13—14 апреля 1940 г.

Кулик: Товарищи, начнем продолжение нашей работы, записавшихся у меня нет, прошу сказать, кто хочет иметь слово. Начнем с т. Павлова.

Павлов: Товарищи, вопросы перестройки военной идеологии, они назрели, по-моему, очень давно, и надо прямо сказать, что существующее формирование умов не соответствует ни духу, ни замыслу выработки настоящего воина и командира.

Нельзя нам рассуждать о вопросах военной идеологии с отвлечением, беря только эту идеологию в армии. Докладчик, безусловно, прав в том, что у нас в стране наш советский гражданин формируется недостаточно и именно в том направлении, что в армии он получит военное дело. Я должен прямо заявить, что примерно процентов 30 времени уделяется на то, чтобы выработать идеологию представителю колхоза, избачу и т.д. Почему это так. Да потому, что наша школа этим не занимается. Если я в 16 лет был способен перенести любую невзгоду, то теперь хотя бы мой сын, конечно, не способен на это. Это одна сторона дела по части физики.

Второе — у нас в школе формируется наша идеология очень плохо, военному делу не уделяется внимание и не дается нужного направления, но зато много занимаются физкультурой и по сути дела выходят ни к чему не приспособленными.

Тов. Мехлис прав в том, что военное дело остается совершенно неотработанным. Мы все-таки при формировании военной идеологии в стране и в армии лозунг товарища Сталина о боевой готовности поняли несколько неправильно. Мы должны наших бойцов всегда проверять, как он знает военное дело и как он воспитан. Неправильное понятие этого лозунга является одним из важнейших недочетов. Здесь необходимо немедленное исправление. Мы, на Ладожском озере, одну бригаду сдали прямо на убой. Наши бойцы по военной идеологии воспитаны в духе человеколюбия, а ведь не всегда это нужно. Нас научили врага любить, но надо до тех пор, пока он враг, его бить. Мы, когда берем в плен, то всячески начинаем его обрабатывать, а впоследствии он оказывается шпионом. Поэтому здесь, в смысле чувства человеколюбия, нужно провести большое разъяснение. Мы в отношении врага должны быть жестоки и, если он попал к нам, заставить его давать нам пользу. Так должна быть построена наша Красная Армия. Я приведу пример — у т. Мерецкова есть Бренитан, он написал донесение о неполадках в полку начальнику особого отдела, копия командарму Мерецкову и мне. Товарищи, я за такую идеологию готов оторвать голову, т.к. это игнорирование всех степеней комсостава. Такое направление ни в какой мере не создаст настоящего нашего командира, и с этим, товарищи, надо покончить. Почему мы не можем вести такой порядок, а порядок этот, безусловно, правильный, чтобы он по всем вопросам писал непосредственно своему начальнику, а не через его голову.

У нас бывает так, что по всякому вопросу можно писать товарищу Сталину, Ворошилову, минуя своих прямых начальников, и на это не обращается никакого внимания. У нас был одно время введен опрос претензий, но мы как-то этому не придали нужного значения.

Мехлис: У нас бывает часто, что пишут прямо в наркомат по таким вопросам, как перевод, оклад и проч. С этим, безусловно, нужно кончить.

Павлов: Я целиком и полностью согласен с докладчиком, что наша страна геройская и мы все герои, правильно, я согласен, что русский человек есть герой в своем нутре. Но если мы не привьем нашему народу, отличной воинской выучки, [то толку будет] очень мало.

О военной доктрине. Военная доктрина у нас была выработана в чисто наступательном духе, но она выработана в наступательном духе в последние 3—4 года, а до этого мы формировались так: 20 лет нам помешали, что мы должны защищать советские границы, и договорились до того, что в 1937 г. при отборе людей один красноармеец, переодетый в гражданскую форму, заявил так:

— Извините, я за границу воевать не пойду.

— Почему?

— Я Советский Союз буду защищать на нашей советской границе.

— Но ведь нарком сказал, что мы самая наступательная армия.

— Мало ли, что он сказал, а заграницу я не пойду.

Этого порядка идеологию надо выправлять.

В отношении справедливой или несправедливой войны. Все наши войны совершенно справедливы, но военная идеология у нас, военных, начиная от командира полка и ниже, до бойца, должна быть сформирована так, чтобы наши начальники и бойцы понимали, что независимо от справедливой или несправедливой наши войска должны бить противника, и приказы военного командования всегда справедливы и всегда должны быть выполнены.

Для любого командующего армией, командующего полком — вместо того, чтобы донести своему старшему начальнику о сроках своей действительной готовности, а старшему начальнику все проверить, — у нас это дело бывает настолько неорганизованно и спешно, что эта спешка ведет к тому, что мы теряем уважение к боевому приказу. Этого порядка идеологию надо оформить, и она может быть достигнута на изучении и знании военных уставов. Обстановка никогда не позволит нам воевать по уставу. Всякий раз обстановка будет новая, но научить войска по мирному времени драться по уставу нужно, и переключиться и взять основное направление во время войны будет значительно легче.

В отношении наших направлений — маневренная или позиционная война. Я думаю, что не надо бросаться в крайность, ни в какой мере. Это будет зависеть — определение характера маневренной или позиционной войны — от ряда причин. Немцы сейчас стоят против укрепленных точек, но они в Бельгии, Голландии сделали маневренную войну. Степень подготовки войск, знание театра войны, знание противника — на что он способен — позволяют не идти в лоб, в укрепленный район, а идти одновременно...

Я считаю, что мы всегда встретимся с укрепленными полосами. Изучить прорывы этих укрепленных полос мы обязаны. Направление мозгов командного состава должно быть сосредоточено на знании противника, его военных действий, сломить эту оборону в маневренных условиях. Драка только против укрепленных полос — это хорошо, а маневренная война, как всякая война...

