Лето выдавливало из нас последние капли сока. Разморённые жарой и мечтающие о дожде птицы не находили сил ни поклевать издыхающих в полях жучков, не успевших зарыться в землю после обманчиво сырого и росистого утра, ни поискать более прохладного укрытия. Я украдкой вытерла воротом капли пота на лбу. Благородной леди, ясное дело, не полагалось ни потеть, ни подолгу сидеть в кустиках после подтухшего мяса с давешнего бутерброда, ни подбирать неприличные выражения, характеризующие наш поход. Лошадь воняла. Я, подозревала, тоже, но упорно делала вид, что аромат присущ исключительно Твари. Белен героически шагал пешком, оставив в седле Брианну, пока животные отдыхали от трусцы. Дольше всех держалась Иона, не то привычная и шуткам природы, не то просто отвлекшаяся на собственные мысли, но и она не выдержала:

– Нужен привал. До замка осталось полдня пути, а идти в атаку, когда едва держимся на ногах, не дело.

Я подавила вздох облегчения и презрительно бросила:

– Я-то полна сил, но, если вам нужно, можно и спешиться.

– Через холм, помнится, есть река, – Белен плеснул немного воды из фляги себе за шиворот и с наслаждением расправил мгновенно облепившую грудь ткань.

– Да, и правда надо отдохнуть, – сглотнула слюну Брианна, с трудом отворачиваясь от очертаний мышц, которые скорее ожидаешь встретить на статуе полководца прошлых столетий.

Мы укрылись в спасительной тени ясеней, замерших листочками в ожидании хоть слабого дуновения ветерка. Я сразу повалилась под одно из деревьев, уверенная, что, если хоть кто тронет меня в ближайший час, умру либо убью, а Белен ещё терпеливо распрягал всех трёх лошадей, отводил к реке сполоснуться и особенно долго уговаривал приблизиться к воде норовистую Гадину, а та ни в какую не желала мокнуть, хотя уже измучилась от налетевших за конский пот слепней.

– Спасительница, – недовольно фыркнула протаскивающая сбрую в тень Брианна. – И что бы мы без тебя делали?!

– Не ёрничай, девочка, – одёрнула Иона. – Вирке нужно набираться сил. Отдыхай, милая, – с такой нежностью посоветовала она мне, что и правда стало стыдно.

Что ж, теперь не скажешь, что аромат исходит от лошади: её-то, в отличие от меня, всё-таки затолкали помыться. Я поднялась, чувствуя, как сводит ягодицы, принявшие форму седла, и, негромко поругиваясь, двинулась выше по течению.

Мокрая насквозь рубашка липла к коже и цеплялась за бренное тело так, словно я пыталась содрать шкуру с волка. Эх, хуже не станет! Я расшнуровала сапоги, с наслаждением пошевелила освобождёнными из оков пальцами, и по пояс зашла в бодрящую ледяную воду, принявшись стягивать штаны и споласкивать одежду уже там. Набруздавшись, мокрым комом, не глядя, закинула на берег, по сытому шлепку убедилась, что не промазала, и только тогда, стиснув зубы, погрузилась с головой.

Отмылась-не отмылась, а замёрзла так, что зубы свело. Тело мгновенно начало протестовать и утверждать, что жара не такая уж и сильная, солнце – лучший друг, а остаться грязной – не самая страшная потеря на свете. И я уже готовилась с ним согласиться, когда совсем рядом с фырканьем и шумом, норовя выплеснуть реку из берегов, погрузилось ещё одно.

– Ты чего творишь?! – взвыла я, отплёвываясь.

Довольная мокрая голова Белена поднялась из глубин и невозмутимо вопросила:

– Купаюсь. Заслужил. Нельзя, что ли?

– Можно, всё тебе можно, – зло ударила я по воде, брызгая в ответ. Брат и не поморщился, с готовностью подставляясь.

– Всё? – уточнил он, прищуриваясь.

– Да ну тебя! Я на берег.

И вышла бы, не сообрази запоздало, что успела стащить с себя всё до последней тряпочки.

– Ну-ну, – ухмыльнулся нежданный зритель. – А я пока ещё поплаваю, – и выжидательно уставился на меня, не двигаясь с места.

