Игрок середины поля
Прижимая здоровой рукой Акеми к себе, я успокаивал её, как мог:
— Ну, что ты плачешь, родная, я ведь живой… Всё будет хорошо… Не плачь…
Когда мы вошли в прихожую квартиры, Акеми нагнулась, чтобы помочь мне разуться.
— Не надо, я не такой уж беспомощный, — остановил я её, — это могу и сам…
В небольшой гостиной, куда меня завела Акеми, веяло домашним уютом и теплом. Мебели было немного: легкий небольшой диванчик, компьютерный стол с компьютером, пара плетённых стульев и журнальный столик. На полу плетённая циновка ¬— татами. Две раздвижные двери вели в соседние комнаты.
— Дети там, — указала Акеми на одну из дверей, — но сначала прими ванну после дороги и переоденься, а я их сейчас буду кормить… У тебя есть сменная одежда?..
В моём саквояже были рубахи, пара брюк, трико и все туалетные принадлежности. Бриться я начал после ранения, а до этого носил небольшие усы и бороду — а ля Че Гевара. Я ему подражал, потому, что внешностью очень был похож на него…
Мне хотелось увидеть малышей, поэтому долго в туалетной комнате не задержался. Вошёл в боковую комнатушку, где была Акеми с детьми. На плетённом татами, лежащем на полу, был разостлан футон — матрас для сна, а на нём, из-под тонкого одеяльца, смотрели на меня раскосыми глазёнками две темноволосые головки. Дети только что поели. Я присел на корточки около футона и не знал, как к ним прикоснуться, а они, увидев меня, заулыбались, показывая по два прорезавшихся зуба под верхней губой.
Акеми начала менять детям памперсы. Тут уж я принимал самое активное участие и рассмотрел: где мальчик, а где девочка. Лицами они были абсолютно похожи друг на друга.
— Как назвала детей?
— При оформлении документов на детей в нашем районном муниципалитете меня зарегистрировали как мать-одиночку, и я дала им свою фамилию — Ямашита. Девочку назвала Акико, мальчика — Акира. Очень хотела назвать русскими именами, но тогда бы у меня были затруднения с регистрацией в Центре благосостояния. А это страховки, ежемесячная материальная помощь и медицинское обслуживание…
Уложив детей спать, Акеми, обняла меня и сказала:
— Ты так возмужал и такой стал большой…
— Всего на три сантиметра подрос. Теперь метр восемьдесят восемь… Ты скажи, как управляешься одна с детьми?
— Я не одна. В Центре благосостояния при муниципалитете мне выделили оплачиваемую помощницу. Она работает полный рабочий день. Ты мне по телефону говорил, что сегодня прилетаешь, поэтому я дала ей выходной…
За завтраком Акеми мне рассказывала о покупке квартиры.
— В новом доме я купила трёхкомнатную квартиру за 400 тысяч долларов. Из твоих денег взяла только двести. Добавила свои, те, что были у меня раньше и призовые, которые получала на соревнованиях. Я ведь за 2014 год стала чемпионкой префектуры и заняла второе место в первенстве страны. Спортсменам была положена государственная дотация при покупке жилья. Теперь у нас своя квартира…
После завтрака мы с Акеми собрали детей, взяли документы и направились в районный муниципалитет, где написали заявление на регистрацию брака. В Японии проблем с регистрацией нет. На следующий день получили свидетельство о браке и подписали брачный контракт. В Японии это обязательно. Всё имущество пополам. Детей переписали на меня и дали им уже мою фамилию — Вирта. Гуляли по улицам пока дети не проголодались.
Ночью мы лежали с ней на футоне, расслабленные и счастливые. Дети спали, а мы обнявшись тихо разговаривали.
— Ты воевал на передовой? — спросила она меня, — я так молилась за тебя. Просила и Будду, и Христа сохранить твою жизнь для меня и наших детей… Ты убивал?..
— В меня тоже стреляли не шариками от пинг-понга…
Чувствовалось, что она ничего не знает о войне на Донбассе. Пришлось мне провести с ней разъяснительную беседу и рассказать, что происходит на несчастной Родине моих предков.