В течение одного месяца наши бойцы научились подсчетам при прорыве укрепленных районов.

Нам нужно взять в основу и разрешить вопросы, что нам мешает. По-моему, нам мешает то, что мы завели нехорошую систему, а именно — когда получим приказ старшего начальника, начинаем его обсуждать, как лучше выполнить, а в этом кроется основной и первый зародыш критики приказа. Нам же нужно добиться того, чтобы, получив приказ, никто и ни под каким соусом не должен его критиковать. Такое положение надо провести раз [и] навсегда. У нас был такой случай, когда командир звена Васильев и еще 6 человек, подчиненных ему, из 86-й дивизии, отдал приказ, чтобы забрать остров, и говорил, почему вы его не берете — ведь противника нет. Просил дать кинжалы, и правда, этими кинжалами они владели неплохо. И что же, когда командиром был отдан этот приказ, кстати сказать, неплохо подготовленный, то прибегает комиссар и начинает спрашивать, не ущемляет ли кого этот приказ.

Я привел этот пример к тому, что это еще раз говорит о том, что нужно прекратить обсуждение отданных приказов. У нас врагов народа оказалось столько, что я сомневаюсь в том, что вряд ли они были все врагами. И тут надо сказать, что операция 1937—1938 г., до прихода т. Берия, так нас подсидела, и, по-моему, мы очень легко отделались с таким противником, как финны.

У нас есть замечательный документ о военной присяге. И вот мы этот документ начинаем обсуждать. А нам нужно прививать [в] сознании бойца и командира — не обсуждать такие документы, а что он должен и обязан каждый пункт этой присяги знать, выполнять. Очень было бы неплохо распространить присягу и на некоторых граждан нашей страны. Мне кажется, что нужно просмотреть наш Военторг, и там сидят если не враги народа, то дураки и жулики, которые руководствовались и делали все по Кодексу Закона о труде, а после, когда всех выгнали оттуда и дали новых человек 8, дело пошло значительно лучше.

Дальше, о хвастливом заявлении о нашем техническом превосходстве. Тов. Мехлис сказал, что Красная Армия технически превосходит любую армию противника, и дальше заметил, что это неправильно.

Мехлис: Я говорил, что мы в отдельных элементах наше вооружение перехваливаем.

Павлов: Если взять абсолютное наше техническое превосходство, то по танкам во всей Европе — их столько нет. И если даже приплюсовать сюда Америку, то у всех вместе — не будет столько танков, сколько имеем мы. Так же и по части артиллерии — у нас имеются огромные технические средства, и я считаю, что техническое превосходство в этой части есть. Наши организационные формы и наша грамотность по использованию средств технического вооружения оказывались иногда неправильными и недостаточными, и прорыв наш состоит в том, что большая техника по танкам и артиллерии придушила мелкую технику, что выразилось в том, что мы не имели винтовки для бойца и это меньшая техника оказалась в загоне.

В 1922 г. мне пришлось ходить с английской винтовкой с 10-ю зарядами. Должен сказать, что теперешняя наша винтовка не хуже, она простая и вообще замечательная винтовка, но 10 или 5 патронов к ней надо [иметь], это другое дело, но в общем винтовка очень хорошая. Наша винтовка лучше любой винтовки. По автоматическому оружию мы ведь не ушли дальше, чем пулемет Льюиса, мы его улучшили, сделали воздушное охлаждение. Пулемет наш очень неплохой, но когда мы натолкнулись в финских условиях, а в Румынии будет то же самое и еще других странах, где армия имеет такое же вооружение, то драться будет трудно, выходит, что автоматика всегда нужна. Я не согласен, что мы технически не так вооружены, мы не умеем использовать. Надо освоить и придать организационную форму.

В отношении снарядов. Тов. Сталин в своем выступлении сказал, что если хотите жалеть людской материал, выпускайте больше снарядов, но я не понял как — давай, бросай, как попало; надо выпускать любое количество снарядов, но обязательно с толком. Подвоза бояться нечего, автомобили играют большую роль. Декабрьские бои на Карельском перешейке, где артиллеристы стреляли очень много, не видя куда, а это не всегда полезно. Но потом они нашли очень хороший способ, и эту систему, которая выработалась на Карельском перешейке в отношении подготовки артиллерии, надо здорово внедрять в войска, и тогда любое количество снарядов полетит с определенной целью.

В отношении военной мысли. Военная мысль не скована, а мы ходим в каком-то заблуждении. Хочется иногда написать, и думаешь, а возможно это или невозможно — все секретно, и наши редакции боятся рассекретить. Что касается критики и самокритики, то мы очень здорово начали критиковать и вместо того, чтобы по-культурному относиться, мы начинаем в печати шельмовать, начинаем один другого подсиживать, и большое количество людей мы отталкиваем от печати. Огромное количество военных талантов из литературы ушли, потому что боятся выступлений типа игнатьевских и кольчигинских.

У нас нет уважения командира командиром и работника работником. Нам в военной идеологии надо научиться уважать друг друга, научиться хорошему подчинению независимо от занимаемого положения. Я убежден, что если мы не приучим, чтобы ст. лейтенант отдавал под козырек капитану, то мы долго будем отставать в дисциплине.

Я думаю, что вопрос о взаимных приветствиях всеми понят — армия есть армия, старший начальник есть старший начальник, и все по строю старшему начальнику должны подчиняться.

Дальше, я бросил реплику т. Мехлису по части разведки. Неправильно установились традиция, что советского гражданина можно как-то завербовать, а почему мы не можем вербовать? Ведь у нас получается, что если кто-либо был за границей, то, значит, его завербовали и к нему надо относиться с некоторым недоверием. Напрасно об этом кричат, и надо понять, что не только поездкой за рубеж можно завербовать человека. В этом направлении нужно пересмотреть имеющиеся институты, и я уверен, что по части разведки там ничего не делается.

