– Эм… Пожалуй, немного затруднит.
Я смотрела то на переливающийся у ног жрицы металл, то на саму ведьму, так буднично и просто попросившую меня самоубиться.
– Разве это так сложно? Я же не прошу тебя убить брата, знаю, это слишком. Хотя врать не стану: он тоже не выживет. Я – не Рикмас; пустые обещания не по мне.
– Матушка? – Брианна отвлеклась от короля, который одной шуткой разрушил всю её жизнь, и попыталась осторожно коснуться её подола. – Матушка?
Иона ногой отшвырнула её:
– Даже не пытайся, тварь. Я верила тебе, хотела оставить возле себя, когда всё закончится. А ты предпочла мне… нам! Ты предпочла ведьмам этих слабых людишек? Значит, и сдохнешь вместе с ними! И нет, не напрягайся. Советник неплохо защитил амулет: он поглотит любое заклятие, направленное против меня. Хотя, каюсь, трогать эту пакость мне хочется меньше всего. Вирке, милая, ты не могла бы поторопиться? Наша беседа и без того затянулось.
– Не стану шутить по этому поводу, – Белен прикрыл меня плечом, – но только через мой труп.
Жрица расплылась в улыбке:
– С удовольствием, дорогой! Для того я вас и растила! Но, к сожалению, Вирке сейчас опаснее, поэтому начнём с неё. А ты… Ну, ты можешь мотивировать её немного.
Она с неприязненной гримасой сжала амулет в ладони.
– А-а-ах! Рикмас, гадёныш, я не думала, что это так больно! Должна признать, Белен, твой план сработал: не выведи мы ведьм из замка, наверное, я не удержала бы артефакт. А так возможно и смогу. Так что там о мотивации?
Белен рухнул на пол, как если бы ноги вдруг перестали его держать. А они и перестали: не слушающиеся, как ватные, отказывающиеся выполнять приказы, гнуться, они казались ненужными. А потом правая с хрустом вылетела из сустава.
– Милая, ты всех нас задерживаешь! – предупредила Иона, повторяя движение в обратную сторону, вновь возвращая сустав на место и тут же принимаясь за второй.
– Ты что творишь?! Белен! Белен! – я упала рядом с ним, вытирая ладонью не то кровь, не то пот с лица. – Всё будет хорошо! Смотри на меня! Нет, не смотри вниз! Только на меня!
– Ты, конечно, привлекательнее, – он хватал воздух ртом, – но ноги у меня сейчас в приоритете. А-а-а!
Брианна поймала край юбки ведьмы:
– Перестань! Чего тебе нужно?! Мы проиграли, так забирай короля, королевство и правь себе на здоровье! Не трогай их!
Жрица по-матерински погладила свалявшиеся волосы бывшей подопечной:
– Ты действительно думаешь, что разобралась с моими планами, родная? Да они старше тебя! Считаешь, хоть что-то здесь произошло без моего ведома? Думаешь, Этна сама додумалась разорвать связь, чтобы не мучиться воспоминаниями о мёртвом брате? Думаешь, Рикмас сумел бы создать это чудо?! – она подняла кулак с амулетом. – Да будь у него в распоряжении не то что королевская сокровищница, а все драгоценности мира, ему бы не хватило таланта! Я всегда незримо находилась рядом, подбрасывала книги через своих людей, наводила на мысли… Я! Я – та, кто создал амулет на самом деле! И только меня он должен слушаться! А Этна чуть всё не испортила, когда оставалось совсем немного! Нет, вы представляете? Она пожалела вас! Вас! Тех, кто ежедневно напоминал ей о её потере! О, нам нужно было рабочее Равноденствие! Необходимо воспитать вас, закрепить связь, чтобы всё сработало, но кто же мог подумать, что, когда пробьёт час, она бросится вас защищать! Как оказалось, эта идиотка и мужа своего убедила не рассказывать вам правду. Всё, лишь бы помешать мне!
– Мама… – я положила голову Белена себе на колени. Что делать? Что?! Брианна может помочь? Кинжал совсем рядом – только руку протяни! – Мама пыталась защитить нас?
– Она пыталась помешать мне! А те, кто мне мешает, долго не живут.
Сердце пропустило один удар.
Потом пропустило второй.
Время замедлилось, дыхание замерло, воздух погустел.
Я разомкнула липкие губы:
– Ты…
Она была добра ко мне. Мила, заботлива, приветлива.
– Ты…
Она подарила мне заботу, которой я лишилась в тот проклятый день. В день, когда не стало нашей семьи.
– Это сделала ты…
Я не успела вцепиться в плечи брата: держали ли ноги, плыла ли комната перед глазами, оскальзывался ли он на своей и чужой крови, но он уже пронёсся половину пути к убийце наших родителей. Молча, пылая жаждой, необходимостью убивать, злобой, на которую никогда не был способен, которую, всю до капли, ещё до рождения я впитала за двоих.
Я встала рядом.
Ладони полыхнули, раскалились до красна вены, засветились изнутри тонкие, изодранные нити, спутанным клубком ожидающие битвы.
