Кх-кх, – прокашлялась я уже менее уверенно, безропотно позволяя Белену оттеснить меня в сторону. – Я спрашиваю, всё ли у вас в порядке?
Она не показывала лица. Опустила голову так низко, как будто высматривала что-то невероятно ценное, что-то, что только что потеряла и ещё не могла поверить, что правда обронила. Спутанные пряди гаснущим огнём стекали вниз, теряясь в складках мантии, всё больше напоминающей саван. Не просто саван, а на глазах стареющий, истлевающий, покрывающийся пятнами и паутиной. Она двигалась к нам, всё быстрее и быстрее, но волосы не шевелились, ни единая складка накидки не изменилась, не расправилась… Только руки всё продолжали дрожать, ногтями впиваясь в костлявые плечи.
– Вирке, уйди, – прошептал брат.
– Уже поздно. Мы видели её. И она это знает.
Женщина заплакала. Сначала тихонько, едва слышно, роняя редкие капли на темнеющую с каждым шагом ткань.
Потом зарыдала. Навзрыд, горестно, как мать, потерявшая дитя, как птица, в последний раз взметнувшаяся в небо с раненым крылом, как вьюга, стучащаяся в двери, где затаилось до весны тепло.
Завыла. Заголосила. Закричала. Как волк, как брошенный ребёнок, как стая диких птиц! Больно, трепетно, горестно, криком делясь самым главным горем в жизни, предупреждая и обрекая на смерть…
Банши неслась вперёд, и робкая надежда истаяла: она ждала именно нас.
– Вирке, уйди!!! – брат с силой толкнул меня в сторону, когда старуха подобралась так близко, что готова была схватить, вцепиться когтями, обнять костлявыми руками, задушить полуистлевшим саваном. Обоих. Но поймала только его.
И кричала, кричала, кричала!
Боль звенела в ушах, разбегаясь под кожей, разрывала тело на части и скреблась изнутри изломанными ногтями.
– Белен!
Один есть. Она схватила его. Крепко держала, как кинжалами, протыкая плечи пальцами, лицо в лицо, глаза в пустые, тёмные, высасывающую жизнь глазницы.
Крик.
Вопль.
Стон.
Мой?
Брата?
Банши, несущей и предвещающей смерть?
Огонь! Огонь! Ну же! Сейчас! Пожалуйста, Богиня, если я когда-нибудь научусь колдовать рядом с ним, пусть это случится именно сейчас!
Но Сила, безграничная, огромная, дарящая счастье полёта и способная испепелить врага, молчала, пряталась где-то внутри, изгнанная жутким, животным, первобытным страхом. О нет! То был не страх перед кликушей, не боязнь погибнуть от лап банши; нечто иное, не дающее мыслить, сковывающее руки, леденящее пальцы, не выпускало золотой свет наружу.
Белен умирал. Темнел лицом, бледнел ещё сильнее обычного. Оба его удара – таких точных и правильных, как по учебнику, – не причинили карге ни малейшего вреда. Крик, вой, звон раздирал уши до боли, до просящихся наружу внутренностей, а Белен не мог отвести взгляда от страшной морды, пасти самой смерти.
Но разве лорд Ноктис де Сол мог смириться с неизбежным? Тот Белен, которого я знала, – никогда. И на мгновение подумалось: он ведь не отпустит меня, не позволит уйти, связанной магическими узами или нет. Вцепится, удержит, заставит остаться с ним. Заставит ли полюбить? Придётся ли вообще заставлять? Быть может, лучше бежать и позволить банши сделать своё чёрное дело? Вдруг именно она – моё освобождение?
К гоблинам!
Сначала я спасу его, а потом убью. Может быть. Но сама. Сделать это позволено лишь мне!
Смирение никогда не было его сильно стороной. Брат едва шевелился, не в силах хотя бы поднять руку, но из последних сил брыкался, трепыхался, как выброшенная на берег рыбёшка.
На него магия не действует. Но как далеко от жертвы должна оказаться банши, чтобы колдовство вновь стало мне подвластно?
– Эй! – ярд? два? – Эй, я здесь! – я кричала и аж подпрыгивала, чтобы старуха обратила на меня внимание. Как далеко? Есть лишь один способ проверить.
– Вирке, твою мать! – о, а ругательство прохрипеть у него сил хватило! Магия, не иначе.
– Эй, я здесь! Сюда!
– Вирке, пошла прочь!
Даже банши слегка опешила. Ещё бы замолчала от удивления, – цены б ей не было!
– Орёшь? Так я тоже поорать могу! – заверила я, повысив голос, и издала убедительную трель.
– Вдвоём-то за что?! – взмолился Белен, извернувшийся, тем не менее, чтобы хорошенько пнуть старуху в её призрачный, но, видимо, всё-таки не непробиваемый живот.
Поплатился: карга отбросила его, как поганого щенка, прямо в ближайший ствол, заставив скорчиться от боли, полоснула когтями напоследок, хотела снова накинуться, разорвать… Но как тут устоишь, когда свежая, пока что не избитая и крайне наглая кровь скачет поодаль, ругается и сама приглашает напасть.
Банши понеслась ко мне.
Возможно Белен понял задумку. А может быть, как обычно, не поверил, что я способна сделать что-то сама, но стоило вещунье преодолеть половину расстояния, он звонко свистнул, как умеют свистеть только разбойники с большой дороги, но никак не благородные лорды. Впрочем, эту мещанскую науку брат освоил уже давно, доводя до исступления нянек и заставляя краснеть проходящих мимо на приёмах девиц.
Старуха, как злобный индюк, тут же развернулась – добить.
– Эй! А про меня забыла?! – тут же возмутилась я, успев отбежать ещё немного.
Ко мне…
Нет, к нему.
Вперёд…
Назад.
Банши подвывала всё менее уверенно, почти жалобно, растеряв всю свою пугающую браваду. Я успевала лишь бежать, молиться и проверять, когда же, наконец, вновь заработает магия. Но магия работать не желала ни через ярд, ни через три, ни через два десятка. Что станем делать, если карга определится и выберет себе жертву? Я бежала и кричала. Снова. И снова. И снова. А она носилась между нами, то затихая, то пытаясь вновь оглушить нечеловеческим плачем. Но у неё уже не получалось. Прошёл страх, исчезло предчувствие ужаса и потери, остались лишь азарт и сумасшедшее, на грани самоубийства, веселье.
– Догонишь? Давай, чего стоишь?
– Что ж ты меня бросила? – подхватывал понемногу приходящий в себя Белен. – Заждался!
Светлел истлевший, обдающий могильным холодом саван; потерявшие цвет волосы вновь наливались огнём, закрывали гримасу, оскаленный череп с натянутой шершавой кожей; затихал плач. Старуха всё больше походила на хрупкую заплаканную девушку, что шаталась между деревьями, надеясь не то предупредить кого-то о беде, не то обречь на страшную судьбу. Откричала, отрыдала своё, ушла. Приняла, что нет в лесу её добычи. Не в этот день. Быть может, не пропадёт, не исчезнет навсегда, а станет незримой тенью ходить по пятам, преследовать, дышать трупным духом в спину, напоминать, что не скрыться, не убежать от вещуньи, почуявшей смерть. Быть может, станет вечной спутницей, обузой и избавительницей. Но в этот раз она не смогла забрать ни одного из нас. А значит судьбу можно изменить. Значит, с ней можно бороться.
Я подбежала к брату, забыв, что тот злился на меня, что и сама не хотела лишний раз приближаться, прикасаться, чтобы не мучить его глупой надеждой. Схватила за изодранные плечи, сразу же виновато отняв ладони, как он заскрипел зубами от боли, и, как настоящая женщина, хлестнула ему пощёчину, разрыдалась и обиделась:
– Тебе так сдохнуть не терпелось?!
– Вирке, уймись! Это всего лишь банши. Они не убивают.
– Ей это скажи!
Белен с удивительной лёгкостью позволил усадить себя поровнее и осмотреть раны, оказавшиеся крайне неприятными, грязными, но хотя бы не слишком глубокими. Пришлось стягивать с него камзол и рубашку, что мужчина также принял на редкость благосклонно, и промывать водой из фляги.
Прикасаться к его крепким, хоть и осунувшимся, плечам было… Я бы соврала, если бы сказала, что неприятно. Мне нравилось. Слишком. Пальцы скользили по влажной коже, смывали следы крови, разминали одеревеневшие во время схватки мышцы. А он откинулся назад, прикрыв глаза, и, кажется, даже дышать старался не слишком глубоко. Странно. Вроде не так сильно пострадал…
Рука, только что не способная самостоятельно расстегнуть пуговицы, оказалась куда сильнее, чем стоило бы, нашла мою и уверенно сжала пальцы, поднося их к губам. Побелевшие, холодные, они прикоснулись к самым кончикам с такой трепетной нежностью, что хотелось завыть громче той банши. Я позволила себе насладиться одно мгновение. Всего одно, не больше! И вырвала руку.
– Белен. Мы уже говорили об этом. Ты не мальчишка и давно научился вести себя. Прости…
Я плеснула ещё немного воды на вновь закровившее плечо, но он остановил меня, с трудом, но уверенно поднявшись, и холодно бросил:
– Всё в порядке, Вирке. Мне не больно.
Глава 17. Монстры внутри нас
Дорога изрядно затянулась. Полагалось дойти до капища к вечеру, но утром следующего дня, переждав разгулявшуюся грозу, мы смирились с тем, что окончательно потерялись. Нет, по пути то и дело встречались остатки маленьких уютных домиков, похожих на тот, где принимала нас Иона, какие-то успели развалиться без человеческой поддержки, иные держались стойко, переглядывались в просветах зелени, грустно, понимающе кивали друг дружке: стоишь? И я стою. Недолго осталось… Одни щурились на редеющие лучи солнца, как старые, повидавшие всё, чего хотели, псы, от других веяло безысходной тоской и одиночеством. Но Источник мы так и не нашли.
Зато нашли болото, огромный улей, от которого по этому самому болоту и спасались, семью лисиц, дикого кабана, благо, не пожелавшего заводить близкое знакомство, и безмерное количество мелкой кусачей живности, по сравнению с которой комары начали казаться лучшими друзьями.
Белен молчал.
Я не произносила ни слова.
Да и зачем? Слова давно кончились, а чувств стало так много, что выпусти на волю хоть одно – вырвется вся стая, хлопая крыльями, крича и перемалывая небо в пыль. Нет уж. Пусть сидят в клетке, трусливо принюхиваясь к вольному воздуху, не решаясь накликать беду песней, сплетающей в единое любовь и прощание.
Уставшие пробиваться через лесной холод жаркие солнечные лучи сдавались, всё чаще падая на не успевающую высыхать за день землю невнятными пятнами света: не то серебро, не то золото, не то вовсе заплутавший отблеск воды.
Я бросила на человека, которого когда-то любила больше жизни, косой взгляд, постаравшись выглядеть как можно более равнодушной. Белен, как нарочно, отстал, чтобы поправить сползший сапог, долго-долго разравнивал голенище, не поднимая головы. Я тихонько выдохнула набранный для беседы воздух и продолжила путь.
Сырость щипала ноздри, несла разом аромат нежной весны и полной увядания одинокой осени. Где бы ещё им довелось слиться в непонятном, чарующем, волшебном танце? Не то день, не то ночь; не то жара, не то холод. Лес.
Лес объединял, сращивал в единое целое то, чему не суждено переплестись нигде больше. Но ступишь шаг, выглянешь из зелёного шатра на привычную дорогу – и конец привидевшемуся равновесию, расплетётся тугая коса на ровные гладкие пряди, которым уже не быть вместе. Так может и не уходить? Не бросать то место, где есть крохотная, почти неуловимая надежда объединить огонь и лёд, любовь и ненависть… нас?
– Вирке? – нерешительно окликнул он.
Я замерла, но поворачиваться не стала.
– Чего тебе?
Белен прокашлялся и сбивчиво закончил:
– Там впереди болотная бочка. Не наступи. Вытаскивать тебя ещё…
Я уверенно ступала, хлюпая пушистым ковром мха, будто специально для странных путников в самом сердце леса положили яркую дорожку. Ну как заблудятся ещё, дети неразумные?
Белен, наверное, удивлялся, что сестра словно знает дорогу. Хотя и сам не сбавлял шага, не смотрел на меня, тоже тянулся туда, в самое сердце лесного царства, к Источнику Силы. Магия приглашала, звала, пела колыбельную. Мы оба чувствовали, но как рассорившиеся дети не решались поделиться друг с другом радостью.
Матери очень не любят, когда их чада не желают мириться.
Мы увидели его одновременно: крошечное лесное озеро, с совершенно не по-книжному неровными илистыми берегами, камышом и лягушачьей икрой. Одна стрекоза мелькала над водой быстрее гонимых ветром капель или десятки – не поймёшь. Ловила букашек, обрушивалась вниз тяжёлым плюхом, хватала и взмывала в воздух, где тут же попадалась птице – живности покрупнее, поноровистее и куда прожорливее. И та разрезала крыльями поток льющегося с неба, не перечёркнутого ветками, не пойманного витками плюща солнца – свободного, прямого, смелого. Здесь ему нечего бояться. Здесь оно рождалось и здесь хотело стареть и умирать, встречаясь на закате с робким лунным светом, не жалящим, не слепящим, не требующим смотреть лишь на него, но непрестанно находящемся поблизости, оберегающим, готовым остудить неподвластный никому пыл.
Ручьи разбегались в стороны серебристыми дорожками, несли Силу далеко-далеко. Один звенел через поляну, огибал выглядывающие из земли корни огромных дубов и прятался в глуши; другой делал круг и возвращался обратно, в родной, тихий, гладкий и такой понятный омут; третий нырял под землю, как крот. Пробивал себе ход в глубину и где-то там, внизу, сливался с подземной рекой. Всего капля из волшебного озера могла остаться в нём, когда он добегал, растворившись в чужом потоке, до огромного моря. Всего одна крошечная капля. Но и это – очень много, когда есть возможность, что через годы, через столетия в другом месте, другом городе и в другой стране из неё появится новый глаз леса, созреет новый источник и родится новое Равноденствие.
То самое дерево тоже росло здесь.
Огромный дуб на краю поляны, бережно приподнявший крону, чтобы не заслонять свет озеру, тянущийся корнями к воде, но не решающийся прикоснуться к идеальной неподвижной глади. И два огромных, как раз для младенца, треснувших, как ореховая скорлупа, кокона, сплетённых из листьев цвета весенней зелени.
– Вирке, – прошептал брат, осторожно сжимая мою ладонь, – кажется мы здесь родились…
Я хотела вырвать руку и грубо пошутить. Возмутиться, что меня сравнивают с диковинной бабочкой, а то и гусеницей, что он, может, здесь и вылупился, а я – точно нет. Но…
Но коконы переливались неясным блеском, приглашали дотронуться, обещали раскрыть секрет, рассказать что-то, что нам полагалось узнать давным-давно, но от чего нас долгие годы пытались уберечь.
Ни малейшей вероятности, что я устою.
Я хотела, ждала, сердцем чуяла, что ответы совсем близко, что конец ожиданиям и странным косым взглядам, будто я – привезённый из-за моря зверь, будто опасна едва ли не больше, чем удивительна, будто вообще не человек. Конец обузам и обязанностям, связывающей, определяющей мою жизнь судьбе. Казалось, что всё это – там. Нужно только подойти, прильнуть и принять. Но что делать, если не примется?
– Ты идёшь? – слова так и застряли в горле.
Там, где только что стоял понятный, знакомый и невыносимо правильный брат, скалилось Нечто. У Нечто были огромны зубы, способные не то что поранить, а растерзать, сожрать по кускам, чёрная, как ночь, шерсть, клоками свисающая вниз и срастающаяся в крупную чешую, едва ли не доспех на груди, руки-лопаты, попасться в которые хотелось меньше всего на свете и нечеловеческий, искрящийся всеми оттенками льда, взгляд.
– Ррррррра! – лениво протянуло чудище и сделало шаг.
Я завизжала намного раньше, чем начала думать. Магия? Куда там! Первобытный, дикий, стучащий в виски страх накинул на плечи тяжёлый колючий плащ. Кинулась бежать, хотя вряд ли смогла бы мчаться быстрее существа, успела к озеру и… гулко стукнулась о невидимую границу, отделяющую волшебную гладь, способную защитить, спасти своё дитя, от берега.
Чудище не торопилось, растягивало удовольствие, но двигалось в мою сторону и передумывать не собиралось.
Я ощупала преграду. Едва мерцающая, угадывающаяся, как жар над дорогой в летний полдень, ока оказалась крепче алмаза.
Я ударила. Ещё раз: ладонью, кулаком, сбив в кровь и едва не сломав пальцы – ничего. Лишь глухой, безнадёжный, как набат во время чумы, стук.
Вот оно – спасение. Совсем рядом, даже руку протягивать не надо. Отделено чем-то, чего не должно существовать на свете: холодным, прочным, не подпускающим ни жертву, ни охотника.
Зверь поднял лапы, способные сломать любую из моих костей, если не все сразу.
– Ррррр, – низко вопросительно протянул он.
Страшно. Богиня, как же страшно! Где Белен, когда он так нужен? Изо рта вырывался лишь неясный писк, не способный отпугнуть не то что монстра, а даже покусившегося на чужой обед воробья. Ноги подогнулись, не пожелали дальше нести. Я беспомощно, обречённо, не понимая ничего, колотила в невидимую границу, уже осознав, что спасения нет. Чудовище медленно, осторожно, опасаясь, что в ведьме вдруг проснётся храбрость, подкрадывалось, капая слюной с клыков, готовых прервать мою жизнь.
Я зажмурилась.
***
Дуб как со старых рисунков, как из готовых рассыпаться, стоит перевернуть страницу, книг, хранящихся долгие годы в отцовской библиотеке под замком, как великая ценность и тайна. Они и стоили дороже золота, имения и всех слуг, что служили в Ноктис де Сол. Дерево повторяло рисунки со свитков Равноденствия: таких разных, непонятных, путающих, но таких правильных и точных, что сомнений не оставалось: я уже видел их. Угадывал изображение на следующем свитке, даже не снимая его с полки, мог изобразить, с закрытыми глазами повторить каждую ветку. Не было на этих рисунках лишь одного – нас. А мы должны были быть.
Я видел Источник вживую во второй раз. Помнил, что не в первый, хотя что может запомнить младенец? Но я точно знал, каково выглядывать из щели в коконе, сплетённом из нежных, светлых, почти прозрачных листьев, вместе с рассветом; знал, как интересно и как страшно становилось от того, что мир снаружи всё сильнее вторгался в маленькую уютную колыбельную, скреплённую, как пуповиной, с хребтом; знал, чувствовал, осознавал, что она – Вирке – рядом, словно держит за руку… нет, словно она часть меня; мы вросли друг в друга, родились единым целым, объединённым бесконечными ветвями и корнями Изначального дерева, вкручивающимися в каждый из тысяч миров.
А потом нам пришлось родиться. Оторваться от места, дарующего счастье и покой, разделиться, чтобы всю оставшуюся жизнь мечтать слиться вновь.
– Ты идёшь? – нетерпеливо оглянулась она и… закричала.
Глаза сестры, которые вечно смотрели вокруг с презрением и насмешкой, наполнились первозданным ужасом, словно она углядела чудовище. Никогда ещё она так на меня не смотрела. Разве что… Разве что в тот самый миг, когда я впервые поцеловал её.
Она, пытаясь сказать хоть что-то, давилась собственными словами, хрипела от страха, бежала к озеру, надеясь, видимо, спрятаться под дубом. Где бы ещё? Дерево и правда казалось самым безопасным местом на земле. Лишь крошечное озеро разделяло их, но добраться до него оказалось не так просто: невидимая граница обрамляла берег, лишь надрезанными солнечными лучами выдавая своё присутствие. Не прикоснёшься – не поймёшь, что Источник под надёжной защитой.
Я неуверенно двинулся к ней, готовой распрощаться с разумом:
– Вирке? С тобой всё хорошо?
Она зашлась, заколотила в невидимую стену, в кровь разбивая руки, пыталась вырваться, сбежать, скрыться как можно дальше от… от меня. Этот ужас в глазах, эта дрожь… Это ведь меня она так испугалась!
Я уставился на собственные руки: самые обычные, слегка истерзанные не слишком удачной неделей и покрытые свежими шрамами руки. Им не полагалось пугать сестру до истерики.
– Вирке? – я ещё немного осторожно придвинулся. Она зажмурилась и приготовилась падать в обморок.
***
Я собиралась упасть в обморок. Провалиться в спасительное забытьё, где нет чудовищ, где спокойная темнота, где не надо думать или бояться.
Но когда это Вирке Ноктис де Сол пасовала?
Нет, страх никуда не делся. Только в сказках бывает, что измученный, несчастный, уверенный, что сейчас погибнет, герой брал волю в кулак, подбадривал себя боевым кличем и вскакивал, чтобы в порядке очерёдности раздать тумаков всем врагам.
Я себя подбадривала диким визгом напуганной женщины. Напуганной настолько, что ей и в голову в тот момент не пришло, что, раз уж единственного, что… кто мешает ей колдовать, рядом не оказалось, то и магия должна бы работать. Но нет. Женщина попалась в оковы животного страха и нашла в себе силы лишь взять разбег и, склонившись в три погибели, потому что спину сводило при виде почему-то медлившего чудища, боднуть врага головой в живот.
Он упал. А я не пожелала больше медлить. Представится ещё такая удачная возможность, если я просто попытаюсь сбежать, доверившись внутреннему чутью и жалобно подвывающему сердцу? Нет. Страху нужно смотреть в лицо. Или в оскаленную уродливую морду – что найдётся.
Я не стала бежать. Подскочила, ударила, пнула, добавила коленом в грудь, выбивая воздух и падая сверху, и, не вспомнив ни одного из многочисленных уроков боевых искусств, что давали нам с братом в детстве, взгромоздилась сверху и принялась колотить куда придётся: по морде, по выставленным вперёд как будто в попытке защититься лапам, по щекам, прямо по зубам, не чувствуя боли, не замечая царапин, куда менее страшных, чем должны бы проступить от эдакой громадины.
Я била, колотила, молотила руками и ногами, надеясь только, что чудище и правда такое медлительное, словно удивлённое, и не вскочит сейчас, чтобы нанести ответный удар.
Зря надеялась. Огромные сильные когтистые пальцы легко обхватили мои запястья.
– Р-р-р-р-р-р-ра!!! – гаркнуло чудище мне в лицо.
– Да сам ты! – обиженно дёрнулась я.
Извернулась и чудом достала пяткой до подбородка, или того, что его заменяло, врага. Мохнатая голова стукнулась затылком о землю, глаза закатились от удара, зверь осоловело уставился в кусочек голубого неба, заботливо перебирающего облака над Источником.
А я, не теряя времени, схватила лежащий поблизости камень и занесла его, чтобы опустить вниз вместе с одним очень точным ударом.
***
Только что едва живая от страха, она нашла в себе силы не только подняться, но и сбить меня с ног. Проклятый скользкий мох! Если бы не он, устоял бы! Она сидела верхом далеко не так и не при тех обстоятельствах, которых мне бы хотелось, и бездумно опускала кулаки куда придётся. Большинство ударов приходилось мимо, какие-то задевали, но не сильно, иной раз она умудрялась довольно чувствительно попасть по расцарапанным банши плечам.
Нет, так может продолжаться бесконечно. Я поймал её запястья и гаркнул, надеясь привести в чувство и вернуть в реальность:
– Вирке, очнись!!! С головой у тебя всё в порядке?!
– Да сам ты! – очень в тему, но вряд ли понимая суть сказанного завопила она и, откинувшись назад, изо всех сил пнула меня пяткой в челюсть.
Затылок хрустнул. Вот я почти готов был поклясться, что он хрустнул. В лучшем случае меня ожидало несколько дней головных болей, в худшем Вирке, очнувшись, будет вынуждена копать очень глубокую яму и объясняться с очень недовольной Брианной.
А она схватила камень, с моей точки зрения, вполне тянущий на валун, и замахнулась.
Впервые мелькнула мысль: а сестра точно не в себе? Вдруг это лишь игра, чтобы избавиться от меня, чтобы назойливый братец не мешал вольной ведьме жить, как той вздумается?
Я мог остановить её. Мог ударить, пнуть, сбросить и подмять. Как бы не гудела голова и не двоилось в глазах, но дёрнуть её за ногу и перевернуться, оказавшись сверху, не сложно. В конце концов, я почти вдвое крупнее и тяжелее Вирке.
Но нужно ли?
Если она и правда так сильно хочет избавиться от меня, если всё, что связывает нас – обуза для ведьмы, если прошлое лишь мучает её, а будущее невозможно построить, пока я жив…
Я не стал ей мешать.
***
Я победила?
Я правда, на самом деле, победила?
Зверь сделал попытку перевернуться, и я почти уверилась: сможет. Одно движение – и нависнет надо мной, капая вонючей слюной, вцепится в шею и хорошо, если убьёт первым же укусом. Слышала, некоторые хищники предпочитают жрать жертв, когда те ещё живы.
Но моё чудовище не пожелало сражаться. Опустило лапы, смиренно вытянулось, заглянуло в глаза, безмолвно спрашивая: решишься?
Мгновение назад я бы не усомнилась.
Но эти глаза… Эти холодные, искрящиеся лунным серебром глаза. Спокойные, уверенные, смотрящие будто бы свысока даже тогда, когда смерть уже протягивала руки, чтобы принять нового знакомца в объятия.
Эти глаза всегда безумно меня пугали. Не сейчас. Не тогда, когда я увидела зверя, которым всегда втайне считала его. Я боялась их с того самого дня, как поняла, что не смогу без них жить. Что их власть надо мной – нерушима, непонятна, неподконтрольна ни мне, ни ему.
Я знала эти глаза намного дольше, чем хотела бы признавать. Я тысячи раз видела их во снах, такие близкие и такие далёкие. Я мечтала, чтобы хоть раз, один-единственный раз они потеплели, встречаясь с моими.
Узнала!
Я всегда считала тебя чудовищем, Белен. Но впервые поняла, что сама выглядела не лучше.
– Белен? – я неуверенно опустила оружие. Не на лоб, куда собиралась, а рядом, на землю. А если ошиблась?
Нет, это был он.
Почему привиделись зубы? Когти? Шерсть? Чешуя? Подо мной лежал слегка помятый, погрустневший, но очень легко узнаваемый брат.
– Вирке, – с облегчением выдохнул он, – твою ж мать…
– У тебя осталось что-нибудь выпить? – пытаясь унять судороги, уселась я рядом.
– Могла бы просто попросить. И без драки бы отдал, – протянул он полупустую флягу.
– Это ты называешь дракой? – я приложилась к горлышку, отчётливо слыша, как стучат по нему зубы. – Да я уделала тебя, как девчонку!
– Я просто не защищался! Думал, ты с ума сошла, – отобрал он напиток, пока тот не исчез бесследно и бесполезно у меня в животе. – Что ты видела? – тихо спросил он, рассматривая плетение на бутыли куда внимательнее, чем оно того заслуживало.
Я нервно хихикнула:
– Тебя. То есть, то, каким я тебя видела все эти годы. На самом деле. И знаешь, мне кажется, Источник хотел показать мне именно это.
– Какая ты дура и какой я терпеливый и заботливый? – наудачу уточнил Белен.
Я проглотила обиду и признала:
– Да. Какая я дура. Но не думай, что ты лучше! – добавила с угрозой, чтобы он вдруг не решил, что между нами что-то изменилось. Хотя изменилось. И мы оба это понимали.
Белен, слегка пошатываясь, встал, с силой размял виски и протянул мне руку:
– Мы же всё-таки подойдём к дереву?
Я помедлила, но протянула ладонь в ответ, так и не сумев выбросить облик чудовища из памяти, но признав, что оно оказалось не таким уж и страшным.
– Там какая-то преграда. Я не смогла пройти.
Мы приблизились вместе. Не совсем за руки, но всё-таки плечом к плечу. Там, где только что стояла непреодолимая магическая заслона, граница, которую не разбить ни мечом, ни заклятием, всё ещё немного рябил воздух.
Я ковырнула пальцем: ударит? Пропустит?
Преграда замерцала, кольнув кожу, сгустила воздух, как если бы я опустила руку в кисель, но не подумала задержать.
– А если мы узнаем что-то, чего не хотим знать? – моё лицо замерло в пальце от сгустившегося воздуха.
– И это нас остановит? – хмыкнул Белен.
– Должно бы…
– Но нет, – закончил он за меня.
Мы с братом переглянулись и, не сговариваясь, сцепили ладони. Шагнули одновременно, задержав дыхание от торжественности момента, совсем немного вжав головы в плечи, как нашкодившие дети.
Глава 18. Мама?
Озеро было прекрасно и до этого. Волшебное, искрящееся, переливающееся в лучах солнца и манящее напиться, смыть все горести и беды, остаться на берегу спокойствия навсегда.
Но Источник лишь теперь показал свой истинный лик.
Он был… Он был тем, чем должен. Источник. Магия. Изначальное капище, где рождалось волшебство, где нет места ни добру, ни злу, где живёт истинное, ничем не омрачённое счастье. Погрузишься в него – и не останется места больше ни для чего.
Долг.
Обещания.
Люди, забытые на той стороне.
Память.
Их нет и никогда не было. Только счастье и свет. Так много света!
И ещё одиночество.
Нежный тёплый ветер перебирал невысокую поросль, разглаживал травы, заплетал зелёные косы веток. Невидимая ладонь поглаживала ленты аира, как по волнам, пробегая по ним к кромке озера, и теряясь в прозрачной воде, не скрывающей ни илистого мягкого дна, готового принять в объятия стопы редкого пловца, ни серебристых стаек чёрточек-рыбёх, ни взметнувших ладони к холодному солнцу подводных растений. Озеро темнело лишь в самой середине, там, где, обжигающий тайной, уходящий в самую глубину, ввинчивающийся в землю на многие-многие ярды и взрывающийся сотнями ключей, темнел омут. Дуб протягивал корни к призывно мерцающему озеру, шелестел ему на ухо нежную песню, рассказывал сказку о том, что мир снаружи, вне Источника, не менее спокоен, прекрасен и чист, что люди умеют понимать и ценить настоящее волшебство, что Богиня, мать, создавшая всех и любящая так, как умеют любить лишь Богини, когда-нибудь обязательно снова поверит в нас.
Знание пришло само. Словно всегда пряталось внутри, но лишь сегодня сорвало покров.
Одинокая. Вечная. Сильная. Она была прекрасна, и она была одна. Всегда, с самого начала времён. Светла, восхитительна, невероятна и… несчастна.
Какой толк в истинной силе, если не с кем её разделить? Зачем уметь любить, если дарить любовь некому? Даже Богиням нужен кто-то. Кто-то, с кем можно делиться светом.
Она создала Его.
Великая Богиня и её Бог-муж. Он стал любимым, частью Силы, частью Изначального и тем, кто помог зародить Начало. Мир хотел родиться, и Миру нужны были Мать и Отец.
Мать-Земля и Отец-Небо; Изначальное Древо и Первый Зверь; Слепящий Светлый День и Чарующая Заботливая Ночь.
И первый, любимый, самый желанный ребёнок стал проклятием, обузой и горем для Богов. Боги создали Мир, но долго ли дитя остаётся младенцем?