Он уже видел меня голой. Чего здесь такого? Я достаточно хороша, чтобы не конфузиться. Разве что давно не натиралась ароматными маслами, покрылась ссадинами и мелкими порезами, привычными путнику, и изрядно запрела. Я ни чуточки не стеснялась! Но почему-то всё равно велела:

– Отвернись.

– Зачем это?

– Надо.

– Кому?

Я внезапно поняла, что вода вовсе не ледяная а, скорее, почти кипяток. Силясь хоть немного перевести дыхание, медленно погрузилась и вновь показалась на поверхности.

– Белен, я здесь голая.

Он заинтересованно приподнялся на цыпочках в попытке что-нибудь разглядеть:

– Так это же ещё интереснее!

– Ты мой брат! – попыталась воззвать я.

– Даже не близко!

– Это некрасиво!

– Тоже не работает.

– Да имей же совесть, в конце концов!

Мужчина соболезнующе покачал головой:

– Опять мимо. Попробуй придумать что-нибудь более оригинальное.

Я бы затопала ногами от злости, но выглядеть ещё глупее – уже перебор. А Белен пытался нырнуть с открытыми глазами, раз уж с поверхности ничего интересного не увидел.

– Тогда я выйду прямо так! – заявила я.

– Выходи, – согласился он. – В принципе, я тоже могу вылезти…

– Белен?

– М-м-м?

Я сглотнула ком в горле и прикинула, как близко от меня находится столь привлекательный, блестящий на солнце от влаги и явно неслучайно поигрывающий мышцами мужчина.

– Ты что, – я закашлялась, – тоже голый?

– Интересный вопрос, – он с готовностью сделал мощный гребок. – А как ещё люди плавают?

– Нормальные люди? – хрипло уточнила я.

– Такие, как мы, – понизил планку шутник. – И да, я здесь голый.

Я хотела завизжать и броситься вон из воды. Я и собиралась так сделать. Да и Белен был уверен, что я поступлю именно так. Но вместо этого я подалась вперёд, разрезая надвое текучую рябь, и замерла так близко, что прекрасно чувствовала его сбившееся дыхание, не вяжущееся с маской насмешливого спокойствия.

– Не поверишь, – заговорщицки прошептала я, оглаживая мокрые плечи, опуская ладонь всё ниже, пряча её в воде, безмолвно обещающей сохранить любую тайну, потянулась к заалевшим, как при горячке, но всегда, я знала, чуть прохладным губам, – я тоже…

А потом выставила вперёд стопу, подцепила щекотно-волосатую мужскую ногу и дёрнула. Нет, я не умею драться так, как следовало бы. И делать правильную подсечку не умею тоже. Но даже хрупкая женщина способна уложить распалённого мужика на две головы выше себя, если он отвлечён, наивен и стоит на скольком илистом дне.

Белен рухнул в воду, так и не успев сменить страстного и многозначительного выражения лица на обиженное и недоумённое, а я бегом выскочила на берег и натянула на себя достаточно длинную, чтобы прикрыть всё самое ценное, рубашку прежде, чем он вынырнул.

– Кстати, ты соврал, – насмешливо запустила я в брата его забытой на берегу туникой. – Ты всё-таки не был голым.

Белен как можно более укоризненно пошёл вылавливать торжественно уносимую течением одежду.

Мокрые волосы мешались и липли к шее. Мешали мошки, конское фырканье и тихий недовольный говорок Брианны, едва слышный отсюда, но оттого не менее раздражающий. Мешалось и ещё кое-что. У кое-чего были невыносимо алые прохладные губы, длинные осторожные пальцы и беспокойная морщинка между бровей. Кое-что не желало уходить из моей головы, назойливым комариным писком вклиниваясь в каждое воспоминание, каждую мысль и каждую попытку сосредоточиться и создать цельный огненный шар, способный сбить с ветки гоблиново воронье гнездо.

Спутники обсуждали, как понезаметнее подобраться к заброшенному лазу под дворцовым рвом, в существовании которого не был уверен никто, кроме Ионы. Жрица клялась, что сотню лет назад ход завалило в решающем сражении под предводительством самой Иоли Светлоокой, и никто после не сумел на него выйти. Но мы, разумеется, справимся.