Белен склонился, мазнул коленями по полу, подхватил кинжал за мгновение до того, как на нём сомкнулись пальцы Брианны. Остриё перевернулось в броске, стрелой направилось в низ живота… Сейчас захлещет алое, бурое, вонючее…
Я приложила горящие ладони к груди, обожглась холодным пламенем, толкнула вперёд огонь, ненависть, магию, Силу, подгоняя летящий в убийцу кинжал.
Иона со скучающим видом, не пытаясь прикрыться или увернуться, подняла вверх амулет, словно приглашая всех полюбоваться на звенящие тёмным, жестоким, пленённым колдовством камни.
– Murum!
Кинжал встретился с невидимой преградой так близко от цели, что хотелось завыть от потери, от упущенной возможности.
Мой огонь, охвативший рукоять, обещающий сжечь мёртвое тело прежде, чем оно упадёт, расплавил железо, отекая вместе с ним по прозрачной броне.
– Смешные, – Иона поднесла артефакт к губам, подула легко-легко, – ventum! – и мы осенними листьями разлетелись в стороны. Король, вывернув голову под неправильным, ненормальным углом, успел дёрнуться последний раз прежде, чем затихнуть навсегда.
Мне же повезло: прикрывшись, сгруппировавшись, я почти не ушиблась, подскочила сразу:
– Живой?! – Белен лежал лицом вниз и на живого походил меньше всего. Вокруг головы ореолом растекалась кровь.
Я дрожащими пальцами прикоснулась к шее, пониже уха, ища не желающую затихать жилку. Ну же!
Билась. Слабая, уставшая, но непримиримая, не отступающая, не отпускающая жизнь, вцепившаяся в неё маленькими лапками.
Он застонал.
– Всё будет хорошо, – это и правда мой голос? Плаксивый, дрожащий, напуганный… Позорище, а не голос! – Я обещаю, всё будет хорошо.
Я налегла, переворачивая отяжелевшее тело, помогая дышать заляпанному, избитому мужчине, убрала мокрые пряди со лба, подальше от любимой упрямой морщинки.
Позади что-то снова взвизгнуло и грохнуло. Брианна осела на пол рядом, бессильно, безнадёжно завалившись на бок, не отрывая взгляда от того, в кого очень старалась не влюбляться.
Я наклонилась к нему, к самым губам. Дыхание едва касалось моего лица, как раненая птица, как обещание, как последняя надежда. Коснулась щеки, пальцем в последний раз обрисовала губы, желаннее которых не отыскать, зажмурилась: нет! Нет! Нет! Не отпущу, не вытерплю! Только не ты! Не теперь! Никогда!
Разорванные, спутанные, почерневшие нити – золотая и серебряная – вспыхнули, соприкоснувшись, загорелись, сплетаясь на мгновение, делясь Силой, переливая живительную магию из одного в другое.
Да, поцеловала. Не стоило, не время. Глупо, наивно и слишком поздно.
Но я поцеловала его. Прижималась, не требуя ответа, губами к сухим, холодным губам, грела их слезами, делилась всем, что оставалось в душе, отдавала, горела, звала, не позволяла уйти. Ты не бросишь меня! Не позволю!
Губы чуть дрогнули в ответ. Почти незаметно, едва ощутимо.
Но достаточно, чтобы заставить поверить.
Я повернулась к той, кого обрекла на смерть.
– Я не выпущу тебя отсюда.
– О, дорогая, отсюда изначально должен был выйти только один, – улыбнулась она материнской улыбкой.
– Ты говорила, что не соврёшь мне, – я медленно, осторожно, дюйм за дюймом воспламеняла кожу.
Иона развела руками:
– Что поделать? Видимо, я соврала.
– Она боролась? – я должна знать. То, что мучило меня долгие годы, то, за что я училась, но так и не сумела возненавидеть их. Её. – Сражалась? Они пытались вернуться к нам?
На лице жрицы мелькнуло давно забытое, уничтоженное, спрятанное в глубине выжженной души чувство. В день, когда умерли мои родители, не только я потеряла мать. Иона потеряла подругу.
– Да, Вирке. До последнего вздоха она хотела защитить вас. И мне жаль, что всё сложилось именно так. Mortem!
Иона сжала артефакт, создавая стену, пресс, сметающий всё на своём пути, и направила вперёд.
Боль потери.
Выстраданная любовь.
Непролитые и пролитые слёзы.
Каждый день без матери, каждый кошмар, каждая улыбка, вырванная из спрятанных в пыльный чулан воспоминаний.
Всё это я вложила в ладони.
До запястья, до локтя, до плеча огонь рвался, бился, встречал опасность, не дрогнув.
Стена столкнулась с костром с воем, разметав искры, побелев от натуги.
Я уперлась, вытянулась струной, отталкивая от себя пол, борясь за погибших, но ещё больше за тех, кто пока жил, за тех, кто мог выжить, если я окажусь достаточно сильна.
– Ты ничего не сможешь поделать! Это твоя судьба!
– К гоблинам судьбу! – слёзы катились по щекам огненными каплями.
Граница давила, мешала дышать, толкала назад, лишая возможности двинуться, готовясь прижать к решётке, обессилить, оставить привязанной курицей во власти старой жрицы.