— А ты знаешь, по нашему радио и телевидению говорят и показывают совсем другое, — сказала она, — будто на Украине террористы воюют против законного правительства, а Россия — агрессор, помогает им и даже участвует в войне».
— Ну, вот… Теперь ты жена террориста. Если узнают, что я воевал за ДНР, то меня экстрадируют в Украину, как преступника… Давай договоримся: будем всем говорить, что кисть мне оторвало осколком при обстреле города украинскими вооруженными силами, когда я был в гостях у дедушки и бабушки…
На другой день пошёл в детдом за выписными документами. Там мне администрация учинила допрос с пристрастием. Я рассказал свою версию. Мне поверили. Очень сочувствовали. Познакомился с помощницей, работающей у Акеми. Жещина лет пятидесяти была очень деловитой и хозяйственной. Она обеспокоенно интересовалась: не прерву ли я контракт с нею? Я её успокоил и сказал, что она может продолжать работу столько, сколько сама посчитает нужным.
Мне надо было думать о работе чтобы содержать семью. Денег у меня в банке пока хватает, но проценты не очень большие, их на расходы не хватит. Посетил секцию стрелкового спорта. Я, как ни как, был чемпионом Токио в прошлом году по стрельбе из пистолета. Пострелял и убедился, что левая рука, не то, что правая. Нет, результаты были тоже неплохие, но перспектива — не выше пятого места в соревнованиях. Пуля в пулю уже не положишь. И тут я вспомнил о футболе. А почему бы и нет!? Потренироваться, вспомнить молодость. Тряхнуть, наконец, стариной в двадцать лет… Поговорил с Акеми и рассказал о своём намерении, предупредив, что если план удастся, то она будет видеть меня дома гораздо реже.
Моя команда, где я некогда стажировался и даже был записан в резерв, как говорится, влачила жалкое существование. Была в зоне вылета в третий дивизион. Конечно, меня тренеры вспомнили и предложили приходить на тренировки. До закрытия заявочного окна оставалось три недели и тренер рискнул включить меня в дозаявку, не обращая внимания на инвалидность. Правда, медкомиссию предложено было пройти. Здоровье было хорошим. Со мной подписали предварительный контракт до конца сезона.
Конечно, я был полностью не готов к играм, что выяснилось сразу же на первой тренировке. Мячом владел неплохо, но что касается физической подготовки, то здесь выглядел бледновато. Да и лишние килограммы давали о себе знать. Но тренер, помня меня мальчишкой, поверил в меня.
Начал я тренироваться по индивидуальному графику. С утра до вечера, с настойчивостью японского самурая совершал кроссы, прыгал с мешком песка на плечах, совершал приседания на одной ноге, затем на другой. За две недели сбросил злосчастные пять килограммов веса, но самое главное, перестал задыхаться при нагрузках. Тренер обратил внимание на мою высокую стартовую скорость при очень хорошей координации тела и предложил поменять амплуа — из форвардов перейти в плеймейкеры, или проще — стать игроком в центре поля, который начинает все атаки своей команды и гасит атаки противника.
— Думаю, что твоя способность понимать действия игроков команды противника и оказываться на пути направления их атаки, — сказал он, — поможет нам в игре.
Шесть лет обучения в футбольной Академии, конечно, не прошли для меня даром. Я научился многим футбольным хитростям. Финтами мог обвести один в один любого игрока, а то нескольких сразу. Мой внушительный корпус позволял вести силовую борьбу при отборе мяча, но самое главное — я отдавал филигранные пасы партнёрам. Культура паса — это одно из основных действий в футболе. Футбол коллективная игра. Можно собрать вместе одиннадцать виртуозов, но, если они будут играть каждый индивидуально, только для себя, никакой игры не получится. Мне это говорили тренеры в Академии, и я это хорошо усвоил. Не жадничал, но и не боялся вступать в единоборство и обводку.
