Кажется, мне еще удавалось сохранять мужество в первый день. Я просто не позволял себе думать обо мне самом, о том, что меня ждет. И я непрерывно беспокоился о Якове, спрашивал о нём, когда мне приносили обед и ужин, но эти молчаливые ублюдки не отвечали.

Кажется, мои родственнички нашли прекрасную замену кораблистам. Крепкие вымуштрованные парни в черно-белой униформе отлично справляются с ролью прислуги, особенно за такие деньги, какие Вентедели могут предложить.

Я замер с вилкой в руках и перестал жевать, внезапно осознав, где я. Права была Вренна, кулинарные изыски сводят на нет всякое различие между сортами мяса. Вот что это у меня в тарелке, скажите на милость? Вроде кoтлеты из домашнего фарша, то есть свинина и говядина — а может, и нет? И есть как-то сразу расхотелось, хотя раньше не заморачивался.

Так я и не доел обед. Когда забирали полупустую тарелку, снова допытывался, что же с Яковом. Но им, видно, запрещено говорить со мной.

К ужину я сильно проголодался, как что отсутствие аппетита не помешало хорошенько наесться. Впрочем, то, что мне предлагали, было не слишком похоже на обычную работу кораблистов. У тех что ни блюдо — то с изюминкой, каждое — небольшое произведение кулинарного искусства. То ли для заключенных у них особая кухня, попроще, то ли не подчиняются они больше, и в том числе не готовят, так что стряпня людская. Но вот из чего она — всё равно вопрос. За правильные деньги человек человека зажарит и не всхлипнет.

Ночь была тяжелой. Я ведь еще думал, что смогу заснуть. Долго так, наивно, пытался. Но ночь — это вообще жуткое время…

Когда меня начали одолевать первые страхи, я решил — чтобы отвлечь себя, надо разобраться, что это за комната.

Морская Корона — чудно́е сооружение. Снаружи, как и все Замки, покрыта уродливыми наростами, но поверх — покрашена в белый, и еще мраморные колонны тянутся по ней ввысь, периодически трескаясь под давлением разрастающихся бугров. А внутри евро-ремонт. Кондиционеры. Спутниковая тарелка.

Комната, где меня заперли, была удивительно миниатюрной для такого здания. Три на четыре метра, наверное. Гостевые, в которых я жил здесь раньше, изредка заезжая, представляли собой многокомнатные квартиры с арками вместо дверей. И самая маленькая из тех комнат — совмещенная ванная — была, кажется, больше моей нынешней «клетки».

Впрочем, я зря жалуюсь.

Вот в моем Замке есть настоящие темницы — в подвале, темные, жуткие, с решетками и орудиями пыток — господи, зачем я об этом вспомнил?!

А здесь — отличная комнатка… даже уютно… — я вдруг едва не задохнулся от приступа паники, но кое-как подавил его, включив холодную воду и побрызгав себе в лицо.

Тут была мягкая кровать, стол с парой стульев, диван, унитаз, раковина, душевая кабина, небольшой пейзаж на стене… Это и есть ванная, понял я. Ванную комнату с огромной джакузи преобразовали в тюремную камеру первого класса. Хотя, говорят, в Швеции… — меня снова ни с того ни с сего прошибло холодным потом.

Я опустился на кровать.

Перед глазами стояли сверкающие скальпели, и щипцы, и жгуты, и железная дева, и что-то, о чём я только читал. Вкрадчиво начинало ныть сердце.

Я вспомнил их крики, вспомнил как-то всё разом, одновременно — так и не подумаешь специально, а тут они едиными образом встали передо мной, во всей своей красе и со всеми подробностями — мои грехи.

Я медленно лег и уткнулся лицом в подушку.

Как же страшно. Всё это — ждет меня?.. Мморок хорошенько выберет, как мне отомстить. Мморок не хуже меня разбирается…

Снова всплеск ужаса. Болезненной волной прокатывается по телу и парализует сознание. Господи, да со мной же никогда такого не было. Так бояться — бессмысленно, непродуктивно, это никак мне не поможет, и я никак не могу повлиять… такой страх — это слабость. Хватит уже. Имей мужество. Сядь. Они наверняка следят за тобой.