Как бы мы ни старались вести себя уверенно и убеждать друг друга, что сильны, умны и непобедимы, толковый план так и не родился. Матушка качала головой и не уставала повторять, что мы обязаны доверять ей, Брианна бурчала и, скептически хмыкая, словно ни к кому не обращаясь, напоминала, что умные люди бежали бы без оглядки, пока есть возможность, Белен упражнялся с мечом, куда менее удобным, чем привычный ему отцовский, но всё равно выкованным в лучшей кузнице королевства, идеально сбалансированном и лежащем в руке, как ладонь невесты. Любому идиоту стало бы ясно, что все они полагались только на одно – на мою магию. А та, хоть и стала куда менее строптивой, в присутствии брата оставалась стихийной, непонятной и, что самое страшное, неподвластной мне.

– Мы пройдём здесь, свернём сюда и найдём потайной ход, – когда Иона рисовала палочкой в пыли дорожку-змею, она выглядела вполне уверенной и мысли не допускала, что на любой стадии реализации её чудесной затеи мы можем умереть по одной простой причине: магия решит, что ей тесно под моим командованием и вырвется огненной волной, подобной той, что испепелила василиска. Но матушка не слушала опасений: – Всё будет хорошо, милая. Рядом будет Белен. Я знаю, как это работает, я видела. Вместе вы сделаете всё, что нужно. Просто не волнуйся раньше времени. Вообще не думай об этом, – и продолжала, как ни в чём не бывало. – Брианна за последние годы убедила Вальдинга, что за стенами дворца войско нужнее, чем внутри. В замке почти нет охраны. Доберёмся до темниц – считай, победили.

– А с чего мы взяли, что король безоговорочно доверяет Бри? Она сбежала и, – Белен подавил смешок, дружески похлопал ведьму по ноге, от чего та мгновенно зарделась, – похитила меня.

Почему-то захотелось откусить развратнику руку, так по-свойски прикасающуюся к чужому бедру. И заодно вырвать пару прядей волос Брианне. Но вместо этого я тогда потянулась, демонстрируя изгиб талии, и ловя на себе жаркий взгляд, и как ни в чём ни бывало отвернулась, как только Белен пересел поближе.

– У него есть причины, – ведьмочка обиженно ссутулилась и воровато спрятала руки в подмышки. – По крайней мере, он всё ещё верит мне больше, чем собственному советнику. Да, даже сейчас. Да, я уверена.

– Не нравится мне это, – я демонстративно встала, не принимая знаков внимания и прошествовала к костру, выловила одинокий плавающий в котелке кусок мяса и ковырнула, проверяя, готов ли. Похлёбка получалась жидковата, но искать новые припасы – глупее не придумать. А потом бегать по королевским покоям и спрашивать, где можно припрятать колбасу, пока мы не перебьём всех его обитателей, насоливших нам.

– Боишься – потренируйся, – резонно посоветовал брат, отбирая ложку, пока я не увлеклась дегустацией слишком сильно. Почему-то он не злился. Напротив, посматривал заговорщицки, словно между нами произошло нечто, о чём, разумеется, догадывались все попутчики, но вслух не говорил никто. И от этих взглядов становилось неловко, словно нечто и правда случилось.

– На всё-то у тебя один ответ, – попыталась я снова протиснуться к рискующему не состояться обеду.

– А что? Голову прочищает, от волнения избавляет, да и на людей бросаться перестанешь.

Я отвесила Белену подзатыльник, намекая, что продолжу всё равно, но, перекусив, всё же послушалась совета.

Легко ему говорить! Раз обучившись махать мечом, уже не забудешь, с какой стороны рукоять. Магия же, то ли лично моя, то ли вообще любая, правил не слушалась. Когда рядом не находился брат, хватало «отпустить поводок», и Сила, срываясь, сметала всё на пути, но и пугала меня, норовила огромной волной накрыть, напоить до тошноты, утащить в тёмную бездонную пучину, растворить в себе. Ушёл страх – ушло и сумасшедшее волшебство. Не море, лишь колодец, один из выходов подземной реки, рождённой у подножия изначального древа. Но ко всякому колодцу нужно приноровиться: подобрать ведро, которое сможешь поднять и донести, найти верёвку нужной длины, чтобы опустить его, правильно закрепить на крючке… А времени на всё это не хватало. Лишь отчаянная надежда, ненависть и знание: если я попаду во дворец, в живых Рикмаса уже не оставлю.