Второй круг моя команда начинала игрой с лидером дивизиона, и мои партнёры чувствовали себя как-то обречённо. Линия защиты состояла из возрастных парней даже старше меня, плеймейкера исполнял игрок, которому было за тридцать. С ним у меня сразу не сложились дружеские отношения. Он почувствовал, что я ему замена и на тренировках старался меня даже травмировать. Но моя реакция позволяла вовремя убирать ногу или голову от столкновений, а корпус у меня был дай Бог каждому: почти 90 килограммов при отсутствии даже намёка на жировые прослойки.
На игру я был заявлен запасным. В стартовый состав новичков не поставили. Их кроме меня было еще двое — выпускников местной футбольной Академии. Они были, как и я, ещё не опробованы в официальных играх.
К концу первого тайма мы уже проигрывали со счётом 0:2. Их плеймейкер, верзила под метр девяносто, переигрывал в центре поля нашего и точными пасами подключал к атаке то левого, то правого вингеров — полузащитников своей команды. А дальше форвард с атакующими полузащитниками в нашей штрафной творили своё «черное» дело, «расстреливая» нашего вратаря и в упор, и издали. А он, совершая невероятные сейвы, спасал нашу команду от верных голов. «Тащил» всё, что летело в его ворота.
Перед самым свистком судьи на перерыв наш плеймейкер всё же оказался травмированным при столкновении с форвардом противника и тайм доигрывал прихрамывая. В перерыве тренер решил заменить левого вингера и травмированного плеймейкера. На поле вышли я и юркий парнишка — восемнадцатилетний воспитанник нашей футбольной Академии. Мне он на тренировках очень понравился: хорошо видит поле и прекрасно открывается для атаки. Первое моё столкновение с плеймейкером противника произошло сразу же в начале второго тайма, когда он, владея мячом, не помышляя ни о каких тонких финтах, рассчитывая только на грубую силу, решил обойти меня, играя, что называется «кость в кость». При этом, он использовал не только корпус, но и локти. Я устоял, а судья поставил штрафной в нашу пользу. При следующем столкновении с ним, мячом уже владел я. Исполнив финт Зидана и, оставив плеймейкера далеко позади себя, сделал пас парню, вышедшего на замену вместе со мной. Против него защитники нарушили правила.
Опасный «стандарт» вблизи штрафной площадки противника мы с ним разыграли, как по нотам. Все игроки сгрудились в центре штрафной, ожидая навес туда, а он мягко набросил мяч на меня, стоявшего в метрах пяти от штрафной и, по мнению защитников, не представлявшего никакой угрозы. Поэтому меня никто не опекал. Я принял мяч на грудь, опустил его на середину голени левой ноги и совершил, так называемый, «теннисный топ-спин» даже не удар, а скорее, бросок стопой ноги. Мяч, взмыв над головами защитников, получив соответствующее вращение, резко «клюнул» вниз под перекладину. Вратарь даже не шелохнулся! При счёте 1:2 наша команда вдруг заиграла более вдохновенно и напористо. Игра «в одни ворота» превратилась в игру на встречных курсах. Я раз за разом выигрывал стычки с плеймейкером противника и подпитывал пасами вингеров — игроков, бегающих по бровке поля, а порой и сам врывался в штрафную, обыгрывая по нескольку защитников и сбрасывая мяч под удар своих форвардов. За пять минут до финального свистка судьи, мы отыграли второй мяч. Этот матч закончился вничью, что можно было приравнять к победе. Ведь мы отобрали очко у лидера.
Дома Акеми меня встретила бурным восторгом. Игру она смотрела по телевизору и видела все перипетии матча.
— Максим, ты был бесподобен. Я так переживала за тебя, даже испугалась, что от волнения молоко в груди пропадёт…
Молоко у неё не пропало. Правда, мы начали подкормку детей разными смесями и кашками. Они росли крепенькими и не болели. Все прививки им в положенные сроки делала патронажная сестра, регулярно посещавшая нас.