Она поманила остатки королевского кинжала пальцем.
– Hic!
Лужица остывшего металла взлетела в воздух, облизнувшись рубиновым переливом, повторила контуры рукава, затвердела, становясь страшным, кровожадным продолжением ладони.
– Ты можешь позволить мне это сделать. Я постараюсь не мучить тебя…
Я рассмеялась, перепугав жрицу: ну как сошла с ума? Какой толк в заражённой безумием магии? О нет, я не обезумела. Скорее, смирилась с безнадёжностью. Не выйду отсюда? Что ж, пусть. Но зато этот день Иоля Светлоокая запомнит до конца своей жалкой, одинокой бессмертной жизни!
– Даже не попытаешься поторговаться? Если я сдамся, ты отпустишь всех остальных? – я отправила сгусток огня вверх, но тот тоже не добрался до цели.
– Если ты сдашься, – Иона сжала и разжала облитую металлом, превратившуюся в оружие длань, – ты поможешь ведьмам победить. Власть окажется нашей, как всегда и должно было быть.
– А ты – достаточно сильной, чтобы не сидеть со своим даром привязанной к Источнику?
– Я делаю это для общего блага!
– Ты всегда делала это ради себя!
– Девчонка!
– Старуха!
– Я убью твоего брата, наслаждаясь каждой секундой! Я сниму с него кожу, выколю глаза и заставлю сожрать собственные кишки!
Огонь родился в стопах и пробежался до затылка. Загорелось лицо, пальцы, волосы… Огонь побеждал. Сжигал меня, сжигал её, мелкими проплешинами пробивая себе путь, разъедая невидимый щит.
– Ты не подойдёшь к нему!
– И как ты мне помешаешь?
Больно…
Сила испуганно спряталась, свернулась дрожащим котёнком.
Я опустила глаза: стальная рука жрицы пробила мою грудь, вцепилась в сердце, колотящееся в предчувствии кончины.
Иоля улыбнулась своими невероятными, искрящимися, абсолютно пустыми глазами и сжала пальцы.
***
Я умирал.
Не хотел, не готов был умереть. Но всё равно умирал.
Лежал, беззащитный, не способный спасти свою женщину, помочь другу… Проклятье! Терзай меня боль, стало бы проще. Разрывай она на части израненное тело, разъедай изнутри, тогда так остро не колола бы злость.
Какое из меня Равноденствие? Даже мужчиной стыдно назваться!
Я попытался выругаться, но получилось лишь застонать, и стал на самом краю, заглядывая в спасительную темноту, где больше нет чувства вины, нет бьющейся в виски томительной мысли: я – мог. Я мог защитить их, спасти. Должен был! Но не сумел.
Я качнулся над бездной.
А потом тёплые пальцы пробежались по моей шее, выискивая, требуя, приказывая сердцу забиться вновь.
– Всё будет хорошо! – тихий голос криком резанул по ушам, отвлекая, за волосы выволакивая из темноты. – Я обещаю, всё будет хорошо!
«В темноте спокойнее», – пообещала бездна.
А горячие руки гладили моё лицо, вытаскивая из внезапно показавшегося слишком холодным места.
«В темноте ты не будешь больше один», – шептали голоса за спиной.
А раскалённое дыхание делило жар на двоих, ласкало щёки, прикасалось к губам.
«Ты никому не тужен там!», – билась темнота.
А губы жарче пламени прижимались к моим, втискивая дыхание в лёгкие, освещая дорогу, отгоняя бездну подальше.
Темнота лизнула колено на прощание, как верный пёс, оставленный на цепи у брошенного дома: она будет выть и тосковать, она останется здесь надолго, она будет ждать дольше, чем все мы думаем. И она дождётся. Её час придёт, и она раскроет объятия для того, кто не пожелал вернуться в спасительный мрак до-рождения сегодня.
Но не сейчас!
Я постарался ответить – холодные губы дрогнули, напитываясь солнечным жаром.
Луна и солнце сплели ладони, тугим узлом связали лучи, делясь единым светом…
А потом солнце исчезло.
И зазвенела Сила.
Магия трещала, занимала собой тесную комнатку, хотела оказаться наверху, на свободе, там, где ничто не сдерживает, сталкивалась, металась, горела!
Сила, изначально рождённая цельной, вынужденная разорваться из-за глупых людишек, убивала сама себя, не давая победить ни одной из ведьм.
А искра внутри меня росла, грела, оживляла, требовала открыть глаза.
– Я делаю это для общего блага!
– Ты всегда делала это ради себя!
– Девчонка!
– Старуха!
– Я убью твоего брата, наслаждаясь каждой секундой! Я сниму с него кожу, выколю глаза и заставлю сожрать собственные кишки!
Я с усилием, словно разрывая пуповину, разлепил веки.
Вирке, похожая на саму Богиню, объятая пламенем, просвечивающим её тело насквозь, выделяющим каждую жилу, раскалённым металлом льющимся по венам, слишком внимательно смотрела на хитрую жрицу.
– Ты не подойдёшь к нему!
– И как ты мне помешаешь?