От кожи отделился огненный слепок ладоней, ярко вспыхнул и, трепеща краями, неровно пульсируя, то проваливаясь вниз, то, повинуясь ветру, взмывая выше нужного, метнулся в сторону присмотренного дерева. На коре, много ниже цели, остался кривой выжженный след. Воронье гнездо даже не задело.

– Гоблин бы тебя порвал! – я запустила в мишень камешком и замахала руками, сжав кулаки.

– Не так уж и плохо, – подкравшийся Белен сидел на мягкой траве, как на огромной кровати, и медленно вдумчиво жевал кусок хлеба. – Будешь?

Я отрицательно мотнула головой и вернулась к ясеню, вероятно, ожидая, что тот займётся от одного сурового взгляда, но потом передумала и подсела к брату, требовательно протягивая руку. Он с готовностью отдал корку: всё равно никогда её не любил, в отличие от меня.

– Ни гоблина не выходит, – пожаловалась я краюхе. – Либо разом сношу всё, что вижу, – кивнула я на продолговатую ленту пепла в траве, – либо птицу спугнуть не могу. А уж прицелиться… Она меня не слушается!

Белен сжал длинными пальцами моё колено. Я хотела стряхнуть руку, но её обладатель невинно прикидывал расстояние до мишени и, кажется, вовсе не заметил собственного движения, поэтому и я не стала привлекать к нему внимание. Уберёт. Потом.

– Для начала, советник – цель куда более крупная, чем гнездо на макушке десятиярдового дерева. Да и подойти мы сможем поближе. Как только я заставлю его снять амулет. К тому же, я обещаю его держать и всячески подталкивать в ту сторону, куда полетит огонь.

– И что бы я без тебя делала?! – засмеялась я.

– Убивала бы Рикмаса до тех пор, пока он не скончался бы от смеха? – предположил Белен и тут же, увернувшись от оплеухи, хохоча, повалился на землю. – Оно того стоило! – прокомментировал он шутку.

– Не смешно! – отвернулась я, чтобы не выдать себя улыбкой.

– Так. Вставай. Пошли, – он требовательно протянул руку.

Я спешно сунула за щёку остатки выпечки и подозрительно снизу-верх уставилась на брата:

– Зачем это?

– Ты же не ожидала, что научишься всему только потому, что захотела?

Я промолчала. Вообще-то именно этого я и ожидала, но, к сожалению, жизнь оказалась куда сложнее и требовала длительных тренировок, прежде чем начинало получаться хоть что-то.

Я вспомнила первые неудачные попытки лекарства, когда только сбежала из дома и ещё не решалась показываться в селениях, уверенная, что тут же окажусь схваченной и насильственным образом доставленной к Белену, который, разумеется, уже подкупил жреца и приготовил свадебный венец, больше напоминающий терновый, и, возможно, кляп, чтобы моё «мммм» больше походило на «да, любимый». Так вот тогда крохотные комариные укусы, которые, казалось бы, ничего не стоило залечить или просто не трогать (что, к слову, никак не повлияло бы на скорость заживления), я умудрилась от страха и переживаний превратить в огромные язвы, наводящие на мысль о попытке кого-то крайне хищного и голодного обойтись малой кровью и оставить меня без конечностей. На втором десятке попыток укусы перестали напоминать струпья или шрамы, но приобретали откровенно зеленоватый, а дважды неестественный ярко-жёлтый оттенок. Попытавшись в подобном виде заявиться в одну из деревень, я была изгнана при помощи вил и громкой брани, принятая за носительницу неведомого доселе вида чумы. Однако, чем дальше от Ноктис де Сол я отходила, чем больше переставала бояться, что погоня вот-вот начнёт наступать на пятки, тем лучше получалось лечить царапины и укусы, тем охотнее слушался огонь и тем более непобедимой ведьмой я себя ощущала. А теперь вдвойне чувствовала дурой, осознав, что причиной всех бед оставалась моя собственная дурость, а магия лишь реагировала на неё. Могла бы и догадаться: ведь до побега, хоть и зарабатывая попутно мигрени из-за лишней растраты энергии, я колдовала легко. А стоило немного переволноваться, – приходилось учиться заново любым мелочам.