Семейная жизнь моя внешне была безоблачной. Есть любимая работа, есть любимая жена, детки, но по ночам мне снились мои боевые товарищи, и живые, и погибшие. Снился часто Филипп, как он тащил раненного меня под миномётным огнём в наш отряд, всё время повторяя: «Мальчик, ну, потерпи ещё немного, всё будет хорошо, всё будет хорошо…». А я стонал… От стона просыпался… Просыпалась и Акеми. Она гладила мое лицо своими теплыми ладонями и успокаивала меня. Я снова засыпал и снова во сне стрелял и стрелял… У детей начали резаться зубки на нижней десне. Они капризничали, плохо ели и плохо спали. Мы с Акеми вставали и брали по ребёнку на руки и бродили по комнатам, убаюкивая их. На тренировки я приходил плохо выспавшимся. Это заметил тренер и сделал мне замечание. Акеми упросила помощницу некоторое время поработать круглосуточно. Та согласилась. Это избавило меня от переживаний во время игр на выездах.
А наша команда стала уверенно подниматься вверх по турнирной таблице, не проиграв ни одной игры в оставшихся встречах. Я окончательно укрепился на позиции плеймейкера, а бывший плеймейкер перешёл в защитники, играя в этом амплуа достаточно уверенно. Мы с ним подружились, и он с удовольствием передавал мне все тонкости японского футбола. Он имел большой опыт игры в высшей Джей-лиге и теперь доигрывал контракт в команде второго дивизиона, готовясь стать футбольным судьёй.
Сезон мы закончили на девятом месте — укрепившись ровно в средине турнирной таблицы. Со мной руководство команды заключило трёхлетний контракт, по которому я не имел самовольного права на его разрыв, но руководство имело право меня продать любому клубу. Заработная плата меня устраивала, она была очень высокая.
Детки мои подросли. В середине декабря им исполнился год. Они уже не ползали по комнатам, а ходили. Мы с Акеми с ними разговаривали на русском и на японском. Акеми окончила водительские курсы и купила автомобиль. Я не хотел садиться за руль, ссылаясь на нервы. Терпения у меня не хватало стоять в пробках. С тётей Галей я регулярно разговаривал по телефону. Моя двоюродная сестра Валя закончила донецкую консерваторию по классу виолончели и теперь играет в симфоническом оркестре города Санкт-Петербурга.
Новый сезон 2016 — 2017 годов начался для нашей команды весьма успешно. Мы возглавили турнирную таблицу. И тут владелец контрольного пакета акций нашей команды получил весьма заманчивое предложение — продать меня клубу Джей-лиги за довольно приличную сумму — 30 миллионов долларов.
Итак, я перешёл в другую команду. Класс игры в высшей лиге, конечно, был не сравнимо выше, но и я уже был совсем не начинающим. Посмотреть на мою игру болельщики покупали билеты задолго до даты проведения матча в их городе. А посмотреть было на что. Почти в каждой игре я забивал. Причём делал это артистически и с изяществом. К перерыву в играх мы подошли, оказавшись на втором месте в турнирной таблице. В январе команда ушла в отпуск.
Всё свободное время я проводил с семьёй. Дети уже вовсю болтали на русском и японском языках. Им пошёл уже третий год. В ортопедическом Центре мне изготовили муляж кисти руки, и я его пристёгивал к культе, когда ходил по улицам. Он сильно был похож на настоящую кисть. Меня узнавали на улицах, болельщики просили автограф.
Но это были для меня, как говорится, только «цветочки». Когда по центральному телевидению, наконец, стали показывать правду о гражданской войне на Юго-Востоке Украины и японцам показали кадры хроники, в которых они увидели весь ужас войны: разрушенные дома, убитых мирных жителей в посёлках и городах Донбасса, то репутация правящей хунты Украины в глазах японцев оказалась сильно подорванной.
«Ягодки» для меня начались, когда по телевидению прошла передача об интернационалистах многих стран, сражающихся в рядах ополчения. Диктор объявила, что среди них был и гражданин Японии. Далее были показаны кадры, где я награждался боевым орденом ДНР.