Я сел. И стал методично перебирать в голове разные пытки. Представляя всё в лицах. И стараясь не меняться в лице во время этих приступов.

Сценарии все были приблизительно похожие. И умерев раз десять от рук Мморока, я, кажется, свыкся с этими ощущениями и переживал уже не так сильно. Но продолжал прокручивать всё это в голове. Я же много знаю. И физиологию, и статистику — ну, то есть, когда кричат, когда умоляют…

Ну вот, к вечеру второго дня я уже думал об этом с идеальным хладнокровием. Сердце, мучившее меня до обеда, угомонилось. Зато теперь я, кажется, начал чувствовать то, о чём думаю. Представляю гарруту — болит шея, вспоминаю испанский сапог — сводит ногу. Хотя вряд ли Мморок опустится до таких средневековых методов.

Следующая ночь преподнесла мне еще один подарок. Страх смерти.

Вот я выдумываю, выдумываю, да — боль, муки — а дальше-то что? Я умру? И что будет? Исчезну? Как будто меня и не было, и не было и этого мира, потому что я не смогу знать о нём, я ни о чём не смогу знать. Для меня ничего не будет, даже взгляда, даже мысли, пустота, отсутствие, небытие. Или ад? Вечные муки, вечное возмездие?

Я лежал на спине и тупо смотрел в черный потолок.

Я раньше и не думал о религии… Я раньше и не думал так глубоко о смерти…

Где-то на этом на меня снизошла благодать: я отключился. Разбудили новые миньоны — притащили завтрак. Чтоб их! Теперь мне точно не уснуть.

Поел. Мысли метались беспорядочно — всевозможные страхи. Всё тело болело. К горлу подступил огромный ком, и меня вырвало. Слабонервный!

Я весь день просидел на кровати, уткнувшись лицом в собственные ладони и что есть силы заглушая навязчивые мысли воспоминаниями — хоть какими. Это почти не помогало. В любом воспоминании мой мозг находил отсылку к предстоящему, и я снова захлебывался страхом.

У меня и так, вероятно, нестабильная психика, а теперь я сходил с ума окончательно. И я совсем не ел. Настоящий физический голод как будто напоминал мне, где всё-таки реальность. И отвлекал себя от дурных мыслей тем, что смотрел на полные тарелки и говорил себе: «Да, я голоден. И вот еда. Но я не подойду к ней. И не поем. Хотя я голоден. И вот еда. И ее скоро унесут. Но я не подойду к ней». Безумие.

На четвертый день, вскоре после того, как унесли нетронутый завтрак, ко мне зашел он сам. Мморок.

Как выяснилось, все мои старания были напрасны. Сколько я не представлял этого момента, сколько не готовился морально, а всё равно чуть не умер от холодного страха. Мморок сел рядом со мной.

— Ну что, зятек, как поживаешь?

Я, не мигая, смотрел в пол.

— Я смотрю, ты совсем не кушаешь. На вот, возьми, я тебе принес, — он достал пачку чипсов.

Я заставил себе моргнуть, повернуть голову и встретиться с ним взглядом.

— Ну? — сипло спросил я.

— Что ну? — Мморок улыбнулся и настойчивее протянул мне подачку.

Я взял и повторил, не в силах сформулировать нечто большее:

— Ну?

— Что, боишься, зятек?

Ну почему, почему всё так ярко и страшно, будто не было тысяч воображаемых диалогов? Господи, неужели сейчас — сейчас! — всё это начнется?! Да не может такого быть!.. Я едва сдерживался, чтобы не начать кричать и биться о стены.

Снова опустил дрожащий, наверно полоумный взгляд.

Иметь бы мужество не показывать страх, не терять рассудка… Кто бы мог подумать, что я окажусь таким слабым.

— Ну-ну, — он похлопал меня по плечу. — Ты это зря. Думаешь, я буду тебя пытать? Думаешь, я мстительная сволочь? Вовсе нет. От твоей смерти, сколь бы то ни было мучительной, баланс не выправится — к сожалению. А нам с тобой надо именно что исправлять твою ошибку, мальчик.

Я молчал, в общем-то, боясь поверить в услышанное.