Мир пожелал вырасти и забыть их. Ушли боги; ушло знание; ушло единение. Остались лишь ведьмы – отголосок, тусклый всполох памяти о любви Священного Союза. И Равноденствие – плод их любви, последний дар, попытка спасти тех, кто спасаться не желал, снова и снова появлялись на свет, обречённые повторить судьбу тех, кто был Первым: любить; дарить; надеяться. Но снова и снова терять. Веру; друзей; друг друга.
Две половинки разделённого целого, два кусочка, стремящихся собраться воедино и притянуть за собой разрывающийся в ненависти мир, раз за разом в разных телах, в разных странах и временах, в разных судьбах. Сумеют ли хоть раз обрести счастье для счастья созданные? Никто не знает, никому не дано. Лишь одно держит их, заставляет рождаться снова и снова, каждый раз начиная путь сначала – надежда. Та самая крохотная Искра, тот отблеск Изначальной Силы, погасить который не может ничто.
Свет лился отовсюду, казалось, пробивался из-под стоп, обнимал, гладил по спинам, будто подталкивая нас друг к другу, заставляя вжаться, слиться, срастись в чувстве, для которого создавались.
– Мы действительно родились здесь?
Я несмело, боком, подошла к тому самому дереву, осторожно, чтобы не отломить, раскрыла створки кокона.
Белен стал рядом и куда менее трепетно, с нажимом провёл пальцем по тонкому подсохшему шву в глубине колыбельки, в точности повторяющему форму шрама, что я носила всю жизнь. Мужчина провёл второй ладонью по моей спине, отмечая старую рану, что ознаменовала начало жизни и её же конец.
Я сжалась, пытаясь избежать пугающей ласки, но не ушла, не отстранилась.
– У тебя такой же, – произнесла вслух то, что и так оба понимали. Лишь бы не молчать. Лишь бы не выть от горя и неясной потери.
– Кажется, история про нерадивую няньку – редкостное враньё, – усмехнулся он.
– Кажется, большая часть нашей жизни – враньё.
Хотелось не то забраться туда, откуда выгнала меня невидимая жестокая сила, не думать ни о чём, спрятаться от мира, оказавшегося слишком сложным, не то бежать как можно дальше, не верить, выбросить из головы и забыть как страшный сон всё, увиденное в этот день.
Его рука скользнула ниже, дыхание стало слишком близким, слишком тяжёлым.
– Это страшно, верно? – прошептал он мне на ухо. Я кивнула, так и не сумев произнести вслух ни звука, а он обхватил меня второй рукой и выдохнул прямо под кожу: – Но так заманчиво…
Горло перехватило, пальцы захолодели, а щёки обожгло жаром. Огонь и лёд сплелись в невозможном, нереальном танце, грозили уничтожить друг друга, без следа раствориться, исчезнуть, поддавшись страсти, которой нельзя было поддаваться, и которая стала самым правильным и желанным на свете. Если я поддамся, если позволю Силе решать, разве останусь собой? Мы просто сожжём, уничтожим друг друга, растворимся в чувстве, власть которого сильнее каждого из нас. Поддадимся – и навсегда потеряем имена, судьбы, самих себя. Останется лишь воля Великой Богини. Умрут Вирке и Белен. Такие разные, такие неправильные, но такие живые. Пока что.
Я заставила себя вырваться из сводящих с ума объятий.
– Белен, мы здесь не для этого. Ты дал слово.
Помрачнело. Туча накрыла небо или рассеялось наваждение, затмевающее разум?
Белен покорно отступил назад, стиснув зубы:
– Ты послана небом, чтобы изводить меня!
Иногда мне казалось, что это действительно так. Но сказать это, извиниться, хотя бы взглянуть ему в глаза я не успела.
– Ай! – я отдёрнула руку от дерева и уставилась на выступившую у запястья алую каплю. – Оно цапнуло меня!
Тени прошлого языками тумана выглядывали из-за молодой поросли, прятались в морщинах коры стариков-исполинов, скользили над землёй. Невесомые прозрачные нимфы укутывались в клочья ветра, склоняли головы, не поклоняясь, но торжественно приветствуя место, пронизанное Силой, вздымали руки к небу и тянули к земле, силясь соединить разделённое, собрать воедино разорванное, стать нитью, связующей Мать и Отца, Землю и Небо, Богиню и Бога. Силясь, объединяясь, делясь каждая всем, что дорого, сплетаясь в хороводе танца с сёстрами, возжигая факелы предрассветной надежды.
Ведьмы, которых давно нет в живых, принимали и дарили жизнь, призывали её в мир и готовились, не жалея, отдать всё до крохи, лишь бы хоть мало отплатить любовью за любовь той, что выскребла из сердца остатки чувств, дабы одарить ими нас.
Хоровод огибал озеро, девы касались воды босыми ступнями, не тревожа гладь, не приминали травы призрачными бледными ногами, не разбрызгивали, как бывало когда-то, тепло вместе с искрами огней, но сквозь годы, столетия танцевали, пели неслышную хвалебную песню Матери и кружили, кружили, кружили!..
Сердце трепетало в груди, колотилось, как цепной пёс, просясь присоединиться к ритуалу, билось, зазывая застывшую истуканом хозяйку. А я и вдохнуть боялась, чтобы не развеять, не спугнуть прекрасное видение.
Ведьмы танцевали, ускорялись, уже не качаясь на спокойной ряби музыки, а отчаянно разрывая души в лохмотья, бросаясь в грозовые волны, становясь частью бушующей пляски. Песня лилась, звала, колотилась в прозрачную стену междумирья, пытаясь набраться духу, встрепенуться, восстать фениксом и… зазвучать! Как прежде, как когда-то. В полную силу, в полном праве, без страха и ненависти, без меры и границы!
Ведьмы танцевали. Ведьмы смеялись. Серебрили влагой глаза, которым при жизни не дано было разглядеть то счастье и свободу, что ждут за чёрным занавесом, рождающим в нас один лишь страх.
Я сделала шаг к ним: возьмите в хоровод! Поймайте за руку и не отпускайте, сёстры! Там никто из нас не одинок, там нет боли, я знаю. Я не боюсь, не жалею, только впустите!
Почва чавкнула под сапогом, выдёргивая из чудесного сна, который поутру никак не можешь вспомнить, но меньше всего желаешь забыть. Тени посветлели, истончились льдинками под ласковым солнцем дня, отступили в ночь: ещё не время. Потом, потом, когда настанет пора.
Они исчезли, впитались в землю, разлетелись облаками, отозвавшись неясным спазмом в глотке и влагой на щеках. Я сморгнула и вспомнила, зачем пришла.
И показалась Она. Зловещая и таинственная, чарующая и манящая, суровая, уставшая и бесконечно любящая даже самых непослушных детей. На мгновение в крошечной алой капле отразилось лицо. Или три лица разом: наивная девчонка, влюблённая в собственное сознание; мудрая, сильная Мать, принявшая его взросление; и древняя старуха, которой доставало сил лишь воскрешать в памяти мир, что когда-то полнился верой, звенел магией. Замкнётся ли цикл, повторится ли сначала? Родится ли опять Богиня, как весна сменяет зиму? Повернётся ли Колесо года наново или, завершив свой цикл, остановится, замрёт на веки вечные, покрываясь пылью и паутиной?
Я заворожённо смотрела на Трёхликую.
А Богиня смотрела на меня.
Лес? Озеро? Дерево? Всё те же. Та же я, тот же кокон, что некогда принёс меня в мир. Только брат замер, словно превратился в ледяную статую, обеспокоенно глядя туда, где только что стояла сестра. И ветер не решался закончить свой танец: приподнял листья, взметнул их вихрем, а опустить побоялся, прислушиваясь к тихой песне, что раньше пряталась за дребезжанием воды.
Я повиновалась звуку, обошла вокруг дерева, ведомая странным бормотанием.
Она сидела под дубом, не на троне, как стоило бы, не в окружении свиты, не слепя божественным светом. Она сидела, подтянув, чтобы не мешали, юбки, устало щуря глаза, и вязала крючком яркую, длинную, но ужасно неровную ленту кружева. Надорвавшиеся нити то соединялись грубыми узлами, то накладывались одна на одну, путаясь и хватаясь за хвостики, но рваться не собирались, не давали прервать узор.
Она начала напевать чуть громче, чтобы и пришелица послушала; не прервала вязания, но чуть замедлилась, словно нехотя подстраиваясь под остановившееся время.
Старуха и ребёнок, мудрая мать и наивная девчушка подняли на меня глаза Богини.
Трёхликая улыбнулась – тепло и приветливо – и, не отвлекаясь от своего занятия кивнула на землю рядом: мол, присаживайся.
Так много нужно спросить, так много сказать… Но изо рта вырвалось одно:
– Мама?
Конечно, она не была моей матерью. Или только она и была? Как правильно?
Нет! Этна Ноктис де Сол. Пусть она не родила меня, пусть покинула раньше, чем полагалось. Но только она – настоящая мать. А эта женщина, так невероятно на неё похожая и так ужасно отличающаяся одновременно, – нет. Может она и создала нас с братом. Может меня тянет кинуться ей на шею и разрыдаться, умолять, упрашивать, рассказывать, как страшно и как не хочется решать всё самой, делать что-то, что может оказаться неправильным, идти против чужой воли. Может быть. Но я не стану.
Потому что даже сама Богиня не имеет надо мной власти, и я пришла это доказать.
– Спасибо, – поблагодарила я, игнорируя приглашение. – Я вижу тебя, потому что сама этого хочу или потому, что ты позволила?
Первые слова Богини. Великой Матери. Выдержу ли? Достаточно ли сильна, чтобы осознать то, что она мне скажет?
Я стояла твёрдо, не давая себе пошатываться от напряжения, следила за медленно ныряющим в переплетение ниток и вновь выглядывающим крючком, и понимала, что выглядеть уверенной никак не выходит.
Великая Богиня провозгласила голосом усталой женщины:
– А есть разница? Ты здесь. И ты хочешь говорить. Говори.
Упасть на колени. Объяснять, умолять, упросить дать мне право самой управлять своей судьбой.
– Я тебя ненавижу, – хрипло выдохнула я, едва не сорвавшись на крик от испуга и собственной наглости.
Она ничуть не удивилась:
– Кажется, ты ненавидишь всех, кого пытаешься любить, дочка. За что же меня?
Я попыталась проглотить слюну. Горло отозвалось сухим спазмом.
– За то… За то, что я – не ребёнок. Ты вбросила меня… нас. Ты вбросила нас в этот мир, сделала людьми, так не смей отбирать у нас единственное право, которое есть у людей против богов, – выбор. Он – наш. Мы с Беленом – не Равноденствие. Отдай нам наше право! Я не прошу. Я требую, Богиня, отдай то, что принадлежит нам!
Наверное, я хотела показаться вежливой. Объяснить, как мы росли, рассказать, как напуганы. Попросить. Но оказалось, что пришла требовать, обвинять. И кого?!
Та, кому следовало смешать меня с болотной грязью, и не подумала разозлиться. Крючок не остановился, не замер, лишь медленно мелькал: туда-сюда, туда-сюда, словно, стоит ему прекратить танец, и не станет чьей-то очень важной жизни.
– А с чего ты взяла, что у обычных людей есть такой право?
– Потому что иначе, – а что мне терять? – Потому что иначе ты не пряталась бы в последнем Источнике и не ожидала бы, что Равноденствие исправит этот мир, а командовала бы в нём сама. Потому что иначе не было бы войн и разрушенных семей. Потому что иначе не было бы Равноденствия, а мы, я и Белен, могли бы жить свои жизни. По-своему счастливые.
– По-своему, – подчеркнула она.
– Но свои! – я отчаянно бросилась к ней и упала на землю, не добежав, заглянула в полные беспросветной тоски глаза. Она должна понять меня. Должна отпустить, потому что иначе… Потому что иначе это будет неправильная, несправедливая Богиня, не та, к кому я взывала всякий раз, когда становилось совсем тяжело. – Я всё видела! Я знаю! Ты ведь показала мне, как только я вошла в источник: мы обречены. Каждое из Равноденствий обречено!
– Каждому давался шанс. Поверь, это очень-очень много. Больше, чем было у меня.
Она была со мной на равных. Не требовала поклонения, не приказывала, лишь разъясняла неразумному, глупому ребёнку то, чего он по юности не понимает:
– Я подарила вам счастье. Истинное. Настоящее. Оно уже в вас.
– Оно наше проклятье! Мы не можем, не должны быть связаны!
– Он ведь так не считает, верно?
– Он не понимает…
– А ты, конечно, понимаешь лучше? Тебе-то видней, чем брату!
Я опустила голову, бессильно сжала в кулаках мягкую траву, грозя вырвать с корнем.
– Нет. Но я хотя бы пытаюсь понять. Пытаюсь бороться…
– А зачем? Скажи, дочка, борьба хоть раз тебя порадовала? Кому ты сделала лучше, бросив того, кто назначен богами, кто создан для тебя, кто часть тебя? Все женщины всех миров мечтают о такой любви! Поверь мне, я знаю.
Корни с треском выскочили из земли; умерщвлённая трава бессильно поникла между пальцами.
– Это не любовь. Это гоблиновы путы, которые вяжут нас по рукам и ногам и не дают спокойно жить!
Крючок замер на мгновение. Лишь на один краткий миг, и он показался вечностью, застыв не проглоченным воздухом в горле, остановив сердце на один удар. А потом запустившим вновь.
– Эта связь не даёт вам жить? – засмеялась она, как мать, наблюдающая первые неуклюжие попытки младенца встать на ноги. – Или ты не можешь успокоиться, потому что не признаёшь её? Я уже показала, как сильно страхи тебя сдерживают. Ты считала брата, свою Пару, чудовищем, и лишь теперь увидела, как глупо себя вела, не так ли? Когда же ты наконец поймёшь, что лишь твой страх, лишь твои собственные запреты, не дают вам соединиться в Источник Силы! Не дают тебе колдовать!
– Без него я могу колдовать…
– Потому что без него ты не боишься, не так ли? Но стоит Белену оказаться рядом, как ты начинаешь дрожать, избегать его, как магия перестаёт подчиняться. Ваша связь не мешает тебе. Это ты мешаешь связи. Отдайся ей, прими с благодарностью и покорностью, признай дар Богини. Это всё, что нужно, чтобы понять, кто ты. И больше не придётся страдать, милая, я обещаю! Просто научись доверять ему. И… Мне.
Мир вышвырнул меня обратно. Непреклонно, уверенно, как слепого котёнка за шкирку. Время пошло заново.
– Ай! – я отдёрнула руку от дерева и уставилась на выступившую у запястья алую каплю. – Оно цапнуло меня!
– Эм… Вирке?
– Больно!
– Вирке!
– Не могла же я порезаться?
– Вирке, посмотри на меня!
Я наконец отвлеклась от раны и едва не завизжала. Нет, завизжала. Наверняка. Но собственного крика не услышала.
Темнота.
Тишина.
И всё.
Мир съёжился до капли крови, впитался, растворился и исчез. Не стало ни упрямой Богини, ни своенравного дерева, ни земли, ни неба, даже собственное тело исчезло, растворившись в густой неподвижной темноте.
– Белен! – а вокруг тишина. Крик усыхал, опадал, шурша и рассыпаясь в пепел.
Не так просто вернуться из мира, где обитают боги. По крайней мере, если думаешь, что возвращаться не к кому.
– Вирке?
Он здесь! Я попыталась развернуться, осмотреться, но не увидела, не услышала, не поняла ничего. Пустота. Одна гложущая голодная пустота. Лишь его голос – зов с той стороны, крохотная лодка в бушующем океане, последнее настоящее, живое, держало, светило вдалеке.
– Белен, ты слышишь? Где ты? Где я?
Мгновение стояла тишина. Самая страшная тишина в жизни. Миг, когда я решила, что всё действительно кончилось.
– Не двигайся, – медленно проговорил он.
– Где ты? Ты меня видишь? – я попыталась шагнуть вперёд.
– Вирке, гоблин тебя раздери, замри!
– Почему? Что происходит? Ты видишь что-то?
– Вирке, просто доверься мне! – заорал он в таком ужасе, что бежать хотелось куда сильнее, чем стоять на месте.
– И не подумаю! – отрезала я. Доверять? Ему? Точно нет.
– Я не знаю, что это. Там обрыв или… Или что-то похожее на него. Что если это испытание? Как то, которое позволило нам войти сюда? Что ты сама видишь?
Я наугад выкинула вперёд руку, надеясь задеть брата ногтями. Пусто. Темно. Холодно. И только его голос – единственное, что держит, что ведёт. Единственное, чему можно доверять. Но так страшно!
– Ты издеваешься?! Я и гоблиновой дырки не вижу! Я даже не слышу себя! Где ты?
– Но ты слышишь меня? И ничего не видишь, так? Я понял. Вирке, просто следуй за голосом. Верь мне.
– И не подумаю!
Раздался звук, похожий на удар головой обо что-то твёрдое. И вряд ли только похожий.
– Тогда прыгай, мать твою! Кто сказал, что принимать помощь стыдно?!
И правда, кто? Тот, кто бросил меня в день, когда рядом не осталось никого любимого? Тот, кто предал доверие, когда в целом мире не осталось никого ближе? Тот, кто обещал всегда быть рядом и обманул, выгнал из дома, не пожелав объясниться? Тот, кто теперь просит довериться и принять его помощь. Я зажмурилась, чтобы темнота показалась моим выбором, а не вынужденным испытанием.
– Я не верю тебе. Уже давно нет, не надейся. Но всё равно слушаю.
– Для начала хватит. Повернись налево. Сильнее. Ещё немного. Теперь крохотный шаг вперёд. И снова налево. Так, хорошо. Три шага прямо. Теперь осторожно прыгни. Наклонись и проползи два ярда. Ниже. Всё, можно вставать, – раздалось над самым ухом сдерживаемое хихикание.
Белен стоял рядом: настоящий. Видимый. Ничуть не изменившийся и совершенно спокойный. Такой, каким был только что, до страшной слепоты.
Не двинулись с места ни дуб, ни озеро, ни пушистая поросль под ногами. Я поборола желание кинуться на шею брату и проморгалась, убеждаясь, что действительно вижу.
Белен ехидно улыбался. Куда более ехидно, чем следовало бы человеку, любимая женщина которого чуть не погибла только что. Жуткая догадка возникла сразу же:
– Это ведь не было испытанием?
– Не представляю, – поджал губы он, пытаясь заключить меня в объятия, раз уж сама от благодарности в них не падаю.
– Обрыв был на самом деле? – уточнила я. – Темнота? Эта сгустившаяся жуть?
– Ну да. Но ровно до тех пор, пока ты не согласилась выслушать меня. А потом стало просто весело, – Белен наклонился, чтобы осмотреть поцарапавший меня кокон, осторожно отвёл в сторону острый сучок, видимо, и пустивший кровь. – А когда мы с тобой в последний раз веселились?
– Веселились?! Я думала, что ослепла! Что умираю! – попыталась стукнуть брата по спине, но тот увернулся и перехватил руку.
– И предпочла героически погибнуть, лишь бы не довериться мне.
И правда. Предпочла. Лишь бы справиться самой, лишь бы не зависеть от него.
– Мне почему-то кажется, – Белен устало сощурился на солнце, – что кто-то пытается донести до тебя одну очень простую мысль.
Богиня и Бог. Мать и Отец, дарующие магию как чудо рождения. Создавшие нас как своё отражение и надежду.
Я не могла колдовать рядом с Беленом, потому что рождение невозможно без связи, единения и… доверия. Я видела брата монстром, не хотела верить ему, когда рисковала собственной жизнью. Откуда бы взяться магии единства, если я постоянно пытаюсь разорвать связывающую нас нить?
Поэтому одна я сильнее. Одна я не боюсь, не связана, не разделена надвое и не чувствую, что без него останусь неполноценной.
И он тоже должен быть счастливее один. Просто обязан научиться. Иначе великий дар, огромная сила станет проклятием.
Но Богиня хотела подчинения. Веры. Хотела послушный скот, выполняющий приказы.
Я отшатнулась:
– Это… Это же мерзко! Создать нас как… племенных лошадей, чтобы улучшить стадо? Даже не так. Чтобы починить стойло. Редкостная глупость. Знаешь, мне начинает казаться, что всё это – шутка. Слишком сложно. Слишком неправильно. И слишком значимо для одной непростой истории. Я не стану верить, не стану следовать чужим правилам. Дети не обязаны жить так, как надеются их родители. Я не стану.
Белен совершенно по-родственному обхватил меня за плечи, вздёрнутые кверху от груза свалившейся на них ответственности:
– Знаешь что? – игриво подмигнул он. – Я тоже не стану. Это и правда перебор: мы не должны спасать этот мир; мы ему не обязаны. Нас воспитывали как людей, так почему мы не можем ими быть? Если мы всё равно обречены проиграть, зачем вообще начинать партию? Будут другие Равноденствие, другие судьбы и другие попытки. Их лучше подготовят, научат. Пусть они несут этот груз. Никто не в праве требовать этого от тебя, от нас. Даже сами Боги.
Я вскинула на него благодарные глаза. Понял! Наконец-то он меня понял! Не хочу оправдывать ожидания! Не желаю играть в чужую игру! Не стану следовать предназначению! К гоблинам судьбу!
– Есть только одна крохотная деталь, которая может испортить тебе настроение, – понурив голову, признал Белен.
– Какая же? – неужели есть что-то, что может оказаться ещё хуже?! Воззвала бы к справедливости Богини, да, взглянув на дерево, выпустившее нас в этот мир, и вспомнив обо всей наложенной ответственности, усомнилась, что она внемлет моим мольбам.
Белен прижался губами к моему виску, глубоко вдохнул и наклонился, чтобы сорвать напрашивающийся ярко-синий цветок, вправил его в одну из прядей мне за ухо, полюбовался результатом и тяжело обречённо вздохнул:
– Я всё ещё люблю тебя, – хмыкнул он. – И делай с этим теперь что хочешь.
Глава 19. Последняя джига
– Она что?!!
Иона так и опустилась на скамью, не успев убедиться, что та стоит достаточно близко, не отводя от ведьмы изумлённого взгляда. Бездумно подхватила букет луговых цветов и принялась нервно его ощипывать, покрывая пол нежными листочками. Порезалась. Зашипела и совершенно по-детски сунула палец за щёку, чтобы унять кровь. Даже срезанными цветы сумели постоять за себя.
Вирке нагло закинула ноги на стол.
– Не убедила, – с отчаянным наслаждением повторила она, блестя шальными глазами человека, которому нечего терять, который готов идти до конца, в том числе если конец не предвещает ничего хорошего. – Я видела Богиню. Говорила с ней. Выслушала её… аргументы, больше походящие на высокопарные слова военачальника, которому нечем убеждать солдат идти на смерть. Так вот, я не так глупа и желания положить голову за ваши идеи у меня нет.
– О твоей голове речи и не шло, – едко вставила Брианна. – А ты чего молчишь, благородный? Твоего мнения никто не спрашивал? Ты тут что, печь плечом подпереть зашёл?
Бри запустила в меня изгрызенной веточкой, призывая к ответу. Я лениво увернулся:
– Моё мнение Вирке знает. Как знает и то, что принуждать ни к чему я её не стану. Более того, я полностью поддерживаю её нежелание вмешиваться в вашу игру. Ты, Иона, явно замышляешь что-то, что нам не понравится, а скорее всего ещё и принесёт немало проблем. Я считаю, Вирке нужно уехать. Как можно дальше и как можно быстрее. Всё происходящее слишком опасно и явно намного серьёзнее, чем мы думали.
Матушка бессильно опустила руки, уронив букет на пол, к груде оборванной зелени:
– И ты? Ты, больше всего заинтересованный в объединении Равноденствия, не хочешь принять правду?
Я спрятал лицо, нагнувшись к корзине с яблоками, долго ковырялся, выискивая наименее червивое, спиной чувствуя требовательные взгляды, натянул саркастичную равнодушную улыбку:
– Я не первый несчастный влюблённый в этом мире. Такое случается и забывается со временем. Вирке в своём праве. Я – в своём.
– Но ты тоже должен был увидеть Её! Ты ведь видел Богиню, верно? – Бри подскочила, чтобы сжать мою ладонь с обновлённой повязкой, которую только что сама затянула.
– Верно, – рассеянно кивнул я. – Я видел. И узнал всё, что мне нужно. И поэтому больше не держу сестру. Лишь хочу обезопасить её.
Да, я видел. Больше, чем достаточно. Я видел, как родился этот мир, видел тысячи способов, которыми он может умереть. Чувствовал, как Она страдает, как растеряна и как хочет, чтобы всё стало как прежде. И очень, очень Ей сочувствовал. Но люди – не боги. Мы слабы, трусливы и эгоистичны. Вложить Силу в нас – огромная ошибка. Заставить нас применять её – ошибка ещё большая. Быть может, не знай мы ничего о Равноденствии, стало бы легче. А так… Нет, Вирке не должна вмешиваться в игры богов. Они хотят слишком много от неё, и они хотят слишком много от меня – отдать им любимую, позволить ей стать оружием, спасением этой проклятой страны. А спасители долго не живут.
– Ты не можешь оставить нас без помощи, – жрица, внезапно показавшаяся слишком старой для всего этого, опустилась на колени, чтобы собрать с пола цветы.
– А я и не оставлю. У меня есть несколько очень хороших или очень плохих, тут уж как посмотреть, идей. Я вернусь во дворец и вытащу ведьм из Круга. То, что они испытывают, не должен испытывать никто. Я не оставлю вас без помощи, а вот Вирке, и я очень на это надеюсь, оставит. Если захочет выжить.
– Нечего вам обоим там делать, – личная королевская ведьма уселась рядом, подтащив миску поглубже, принялась собирать горстями и перекидывать в неё разорванные листья. – Мы справимся, матушка. Я всегда говорила, что справимся. Во дворце мне доверяют. Поедемте, там народу – кот наплакал! Мы справимся. Главное, Рикмаса застать врасплох. А Равноденствие пусть лучше как можно дальше будет. Они ж советнику не меньше нашего нужны. Глупо же их прямо в руки к нему вести, я сразу говорила!
– Брианна, без Равноденствия у нас нет ни единого шанса! Рикмас не сумел бы справиться с ними. Да он и не хотел их убивать, ты же знаешь. Он бы попался в собственную ловушку!
Вирке мигом растеряла всю наивность, подобралась, как приметившая добычу рысь:
– А чего хотел Рикмас? Матушка Иона, ты обещала, что не соврёшь. Но, по-моему, рассказала тоже не всё. Если он не хочет нас убивать, то что же ему нужно?
Я едва не зааплодировал: моя девочка! Научилась выхватывать интересное из разговора. А сестра тем временем опустила ноги на пол и склонилась как можно ниже, не давая Ионе спрятаться за юной ведьмочкой и отмолчаться.
– Мне вот тоже интересно, – вставил я, когда тишина затянулась. – Если мы – Источник, и советнику это известно, в Круг он бы нас не допустил. А если и убивать не собирался…
– Он не собирается убивать вас! Он хочет уничтожить всех нас! – не выдержала Иона. Женщина вскочила, отрывисто отряхнула подол, снова роняя на пол едва собранный мусор, запорашивая копну волос Бри. – Уничтожить, понимаете? Лишить того, что делает нас – нами! Забрать всю магию!
– Выкачать? Но ведь он черпает достаточно Силы из Круга. Зачем ему ещё? – недоумённо отпрянула Вирке.
– Не выкачать, глупышка. Уничтожить! Не отобрать, а превратить в пыль, разорвать саму связь ведьм с Источником. Чтобы нам неоткуда стало брать магию. И тогда мы все умрём. Каждая в целом мире. Медленно, мучительно.
– Он считает, что спасёт этим страну, – Брианна, не вставая с пола, оперлась на скамью, пересыпая из ладони в ладонь горсть зелёных ошмётков. – Он думает, что земли истощились из-за нас. Из-за того, что мы берём Силу, которая должна была родить урожай. Он искренне в это верит, понимаете. Я не знаю, что он думает, но знаю, что чувствует. А чувствует он свою правоту. И отчаянно, больше всего на свете, хочет спасти землю от нас. И нас – от магии. Он считает её проклятьем…
Яблоко в моей руке так и осталось не надкушенным.
– И он точно не прав? – я старался выглядеть равнодушным. Из меня получился бы плохой шпион.
– Конечно, не прав! – горячо закричала Иона.
– Но достаточно того, что он верит, – Брианна вперилась в меня глазами так, словно хотела что-то сказать, намекнуть на нечто, о чём нельзя говорить вслух.
– И как же он собирается это сделать? – надвинулась Вирке на жрицу.
– Он собирается разорвать связь Равноденствия, – с вызовом бросила Иона. Хотела правды? На! Получай! – Он долгие годы считал, что вы – ключ к магии, которая нас питает. Если забросать колодец камнями, подземная река снова станет полноводной. И некоторые из нас верили ему. И помогали. Некоторые очень сильно ошибались, за что поплатились жизнью. Я не глупа, малышка. Я вижу твой взгляд. И нет, ты не захочешь рискнуть и пойти за помощью к Рикмасу, потому что та, кто ему помогал раньше, была твоей матерью.
Я выронил яблоко. Брианна подошла, чтобы ободряюще прикоснуться к моему плечу.
– Да, милая, после смерти брата Этна считала, что лучше рискнуть, лишь бы не страдать так, как страдала она. Равноденствие не живут по одиночке. И вы не сможете расстаться. Это трагедия. Я видела, к чему она приводит. Этна совершила огромную ошибку, разбудила зверя, чтобы избавиться от боли, сковывающей её. Рискнула помочь, позволила изучить себя, рассказала всё, что знала о связи. А когда поняла, что подвергает опасности слишком многих, захотела уйти, зверь вырвался на свободу. Теперь Рикмас не остановится. И знаешь что? Ты захочешь отомстить ему. Потому что шторм, в котором погибли ваши родители, не случайно произошёл именно тогда, когда Этна прекратила эксперименты. Ты захочешь отомстить и войти во дворец вместе с братом, верно? Захочешь дать силы Кругу и превратить затравленный скот в войско! Ты захочешь принять свою суть, так, Вирке? Потому что иначе убийца твоей матери останется безнаказанным.
– Она не захочет! – я сбросил ладони Бри, пытаясь вклиниться между ведьмами.
– Это он… Рикмас убил маму и папу? – Вирке уставилась на бледные ладони. – Я была во дворце, я видела его. Танцевала в зале, где он находился, где смеялся над нами. Ела ту же еду, что и он, а он… Он убил маму и папу?!!
Озверев, она схватила жрицу за грудки, едва не приподняла над землёй, дёрнула так, что затрещала ткань платья.
– Почему ты молчала?! Почему не сказала сразу?!
– Вот поэтому, – я обхватил сестру за талию, оттащил, как царапающуюся кошку, сопротивляющуюся, пытающуюся достать когтями до правдивой лгуньи, которая, понурив голову, стояла совсем рядом и не пыталась сопротивляться. Бешеное свечение охватило тело сестры. Вполохи огня то вырывались из пальцев, то разбрызгивались изо рта вместо слюны.
– Почему ты молчала?! Почему?! Почему вы все молчали?!
Я гладил её по плечам, сбивая больше не причиняющее мне вреда пламя, шептал слова утешения на ухо, обещал, что мы так это не оставим и со всем справимся. И верил в сказанное, хоть и был холоден, как лёд. Мне бы тоже метаться, колотить в стены и проклинать провидение… Но нет. Голова оставалась чистой и пустой, как нетронутый снег. Я знал, что вернусь во дворец. Я должен был спасти ведьм, обязан избавить от участи, которой не заслуживает никто. Но теперь у меня появилось там ещё одно дело. И если я справлюсь, значит сумею совершить хоть что-то правильное в этой жизни.