Для примера скажу: мы вытащили из института людей, и они все несут никому не нужную болтовню, и в довершении всего я должен был по истории определять эстонцев. Почему бы сейчас, когда в Болгарии организуется выставка, не послать туда наших людей, а тут они могли бы вести ценную разведку, но мы этого боимся. С той системой, какая была у нас до сих пор, нам очень трудно идти вперед.

У нас привыкли писать на командира батальона, прямо в особый отдел, и бывает часто, что без суда и без следствия этот командир ходит оплеванным. Я считаю, по части произведения этих следствий, у нас есть определенные законы и их нужно беспрекословно выполнять. В отношении нашего командира, по-моему, должно существовать такое право, что его не может никто судить, кроме армии. Нет сомнения, что слабых командиров из армии придется убрать, но тех командиров, которые могут работать, их нужно защищать и дать им определенные права и ответственность. Это должно быть записано.

Запрещение ношения оружия командному составу неправильно. Это дело морально влияет нехорошо. Комиссия сделала вывод производить малый «Маузер» правильно, он нужен не столько для боя, сколько для командира — его авторитета. Я слышал, когда командиры выражали недовольство, что им не доверяют оружия.

В отношении дискуссионных листков. Считаю, что дискуссия будет возможна, если руководство этой дискуссией будет хорошее, если руководить дисциплиной не будут, дискуссия обернется в противоположность, и ее могут исковеркать. Газета наша шалит. Нельзя ли прекратить критиковать в газетах командиров. Я не специалист по контрразведке, этим вопросом нужно заниматься 5-му Управлению, но если бы я возглавлял этот вопрос, то клал бы перед собой газету «Красную звезду» и занимался бы вырезкой и все больные места нашей армии вскрывал бы.

В отношении закрытых газет. Я считаю, что эти закрытые газеты, безусловно, попадают за рубеж, и, когда в этих газетах «прорабатывают» того или другого командира, это дает право противнику изучать не в нашу пользу, и наши газеты, попадая за границу, вредят нам. Надо пересмотреть содержание наших газет.

По военной истории. Я учился военной истории без учебников, не знаю, есть ли учебники сейчас. Когда я столкнулся на практике, должен сказать, что так я в Академии не учился. А историю надо знать. Канны существовали до Рождества Христова, но принцип их существует до сих пор.

О беллетристике. Если правильно распределять время, то на чтение беллетристики времени много. Мы не имеем основных книг. Если бы военный правильно понял хотя бы одну книгу, он обязательно бы перестроил работу. Назрел вопрос о командирской библиотеке. Командирской библиотеки нет, надо ее создать и на книжном рынке, где живет командир, надо продавать [больше] нужных книг. В газете «Красная звезда» нужно сделать рекламы для наших книг.

Мерецков: Я хочу сделать предварительное замечание по вопросу о военной идеологии. Видно, что этим занимались очень мало, и даже сегодня, придя сюда, чувствовали себя неподготовленными, и т. Кулику пришлось нас вызывать, чтобы говорить об этом. Все это вылилось в форму массы вопросов. Я считаю важным остановиться только на отдельных вопросах военной идеологии, т.е. воспитание нашего народа в армии.

До сих пор в представлении всей страны, а также в армии сложилось мнение, что мы будем воевать только тогда, когда на нас нападут. Наши подростки так и воспитываются, что пока нас не трогают, мы воевать не будем, или же, если на нас нападут, то мы будем отвечать двойным ударом. Дальше, что мы разгромим врага на его собственной территории. Кажется в начале, что это вопрос всеми понятый и очень простой, но можно привести на примерах последних войн, что это настроение сказалось на нашем народе.

Если мы вступили в войну с Финляндией и не дали бы нужного разъяснения, что вся эта война ведется только на пользу улучшения обороны нашей страны. Там очень много было интересных явлений, т.е. почему мы идем освобождать финнов, они сопротивляются, а мы их должны освобождать. Это объясняется тем, что там было неправильное представление наших лозунгов. И только тогда, когда вопрос был разъяснен по-иному, что это делается для того, чтобы обеспечить северо-западные границы нашей страны, чтобы враг не смог нас потревожить, только тогда народ стал драться по-иному, и такие нездоровые мысли и настроения стали исчезать. Мне кажется, что этот вопрос — вопрос воспитания, нужно поставить во главу. Нужно разъяснить, что мы заняли определенный участок Финляндии не только для того, чтобы его иметь, но и для того, что, может быть, придется выступать в другом месте. Кто говорил, что мы все время на Дальнем Востоке будем находиться в таком положении, в каком воевали, и что не придется драться где-либо еще? Почему на Западе обеспечение наших границ выливается только в обеспечение бетоном?

И вот так если продумать целый ряд вопросов, то можно сказать, что наша армия готовится к нападению и это нападение нужно нам для обороны. Это совершенно правильно, и мы в этом должны сами повернуть себя к стране. Мы должны обеспечить нашу страну не обороной, а наступлением, и что мы сможем дать более сильный удар врагу. Наша армия способна, чтобы обеспечить счастье нашей страны.

Мы говорили между собою, что лозунг политической обороны, но устав говорит — для наступления. Наша армия существует для обеспечения нашего государства, нашей страны, а для того, чтобы обеспечить это, надо разгромить, разбить врага, а для этого надо наступать. Исходя из политических условий мы должны наступать, и Правительство нам укажет, что нам нужно делать.