– Ну так? – нетерпеливо напомнил о себе Белен. – Надо упражняться! Снова и снова, раз за разом. Упрямство, знаешь ли, частенько вознаграждается. А я мог бы стать отличным учителем: кто больше знает о тренировках, как не человек, десять лет пытающийся с их помощью выгнать из головы непристойные мысли?

Я покраснела; по какой-то непонятной причине, польщённо, и протянула руку в ответ.

– Стань ровно. Выпрямись. Да не откидывайся назад, просто стой. Прямо, но расслабленно, – он оказался позади и сжал мои плечи.

– Я не могу и прямо и расслабленно! – огрызнулась я. – Либо одно, либо другое!

– Всё ты можешь! – пощекотало ухо прохладное дыхание. – Видел я, как ты на каблуках ходишь. И, главное, словно так и надо, словно мозоли не натёрла! Если ты не умеешь расслабиться в неудобном положении, то никто не умеет.

Он втиснул ногу меж моих стоп, заставляя стать шире, опустил одну руку на бедро, так нагло и просто, будто не мог получить за это пощёчину, да ещё и прижал ладонь второй чуть ниже груди, сильно надавив:

– Вот так. И колени чуть согни, будто готовишься к прыжку, – он прильнул ко мне и, как единое целое, согнул-разогнул ноги, заставляя повторить движение. – И дыши грудью, а не животом, – попытался тронуть то место, которым полагалось дышать, но за это уже получил несильный толчок локтем под дых и ограничился словесными указаниями.

Собраться. Оттолкнуть. Одёрнуть и сказать, чтоб не забывался.

Я расслабилась и доверчиво прислонилась к спасительной в летний зной прохладе.

Огню и льду никогда не сойтись, не освещать спокойным ровным светом маленькую уютную избушку в лесной глуши, как могло случиться у двух созданных друг для друга, одинаковых и верных. Как у двух зверей, пары волков, которые любят друг друга так давно, что уже и не вспомнить. Как у старых друзей, переросших мучительную страсть и живущих нежностью и знанием: любимый всегда будет рядом, не бросит, не оставит и не предаст.

У нас не так. Любовь больная, жгучая, разбрасывающая искры, трещащая сырыми поленьями в костре, взрывающаяся шипением. Огонь погаснет или лёд растопится? Не поладят, не выживут оба. Сильные, рвущиеся, стремящиеся навязать себя, победить, показать, кто главный. Мы тянулись друг к другу всю жизнь, рвали путы обещаний и обязательств, только сильнее заворачиваясь в липкую паутину собственных страхов. Мы хотели быть вместе. И я… Наверное, я и правда любила его. Сильнее, чем решилась бы признать.

Его ладонь захватила мою, окутала холодом. Прикосновение вспыхнуло золотой лентой, бледной, несмелой, грозящей спрятаться, погаснуть так же быстро, как и родилась. Я не пошевелилась, боясь спугнуть, обжечь, обидеть. Он уже не командовал, не учил боевой стойке, лишь обнимал, ловя краткие мгновения спокойствия. Губы коснулись виска. Едва заметно, словно он случайно задел, показывая, куда целиться. Я прикрыла глаза, не желая видеть, не собираясь смотреть. Нет реальности, нет ничего. Нет проклятого дерева с несбиваемым вороньим гнездом, нет тихой ругани Брианны с Ионой, нет макушек дворцовых башен, виднеющихся над деревьями, как секира, пытающаяся замаскироваться в груде веток. Нет нас – таких разных. Есть кто-то другой, кто-то нежный и смелый, кто-то, кто не боится шагнуть с обрыва и уже падая проверить, умеет ли летать. Есть дыхание. Его? Моё? Или наше? Золотая лента осмелела, засветилась сильнее, слепя сквозь прикрытые веки, а прохладные губы, прижавшись к щеке, осторожно спускались ниже, по напряжённо замершим мышцам к почему-то уже обнажённому плечу, к ключицам…

– Ты пожалеешь потом, – прошептала я, надеясь, что он не расслышит.

– Ничуть, – ответил он так же тихо, пощекотав шею дыханием.