Вирке замерла. Успокоилась, поддавшись холоду моего спокойствия.
– Отпусти, – попросила она и протянула руку Ионе. – Я пойду во дворец. Вытащу женщин из круга и отомщу Рикмасу. Ты права, я сделаю это. Сегодня же.
– Ты не можешь так скоро, – растерянно глядела жрица на протянутую ладонь. – Ты не приняла связи, значит, всё ещё не можешь колдовать рядом с братом. Вам придётся снова пойти к Источнику и…
Кисть призывно вспыхнула слепящим пламенем.
– Думаю, я уже разобралась с этой тайной.
Иона, не поморщившись, сжала полыхающие пальцы.
***
– Не спится?
Бри уселась рядом, воровато оглядываясь на затухающий костерок нашего маленького лагеря. Паршивое мы войско. Да и попутчики тоже паршивые. Ни одну из женщин разубедить идти не удалось. О Вирке и говорить нечего. Она лишь посмотрела, как на умалишённого, когда я заикнулся о том, чтобы она позволила мне разобраться и уехала из страны, и не проронила ни звука, только как-то особенно зло закинула поленце в печь, заставив ту отрыгнуть огромным снопом искр. Иону я и отговаривать не стал. Ведьма явно замышляла недоброе, так пусть и свою шкуру подставляет. А вот Бри… Бри устроила скандал. Дала пощёчину, разревелась и убежала, вернувшись лишь тогда, когда небольшие сумки с самым необходимым уже собрали и втроём стояли на пороге домика лесной жрицы.
Удалось даже проститься с Эделиной, да-да, самой настоящей, ни чуточки не рогатой Эделиной. Видимо, ведьмовство всё-таки удалось и принесло пользу хоть кому-то. Оставив смущённо мнущегося рыжего мужичка в сторонке и кинув на Иону испуганный взгляд, она поочерёдно обняла нас с сестрой, попросила не доверять никому («никому!», – особо подчеркнула она) и умчалась едва ли не бегом, спеша покинуть и без того поднадоевшие, как выяснилось края.
– Просто стерегу лагерь, – я привычно накинул на Бри свой плащ. Одежда у каждого имелась своя, весьма удобная, надо сказать, но подруга почему-то вечно забывала накидку и приходила вечерами поболтать в лёгкой рубашке не по размеру, а потом жалась и дрожала, когда сумерки щипали разморённую дневной жарой кожу.
– Врёшь, – благодарно запахнулась она в плащ. – Тебе ведь снятся кошмары, да?
Я не стал отпираться:
– Каждую ночь.
– Мне тоже. Прости, если бы я знала, что амулет Рикмаса сработает так, я бы ни за что не позволила тебе к нему прикоснуться. Не думала, что ты почувствуешь то, что ощущали они…
Цикады голосили так громко, что, казалось, скоро придётся их перекрикивать, но я проговорил совсем тихо:
– Ты ведь тоже это чувствовала.
– Постоянно, – прижалась ко мне Бри. – Ты не представляешь, как им страшно. Хотя нет, – горько усмехнулась она, – представляешь. Мы теперь с тобой птицы одного полёта. Только, видать, разных видов. Ты у нас орёл, а я – летучая курица. Глупая, глупая курица.
Я крепко обнял её, утешая:
– Ты не глупая. Просто попала в путаницу чужих интриг. Скоро всё это закончится. Мы спасём ведьм, наиболее жестоким из всех возможных методов убьём Рикмаса…
– Мы его хотя бы четвертуем? – кровожадно уточнила Бри.
– Ради вас, миледи, хоть восьмируем! – склонил голову я. – Ты можешь пообещать мне кое-что очень важное?
Копна каштановых волос проглотила отблеск костра, пошевелившись.
– Что бы?
– Когда всё это закончится, пообещай, что, если меня не окажется рядом, ты вывезешь Вирке из страны. Обманом, убеждениями, шантажом… Можешь давить на чувство вины и говорить, что это моё предсмертное желание, если возымеет эффект, но не позволяй Ионе втянуть сестру в игру.
– Предсмертное… – глухо повторила Брианна. – Шутишь? Тебе нельзя умирать. Я запрещаю. Сам отвезёшь.
– Бри…
– Нет.
– Бри, я прошу тебя. Очень прошу. Как друга.
– Тем более нет, – она стукнула маленьким кулачком мне в грудь, добавила ещё раз, но всё равно не успокоилась, поэтому отвернулась и скрестила руки на груди. – Сам отвезёшь. Был бы умным – уже бы улепётывали.
Я сжал её плечо. Всё она понимала.
– Не могу. Теперь не могу, Бри. Он убил наших родителей, а я оказался рядом, так близко, и оставил его в живых. Есть вещи поважнее моих чувств к Вирке.
– И это явно не те вещи! – едва не сорвалась на крик ведьма, а потом добавила едва слышно: – Ты плохо разбираешься в людях… друг. Всегда доверял не тому, верно? Так лучше бы не принимал ничью сторону и бежал как можно дальше, пока есть возможность. В этой истории всё сложно, куда сложнее, чем ты надеешься. Не лезь в политику, прошу тебя.
– Да плевать мне на политику! Я хочу уберечь сестру. И сделать то, что считаю правильным – заставить заплатить злых и жестоких людей. Разве здесь можно ошибиться?
– Можно, Белен, можно. Злые и жестокие подчас оказываются добрыми и справедливыми, если посмотреть иначе. Наоборот тоже бывает, знаешь ли. Почему, например, ты веришь матушке?
– Кто сказал, что я верю ей? Просто пока что наши желания совпадают, а потом не будет никаких наоборот. Никаких точек зрения. Я не собираюсь падать в эту паутину и сделаю только то, что считаю верным сам. А дальше… Дальше будь что будет. Поэтому я и прошу тебя: огради Вирке от подобной ошибки. Не позволь ей ввязаться в войну.
Она потёрла кулаками сонные глаза и посильнее запахнулась в плащ.
– Я постараюсь. Очень. Правда.
– Скоро всё это закончится, я обещаю.
Брианна шмыгнула носом от холода и уткнулась погреться в мою грудь:
– В том-то и дело, – глухо донеслось из складок туники, – что ты держишь обещания.
Ехали напрямки. Словно кто-то невидимый подгонял, беспокоился, просил поторопиться. Меньше всего хотелось заявить о себе раньше времени, дать врагам возможность подготовиться и встретить нас ловушкой: уж они-то своё дело знают, не первую ведьму ловят. Вряд ли только ожидают предательства от Бри, да и Иона явственно намекнула, что во дворце у неё есть свои тайны.
Уместиться вчетвером на трёх лошадях оказалось несложно, хоть и весьма неудобно. Брианна, которой полагалось попеременно скакать в одном седле с наиболее лёгкой Вирке и низкорослой Ионой планомерно ныла, что ей то неудобно, то сколько, то вообще её Тварь норовит укусить. Кляча Вирке и правда всячески показывала своё нежелание везти хоть кого-то и обиду на то, что хозяйка бросила её на несколько дней. Сестра же так и не поняла, почему за одни сутки Гадина отощала так, словно провела на голодном лесном пайке не менее трёх, а мы с Ионой хитро переглядывались и предпочитали не ворошить прошлое и не нарываться на очередной скандал. Успокаивалась Бри только оказавшись в седле моего пегого красавца, который стоически выдерживал лишний вес и только через пару часов начинал спотыкаться и отставать от кобылок, да и то делал вид, что он это по доброте душевной пропускает самочек вперёд, а сам-то ещё ого-го!
На третий день удалось заночевать на постоялом дворе. Вирке нехотя отстегнула от пояса кошелёк, буркнув, что она одна среди нас умеет зарабатывать, а остальные лишь тратят, но Брианна фыркнула, спрыгнула на землю и умчалась в неизвестном направлении. Спустя какой-то час, когда нам принесли едва поспевшее жаркое, вернулась с тугим кошельком и таинственным видом.
– Без тебя обойдёмся, – кинула она на стол горсть монет. – Не думай, что ты незаменима.
– Бри, опять?! – простонал я.
– А что? – подбоченилась она. – Ты, благородный, что-то имеешь против? Небось и лошадку краденую не вздуздал и не считаешь своей собственной? Скажи ещё, что с воровкой позорно дело иметь!
Я проглотил обиду: и правда, не мне ратовать за честность. И не только потому, что замышляю убийство советника, но и потому, что пегий и правда оказался отличным конём, расставаться с которым я не желал даже под страхом быть пойманным с чужой собственностью в уздечке.
– Я тебе пирога с луком взял, как ты любишь, – вместо перепалки я подвинул к подруге угощение. Та хмыкнула и довольно запустила в него зубы, бросая на Вирке взгляды неясного содержания.
Всё-таки ума нам явно недоставало. Ладно Вирке: её голову занимала одна месть, сжигающая все мало-мальски грамотные доводы, но я-то хорош! Куда полез? До государственного переворота явно не дорос, да и женщины собирались пробраться в замок с куда менее серьёзной целью. Действительно ли я хотел убить Рикмаса или всего лишь пытался найти хоть какое-то настолько опасное дело, чтобы не думать о том, о чём думать не хотелось? Да какая разница?! Главное вытащить ведьм из Круга и убедиться, что сестра в безопасности. А потом… Потом можно и повеселиться.
Места в таверне почти не осталось: в каждый уголок рачительные хозяева измудрились втиснуть столик, расставить скамьи и стулья настолько плотно, что крутобёдрые служанки едва протискивались, пробиваясь между постояльцами в обнимку с доверху наполненными тарелками. Крошечный постамент, чудом уместившийся в самом тёмном углу у кухни, где сажать гостей совсем уж неприлично, тоже не пустовал: лютнист, выскочивший на сцену под строгим взглядом хозяина заведения, настолько рослого, что ходил, пригнув голову под не таким уж низким потолком, торопливо настраивал инструмент.
– Так как ты планируешь провести нас во дворец? – не таясь, поинтересовалась у матушки захмелевшая и осмелевшая Вирке.
Куда более осмотрительная Иона шикнула:
– Милая, без лишних слов! Мы же не одни здесь.
А я уже высматривал самые любопытные уши, прикидывая, которые из них следовало бы оборвать, а какие можно до поры оставить на месте: полутрезвый розовоносый старичок, сползающий под стол, подозрений не вызывал, как и прогуливающиеся по залу ярко накрашенные девицы в вызывающих нарядах; девицы многозначительно подмигивали мужчинам, дважды останавливались возле меня, предлагая отлучиться, дабы получить немного незабываемых впечатлений, и, выслушав вежливый отказ от меня, куда менее вежливый от Брианны или насмешку от Вирке, вновь ныряли в толпу, чтобы вернуться, как только сделают очередной круг. Я больше беспокоился о сплетничающих через столик мужиках, что успели уже перемыть косточки всем общим знакомым и теперь озирались в поисках новых тем для беседы. Это всё сказки, что бабы болтливы. Куда более болтливы мужики, а уж выпившие… Словом, такие долго держать секрет не станут, и всё интересное перескажут, слегка (или не слегка) приукрасив, при первой же возможности. И на молчаливого вооружённого до зубов наёмника я тоже старался не смотреть лишний раз, но из поля зрения не выпускать. Он словно бы подрёмывал, не мешая присевшей тут же, за неимением других свободных мест, компании парней, но те всё равно жались на противоположной половине стола и беседовали куда тише, а пили куда меньше, чем стоило бы в их возрасте и, судя по недешёвой одежде, положении.
– Вирке, а какие края тебе бы хотелось посетить, когда вся эта история завершится? – попытался сменить тему я.
– Что-то я не вижу, чтобы она собиралась завершаться! – беззаботно закачалась на ножках стула сестра. – Мы ведь пока не обсудили, как пролезем во дворец и доберёмся до Рикмаса!
Я едва не застонал в голос – не бывать сестре шпионкой, ой не бывать! – и осторожно отодвинул подальше кувшин с вином, начиная озираться уже на полном серьёзе. Быть не может, чтобы хоть один служка короля в таверне не затесался!
Благо, музыкант закончил своё нелёгкое дело и ударил по струнам, на мгновение заглушая гвалт, тут же, впрочем, ставший вдвое громче, дабы разговор продолжался, несмотря на досадную помеху.
– Джига! – вскричала Вирке, подскакивая и почти роняя стул: упал бы, не будь зал донельзя забит, а так лишь опёрся спинкой на спину соседа. – Идём танцевать!
– Здесь? Вирке, тут и мухам тесно, – отмахнулся я.
– Ты же хотел! – напомнила сестра. – Помнится, не так давно горел желанием! Теперь моя очередь! Пошли! – и тонкая фигурка ловко крутанулась, обходя столики. – Не пойдёшь – найду кого другого, посговорчивей!
Она, не кидая слов на ветер, подхватила за локоть первого попавшегося парнишку и потащила поближе к подмосткам.
Тощий, прыщавый, угловатый почти мальчишка сделал робкую попытку спрятаться за товарищей, но те лишь подтолкнули, мол, не упусти шанс! А Вирке и не смотрела на партнёра, знай себе расталкивала отвлекшихся на выпивку мужиков и нерасторопных служанок, как вёрткая ладья, скользя вперёд.
Наконец, стала на пятачке у подмостков, с трудом заставив выпрямиться перепуганного, похожего на криво вбитый в стену гвоздь, парнишку, и ударила каблуками в такт струнам. Гостям-то что? Была бы брага на месте, да вовремя закуску подносили, а кто пляшет под боком, тот пусть себе пляшет. Тем более, в джиге руки держат по швам, не рискуя угодить сидящим окрест по макушке, так что и смотреть не на что. Попляшут – сядут. Но леди Ноктис де Сол, может, и не считалась лучшей во всём, за что бралась, но всегда умела произвести впечатление.
Она мотнула головой, разметав по плечам небрежно перехваченные обрывком бечевы волосы, лёгким движением распустила ворот рубашки, чтоб не мешал, скинула узкую кожаную жилетку прямо на пол и гордо, как может только высокородная, выпрямила спину. Невдалый танцор снова принял форму кривого гвоздя, вытаращившись на самую прекрасную грудь из тех немногих, что он повидал при жизни, а я стиснул кулаки под столом.
Удар – шаг!
Мах ногой – шах!
Прыжок – удар – мах – шаг!
Парнишка не успевал, путался в собственных конечностях, краснел и неумело сбивал дыхание; а Вирке ухмыльнулась, и я ни на мгновение не сомневался, что ухмылка предназначалась мне, и цапнула мальчишку под руку, одновременно отпихивая с дороги помешавший стул, с которого только успел приподнять седалище, потянувшись за утиным крылом, рослый детина. На место детина уже не вернулся, замерев с протянутой к печёной птице пятернёй и восхищённо глядя на веселящуюся ведьму.
Шаг – прыжок!
Шаг – поворот!
Каблучки отбивали, вторя музыке, заставляя едоков всё дальше передвигать скамьи, освобождая место плясунье и её изо всех сил старающемуся партнёру. Постояльцы потеснились, предпочли пожертвовать удобным местечком и неубедительной башенкой составить сидушки одну на другую, лишь бы любоваться на танец; редкие хлопки и подбадривающие постукивания пяток стали чаще, громче, увереннее.
Вирке не отвлекалась от нелёгкого дела: улыбалась, скакала, вела плечами, ввинчиваясь в потоки душного воздуха. Кто-то распахнул окно и игривый ветер, вскочив на подоконник, промчался по столам, опрокидывая опустевшие чашки, и задрал танцовщице выбившуюся из штанов рубаху, оголив ненадолго живот. Толпа восторженно загудела, шумно раздвинув столы ещё сильнее. Одна, две, три пары радостно присоединились к танцу, а ошалевший от собственного успеха музыкант, краснея, как варёный рак, надувался от гордости и бил по струнам громче, громче, громче, да всё не мог заглушить теперь уже дружный топот ног.
Прыжок! Удар! Шаг! Поворот!
Шум и грохот заполнили мигом ставшую тесной залу, а я уже с трудом различал меж выскочивших на расчищенное место гостей сестру. Распущенные волосы крыльями загнанной в толпу вороны мелькали то тут, то там, Вирке подпрыгивала выше всех, одного за другим меняя партнёров, а те всё чаще старались не отплясывать древний танец веселья, а распустить руки и приобнять красавицу.
Я поднялся прекратить глупое действо. Нет уж. Только шуму наделает. Пусть сидит рядом.
– Белен, чего ты? – озабоченно прикоснулась ко мне Бри.
– Ничего, – успел буркнуть я, перемахивая сразу через две косо составленные скамьи и расталкивая пьяные рожи.
Позади послышался довольный шепоток Ионы:
– Не лезь, милая. Не твоего ума дело, пусть сами разбираются!
Я меру осторожно отодвинул в сторону нерасторопных куриц, что так старательно пытались продать свою красоту постояльцам, и враз померкли перед, в отличие от них, не разукрашенной, относительно (на мой взгляд, всё-таки не очень) скромно одетой и даже не старающейся Вирке. После такого представления клиентов им не найти. А может, налюбовавшись на недоступную красотку, напротив, мужики повалят один за другим – только успевай складывать монеты в кошелёк. Замешкавшегося низкорослого толстяка я аккуратно приподнял за шкирку и усадил на стол возле недоеденного, да так и брошенного кем-то сыра; забытого мальчугана не старше пяти лет сунул в руки первой попавшейся бабе. Дальше пришлось работать локтями: распалённые, потные, вонючие тела неуклюже скакали вокруг моей женщины, и каждое норовило хоть бедром, хоть ладонью прикоснуться, задеть, хоть пару шагов сделать рядом.
– Куда прёшь?! – едва начавший бриться паренёк набычился, разворачиваясь к тому, кто невзначай толкнул его, заставив обернуть кувшин с весьма приличным пивом, но что-то во мне заставило его сдуться и ретироваться.
– Не мешай, малый! – добродушно посоветовал здоровенный детина с мозолистыми руками, не решающийся присоединиться к танцу, но на все лады, старательно попадая мимо музыки, прихлопывающий в ладоши. – Видишь, хорошо людям!
– Уйди с дороги, – предупредил я.
– Остынь! – в свою очередь улыбнулся щербатым ртом он.
Я ударил по колену. Не сильно, так, чтобы точно ничего не сломать землепашцу, но убедить не вмешиваться. Детина припал на одну ногу, мгновенно отпуская сжатое в лапище моё предплечье, но тут же развеселился: давно, видать, драться не приходилось. А так соскучился!
Не желая того, мы повторяли танец, застряв меж двумя столами, скакали – я повыше, он погромче – на клочке потемневших от времени и пролитых яств досках. Я привычно уворачивался от рук размером с медвежий капкан. Один удар – и до утра я бы точно не помешал никому. «Медведь» прихрамывал, косолапя, проворачивался, надеясь успеть за вертлявым, как заяц, соперником, а я, чувствуя себя рядом с деревенщиной тощим мальчишкой, вскочил на скамью, чтобы достать повыше, и вписал кулак в челюсть невовремя вставшего на моём пути мужика.
Хрустнуло. Судя по боли в пальцах, во мне, а не в челюсти соперника.
– Малый! Ну зачем же ты так?! Руку бо-о-о-ольно? – с искренней заботой поинтересовался он и добавил, сжимая ладонь и готовясь опустить её меж ушей надоедливого косого: – А сейчас ещё больнее будет!
Я метнулся в сторону, попутно вознеся мольбу Богине, и та, видимо, позабавившись нашей потасовкой, вняла: вой «медведя» позади возвестил, что удар пришёлся по чему-то незапланированному. Я выпрямился, готовый снова уворачиваться, и опасливо оглянулся: детина старательно дул на занозу в мизинце и с трудом сдерживал крупные горячие слёзы. Я сорвал чистое полотенце с пояса протанцевавшей мимо служанки, макнул концом в забытое кем-то вино и швырнул страдальцу:
– На, приложи.
Детина обиженно отвернулся, но рану протёр и принялся внимательно рассматривать на свет. А я, наконец, пробился к ускользающей и норовящей скрыться в веренице танцоров сестре.
– Вирке, прекращай дурить!
– Тебе что-то не нравится? – крутанулась она, высокомерно мазнув мне по лицу кончиками волос и тут же переметнувшись к ожидающему своей очереди партнёру.
– Не нравится! Ты ведёшь себя как… как… как не должна! – прошипел я, с силой разворачивая её к себе.
– Танцую, только и всего! Ты ведь не захотел пойти со мной. Так тут желающих достаточно, если что, – попыталась вновь отвернуться она.
– Пошли к столу, – велел я.
– И не подумаю!
– Вирке!
– Белен?
– Ты сводишь меня с ума!
– И в этом мне нет равных! – она игриво поклонилась и стукнула каблучками. И я принял игру: вытянулся и стукнул пятками в ответ.
Страсть и ненависть сплелись в безумной пляске, воюя взглядами, выбивая всю дурь из рассохшегося пола. Она то манила, то отталкивала, то глядела искоса, словно подзывая, предлагая нарушить правила, забыть о глупых традициях устаревшего танца и прикоснуться, сжать талию ладонями, то нападала, отгоняя стуком каблучков, запрещая приближаться слишком близко.
Удар! Удар! Удар! Это обиженная женщина хлещет по щекам или возбуждённое сердце отбивает ритм?
Стук! Стук! Стук! Она так близко, совсем рядом, улыбается, смотрит на меня так, как не смотрела уже очень, очень давно. И в её взгляде нет ни капли страха.
Толчок! Прыжок! Она танцует, делит танец со мной, как могла бы разделить всю жизнь и, кажется, я становлюсь почти счастливым…
А потом она поднимает руки и наши пальцы сплетаются, как путы живого, тёплого хмеля, вцепившиеся в холодные камни замковых стен.
И не осталось ненужных опасений, вопросов и судеб. Только танец, только прыжок, толчок, поворот, и стук, стук, стук, стук, стук!
Боль уходила, убегала, пряталась от грохота в самых тёмных уголках, не решаясь соперничать с весельем танца, и я не заметил, когда мы начали смеяться. Я и она. Вместе. Быть может, эта джига не станет последней?
***
Когда совсем стемнело, а из гостей остались лишь самые стойкие, уносящие на плечах тех, кто куда менее героически уснул беспробудным сном многие часы назад, из полумрака жилых комнат выскользнула одинокая хрупкая фигурка. Она отделилась от бревенчатой стены, обогнула не до конца расставленные по местам скамьи, протиснулась между столами и нырнула в ночь. Её спутники давно устало рухнули на кровати, причём расщедрившаяся воровка-ведьма оплатила каждому свою, только что комнату пришлось взять общую, как раз на четверых рассчитанную, да и то не из жадности, а потому что свободных мест в проезжем местечке больше не оказалось, а на одного-двоих такую большую брать никто не хотел. Беглянка с трудом выбралась незамеченной и до сих пор не верила, что дело удалось провернуть: следили за ней внимательно, ожидая, пока выкинет очередную глупость, но привязать к ноге колокольчик, как корове на шею, благо, не догадались. Теперь оставалось так же тихо вернуться.
Женщина поплотнее закуталась в пенулу и прислонилась к развесистому деревцу у входа. Ждать она не любила, но полагалась проявить терпение и вид принять суровый и непререкаемый.
– Ну что вы, господин! Я ни в жизнь врать не стану! Лучше вас – никого! – послышался визгливый голосок с придыханием из недр таверны, и в дверном проёме показались двое: разукрашенная так ярко, что разглядеть удавалось даже в тусклом огоньке прихваченной ею свечи, девица, и давешний прыщавый парнишка, растанцевавшийся настолько, что пожелал потратить последние гроши на продолжение вечера.
Парнишка расплылся в доверчивой улыбке, попытался смачно поцеловать работяжку, но та повернулась, якобы случайно, подставляя лишь щёку для получившегося излишне слюнявым поцелуя. «Господин» осоловело помахал на прощание и двинулся в противоположную сторону от мелькающих в стороне огоньков деревни; потом опомнился, развернулся и ещё раз махнул рукой девице, которая уже успела снять с лица улыбчивую мину, но тут же профессионально натянула её обратно и послала воздушный поцелуй:
– Приходи ещё, любимый!
– Так я хоть завтра, – начал клиент.
– Как только денег у мастера заработаешь! – уточнила женщина, которой не суждено было стать любовью всей его жизни.
Дождавшись, пока похожий на криво вбитый в стену гвоздь мужичок скроется из виду, девка позволила краскам на лице обозначить куда более реалистичную кислую физиономию, устало выдохнула и приготовилась уже запереть на ночь дверь, но притаившаяся в тени фигурка выкинула вперёд руку, поймала припозднившуюся трудяжку за рукав и втянула в темноту.
– А из тебя не лучший шпион, – многозначительно проговорила похожая на притаившуюся ворону ведьма, внимательно с ног до головы осматривая собеседницу.
– Что… Что?! – затряслась девица, безошибочно рассмотрев неслучайно блеснувший за голенищем сапога женщины кинжал и роняя зачадившую свечу на землю.
– Я сказала, – терпеливо повторила та, что умела производить впечатление, – что мой брат выделил тебя сразу и свернул бы шею, как канарейке, не отвлеки я его.
– Но я… Я… – испуганно заблеяла девица.
– Но она тупа, как пробка, и вообще не понимает, о чём ты говоришь, – смело выглянула на улицу улыбчивая служанка. – Иди к себе, милая. Я поговорю здесь. Забудь, что видела, – из одной ладони в другую лунным диском перекатилась монетка и продажная девка, подхватив подсвечник, растворилась в ночи.
Вирке восхищённо захлопала в ладоши:
– Признаю. Уделала.
– Профессиональный навык, – улыбнулась служанка. – Но твой брат действительно очень глазастый. Думаю, меня тоже нашёл бы без труда, хоть и не сразу. Теперь я должна тебя поблагодарить?
Ведьма не стала кичиться:
– Услуга за услугу.
– Слушаю тебя.
– Ты должна отнести весть прямо ему. Ни с кем не делясь, нигде не останавливаясь. Поверь, награда будет достойной.
Служанка привычно заткнула за пояс полотенце и сложила руки на груди:
– А вот это уже очень интересно. Судя по тому, как яростно ты кричала про дворец, ты хочешь сообщить ему, что идёшь. Я ведь выдала себя именно тогда, да? Ты проверила, и я попалась. Слишком лакомая приманка, чтобы устоять. Хорошо, я отнесу эту весть. Думаю, что это редкостная глупость, но, признаться, не имею ни малейшего желания тебя отговаривать. Это всё?
– Это не самое главное, – ведьма стиснула зубы, заставляя голос звучать твёрже, и сильнее прижалась к успокаивающе прохладной коре. – Скажи ему, что я всё знаю. И что я согласна с матерью и готова помочь. Он поймёт, что это значит.
Круглощёкое личико служанки заинтересованно вытянулось:
– Что бы это не значило, оно явно очень ценно. Не думай, я не хочу подробностей. Подозреваю за них мне пришлось бы поплатиться жизнью. Видимо, ты даёшь ему очень многое. Чего же хочешь взамен?
Вирке подняла усталые глаза к спрятавшемуся в тучах полумесяцу. Тот не желал смотреть на творимые ею глупости и изо всех сил делал вид, что не замечает, а стало быть, не может остановить.
– Правду, – уверенно произнесла она. Хоть раз в жизни – правду. Но и, конечно, выполнение следующих условий…
Глава 20. Гамбит
Лето выдавливало из нас последние капли сока. Разморённые жарой и мечтающие о дожде птицы не находили сил ни поклевать издыхающих в полях жучков, не успевших зарыться в землю после обманчиво сырого и росистого утра, ни поискать более прохладного укрытия. Я украдкой вытерла воротом капли пота на лбу. Благородной леди, ясное дело, не полагалось ни потеть, ни подолгу сидеть в кустиках после подтухшего мяса с давешнего бутерброда, ни подбирать неприличные выражения, характеризующие наш поход. Лошадь воняла. Я, подозревала, тоже, но упорно делала вид, что аромат присущ исключительно Твари. Белен героически шагал пешком, оставив в седле Брианну, пока животные отдыхали от трусцы. Дольше всех держалась Иона, не то привычная и шуткам природы, не то просто отвлекшаяся на собственные мысли, но и она не выдержала:
– Нужен привал. До замка осталось полдня пути, а идти в атаку, когда едва держимся на ногах, не дело.
Я подавила вздох облегчения и презрительно бросила:
– Я-то полна сил, но, если вам нужно, можно и спешиться.
– Через холм, помнится, есть река, – Белен плеснул немного воды из фляги себе за шиворот и с наслаждением расправил мгновенно облепившую грудь ткань.
– Да, и правда надо отдохнуть, – сглотнула слюну Брианна, с трудом отворачиваясь от очертаний мышц, которые скорее ожидаешь встретить на статуе полководца прошлых столетий.
Мы укрылись в спасительной тени ясеней, замерших листочками в ожидании хоть слабого дуновения ветерка. Я сразу повалилась под одно из деревьев, уверенная, что, если хоть кто тронет меня в ближайший час, умру либо убью, а Белен ещё терпеливо распрягал всех трёх лошадей, отводил к реке сполоснуться и особенно долго уговаривал приблизиться к воде норовистую Гадину, а та ни в какую не желала мокнуть, хотя уже измучилась от налетевших за конский пот слепней.
– Спасительница, – недовольно фыркнула протаскивающая сбрую в тень Брианна. – И что бы мы без тебя делали?!
– Не ёрничай, девочка, – одёрнула Иона. – Вирке нужно набираться сил. Отдыхай, милая, – с такой нежностью посоветовала она мне, что и правда стало стыдно.
Что ж, теперь не скажешь, что аромат исходит от лошади: её-то, в отличие от меня, всё-таки затолкали помыться. Я поднялась, чувствуя, как сводит ягодицы, принявшие форму седла, и, негромко поругиваясь, двинулась выше по течению.
Мокрая насквозь рубашка липла к коже и цеплялась за бренное тело так, словно я пыталась содрать шкуру с волка. Эх, хуже не станет! Я расшнуровала сапоги, с наслаждением пошевелила освобождёнными из оков пальцами, и по пояс зашла в бодрящую ледяную воду, принявшись стягивать штаны и споласкивать одежду уже там. Набруздавшись, мокрым комом, не глядя, закинула на берег, по сытому шлепку убедилась, что не промазала, и только тогда, стиснув зубы, погрузилась с головой.
Отмылась-не отмылась, а замёрзла так, что зубы свело. Тело мгновенно начало протестовать и утверждать, что жара не такая уж и сильная, солнце – лучший друг, а остаться грязной – не самая страшная потеря на свете. И я уже готовилась с ним согласиться, когда совсем рядом с фырканьем и шумом, норовя выплеснуть реку из берегов, погрузилось ещё одно.
– Ты чего творишь?! – взвыла я, отплёвываясь.
Довольная мокрая голова Белена поднялась из глубин и невозмутимо вопросила:
– Купаюсь. Заслужил. Нельзя, что ли?
– Можно, всё тебе можно, – зло ударила я по воде, брызгая в ответ. Брат и не поморщился, с готовностью подставляясь.
– Всё? – уточнил он, прищуриваясь.
– Да ну тебя! Я на берег.
И вышла бы, не сообрази запоздало, что успела стащить с себя всё до последней тряпочки.
– Ну-ну, – ухмыльнулся нежданный зритель. – А я пока ещё поплаваю, – и выжидательно уставился на меня, не двигаясь с места.