Вопрос интернационального воспитания. Тов. Мехлис не совсем жестко поставил этот вопрос. Вы поставили, чтобы воспитывать в интернациональном духе, — надо не говорить так. Я считаю, что в этом вопросе мы допустили ошибки в нашем Уставе. Когда его изучают в иностранных армиях, то они считают, что наша армия призвана против всех государств, которые по своему устройству не подходят к нам, и что у нас временного соглашения не может быть, и вообще наши люди воспитываются так, что там, где есть эксплуататоры, мы будем воевать. Мы совершенно ясного представления не даем. Всякий враг есть враг до тех пор, пока он сопротивляется — это правильно. Вместо того чтобы воспитывать в бойце ярость к врагу, мы хорошо встречаем пленных; были такие случаи, когда прибегал перебежчик, говорил, что он рабочий, у нас его тепло принимали, а потом он оказывался шпионом. Я считаю, что в этом направлении должна быть совершенно четкая установка, и в уставах нечего рассуждать. Мы должны наступать, а когда потребуется — освобождать. Здесь надо сделать поправку. Воспитание армии должно быть понятно и доходчиво до каждого человека с ружьем.

Следующий вопрос в части военной доктрины. Я считаю, что у нас вообще взята правильная линия — мы учим наступательной доктрине потому, что без наступления нельзя выиграть сражения. Какие формы боя мы должны избрать? Формы боя должны быть совершенно ясные — окружение и наступление на противника. Некоторые дивизии сидели в окружении и считали себя героями — это неправильно.

Мы должны учить смелым формам боя, должны воспитывать самостоятельных людей. Командиры, которые попали в окружение, должны драться, а то получается, когда командиры попадают в окружение, они сидят там и шлют телеграммы. Надо воспитывать в смелом духе.

Для воспитания наших бойцов нужно выбирать самые решительные и смелые формы боя, и только тогда могут быть результаты. Последняя война, по существу, требовала смелых фланговых операций, и только при тщательной работе командования эти операции давали успех. Нужно приучить бойца к тому, что если он получил приказ, он должен его провести, и это дело получит пользу. Это главное направление.

Теперь в отношении того, к какой войне мы должны готовиться — к маневренной или позиционной. Надо сказать, что в конце концов, что мы вышли победителями не в маневренной войне, а в позиционной, и может быть так, что мы в маневренной войне оказались слабыми, а в позиционной одержали победу. Победу, которую мы одержали в Финляндии, получили на позиционной войне, и мы говорили, что маневренную войну мы освоили: и что наша опасность в маневренной войне та — не научились водить наших средств. У нас получилась такая техника, которая явилась обузой, а получилось это благодаря тому, что мы не умели применять технику в маневренной войне.

Мы должны помнить, что через посредство операции боя должны добиться широкого маневра, т.е. отвоевать себе право на маневр. Поэтому армия должна быть одинаково готовой как к позиционной, так и маневренной войне, и только тогда мы будем хорошо себя чувствовать.

По вопросу о непобедимости. Тут нам надо знать меру. Если мы признаем себя абсолютно непобедимыми, это будет величайший вред, ведь мы тут спутали два понятия — решали не понимающие люди, что мы вообще от природы непобедимы. Немцы тоже воспитывали свою армию, что она непобедима. Этот лозунг нужно изменить и развивать его так, чтобы было сказано, что мы такая армия, которая может разбить, и нас не разобьют. Но нас не разобьют при условии, что мы будем по-настоящему работать. Нужно поставить на правильные рельсы, начиная с бойца. Поднять веру в победу. Нужно нам учить другому направлению. Та армия, которая умеет и наступать, она будет победительницей, а не армия, которая идет с поднятым носом.

Воронов: В нашем Уставе даже терминов отступления нет, пишется — выход из боя. Боимся это дело записать.

Мерецков: Непобедимыми мы будем, если будем по-настоящему работать — именно в этом направлении должен идти этот лозунг.

Насчет техники. Будет неправильным, если я буду ходить и думать — техника у нас большая, но вся она ничего не стоит. Я глубоко уверен, что в смысле технического оснащения мы сильны, но надо по-настоящему изучить эту технику, а если технику накрывать и написать на ней — прошу не трогать, совершенно секретно, — то всегда будут неожиданности. В вопросе оценки нашей техники мы должны держать себя с достоинством. Верить в оружие надо. У нас не было веры в оружие; бросали пулеметы, бросали винтовки. Надо воспитывать любовь к своему оружию. Мы должны по-сталински в этом вопросе сказать: без человека техника мертва, поэтому при нашей технике мы должны иметь замечательных специалистов.

Теперь об автоматике. Куда мы должны расти. Взять для примера сейчас Германию, они имеют массу самолетов, а вот в летчиках у них прорыв, и, наверное, думают, нельзя ли позаимствовать летчиков наших. Поэтому авиация, артиллерия и автоматика должны развиваться во всех своих видах.

Дальше, хочу сделать замечание по личному составу. В нашей присяге говорится — это основное направление воспитания наших кадров. Отсюда вытекает вопрос — почему же мы не имеем волевого и полноценного бойца. Мы об этом очень много болтаем, но мало проводим в жизнь реального, и, в конце концов, нужного полноценного командира нет. Тов. Мехлис, Вы в своем докладе сказали, что пусть кто-либо попробует тронуть генерала, он будет нести какое-то наказание (если, конечно, за дело). Я же считаю, что это же положение нужно провести и для нашего командира. Такое положение должно быть записано в правах и обязанностях, и все закреплено соответствующим законом. Товарищ Сталин указывал, что вот в кооперации и то определены права, чем он имеет право пользоваться и за что несет ответственность, а вот в армии этого нет. Этот вопрос нужно поставить со всей четкостью, у нас есть Конституция, нужно все изложить соответствующим путем, написать права и обязанности командира и тогда дело будет идти по-иному, т.е. по хорошему. У нас люди боятся что-либо говорить прямо, боятся испортить отношение, боятся попасть на смех, оказаться в неудобном положении, а отсюда часто люди боятся говорить правду.