— Нет, свое я, конечно, взял… да и возьму еще, если честно, но едва ли это сравнимо с твоими страхами, а? Я ведь знаю, фантазия у тебя богатая. И твой нынешний вид полностью подтверждает мои предположения: ты самостоятельно помучил себя лучше, чем кто бы то ни было вообще мог. Скажешь «нет»? — Мморок усмехнулся.

Я молчал. Неужели я настолько предсказуем? Да нет, наверно, тут какой-нибудь наркотик. Распространили газ по комнате… Кто знает.

— О, Дриммор, неужели я перестарался, и ты так и не обретешь дар речи? — оскалился он.

Нужно было что-то сказать. Я покосился на него и тоже — через силу — оскалился.

— Я просто не хочу перебивать вас, зятек.

— Ждешь, значит, когда я всё объясню. Что ж, поешь для начала — тебе сейчас принесут. А я зайду к тебе через час, тогда и поговорим. Ты как раз оклемаешься немного, я думаю.

Он снова похлопал меня по плечу, обнажил ряд шикарных керамических зубов и на этом оставил меня. Мне принесли обед, и я жадно поглотил его, а следом за ним и чипсы. Когда посуду унесли, я поймал себя на том, что с нетерпением жду его, Мморока, возвращения. Мой психоз возродится, если этот ублюдок сейчас же не разъяснит мне всё.

Но он сдержал слово. Вновь явился ко мне, уселся с важным видом за стол, локти разложил. Я сел напротив.

— Ладно, Дриммор, ладно, — примирительным тоном начал он. — Скажи, вот как бы ты сам попытался решить сложившуюся проблему?

— Проблему?

— Хе. Разве тебе еще не приходилось сталкиваться с их агрессией? Хорошо спрятался в человеческом мире?

Я невольно усмехнулся и, видимо, настолько красноречиво, что Мморок понял — сталкивался. С их агрессий я уже сталкивался.

— Видишь ли, — продолжил он, — у нас осталась буквально пара недель. Затем они обретут полную свободу. И набросятся на мир.

— Как вы поэтично изъясняетесь.

— Зря язвишь. Это всё происходит по твоей вине, между прочим. Или ты рад?

— Счастлив, — фыркнул я.

— Неужели? Дриммор… Джек. Давай уже поговорим серьезно. Ты же в своем уме — по крайней мере достаточно, чтобы понимать… И потом, у тебя есть сердце — уж прости за «поэтизм». У тебя есть друзья, и они погибнут от рук кораблистов, если ничего не изменить. Это-то тебя должно волновать.

Я сдержал вздох. Чувствуется, он действительно много знает, и это не общие слова.

— Так как бы ты решал эту проблему?

— Ну, у вас уже, видно, есть какой-то план — так что к чему этот треп… Давайте, выкладывайте.

— Я хочу услышать твои мысли.

Я прокрутил эти самые мысли в голове. Нельзя это говорить… Но сил у меня не было. И промелькнула наивная надежда: может, с ним можно договориться? Может, он поймет мои идеи и поможет?

— Убить их всех, — просто ответил я.

Мморок засмеялся:

— Металлики наслушался? Убить всех кораблистов?

Я разозлился на себя, но решил уж досказать.

— Нужно уничтожить корабль. Здесь, в Морской Короне, центральный. Не знаю, что это, но… может, вы знаете?

Мморок сверлил меня своими бледно-голубыми глазами — одновременно и насмешливо, и внимательно. Было что-то странное в его взгляде.

Я продолжил, сам удивляясь, как сухо звучит мой голос. Я будто сам уже не верил в свои идеи — раньше я не мог говорить об этом без жара.

— Если убить корабль, они перестанут рождаться. А существующих мы как-нибудь да истребим.

— Корабль есть в каждом Замке.

— Но если убить в Морской Короне…

— Думаешь?

Передо мной снова забрезжила надежда. Он с таким серьезным видом, даже с участием делал эти уточнения и замечания…

— Думаю, — подтвердил я, понемногу загораясь. — Ведь Договор достаточно было заключить с одним только… Кораблем. Он правит всеми, без него они… потеряют волю и ослабнут. И даже если не перестанут плодиться, нам будет легко убить корабли других Замков.

Я встретился с ним взглядом. О черт, он насмехался! Меня прошило отчаяньем.

— Прекрасный план, Дримми. Но чем тогда станем мы?