Он уже видел меня голой. Чего здесь такого? Я достаточно хороша, чтобы не конфузиться. Разве что давно не натиралась ароматными маслами, покрылась ссадинами и мелкими порезами, привычными путнику, и изрядно запрела. Я ни чуточки не стеснялась! Но почему-то всё равно велела:
– Отвернись.
– Зачем это?
– Надо.
– Кому?
Я внезапно поняла, что вода вовсе не ледяная а, скорее, почти кипяток. Силясь хоть немного перевести дыхание, медленно погрузилась и вновь показалась на поверхности.
– Белен, я здесь голая.
Он заинтересованно приподнялся на цыпочках в попытке что-нибудь разглядеть:
– Так это же ещё интереснее!
– Ты мой брат! – попыталась воззвать я.
– Даже не близко!
– Это некрасиво!
– Тоже не работает.
– Да имей же совесть, в конце концов!
Мужчина соболезнующе покачал головой:
– Опять мимо. Попробуй придумать что-нибудь более оригинальное.
Я бы затопала ногами от злости, но выглядеть ещё глупее – уже перебор. А Белен пытался нырнуть с открытыми глазами, раз уж с поверхности ничего интересного не увидел.
– Тогда я выйду прямо так! – заявила я.
– Выходи, – согласился он. – В принципе, я тоже могу вылезти…
– Белен?
– М-м-м?
Я сглотнула ком в горле и прикинула, как близко от меня находится столь привлекательный, блестящий на солнце от влаги и явно неслучайно поигрывающий мышцами мужчина.
– Ты что, – я закашлялась, – тоже голый?
– Интересный вопрос, – он с готовностью сделал мощный гребок. – А как ещё люди плавают?
– Нормальные люди? – хрипло уточнила я.
– Такие, как мы, – понизил планку шутник. – И да, я здесь голый.
Я хотела завизжать и броситься вон из воды. Я и собиралась так сделать. Да и Белен был уверен, что я поступлю именно так. Но вместо этого я подалась вперёд, разрезая надвое текучую рябь, и замерла так близко, что прекрасно чувствовала его сбившееся дыхание, не вяжущееся с маской насмешливого спокойствия.
– Не поверишь, – заговорщицки прошептала я, оглаживая мокрые плечи, опуская ладонь всё ниже, пряча её в воде, безмолвно обещающей сохранить любую тайну, потянулась к заалевшим, как при горячке, но всегда, я знала, чуть прохладным губам, – я тоже…
А потом выставила вперёд стопу, подцепила щекотно-волосатую мужскую ногу и дёрнула. Нет, я не умею драться так, как следовало бы. И делать правильную подсечку не умею тоже. Но даже хрупкая женщина способна уложить распалённого мужика на две головы выше себя, если он отвлечён, наивен и стоит на скольком илистом дне.
Белен рухнул в воду, так и не успев сменить страстного и многозначительного выражения лица на обиженное и недоумённое, а я бегом выскочила на берег и натянула на себя достаточно длинную, чтобы прикрыть всё самое ценное, рубашку прежде, чем он вынырнул.
– Кстати, ты соврал, – насмешливо запустила я в брата его забытой на берегу туникой. – Ты всё-таки не был голым.
Белен как можно более укоризненно пошёл вылавливать торжественно уносимую течением одежду.
Мокрые волосы мешались и липли к шее. Мешали мошки, конское фырканье и тихий недовольный говорок Брианны, едва слышный отсюда, но оттого не менее раздражающий. Мешалось и ещё кое-что. У кое-чего были невыносимо алые прохладные губы, длинные осторожные пальцы и беспокойная морщинка между бровей. Кое-что не желало уходить из моей головы, назойливым комариным писком вклиниваясь в каждое воспоминание, каждую мысль и каждую попытку сосредоточиться и создать цельный огненный шар, способный сбить с ветки гоблиново воронье гнездо.
Спутники обсуждали, как понезаметнее подобраться к заброшенному лазу под дворцовым рвом, в существовании которого не был уверен никто, кроме Ионы. Жрица клялась, что сотню лет назад ход завалило в решающем сражении под предводительством самой Иоли Светлоокой, и никто после не сумел на него выйти. Но мы, разумеется, справимся.
Как бы мы ни старались вести себя уверенно и убеждать друг друга, что сильны, умны и непобедимы, толковый план так и не родился. Матушка качала головой и не уставала повторять, что мы обязаны доверять ей, Брианна бурчала и, скептически хмыкая, словно ни к кому не обращаясь, напоминала, что умные люди бежали бы без оглядки, пока есть возможность, Белен упражнялся с мечом, куда менее удобным, чем привычный ему отцовский, но всё равно выкованным в лучшей кузнице королевства, идеально сбалансированном и лежащем в руке, как ладонь невесты. Любому идиоту стало бы ясно, что все они полагались только на одно – на мою магию. А та, хоть и стала куда менее строптивой, в присутствии брата оставалась стихийной, непонятной и, что самое страшное, неподвластной мне.
– Мы пройдём здесь, свернём сюда и найдём потайной ход, – когда Иона рисовала палочкой в пыли дорожку-змею, она выглядела вполне уверенной и мысли не допускала, что на любой стадии реализации её чудесной затеи мы можем умереть по одной простой причине: магия решит, что ей тесно под моим командованием и вырвется огненной волной, подобной той, что испепелила василиска. Но матушка не слушала опасений: – Всё будет хорошо, милая. Рядом будет Белен. Я знаю, как это работает, я видела. Вместе вы сделаете всё, что нужно. Просто не волнуйся раньше времени. Вообще не думай об этом, – и продолжала, как ни в чём не бывало. – Брианна за последние годы убедила Вальдинга, что за стенами дворца войско нужнее, чем внутри. В замке почти нет охраны. Доберёмся до темниц – считай, победили.
– А с чего мы взяли, что король безоговорочно доверяет Бри? Она сбежала и, – Белен подавил смешок, дружески похлопал ведьму по ноге, от чего та мгновенно зарделась, – похитила меня.
Почему-то захотелось откусить развратнику руку, так по-свойски прикасающуюся к чужому бедру. И заодно вырвать пару прядей волос Брианне. Но вместо этого я тогда потянулась, демонстрируя изгиб талии, и ловя на себе жаркий взгляд, и как ни в чём ни бывало отвернулась, как только Белен пересел поближе.
– У него есть причины, – ведьмочка обиженно ссутулилась и воровато спрятала руки в подмышки. – По крайней мере, он всё ещё верит мне больше, чем собственному советнику. Да, даже сейчас. Да, я уверена.
– Не нравится мне это, – я демонстративно встала, не принимая знаков внимания и прошествовала к костру, выловила одинокий плавающий в котелке кусок мяса и ковырнула, проверяя, готов ли. Похлёбка получалась жидковата, но искать новые припасы – глупее не придумать. А потом бегать по королевским покоям и спрашивать, где можно припрятать колбасу, пока мы не перебьём всех его обитателей, насоливших нам.
– Боишься – потренируйся, – резонно посоветовал брат, отбирая ложку, пока я не увлеклась дегустацией слишком сильно. Почему-то он не злился. Напротив, посматривал заговорщицки, словно между нами произошло нечто, о чём, разумеется, догадывались все попутчики, но вслух не говорил никто. И от этих взглядов становилось неловко, словно нечто и правда случилось.
– На всё-то у тебя один ответ, – попыталась я снова протиснуться к рискующему не состояться обеду.
– А что? Голову прочищает, от волнения избавляет, да и на людей бросаться перестанешь.
Я отвесила Белену подзатыльник, намекая, что продолжу всё равно, но, перекусив, всё же послушалась совета.
Легко ему говорить! Раз обучившись махать мечом, уже не забудешь, с какой стороны рукоять. Магия же, то ли лично моя, то ли вообще любая, правил не слушалась. Когда рядом не находился брат, хватало «отпустить поводок», и Сила, срываясь, сметала всё на пути, но и пугала меня, норовила огромной волной накрыть, напоить до тошноты, утащить в тёмную бездонную пучину, растворить в себе. Ушёл страх – ушло и сумасшедшее волшебство. Не море, лишь колодец, один из выходов подземной реки, рождённой у подножия изначального древа. Но ко всякому колодцу нужно приноровиться: подобрать ведро, которое сможешь поднять и донести, найти верёвку нужной длины, чтобы опустить его, правильно закрепить на крючке… А времени на всё это не хватало. Лишь отчаянная надежда, ненависть и знание: если я попаду во дворец, в живых Рикмаса уже не оставлю.
От кожи отделился огненный слепок ладоней, ярко вспыхнул и, трепеща краями, неровно пульсируя, то проваливаясь вниз, то, повинуясь ветру, взмывая выше нужного, метнулся в сторону присмотренного дерева. На коре, много ниже цели, остался кривой выжженный след. Воронье гнездо даже не задело.
– Гоблин бы тебя порвал! – я запустила в мишень камешком и замахала руками, сжав кулаки.
– Не так уж и плохо, – подкравшийся Белен сидел на мягкой траве, как на огромной кровати, и медленно вдумчиво жевал кусок хлеба. – Будешь?
Я отрицательно мотнула головой и вернулась к ясеню, вероятно, ожидая, что тот займётся от одного сурового взгляда, но потом передумала и подсела к брату, требовательно протягивая руку. Он с готовностью отдал корку: всё равно никогда её не любил, в отличие от меня.
– Ни гоблина не выходит, – пожаловалась я краюхе. – Либо разом сношу всё, что вижу, – кивнула я на продолговатую ленту пепла в траве, – либо птицу спугнуть не могу. А уж прицелиться… Она меня не слушается!
Белен сжал длинными пальцами моё колено. Я хотела стряхнуть руку, но её обладатель невинно прикидывал расстояние до мишени и, кажется, вовсе не заметил собственного движения, поэтому и я не стала привлекать к нему внимание. Уберёт. Потом.
– Для начала, советник – цель куда более крупная, чем гнездо на макушке десятиярдового дерева. Да и подойти мы сможем поближе. Как только я заставлю его снять амулет. К тому же, я обещаю его держать и всячески подталкивать в ту сторону, куда полетит огонь.
– И что бы я без тебя делала?! – засмеялась я.
– Убивала бы Рикмаса до тех пор, пока он не скончался бы от смеха? – предположил Белен и тут же, увернувшись от оплеухи, хохоча, повалился на землю. – Оно того стоило! – прокомментировал он шутку.
– Не смешно! – отвернулась я, чтобы не выдать себя улыбкой.
– Так. Вставай. Пошли, – он требовательно протянул руку.
Я спешно сунула за щёку остатки выпечки и подозрительно снизу-верх уставилась на брата:
– Зачем это?
– Ты же не ожидала, что научишься всему только потому, что захотела?
Я промолчала. Вообще-то именно этого я и ожидала, но, к сожалению, жизнь оказалась куда сложнее и требовала длительных тренировок, прежде чем начинало получаться хоть что-то.
Я вспомнила первые неудачные попытки лекарства, когда только сбежала из дома и ещё не решалась показываться в селениях, уверенная, что тут же окажусь схваченной и насильственным образом доставленной к Белену, который, разумеется, уже подкупил жреца и приготовил свадебный венец, больше напоминающий терновый, и, возможно, кляп, чтобы моё «мммм» больше походило на «да, любимый». Так вот тогда крохотные комариные укусы, которые, казалось бы, ничего не стоило залечить или просто не трогать (что, к слову, никак не повлияло бы на скорость заживления), я умудрилась от страха и переживаний превратить в огромные язвы, наводящие на мысль о попытке кого-то крайне хищного и голодного обойтись малой кровью и оставить меня без конечностей. На втором десятке попыток укусы перестали напоминать струпья или шрамы, но приобретали откровенно зеленоватый, а дважды неестественный ярко-жёлтый оттенок. Попытавшись в подобном виде заявиться в одну из деревень, я была изгнана при помощи вил и громкой брани, принятая за носительницу неведомого доселе вида чумы. Однако, чем дальше от Ноктис де Сол я отходила, чем больше переставала бояться, что погоня вот-вот начнёт наступать на пятки, тем лучше получалось лечить царапины и укусы, тем охотнее слушался огонь и тем более непобедимой ведьмой я себя ощущала. А теперь вдвойне чувствовала дурой, осознав, что причиной всех бед оставалась моя собственная дурость, а магия лишь реагировала на неё. Могла бы и догадаться: ведь до побега, хоть и зарабатывая попутно мигрени из-за лишней растраты энергии, я колдовала легко. А стоило немного переволноваться, – приходилось учиться заново любым мелочам.
– Ну так? – нетерпеливо напомнил о себе Белен. – Надо упражняться! Снова и снова, раз за разом. Упрямство, знаешь ли, частенько вознаграждается. А я мог бы стать отличным учителем: кто больше знает о тренировках, как не человек, десять лет пытающийся с их помощью выгнать из головы непристойные мысли?
Я покраснела; по какой-то непонятной причине, польщённо, и протянула руку в ответ.
– Стань ровно. Выпрямись. Да не откидывайся назад, просто стой. Прямо, но расслабленно, – он оказался позади и сжал мои плечи.
– Я не могу и прямо и расслабленно! – огрызнулась я. – Либо одно, либо другое!
– Всё ты можешь! – пощекотало ухо прохладное дыхание. – Видел я, как ты на каблуках ходишь. И, главное, словно так и надо, словно мозоли не натёрла! Если ты не умеешь расслабиться в неудобном положении, то никто не умеет.
Он втиснул ногу меж моих стоп, заставляя стать шире, опустил одну руку на бедро, так нагло и просто, будто не мог получить за это пощёчину, да ещё и прижал ладонь второй чуть ниже груди, сильно надавив:
– Вот так. И колени чуть согни, будто готовишься к прыжку, – он прильнул ко мне и, как единое целое, согнул-разогнул ноги, заставляя повторить движение. – И дыши грудью, а не животом, – попытался тронуть то место, которым полагалось дышать, но за это уже получил несильный толчок локтем под дых и ограничился словесными указаниями.
Собраться. Оттолкнуть. Одёрнуть и сказать, чтоб не забывался.
Я расслабилась и доверчиво прислонилась к спасительной в летний зной прохладе.
Огню и льду никогда не сойтись, не освещать спокойным ровным светом маленькую уютную избушку в лесной глуши, как могло случиться у двух созданных друг для друга, одинаковых и верных. Как у двух зверей, пары волков, которые любят друг друга так давно, что уже и не вспомнить. Как у старых друзей, переросших мучительную страсть и живущих нежностью и знанием: любимый всегда будет рядом, не бросит, не оставит и не предаст.
У нас не так. Любовь больная, жгучая, разбрасывающая искры, трещащая сырыми поленьями в костре, взрывающаяся шипением. Огонь погаснет или лёд растопится? Не поладят, не выживут оба. Сильные, рвущиеся, стремящиеся навязать себя, победить, показать, кто главный. Мы тянулись друг к другу всю жизнь, рвали путы обещаний и обязательств, только сильнее заворачиваясь в липкую паутину собственных страхов. Мы хотели быть вместе. И я… Наверное, я и правда любила его. Сильнее, чем решилась бы признать.
Его ладонь захватила мою, окутала холодом. Прикосновение вспыхнуло золотой лентой, бледной, несмелой, грозящей спрятаться, погаснуть так же быстро, как и родилась. Я не пошевелилась, боясь спугнуть, обжечь, обидеть. Он уже не командовал, не учил боевой стойке, лишь обнимал, ловя краткие мгновения спокойствия. Губы коснулись виска. Едва заметно, словно он случайно задел, показывая, куда целиться. Я прикрыла глаза, не желая видеть, не собираясь смотреть. Нет реальности, нет ничего. Нет проклятого дерева с несбиваемым вороньим гнездом, нет тихой ругани Брианны с Ионой, нет макушек дворцовых башен, виднеющихся над деревьями, как секира, пытающаяся замаскироваться в груде веток. Нет нас – таких разных. Есть кто-то другой, кто-то нежный и смелый, кто-то, кто не боится шагнуть с обрыва и уже падая проверить, умеет ли летать. Есть дыхание. Его? Моё? Или наше? Золотая лента осмелела, засветилась сильнее, слепя сквозь прикрытые веки, а прохладные губы, прижавшись к щеке, осторожно спускались ниже, по напряжённо замершим мышцам к почему-то уже обнажённому плечу, к ключицам…
– Ты пожалеешь потом, – прошептала я, надеясь, что он не расслышит.
– Ничуть, – ответил он так же тихо, пощекотав шею дыханием.
Я развернулась, заглянула ему в глаза, полные испуга, ожидания, надежды, ответила всей нежностью, на которую способна, позволила пальцам сплестись так, словно их никому уже не разорвать:
– Тогда скажи, что завтра не наступит, – попросила я.
Он сильнее сжал мою руку:
– Будет только сегодня. Сейчас. Так долго, как ты захочешь.
Ладони светились луной и солнцем, переплетались отголоском магии, неподвластной смертным, забытой давным-давно, дыхание стало единым, а губы всё не решались слиться, сильнее всего желая, но оттягивая сладкий до одури миг.
– Кх-кх, – недовольный кашель якорем вернул нас на землю.
Крохотная золотая искра сорвалась со сцепленных ладоней, невероятным образом провернулась и, вопреки порыву ветра, направилась к давешней мишени, став по дороге бледнее, но намного больше, и с треском вписалась в воронье гнездо, не превратив в прах, но изрядно подпалив и сбросив то на землю.
Белен, не поворачиваясь, не отпуская моих рук, устало прикрыл глаза:
– Брианна, твои способности – не чтение чужих чувств, а умение приходить невовремя.
– Это мой второй и не менее ценный навык, – ведьма облокотилась на дерево и принялась рассматривать подгрызенные ногти, демонстрируя, что уходить не собирается. – Вы лобызайтесь, лобызайтесь. Я подожду. Там матушка подойти просит.
Я осторожно вернула себе захваченные в плен ладони. Белен нехотя отпустил.
– Всё хорошо. Нам и правда стоит получше подготовиться и не терять времени.
Кажется, мужчина так не считал, но, не проронив ни слова, стараясь не смотреть на вредительницу, скрылся за деревьями. Сама же Брианна осталась ждать, видимо, опасаясь, что я вполне могу и проигнорировать просьбу. Справедливости ради, я могла, поэтому кичиться не стала и пошла сразу, но девица схватила меня за рукав, брезгливо поправила рубашку, пряча оголённое плечо, и прошипела:
– Если ты только посмеешь его обидеть…
– То что? – я с вызовом дёрнула ткань вниз, снова обнажаясь. – Ты на меня злобно посмотришь, как сейчас?
Я думала, она разревётся. Сразу устыдилась, поняла, что ляпнула лишнего, стала на больную мозоль, обидела девчушку, виноватую лишь в том, что слишком прикипела к моему брату. К тому же помогающую нам, да что там! Спасшую Белену жизнь! Я закусила губу, чтобы не начать сразу же извиняться. Много чести! Девчонка ещё ни одного доброго слова мне не сказала, чтобы я унижалась.
– То совершишь самую большую ошибку в жизни, – закончила она спокойным голосом, вновь, уже осторожно, поправляя мой рукав. – Он любит тебя. Больше жизни, своей или вообще чьей угодно, – с болью закончила она.
– У него нет выбора. Ему велела любить Богиня…
– Бред! Ты сама-то слышишь, что несёшь? Сама веришь в это? Богиня лишь дала вам возможность! Выбор он сделал сам.
– Выбор между чем?! – вскипела я. – Всю жизнь страдать в одиночестве или поддаться чужой воле?! Это не выбор, лишь дурацкая шутка! Нет у него выбора, как нет и собственной воли! Это всё игра богов, в которой мы – даже не разменные монеты, а листья под ногами! Ты боишься, что я сделаю ему больно, ведьма? А ты не подумала, как больно Белен может делать мне? Каково это – каждое мгновение понимать, что человек, который занимает всё твоё сердце, самый важный и нужный, единственный, кто тебя знает, – не выбрал любить, а лишь подчинился приказу? Каково это – знать, что вся ваша огромная прекрасная любовь, которую ты факелом несла с рождения – притворство? Ты говорила о выборе. Так вот, я бы очень хотела, чтобы он выбрал меня. Точно так же, как ты хотела бы совсем другую историю, верно? Но он сможет сделать это только тогда, когда перестанет подчиняться воле Богини. Мы оба только тогда сможем.
– Ничего вы не сможете…
– Хватит спорить, Брианна. В конце концов, в этом случае у тебя есть хоть какой-то шанс.
Я собиралась небрежно оттолкнуть её с дороги, но и тут опоздала, потому что из-за деревьев донёсся отчётливый звон мечей.
Нападавших было не меньше десятка. Мельтешили, бегали, скакали тут и там. Кто-то уже успел перетрясти наши и без того тощие сумки, не отвлекаясь на драку, кто-то привязывал пасущихся на лугу разнузданных лошадей, чтобы не убежали: красавцы же, все трое! Таких, если не поделишь на весь отряд, легко можно продать в ближайшем городе, а деньги, как известно, делятся проще, особенно если предварительно купить на всю сумму выпивки.
Белен сражался сразу с четырьмя. Не отступал, но и не выигрывал, обороняясь и пытаясь сообразить, каким чудом уберечь Иону, предусмотрительно спрятавшуюся за его спиной.
Звон, лязг, грохот и крики наименее поворотливых среди наёмников. Матушка, не чураясь, запустила в одного из врагов горящим поленцем, тут же запорошила второму глаза горстью пепла, дав Белену возможность извернуться, пнуть третьего и хорошенько поцарапать мечом четвёртого.
– Да что вы возитесь? – судя по ярко-алому плащу, главный неспешно слезал с седла, брезгуя рассматривать с остальными захваченные пожитки.
Двое прохлаждающихся у сумок солдат, вняв зову совести, нехотя поднялись и обнажили оружие.
– А это у нас кто? – наконец заметил нас кривоносый мужик, поигрывающий топориком.
– Мы просто мимо проходили, – сориентировалась Брианна, делая попытку вместе со мной метнуться к деревьям. – Всего хорошего.
Стрела, многозначительно просвистевшая у наших голов, дала понять, что задержаться всё-таки придётся.
– Вирке, милая, не желаешь попытать свои силы? – как можно спокойнее попросила Иона, точно пыталась уговорить ребёнка съесть гороховую кашу.
– Не могу не согласиться с матушкой. Помощь и правда бы не помешала! – низкорослый мужичок с двумя короткими трезубцами с воем припал на повреждённую ногу и дал Белену возможность отдышаться.
– Брианна, скольких из них ты можешь задержать? – шепнула я, отступая назад.
Вновь звякнул меч, перехватывая обладателя топора, направившегося к нам для более близкого знакомства.
– Одновременно? – уточнила ведьма.
– Желательно.
– Дамы, вынужден напомнить о себе ещё раз! – Белен быстрым движением скинул «вилку» с лезвия прямиком в лоб ковыряющемуся в котле толстяку.
– Одного, – смущённо зарделась ведьма, и, в подтверждение её слов, подкравшийся к брату со спины бросил любовно обнимаемую дубину, явно занесённую с недоброй целью, схватился за голову и рухнул на колени, как подкошенный, завизжал и забился в конвульсиях, как выброшенная я берег рыба.
– Нельзя ли повторить?– ненавязчиво попросил ведьму, которая и сама не ожидала подобного эффекта, запыхавшийся Белен. – Вирке, либо помогай, либо прячься! – гаркнул он, бросаясь, чтобы преградить путь следующему оценившему угрозу от двух хрупких женщин, воину. Иона, соглашаясь со сказанным, подхватила рогатину покрупнее и заняла оборонительную позицию.
– И правда ведьма! – вновь подал голос главный. – Вот уж не думал, что людям можно верить. Что ж, уважаемые, не будем затягивать действо. Именем его превосходительства советника Рикмаса вы арестованы и направитесь с нами во дворец. С большими или меньшими потерями с любой из сторон, которые, признаться, не слишком меня беспокоят.
Подчинённые обиженно засопели, но натиск не ослабили: приказ есть приказ.
Тук, тук, тук, тук… Сердце бешено отсчитывало удары. Медленно-медленно со лба брата падали капли пота; сквозь алое поблескивал металл меча; Брианна, стиснув виски, сосредоточенно пыталась заколдовать ухмыляющегося и отгородившегося солдатами охотника на ведьм.
Тук, тук, тук, тук… Иона, став похожей на древнюю жестокую фурию, с криками бежала на врагов, готовая рвать зубами, если отберут оружие.
Именем Рикмаса. Превосходительства, значит. Ну ладно. Если уж играть партию, то до конца. Я подняла руки и чужим глухим голосом произнесла:
– Мы сдаёмся.
Лето выдавливало из нас последние капли сока. Разморённые жарой и мечтающие о дожде птицы не находили сил ни поклевать издыхающих в полях жучков, не успевших зарыться в землю после обманчиво сырого и росистого утра, ни поискать более прохладного укрытия. Я украдкой вытерла воротом капли пота на лбу. Благородной леди, ясное дело, не полагалось ни потеть, ни подолгу сидеть в кустиках после подтухшего мяса с давешнего бутерброда, ни подбирать неприличные выражения, характеризующие наш поход. Лошадь воняла. Я, подозревала, тоже, но упорно делала вид, что аромат присущ исключительно Твари. Белен героически шагал пешком, оставив в седле Брианну, пока животные отдыхали от трусцы. Дольше всех держалась Иона, не то привычная и шуткам природы, не то просто отвлекшаяся на собственные мысли, но и она не выдержала:
– Нужен привал. До замка осталось полдня пути, а идти в атаку, когда едва держимся на ногах, не дело.
Я подавила вздох облегчения и презрительно бросила:
– Я-то полна сил, но, если вам нужно, можно и спешиться.
– Через холм, помнится, есть река, – Белен плеснул немного воды из фляги себе за шиворот и с наслаждением расправил мгновенно облепившую грудь ткань.
– Да, и правда надо отдохнуть, – сглотнула слюну Брианна, с трудом отворачиваясь от очертаний мышц, которые скорее ожидаешь встретить на статуе полководца прошлых столетий.
Мы укрылись в спасительной тени ясеней, замерших листочками в ожидании хоть слабого дуновения ветерка. Я сразу повалилась под одно из деревьев, уверенная, что, если хоть кто тронет меня в ближайший час, умру либо убью, а Белен ещё терпеливо распрягал всех трёх лошадей, отводил к реке сполоснуться и особенно долго уговаривал приблизиться к воде норовистую Гадину, а та ни в какую не желала мокнуть, хотя уже измучилась от налетевших за конский пот слепней.
– Спасительница, – недовольно фыркнула протаскивающая сбрую в тень Брианна. – И что бы мы без тебя делали?!
– Не ёрничай, девочка, – одёрнула Иона. – Вирке нужно набираться сил. Отдыхай, милая, – с такой нежностью посоветовала она мне, что и правда стало стыдно.
Что ж, теперь не скажешь, что аромат исходит от лошади: её-то, в отличие от меня, всё-таки затолкали помыться. Я поднялась, чувствуя, как сводит ягодицы, принявшие форму седла, и, негромко поругиваясь, двинулась выше по течению.
Мокрая насквозь рубашка липла к коже и цеплялась за бренное тело так, словно я пыталась содрать шкуру с волка. Эх, хуже не станет! Я расшнуровала сапоги, с наслаждением пошевелила освобождёнными из оков пальцами, и по пояс зашла в бодрящую ледяную воду, принявшись стягивать штаны и споласкивать одежду уже там. Набруздавшись, мокрым комом, не глядя, закинула на берег, по сытому шлепку убедилась, что не промазала, и только тогда, стиснув зубы, погрузилась с головой.
Отмылась-не отмылась, а замёрзла так, что зубы свело. Тело мгновенно начало протестовать и утверждать, что жара не такая уж и сильная, солнце – лучший друг, а остаться грязной – не самая страшная потеря на свете. И я уже готовилась с ним согласиться, когда совсем рядом с фырканьем и шумом, норовя выплеснуть реку из берегов, погрузилось ещё одно.
– Ты чего творишь?! – взвыла я, отплёвываясь.
Довольная мокрая голова Белена поднялась из глубин и невозмутимо вопросила:
– Купаюсь. Заслужил. Нельзя, что ли?
– Можно, всё тебе можно, – зло ударила я по воде, брызгая в ответ. Брат и не поморщился, с готовностью подставляясь.
– Всё? – уточнил он, прищуриваясь.
– Да ну тебя! Я на берег.
И вышла бы, не сообрази запоздало, что успела стащить с себя всё до последней тряпочки.
– Ну-ну, – ухмыльнулся нежданный зритель. – А я пока ещё поплаваю, – и выжидательно уставился на меня, не двигаясь с места.
Он уже видел меня голой. Чего здесь такого? Я достаточно хороша, чтобы не конфузиться. Разве что давно не натиралась ароматными маслами, покрылась ссадинами и мелкими порезами, привычными путнику, и изрядно запрела. Я ни чуточки не стеснялась! Но почему-то всё равно велела:
– Отвернись.
– Зачем это?
– Надо.
– Кому?
Я внезапно поняла, что вода вовсе не ледяная а, скорее, почти кипяток. Силясь хоть немного перевести дыхание, медленно погрузилась и вновь показалась на поверхности.
– Белен, я здесь голая.
Он заинтересованно приподнялся на цыпочках в попытке что-нибудь разглядеть:
– Так это же ещё интереснее!
– Ты мой брат! – попыталась воззвать я.
– Даже не близко!
– Это некрасиво!
– Тоже не работает.
– Да имей же совесть, в конце концов!
Мужчина соболезнующе покачал головой:
– Опять мимо. Попробуй придумать что-нибудь более оригинальное.
Я бы затопала ногами от злости, но выглядеть ещё глупее – уже перебор. А Белен пытался нырнуть с открытыми глазами, раз уж с поверхности ничего интересного не увидел.
– Тогда я выйду прямо так! – заявила я.
– Выходи, – согласился он. – В принципе, я тоже могу вылезти…
– Белен?
– М-м-м?
Я сглотнула ком в горле и прикинула, как близко от меня находится столь привлекательный, блестящий на солнце от влаги и явно неслучайно поигрывающий мышцами мужчина.
– Ты что, – я закашлялась, – тоже голый?
– Интересный вопрос, – он с готовностью сделал мощный гребок. – А как ещё люди плавают?
– Нормальные люди? – хрипло уточнила я.
– Такие, как мы, – понизил планку шутник. – И да, я здесь голый.
Я хотела завизжать и броситься вон из воды. Я и собиралась так сделать. Да и Белен был уверен, что я поступлю именно так. Но вместо этого я подалась вперёд, разрезая надвое текучую рябь, и замерла так близко, что прекрасно чувствовала его сбившееся дыхание, не вяжущееся с маской насмешливого спокойствия.
– Не поверишь, – заговорщицки прошептала я, оглаживая мокрые плечи, опуская ладонь всё ниже, пряча её в воде, безмолвно обещающей сохранить любую тайну, потянулась к заалевшим, как при горячке, но всегда, я знала, чуть прохладным губам, – я тоже…
А потом выставила вперёд стопу, подцепила щекотно-волосатую мужскую ногу и дёрнула. Нет, я не умею драться так, как следовало бы. И делать правильную подсечку не умею тоже. Но даже хрупкая женщина способна уложить распалённого мужика на две головы выше себя, если он отвлечён, наивен и стоит на скольком илистом дне.
Белен рухнул в воду, так и не успев сменить страстного и многозначительного выражения лица на обиженное и недоумённое, а я бегом выскочила на берег и натянула на себя достаточно длинную, чтобы прикрыть всё самое ценное, рубашку прежде, чем он вынырнул.
– Кстати, ты соврал, – насмешливо запустила я в брата его забытой на берегу туникой. – Ты всё-таки не был голым.