Я думаю, что народный комиссар обороны этот вопрос разрешит в ближайшее время. У нас в последних боях в Финляндии были отдельные операции, о которых знал только командующий тогда фронтом, а теперь народный комиссар обороны т. Тимошенко и я. А если бы я сказал свои предполагаемые операции заранее, то уверен, что на меня было бы несколько писем, сигналов, что мол, он прямо какой-то ненормальный, и в первую очередь, было бы написано т. Тимошенко.

Там распространялись такие вещи, что якобы я и маршал т. Буденный пошли в атаку и были убиты. Дальше, говорили, что Мерецков убит несколько раз, и, наконец, были распространены слухи, что Мерецков арестован. Об этом говорили все, а поэтому я должен быть все время с бойцами, чтобы показаться, что действительно я жив, и командовать вперед. Я из сведений последних сводок Особого отдела знал, как развивается война в Карелии, причем всегда эти сведения преподносились не в точном виде.

Нашу систему руководства войсками нужно изменить, надо подобрать честных, преданных людей, и если человека посадили, то нужно ему дать распоряжаться, конечно, если он не оправдает себя, то понесет ответственность перед судом. В нашей армии нужно ввести коллегиальное управление. У нас секреты не могут держаться и минуты. Товарищ Сталин нас об этом неоднократно предупреждал, что даже некоторые вещи не нужно говорить и начальникам. Передашь какую-либо вещь, и в конце концов получается, что к вечеру уже все знают, ходят улыбаются, а старший начальник думает, что никто ничего не знает, и все держит в секрете. И вот, товарищи, можно ли при таких условиях провести какую-либо операцию? Конечно нельзя. [Об] операции в Финляндии, повторяю еще раз, знали только т. Тимошенко и я. Тов. Тимошенко командовал вперед, и все вначале в недоумении были, не знали, что делать, а уже после дело стало понятное, и операции одерживали победу. Товарищи, эту болезнь необходимо вскрыть и немедленно начать ее изучение. Мы должны поставить командира в такие условия, чтобы он пользовался доверием, предупредить его, что если он понесет болтовню, то он и по линии своего воинского долга понесет ответственность. В этом отношении безусловно необходимо дать права и ответственность нашему командиру.

Командир будет смело действовать только тот, который знает хорошо свои права и обязанности и изучает военное дело, а если человек будет без воли, он не всегда рискнет. Нам нужно положение о полевом управлении войсками, поэтому я должен сказать, что мы должны воспитывать смелые кадры, не бить за то, что человек ошибается. Для того чтобы воспитывать, нужно поставить человека в такие условия, чтобы не ломать его воли, воспитывать волю бойца. Волю воспитывать нужно, поэтому мы кадры должны воспитывать, смелые кадры, знающие свои права и обязанности и умеющие своевременно и верно использовать.

Что касается военно-научной работы, правильно, у нас это дело поставлено так, что не только дискуссии в этом направлении у нас идут, отталкивающие военную мысль, а каждый написавший потом полгода ожидает, когда его начнут шлепать. Товарищ Сталин неоднократно говорил, что нужна настоящая критика. Вредно, когда в газете критикуют командование, вредно сказывается, т.к. за границей читают наши газеты. Наши враги получают данные. Наша разведка получает вражеские сведения.

Вместо того чтобы повернуть это дело по-другому, она думает, что, а может быть, правильно. Такая постановка дела совершенно неправильна. Гражданские люди первые повели с этим борьбу. Всяким слухам нельзя верить. Надо создать авторитет людям. А у нас получается — враги бросают листовки, а наши им верят, никто у нас не следит за этими листовками. Я считаю, что в этом отношении агитация населения среди врага и среди своих не авторитетна. Командирами плохо была поставлена эта работа. Одной из причин этого было то, что много было болтунов, когда их выбросили, пошло дело лучше. Наши методы использует наш враг. Над нашей агитацией враг посмеивается, а наши не умеют правильно растолковывать агитацию. Распускают слухи об арестах и о том, [что] якобы убиты те или иные командиры, и этим слухам верят. Кадры должны быть воспитаны по-военному, они должны иметь знания, этим кадрам легко будет создать авторитет. Человеку, не знающему военное дело, создать авторитет трудно. Нужно выращивать такие кадры, чтобы в них была воля. Если мы это дело сделаем — чтобы все командиры знали свои права и обязанности, — тогда и научная работа пойдет.

У нас нет настоящего товарищеского отношения, у нас должна быть одна семья, у нас этого нет. Очень много работы должно быть проведено нашим начальствующим составом в отношении дружбы. Мы много хорошего не взяли из старой армии.

Конечно, если мы не проведем соответствующей воспитательной работы с нашими кадрами, то работать с ними будет очень трудно. Нам нужно закончить военно-научную мысль и нужно двинуть это дело дальше. Этот вопрос совершенно ясный. Нужно предупредить, что мы никогда не наказываем за то, когда товарищ поступает правильно, но нужно уметь разбирать вопросы, и я считаю, что мы должны пойти по такой линии, чтобы подобрать волевых и способных командиров. Профессора академий должны сейчас в своих выступлениях отметить, какое воспитание нужно вести, чтобы не иметь именно холуев.

Я считаю, когда мы будем оформлять в какое-то решение вопрос военной идеологии, нужно поставить таким порядком, в каком велись разговоры здесь на комиссии. Если мы дадим документ и дадим хороших людей, то мы и должны будем воспитывать героев. Ведь люди — наши герои, и этого чувства убивать не нужно, а нужно воспитывать и правильно растить бойца. Поэтому в оформлении этого документа должна участвовать как военная, так и гражданская общественность. Первое требование, которое и ставит перед нами товарищ Сталин, — это воспитать настоящего, высококультурного командира. Я считаю, что нам это дело удастся оформить, и мы найдем, безусловно, правильные пути к этому.