— Людьми, — я развел руками.

— Да что ты? Боюсь, ненадолго, — он мрачно ответил на мой непонимающий взгляд. — Мальчик, если нас не казнит государство, найдутся маньяки, ты же понимаешь.

— Можно прятаться.

— Ты, наверно, так же думал и на мой счет, а? Однако как только ты мне понадобился, я тебя нашел, — он улыбнулся с притворным сожалением.

Я невольно закатил глаза и сдался — что толку ему что-то объяснять?

— Но кое в чём я всё же с тобой согласен, — продолжил Мморок. — Местный корабль действительно имеет ключевое значение. Чтобы исправить последствия твоей юношеской горячности, мы должны заново заключить Договор, — я хмуро покосился на него, и он усмехнулся. — Я расскажу тебе очередную версию нашей любимой легенды, хорошо? — я не возражал. — Когда наш дорогой предок пробрался сюда, в этот самый Замок, когда его армия сражалась с кишащими тут кораблистами, он стал обследовать здание и спустился в подвал. Разумеется, никаких лестниц тут тогда не было, но по структуре Замки всегда напоминали швейцарский сыр, так что разнообразных ходов и туннелей хватало. И знаешь, что он обнаружил на нижних ярусах? Давай, угадай.

Опять он за свое. Я молчал.

— Ты тысячу раз видел этот самый пресловутый Корабль. Ну же?

Я фыркнул, не утруждаясь даже мыслями по этому поводу.

— Это наши кристаллы, Дриммор. Их матка, их сердце. Вероятно, его уничтожение истребит их. Но это совершенно недопустимо. Родерик встретил — вернее, просто наткнулся, нашел — эти гигантские живые сталактиты. Вряд ли он что-то понял, но вышло так, что у них произошел контакт. В чём состоял Договор, ты знаешь. Но вот что любопытно: все дальнейшие истории, которые мы слышим — о другом Родерике, его сыне. Всё, что говорится о первом — кратко упоминаются похороны, а вся ломка в духе сбросить ораву кораблистов со скалы или оставить их служить и восстанавливать королевство — этим уже мучился Родерик-младший.

Я старался не поддаваться его вкрадчивому тону и не принимать эти байки близко к сердцу, но тревога тем не менее нарастала.

— Как ты, я думаю, уже догадался, старший из тех двоих погиб в результате контакта.

Мморок красноречиво сверлил меня взглядом, но я почему-то с удивительным спокойствием проглотил эту информацию. Всё-таки не зря я терзался страхами все эти три дня — теперь, по сравнению с теми пытками, которые я выдумывал, какая-то абстракция в духе похищения инопланетянами вызывала скорее недоумение. Хотя, если он оставит меня с этим и уйдет, наверно я себя еще накручу.

Мморок, однако, предпочел иную стратегию, не менее действенную.

— Я зачитаю тебе рассуждения одного нашего предка по этому поводу, ты же не против?

Он достал из кармана сложенный лист А4, развернул, и я увидел там черно-белую копию старинной книжной страницы.

— А, не, это не то, — он отложил бумагу, порылся в кармане, достал красный телефон, ключи, угловатый темно-синий телефон, наконец нашел другой лист и спрятал всё лишнее, но я вцепился взглядом в его карман.

— А это, простите, не мой ли?..

Мморок неловко замялся.

Я настойчиво протянул руку. Он неохотно отдал мне второй, темно-синий.

— И Якова тоже, пожалуйста, — процедил я, крепко сжимая свой мобильник и протягивая вторую руку.

— Он не твой.

— И не ваш, тем более.

— Ладно, — Мморок нехотя вернул мне и красный.

Оба телефона были отключены — вероятно, разряжены — но совершенно нетронуты. Холод и тяжесть родного устройства, почти что питомца, растрогали меня, и я раскис. А Мморок между тем развернул бумагу с обычным напечатанным текстом — наверно, современной адаптацией той средневековой страницы — прокашлялся и начал:

— «Мы считаем трагичным беспамятство нашего рода, забывшего о той жертве. Мы так же хотели бы мысленно воссоздать те обстоятельства, при которых ушел великий Родерик Суан ван Вентедель. Задумаемся для начала, что сподвигло его на „беседу“? Могла ли это быть случайность, пустое любопытство? Мы категорически настаиваем, что нет. Находясь в тяжелом военном положении, Корабль должен был желать переговоров. Особым воздействием он сообщил Родерику Суану ван Вентеделю свою разумность и предложил „беседу“. Тогда в теле Корабля разверзся ход, что напоминал водоворот в открытом море, и твердость его наружности сменилась живой материей неземного толка».