Белен как можно более укоризненно пошёл вылавливать торжественно уносимую течением одежду.
Мокрые волосы мешались и липли к шее. Мешали мошки, конское фырканье и тихий недовольный говорок Брианны, едва слышный отсюда, но оттого не менее раздражающий. Мешалось и ещё кое-что. У кое-чего были невыносимо алые прохладные губы, длинные осторожные пальцы и беспокойная морщинка между бровей. Кое-что не желало уходить из моей головы, назойливым комариным писком вклиниваясь в каждое воспоминание, каждую мысль и каждую попытку сосредоточиться и создать цельный огненный шар, способный сбить с ветки гоблиново воронье гнездо.
Спутники обсуждали, как понезаметнее подобраться к заброшенному лазу под дворцовым рвом, в существовании которого не был уверен никто, кроме Ионы. Жрица клялась, что сотню лет назад ход завалило в решающем сражении под предводительством самой Иоли Светлоокой, и никто после не сумел на него выйти. Но мы, разумеется, справимся.
Как бы мы ни старались вести себя уверенно и убеждать друг друга, что сильны, умны и непобедимы, толковый план так и не родился. Матушка качала головой и не уставала повторять, что мы обязаны доверять ей, Брианна бурчала и, скептически хмыкая, словно ни к кому не обращаясь, напоминала, что умные люди бежали бы без оглядки, пока есть возможность, Белен упражнялся с мечом, куда менее удобным, чем привычный ему отцовский, но всё равно выкованным в лучшей кузнице королевства, идеально сбалансированном и лежащем в руке, как ладонь невесты. Любому идиоту стало бы ясно, что все они полагались только на одно – на мою магию. А та, хоть и стала куда менее строптивой, в присутствии брата оставалась стихийной, непонятной и, что самое страшное, неподвластной мне.
– Мы пройдём здесь, свернём сюда и найдём потайной ход, – когда Иона рисовала палочкой в пыли дорожку-змею, она выглядела вполне уверенной и мысли не допускала, что на любой стадии реализации её чудесной затеи мы можем умереть по одной простой причине: магия решит, что ей тесно под моим командованием и вырвется огненной волной, подобной той, что испепелила василиска. Но матушка не слушала опасений: – Всё будет хорошо, милая. Рядом будет Белен. Я знаю, как это работает, я видела. Вместе вы сделаете всё, что нужно. Просто не волнуйся раньше времени. Вообще не думай об этом, – и продолжала, как ни в чём не бывало. – Брианна за последние годы убедила Вальдинга, что за стенами дворца войско нужнее, чем внутри. В замке почти нет охраны. Доберёмся до темниц – считай, победили.
– А с чего мы взяли, что король безоговорочно доверяет Бри? Она сбежала и, – Белен подавил смешок, дружески похлопал ведьму по ноге, от чего та мгновенно зарделась, – похитила меня.
Почему-то захотелось откусить развратнику руку, так по-свойски прикасающуюся к чужому бедру. И заодно вырвать пару прядей волос Брианне. Но вместо этого я тогда потянулась, демонстрируя изгиб талии, и ловя на себе жаркий взгляд, и как ни в чём ни бывало отвернулась, как только Белен пересел поближе.
– У него есть причины, – ведьмочка обиженно ссутулилась и воровато спрятала руки в подмышки. – По крайней мере, он всё ещё верит мне больше, чем собственному советнику. Да, даже сейчас. Да, я уверена.
– Не нравится мне это, – я демонстративно встала, не принимая знаков внимания и прошествовала к костру, выловила одинокий плавающий в котелке кусок мяса и ковырнула, проверяя, готов ли. Похлёбка получалась жидковата, но искать новые припасы – глупее не придумать. А потом бегать по королевским покоям и спрашивать, где можно припрятать колбасу, пока мы не перебьём всех его обитателей, насоливших нам.
– Боишься – потренируйся, – резонно посоветовал брат, отбирая ложку, пока я не увлеклась дегустацией слишком сильно. Почему-то он не злился. Напротив, посматривал заговорщицки, словно между нами произошло нечто, о чём, разумеется, догадывались все попутчики, но вслух не говорил никто. И от этих взглядов становилось неловко, словно нечто и правда случилось.
– На всё-то у тебя один ответ, – попыталась я снова протиснуться к рискующему не состояться обеду.
– А что? Голову прочищает, от волнения избавляет, да и на людей бросаться перестанешь.
Я отвесила Белену подзатыльник, намекая, что продолжу всё равно, но, перекусив, всё же послушалась совета.
Легко ему говорить! Раз обучившись махать мечом, уже не забудешь, с какой стороны рукоять. Магия же, то ли лично моя, то ли вообще любая, правил не слушалась. Когда рядом не находился брат, хватало «отпустить поводок», и Сила, срываясь, сметала всё на пути, но и пугала меня, норовила огромной волной накрыть, напоить до тошноты, утащить в тёмную бездонную пучину, растворить в себе. Ушёл страх – ушло и сумасшедшее волшебство. Не море, лишь колодец, один из выходов подземной реки, рождённой у подножия изначального древа. Но ко всякому колодцу нужно приноровиться: подобрать ведро, которое сможешь поднять и донести, найти верёвку нужной длины, чтобы опустить его, правильно закрепить на крючке… А времени на всё это не хватало. Лишь отчаянная надежда, ненависть и знание: если я попаду во дворец, в живых Рикмаса уже не оставлю.
От кожи отделился огненный слепок ладоней, ярко вспыхнул и, трепеща краями, неровно пульсируя, то проваливаясь вниз, то, повинуясь ветру, взмывая выше нужного, метнулся в сторону присмотренного дерева. На коре, много ниже цели, остался кривой выжженный след. Воронье гнездо даже не задело.
– Гоблин бы тебя порвал! – я запустила в мишень камешком и замахала руками, сжав кулаки.
– Не так уж и плохо, – подкравшийся Белен сидел на мягкой траве, как на огромной кровати, и медленно вдумчиво жевал кусок хлеба. – Будешь?
Я отрицательно мотнула головой и вернулась к ясеню, вероятно, ожидая, что тот займётся от одного сурового взгляда, но потом передумала и подсела к брату, требовательно протягивая руку. Он с готовностью отдал корку: всё равно никогда её не любил, в отличие от меня.
– Ни гоблина не выходит, – пожаловалась я краюхе. – Либо разом сношу всё, что вижу, – кивнула я на продолговатую ленту пепла в траве, – либо птицу спугнуть не могу. А уж прицелиться… Она меня не слушается!
Белен сжал длинными пальцами моё колено. Я хотела стряхнуть руку, но её обладатель невинно прикидывал расстояние до мишени и, кажется, вовсе не заметил собственного движения, поэтому и я не стала привлекать к нему внимание. Уберёт. Потом.
– Для начала, советник – цель куда более крупная, чем гнездо на макушке десятиярдового дерева. Да и подойти мы сможем поближе. Как только я заставлю его снять амулет. К тому же, я обещаю его держать и всячески подталкивать в ту сторону, куда полетит огонь.
– И что бы я без тебя делала?! – засмеялась я.
– Убивала бы Рикмаса до тех пор, пока он не скончался бы от смеха? – предположил Белен и тут же, увернувшись от оплеухи, хохоча, повалился на землю. – Оно того стоило! – прокомментировал он шутку.
– Не смешно! – отвернулась я, чтобы не выдать себя улыбкой.
– Так. Вставай. Пошли, – он требовательно протянул руку.
Я спешно сунула за щёку остатки выпечки и подозрительно снизу-верх уставилась на брата:
– Зачем это?
– Ты же не ожидала, что научишься всему только потому, что захотела?
Я промолчала. Вообще-то именно этого я и ожидала, но, к сожалению, жизнь оказалась куда сложнее и требовала длительных тренировок, прежде чем начинало получаться хоть что-то.
Я вспомнила первые неудачные попытки лекарства, когда только сбежала из дома и ещё не решалась показываться в селениях, уверенная, что тут же окажусь схваченной и насильственным образом доставленной к Белену, который, разумеется, уже подкупил жреца и приготовил свадебный венец, больше напоминающий терновый, и, возможно, кляп, чтобы моё «мммм» больше походило на «да, любимый». Так вот тогда крохотные комариные укусы, которые, казалось бы, ничего не стоило залечить или просто не трогать (что, к слову, никак не повлияло бы на скорость заживления), я умудрилась от страха и переживаний превратить в огромные язвы, наводящие на мысль о попытке кого-то крайне хищного и голодного обойтись малой кровью и оставить меня без конечностей. На втором десятке попыток укусы перестали напоминать струпья или шрамы, но приобретали откровенно зеленоватый, а дважды неестественный ярко-жёлтый оттенок. Попытавшись в подобном виде заявиться в одну из деревень, я была изгнана при помощи вил и громкой брани, принятая за носительницу неведомого доселе вида чумы. Однако, чем дальше от Ноктис де Сол я отходила, чем больше переставала бояться, что погоня вот-вот начнёт наступать на пятки, тем лучше получалось лечить царапины и укусы, тем охотнее слушался огонь и тем более непобедимой ведьмой я себя ощущала. А теперь вдвойне чувствовала дурой, осознав, что причиной всех бед оставалась моя собственная дурость, а магия лишь реагировала на неё. Могла бы и догадаться: ведь до побега, хоть и зарабатывая попутно мигрени из-за лишней растраты энергии, я колдовала легко. А стоило немного переволноваться, – приходилось учиться заново любым мелочам.
– Ну так? – нетерпеливо напомнил о себе Белен. – Надо упражняться! Снова и снова, раз за разом. Упрямство, знаешь ли, частенько вознаграждается. А я мог бы стать отличным учителем: кто больше знает о тренировках, как не человек, десять лет пытающийся с их помощью выгнать из головы непристойные мысли?
Я покраснела; по какой-то непонятной причине, польщённо, и протянула руку в ответ.
– Стань ровно. Выпрямись. Да не откидывайся назад, просто стой. Прямо, но расслабленно, – он оказался позади и сжал мои плечи.
– Я не могу и прямо и расслабленно! – огрызнулась я. – Либо одно, либо другое!
– Всё ты можешь! – пощекотало ухо прохладное дыхание. – Видел я, как ты на каблуках ходишь. И, главное, словно так и надо, словно мозоли не натёрла! Если ты не умеешь расслабиться в неудобном положении, то никто не умеет.
Он втиснул ногу меж моих стоп, заставляя стать шире, опустил одну руку на бедро, так нагло и просто, будто не мог получить за это пощёчину, да ещё и прижал ладонь второй чуть ниже груди, сильно надавив:
– Вот так. И колени чуть согни, будто готовишься к прыжку, – он прильнул ко мне и, как единое целое, согнул-разогнул ноги, заставляя повторить движение. – И дыши грудью, а не животом, – попытался тронуть то место, которым полагалось дышать, но за это уже получил несильный толчок локтем под дых и ограничился словесными указаниями.
Собраться. Оттолкнуть. Одёрнуть и сказать, чтоб не забывался.
Я расслабилась и доверчиво прислонилась к спасительной в летний зной прохладе.
Огню и льду никогда не сойтись, не освещать спокойным ровным светом маленькую уютную избушку в лесной глуши, как могло случиться у двух созданных друг для друга, одинаковых и верных. Как у двух зверей, пары волков, которые любят друг друга так давно, что уже и не вспомнить. Как у старых друзей, переросших мучительную страсть и живущих нежностью и знанием: любимый всегда будет рядом, не бросит, не оставит и не предаст.
У нас не так. Любовь больная, жгучая, разбрасывающая искры, трещащая сырыми поленьями в костре, взрывающаяся шипением. Огонь погаснет или лёд растопится? Не поладят, не выживут оба. Сильные, рвущиеся, стремящиеся навязать себя, победить, показать, кто главный. Мы тянулись друг к другу всю жизнь, рвали путы обещаний и обязательств, только сильнее заворачиваясь в липкую паутину собственных страхов. Мы хотели быть вместе. И я… Наверное, я и правда любила его. Сильнее, чем решилась бы признать.
Его ладонь захватила мою, окутала холодом. Прикосновение вспыхнуло золотой лентой, бледной, несмелой, грозящей спрятаться, погаснуть так же быстро, как и родилась. Я не пошевелилась, боясь спугнуть, обжечь, обидеть. Он уже не командовал, не учил боевой стойке, лишь обнимал, ловя краткие мгновения спокойствия. Губы коснулись виска. Едва заметно, словно он случайно задел, показывая, куда целиться. Я прикрыла глаза, не желая видеть, не собираясь смотреть. Нет реальности, нет ничего. Нет проклятого дерева с несбиваемым вороньим гнездом, нет тихой ругани Брианны с Ионой, нет макушек дворцовых башен, виднеющихся над деревьями, как секира, пытающаяся замаскироваться в груде веток. Нет нас – таких разных. Есть кто-то другой, кто-то нежный и смелый, кто-то, кто не боится шагнуть с обрыва и уже падая проверить, умеет ли летать. Есть дыхание. Его? Моё? Или наше? Золотая лента осмелела, засветилась сильнее, слепя сквозь прикрытые веки, а прохладные губы, прижавшись к щеке, осторожно спускались ниже, по напряжённо замершим мышцам к почему-то уже обнажённому плечу, к ключицам…
– Ты пожалеешь потом, – прошептала я, надеясь, что он не расслышит.
– Ничуть, – ответил он так же тихо, пощекотав шею дыханием.
Я развернулась, заглянула ему в глаза, полные испуга, ожидания, надежды, ответила всей нежностью, на которую способна, позволила пальцам сплестись так, словно их никому уже не разорвать:
– Тогда скажи, что завтра не наступит, – попросила я.
Он сильнее сжал мою руку:
– Будет только сегодня. Сейчас. Так долго, как ты захочешь.
Ладони светились луной и солнцем, переплетались отголоском магии, неподвластной смертным, забытой давным-давно, дыхание стало единым, а губы всё не решались слиться, сильнее всего желая, но оттягивая сладкий до одури миг.
– Кх-кх, – недовольный кашель якорем вернул нас на землю.
Крохотная золотая искра сорвалась со сцепленных ладоней, невероятным образом провернулась и, вопреки порыву ветра, направилась к давешней мишени, став по дороге бледнее, но намного больше, и с треском вписалась в воронье гнездо, не превратив в прах, но изрядно подпалив и сбросив то на землю.
Белен, не поворачиваясь, не отпуская моих рук, устало прикрыл глаза:
– Брианна, твои способности – не чтение чужих чувств, а умение приходить невовремя.
– Это мой второй и не менее ценный навык, – ведьма облокотилась на дерево и принялась рассматривать подгрызенные ногти, демонстрируя, что уходить не собирается. – Вы лобызайтесь, лобызайтесь. Я подожду. Там матушка подойти просит.
Я осторожно вернула себе захваченные в плен ладони. Белен нехотя отпустил.
– Всё хорошо. Нам и правда стоит получше подготовиться и не терять времени.
Кажется, мужчина так не считал, но, не проронив ни слова, стараясь не смотреть на вредительницу, скрылся за деревьями. Сама же Брианна осталась ждать, видимо, опасаясь, что я вполне могу и проигнорировать просьбу. Справедливости ради, я могла, поэтому кичиться не стала и пошла сразу, но девица схватила меня за рукав, брезгливо поправила рубашку, пряча оголённое плечо, и прошипела:
– Если ты только посмеешь его обидеть…
– То что? – я с вызовом дёрнула ткань вниз, снова обнажаясь. – Ты на меня злобно посмотришь, как сейчас?
Я думала, она разревётся. Сразу устыдилась, поняла, что ляпнула лишнего, стала на больную мозоль, обидела девчушку, виноватую лишь в том, что слишком прикипела к моему брату. К тому же помогающую нам, да что там! Спасшую Белену жизнь! Я закусила губу, чтобы не начать сразу же извиняться. Много чести! Девчонка ещё ни одного доброго слова мне не сказала, чтобы я унижалась.
– То совершишь самую большую ошибку в жизни, – закончила она спокойным голосом, вновь, уже осторожно, поправляя мой рукав. – Он любит тебя. Больше жизни, своей или вообще чьей угодно, – с болью закончила она.
– У него нет выбора. Ему велела любить Богиня…
– Бред! Ты сама-то слышишь, что несёшь? Сама веришь в это? Богиня лишь дала вам возможность! Выбор он сделал сам.
– Выбор между чем?! – вскипела я. – Всю жизнь страдать в одиночестве или поддаться чужой воле?! Это не выбор, лишь дурацкая шутка! Нет у него выбора, как нет и собственной воли! Это всё игра богов, в которой мы – даже не разменные монеты, а листья под ногами! Ты боишься, что я сделаю ему больно, ведьма? А ты не подумала, как больно Белен может делать мне? Каково это – каждое мгновение понимать, что человек, который занимает всё твоё сердце, самый важный и нужный, единственный, кто тебя знает, – не выбрал любить, а лишь подчинился приказу? Каково это – знать, что вся ваша огромная прекрасная любовь, которую ты факелом несла с рождения – притворство? Ты говорила о выборе. Так вот, я бы очень хотела, чтобы он выбрал меня. Точно так же, как ты хотела бы совсем другую историю, верно? Но он сможет сделать это только тогда, когда перестанет подчиняться воле Богини. Мы оба только тогда сможем.
– Ничего вы не сможете…
– Хватит спорить, Брианна. В конце концов, в этом случае у тебя есть хоть какой-то шанс.
Я собиралась небрежно оттолкнуть её с дороги, но и тут опоздала, потому что из-за деревьев донёсся отчётливый звон мечей.
Нападавших было не меньше десятка. Мельтешили, бегали, скакали тут и там. Кто-то уже успел перетрясти наши и без того тощие сумки, не отвлекаясь на драку, кто-то привязывал пасущихся на лугу разнузданных лошадей, чтобы не убежали: красавцы же, все трое! Таких, если не поделишь на весь отряд, легко можно продать в ближайшем городе, а деньги, как известно, делятся проще, особенно если предварительно купить на всю сумму выпивки.
Белен сражался сразу с четырьмя. Не отступал, но и не выигрывал, обороняясь и пытаясь сообразить, каким чудом уберечь Иону, предусмотрительно спрятавшуюся за его спиной.
Звон, лязг, грохот и крики наименее поворотливых среди наёмников. Матушка, не чураясь, запустила в одного из врагов горящим поленцем, тут же запорошила второму глаза горстью пепла, дав Белену возможность извернуться, пнуть третьего и хорошенько поцарапать мечом четвёртого.
– Да что вы возитесь? – судя по ярко-алому плащу, главный неспешно слезал с седла, брезгуя рассматривать с остальными захваченные пожитки.
Двое прохлаждающихся у сумок солдат, вняв зову совести, нехотя поднялись и обнажили оружие.
– А это у нас кто? – наконец заметил нас кривоносый мужик, поигрывающий топориком.
– Мы просто мимо проходили, – сориентировалась Брианна, делая попытку вместе со мной метнуться к деревьям. – Всего хорошего.
Стрела, многозначительно просвистевшая у наших голов, дала понять, что задержаться всё-таки придётся.
– Вирке, милая, не желаешь попытать свои силы? – как можно спокойнее попросила Иона, точно пыталась уговорить ребёнка съесть гороховую кашу.
– Не могу не согласиться с матушкой. Помощь и правда бы не помешала! – низкорослый мужичок с двумя короткими трезубцами с воем припал на повреждённую ногу и дал Белену возможность отдышаться.
– Брианна, скольких из них ты можешь задержать? – шепнула я, отступая назад.
Вновь звякнул меч, перехватывая обладателя топора, направившегося к нам для более близкого знакомства.
– Одновременно? – уточнила ведьма.
– Желательно.
– Дамы, вынужден напомнить о себе ещё раз! – Белен быстрым движением скинул «вилку» с лезвия прямиком в лоб ковыряющемуся в котле толстяку.
– Одного, – смущённо зарделась ведьма, и, в подтверждение её слов, подкравшийся к брату со спины бросил любовно обнимаемую дубину, явно занесённую с недоброй целью, схватился за голову и рухнул на колени, как подкошенный, завизжал и забился в конвульсиях, как выброшенная я берег рыба.
– Нельзя ли повторить?– ненавязчиво попросил ведьму, которая и сама не ожидала подобного эффекта, запыхавшийся Белен. – Вирке, либо помогай, либо прячься! – гаркнул он, бросаясь, чтобы преградить путь следующему оценившему угрозу от двух хрупких женщин, воину. Иона, соглашаясь со сказанным, подхватила рогатину покрупнее и заняла оборонительную позицию.
– И правда ведьма! – вновь подал голос главный. – Вот уж не думал, что людям можно верить. Что ж, уважаемые, не будем затягивать действо. Именем его превосходительства советника Рикмаса вы арестованы и направитесь с нами во дворец. С большими или меньшими потерями с любой из сторон, которые, признаться, не слишком меня беспокоят.
Подчинённые обиженно засопели, но натиск не ослабили: приказ есть приказ.
Тук, тук, тук, тук… Сердце бешено отсчитывало удары. Медленно-медленно со лба брата падали капли пота; сквозь алое поблескивал металл меча; Брианна, стиснув виски, сосредоточенно пыталась заколдовать ухмыляющегося и отгородившегося солдатами охотника на ведьм.
Тук, тук, тук, тук… Иона, став похожей на древнюю жестокую фурию, с криками бежала на врагов, готовая рвать зубами, если отберут оружие.
Именем Рикмаса. Превосходительства, значит. Ну ладно. Если уж играть партию, то до конца. Я подняла руки и чужим глухим голосом произнесла:
– Мы сдаёмся.
Глава 21. Самый лучший лжец
Стрелы смотрели голодными жалами в шеи, животы и спины. Безоружные, связанные, лишённые возможности хотя бы свирепо зыркать по сторонам, мы всё равно пугали наёмников до одури. Никто не умолял отпустить, не обещал завязать с колдовством, не клялся, что вовсе не связан с ведьмами, как случалось прежде. Нет. Гордо выпрямившие спины, твёрдо и уверенно ступающие, не выказывающие страха, мы медленно и почти торжественно открывали процессию. А ещё нам завязали рты, что тоже не способствовало беседе.
На меня не посмотрел ни один из спутников: трусиха, лгунья, предательница.
Гонец оповестил советника о встрече заранее. Рикмас ждал, усевшись на высоких ступеньках, как ворон на ветке, высматривающей, нет ли какой аппетитной падали.
Один из солдат вытащил грязную тряпку, служившую мне в дороге кляпом. Я тут же сплюнула гадкий вкус на землю, прямо к идеально начищенным сапогам советника. Тот мгновение рассматривал «подарок», видимо, решая, стоит ли уделять ему внимание и учить меня вежливости, потом наступил и втёр в землю, приближаясь к ведьме-изменнице.
– Леди Ноктис де Сол! – он раскрыл объятия и, словно бы удивившись, что я не бросилась обниматься в ответ, недоумённо отпрянул, брезгливо указал на верёвки: – Кто посмел связать леди? Господа, что с вами? Не могли проявить немного вежливости к гостье?
Плечи, конечно, затекли, но ходить в путах оказалось куда более удобно, чем рассказывали завсегдатаи, однако я всё равно для вида потёрла запястья:
– Очень мило с вашей стороны, советник. Полагаю, не стоит просить о той же милости для моих друзей?
– О, нет, нет, дорогая! – погрозил он тонким пальцем со слишком длинным для мужчины аккуратным ногтем. – Я не уверен даже в вашей искренности, что уж говорить про остальных. Быть может, для начала нам стоит обсудить дела? Слухам и дознавателям, знаете ли, никогда нельзя доверять в мелочах.
Я равнодушно пожала плечами, словно и правда пришла в гости к не слишком любимому родственнику по делу:
– Как вам угодно, сир. Но я сообщила вашей шпионке обо всём, что могу предложить: я знаю, что вы с моей матерью пытались сделать. И я считаю, что это правильно. Поэтому решила, что терять время на погоню и слежку излишне и пришла к вам сама, – я подняла взгляд от мысков сапог: моих – заляпанных грязью, сбитых, покрытых царапинами; его – идеально чистых, ровных, словно впервые надетых. Длинная туника, как сложенные крылья птицы, предвещающей беду, глухо застёгнутая под острым подбородком, впалые щёки и почти болезненный светящийся раскалённым пепелищем взгляд. Я выдержала этот взгляд, не моргнув, не двинув бровью, не позволив рвущейся наружу злобе мелькнуть на лице. Нет, дело – важнее. Он – единственный, кто может помочь. Я закончила, произнеся приговор: – Я хочу разорвать связь Равноденствия.
Позади упал на колени брат. Я оглянулась, чтобы увидеть совсем другие глаза: полные непонимания, обиды, боли… Он думал, что всё наладится. Он верил. Я позволяла ему это, тешила несбыточными мечтами весёлой джиги. А он снова ошибся. Белен не пытался мычать сквозь кляп, не старался глупо прорваться ко мне или жестами сказать, спросить… Он просто стоял так, сражённый, убитый рукой той, кому доверял больше всего. Единственной, кому доверял.
– Прости, – я не стала подходить ближе, чтобы не сорваться самой, чтобы не дать ему выплеснуть ненависть. Лишь склонила голову. – Когда-нибудь ты обязательно поймёшь меня.
– М-м-м-м!!! – сквозь повязку взвизгнула Брианна. Не требовалось переводить, и без того ясно, что приличного в её речи не звучало. Как тут не согласиться?
Иона коснулась её плечом, надеясь успокоить, покачала головой: поздно. Выбор сделан.
– Надеюсь, все части нашего договора в силе? – я вновь удостоила вниманием Рикмаса.
– О, разумеется, леди Вирке! Всё, что мне под силу, будет выполнено, – советник согнул руку в локте, предлагая опереться и проследовать во дворец.
Я помедлила:
– А есть что-то, что вам не под силу? Хотелось бы подробностей.
Он развёл руками:
– К сожалению, я не могу гарантировать жизнь ни матушке Ионе, ни нашей дорогой и любимой Брианне, – он обернулся и злорадно подмигнул ведьме так, что сомнений не оставалось: конкретно ей он гарантирует долгую и мучительную смерть. – Они ведь государственные преступницы, а амнистия – это привилегия его превосходительства. Я же всего лишь скромный советник, – притворно вздохнул мужчина, – но обещаю всеми силами сохранять жизнь вашему брату. Или любовнику? Как правильно называть такого, как он?
– Тот, кто засунет тебе эти слова в глотку – вполне подойдёт, – наёмники наперегонки бросились вновь завязывать рот излишне ловкому пленнику, но двое укушенных убедили остальных, что это дело неблагодарное и лучше обойтись парой ударов в живот и угрозами. Белен с ними не согласился и, переждав демонстрацию силы, добавил: – А потом засунет арбалеты в задницы твоим прихвостням.
– Какая воля! Какой характер! – почти восхитился советник. – Весь в мать!
Я стиснула зубы и ухватилась за тощий локоть, сжав тот едва ли не до хруста. Рикмас одобрительно хмыкнул.
– Вы отпустите меня и моего брата. Этого вполне достаточно. Подозреваю, ведьмы всё равно перестанут питать ко мне нежные чувства.
Брианна промычала нечто, что вполне истолковывалось как обещание сожрать меня живьём при первой встрече, чем только подтвердила сказанное.
– Разумеется! – советник прикрыл мою руку своей шершавой узкой ладонью и доверительно прошептал: – Мне почему-то кажется, что мы обязательно с вами подружимся. Быть может, уходить и не понадобится. Но на всё ваша воля, дорогая. А теперь, пока остальных с комфортом размещают в подвалах, не желаете ли выпить немного вина в более уютной атмосфере?
Десятью ступенями ниже, в пыли, под прицелом многочисленных арбалетов, стояли те, что так и не стали мне подругами, и тот, кто так и не вырвал у меня признание в самом пугающем и потаённом чувстве. Поверженные, униженные и обречённые, они не жалели себя, не рыдали от безысходности и не надеялись выпросить спасение. Они лишь смотрели мне в спину пустыми взглядами загнанных оленей. Я обещала спасти их, а привела на смерть.
Я так и не оглянулась.
Как кровь с плахи, жидкость тягуче лилась из бутыли в кубок. Рикмас наполнил оба и, подхватив литую посуду, украшенную драгоценными камнями, более уместную для пыльной сокровищницы, протянул напиток.
– Предлагаю выпить за новых друзей, – он осушил свой кубок, как только я приняла подношение, не глядя, отпила ли. Я вежливо сделала маленький глоток. Достаточно.
– Кажется, друг из меня не очень, – едко пошутила я.
Советник расхохотался куда сильнее, чем стоило того замечание:
– Леди Вирке, вы восхитительны! Настоящая ведьма! Помяните моё слово, мы с вами ещё не раз сыграем на одной стороне. Вы определённо мне нравитесь.
– Я думала, ведьмы вам вообще не нравятся.
– Что вы, дорогая! Вирке… Могу я звать тебя просто Вирке? Мы ведь были довольно близки с твоей матерью.
Я стиснула подлокотники кресла. Кресла огромного, высокого и невероятно мягкого, больше напоминающего трон, чем трон настоящий, находящийся в королевской зале. Это же саркастичное подобие украшало кабинет советника, наполненный по большей части старинными свитками, полуразваливающимися, но бережно хранимыми книгами и горами мелких камешков, окружающих прибор вроде нескольких увеличительных стёкол, соединённых длинной ножкой.
– О, вижу, тебе интересная моя работа? – по-своему растолковал взгляд Рикмас. – Этна тоже любила подолгу рассматривать камни. Знаешь, лишь один из тысячи подходит для того, чтобы создать связь с ведьмой, и воспользоваться её Силой. Вроде вашей, в Равноденствии.
– Неужели?
– О да! Это невероятно сложно. В одиночку я ни за что не сумел бы разобраться с природой этой связи.
– А я вот так и не сумела, – я откинулась в кресле, отмечая, что оно совершенно нелепым образом оказалось необычайно удобным. Не обращая внимания на мелькнувшее на лице хозяина кабинета недовольство, я залезла в него вместе с ногами в грязных сапогах.
– Никто не сумел, Вирке. В том и суть. Многие столетия люди воспринимали ведьм как данность, как неизбежное зло. Но это не так! Ведьмы – такие же люди, как и мы. О, прости, не хотел тебя обидеть. Я хотел сказать, что все мы из одного теста, не более того. Просто тем, кого обыватели привыкли называть ведьмами, не повезло родиться связанными. И нет, я не оговорился. Вы словно связаны по рукам и ногам, обязаны подчиняться Силе, использовать её. Да-да, не наоборот. Вы подчиняетесь Силе, именно так.
– Я мало что понимаю, но Сила питает нас. Источники дают ведьмам…
– Что? – Рикмас просмотрел пару свитков и небрежно сбросил их на пол – не пригодятся. – Что? Дают жить? Или заставляют снова и снова возвращаться, привязывая к себе, как наркотик? Ни одна известная мне чаровница не попыталась отказаться от дара, так откуда же вам знать, что вы живёте благодаря ему, а не наоборот? Скажи, Вирке, рядом с братом ты сильнее? Или всё же нет?
Я промолчала. Чем дальше от Белена, тем легче давалось колдовство, тем проще слушалась магия, тем сильнее я себя чувствовала.
– Понимаешь, – удовлетворённо кивнул он. – Вы тянете Силу друг из друга, как мои камни из связанных с ними ведьм.
– Но что если ведьмы умрут? Что если эта связь нужнее, чем мы думаем?