Клич: Здесь правильно отмечали товарищи, что формирование военной идеологии выходит далеко за пределы самой армии. Формирование и советской, и военной идеологии начинается в средней школе. Была пословица, что немецкого солдата создал сельский учитель. В этой пословице есть большая доля правды. Вопрос формирования советской идеологии и, особенно, формирование военной идеологии у нас поставлен чрезвычайно скверно. Нельзя не сказать, что одним из элементов военной идеологии является дисциплина. В отношении дисциплины у нас в школах не совсем благополучно. Это мы ощущаем на своих собственных детях и на тех примерах, которые видим. Не секрет, что комсомольцы, приходящие в армию, сплошь и рядом являются самыми недисциплинированными. Именно в средней школе не заложены те основные элементы дисциплины, которые нужны для нашей армии. Отсюда надо прямо поставить вопрос, что военно-политическая пропаганда, начиная со средней школы, поставлена чрезвычайно скверно.

Нужно сказать, что оборонная работа в нашей стране, в частности работа Осоавиахима, пошла по совершенно неправильной линии. У нас не дают правильного представления и необходимой пропаганды военному делу в самих организациях Осоавиахима, которые призваны подымать оборонную работу в нашей стране. С этим связывается положение командира запаса, что первым проводником военной идеологии среди массы населения, в котором должен занимать место дисциплинированный гражданин, который должен формироваться в средней школе, — является комсомолец.

Мне кажется, что дисциплины в армии нет. Нужно подумать над этим вопросом и начинать вводить дисциплину самого командира раньше всего и прежде всего, а у нас командир является сплошь и рядом не образцом дисциплины даже внешне.

Пример вчерашнего дня. Сажусь в метро, на станции вижу политработника артиллерии, одет по форме, плащ нараспашку, на голове самая обыкновенная кепка. Это безобразие. Когда я подошел и сделал ему замечание, этот политруководитель даже не понял. Я говорю — как вы явитесь в часть, будете требовать соблюдения дисциплины и требовать ношение формы. Он говорит, что вы обижаете меня этим замечанием.

Мы не внедряем дисциплины начиная с командира. У нас в армии много случаев недисциплинированности, в первую очередь, начиная с командира и политработника. Мы первые не требуем этой дисциплины, проходим мимо недисциплинированных командиров и политработников.

Мерецков: А Вы думаете, что должен ходить командир или маршал смотреть по улице.

Клич: Я возьму московский гарнизон. От московского гарнизона надзора нет на улице. Если я, например, остановлю десяток командиров и комиссаров, это не есть система.

Буденный: От московского гарнизона в выходной день выставляется 300 командиров, а то, что Вы говорите — это не единичный случай. Чем выше командир, тем больше распущенности.

Воронов: Например, вчера командир в зрительный зал идет в фуражке.

Клич: Об этой разболтанности нашего командного состава и политработников надо прямо поставить вопрос. Кардинальным вопросом для нашей армии является дисциплина. Это есть один из важнейших элементов формирования военной идеологии.

Я лично считаю, что первое, что нам необходимо сделать по вопросу военной идеологии — это очистить нашу Красную Армию от всех непригодных командиров и политработников, которых имеется, к нашему сожалению, довольно много.

Мехлис: Часто получается, что командир не хочет служить в армии других стран, и его там не держат, его отпускают, а у нас наоборот, если кто-либо сам изъявляет желание уйти из армии, его держат. Это, конечно, неправильно. Не хочешь служить — надо увольнять.

Клич: Вопрос дисциплины в Красной Армии является основным в военной идеологии. Я еще остановлюсь на вопросе, который затрагивал т. Мехлис относительно формы, как должна развиваться военная мысль. Сейчас, если на каких-нибудь учениях и даже занятиях решение какого-либо командира оказывается неверным, то составляется много писем и начинается дискуссия — это факт обсуждения приказа. Я считал бы неправильным заводить в наших газетах дискуссионный листок. Нужно иметь это дело в порядке обсуждения, и чтобы здесь была именно и новая мысль, и это широко и смело проводить в нашей печати.

Мне помнится, когда я был в Академии им. Фрунзе, то получил сам очень многое. Я вспоминаю, что тогда ни одна книга военного порядка, вышедшая на рынок, не была не обсужденной на наших группах. А вот уже во второй период, т.е. 1932—36 гг., когда я уже учил слушателей, когда поднимался вопрос о новой военной книге, он никогда не обсуждался на группах, да и сейчас слушателям прививается все шаблоном. Поэтому я лично большой сторонник формы военно-научной работы в виде ВНО, может быть, в виде небольших собраний, групп, комполитсостав должен разрешать эти вопросы, и там это должно являться началом нашей мысли и правильным развитием ее.

Савченко: За последние шесть месяцев мне пришлось 3 месяца провести в Германии, наблюдать военный лагерь своими глазами в 2 периода — в период ноября и в период март—апрель. Я хотел подчеркнуть, что в ноябре под ружьем ходил молодой солдат, вид был кадровый. Сейчас пришел под ружье состав до 40-летнего возраста и тоже выглядел настоящим солдатом — не таким, как здесь говорил предшествующий оратор, «идет в кепке». Мне приходилось сталкиваться во многих пунктах Германии — и на полигонах, и по ж.д. узлам, наблюдать, что представляет собой солдат. Я должен прямо сказать, что у нас не принято говорить о положительных качествах противника. Если я соберу своих помощников и отзовусь о формах работы иностранной армии положительно, то заранее знаю, что из 10 присутствующих 9 будут писать донесение.

Мехлис: Вы здесь преувеличили, но человека 2—3 напишут.

Савченко: Вот здесь, т. Мехлис, в этом отношении совершенно прав. У нас есть зазнайство. Я дальше остановлюсь на техническом зазнайстве. Я этим хочу сказать, что если у нас о противнике говорят положительно, то к этому человеку начинают относиться с недоверием.