Я невольно прижал руку к виску, пытаясь понять на слух этот идиотский перевод.

— «Обнажив свою кисть от доспеха, Родерик Суан ван Вентедель проник ею в тело корабля, ибо только так возможно было общение. Но Корабль сообщил великому рыцарю, что этого мало. Тогда он снял и другую часть доспеха с руки, и погрузил ее глубже, но Корабль повторил сказанное. Так повторялось, пока Родерик Суан ван Вентедель не оказался целиком в живой материи Корабля. Тогда тот согласился на „беседу“, но времени осталось мало. С каждым словом, что произносил великий рыцарь, материя, подобная воде, попадала в его горло вместо воздуха. В дюжину раз меньше часа они говорили, и мало было такого времени, чтобы всё правильно обсудить, но Родерик Суан ван Вентедель сумел. Но когда „беседа“ была кончена, и Родерик Суан ван Вентедель покинул тело Корабля, его трахеи были заполнены густой влагой, и дышать он не мог».

Я поймал себя на том, что сконцентрировался на дыхании и отслеживаю каждый вдох, чувствуя какую-то мешающую слизь в глотке. Мморок остановил чтение, и я притворился — по возможности — что никакого впечатление его притча на меня не произвела.

Он долго смотрел на меня, потом невесело усмехнулся:

— Уж прости, зря я запугиваю тебя. Давай теперь вкратце по существу, и я не буду больше тебя дергать. Можешь считать это казнью, расплатой — чем угодно — хотя, на мой взгляд, в этом есть определенная честь, и не каждому дано так уйти.

В моем мозгу отпечаталось только слово «казнь».

— Ты заключишь новый Договор — такой же, как и прежде — и все будут слагать легенды о Дримморе Вентеделе. К сожалению, когда ты «войдешь» в Корабль, я никак не смогу влиять на твои… на вашу «беседу», поэтому предупреждаю заранее: если мне покажется, что Договор изменился, что ты пытаешься меня надурить — то во-первых, я знаю, где ваше уютное приморское гнездышко с садами на крыше, не говоря уж о Якове, который отдыхает в такой же камере на этаж ниже (не знаю, насколько тебя волнует его судьба). А во-вторых, следующим претендентом на эту почетную миссию будет твоя Вренна, ты понял?

Я опешил и, кажется, не смог этого скрыть:

— Ничего так, что она ваша дочь?

— Мы все тут родственники, — он демонически улыбнулся.

В конце концов, он добился своего — меня захлестнуло отчаянье. Он был абсолютно прав — даже учитывая всю неясность и мерзость этого загадочного и, вероятно, неотвратимого «контакта» — идея нового, собственного, Договора с кораблистами взбудоражила меня. Это возможности, о которых раньше нельзя было и подумать, такой простор для мысли, такой шанс изменить мир! Пусть даже после меня… Хотя по правде, я не совсем мог себе представить мир без себя, и не углублялся в эту тему.

Наверно, у меня странно светились глаза, по мере того как я осознавал это, и Мморок решил заранее пресечь всякую попытку самодеятельности. И теперь получалось… я стою на пороге бескрайних возможностей, до которых только руку протянуть — но я не двинусь с места и позволю тупо казнить себя, да еще и разрушу всё, чего сам добивался, потому что иначе — ну понятно. Просто если я хоть на секунду допускаю то, что «иначе» — то мне сводит душу.

И вот, передо мной бездна шириной полметра, за которой стена с красной кнопкой, и я рухну вниз, не нажав ее. И от этого сводит тоже…

Я вернулся к реальности, и обнаружил, что Мморок как раз выходит из комнаты. Я позвал его. Его лицо выражало отвратительное умиротворение.

— Могу я поговорить с Яковом?

Он задумался на пару секунд.

— Хорошо. Могу даже дать тебе какое-нибудь оружие для «разговора».