Иона успела перевести взгляд на меня, ослабленного, но живого, и… подмигнула.
Её рука прошила тело сестры насквозь, дуновением ветра гася колдовской огонь.
– Вирке!!!
Отпусти.
Вирке спрашивала, что я видел в Источнике.
Я отмалчивался или шутил. Придумывал нелепые оправдания, смеялся и клялся, что ничего интересного не произошло: я ведь послушный ребёнок.
Но я врал.
Отпусти…
Я видел Её. И она прекрасна.
– Мама?
Она не была моей матерью, конечно нет. Но выглядела, как она, улыбалась, как она, и насмешливо склоняла голову на бок, как она.
– Нет, милый. Ты же знаешь.
– Знаю.
– Но я люблю тебя не меньше, чем Этна. И это ты знаешь тоже, верно?
Не знаю – чувствую.
Чувствую, как осторожно ветер перебирает её всегда растрёпанные золотистые волосы; чувствую, как она собирается засмеяться, но всё равно слегка хмурится, чтобы никто не понял, какая глупая девчонка стоит перед ним, а вовсе не всесильная ведьма; чувствую, как, точно как мама, она гладит меня по голове, как утирает подолом мои слёзы, как тихо, спокойно обещает, что всё будет хорошо.
– Я слишком скучаю по ней.
– Я знаю, сынок, знаю. И она тоже скучает. И ждёт вас. Но ей придётся потерпеть ещё немного. Им обоим. И они не против. Они подождут вас с Вирке столько, сколько потребуется.
Я усмехнулся, отстранился от её коленей, сел рядом, глядя в неподвижную воду. Чуть не забылся, не упустил реальность.
– Кажется, мы с Вирке придём по отдельности.
Она аккуратно убрала выбившиеся волосы мне за ухо. Как мама.
– Вы придёте, когда настанет час. Вместе, держась за руки, с высоко поднятыми головами.
Замерло время, замерло озеро Источника, замерли и птицы над ним. Шустрые ласточки гоняли мошкару где-то там, за завесой, носились туда-сюда, играя друг с другом, обгоняя, соперничая, отбирая самую вкусную букашку, но прекрасно понимая, что, наигравшись, вернуться в гнездо. Вместе.
– Моей руки Вирке хочет меньше всего на свете.
Богиня прикрыла усталые глаза, обозначив тёплые морщинки, усмехнулась своим мыслям и совершенно буднично почесала кончик носа:
– Тогда не держи её.
– Будь это так просто! Наша связь…
Она махнула рукой, как на что-то совершенно незначительное. Как не бывало великой связи, цели, и рождённых друг для друга Равноденствий.
– Наверное, когда-то это было действительно важно, – опираясь на ствол Изначального древа, как на старую палку, она встала на крепкие, но уже далеко не такие быстрые, как когда-то, ноги. – Всё меняется, Белен. Все боги когда-нибудь уходят, и все правила когда-нибудь нарушаются впервые. Она не хочет той судьбы, что написала для неё я.
Я не решался встать рядом с ней: Великая Богиня едва достигала моей груди. Оказаться выше ростом? Уважительно ли? Сидеть при даме? Ещё грубее!
Поэтому я хлопал глазами, как наивный дурачок:
– Вот так просто?
– Вот так просто. Она сама хочет выбрать свою судьбу. Ты думаешь, хорошо ли это? – она склонила голову на бок и последний раз потрепала меня по голове прежде, чем раствориться в подёрнувшейся водной ряби. – Не имею ни малейшего понятия! И разве не это самое интересное?
Отпусти…
– Вирке!!!
Она не успела упасть. Так и замерла, глядя на стальную руку, пробившую насквозь её грудь, раскалившуюся до красна от бушующего, отказывающегося гаснуть огня.
Отпусти. Она сама хочет выбрать свою судьбу.
К гоблинам судьбу!!!
Откуда взялись силы? Откуда мощь? Откуда никогда не проявлявшаяся магия, снежными, ледяными нитями оплетающая тело?
Казалось, не я подбежал к ней – Сила сама поднесла, осторожно, не тревожа ушибов.
Я ухватился за сестру, как за последнюю надежду, как утопающий за ускользающую, непостоянную волну.
Я так боялся, что прикоснусь к уже холодному телу!
– Белен?
Иона широко открыла глаза: победа! Вот она, бьётся, трепещет беззащитным кровавым месивом в пальцах! Она дёрнула руку… И не смогла освободиться.
Я обнял любимую, прижался к ней, готовый срастись, слиться, превратиться в единое целое. Только живи! Только не оставляй меня! Гоблины со мной! Можешь уйти, убежать на край света, только живи! Я должен хотя бы знать, хотя бы думать, что где-то далеко-далеко в этом мире есть ты. Живая. Тёплая!
– Пусти! – завизжала Иона, дёргаясь, пытаясь вырвать раскалившуюся плоть из раздробленной груди.
А Вирке откинулась, прильнула ко мне, не глядя, не видя, не замечая ни жрицу, ни страшную рану, ни разворочённые рёбра, ни кровь, рисующую узор на животе, бёдрах, ногах…
– Я останусь с тобой, – пообещал я.