Здесь т. Павлов говорил о секретности. Мне пришлось в Берлине побывать в разных учреждениях и сугубо военных. Я не рисковал один ходить, а таскал с собой человек 5—10.

Мехлис: Свидетелей.

Савченков: Свидетелей. Мне пришлось идти к Беккеру. Я брал с собой 5—6 человек.

Мехлис: И он с Вами не говорил откровенно.

Савченко: Но я не рисковал идти один, брал людей, которые могли бы помощь оказать, которые командированы и понимают вопросы, но я сам не меньше их разбираюсь и брал их на всякий случай.

Относительно секретности. Я внимательно глядел, где бы найти стенную газету немецкую, но нигде ни листа не видел, а вот мы пишем на каждом шагу о наших недостатках на то, что у нас не хватает. А вот попробуйте дошибить до мозгов наших людей, что этого делать не нужно было бы. Вы и на себе, как начальник, будете чувствовать подозрительные взгляды, а у немцев садишься в поезд, идешь на полигон, на склад — везде висит немецкая физиономия и надпись: осторожно, шпионаж. Эту картину везде встретите.

Я хотел бы отдельно остановиться на вопросе подготовки молодого командного состава германской армии. Бывая на полигонах, мне пришлось столкнуться с артиллерийскими курсами. У всех офицеров масса орденских ленточек за польский поход в ноябре месяце. Я спрашивал людей — почему работали в Польше и оказались здесь. Оказывается, во время польского похода некоторые мелкие дефекты были отмечены. Командира батареи послали на 3-недельные курсы, чтобы немедленно выправить изъяны, а часть ушла. У немцев система подготовки командного состава поставлена очень гибко. Вот один мне рассказал, что после производства он стал лейтенантом, а потом ни одного следующего чина не получил без сдачи как бы дипломной работы. Дается задача, причем его заставляют работать не только в роте, но требуют работы в письменном виде, тогда он через некоторое время получает чин. Мне раньше представлялось, что раз офицер, то он шатается по кабакам и пьянствует. Неверное это представление. Немецкий офицер очень большую работу проводит. Он сидит до часу ночи — работает. У него один день отдыха был в неделю — в воскресенье, и он нигде не шатается. Нужно разбить это представление о противнике — раз он офицер, [то] шатается где попало. Противник готовится воевать, учится и заставляет учиться. А мы у себя почему-то этот вопрос обходим. При настоящем положении мы не будем иметь командира настоящего, культурного. Мы при таких условиях, которые имеются, никогда хорошего командира иметь не сможем. Мы сидим и потеем до 2—3 часов, и, безусловно, из-за нашей занятости мы упускаем целый ряд важных моментов. Это к хорошему не приведет. В вопросах выработки идеологии прежде всего нужно ввести культуру.

О техническом зазнайстве. У вас имеется Б-4, всем известный, и позднее, когда пришлось нам поехать к немцам, мы увидели, что у них на заводе Круппа делается больше в 3—4 раза, а мы об этом не знаем, значит, мы, не зная противника, начинаем хвастаться, а выходит, что в этих вопросах нужно быть всегда на страже, и если вы не будете заниматься нужной разведкой, то через 2—3 года можно оказаться побежденными, т.е. опереженными. Спрашивается, чем прикажите бить Б-4. Нам нужно иметь средства, и мы будем за них драться.

Дальше, хочу коснуться того, что какой-либо проходимец возьмет и напишет на командира, и начинает это письмо ходить, и никто из высшей дистанции этим не занимается, не расследует этого дела, и так, смотришь, люди по 3—4 месяца держат на себе это клеймо, хотя человек является совершенно невиновным и напрасно оклеветан. У нас в Управлении есть несколько таких примеров. Должен сказать, что нужного и должного расследования у нас нет, и здесь прямо проявляются такие вражеские вещи, что на заводах промышленности говорят, что заказы АУ можно не выполнять. Я считаю, что эти вопросы как раз относятся к вопросам идеологии, т.е. вопросы прав и ответственности должны быть отмечены и закреплены законом.

О разведке. Мне пришлось быть и наблюдать наших работников, я не буду называть фамилий и имен, не спрашивая об их работе, сразу узнаешь, что они занимаются разведкой. Есть сильные, крепкие, хорошие ребята, но через год из них ни одного разведчика не будет. Я с одним разговаривал. Он мне рассказал, что он разведчик, но на него пишут, что за ворота выйти нельзя. Я ему сказал, что ты просто не обращай внимания, пусть пишут, а у вас есть организатор, руководитель, который постоит за вас вовремя. Он мне ответил, — пока руководитель моей организации узнает, другая организация со мной разберется вперед. Если так люди, посланные на это дело, будут рассуждать, никакой разведки не будет и через 10 лет. Разведчик должен быть смелым человеком и не обращать внимания на то, что напишут на него.

Я хотел еще одну вещь сказать. Я за границей был с открытым паспортом. Я был там генералом, мне было неудобно чувствовать себя такой персоной, где бы я ни был, куда бы я ни пришел — всюду я господин генерал. А у нас такого положения нет. На улице у нас даже не приветствует младший старшего командира.

Мехлис: У нас внедрили, что вне строя — каждый вольный гражданин. Это вошло в плоть и кровь каждого.

Савченко: Например, меня Правительство посылает за границу. Я приезжаю оттуда на свою границу. Имею в купе 2 чемодана вещей. Около меня 2 человека ходят, крутятся, вертятся. Я сам себе задаю вопрос, что я такое сделал, чтобы меня у себя дома так встречали. Я спрашиваю: «Что, вы хотите чемоданы посмотреть?» Они отвечают: «Да». Беру ключи, открываю чемодан. Они опять крутятся, потом спрашивают: «А у Вас оружие есть?» Этот вопрос на меня очень подействовал. Если, например, смотрят, что я чемоданы везу, в которых 2—3 пары чулок жене, ну, пусть возьмут, но такой вопрос ставить относительно оружия — это безобразие. Я часа 3—4 сидел в поезде и не соображал. А потом спокойно подумал и нашел логическое объяснение. Но это, товарищи, неправильно. Таким образом авторитет нельзя создавать — в одном месте создавать, а в другом разрушать. Когда у меня смотрели чемоданы, немецкий половник наблюдал за этим делом, а мы с ним знакомы, я его знал, он подумает, вот, мол, генерала обыскивают.