Рикмас задумчиво уставился в клочок пергамента с записями, поморщился, перевернул его вверх ногами, попытался прочитать вновь. В итоге просто порвал на части и кинул в мусор.
– Возможно. Да, вполне может быть, что ведьмы умрут без этой связи. Я очень сомневаюсь, но такая вероятность есть. Только вероятность. А знаешь, что будет точно? Земля, из которой они тянут Силу, ради так называемого дара, эта земля, которой сейчас не хватает, чтобы питать всех, снова начнёт родить. Как давно в Витании засуха? Сколько лет две третьих урожая гибнет, не дождавшись осени? А знаешь, когда урожай был хуже всего? Ты ведь умная девочка, догадаешься: перед восстанием сто лет назад. Когда ведьмы были сильнее всего, земля трескалась от голода. А когда мы перебили проклятых тварей…
– Кг-кх, – тактично обратила я на себя внимание.
– Прошу прощения, слегка увлёкся. Когда ведьм стало меньше, когда большинство Источников разрушили, урожай волшебным, прости за неуместное слово, образом начал радовать селян. Но чем дальше, тем хуже. Дар просыпается в очень многих, хоть, возможно, этого пока и не видно. Земля снова скудеет. Я не хочу повторения войны, Вирке. Ты, возможно, считаешь меня хитрым тираном, но моя цель – избежать бойни, а не спровоцировать её. Да, возможно некоторые ведьмы погибнут. Но выживет целое королевство.
– И вы готовы рискнуть?
– Я – да. Я был готов с самого начала. Вопрос, хватит ли смелости тебе. И помни, ты не просто спасёшь королевство, не только в зародыше задушишь революцию, ты освободишь тех, кого мучает Сила. Тех, для кого этот дар – проклятие. Лишь твоя мать понимала, какой это груз. Как родиться в сетях и не иметь возможности порвать их. После смерти Пары она узнала, насколько это тяжёлая ноша. И, полагаю, тебе досталось её отношение к магии, – Рикмас склонился над столом, вблизи рассматривая разбросанные камни. Ворот туники смялся, ненадолго позволив блеснуть спрятанному под ним вороху амулетов. Советник, оставшись недовольным рассматриваемым камнем, тянувшем на стоимость безбедной жизни пары поколений деревенских жителей, небрежно подбросил на ладони, поймал и посмотрел на меня сквозь него. – Вирке, почему же ты хочешь разорвать связь? Твоя пара жива. Казалось бы, будьте счастливы.
Я уставилась на своё заалевшее отражение в чаше с вином. Красное – винное – и синеватое – в камне, оба выглядели чужими, словно каждое – несостоявшаяся жизнь. Выбрать бы какую-то одну, но всё кажется неправильным, невозможным и, самое жуткое, необратимым.
– А вы не думали, что живая Пара – это не меньшая боль, чем мёртвая? Что если я хочу чего-то другого? Что если не желаю, чтобы мою жизнь кто-то написал за меня? Быть может, я не хочу годы провести запертой в стенах замка, не хочу повторить судьбу десятков, сотен поколений Ноктис де Сол до меня и умереть там же, где родилась. Может я даже хочу полюбить кого-то другого!
Рикмас дёрнулся и отвернулся. Закопался в груде камней, не успевая рассматривать, отбрасывая один за другим в сторону. Один изумруд скатился со стола, ударился о широкую резную ножку и отлетел в угол, в ворох порванных бумах да там и остался.
– Ты хочешь свою собственную жизнь, – его голос исказился вновь наполненным бокалом, который он опять залпом осушил, не предложив повторения мне. – Я понимаю тебя. Прекрасно понимаю. И верю, хотя и не должен бы. Я не глуп, Вирке, и видел слишком много предательств, чтобы просто так решить, что ты говоришь правду. Но я, знаешь ли, благодаря Брианне побывал в голове твоего брата. Он несколько настырен, верно?
– И крайне требователен, – кивнула я.
– Полюбить кого-то другого, – Рикмас почему-то засмеялся и снова налил вина. Повторил задумчиво, не глядя на меня. – Полюбить кого-то другого… Что ж, Этне не представился такой шанс. Так давай сделаем всё, чтобы он был у тебя.
Рикмас поднял почти опустевшую бутыль, но передумал и, игнорируя чашу, приложился к горлышку.
– Не думай, что я верю тебе, леди Ноктис де Сол, – со странным отвращением произнёс советник. – Но я верю, что больше всего на свете ты хочешь избавиться от этой связи. Ты ведь понимаешь, как это непросто?
– Догадываюсь. Но надеюсь, что вы потратили годы на изучение, – я кивнула на заваленный стол, – не зря. Если кто-то сумел найти разгадку, то это вы.
– По крайней мере, я близок к ней. Но, Вирке, это будет больно.
Я опустила ноги на пол, показывая, что готова идти:
– А когда-то бывало иначе?
– Думаю, так ещё не бывало…
Я подошла к столу, ковырнула пару не заинтересовавших камешков и с вызовом повернулась к Рикмасу, стоящему так близко, что ни одним этикетом не оправдаться. Он ведь не молод. Худой, понурый, он казался, скорее, больным, чем старым, но он не был молодым. Да и кто умудрится дослужиться до советника в двадцать лет? Сорок – другое дело. Мужчина с ещё острым умом, но повидавший достаточно, чтобы понимать, кому можно верить, а кем жертвовать. Он ведь не молод. Но и не стар.
Я пробежалась пальцами по крохотным пуговичкам наглухо застёгнутой туники, остановилась на верхней и ловко высвободила её из петли. За ней вторую и третью. Под одеждой призывно мигнул амулет, которого не должно существовать.
Я вспрыгнула на стол и оттянула воротник на себя, склоняясь к уху Рикмаса:
– Тогда откуда мне знать, что мы с братом после всего этого останемся в живых?
Советник перехватил шаловливые пальцы, не дав коснуться заветных камней. Мягко, но уверенно отвёл мою руку в сторону:
– Потому что я дал обещание вашей матери, – холодно шепнул он в ответ.
Подвалы мне не нравились. Затхлые, тусклые, воняющие сыростью и безысходностью. Но спускаться приходилось именно туда. Советник вежливо подавал руку, помогая ступить на сколотые или особенно скользкие ступеньки, но сам постоянно задевал их мысками сапог, шипел и шмыгал носом, как если бы делал нечто, что приносило ему немало страданий.
– Понимаю, что атмосфера не самая приятная для молодой женщины, но уверяю, сделаю всё, чтобы твоё пребывание оставалось комфортным. К сожалению, большинство нужных инструментов находятся внизу. Знаешь ли, не хотелось нервировать короля. Вальдинг не слишком высокого мнения о Круге.
– Разве о необходимости держать в темницах и пытать невинных женщин можно думать хорошо? – подняла бровь я.
Мужчина вздохнул, убрав ладонь и горестно приложив ко лбу именно в тот момент, когда я оступилась и ойкнула, подвернув ногу.
– О, прошу прощения. Задумался. Боюсь, здесь ты довольствуешься слухами. Каждой из ведьм предлагалось сотрудничать добровольно. Ни одну из них я не отправил в темницу, не поговорив и не попытавшись объяснить, чего хочу добиться. Некоторые, как, например, Брианна, жили в своё удовольствие. Правда, как видишь, верности это не прибавило.
– Какой кошмар! – деланно возмутилась я. – Кусает руку, которая её кормит!
Советник, подслеповато щурясь, принялся искать нужный ключ. Остановился на самом большом, правда, не покрытым толстым слоем ржавчины, а отполированным до блеска.
– Не утверждаю, что я хороший человек. Напротив, мне прекрасно известно, что я чудовище и большинство жителей Витании с удовольствием перегрызли бы мне горло. Но знаешь что? Это небольшая цена за цель. Если это спасёт королевство… Да что уж, если это спасёт от оков магии, как ты выразилась, невинных женщин, я готов платить!
Замок щёлкнул, но дверь так и не открылась. Рикмас налёг хилым плечом. Поднатужился…
– Боюсь, мне понадобится небольшая помощь, – смущённо улыбаясь, повернулся он ко мне.
– А разве мне разрешено при вас колдовать? – удивилась я.
– Кхм… Вообще-то я имел в виду поднажать вместе.
Створка поддалась, со скрежетом, нехотя, словно её подпирали с той стороны, впуская нас в темницу. Двое охранников, согласно посапывая, лежали на пороге, а решётчатая дверь клетки тихонько поскрипывала, жалуясь на выстроившихся в рядок перед ней пленников; Белен, Иона и Брианна недоверчиво, искоса поглядывали на человека в вышитом золоте камзоле, стоящего к нам спиной. Человек едва заметно вздрогнул и, не изменяя воистину королевской осанке, повернулся на звук:
– Рикмас! Как это понимать?! – возмущённо рявкнул его величество Вальдинг.
Советник по-птичьи посмотрел на правителя правым глазом; подумал, и с помощью левого проверил, действительно ли король не побоялся, как всегда случалось, спуститься в подвалы. А тот продолжал, смешно топая ножками и стискивая пухлые кулачки:
– Что происходит?! Почему Брианну отправили в тюрьму?! Кто приказал заключить жрицу Иону?! Мы с ней столько лет пытаемся заключить соглашение, а ты тут в судью без моего ведома играешь?!
Мой спутник медленно достал из-за пазухи идеально накрахмаленный платок, на мгновение приложил к носу, наслаждаясь терпким ароматом, и, громко вдохнув воздух, решился:
– Ваше превосходительство, – он слегка вежливо склонил голову, а потом развернул белоснежную ткань, за которой прятал связку амулетов, – шли бы вы куда подальше.
Резко повёл пальцами в сторону, дёрнул, похрустел суставами и сжал раскалившиеся камни изо всех сил. Вальдинг, вместе с его невероятно дорогим камзолом, возмущённым видом и толстенькими ляжками, сам того не желая, повторил движение за артефактом и, встретив на пути решётку, громогласно вписался в неё лицом. Нда, тяжело будет правителю объяснить подданным происхождение столь чётких и легкоугадываемых синяков… Его величество закатило кругленькие глазки, сползло по стальным прутьям и совершенно неуместно, но от того не менее колоритно принялось украшать собой загаженный пол.
– Боюсь, сегодня я оказался слишком близок к желаемому, так что соблюдать приличия излишне, – прокомментировал Рикмас. – Не ожидал, что все вы окажетесь на свободе, но… кому, собственно, какое дело? Господин Белен, вы проследуете с нами. Остальные… Мне, вообще-то, плевать, что с вами будет. Можете сбежать. Главное, не пытайтесь помешать мне.
Белен прикрыл собой женщин, заставив отступить назад:
– Встречное предложение, – поднял руку он. – Ты отдаёшь амулет, и мы все избежим хорошей драки. Не то чтобы я против неё, но считай это жестом доброй воли.
Рикмас ухмыльнулся:
– О-о-о, друг мой! Мы ведь и правда могли стать друзьями… Знаешь, мне их немного не хватает последние годы. Но я не об этом. Боюсь, твоя сестра против такого положения дел. А поскольку среди вас лишь одна ведьма, обладающая реальной Силой… Верно, Иона? В общем, я думаю, мы всё-таки в большинстве.
Брат улыбнулся краем рта, стряхнул с плеча несуществующую пылинку, чем никак не улучшил внешний вид грязной до одури одежды:
– Ты так в этом уверен?
На этом ожидание, пожалуй, и закончим. Просто признаем меня лучшей лгуньей столетия.
Я прыгнула Рикмасу на спину, вцепилась в прилизанные волосы, попыталась выцарапать глаза… Пусть себе увлечённо демонстрирует превосходство над заключёнными, нам это ох как на руку! Слабый, тощий, измученный многолетней работой, высасывающей из него жизнь, или каким-то иным горем, которого знать никому не полагалось, советник рухнул под моим весом до обидного легко, не издав ни единого звука.
Я колотила его кулаками, локтями, чувствуя странную, неуместную вину, била коленями, ногами в хрустящие кости, чувствуя, как удар за ударом выбиваю из врага последний вздох.
Рикмас не сопротивлялся. Он лежал, безучастно глядя в сводчатый потолок, молчал и ждал.
– С чего ты взял, что сила Вирке на твоей стороне? – с наслаждением протянул брат, неспешно подходя ближе.
Он поднял его за шиворот, заставил выпрямить ноги, довольно вежливо отпихнул меня, истерично колотящую куда попаду, и направил чёткий мощный удар советнику в живот.
Один.
Второй.
Третий.
Рикмас висел, как тряпичная кукла, и улыбался так жутко, как умели лишь чумные доктора, знающие, что конец близок, что неизбежно погибнут сами, но что закончат то, ради чего шагнули на склизкий чёрный путь.
Белен разорвал полурасстёгнутый ворот туники, высвобождая спрятавшийся при первой опасности, как змея, амулет:
– А вот это мы, пожалуй, заберём!
Схватился за связку камней и… завыл от охватившей тело судороги, заметался, стиснул зубы так крепко, что те, казалось, сейчас лопнут, но не выпускал, тянул изо всех сил проклятый артефакт, не желая оставлять его врагу в шаге, в последнем шаге от победы.
Я ухватилась за запястье с выступившими от напряжения венами:
– Белен!
Его трясло. Последние краски покидали щёки, морщинка меж бровей, та самая морщинка, становилась всё глубже, грозя перерасти в предсмертную маску.
– Не сработало! – Брианна бросилась к нам, схватила за пояс, принялась тянуть. Куда там! Белен, мой Белен, решил продемонстрировать семейное упрямство именно сейчас, когда сам уже почти стоял за гранью.
– Он сможет! – Иона кинулась следом, надеясь оттащить уже Бри. – Он сумеет! Подожди!
– Всё было напрасно! Нет! Ему больно, разве вы не видите?! – Брианна отбивалась, отпихивала жрицу ногой и всё никак не могла заставить упрямца отпустить проклятый амулет, обжигающий, мучающий, убивающий. Его и всех ведьм Круга.
– Белен, – я сама не разобрала имя сквозь хрип. – Белен! Отпусти! Хватит! Это не помогло! Перестань!
Мы с Брианной оттягивали его, пытались разжать побледневшие сильнее обычного пальцы, царапали, кусали… Всё без толку!
И тут Рикмас, полумёртвая кукла, тряпкой висящая в сильной руке брата, поднял голову. Сумасшедшая, нечеловеческая улыбка могла означать лишь одно: он победил. Он с самого начала знал, что победил, не поверил нам ни на мгновение и не оставил от хитрого плана камня на камне:
– Вы действительно считали, что сможете просто вывести ведьм из замка? – рассмеялся он каркающим смехом ворона, устроившегося на надгробном камне. – Что я позволил бы вам это сделать, если бы остался без сил? Я столько лет потратил на амулет. Думали, он может работать только рядом с Кругом? О нет, я припас немного магии на всякий случай. Эта гроздь камешков – мой личный источник!
– Ты не можешь! Не можешь им управлять! – слёзы текли по лицу Брианны, слёзы, которым она очень давно запретила появляться. – Это слишком больно! Амулет вместе с Силой передаёт тебе всю боль этих ведьм! Ты не можешь не чувствовать её!
– А кто сказал, что я её не чувствую?! – Рикмас, как марионетка, поднял безвольно висящую ладонь и нежно накрыл ею руку Белена, напоминающую отшлифованный прибоем камень, и прошептал: – Каждое мгновение.
Сила взорвалась тысячей осколков, отбросила, впечатала в стены, обожгла кожу… Предупредила, лишь предупредила, что хозяина не стоит злить.
Рикмас стоял в центре комнаты и с наслаждением рассматривал тех, кто надеялся перехитрить самого лучшего лжеца королевства.
– Ты всё равно не справишься со мной! – я с трудом, превозмогая бешеное жжение в плечах, подалась вперёд. Ползти, впиваться в каменные плиты ногтями, рвать зубами! Но не оставлять этого человека в живых! – Если я способна ещё хоть на что-то, я убью тебя! Тебе нет места на этой земле! Ты убил мою мать!
Рикмас замер. Повернулся ко мне, скрывая явно проступающую гримасу боли:
– Убил? Я любил Этну больше всего на свете! И именно в память о ней, я должен разорвать вашу проклятую связь, должен освободить, если не её, то хотя бы её дочь. А теперь прости, Вирке, но это будет очень-очень больно…
Глава 22. Очень-очень больно
Всё шло по плану. Слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
Я, признаться, опасался, что Бри, сама не подозревая, нас выдаст. Догадается или просто расцарапает Вирке лицо. Тоже могла. Не ожидал, что ведьмочка разозлится так сильно. Возможно стоило рассказать ей о нашей задумке… Нет, плохая идея.
«Никому не доверяй. Вообще никому!», – предупредила, отправляясь в путь со своим странным другом Эделина. Что ж, никому так никому. Ионе в первую очередь. И, к сожалению, Брианне тоже. Всегда был лишь один человек, которому я мог сказать правду. К сожалению, мы с ним очень редко ладили. Но гоблины иногда шутят…
На этот раз Вирке согласилась. Кажется, и сама удивилась, но чего только не сделаешь ради мести. По крайней мере, на этот раз мы сошлись в одном: подгадить другим важнее, чем друг другу.
И сестра сыграла свою роль. О, как она сыграла! Сдержалась, сумела, вытерпела, не бросилась на Рикмаса при первой же встрече, а заговорила зубы, поладила, не дрогнула, когда я изо всех сил изображал оскорблённого и преданного. Признаться, в какой-то миг я поверил, что Вирке лишь использует меня и надеется действительно разорвать связь, а не найти повод добраться до амулета. Но, кажется, убийцу родителей она ненавидела всё-таки больше, чем меня.
Мы привлекли внимание шпионки в таверне, хоть, к своему стыду, я и ошибся в том, кто именно доносит советнику, передали нужные сведения, дождались наёмников. И до чего же тяжело оказалось не прибить для острастки хотя бы одного! Но я справился: порезал, покалечил, избил до полусмерти, но ничего не сделавших мне (почти) людей не убивал, позволил связать и отвести во дворец. Хотя разочарованный взгляд Брианны, уверенной, что я преодолею любые трудности, переживался тяжело.
– Герой! Моё восхищение! – презрительно бросила она, когда ключ лязгнул безысходностью в замке нашей клетки.
– Брианна, прекрати, – одёрнула Иона. – Мы все не ожидали от Вирке такого…
– Не ожидали, – задумчиво подтвердил я. – Бри, у тебя в волосах остались шпильки?
– Стерва! Мерзавка! Предательница! – ругалась ведьма. – Что? Зачем тебе шпильки?
Я не выдержал, подтянул подругу к себе и принялся копаться в лохматом каштановом гнезде, в которое превратились её роскошные волосы.
– Догадайся! – я зло выдернул искомую железяку и протянул ей. – Откроешь дверь?
– Я что тебе, личная открывашка?! – возмутилась она. И тут же добавила, вырывая из пальцев шпильку и сгибая под немыслимым углом: – Конечно, открою! И, между прочим, тебя тоже выпущу! Я же не предательница!
Игнорируя едкие замечания, я бездумно вырвал новоявленный ключ и осторожно снова подколол им причёску подруги, чтоб не потерять ценность.
– Нужно вывести ведьм из Круга.
– Белен, милый, мне кажется, или ты что-то задумал? – хитро сощурилась матушка Иона.
– Не знаю. Возможно. Мы же собирались спасти ведьм, так? Почему бы не сейчас?
Если нам повезёт, если нам очень-очень повезёт, наш с Вирке план сработает: чем дальше ведьмы от амулета, тем слабее их связь с ним. Главное успеть увести затворниц за стены, и Рикмас останется без защиты. С парой десятков мелких камешков, способных разве что украсить безвкусное платье Брианны. И тогда я смогу сорвать его с шеи советника, тогда боль ведьм Круга не помешает мне, тогда я не почувствую всё то, что чувствуют они, потому что женщины будут в безопасности. Но для этого придётся вернуться.
Признаю, это оказалось сложно! Обессиленные, измученные, жмущиеся по углам, как животные, они не решались выйти из собственных клеток без веления советника, что уж говорить о побеге. Двоих пришлось выволакивать; троих – тащить против воли, цепляющихся за дверные створки, пытающихся поясом привязаться к решёткам; ещё четверо не реагировали никак, позволяя вынести себя за руки и ноги. Но мы справились. Среди ведьм оставались те, кого не загнобили до лишения разума, кто с готовностью помогал сёстрам, подставлял плечо, и вёл по подземному ходу, указанному Ионой, прочь от места, лишившего их свободы и воли.
– Я остаюсь, – я не подал Брианне руку, когда она попыталась помочь выбраться из катакомб.
– Белен, не дури! Вирке сделала свой выбор!
– Бри, я не могу, – я сделал шаг назад, изо всех сил надеясь, что случайно не столкнусь с одним из караулящих подземные лазы солдат. Хотя, видимо, Иона не соврала: коридор, открывающийся особым нажатием кирпичей у темницы, зарос грязью настолько, что наверняка и правда остался забыт со времён восстания. И думать не хотелось, откуда жрица про него знает.
– Белен, пожалуйста! – показалось, что губы Бри задрожали. – Прошу, пойдём с нами! Вирке ты не нужен, но ты нужен нам… Мне! Пожалуйста, мы можем убежать. Сейчас. От всего этого. Ты и я!
– Нет. Прости, Бри. Я понимаю, что ты заботишься…
– Идиот! – ведьма спрыгнула обратно в лаз, не глядя на меня. – Богиня, как же я ненавижу тебя, Белен из благородных!
Иона осторожно съехала по склону выведшего нас на поверхность лаза:
– Дети. Какие же вы всё-таки дети. Я не могу оставить вас без присмотра. Обесточить амулет? Увести ведьм подальше, чтобы его магия ослабла и ты мог отобрать его у Рикмаса? Рискованно, Белен, очень рискованно. Но если есть хотя бы один шанс… Девочки, – обратилась она в спасённым, впервые за долгие годы удивлённо щурившимся на солнечный свет, – вам придётся идти без меня. Не бойтесь. Я знаю, что сейчас вам страшнее, чем когда-либо ещё, но вы справитесь. Вот, – она стащила с запястья простенький плетёный браслет. – Это приведёт вас к Источнику. А я… Надеюсь, я как-нибудь всё-таки сумею найти вас потом. Что-то мне подсказывает, что хотя бы одному из нас хватит везения выбраться из этой передряги живым.
Иона, отряхивая юбки, встала рядом.
Ох и догадливая ведьма! Что ж, главной нашей хитрости она всё равно не знала.
Мы вернулись в темницу. Глупым, невероятно глупым было это решение, но Бри с матушкой шли рядом, бок о бок, не отставая и не задавая вопросов: и так ясно, что влюблённый идиот ни за что не ушёл бы без возлюбленной.
Но в темнице нас ждал король.
Вальдинг открывал и закрывал рот, никак не решаясь выбрать, нужно ли ругаться на сбежавших пленников или вопрошать, кто посмел запереть их без его ведома.
И я почти не успел обратить внимания ни на безмятежно сопящих под дверью стражников, коим полагалось бы охранять дверь с обратной стороны, ни на валяющуюся рядом резко пахнущую флягу, ни на подозрительно невинный вид короля. Потому что почти сразу дверь с усилием открылась, впуская советника и мою сестру, награждающую его затылок такими взглядами, что я бы на месте Рикмаса предпочёл скончаться добровольно и немедленно.
– Рикмас! Как это понимать?! – возмущённо рявкнул его величество Вальдинг.
***
Больно действительно было. Так больно, что подходящего слова я, пожалуй, и не смогла бы вспомнить.
Я валялась на полу посреди подвала, изгибаясь в судорогах, подчиняясь чужой воле, выворачивающей наизнанку.
– Хоть бы алтарь подготовил, неуч, – я с трудом сфокусировалась на сосредоточенном лице мучителя, – а то как-то некрасиво получилось.
– Не могу не согласиться, – удивительно тепло проговорил он. – Алтарь действительно есть, а Круг облегчил бы страдания, но ты предпочла ускорить события, так что придётся обойтись тем, что есть. Не моя в том вина.
Внутри жгло, пекло, убивало.
Белен, пошатываясь, поднялся и попытался прорваться, протягивая ко мне спасительно холодные ладони, но Рикмас, как от мошки, отмахнулся от него, поведя амулетом, впечатывая в стену, распиная, вжимая так сильно, что камень пошёл трещинами.
Советник протёр белоснежным платком лоб, с удивлением уставился на следы крови после драки, но не придал этому значения. Когда он подошёл, возвышаясь надо мной чёрной статуей, хотелось отползти, провалиться сквозь землю, раствориться в воздухе, лишь бы не видеть этого мёртвого лица, не способного больше скрывать гримасу пустоты и потери. Но я не могла пошевелиться: руки сковало огнём, словно припекло к полу. А палач склонился, изо всех сил пытаясь изобразить сочувствие, провёл по щеке сухими жёсткими пальцами:
– Мне жаль, Вирке. Я понимаю, всё понимаю. Давай вместе надеяться, что вы оба выживите? А если нет… Что ж, это действительно благое дело. Поверь мне.
Он перехватил амулет левой рукой, кажется, от правой отчётливо пахнуло гарью, и прижал к моему лбу.
Я взвыла.
– Вирке!!!
Белен рвался, терзая, мучая, отрывая кожу от покрытой ледяной влагой стены…
– И до тебя дойдёт очередь, не спеши! – советник обеспокоенно прикоснулся к ожогу на моём лице. – Ничего, заживёт, – и отправился к брату.
Камни оставили алый отпечаток на его бледной щеке. Белен попытался боднуть советника, но тот успел отшагнуть и, подумав, добавил пару куда менее весомых, но от того не более приятных ударов под дых.
– Скотина, – капнул кровью на пол брат.
Рикмас равнодушно передёрнул острыми плечами:
– Мне тоже было неприятно.
Сила не выдержала пытки: засветилась в жилах, проявилась сквозь натянутую кожу, вырвалась наружу, надеясь защитить, уберечь нас и… попалась. Амулет перехватил, поймал светящиеся нити, чёрной лентой вплёлся в их единение, разъедая, уничтожая, гася крохотные искры.
Серебряная нить, что всегда была тайной магией Белена, спокойной, прохладной, ровной, как водная гладь, сдерживающей, а не пылающей, светилась в глазах брата, рвалась изо рта, из-под ногтей, тянулась слиться с той единственной Силой, для которой была создана. С моей.
А золотая нить, оплетающая моё тело, сжигала, горела, болела, но никак не могла соединиться с серебряной, с которой давно должна была сплестись в единый свет, но отказывалась, держалась до последнего, а теперь не умела преодолеть чёрную разрастающуюся, как сама ночь, преграду, отравленным ручьём текущую из амулета.
Кое-что тешило, хоть и слегка: Рикмас страдал не меньше. Терпел, мучился, взрывался изнутри, сдерживая амулетом колдовство, неподвластное ни одному смертному.
– Прекрати! – Брианна кинулась между нами, прыгнула на Рикмаса, походящего на предвещающую смерть птицу, почти парящего в воздухе, давно потерявшего всё, что было дорогого в жизни, и готового отдать последнее ради памяти, ради права говорить, что выполнил обещание. Чего бы это ни стоило…
Брианну отбросило назад. Ведьма ударилась головой, оставляя кровавый след на сером камне.
Рикмас бросил взгляд на подкрадывающуюся позади Иону, но та подняла руки: поймал; не лезу!
Нет уж, так просто я не умру! Я с трудом разлепила спёкшиеся веки, чтобы встретиться взглядом с тем, кого всё ещё ненавидела, хоть, как оказалось, и не за что:
– Ты делаешь всё это ради того, чтобы верить: мама могла полюбить тебя. Когда-нибудь, если бы очень повезло и если бы она не страдала от потери брата. Но, знаешь что, – я улыбнулась, чувствуя, как из уголков рта течёт не то кровь, не то слюна, – с нашим отцом она была вполне счастлива…
И он остановился. Замер на секунду, которая казалась вечностью в миг, полный разрывающего на части, рвущегося наружу и не находящего выхода мучения.
– О да, – поддержал Белен, плечом вытирая бордовый ручеёк, перечеркнувший лицо от носа до подбородка, – она любила папу. Пусть не так, как могла бы, пусть не так, как стоило бы. Но она любила его. Агро заслужил эту любовь, а ты – нет. Дело не в связи, Рикмас. Дело в том, что ты оказался не достоин её.
– Это не так… – мрак амулета дрогнул, чуть побледнел, мужчина вновь коснулся пола подошвами сапог, а потом отчаянно взмыл в воздух, отдавая заклятию всё, на что способен. – Это не так! Она должна была полюбить меня! Должна была!
Ворох когда-то ненужных, а ныне самых сильных в мире камней раскалился, опаляя до костей сероватую кожу, превращая рукава чёрной туники, похожей на крылья ворона, в пепел, прожигая насквозь, забирая то единственное, что оставалось в сердце давно принявшего смерть человека. Принявшего её, как любимую, в тот же день, что и женщина, ради которой он жил.
Сила рвалась, пыталась соединиться, с треском разделялась на две равные части, делила надвое каждое из сердец.
Ты хотела разорвать связь, Вирке? Кажется, твоё желание сбывалось.
То, что родилось цельным, рвалось, горело, трещало, сходило с ума, болело в венах, замирало комом в горле и текло кровью изо рта, отзываясь безысходностью, пустотой, горем.
Я не хочу! Богиня! Я не хочу!
Он нужен мне…
Не богиня. Вальдинг, король, которого уже считали мёртвым, поднялся.
От кого бы ждать помощи? Точно не от него.
Вальдинг, ошалело моргая, держась за прутья клетки, подтянулся, пытаясь сообразить, который из четырёх мельтешащих перед глазами советников – настоящий, обнажил кинжал, что всегда носил больше ради вида, ради красоты, ради переливающихся в рукояти рубинов.
Метал сверкнул холодным блеском.
Лезвие оказалось достаточно острым, чтобы скрыться под лопаткой измождённого, положившего жизнь ради несбыточной цели человека.
Предрекающий смерть вопль Банши звоном разрезал воздух, пронёсся затхлым ветром по подвалу, подхватил у замирающего навечно лица нечто невидимое, невесомое и ввинтился в пол.
А мёртвое лицо улыбалось.
Он любил её. Всегда любил ту, что не могла, не хотела и не желала стать его женщиной. Но в это мгновение, в это краткое, счастливое, освобождающее мгновение она сказала ему да.
Победитель пнул тело и вырвал оружие, брезгливо вытер лезвие о подпалённую чёрную тунику и покачал головой, не отрывая взгляда от убитого:
– А я возлагал на тебя такие надежды, Белен…
Брат сполз по стене, силясь сообразить, чем оказался обязан королю и почему его разочаровал, а я с трудом перевернулась на живот, отплёвывая кровь с искусанных губ.
– Не стоит этого делать, – всё так же внимательно глядя на советника бросил его величество в пространство. Мужчина, внезапно показавшийся куда более высоким, статным и ни капельки не смешным, осторожно, не прикасаясь, подцепил сжатый мёртвой рукой артефакт и позволил ему повиснуть недалеко от рукояти кинжала. – Нападать со спины нехорошо. А договориться мы вполне можем и без драки, Иоля.
Матушка Иона замерла в десятке шагов, одобрительно хмыкнула и подмигнула королю своими невероятными искрящимися глазами. Светлыми, как у самой Иоли Светлоокой…
Я застонала. На вопрос не хватало ни сил, ни желания.
– Иоля Светлоокая умерла, – брат с трудом сел, опираясь о собственное колено. – Сожжена на костре почти век назад.