Она подняла ослабевающие руки, прижала к моим добела стиснутым на её плечах ладоням.
Тёплые.
– Я знаю, – прошептала она. – Ты всегда был рядом.
Магия родилась в сердце. В её? В моём? Или в нашем общем, изначально рождённом цельным?
Не солнечный обжигающий жар.
Не холодный, обволакивающий свет луны.
Нечто новое, спокойное, настоящее. Нечто, не причиняющее боли, не заставляющее, не требующее. Нечто, что с самого начала ждало, пока мы увидим и признаем.
Это никогда не было долгом. Не должно было стать испытанием. Не причиняло боли. Нечто, что ждало, таилось до тех пор, пока мы поймём, вырастем, пока станем достойны.
Магия – не клеймо; не обязанность; не судьба или проклятье. Это – выбор. Не добро и не зло, не измождённые, голодные земли и не привязанные к Источникам женщины. Всё это – лишь страхи; их нет нигде, кроме наших собственных мыслей.
Магия – это свобода. Нужно только перестать бояться… Она – выбор. Она – вера. И она – всё.
Где-то за стенами дворца Круг вновь собрался воедино. Ведьмы не разбежались, не разлетелись вспугнутыми бабочками. Она ждали, надеялись, что сумеют помочь. Они держались за руки и… нет, не колдовали. Они молились. Взывали к тому свету, который оставался пока им не ведом, но который крохотной искрой зарождался в сердцах. Они больше не боялись. Они доверились, как когда-то доверялись, отдавались во власть любви Богини и Бога, становясь частью чуда рождения – частью Мира.
Сила светилась ровным белым светом, растекаясь по телу, которое тоже всегда было одно на двоих, заполняя до кончиков пальцев, делая разделённое – цельным.
Изначальная, настоящая Сила, породившая нас, рождалась вновь.
– Что вы творите?! Уйди! Убирайся! – жрица визжала, дёргалась, тянула руку, но никак не могла ни освободиться, ни отвести взгляда от Света, который слишком давно потеряла.
Зрение утратило смысл, границы тел расплылись, потерялись, сливаясь со всем вокруг: с грязной камерой, королевским дворцом, собравшимся ради единственного правильного обряда Круга, маленькой страной на островах, каждым из Источников земли, с самой землёй!
Последний крик, испуганный, потерянный, утонул о огромном, ярком, настоящем свете.
Свет.
Свет…
Свет!
Больше людей, больше ведьм и колдунов, больше Богов.
Свет, а не темнота. Свет, из которого мы все пришли. Свет, который каждый из нас может, но боится создать. Свет, который встретит нас, когда придёт время…
***
– Вставай! Ну вставай же! Прошу тебя, вставай!
– Бри, отстань.
– Не умер! Богиня, ты всё-таки не умер! – кто-то прижался к моей груди и, кажется, чем-то намочил рубашку, хотя с последним уже не угадаешь.
Мы лежали рядом, сплетя ладони: я и Вирке. Живая!
Платье у её сердца превратилось в кривые лоскуты, но под ним белела кожа: ровная, гладкая!
Вирке зашевелилась и попыталась что-то сказать, но не успела.
– М-м-м! – возмущённо промычала она, но вместо того, чтобы оттолкнуть меня оплела шею руками и ответила на поцелуй.
Живая! Тёплая! Настоящая! И улыбающаяся сквозь мои прикосновения.
Я покрывал её лицо поцелуями: шёки, шею, нос, глаза… Живая!
– Устанешь! – сварливо предупредила она.
– Никогда!
Рядом всхлипнули.
– Вот гоблин! Прости, Бри! – я сгрёб ведьму в охапку, обнимая сразу двух любимых женщин.
– Сам ты… – пробурчала подруга в свой пунцовый нос. – Я думала, думала… Всё. Чуть не ослепла! Что б вас! Всё не как у людей!
Вирке, подумав, обняла и Брианну тоже:
– Не за что, – показала она ей язык.
– Что не за что? Что?! Из-за вас всех чуть не порешили… Спасай их ещё!
– Что?! Это кто кого спасал? Поговори тут, шпионка на два фронта!
– Да ладно тебе! Бри пыталась нас предупредить.
– Тссс!
– Что?
– Тс-с-с-с! – раздельно повторила ведьма. – Я слушаю. Кто-то в комнате остался жив.
Вирке заглянула мне за спину и заключила:
– Очень хочется верить, что всё-таки мы.
– Я слышу чьи-то чувства. Кто-то напуган. Заперт. Хочет вырваться.
Брианна оторвалась от моего локтя и сделала круг по комнате, не прикасаясь, но задерживаясь у тел Вальдинга и Рикмаса, подошла к проспавшим всё самое интересное охранникам. Она хмурилась, пожимала плечами, стискивала виски, пыталась пройти наощупь, не доверяя зрению. Нашла!
В кучке пепла слабо мерцал и пульсировал последний уцелевший от амулета камень: наливался цветом, гас, сиял и опять превращался в уголёк.
Ведьма провела рукой над пеплом, не задевая к остаткам артефакта, и отпрянула:
– Это Иона!