Когда он ушел, меня снова едва не вырвало. Во рту сидело солоновато-потное послевкусие чипсов, и меня мутило от всего происходящего, но кое-как желудку удалось сохранить в себе содержимое, чтобы то дало мне хоть какую-то энергию.

Якобса привели минут через пятнадцать, и, кажется, он выглядел значительно лучше меня. Но он был в наручниках, и вместе с ним мне вручили скучный охотничий нож. И оставили нас вдвоем в запертой комнате.

Я заглянул ему в глаза и увидел там, наверное, грусть.

Положил нож на стол, рядом с ним — дурацкий красный мобильник, сел на кровать и закрыл глаза. Мне стало легче, оттого что он был здесь — мне было легче уже оттого, что он в принципе всё еще был — был жив. Но и просто не быть сейчас одному в этой комнате оказалось ужасно приятно.

— А откуда у тебя мой телефон? — спросил он через несколько минут. Я открыл глаза и увидел, что он сидит на столе, болтает ногами и, опустив голову, рассматривает нож и мобильник.

Я оставил без внимания вопрос и просто стал пересказывать всё то, что только что услышал от Мморока. Якобс в отличие от меня не потерял чувства юмора и, в общем-то, отлично отжигал — и я впервые за четыре дня смеялся.

Потом нам принесли ужин и по моей просьбе сняли с Якобса наручники и — уже без моей просьбы — забрали у нас нож. Мы посмеялись над тем, что столовые ножи у нас всё равно есть.

Когда захотелось спать, я понял, что Мморок сейчас тоже потешается: ведь провожать Якобса в его камеру никто не собирался, а кровать тут была одна, причем довольно узкая.

У нас постепенно иссякал заряд, и сквозь шутки просвечивалась тоска. Мы пожалели, что нет травки или алкоголя, пожалели, что нельзя заказать доставку, попробовали включить телефоны — оба засветили экранами, но Якобсов умер на месте, а мой заплакал о своем энергетическом голоде. Поймал сеть и забулькал сообщениями от оператора о пропущенных вызовах.

Я сосредоточился. Несколько от Артура, несколько от Вренны, и десятки — с одного и того же незнакомого номера. Интригует. Мы переглянулись.

— Я заколюсь вилкой, если он, — я тряхнул телефоном, — сядет раньше, чем я дозвонюсь.

— А я, — Якобс тоже показал на мой телефон, — отомщу за тебя и утоплю его в унитазе.

Я кивнул — и нажал на вызов.

Гудок… гудок… гудок…

— Джек? — знакомый мужской голос.

— Да. Кто это? Телефон садится — что вы хотели сказать? — выпулил я.

— Э… Это Игорь. Я хотел сказать, чтобы ты и Вренна ни в коем случае не появлялись восьмого числа в Морской Короне, так как мы ее взорвем, вот.

Я завис. Нет, лучше сказать, я растворился в невротической бессмыслице.

— Эй, алло, ты здесь?

— Да, — я почувствовал, как по лицу расплывается дебильнейшая улыбка.

Видимо, что-то было подозрительное в моем голосе, потому что Игорь насторожился.

— Ты что, там?

— Да, — откликнулся я с тем же дебильным тоном и интонацией.

Я почти воочию увидел его нахмуренную озадаченную физиономию.

— Да не парься, — сказал я, — взрывай.

Игорь молчал. Я позвал его — не помогло. Посмотрел на экран телефона — и увидел, что телефона у меня больше нет, а есть бесполезный прямоугольный камушек.

Якобс рядом со мной громко сглотнул.

— Слышал?

— Ага.

— Знаешь… — пробормотал он через минуту. — Они ведь всё равно меня в итоге бы убили, так что…

Я кивнул.

— Интересно, во сколько они взорвут, — заметил я еще через пару минут.

Весь сон прошел. Я сидел на кровати, прислонившись лопатками к холодной стене, и чувствовал, как по лицу расползается нездоровая усмешка. Всё идеально. Если Игорь не успел услышать, что я здесь, или если они не придадут этому значения — что вероятно — всё идеально. Они всё же послушали меня…

И, закрыв глаза, я с блаженством представил, как искажается самодовольная физиономия Мморока при первых отголосках надвигающегося взрыва.