Накануне со мной встречалась группа журналистов этой телекомпании и один из них сказал:
— Мы просматривали хронику телепередач Донецкого телевидения и нас заинтересовал сюжет, в котором вас в госпитале награждали орденом за боевые заслуги. Вы принимали участие в войне на Донбассе… Почему?..
Я решил всё выложить начистоту:
— Моим воспитателем и Учителем в течении десяти лет был (тут я назвал фамилию погибшего при землетрясении Учителя) — прямой потомок известного рода самураев. Когда от обстрела «Градами» погибли мирные жители Донбасса, мои дедушка и бабушка, их соседи и дети — я решил отомстить в полном соответствии с одной из заповедей самураев: «Проявляй великое сострадание и помогай людям». Я это сделал согласно букве и духу Бусидо — кодексу самурая…
Больше вопросов мне не задавали. Но через некоторое время меня внезапно вызвали в Центральное управление полиции сказали, что в Министерство внутренних дел поступила просьба МВД Украины — экстрадировать меня в Украину, как опасного террориста, убившего несколько десятков солдат армии Украины. Доказательства были предоставлены. Случилось то, чего я и ожидал. Излишняя популярность сыграла со мной злую шутку. Я был взят под стражу и отправлен в суд. Состоявшийся суд отклонил просьбу правительства Украины в моей экстрадиции, как гражданина Японии, сославшись на отсутствие договора между новой Украиной и Японией об экстрадиции граждан. Меня тут же освободили. В прессу ничего абсолютно не просочилось. Вновь приступил к тренировкам чтобы не потерять форму к началу второго круга. Казалось, можно было успокоиться и забыть об инциденте, но что-то меня беспокоило и тревожное чувство не покидало меня.
Заметил за собой слежку, но виду не подал. Решил убедиться. Зашёл в знакомый мне магазин верхней одежды, купил новый спортивный костюм и переоделся. Затем попросил продавцов, знавших меня, вывести через служебную дверь во двор здания, объясняя это тем, что хочу избавиться от поклонников. Перешёл на соседнюю улицу и стал издали наблюдать за магазином. Вскоре заметил двух мужчин, совершавших неторопливый променад около магазина и с нетерпением заглядывающих в его окна. Это были те, кто за мной следил ранее. Рассказал дома всё Акеми и предупредил её об опасности. Что нам предпринять — мы не знали. Поговорил со своим соседом, который очень сочувствовал России и ненавидел американцев. Его родственники погибли в Хиросиме. Я, как русский, с ним очень сдружился. Высказал мысль, что это может быть «Якудза» — японская мафия. Но он отклонил эту мысль сказав, что спортсмены у «Якудзы» в большом почёте. «Скорее всего, это агенты Украины, — предположил он, — решившие повторить подвиг израильской разведки „Моссад“ по задержанию и тайному вывозу в 1960 году из Аргентины в Израиль нацистского военного преступника Адольфа Эйхмана. Опасайся похищения».
Я не поверил, что на это способна разведка Украины, а зря. Возвращаясь после очередной тренировки рейсовым автобусом, я на выходе разминулся с мужчиной и почувствовал острую боль в плече от укола. Потерял сознание. Очнулся в каком-то помещении. Горел тусклый свет, руки мои были за спиной скованные наручниками, я лежал на полу, а за небольшим столом сидели двое мужчин и разговаривали. До меня доносилась украинская «мова».
— Шлях бы його трапыв, важкий зараза… Хлопци, кажуть, шо вин дуже гарно грае в футбол…
— А ще липше стреляе… Хлопцив наших побыв, гад… Шось наши тримают трохи… Почекай, а я пиду до витру… У мэнэ бурлит у животи от японской еды…
Всё услышанное мне было понятно. Жил на Украине… Агенты, я в этом уже не сомневался, забыли, что кисть на правой руке у меня искусственная. Я придавил её телом к полу и стал выворачивать, она хрустнула и легко отстегнулась вместе с браслетом наручника… Тихо застонал… Агент подошёл ко мне с бобиной скотча, видимо, намереваясь меня стреножить и обеззвучить. Как только он присел около меня, как я ногами сделал ему подсечку, которая в рукопашном бою называется ножницами — пригодились уроки рукопашного боя в учебке, и послал в глубокий нокаут ударом левой в челюсть. Помогая себе зубами, быстро обмотал ему скотчем рот, руки и ноги.