Я оказался на месте первым, склонился, всматриваясь в побрякушку, но так и не разглядел ничего:
– Она там? В камне? – Бри ещё раз проверила и кивнула. – Прекрасно!
Теперь бы ещё какой мешок или сундук найти…
– Ты что задумал?
Меньше всего хотелось верить, что со жрицей ещё не покончено: в груди противно засаднило.
– Я задумал сунуть эту пакость в мешок и зашвырнуть в самую глубокую расщелину самого далёкого моря!
– Она напугана, – Брианна на корточках рассматривала мерцающий камень.
– Очень хорошо!
– Белен, она побеждена. Проиграла. Всё! Всё кончено! Не превращайся в… в неё. Пожалуйста!
Вирке решительно потянулась к камню.
– Не тронь! – но она и не думала слушаться.
– У меня есть идея получше, – она играючи подбросила лишённые магии остатки амулета на ладони: теперь он никому не мог причинить вреда. Кроме, пожалуй, своей пленницы.
Сестра бойким шагом подошла к телу короля. Вальдинг лежал, откинувшись навзничь, и вперивался в потолок пустым взглядом покойника.
– Брианна, насколько силён был дар Ионы?
Ведьма пожала плечами:
– Я мало что знала о нём. Только то, что она не стареет. Но выжить после того, что вы тут устроили, она сумела, как видишь.
– Тогда, может, ей хватит сил ещё кое на что…
Я обеспокоенно перехватил её руку:
– Ты задумала что-то не очень умное, так?
– А когда-то случалось иначе?
– С чего ты взяла, что это сработает?
– В этом-то и смысл! – Вирке заговорщицки ткнула меня кулаком в бок. – Я понятия не имею! – и положила амулет на лоб мёртвого короля.
– А если не получится, мы просто убьём Вальдинга ещё раз, – безнадёжно протянула Брианна. – Терять, кажется, уже нечего.
Камень полыхнул лазурью в последний раз, засиял и… рассыпался прахом.
Король открыл глаза.
– А я только собирался тебя помиловать, Брианна! – он стряхнул сор с лица и сел. – Убить меня ещё раз? Ты – худшая личная охрана из всех возможных!
– Ваше превосходительство? – осторожно уточнил Белен.
– Брось, Белен, к чему формальности? Мы все только что пытались друг друга прикончить. Кое-кому, кстати, это удалось. Где это клятая ведьма? Я сгною её в подвалах!
Сестра невероятным образом умудрилась превратить реверанс в издёвку:
– Очень надеюсь, что речь об Ионе, ваше величество, потому что две другие ведьмы спасли вам жизнь.
Вальдинг, опираясь на меня, с кряхтением принял приличествующее ему вертикальное положение.
– Я говорил о той, которая собиралась меня обдурить. Нет, Брианна, не нервничай. Речь не о тебе, а о той, кому это удалось, – король покачнулся и уставился на свои сапоги, точно впервые их заметил. – О, это было неприятно. Что… Что происходит?
Взгляд мужчины заискрился; он затравленно заозирался, в ужасе отскакивая от Белена, и высоко противно взвизгнул:
– Что происходит?! – взмахнул рукой раз, другой, удивлённо уставился на упитанные пальчики, внимательно ощупал лицо. – Что вы натворили?! Где моя магия?! Как вы… Нет! Нет!!!
– О-о-о, – протянула Вирке. – О-о-о… Этого я не ожидала.
Вальдинг схватил её, попытался затрясти, но ведьма легко вывернулась из неуклюжего захвата:
– Что произошло?! Как ты меня сюда засунула?! Верни всё на место! – король с готовностью плюхнулся на колени. – Вирке, милая, прошу, пожалуйста! Верни всё как было! Я обещаю, что оставлю вас в покое, я клянусь!
– Матушка? – Бри склонилась над королём, не веря в происходящее, но Вальдинг лишь отмахнулся.
Едва растерявшись, сестра тут же снова взяла себя в руки:
– А этот вариант мне нравится даже больше. Ты же хотела власти, Иона? Так вот она! Хоть вся! Отныне это королевство – твоё!
Вальдинг прокашлялся и тактично пробасил более привычным для себя голосом:
– Наше. Но вы развлекайтесь, девочки. Не буду мешать. Мне нравится смотреть, как унижается Иоля. Пусть и снизу-вверх.
– О! – в восхищении я с трудом подбирал слова. – Это интересно. Магии Ионы хватило, чтобы оживить короля, но на этом всё, верно? Выбраться из тюрьмы она уже не может, да и некуда. Бри?
Подруга кивнула.
– Вы станете прекрасной парой! – я потрепала короля по щёчке.
– Гадина! Мерзавка! – Иона попыталась кинуться на сестру, но чужое тело не пожелало подчиниться, замерло на месте.