– Или прожила достаточно долго, чтобы заиметь ценные знакомства и скрыться, – король игриво прокрутил амулет, заставив напрячься всех присутствующих.
– К сожалению, даже самые нужные люди живут не так долго, как хотелось бы, – вздохнула она. – Иначе мы пересеклись бы намного раньше и, поверь, в менее благоприятной для тебя обстановке.
– Рад, что ты наконец-то выбралась из своей норы, – слегка склонился Троннинг перед жрицей.
Иона избавилась от привычной добродушности на лице. Жрица. Истинная жрица стояла перед нами, а не заботливая матушка: жестокая, расчётливая, готовая идти по головам и жрать сердца как врагов, так и друзей. И она веселилась:
– Да и я уже подустала командовать издалека, сын моего врага. Нам давно стоило встретиться, но, знаешь ли, у каждого дара есть оборотная сторона.
– Твой, например, на даёт тебе покинуть Источник, – не удивился король. – Я тоже не терял время зря, так что знаю о тебе достаточно, ведьма на привязи.
– У некоторых из нас дух сильнее тела, и они избавлены от необходимости отращивать себе пузо и прятать морщины, – обиделась Иона. – Ты умнее, чем о тебе думают, да? Я уж решила, вместе с твоим отцом умер и род Троннингов, а ты достойный приемник: хитрый, как настоящий лис!
– И очень внимательный, – подтвердил король. – Я видел твоё движение. Отойди подальше. Ты не получишь амулет. По крайней мере, не просто так.
– Чтоб вас! – Белен, опираясь на стену, с трудом поднялся. – Связались, называется.
– Так может мы лучше пойдём? –улыбнулась я разбитыми губами. – У вас тут всё как-то слишком сложно.
Король рассмеялся, как в пустую бочку:
– Вы не представляете, насколько! Это же политика, уважаемые! Право, разве с ней бывает просто? Но отпустить вас я не могу. Белен мне всё ещё нужен, как был нужен с самого начала.
Брат осторожно придвинулся ко мне, подал руку:
– Даже немного жаль, но я больше по бабам.
– Кх-кх! – я легонько шлёпнула протянутую ладонь.
– О, так теперь ты ревнуешь? – обрадовался Белен, сковывая запястье пальцами. – А раньше никак?
– Раньше попытки меня убить оказывались не такими успешными.
– О-о-о, – Иона… Иоля? Жрица с умилением прижала руки к груди. – Ну разве они не прелесть? Настоящее Равноденствие!
– Ведьмы, – презрительно сплюнул Вальдинг, поднося камни поближе к лицу и скептически рассматривая. – У вас всё и всегда замешано на магии? Вы хоть что-то пытаетесь сделать без неё?
– Как ты? – Брианна (и почему я радуюсь, что она жива?) озабоченно трогала затылок, проверяя, как много крови из него успело вытечь.
– Я не самый плохой пример. Мы ведь могли спасти королевство! Только представьте: ведьмы и люди вместе, заодно! Нам не был бы страшен ни одни из соседей, ни одно из войск! А ведь они только и ждут момента, когда можно подмять под себя разорённую войной, иссушенную засухой Витанию! Вместе мы могли бы защитить королевство, защитить наш дом! Что скажешь, Иоля? Нет-нет, не стоит подходить ближе. Я и отсюда прекрасно тебя слышу.
– Но мы-то тебе зачем?! – Белен охлаждал прикосновениями мои ожоги, унимал боль. Тянуло спрятаться в его объятиях, нырнуть в этот прохладный манящий омут.
– Вы?! – король рассмеялся так, что едва не упустил скользнувший по лезвию амулет. Иона испуганно дёрнулась, ненадолго выдав беспокойство, а Брианна недовольно покачала головой и тут же схватилась за виски, сообразив, что двигаться пока рановато. – Мне был нужен один лишь Белен! Точнее, один-единственный наивный дурачок, как можно ближе связанный с ведьмами. Чудесный, но, к сожалению, ныне мёртвый Брайс следил за ним с того дня, как в леди Вирке проснулась магия. О, разумеется Рикмас сделал бы всё, чтобы Равноденствие угодило в его капкан! Но знаете, что? Я ведь мог остановить его тысячу раз. Подослать убийц, отравить, признать предателем или сослать на острова…
– Но это тебе не помогло бы укрепить власть, так?
– А вот теперь ты начинаешь понимать. Не так уж ты наивен, как я полагал.
– Ты потому позволили мне приехать вместо Вирке? Ты знал, что Рикмас придёт в бешенство, а я сделаю всё, чтобы защитить сестру. Даже…
– Даже убьёшь его, – закончила Иона. – Он хотел, чтобы ты убил советника, чтобы торжественно и благородно освободил порабощённых ведьм и вернул власть бедному, затюканному и несчастному корольку, якобы не решающемуся поднять голову рядом с извергом-советником.
– Политики, – Белен оторвал рукав потрёпанной жизнью и пытками рубахи, встряхнул его и осторожно прижал к глубокому порезу на моём плече. Видимо, упала на камень и не заметила. – Чтоб я ещё раз имел с вами дело…
Вальдинг нелепо захлопал в ладоши, раскачивая амулет из стороны в сторону и заставляя жрицу наблюдать за каждым движением голодным взглядом:
– О, тебе придётся! Не собирался посвящать тебя в детали. Сам понимаешь, меньше знаешь – крепче спишь, но это не значит, что я отказываюсь от плана. Ты ведь уже вывел ведьм из замка, так? Должен был вывести, я же специально отослал охрану подальше и починил старый тайный ход! Тебя знают как освободителя. А теперь ты ещё и убил мерзавца советника…
– Я убил?!
– Он убил?! – хором удивились мы с Брианной.
– Разумеется! Но не беспокойся, моё величество, разумеется, тебя помилует! Ты же освободил всех нас, спас от проклятого садиста и изверга, который, полагаю, ещё и опаивал меня помутняющим рассудок зельем…
– Ты меня помилуешь? Какая щедрость!
– Да, я такой, – зарделся король.
– А после демонстрации моей доброй воли и лояльности к ведьмам мы могли бы исправить ужасную ошибку, которую допустил мой отец: с ведьмами не надо сражаться, с ними нужно сотрудничать! Сто лет назад ты, старуха…
– Но-но! – Иона недовольно топнула ногой. – Каждая из нас обладает особым даром. Мой как раз в том, чтобы не становиться старухой. Не самый интересный дар, но он меня вполне устраивает.
– Ах, простите, сударыня! – Вальдинг иронично поклонился. – Сто лет назад ты, черпающая жизнь из Источника, требовала, чтобы правитель поделился с вами властью. Считай, что мы долго думали и согласились. Я предлагаю тебе мирный договор. Совет ведьм станет частью правления, но у меня останется право вето. Вместе мы защитим…
– Я согласна, – Иона, кокетливо хлопая ресницами, протянула руку для заключения мира и едва не бегом бросилась к королю.
– Кажется, я слишком долго и хорошо играл полудурка, – Вальдинг демонстративно поднял над головой кинжал с висящим на нём амулетом. – Ты думаешь, я поверю тебе на слово?
Жрица выжидательно скрестила руки на груди:
– Тогда мне очень жаль, но способа проверить мою искренность у тебя всё равно нет.
– Разве? Брианна, дорогая, ты чувствуешь себя лучше?
Ведьма затравленно заозиралась, надеясь найти подходящее укрытие или хотя бы слиться с полумраком подвалов.
– Бри?! – рука Белена, утешающе поглаживающая меня по спине, замерла, похолодев сильнее обычного. И нехороший это был холод, злой, как лёд, в котором по весне мы с ним находили заиндевевших лягушек.
– Я же предупреждала, – прошептала она, пряча лицо. Плечи вздрогнули под роскошными, хоть и спутавшимися волосами. Она закричала, разбрызгивая слёзы: – Я предупреждала тебя! Я просила бежать! Неужели ты думал, что король просто так распустил охрану из дворца?! У него всё это время была я! Я защищала его!
Иона забыла про манящий амулет, про короля, про не заключённое соглашение. Она медленно, не веря своим глазам, подошла к маленькой ведьмочке, которую с самого детства воспитывала ради единственной цели, к той, от кого меньше всего ждала ножа в спину, подцепила пальцами её подбородок и заставила посмотреть вверх.
– Брианна! Я же любила тебя как дочь… За что?
– Я никогда не была тебе дочерью, – прошипела ведьма в ответ, не пытаясь вырваться. – Ты использовала меня, собиралась отправить на смерть ради своих идей. Разве матери так поступают? Ты всегда заботилась только о своей дорогой Вирке. Только её Силе полагалось проявиться в полной мере. А я… А мне – стать нянькой, когда она попадёт во дворец. Но кое-что ты действительно мне дала. Мой дар. Если бы ты не помогла развить его, я никогда не поняла бы, что ты чувствуешь ко мне на самом деле. Что ты чувствуешь ко всем нам.
– Это неправда! Я всегда хотела помочь вам, спасти, защитить! Ведьмы, как крысы, прятались в норах, когда могли… должны были править! Мы выше людей! Сильнее! Я заботилась о вас!
– Ты заботилась о себе.
– Каждому стаду нужен лидер, – Иона гордо вскинула подбородок. – И я могла вынести эту ношу. Ты знаешь кого-то, кто справился бы лучше?
– Я знаю, что ты давно уже перешла все границы. То, что ты делала ради победы, неправильно. Возможно, ты действительно желала нам лучшего, но это не делает тебя хорошим человеком, а Вальдинг… Вальдинг не безупречен. Он хитёр и коварен, он готов идти на жертвы, но знаешь что? Он готов принести в жертву себя, а ты – лишь других. И ещё у него есть я.
Что-то в глазах ведьмы заставило ту, что за столетия повидала на свете очень-очень много, испугаться. Иона метнулась в сторону, поскользнулась на пролитой крови и упала под ногами короля, схватившись за голову, попытавшись спрятать её, укрыть от причиняемой муки. А Брианна выпрямилась, впервые чувствуя себя по-настоящему сильной:
– Ты спрашивал, не врёт ли она, величество? Так вот, она врёт. Всегда врала и всем. Врёт и сейчас. Ей не нужно соглашение. Возможно, когда-то она и согласилась бы поделить власть, но теперь хочет её только себе. Власть и магию. Она желает тебе смерти.
Вальдинг присел на корточки, с силой отнял скрюченную руку от головы жрицы:
– Как жаль… Иоля, у нас ведь мог получиться чудесный союз! У меня был отличный план, но вы, женщины, всегда умудряетесь всё испортить. И да, Бри, о тебя я тоже говорю. Не думай, что ты прощена. Мы ещё обсудим твоё наказание.
Ведьма виновато опустила взгляд, дав жрице краткую передышку:
– Мне жаль. Я виновата.
Почему-то казалось, что она говорит не с королём. И, кажется, Белен тоже так думал:
– Ещё как, – разочарование лилось через край, грозило захлестнуть подвалы, утопить несчастную ведьмочку, и без того понимающую, что ошиблась куда серьёзнее, чем казалось раньше.
И не только брат чувствовал себя преданным. Вальдинг обижался не меньше:
– Мой план был идеален! Всё превосходно бы сложилось, если бы не одна маленькая, но едва не испортившая всю задумку деталь. Моя дорогая Брианна, ты совершила непростительную ошибку.
– Какую же? – Белен сильнее стиснул мои плечи, прижал к груди, точно надеялся спрятать от мира или спрятаться сам.
– Она влюбилась.
– Заткнись, – прошипела Брианна.
– О, так это секрет? – Вальдинг ехидно почесал нос кончиком кинжала. – Наша малышка Брианна не хочет, чтобы кто-то об этом знал?
– Замолчи!
– Тили-тили-тесто, – вспомнил он старую песенку.
– Закрой рот!!!
Король повысил голос:
– Брианна должна была следить за тобой, мальчик, плавно навести на мысль, что только убийство Рикмаса спасёт твою сестру, а потом, когда ты оказался бы в безвыходном положении, она вызвала бы во дворец Иолю. Жрицу, которая ни за что не покинула бы укрытие без веской на то причины. Мы заключили бы договор и спасли Витанию. Но глупышка влюбилась в тебя по уши! «Не втягивай в это лорда! Лорд такого не заслуживает!», – передразнил он. – Думаешь, ты сумел бы сбежать без помощи? Что ж, благодари свою защитницу: она испортила отличную партию! И, что самое обидное, она ведь прекрасно понимала, что взаимности никогда не добьётся!
– Хватит!!! – Брианна взвизгнула, заслонила уши, не желая терпеть унижения, со всей злобой, на которую была способна, бросилась на короля, повалила и стиснула его голову. – Я делала всё ради тебя! Я помогала тебе! Я убила ради тебя человека! Хватит! Ты не имеешь права позорить меня!
Король засучил толстенькими ножками: никогда ещё ведьма не нападала на него, никогда он не испытывал того, что заставлял Брианну каждодневно причинять другим. Амулет соскользнул со сверкающего лезвия, отлетел в сторону.
Холодный голос расчётливой стервы произнёс:
– Ну, я подозревала, что рано или поздно ты принесёшь мне пользу, – Иона осторожно, за нить, подтянула к себе долгожданную побрякушку. – А теперь, детки, поиграем по моим правилам. Вирке, милая, тебя не затруднит поднять этот кинжал и перерезать себе горло?
Глава 23. Отпусти
– Эм… Пожалуй, немного затруднит.
Я смотрела то на переливающийся у ног жрицы металл, то на саму ведьму, так буднично и просто попросившую меня самоубиться.
– Разве это так сложно? Я же не прошу тебя убить брата, знаю, это слишком. Хотя врать не стану: он тоже не выживет. Я – не Рикмас; пустые обещания не по мне.
– Матушка? – Брианна отвлеклась от короля, который одной шуткой разрушил всю её жизнь, и попыталась осторожно коснуться её подола. – Матушка?
Иона ногой отшвырнула её:
– Даже не пытайся, тварь. Я верила тебе, хотела оставить возле себя, когда всё закончится. А ты предпочла мне… нам! Ты предпочла ведьмам этих слабых людишек? Значит, и сдохнешь вместе с ними! И нет, не напрягайся. Советник неплохо защитил амулет: он поглотит любое заклятие, направленное против меня. Хотя, каюсь, трогать эту пакость мне хочется меньше всего. Вирке, милая, ты не могла бы поторопиться? Наша беседа и без того затянулось.
– Не стану шутить по этому поводу, – Белен прикрыл меня плечом, – но только через мой труп.
Жрица расплылась в улыбке:
– С удовольствием, дорогой! Для того я вас и растила! Но, к сожалению, Вирке сейчас опаснее, поэтому начнём с неё. А ты… Ну, ты можешь мотивировать её немного.
Она с неприязненной гримасой сжала амулет в ладони.
– А-а-ах! Рикмас, гадёныш, я не думала, что это так больно! Должна признать, Белен, твой план сработал: не выведи мы ведьм из замка, наверное, я не удержала бы артефакт. А так возможно и смогу. Так что там о мотивации?
Белен рухнул на пол, как если бы ноги вдруг перестали его держать. А они и перестали: не слушающиеся, как ватные, отказывающиеся выполнять приказы, гнуться, они казались ненужными. А потом правая с хрустом вылетела из сустава.
– Милая, ты всех нас задерживаешь! – предупредила Иона, повторяя движение в обратную сторону, вновь возвращая сустав на место и тут же принимаясь за второй.
– Ты что творишь?! Белен! Белен! – я упала рядом с ним, вытирая ладонью не то кровь, не то пот с лица. – Всё будет хорошо! Смотри на меня! Нет, не смотри вниз! Только на меня!
– Ты, конечно, привлекательнее, – он хватал воздух ртом, – но ноги у меня сейчас в приоритете. А-а-а!
Брианна поймала край юбки ведьмы:
– Перестань! Чего тебе нужно?! Мы проиграли, так забирай короля, королевство и правь себе на здоровье! Не трогай их!
Жрица по-матерински погладила свалявшиеся волосы бывшей подопечной:
– Ты действительно думаешь, что разобралась с моими планами, родная? Да они старше тебя! Считаешь, хоть что-то здесь произошло без моего ведома? Думаешь, Этна сама додумалась разорвать связь, чтобы не мучиться воспоминаниями о мёртвом брате? Думаешь, Рикмас сумел бы создать это чудо?! – она подняла кулак с амулетом. – Да будь у него в распоряжении не то что королевская сокровищница, а все драгоценности мира, ему бы не хватило таланта! Я всегда незримо находилась рядом, подбрасывала книги через своих людей, наводила на мысли… Я! Я – та, кто создал амулет на самом деле! И только меня он должен слушаться! А Этна чуть всё не испортила, когда оставалось совсем немного! Нет, вы представляете? Она пожалела вас! Вас! Тех, кто ежедневно напоминал ей о её потере! О, нам нужно было рабочее Равноденствие! Необходимо воспитать вас, закрепить связь, чтобы всё сработало, но кто же мог подумать, что, когда пробьёт час, она бросится вас защищать! Как оказалось, эта идиотка и мужа своего убедила не рассказывать вам правду. Всё, лишь бы помешать мне!
– Мама… – я положила голову Белена себе на колени. Что делать? Что?! Брианна может помочь? Кинжал совсем рядом – только руку протяни! – Мама пыталась защитить нас?
– Она пыталась помешать мне! А те, кто мне мешает, долго не живут.
Сердце пропустило один удар.
Потом пропустило второй.
Время замедлилось, дыхание замерло, воздух погустел.
Я разомкнула липкие губы:
– Ты…
Она была добра ко мне. Мила, заботлива, приветлива.
– Ты…
Она подарила мне заботу, которой я лишилась в тот проклятый день. В день, когда не стало нашей семьи.
– Это сделала ты…
Я не успела вцепиться в плечи брата: держали ли ноги, плыла ли комната перед глазами, оскальзывался ли он на своей и чужой крови, но он уже пронёсся половину пути к убийце наших родителей. Молча, пылая жаждой, необходимостью убивать, злобой, на которую никогда не был способен, которую, всю до капли, ещё до рождения я впитала за двоих.
Я встала рядом.
Ладони полыхнули, раскалились до красна вены, засветились изнутри тонкие, изодранные нити, спутанным клубком ожидающие битвы.
Белен склонился, мазнул коленями по полу, подхватил кинжал за мгновение до того, как на нём сомкнулись пальцы Брианны. Остриё перевернулось в броске, стрелой направилось в низ живота… Сейчас захлещет алое, бурое, вонючее…
Я приложила горящие ладони к груди, обожглась холодным пламенем, толкнула вперёд огонь, ненависть, магию, Силу, подгоняя летящий в убийцу кинжал.
Иона со скучающим видом, не пытаясь прикрыться или увернуться, подняла вверх амулет, словно приглашая всех полюбоваться на звенящие тёмным, жестоким, пленённым колдовством камни.
– Murum!
Кинжал встретился с невидимой преградой так близко от цели, что хотелось завыть от потери, от упущенной возможности.
Мой огонь, охвативший рукоять, обещающий сжечь мёртвое тело прежде, чем оно упадёт, расплавил железо, отекая вместе с ним по прозрачной броне.
– Смешные, – Иона поднесла артефакт к губам, подула легко-легко, – ventum! – и мы осенними листьями разлетелись в стороны. Король, вывернув голову под неправильным, ненормальным углом, успел дёрнуться последний раз прежде, чем затихнуть навсегда.
Мне же повезло: прикрывшись, сгруппировавшись, я почти не ушиблась, подскочила сразу:
– Живой?! – Белен лежал лицом вниз и на живого походил меньше всего. Вокруг головы ореолом растекалась кровь.
Я дрожащими пальцами прикоснулась к шее, пониже уха, ища не желающую затихать жилку. Ну же!
Билась. Слабая, уставшая, но непримиримая, не отступающая, не отпускающая жизнь, вцепившаяся в неё маленькими лапками.
Он застонал.
– Всё будет хорошо, – это и правда мой голос? Плаксивый, дрожащий, напуганный… Позорище, а не голос! – Я обещаю, всё будет хорошо.
Я налегла, переворачивая отяжелевшее тело, помогая дышать заляпанному, избитому мужчине, убрала мокрые пряди со лба, подальше от любимой упрямой морщинки.
Позади что-то снова взвизгнуло и грохнуло. Брианна осела на пол рядом, бессильно, безнадёжно завалившись на бок, не отрывая взгляда от того, в кого очень старалась не влюбляться.
Я наклонилась к нему, к самым губам. Дыхание едва касалось моего лица, как раненая птица, как обещание, как последняя надежда. Коснулась щеки, пальцем в последний раз обрисовала губы, желаннее которых не отыскать, зажмурилась: нет! Нет! Нет! Не отпущу, не вытерплю! Только не ты! Не теперь! Никогда!
Разорванные, спутанные, почерневшие нити – золотая и серебряная – вспыхнули, соприкоснувшись, загорелись, сплетаясь на мгновение, делясь Силой, переливая живительную магию из одного в другое.
Да, поцеловала. Не стоило, не время. Глупо, наивно и слишком поздно.
Но я поцеловала его. Прижималась, не требуя ответа, губами к сухим, холодным губам, грела их слезами, делилась всем, что оставалось в душе, отдавала, горела, звала, не позволяла уйти. Ты не бросишь меня! Не позволю!
Губы чуть дрогнули в ответ. Почти незаметно, едва ощутимо.
Но достаточно, чтобы заставить поверить.
Я повернулась к той, кого обрекла на смерть.
– Я не выпущу тебя отсюда.
– О, дорогая, отсюда изначально должен был выйти только один, – улыбнулась она материнской улыбкой.
– Ты говорила, что не соврёшь мне, – я медленно, осторожно, дюйм за дюймом воспламеняла кожу.
Иона развела руками:
– Что поделать? Видимо, я соврала.
– Она боролась? – я должна знать. То, что мучило меня долгие годы, то, за что я училась, но так и не сумела возненавидеть их. Её. – Сражалась? Они пытались вернуться к нам?
На лице жрицы мелькнуло давно забытое, уничтоженное, спрятанное в глубине выжженной души чувство. В день, когда умерли мои родители, не только я потеряла мать. Иона потеряла подругу.
– Да, Вирке. До последнего вздоха она хотела защитить вас. И мне жаль, что всё сложилось именно так. Mortem!
Иона сжала артефакт, создавая стену, пресс, сметающий всё на своём пути, и направила вперёд.
Боль потери.
Выстраданная любовь.
Непролитые и пролитые слёзы.
Каждый день без матери, каждый кошмар, каждая улыбка, вырванная из спрятанных в пыльный чулан воспоминаний.
Всё это я вложила в ладони.
До запястья, до локтя, до плеча огонь рвался, бился, встречал опасность, не дрогнув.
Стена столкнулась с костром с воем, разметав искры, побелев от натуги.
Я уперлась, вытянулась струной, отталкивая от себя пол, борясь за погибших, но ещё больше за тех, кто пока жил, за тех, кто мог выжить, если я окажусь достаточно сильна.
– Ты ничего не сможешь поделать! Это твоя судьба!
– К гоблинам судьбу! – слёзы катились по щекам огненными каплями.
Граница давила, мешала дышать, толкала назад, лишая возможности двинуться, готовясь прижать к решётке, обессилить, оставить привязанной курицей во власти старой жрицы.
Она поманила остатки королевского кинжала пальцем.
– Hic!
Лужица остывшего металла взлетела в воздух, облизнувшись рубиновым переливом, повторила контуры рукава, затвердела, становясь страшным, кровожадным продолжением ладони.
– Ты можешь позволить мне это сделать. Я постараюсь не мучить тебя…
Я рассмеялась, перепугав жрицу: ну как сошла с ума? Какой толк в заражённой безумием магии? О нет, я не обезумела. Скорее, смирилась с безнадёжностью. Не выйду отсюда? Что ж, пусть. Но зато этот день Иоля Светлоокая запомнит до конца своей жалкой, одинокой бессмертной жизни!
– Даже не попытаешься поторговаться? Если я сдамся, ты отпустишь всех остальных? – я отправила сгусток огня вверх, но тот тоже не добрался до цели.
– Если ты сдашься, – Иона сжала и разжала облитую металлом, превратившуюся в оружие длань, – ты поможешь ведьмам победить. Власть окажется нашей, как всегда и должно было быть.
– А ты – достаточно сильной, чтобы не сидеть со своим даром привязанной к Источнику?
– Я делаю это для общего блага!
– Ты всегда делала это ради себя!
– Девчонка!
– Старуха!
– Я убью твоего брата, наслаждаясь каждой секундой! Я сниму с него кожу, выколю глаза и заставлю сожрать собственные кишки!
Огонь родился в стопах и пробежался до затылка. Загорелось лицо, пальцы, волосы… Огонь побеждал. Сжигал меня, сжигал её, мелкими проплешинами пробивая себе путь, разъедая невидимый щит.
– Ты не подойдёшь к нему!
– И как ты мне помешаешь?
Больно…
Сила испуганно спряталась, свернулась дрожащим котёнком.
Я опустила глаза: стальная рука жрицы пробила мою грудь, вцепилась в сердце, колотящееся в предчувствии кончины.
Иоля улыбнулась своими невероятными, искрящимися, абсолютно пустыми глазами и сжала пальцы.
***
Я умирал.
Не хотел, не готов был умереть. Но всё равно умирал.
Лежал, беззащитный, не способный спасти свою женщину, помочь другу… Проклятье! Терзай меня боль, стало бы проще. Разрывай она на части израненное тело, разъедай изнутри, тогда так остро не колола бы злость.
Какое из меня Равноденствие? Даже мужчиной стыдно назваться!
Я попытался выругаться, но получилось лишь застонать, и стал на самом краю, заглядывая в спасительную темноту, где больше нет чувства вины, нет бьющейся в виски томительной мысли: я – мог. Я мог защитить их, спасти. Должен был! Но не сумел.
Я качнулся над бездной.
А потом тёплые пальцы пробежались по моей шее, выискивая, требуя, приказывая сердцу забиться вновь.
– Всё будет хорошо! – тихий голос криком резанул по ушам, отвлекая, за волосы выволакивая из темноты. – Я обещаю, всё будет хорошо!
«В темноте спокойнее», – пообещала бездна.
А горячие руки гладили моё лицо, вытаскивая из внезапно показавшегося слишком холодным места.
«В темноте ты не будешь больше один», – шептали голоса за спиной.
А раскалённое дыхание делило жар на двоих, ласкало щёки, прикасалось к губам.
«Ты никому не тужен там!», – билась темнота.
А губы жарче пламени прижимались к моим, втискивая дыхание в лёгкие, освещая дорогу, отгоняя бездну подальше.
Темнота лизнула колено на прощание, как верный пёс, оставленный на цепи у брошенного дома: она будет выть и тосковать, она останется здесь надолго, она будет ждать дольше, чем все мы думаем. И она дождётся. Её час придёт, и она раскроет объятия для того, кто не пожелал вернуться в спасительный мрак до-рождения сегодня.
Но не сейчас!
Я постарался ответить – холодные губы дрогнули, напитываясь солнечным жаром.
Луна и солнце сплели ладони, тугим узлом связали лучи, делясь единым светом…
А потом солнце исчезло.
И зазвенела Сила.
Магия трещала, занимала собой тесную комнатку, хотела оказаться наверху, на свободе, там, где ничто не сдерживает, сталкивалась, металась, горела!
Сила, изначально рождённая цельной, вынужденная разорваться из-за глупых людишек, убивала сама себя, не давая победить ни одной из ведьм.
А искра внутри меня росла, грела, оживляла, требовала открыть глаза.
– Я делаю это для общего блага!
– Ты всегда делала это ради себя!
– Девчонка!
– Старуха!
– Я убью твоего брата, наслаждаясь каждой секундой! Я сниму с него кожу, выколю глаза и заставлю сожрать собственные кишки!
Я с усилием, словно разрывая пуповину, разлепил веки.
Вирке, похожая на саму Богиню, объятая пламенем, просвечивающим её тело насквозь, выделяющим каждую жилу, раскалённым металлом льющимся по венам, слишком внимательно смотрела на хитрую жрицу.
– Ты не подойдёшь к нему!
– И как ты мне помешаешь?
Иона успела перевести взгляд на меня, ослабленного, но живого, и… подмигнула.
Её рука прошила тело сестры насквозь, дуновением ветра гася колдовской огонь.
– Вирке!!!
Отпусти.
Вирке спрашивала, что я видел в Источнике.
Я отмалчивался или шутил. Придумывал нелепые оправдания, смеялся и клялся, что ничего интересного не произошло: я ведь послушный ребёнок.
Но я врал.
Отпусти…
Я видел Её. И она прекрасна.
– Мама?
Она не была моей матерью, конечно нет. Но выглядела, как она, улыбалась, как она, и насмешливо склоняла голову на бок, как она.
– Нет, милый. Ты же знаешь.
– Знаю.
– Но я люблю тебя не меньше, чем Этна. И это ты знаешь тоже, верно?
Не знаю – чувствую.
Чувствую, как осторожно ветер перебирает её всегда растрёпанные золотистые волосы; чувствую, как она собирается засмеяться, но всё равно слегка хмурится, чтобы никто не понял, какая глупая девчонка стоит перед ним, а вовсе не всесильная ведьма; чувствую, как, точно как мама, она гладит меня по голове, как утирает подолом мои слёзы, как тихо, спокойно обещает, что всё будет хорошо.
– Я слишком скучаю по ней.
– Я знаю, сынок, знаю. И она тоже скучает. И ждёт вас. Но ей придётся потерпеть ещё немного. Им обоим. И они не против. Они подождут вас с Вирке столько, сколько потребуется.
Я усмехнулся, отстранился от её коленей, сел рядом, глядя в неподвижную воду. Чуть не забылся, не упустил реальность.
– Кажется, мы с Вирке придём по отдельности.
Она аккуратно убрала выбившиеся волосы мне за ухо. Как мама.
– Вы придёте, когда настанет час. Вместе, держась за руки, с высоко поднятыми головами.
Замерло время, замерло озеро Источника, замерли и птицы над ним. Шустрые ласточки гоняли мошкару где-то там, за завесой, носились туда-сюда, играя друг с другом, обгоняя, соперничая, отбирая самую вкусную букашку, но прекрасно понимая, что, наигравшись, вернуться в гнездо. Вместе.
– Моей руки Вирке хочет меньше всего на свете.
Богиня прикрыла усталые глаза, обозначив тёплые морщинки, усмехнулась своим мыслям и совершенно буднично почесала кончик носа:
– Тогда не держи её.
– Будь это так просто! Наша связь…
Она махнула рукой, как на что-то совершенно незначительное. Как не бывало великой связи, цели, и рождённых друг для друга Равноденствий.
– Наверное, когда-то это было действительно важно, – опираясь на ствол Изначального древа, как на старую палку, она встала на крепкие, но уже далеко не такие быстрые, как когда-то, ноги. – Всё меняется, Белен. Все боги когда-нибудь уходят, и все правила когда-нибудь нарушаются впервые. Она не хочет той судьбы, что написала для неё я.
Я не решался встать рядом с ней: Великая Богиня едва достигала моей груди. Оказаться выше ростом? Уважительно ли? Сидеть при даме? Ещё грубее!
Поэтому я хлопал глазами, как наивный дурачок:
– Вот так просто?
– Вот так просто. Она сама хочет выбрать свою судьбу. Ты думаешь, хорошо ли это? – она склонила голову на бок и последний раз потрепала меня по голове прежде, чем раствориться в подёрнувшейся водной ряби. – Не имею ни малейшего понятия! И разве не это самое интересное?
Отпусти…
– Вирке!!!