Я развернулась, заглянула ему в глаза, полные испуга, ожидания, надежды, ответила всей нежностью, на которую способна, позволила пальцам сплестись так, словно их никому уже не разорвать:

– Тогда скажи, что завтра не наступит, – попросила я.

Он сильнее сжал мою руку:

– Будет только сегодня. Сейчас. Так долго, как ты захочешь.

Ладони светились луной и солнцем, переплетались отголоском магии, неподвластной смертным, забытой давным-давно, дыхание стало единым, а губы всё не решались слиться, сильнее всего желая, но оттягивая сладкий до одури миг.

– Кх-кх, – недовольный кашель якорем вернул нас на землю.

Крохотная золотая искра сорвалась со сцепленных ладоней, невероятным образом провернулась и, вопреки порыву ветра, направилась к давешней мишени, став по дороге бледнее, но намного больше, и с треском вписалась в воронье гнездо, не превратив в прах, но изрядно подпалив и сбросив то на землю.

Белен, не поворачиваясь, не отпуская моих рук, устало прикрыл глаза:

– Брианна, твои способности – не чтение чужих чувств, а умение приходить невовремя.

– Это мой второй и не менее ценный навык, – ведьма облокотилась на дерево и принялась рассматривать подгрызенные ногти, демонстрируя, что уходить не собирается. – Вы лобызайтесь, лобызайтесь. Я подожду. Там матушка подойти просит.

Я осторожно вернула себе захваченные в плен ладони. Белен нехотя отпустил.

– Всё хорошо. Нам и правда стоит получше подготовиться и не терять времени.

Кажется, мужчина так не считал, но, не проронив ни слова, стараясь не смотреть на вредительницу, скрылся за деревьями. Сама же Брианна осталась ждать, видимо, опасаясь, что я вполне могу и проигнорировать просьбу. Справедливости ради, я могла, поэтому кичиться не стала и пошла сразу, но девица схватила меня за рукав, брезгливо поправила рубашку, пряча оголённое плечо, и прошипела:

– Если ты только посмеешь его обидеть…

– То что? – я с вызовом дёрнула ткань вниз, снова обнажаясь. – Ты на меня злобно посмотришь, как сейчас?

Я думала, она разревётся. Сразу устыдилась, поняла, что ляпнула лишнего, стала на больную мозоль, обидела девчушку, виноватую лишь в том, что слишком прикипела к моему брату. К тому же помогающую нам, да что там! Спасшую Белену жизнь! Я закусила губу, чтобы не начать сразу же извиняться. Много чести! Девчонка ещё ни одного доброго слова мне не сказала, чтобы я унижалась.

– То совершишь самую большую ошибку в жизни, – закончила она спокойным голосом, вновь, уже осторожно, поправляя мой рукав. – Он любит тебя. Больше жизни, своей или вообще чьей угодно, – с болью закончила она.

– У него нет выбора. Ему велела любить Богиня…

– Бред! Ты сама-то слышишь, что несёшь? Сама веришь в это? Богиня лишь дала вам возможность! Выбор он сделал сам.

– Выбор между чем?! – вскипела я. – Всю жизнь страдать в одиночестве или поддаться чужой воле?! Это не выбор, лишь дурацкая шутка! Нет у него выбора, как нет и собственной воли! Это всё игра богов, в которой мы – даже не разменные монеты, а листья под ногами! Ты боишься, что я сделаю ему больно, ведьма? А ты не подумала, как больно Белен может делать мне? Каково это – каждое мгновение понимать, что человек, который занимает всё твоё сердце, самый важный и нужный, единственный, кто тебя знает, – не выбрал любить, а лишь подчинился приказу? Каково это – знать, что вся ваша огромная прекрасная любовь, которую ты факелом несла с рождения – притворство? Ты говорила о выборе. Так вот, я бы очень хотела, чтобы он выбрал меня. Точно так же, как ты хотела бы совсем другую историю, верно? Но он сможет сделать это только тогда, когда перестанет подчиняться воле Богини. Мы оба только тогда сможем.

– Ничего вы не сможете…

– Хватит спорить, Брианна. В конце концов, в этом случае у тебя есть хоть какой-то шанс.

Я собиралась небрежно оттолкнуть её с дороги, но и тут опоздала, потому что из-за деревьев донёсся отчётливый звон мечей.