Обшарил карманы, но ключа от наручников не нашёл. Они продолжали болтаться на моей левой руке. На столе увидел пистолет с глушителем… Проверил… Полный магазин — восемь патронов…
Стал сбоку от двери в туалет. Заурчавший унитаз просигналил об окончании процесса. Оглушил выходящего из туалета второго агента рукоятью пистолета… Так же упаковал упавшего агента скотчем. Обшарил карманы брюк. Они были пусты. На вешалке в прихожей увидел две куртки. Обыскал. В карманах были только документы… Надел ту, что подходила мне по росту и хотел открыть дверь, но она оказалась заперта. Начал искать ключи от двери, но в спешке нигде их найти не смог…
Начинаю размышлять: «С минуты на минуту должны подойти сообщники… Живым меня отсюда не выпустят… Придётся стрелять на поражение…» Но если говорить откровенно, то убивать мне никого уже давно не хотелось, даже врагов. Так случилось, что в жизни я не приобщился к вере в Бога. Родители были атеистами. После их гибели я оказался в японском детдоме в том возрасте, когда прививать мне буддизм было уже поздно. Воюя на Донбассе, я убивал тех, кто пришёл убивать русскоговорящих украинцев. Когда лишился кисти правой руки, то меня начала преследовать мысль: «Может быть Бог есть и это он меня наказал за перебор? Слишком много я убил?.. Может быть, среди убитых мною были ангелочки, которым насильно вручили оружие и заставили насильно воевать?.. Может быть и вправду Бог существует и он, таким способом наказания сказал: «Хватит убивать!»
Тот, которого я обезвредил первым, вдруг начал проявлять активность и попытался освободиться от пут. Пришлось его дополнительно упаковать остатком скотча. Второй, лежащий у туалета, не подавал признаков жизни. «Неужели я перестарался и отправил его к дидько* в пэкло**?» — подумал я. Кровищи набежало из раскроенной его головы много, но он дышал. Укрепил ему связанные руки, снятым у него брючным ремнём. Затем подтащил его к входной двери и усадил так, чтобы он подпирал её спиной. Подошёл к первому и проделал с ним то же самое. Заметил, что первый оклемался и открыл глаза. Расклеил ему рот.
— Ну, привет, земляк… Какую ты гадость мне вколол в автобусе?
— Это не я. Тот сейчас придёт и тогда тебе не поздоровится…
— А ты уверен, что он сюда дойдёт? — сказал я, показывая ему пистолет.
— А пистолет не заряжен боевыми…
— Не заряжен?.. Сейчас проверим…
Я приставил к его лбу пистолет, имитируя готовность нажать курок. Он сильно испугался и стал уклоняться от дула.
— Я соврал, пистолет заряжен…
— Где ключи от входной двери?..
— Их у нас нет. Нас закрыли.
— Сколько вас и как зовут старшего и тебя?..
— С нами вместе здесь четверо и двое ещё в Южной Корее… Старший Михаил, я Иван.
— Каким образом вы собираетесь меня отправить в Украину?
— Загримировать… И в автомобиле паромом в Южную Корею, а после самолётом…
— Где сейчас остальные?..
— Покупают средства грима…
— Когда выезд?..