Она не успела упасть. Так и замерла, глядя на стальную руку, пробившую насквозь её грудь, раскалившуюся до красна от бушующего, отказывающегося гаснуть огня.
Отпусти. Она сама хочет выбрать свою судьбу.
К гоблинам судьбу!!!
Откуда взялись силы? Откуда мощь? Откуда никогда не проявлявшаяся магия, снежными, ледяными нитями оплетающая тело?
Казалось, не я подбежал к ней – Сила сама поднесла, осторожно, не тревожа ушибов.
Я ухватился за сестру, как за последнюю надежду, как утопающий за ускользающую, непостоянную волну.
Я так боялся, что прикоснусь к уже холодному телу!
– Белен?
Иона широко открыла глаза: победа! Вот она, бьётся, трепещет беззащитным кровавым месивом в пальцах! Она дёрнула руку… И не смогла освободиться.
Я обнял любимую, прижался к ней, готовый срастись, слиться, превратиться в единое целое. Только живи! Только не оставляй меня! Гоблины со мной! Можешь уйти, убежать на край света, только живи! Я должен хотя бы знать, хотя бы думать, что где-то далеко-далеко в этом мире есть ты. Живая. Тёплая!
– Пусти! – завизжала Иона, дёргаясь, пытаясь вырвать раскалившуюся плоть из раздробленной груди.
А Вирке откинулась, прильнула ко мне, не глядя, не видя, не замечая ни жрицу, ни страшную рану, ни разворочённые рёбра, ни кровь, рисующую узор на животе, бёдрах, ногах…
– Я останусь с тобой, – пообещал я.
Она подняла ослабевающие руки, прижала к моим добела стиснутым на её плечах ладоням.
Тёплые.
– Я знаю, – прошептала она. – Ты всегда был рядом.
Магия родилась в сердце. В её? В моём? Или в нашем общем, изначально рождённом цельным?
Не солнечный обжигающий жар.
Не холодный, обволакивающий свет луны.
Нечто новое, спокойное, настоящее. Нечто, не причиняющее боли, не заставляющее, не требующее. Нечто, что с самого начала ждало, пока мы увидим и признаем.
Это никогда не было долгом. Не должно было стать испытанием. Не причиняло боли. Нечто, что ждало, таилось до тех пор, пока мы поймём, вырастем, пока станем достойны.
Магия – не клеймо; не обязанность; не судьба или проклятье. Это – выбор. Не добро и не зло, не измождённые, голодные земли и не привязанные к Источникам женщины. Всё это – лишь страхи; их нет нигде, кроме наших собственных мыслей.
Магия – это свобода. Нужно только перестать бояться… Она – выбор. Она – вера. И она – всё.
Где-то за стенами дворца Круг вновь собрался воедино. Ведьмы не разбежались, не разлетелись вспугнутыми бабочками. Она ждали, надеялись, что сумеют помочь. Они держались за руки и… нет, не колдовали. Они молились. Взывали к тому свету, который оставался пока им не ведом, но который крохотной искрой зарождался в сердцах. Они больше не боялись. Они доверились, как когда-то доверялись, отдавались во власть любви Богини и Бога, становясь частью чуда рождения – частью Мира.
Сила светилась ровным белым светом, растекаясь по телу, которое тоже всегда было одно на двоих, заполняя до кончиков пальцев, делая разделённое – цельным.
Изначальная, настоящая Сила, породившая нас, рождалась вновь.
– Что вы творите?! Уйди! Убирайся! – жрица визжала, дёргалась, тянула руку, но никак не могла ни освободиться, ни отвести взгляда от Света, который слишком давно потеряла.
Зрение утратило смысл, границы тел расплылись, потерялись, сливаясь со всем вокруг: с грязной камерой, королевским дворцом, собравшимся ради единственного правильного обряда Круга, маленькой страной на островах, каждым из Источников земли, с самой землёй!
Последний крик, испуганный, потерянный, утонул о огромном, ярком, настоящем свете.
Свет.
Свет…
Свет!
Больше людей, больше ведьм и колдунов, больше Богов.
Свет, а не темнота. Свет, из которого мы все пришли. Свет, который каждый из нас может, но боится создать. Свет, который встретит нас, когда придёт время…
***
– Вставай! Ну вставай же! Прошу тебя, вставай!
– Бри, отстань.
– Не умер! Богиня, ты всё-таки не умер! – кто-то прижался к моей груди и, кажется, чем-то намочил рубашку, хотя с последним уже не угадаешь.
Мы лежали рядом, сплетя ладони: я и Вирке. Живая!
Платье у её сердца превратилось в кривые лоскуты, но под ним белела кожа: ровная, гладкая!
Вирке зашевелилась и попыталась что-то сказать, но не успела.
– М-м-м! – возмущённо промычала она, но вместо того, чтобы оттолкнуть меня оплела шею руками и ответила на поцелуй.
Живая! Тёплая! Настоящая! И улыбающаяся сквозь мои прикосновения.
Я покрывал её лицо поцелуями: шёки, шею, нос, глаза… Живая!
– Устанешь! – сварливо предупредила она.
– Никогда!
Рядом всхлипнули.
– Вот гоблин! Прости, Бри! – я сгрёб ведьму в охапку, обнимая сразу двух любимых женщин.
– Сам ты… – пробурчала подруга в свой пунцовый нос. – Я думала, думала… Всё. Чуть не ослепла! Что б вас! Всё не как у людей!
Вирке, подумав, обняла и Брианну тоже:
– Не за что, – показала она ей язык.
– Что не за что? Что?! Из-за вас всех чуть не порешили… Спасай их ещё!
– Что?! Это кто кого спасал? Поговори тут, шпионка на два фронта!
– Да ладно тебе! Бри пыталась нас предупредить.
– Тссс!
– Что?
– Тс-с-с-с! – раздельно повторила ведьма. – Я слушаю. Кто-то в комнате остался жив.
Вирке заглянула мне за спину и заключила:
– Очень хочется верить, что всё-таки мы.
– Я слышу чьи-то чувства. Кто-то напуган. Заперт. Хочет вырваться.
Брианна оторвалась от моего локтя и сделала круг по комнате, не прикасаясь, но задерживаясь у тел Вальдинга и Рикмаса, подошла к проспавшим всё самое интересное охранникам. Она хмурилась, пожимала плечами, стискивала виски, пыталась пройти наощупь, не доверяя зрению. Нашла!
В кучке пепла слабо мерцал и пульсировал последний уцелевший от амулета камень: наливался цветом, гас, сиял и опять превращался в уголёк.
Ведьма провела рукой над пеплом, не задевая к остаткам артефакта, и отпрянула:
– Это Иона!
Я оказался на месте первым, склонился, всматриваясь в побрякушку, но так и не разглядел ничего:
– Она там? В камне? – Бри ещё раз проверила и кивнула. – Прекрасно!
Теперь бы ещё какой мешок или сундук найти…
– Ты что задумал?
Меньше всего хотелось верить, что со жрицей ещё не покончено: в груди противно засаднило.
– Я задумал сунуть эту пакость в мешок и зашвырнуть в самую глубокую расщелину самого далёкого моря!
– Она напугана, – Брианна на корточках рассматривала мерцающий камень.
– Очень хорошо!
– Белен, она побеждена. Проиграла. Всё! Всё кончено! Не превращайся в… в неё. Пожалуйста!
Вирке решительно потянулась к камню.
– Не тронь! – но она и не думала слушаться.
– У меня есть идея получше, – она играючи подбросила лишённые магии остатки амулета на ладони: теперь он никому не мог причинить вреда. Кроме, пожалуй, своей пленницы.
Сестра бойким шагом подошла к телу короля. Вальдинг лежал, откинувшись навзничь, и вперивался в потолок пустым взглядом покойника.
– Брианна, насколько силён был дар Ионы?
Ведьма пожала плечами:
– Я мало что знала о нём. Только то, что она не стареет. Но выжить после того, что вы тут устроили, она сумела, как видишь.
– Тогда, может, ей хватит сил ещё кое на что…
Я обеспокоенно перехватил её руку:
– Ты задумала что-то не очень умное, так?
– А когда-то случалось иначе?
– С чего ты взяла, что это сработает?
– В этом-то и смысл! – Вирке заговорщицки ткнула меня кулаком в бок. – Я понятия не имею! – и положила амулет на лоб мёртвого короля.
– А если не получится, мы просто убьём Вальдинга ещё раз, – безнадёжно протянула Брианна. – Терять, кажется, уже нечего.
Камень полыхнул лазурью в последний раз, засиял и… рассыпался прахом.
Король открыл глаза.
– А я только собирался тебя помиловать, Брианна! – он стряхнул сор с лица и сел. – Убить меня ещё раз? Ты – худшая личная охрана из всех возможных!
– Ваше превосходительство? – осторожно уточнил Белен.
– Брось, Белен, к чему формальности? Мы все только что пытались друг друга прикончить. Кое-кому, кстати, это удалось. Где это клятая ведьма? Я сгною её в подвалах!
Сестра невероятным образом умудрилась превратить реверанс в издёвку:
– Очень надеюсь, что речь об Ионе, ваше величество, потому что две другие ведьмы спасли вам жизнь.
Вальдинг, опираясь на меня, с кряхтением принял приличествующее ему вертикальное положение.
– Я говорил о той, которая собиралась меня обдурить. Нет, Брианна, не нервничай. Речь не о тебе, а о той, кому это удалось, – король покачнулся и уставился на свои сапоги, точно впервые их заметил. – О, это было неприятно. Что… Что происходит?
Взгляд мужчины заискрился; он затравленно заозирался, в ужасе отскакивая от Белена, и высоко противно взвизгнул:
– Что происходит?! – взмахнул рукой раз, другой, удивлённо уставился на упитанные пальчики, внимательно ощупал лицо. – Что вы натворили?! Где моя магия?! Как вы… Нет! Нет!!!
– О-о-о, – протянула Вирке. – О-о-о… Этого я не ожидала.
Вальдинг схватил её, попытался затрясти, но ведьма легко вывернулась из неуклюжего захвата:
– Что произошло?! Как ты меня сюда засунула?! Верни всё на место! – король с готовностью плюхнулся на колени. – Вирке, милая, прошу, пожалуйста! Верни всё как было! Я обещаю, что оставлю вас в покое, я клянусь!
– Матушка? – Бри склонилась над королём, не веря в происходящее, но Вальдинг лишь отмахнулся.
Едва растерявшись, сестра тут же снова взяла себя в руки:
– А этот вариант мне нравится даже больше. Ты же хотела власти, Иона? Так вот она! Хоть вся! Отныне это королевство – твоё!
Вальдинг прокашлялся и тактично пробасил более привычным для себя голосом:
– Наше. Но вы развлекайтесь, девочки. Не буду мешать. Мне нравится смотреть, как унижается Иоля. Пусть и снизу-вверх.
– О! – в восхищении я с трудом подбирал слова. – Это интересно. Магии Ионы хватило, чтобы оживить короля, но на этом всё, верно? Выбраться из тюрьмы она уже не может, да и некуда. Бри?
Подруга кивнула.
– Вы станете прекрасной парой! – я потрепала короля по щёчке.
– Гадина! Мерзавка! – Иона попыталась кинуться на сестру, но чужое тело не пожелало подчиниться, замерло на месте.
– Боюсь, Иоля, сотрудничество в твоих интересах, – Троннинг отряхнул вышитый золотом камзол. – И что-то мне подсказывает, что теперь мы сумеем заключить соглашение. По крайней мере, если ты хочешь быть полезна ведьмам хоть чем-то. Ненавижу вас всех, – прошипела подселённая в тело короля жрица, но мужчина снова легко взял верх. – Я надеялся, она скажет что-то более выразительное. И, если вы вдруг решили, что мне нравится ваша идея, то нет. Конечно, теперь мы сумеем принять ряд полезных для государства законов, но я определённо против злобной ведьмы, беспрестанно ругающейся у меня в голове. Несмотря на всю пользу, которую, уверен, она принесёт в будущем.
– В противном случае вы были бы мертвы, – напомнила Брианна.
– Тут не поспоришь, – пожал плечами король.
***
– Это наиболее ненормальное из всего, что я видел!
Белен по очереди помог нам с Бри забраться на лошадей. Мы чудом избежали предвещаемого Вальдингом торжественного приёма в честь освободителей Витании, то бишь нас, и чувствовали себя едва ли не вражескими солдатами, сбегая из дворца и воруя собственных лошадей. Задержаться ради почестей и поздравлений? Нет уж, хватит с нас королевских планов! Пусть они с Ионой теперь вдвоём разбираются, как бы защитить и людские права, и ведьминские.
– Зато наиболее весёлое, – я потрепала Тварь по шее. Не хотелось признавать, но, кажется, умудрилась по ней соскучиться.
– Всё равно это слишком щедро для неё. Иона не заслужила помилования.
Я чуть натянула поводья и поравнялась с братом, потёрлась о его плечо своим, пытаясь поддержать. Иона и правда не заслуживала жизни, но…
– Это для неё хуже смерти, – Брианна приложила ладонь ко лбу, всматриваясь в мельтешение фигур у перекрёстка. – Это тюрьма. Она лишена магии, в теле злейшего врага и единственное, что может сделать, чтобы не умереть зря – помочь королю. Говорят, когда-то это было худшим наказанием для ведьм: провинившуюся сжигали, а освобождённый дух подселяли в тело человека, меньше всего похожего на преступницу.
– Полагаю, мнением человека по этому поводу не интересовались? – фигуры у перекрёстка потемнели, призывно подняли руки, приветствуя нас.
– Мало кто из ведьм оставался достаточно силён, чтобы проявиться в новом теле. Иона была сильна. Была… – Бри заставила коня остановиться. – Но я чувствовала её: от магии не осталось и следа, она понимает это. И она понимает, что теперь может только сотрудничать. А Вальдинг… Он хороший король, поверьте мне. Я достаточно времени провела с ним, чтобы убедиться. Он сумеет с ней поладить и, кто знает? Может, он сумеет её исправить?
– А она – его, – Белен тоже остановился. – По крайней мере, она никому не позволит использовать ведьм. Кстати о ведьмах…
Они ждали на перекрёстке. Улыбались, восстанавливали силы и радовались, уверившись, что караулили не зря.
– Что им нужно? – Белен нащупал рукоять возвращённого отцовского меча.
Бри сдвинула брови, считывая парящие над бывшим Кругом эмоции:
– Они… Они благодарны! Немного растеряны, не знают, что делать дальше, но благодарны. И больше не напуганы. Они ждут нас.
Ждут… Мир, от которого они и так отвыкли, слишком быстро собирался измениться. Не осталось Ковенов, Источники вдруг оказались не нужны, а опытные ведьмы, почувствовав отклик Изначальной Силы, остались в безвестности детей, брошенный матерью. Одинокие и томимые неизвестностью, как и я совсем недавно.
Белен смотрел вдаль и улыбался: мы сделали доброе дело, спасли множество жизней, стали почти героями. А герои редко сидят спокойно: обычно жестокий мир вскоре подкидывает благодетелям новые испытания.
Он улыбался. Невероятно чистой, спокойной, родной улыбкой. Солнце перестало нещадно жарить и лишь золотило нежными лучами выгоревшие за последнюю неделю волосы, собранные в небрежный низкий хвост, за который в детстве я так любила его дёргать.
Ведьмы не решались пойти навстречу, но тоже улыбались: я не видела, но чувствовала. Они ждали и надеялись, что кто-то научит их жить в новом, забытом, потерянном и неожиданно обретённом мире.
Белен повернулся, чтобы поделиться со мной восторгом.
Дорога налево вела в старый Ноктис де Сол.
Справа, вместе с новорождённым ковеном, стояло неизвестное будущее.
Кто-то проговорил моим почему-то задрожавшим голосом:
– Я пойду с ними.
Он ещё верил, что не перестанет улыбаться, но морщинка меж бровей змеёй устроилась на привычном месте:
– Вирке?
– Я ухожу, Белен.
Он спрыгнул с седла, я спустилась в его объятия, не отталкивая любимых рук, не мешая прижимать меня к груди в последнем безнадёжном порыве удержать.
– Ты не должна… – его лицо тонуло в моих волосах, глухой голос проникал под кожу.
Я вытерла щёки о его рубашку: новую, выбеленную, полученную в дар от самого короля за подвиг, который столкнул нас и снова разделил надвое.
– Должна. Это правильно. Ты ведь знаешь.
Он поднял моё лицо, обнятое прохладными ладонями:
– Мне плевать.
– Нет.
– Нет?
– Нет, Белен. И дело не в том, что я не люблю тебя…
Засмеялся, запрокинув голову, не моргая глядя на выжимающее слёзы солнце:
– Ты всё-таки это сказала.
Пришлось привстать на цыпочки, чтобы мои губы коснулись его: легко, мягко, со всей нежностью, на которую я была способна тогда, и которая когда-либо могла зародиться в избалованной эгоистичной ведьме.
– Не говорила, – усмехнулась я.
Он отчаянно схватил меня за затылок, вцепился в волосы, вжимаясь, втискиваясь внутрь, пытаясь слиться в единое целое, чтобы не пришлось расставаться. Целовал меня, не отпуская, не смиряясь, не желая сдаваться и уже понимая, что ничего не изменит.
– Не потому что я не люблю тебя, не потому что хочу выяснить, боги упрямее или я…
Он осторожно пальцем вытер мокрую дорожку, перечеркнувшую мой подбородок:
– Конечно, ты, – прошептал самый чудесный мужчина на земле.
– Конечно, я! – засмеялась, поймала, погладила его прохладные пальцы. – Что за вопрос?! Просто когда-то мне всё-таки нужно повзрослеть.
– Я мог сделать тебя самой счастливой женщиной в мире!
– Не мог, Белен! Не можешь. Не сейчас. Что бы ты сделал? Что?
Он растерянно ласкал меня, цеплялся за запястья и тут же разжимал пальцы, чтобы не напугать.
– Мы бы вернулись домой! Стали бы настоящей семьёй!
– Вернулись бы. Но это твоё счастье, не моё. Я не усидела бы в клетке, хлебнув свободы. А ты не смог бы бросить дом, людей, которые от тебя зависят.
– Смог бы!
– Нет. Это мучило бы тебя, мучило нас обоих. Тебе нужен кто-то, кто разделит твоё счастье, кто будет рад войти в твой дом, кто сумеет подарить тебе сына…
Брианна замерла, не дышала, не двигалась.
– Я научился бы жить твоей жизнью.
– И страдал бы до старости? Как отец? Ты хочешь стать похожим на человека, изорвавшего в клочья собственную жизнь ради любимой? Нет, молчи. Ты скажешь да, но я не позволю тебе. Ты не имеешь права так отвечать. Я запрещаю тебе, слышишь! – я ударила его маленькими горячими кулаками.
Он поймал их, поочерёдно прижал к губам, заставил обвить свою шею и склонился, чтобы поцеловать в последний раз: страстно, требовательно, ломая все преграды, давая понять, что я могу сражаться и биться сколь угодно долго, но он никогда не отступит и не передумает, не поймёт и не отпустит, потому что он – такой. Он упрямый, сильный, знающий, чего хочет и никогда, ни за что на свете не способный согласиться со своей взбалмошной девчонкой.
Наверное, мне было нужно именно это. Я бы тысячи раз жалела потом, но, если бы он поцеловал меня так, я бы сдалась. Я не сумела бы больше противостоять, сорвалась, вынудила бы забыть обо всём, что с таким трудом воспитала в себе и стала бы примерной, спокойной… несчастной.
Но он поцеловал меня в висок, как целуют настоящую сестру.
– Я не скажу да: я тоже успел кое-чему научиться. Нам обоим нужно повзрослеть, Вирке. А мне правда пора тебя отпустить.
Отпусти…
Мгновение я готова была умолять его. Не слушай, не соглашайся, нет! Сделай так, как сам считаешь верным, сделай как всегда! Пожалуйста…
Богиня, как же больно поступать правильно!
– Спасибо, Белен.
– Ты вернёшься ко мне?
Мне стоило тогда соврать.
– Я не знаю.
Он больше не держал меня. Не хватал за руки, не рвался отговорить поцелуями.
Он сделал шаг назад и улыбнулся: тепло, понимающе.
– Я не перестану любить тебя.
– Очень на это надеюсь.
Нет, нет! Больше не смотреть на него, не поднимать глаз, потому что иначе случится страшное: иначе я передумаю.
Прежде чем ударить лошадь каблуками, я склонилась к уху Брианны:
– Если ты обидишь его, я вернусь и оторву тебе голову.
Ведьма смотрела на меня с недоверием, не понимая, должна ли отговаривать или благодарить, растерянно сжимала изящными пальчиками поводья:
– Это лучшее, что мне когда-либо говорили, – бойко ответила она.
– Н-н-но!
Гадина встала на дыбы, закрывая стройным торсом светило, и бросилась вперёд.
Может быть, я совершаю самую страшную ошибку на свете. Может быть, я начну проклинать себя уже завтра и приползу на коленях к мужчине, которого оттолкнула, умоляя принять обратно, чтобы понять: он уже с другой. Может быть, всё это время я боролась с чудовищами, которые существуют только в моей голове.
Но сегодня я неслась навстречу ветру, не оглядываясь на уносимые его порывами слёзы. Неслась, не чувствуя ни обуз, ни преград, ни страхов, потому что впервые в жизни мы сами написали свою судьбу.
И нас ожидало ещё много-много пустых страниц.
123
Эпилог
Двенадцать лет спустя
– Так, ладно, кто это сделал?
Мужчина использовал самый суровый из своих взглядов, но девочка четырёх лет с невинным лицом и мальчишка постарше с копной растрёпанных каштановых волос вели себя так, словно впервые видели не только наглого жирного кота, час назад с огромным трудом снятого с крыши самой высокой башни, но и саму башню, хозяйку кота, оскорблённо прижимающую к пышной груди истошно вопящее (куда громче, чем до спасения, надо признать) животное, ни даже родного отца, потерявшего всякую надежду воззвать к голосу разума сорванцов.
Хозяин имения нахмурился, но морщинка меж его бровей пролегла неглубоко, свидетельствуя, скорее, о восхищении шуткой, а не о надвигающемся наказании.
Кота всё равно никто не любил: обожаемый питомец конюшьей жены исправно гадил по углам, воровал с кухни лучшие куски мяса, при этом не съедая их, а лишь вываливая в пыли, и систематически пробирался в кабинет лорда исключительно за тем, чтобы обернуть чернильницу на максимально далеко спрятанные важные документы. Как он успевал совершать любое из злодеяний, оставалось секретом, потому что большую часть времени он проводил, улепётывая от маленьких наследников, а в свободные от нелёгкой работы вечера планомерно доводил обитателей замка до белого каления.
– Если кто-то признается сразу и сам, то получит лишь порицание и немой укор, – пообещал лорд, – а порку оставим на следующий раз.
Мальчик и девочка переглянулись. Порки не хотелось совершенно. Почти так же сильно, как сознаваться в содеянном.
– Сюда их, сюда, господин! – потребовала отмщения котовладелица, запихивая зверя подмышку и порываясь ухватиться за горящие от позора маленькие уши.
Юный лорд приосанился, выступил вперёд, понимая, что обязан защитить сестру, ещё раз оглянулся на остановленную властным движением отца жену конюха и с готовностью вытянул палец:
– Это она!
– Это он! – куда меньше терзалась сомнениями малышка.
Мужчине, признавшему свою полную несостоятельность как воспитателя, стоило огромных усилий не расхохотаться.
– И эти дети живут под моей крышей! – горестно возвёл он очи к небу. – А как же честь? Желание защитить и оградить от беды родного?!
Дети запыхтели, взбивая пыль носками ботинок.
– Так, может, я от беды её и огражу, – мальчишка прицельно пнул маленький камушек прямиком в пухлый кошачий зад, – а от выдирания ушей – нет. Зачем ей уши? Разве что серёжки вешать. А это, почитай, и не за чем!
Сестра тут же возмутилась:
– Как это не за чем?! А сказки я чем, по-твоему, стану слушать?
– Большая ты уже для сказок…
– И ничего и не большая! Я во-о-о-о-он какая маленькая! – малышка присела на корточки, показывая совсем немного расстояния от земли. – Для сказок самое то. А вот для порки точно рано! Пап, а сказку почитаешь? – тут же нашлась хитрюшка.
– С чего бы? – мужчина попытался погладить травмированного зверя, но тот с готовностью хватанул его когтистой лапой, тем самым утвердив в мысли, что сегодняшний проступок не такой уж и серьёзный. По меньшей мере, куда менее серьёзный, чем вчерашний. И позавчерашний. И недельной давности тоже.
Нет, сладкого шкодников он всё-таки лишил. Но на этом запас строгости иссяк. Он всегда оставался тем, кто баловал детей. Наказывала и ругалась супруга и, надо признать, делала это с необычайным очарованием.
Сказку…
Он уже видел чуть хуже, чем раньше, но бледные тонкие пальцы знали каждую чёрточку в рисунках старых книг. Двигаясь по изображению от легких, казалось, готовых зашелестеть листьев, до корней, пронизывающих собой миры, он мог не опускать взгляда в старинный фолиант. К чему бы? И без того помнил наизусть каждую из сотни раз рассказанных историй, а следить было за чем: на коленях, непрестанно вертясь, отвлекаясь, норовя цапнуть брата за пышные каштановые вихры, сидела дочь.
– Будешь мешаться, папа прогонит! – пригрозил старший.
– Не прогонит! – малышка показала брату язык, сморщив смешную морщинку между бровей, и на всякий случай уточнила: – Не прогонишь же?
Мужчина сурово посмотрел на детей, но не смог сдержаться и улыбнулся, захлопывая книгу:
– Вертите мной как хотите!
По вечерам он всегда читал им. Почти всегда, по крайней мере. Как когда-то делала их мать.
Жены не стало четыре года назад. Он любил её, любил так сильно, как только был способен любить, а она даже в тот злополучный день шутила, что ещё не успела родить ему целый отряд, поэтому расходиться пока рановато. Даже тогда она шутила, зная, понимая и чувствуя, что маленькая Этна станет её последним даром.
Сумел ли он сделать её счастливой? Он очень надеялся, что да. Потому что эти два вертлявых, неуклюжих, неугомонных, упрямых сорванца стоили того, чтобы прожить ради них чужую судьбу.
Уже в третий раз он пытался отловить мелочь, чтобы уложить спать, а те, улёгшись и дождавшись, пока отец выйдет из комнаты, снова начинали буянить, когда в дверь постучались: властно, сильно, как к себе.
Он не стал ждать, пока услышат и прибегут слуги. Всегда держал их немного: сам не без рук.
Мужчина открыл незапертую дверь.
Она стояла на пороге. Всё такая же: упрямая, уверенная… прекрасная. За её узкими плечами смущённо прятались поздно заходящее летнее солнце и бледный, уставший полумесяц. Впервые за долгие месяцы они появились на небе вместе.
– Мама, это кто?
Он посмотрел вниз – туда, откуда шёл требовательный голос. Женщина держала за руку тощего подтянутого мальчишку, неуловимо похожего на хозяина замка.
– Это мой старый и самый лучший друг, – она прижала голову сына к бедру, вопросительно глядя на открывшего дверь: всё ещё друг, ведь так?
– Знаем мы таких друзей! – мальчишка скрестил руки на груди, но, подумав, как взрослый, протянул приветственно ладонь и представился: – Агро.
Маленькая ручонка утонула в крепком рукопожатии.
– Это никогда не было судьбой, Белен. Просто выбор, – проговорила она, не решаясь войти.
Он молча посторонился, пропуская её внутрь.
Леди Вирке Ноктис де Сол вернулась домой.
Конец.
14.08.2018
[1] Виллан – зависимый крестьянин.
[2] Рысь – вид шага лошади чуть медленнее галопа.
[3] Пенула – дорожное платье.
[4] Автор честно пытался разобраться со средневековыми мерами времени, но пришёл к выводу, что ни солнечные, ни водяные, ни (огромная редкость!) механические часы, отмеряющие, простите за тавтологию, только часы (без минут) пониманию текста не слишком помогут. Поскольку ориентироваться по жаворонкам и закатам читателю будет непросто, в этой сказке мы берём за основу время нынешнее. С минутами и секундами. На то она и сказка, правда ведь?
[5] Здесь ветры – отнюдь не природное явление, а самый обыкновенный пук.
[6] Данни – проказливый оборотень, часто принимающий форму лошади. Правда, исключительно для того, чтобы посмеяться над ездоком, оставив того, например, в навозной куче. У данни есть куда более добродушный собрат дуни, превращающийся в пони. С ним человек вполне может найти общий язык.
[7] Капсюля – нащёчные ремни в уздечке.
[8] Редингот – изначально верхняя одежда прилегающего силуэта для верховой езды.
[9] Холмовики – злобные фейри, жители холмов, ютящиеся в пещерах. Терпеть не могут людей, зато обожают своё волшебное стадо, состоящее, как уже стало ясно, из голубого домашнего скота. Способны на всевозможные пакости, но ведут себя прилично, если человек не лезет на рожон.
[10] Как несложно догадаться, фейри в европейской мифологии делятся на Благий двор и Неблагой двор. Представители того и другого не привыкли давать себя в обиду и способны изрядно подгадить человеку, но первые делают это во имя справедливости, а вторые исключительно для удовольствия.
[11] Деррики – крохотные фейри, помогающие путникам или сбивающие их с дороги. Тут уж как повезёт.
[12] Названия языческих праздников колеса года. Каждый по-своему интересен и о каждом можно написать отдельную книгу, поэтому пока останемся в блаженном неведении насчёт подробностей их справления.
[13] Десница – рука, если что.
[14] Подпруга – ремень, который фиксирует седло на спине лошади.
[15] Кресало – часть огнива; устройство для розжига огня – совершенно бесполезное приобретение для нашей героини.
[16] Беловолосый мужик со шрамами и двумя мечами… Вы же уже поняли, к кому эта отсылка, верно?
[17] Хэнд – английская мера длины. 10, 16 см
[18] Белые Дамы – духи леса. Фейри, доброжелательно относящиеся к людям, помогающие женщинам и заплутавшим путникам, но, как и все волшебные существа, способные жестоко карать недостойных, неблагодарных и просто попавших под горячую руку.
[19] Фридбонд – так называемый ремешок добрых намерений. Представлял собой прочный шнурок, соединяющий ножны и рукоять меча. В средневековье считалось хорошим тоном использовать подобное устройство, мешающее быстро выхватить оружие, в больших городах или на дружеских встречах.
[20] Длина фута несколько раз менялась с течением времени, так что, в принципе, сие чудовище вполне можно представить любых максимально устрашающих размеров. Но автор ориентировался на 0,304 м, т.е., зверь был почти двухметровый.
[21] Пак – один из самых известных хобгоблинов английского фольклора, обладает даром оборотничества. Больше всего по характеру и мировосприятию напоминает нашего беса. Вредный, шаловливый, но иногда под настроение способный помочь человеку. Правда наш фейри – изголодавшийся и очень-очень злой.
[22] Падуны – здесь старые, рассохшиеся, упавшие деревья.
[23] Бурачник или огуречная трава – распространённое лекарственное растение, известное многими полезными свойствами. Но Вирке в описанный момент интересовала лишь одна его способность – слабительная.
[24] Банши – призрачная женщина, девушка или старуха, предвестник смерти, своим плачем и криком предупреждающая о горе и его неизбежности.
[25] Гамбит – термин из шахмат. Название хода, при котором одна из сторон жертвует какой-либо фигурой ради более скорого развития событий или провокации противника.