Нападавших было не меньше десятка. Мельтешили, бегали, скакали тут и там. Кто-то уже успел перетрясти наши и без того тощие сумки, не отвлекаясь на драку, кто-то привязывал пасущихся на лугу разнузданных лошадей, чтобы не убежали: красавцы же, все трое! Таких, если не поделишь на весь отряд, легко можно продать в ближайшем городе, а деньги, как известно, делятся проще, особенно если предварительно купить на всю сумму выпивки.

Белен сражался сразу с четырьмя. Не отступал, но и не выигрывал, обороняясь и пытаясь сообразить, каким чудом уберечь Иону, предусмотрительно спрятавшуюся за его спиной.

Звон, лязг, грохот и крики наименее поворотливых среди наёмников. Матушка, не чураясь, запустила в одного из врагов горящим поленцем, тут же запорошила второму глаза горстью пепла, дав Белену возможность извернуться, пнуть третьего и хорошенько поцарапать мечом четвёртого.

– Да что вы возитесь? – судя по ярко-алому плащу, главный неспешно слезал с седла, брезгуя рассматривать с остальными захваченные пожитки.

Двое прохлаждающихся у сумок солдат, вняв зову совести, нехотя поднялись и обнажили оружие.

– А это у нас кто? – наконец заметил нас кривоносый мужик, поигрывающий топориком.

– Мы просто мимо проходили, – сориентировалась Брианна, делая попытку вместе со мной метнуться к деревьям. – Всего хорошего.

Стрела, многозначительно просвистевшая у наших голов, дала понять, что задержаться всё-таки придётся.

– Вирке, милая, не желаешь попытать свои силы? – как можно спокойнее попросила Иона, точно пыталась уговорить ребёнка съесть гороховую кашу.

– Не могу не согласиться с матушкой. Помощь и правда бы не помешала! – низкорослый мужичок с двумя короткими трезубцами с воем припал на повреждённую ногу и дал Белену возможность отдышаться.

– Брианна, скольких из них ты можешь задержать? – шепнула я, отступая назад.

Вновь звякнул меч, перехватывая обладателя топора, направившегося к нам для более близкого знакомства.

– Одновременно? – уточнила ведьма.

– Желательно.

– Дамы, вынужден напомнить о себе ещё раз! – Белен быстрым движением скинул «вилку» с лезвия прямиком в лоб ковыряющемуся в котле толстяку.

– Одного, – смущённо зарделась ведьма, и, в подтверждение её слов, подкравшийся к брату со спины бросил любовно обнимаемую дубину, явно занесённую с недоброй целью, схватился за голову и рухнул на колени, как подкошенный, завизжал и забился в конвульсиях, как выброшенная я берег рыба.

– Нельзя ли повторить?– ненавязчиво попросил ведьму, которая и сама не ожидала подобного эффекта, запыхавшийся Белен. – Вирке, либо помогай, либо прячься! – гаркнул он, бросаясь, чтобы преградить путь следующему оценившему угрозу от двух хрупких женщин, воину. Иона, соглашаясь со сказанным, подхватила рогатину покрупнее и заняла оборонительную позицию.

– И правда ведьма! – вновь подал голос главный. – Вот уж не думал, что людям можно верить. Что ж, уважаемые, не будем затягивать действо. Именем его превосходительства советника Рикмаса вы арестованы и направитесь с нами во дворец. С большими или меньшими потерями с любой из сторон, которые, признаться, не слишком меня беспокоят.

Подчинённые обиженно засопели, но натиск не ослабили: приказ есть приказ.

Тук, тук, тук, тук… Сердце бешено отсчитывало удары. Медленно-медленно со лба брата падали капли пота; сквозь алое поблескивал металл меча; Брианна, стиснув виски, сосредоточенно пыталась заколдовать ухмыляющегося и отгородившегося солдатами охотника на ведьм.

Тук, тук, тук, тук… Иона, став похожей на древнюю жестокую фурию, с криками бежала на врагов, готовая рвать зубами, если отберут оружие.

Именем Рикмаса. Превосходительства, значит. Ну ладно. Если уж играть партию, то до конца. Я подняла руки и чужим глухим голосом произнесла:

– Мы сдаёмся.