— Завтра утром…
Вступать в перестрелку с украинскими агентами, которых за дверью должно быть двое, мне не очень хотелось. Понятное дело, я легко мог решить проблему со своим освобождением, сделав два выстрела в упор по входящим, но видеть два новых трупа я не хотел. Решил использовать переговоры…
— Если хочешь остаться живым, подтвердишь всё, что буду говорить твоим друзьям. Согласен? — спросил Ивана…
Получив утвердительный ответ, отошел в мертвую зону возможного обстрела сквозь дверь и стал ожидать остальных агентов. Они не заставили себя ожидать долго. Щёлкнул замок первой входной металлической двери, и она открылась. Вторая деревянная дверь должна была открываться во внутрь, но этому мешали спины связанных агентов. Дверь начала приоткрываться…
— Михаил, остановись! Я вооружен. Твои друзья у меня в заложниках. Сейчас ты вызываешь полицию и скорую, одному из твоих нужна медицинская помощь. Вы сдаётесь полиции… Если через двадцать минут полиции не будет, я приму другие меры… А сейчас твой человек подтвердит мои слова, — сказал я, как можно тверже и кивнул Ивану.
— Михаил, он говорит всё верно. Мы с Петром связаны…
За дверью установилась гробовая тишина, а я соображал: какие «другие меры» мне предпринять? Убивать никого я не хотел, отстреливать руку или ногу связанным — тоже. На всякий случай, сменил позицию и стал у другой стены прихожей. И сделал это не зря. Через какое-то мгновенье в щель приоткрытой двери просунулась рука с пистолетом-пулемётом. Я узнал израильский «Микро-УЗИ». Очередь прошила то место, где я стоял ранее. Но обратно пистолет уже не вернулся. Я двумя выстрелами выбил его из руки агента. Как мне в этот момент хотелось третий выстрел сделать чуть ниже руки!..
— Михаил, ты ничего не понял?.. Сейчас я убью одного из твоих друзей, а через 15 минут второго, если не приедет полиция…
Надо было видеть испуганное лицо связанного агента. Я приложил ствол пистолета к своим губам, приказывая агенту молчать, а затем выстрелил в пол… К моему удивлению, «отстреливаться до последнего патрона» агенты не стали. Поняв, что операция полностью провалилась, они согласились на мои условия. Через 15 минут вся улица у дома была заполнена спецмашинами. Агенты сдались без единого выстрела. Я тоже сдался полиции.
На этот раз пресса была на высоте в прямом и переносном смысле. В явочной квартире агентов на девятом этаже не было куда яблоку упасть от нашествия репортёров. Телевидение почти по всем каналам транслировало вечерние новости, где я фигурировал чуть ли не национальным героем…
Помню, в тот вечер меня подвезли к моему дому. На улице было прохладно, лёгкие снежинки, падающие на тротуар улицы, подхватывал холодный ветер и уносил к основаниям зданий, наметая там небольшие сугробы. Зима катилась к февралю, к моему двадцатидвухлетию и помирать мне, видимо, было рановато… Акеми встретила меня вопросом:
— Где ты бродишь?.. На звонки не отвечаешь. Я измучилась в ожидании…
— А ты, что телевизор не смотришь?..
— Когда мне его смотреть?.. Помощница заболела и у меня полно забот. Уложила сейчас детей спать…
Поужинали. Дети уже спали. Я присел около их футона, гладил их головки и думал: «Увижу ли я их взрослыми при таком нездоровом интересе к моей персоне целого государства?» Конечно, я всё ей рассказал, что со мной произошло в этот вечер. Посетовал, что муляж кисти придётся заказывать вновь… На следующий день у меня должен быть выходной, и мы долго не могли уснуть, болтая о своих планах на будущее.
В марте начинался второй круг в «Джей—лиге». В профессиональной команде существует жестокая конкуренция за право попасть в основной состав. В отличие от многих стран мира, где количество футбольных легионеров, выходящих на игру, могло быть шесть, семь и даже десять. В Японии их число должно быть не более трёх. Это позволяло молодым японским футболистам пробиться в большой футбол. Я не был легионером и конкуренции не боялся, но в команде на моей позиции имелся серьёзный конкурент — бразильский футболист, игравший ранее в команде «Ботафаго». Он был всего на два года старше меня и находился в расцвете сил.