– Боюсь, Иоля, сотрудничество в твоих интересах, – Троннинг отряхнул вышитый золотом камзол. – И что-то мне подсказывает, что теперь мы сумеем заключить соглашение. По крайней мере, если ты хочешь быть полезна ведьмам хоть чем-то. Ненавижу вас всех, – прошипела подселённая в тело короля жрица, но мужчина снова легко взял верх. – Я надеялся, она скажет что-то более выразительное. И, если вы вдруг решили, что мне нравится ваша идея, то нет. Конечно, теперь мы сумеем принять ряд полезных для государства законов, но я определённо против злобной ведьмы, беспрестанно ругающейся у меня в голове. Несмотря на всю пользу, которую, уверен, она принесёт в будущем.
– В противном случае вы были бы мертвы, – напомнила Брианна.
– Тут не поспоришь, – пожал плечами король.
***
– Это наиболее ненормальное из всего, что я видел!
Белен по очереди помог нам с Бри забраться на лошадей. Мы чудом избежали предвещаемого Вальдингом торжественного приёма в честь освободителей Витании, то бишь нас, и чувствовали себя едва ли не вражескими солдатами, сбегая из дворца и воруя собственных лошадей. Задержаться ради почестей и поздравлений? Нет уж, хватит с нас королевских планов! Пусть они с Ионой теперь вдвоём разбираются, как бы защитить и людские права, и ведьминские.
– Зато наиболее весёлое, – я потрепала Тварь по шее. Не хотелось признавать, но, кажется, умудрилась по ней соскучиться.
– Всё равно это слишком щедро для неё. Иона не заслужила помилования.
Я чуть натянула поводья и поравнялась с братом, потёрлась о его плечо своим, пытаясь поддержать. Иона и правда не заслуживала жизни, но…
– Это для неё хуже смерти, – Брианна приложила ладонь ко лбу, всматриваясь в мельтешение фигур у перекрёстка. – Это тюрьма. Она лишена магии, в теле злейшего врага и единственное, что может сделать, чтобы не умереть зря – помочь королю. Говорят, когда-то это было худшим наказанием для ведьм: провинившуюся сжигали, а освобождённый дух подселяли в тело человека, меньше всего похожего на преступницу.
– Полагаю, мнением человека по этому поводу не интересовались? – фигуры у перекрёстка потемнели, призывно подняли руки, приветствуя нас.
– Мало кто из ведьм оставался достаточно силён, чтобы проявиться в новом теле. Иона была сильна. Была… – Бри заставила коня остановиться. – Но я чувствовала её: от магии не осталось и следа, она понимает это. И она понимает, что теперь может только сотрудничать. А Вальдинг… Он хороший король, поверьте мне. Я достаточно времени провела с ним, чтобы убедиться. Он сумеет с ней поладить и, кто знает? Может, он сумеет её исправить?
– А она – его, – Белен тоже остановился. – По крайней мере, она никому не позволит использовать ведьм. Кстати о ведьмах…
Они ждали на перекрёстке. Улыбались, восстанавливали силы и радовались, уверившись, что караулили не зря.
– Что им нужно? – Белен нащупал рукоять возвращённого отцовского меча.
Бри сдвинула брови, считывая парящие над бывшим Кругом эмоции:
– Они… Они благодарны! Немного растеряны, не знают, что делать дальше, но благодарны. И больше не напуганы. Они ждут нас.
Ждут… Мир, от которого они и так отвыкли, слишком быстро собирался измениться. Не осталось Ковенов, Источники вдруг оказались не нужны, а опытные ведьмы, почувствовав отклик Изначальной Силы, остались в безвестности детей, брошенный матерью. Одинокие и томимые неизвестностью, как и я совсем недавно.
Белен смотрел вдаль и улыбался: мы сделали доброе дело, спасли множество жизней, стали почти героями. А герои редко сидят спокойно: обычно жестокий мир вскоре подкидывает благодетелям новые испытания.
Он улыбался. Невероятно чистой, спокойной, родной улыбкой. Солнце перестало нещадно жарить и лишь золотило нежными лучами выгоревшие за последнюю неделю волосы, собранные в небрежный низкий хвост, за который в детстве я так любила его дёргать.
Ведьмы не решались пойти навстречу, но тоже улыбались: я не видела, но чувствовала. Они ждали и надеялись, что кто-то научит их жить в новом, забытом, потерянном и неожиданно обретённом мире.
Белен повернулся, чтобы поделиться со мной восторгом.
Дорога налево вела в старый Ноктис де Сол.
Справа, вместе с новорождённым ковеном, стояло неизвестное будущее.
Кто-то проговорил моим почему-то задрожавшим голосом:
– Я пойду с ними.
Он ещё верил, что не перестанет улыбаться, но морщинка меж бровей змеёй устроилась на привычном месте:
– Вирке?
– Я ухожу, Белен.
Он спрыгнул с седла, я спустилась в его объятия, не отталкивая любимых рук, не мешая прижимать меня к груди в последнем безнадёжном порыве удержать.
– Ты не должна… – его лицо тонуло в моих волосах, глухой голос проникал под кожу.
Я вытерла щёки о его рубашку: новую, выбеленную, полученную в дар от самого короля за подвиг, который столкнул нас и снова разделил надвое.
– Должна. Это правильно. Ты ведь знаешь.
Он поднял моё лицо, обнятое прохладными ладонями:
– Мне плевать.
– Нет.