В трёх играх второго тура наша команда набрала всего четыре очка. Я сидел на лавочке запасных и недоумевал: «Вроде на тренировках показываю хорошую игру, но в заявку на игру ставят в запасной состав». В четвёртой игре меня выпустил тренер вместо бразильца за десять минут до конца матча. Мы проигрывали 1:2. Сразу же я взял под контроль центр поля. Вывел длинным пасом левого полузащитника на свободную зону, он обвёл двух защитников, но бить по воротам не стал, а скинул пас в центр штрафной, где я вколотил мяч под перекладину. Стадион буквально взорвался криками: «Вирта!»… «Донбасс!»… А когда в уже добавленное время мы забили победный мяч, весь стадион скандировал эти два слова.
После игры тренер, которого я очень уважал, решил со мной поговорить откровенно, по душам…
— Понимаешь, Максим. Ты стал символом воюющего Донбасса. Хозяину клуба было сделано внушение в Министерстве спорта. Это результат давления американцев на нашу страну. Мы с ними союзники, а они поддерживают Украинское правительство. После той истории с твоим похищением о тебе узнала вся страна и многие стали думать о войне Украины не так, как этого хотят там наверху. Сейчас хозяин команды готовит материал на расторжение с тобой контракта. Неустойку тебе выплатят. Она будет солидная… Мой тебе отеческий совет — если не хочешь попасть в автокатастрофу, или еще в какую-нибудь беду — уезжай из страны…
Буквально через неделю контракт со мной был расторгнут. На мой счет в банке руководство клуба перевело пять миллионов долларов. А я стал думать: каким образом покинуть страну? Просить политического убежища у России у меня не было повода. Меня никто не преследовал, не притеснял, наоборот, я пользовался любовью болельщиков и меня всюду встречали восторженно.
Созвонился с двоюродной сестрой Валей. Она жила в Санкт-Петербурге на съёмной квартире. Игра в симфоническом оркестре её очень отвлекала от личной жизни. Замуж пока не вышла, но все предпосылки к этому уже имеются — у неё появился поклонник, тоже музыкант.
Пригласила в гости. И я решил этим воспользоваться… Мы с Акеми обсудили ситуацию. У неё не было и тени сомнения в правильности моего решения. Большое счастье для мужчины — иметь жену японку. Она безропотно делит с мужем и радость, и горе. Я вспомнил бабушкину поговорку: «Куда иголка — туда и нитка». Акеми была как раз моей ниткой.
Эпилог
Санкт-Петербург нам с Акеми очень понравился. Мы жили в гостинице, но к Вале ходили в гости. Она нам рассказала, что мама по-прежнему живёт в Донецке. Валин отец, погиб десять лет назад в забое, он был шахтёром. Тётя Галя вышла недавно замуж повторно за военного. Мы с Акеми позвонили и поздравили её с этим событием… Валя играла нам на виолончели в сопровождении своего друга гитариста. Они тоже собираются пожениться.
Я получил российское гражданство не сразу. Оказалось, что это не так просто, как я предполагал. Перед выездом из Японии, мы свою квартиру продали и думали, что в России получим гражданство без проблем и купим себе жилье. С жильём проблем не было, но с гражданством всё оказалось сложнее. Пришлось просить тётю Галю прислать документы, которые хранились у неё в домашнем архиве. Затем предъявлять свидетельства о рождении родителей в России, своё свидетельство о рождении в Смоленске. Не последнюю роль здесь сыграла сумма денег на моём счету в банке. Помогло мое прекрасное знание японского языка. Меня приняли на работу в МИД России синхронным переводчиком. Получили гражданство Акеми и, естественно, дети. Купил квартиру Вале и своей семье. С футболом решил завязать. Однако ходил несколько раз смотреть игру местной команды «Зенит». Впечатление не самое лучшее.
Ежемесячно пересылаю в благотворительный Фонд помощи больным детям солидные суммы. Своих детей мы с Акеми определили в частный детский сад. Ходим в профессиональный тир на тренировки. Учусь стрелять из винтовки левой рукой… С тоской и печалью наблюдаем за событиями в ДНР и ЛНР. Твёрдо решили: если ситуация обострится — уедим воевать на Донбасс.