– Нет?
– Нет, Белен. И дело не в том, что я не люблю тебя…
Засмеялся, запрокинув голову, не моргая глядя на выжимающее слёзы солнце:
– Ты всё-таки это сказала.
Пришлось привстать на цыпочки, чтобы мои губы коснулись его: легко, мягко, со всей нежностью, на которую я была способна тогда, и которая когда-либо могла зародиться в избалованной эгоистичной ведьме.
– Не говорила, – усмехнулась я.
Он отчаянно схватил меня за затылок, вцепился в волосы, вжимаясь, втискиваясь внутрь, пытаясь слиться в единое целое, чтобы не пришлось расставаться. Целовал меня, не отпуская, не смиряясь, не желая сдаваться и уже понимая, что ничего не изменит.
– Не потому что я не люблю тебя, не потому что хочу выяснить, боги упрямее или я…
Он осторожно пальцем вытер мокрую дорожку, перечеркнувшую мой подбородок:
– Конечно, ты, – прошептал самый чудесный мужчина на земле.
– Конечно, я! – засмеялась, поймала, погладила его прохладные пальцы. – Что за вопрос?! Просто когда-то мне всё-таки нужно повзрослеть.
– Я мог сделать тебя самой счастливой женщиной в мире!
– Не мог, Белен! Не можешь. Не сейчас. Что бы ты сделал? Что?
Он растерянно ласкал меня, цеплялся за запястья и тут же разжимал пальцы, чтобы не напугать.
– Мы бы вернулись домой! Стали бы настоящей семьёй!
– Вернулись бы. Но это твоё счастье, не моё. Я не усидела бы в клетке, хлебнув свободы. А ты не смог бы бросить дом, людей, которые от тебя зависят.
– Смог бы!
– Нет. Это мучило бы тебя, мучило нас обоих. Тебе нужен кто-то, кто разделит твоё счастье, кто будет рад войти в твой дом, кто сумеет подарить тебе сына…
Брианна замерла, не дышала, не двигалась.
– Я научился бы жить твоей жизнью.
– И страдал бы до старости? Как отец? Ты хочешь стать похожим на человека, изорвавшего в клочья собственную жизнь ради любимой? Нет, молчи. Ты скажешь да, но я не позволю тебе. Ты не имеешь права так отвечать. Я запрещаю тебе, слышишь! – я ударила его маленькими горячими кулаками.
Он поймал их, поочерёдно прижал к губам, заставил обвить свою шею и склонился, чтобы поцеловать в последний раз: страстно, требовательно, ломая все преграды, давая понять, что я могу сражаться и биться сколь угодно долго, но он никогда не отступит и не передумает, не поймёт и не отпустит, потому что он – такой. Он упрямый, сильный, знающий, чего хочет и никогда, ни за что на свете не способный согласиться со своей взбалмошной девчонкой.
Наверное, мне было нужно именно это. Я бы тысячи раз жалела потом, но, если бы он поцеловал меня так, я бы сдалась. Я не сумела бы больше противостоять, сорвалась, вынудила бы забыть обо всём, что с таким трудом воспитала в себе и стала бы примерной, спокойной… несчастной.
Но он поцеловал меня в висок, как целуют настоящую сестру.
– Я не скажу да: я тоже успел кое-чему научиться. Нам обоим нужно повзрослеть, Вирке. А мне правда пора тебя отпустить.
Отпусти…
Мгновение я готова была умолять его. Не слушай, не соглашайся, нет! Сделай так, как сам считаешь верным, сделай как всегда! Пожалуйста…
Богиня, как же больно поступать правильно!
– Спасибо, Белен.
– Ты вернёшься ко мне?
Мне стоило тогда соврать.
– Я не знаю.
Он больше не держал меня. Не хватал за руки, не рвался отговорить поцелуями.
Он сделал шаг назад и улыбнулся: тепло, понимающе.
– Я не перестану любить тебя.
– Очень на это надеюсь.
Нет, нет! Больше не смотреть на него, не поднимать глаз, потому что иначе случится страшное: иначе я передумаю.
Прежде чем ударить лошадь каблуками, я склонилась к уху Брианны:
– Если ты обидишь его, я вернусь и оторву тебе голову.
Ведьма смотрела на меня с недоверием, не понимая, должна ли отговаривать или благодарить, растерянно сжимала изящными пальчиками поводья:
– Это лучшее, что мне когда-либо говорили, – бойко ответила она.
– Н-н-но!
Гадина встала на дыбы, закрывая стройным торсом светило, и бросилась вперёд.
Может быть, я совершаю самую страшную ошибку на свете. Может быть, я начну проклинать себя уже завтра и приползу на коленях к мужчине, которого оттолкнула, умоляя принять обратно, чтобы понять: он уже с другой. Может быть, всё это время я боролась с чудовищами, которые существуют только в моей голове.
Но сегодня я неслась навстречу ветру, не оглядываясь на уносимые его порывами слёзы. Неслась, не чувствуя ни обуз, ни преград, ни страхов, потому что впервые в жизни мы сами написали свою судьбу.
И нас ожидало ещё много-много пустых страниц.
123