Городовиков: Выступающие здесь товарищи — Павлов, Мерецков и другие, в основном совершенно правильно останавливались на затронутых вопросах.

Я повторяться не буду. Относительно лозунга о превосходстве техники, по моему мнению, мы должны говорить бойцам и популяризировать это, т.е. прививать любовь, умение владеть этой техникой и бить противника. Я считаю, что наше воспитание должно именно проходить в превосходстве нашей техники. Неправильно, конечно, то, что вот на земле и в воздухе техника идет впереди и поэтому может у бойцов сложиться мнение, что эта техника и будет побеждать, а мы будем полеживать. Такие примеры не один раз были видны в войне с Финляндией. Дальше, безусловно, правильное было высказывание товарища Мерецкова о том отношении, что нужно иметь соответствующее положение о правах, и тогда будет правильно, что к командиру никто не будет приставать, и он понесет ответственность в определенном вопросе. Наша страна по своей развитости, безусловно, стоит на одном из первых мест. Также наш старшина стоит выше, но он не знает, кто у него начальник, и не знает своих прав, что и где он может требовать и какие может давать приказания. Это нужно закрепить соответствующим положением.

По вопросу воспитания необходимо обратить немедленное внимание на наши гражданские учебные заведения и школы. Возьмите в пример старую армию. Там, провожая в армию, говорили, чтобы он исполнял приказы, слушался начальства, и помогали идущему в армию всем возможным, если он был плохо одетым, то давали ему все хорошее. У нас же воспитывают так, что если идешь в Красную Армию, то ты там многому хорошему научишься, даже если ты ничего не знаешь, получишь хорошее обмундирование и даже свое можешь оставить дома и вообще выйдешь человеком. Поэтому воспитание нашего командира должно идти иначе, чем сейчас. Мы должны сказать бойцу, что он должен быть готов к любым невзгодам, что не всегда в армии он будет отдыхать, и работу воспитания следует перестроить.

Из доклада выступавших товарищей сквозило то, что почему никакой болтовни нет в иностранных армиях. До настоящего времени у нас поощряли болтунов. Кто хорошо умеет хорошо разговаривать, тот даже получал повышение. Если кто новости хорошие расскажет, о нем мнение хорошее создавали, что умный человек, знает, что делается, а если молчит, то, значит, ничего не понимает.

Буденный: Ни рыба, ни мясо.

Городовиков: Ни рыба, ни мясо, правильно. Относительно командного состава запаса. Мы должны сказать, что командный состав у нас слаб, потому что он находится у нас в беспризорном состоянии. Если командира уволили из армии, он обивает пороги собесов, чтобы достать себе место, чтобы ему можно было только существовать. А если он захочет подучиться, побывать на маневрах, посмотреть, такого рода постановок у нас нет. Командный состав, когда с ним разговариваешь, он борется за свое существование после ухода из армии.

Мехлис: У нас в стране увольнение с завода считается позором. Год тому назад ставился вопрос об изменении формы — людей не увольнять, а перечислять в запас. Я отвечаю на письма, которые мне пишут, — вы перечислены в запас по статье 43 пункт «А», и он ходит с этой бумажкой потом. В стране увольнение является позором.

Городовиков: Что касается того, что армия непобедима — так и нужно людей воспитывать. Этот вопрос должен остаться, и в таком духе мы должны воспитывать людей. В армии бывают отходы, переходы, временные поражения, но каждый красноармеец должен сказать, что наша армия непобедима, и должен драться и идти вперед и вперед. У нас был раньше так поставлен вопрос, что наша задача — обороняться. Это вызывает отдельные недоразумения. Когда человек выходит в наступление, в бой, он начинает под разными предлогами отступать и стремится удрать в тыл. Поэтому мы должны воспитывать красноармейцев — идти вперед, а оборонный лозунг держать не следует. Мы должны воспитывать красноармейцев в духе непобедимости нашей Красной Армии, но нужно стремиться так воспитывать, что, начиная от командира отделения и выше, если тот скажет: «Встать, за мной», — красноармейцы действительно должны пойти за ним — командиром. А у нас бывает, что красноармейцы не поднимаются и командир идет один. Относительно спайки дружеских отношений, — начиная от командира и кончая красноармейцем — в этом отношении должна быть свобода действий и самостоятельность, а у нас чувствуется боязнь, как бы чего не пришили.

Проскуров: Я понимаю указание товарища Сталина о необходимости борьбы с хвастовством в нашей армии несколько иначе. Мне кажется, что нужно просмотреть коренным образом принцип воспитания нашего бойца и командира, но переделывать его во многом не следует. Мне кажется, что правильным будет воспитывать нашего командира и бойца именно на принципах непобедимости нашей армии. Если мы построим организационно это правильно — дело будет идти хорошо. Если мы привьем какую-либо неуверенность в нашем бойце, т.е. неуверенность в нашей технике, то мы сделаем чрезвычайно большую ошибку.

Товарищи, в армиях капиталистических стран именно воспитывают на непобедимости своей армии. Нам удалось недавно заиметь стенографический отчет иранской армии, и там говорилось, что мы непобедимы и всегда наша армия выходила и будет выходить с победой. Это делается не для того, чтобы не было зазнайства, но это является одним из основных факторов нужного воспитания в армии, т.е. всегда нести победу. Мне кажется, что в этой поправке товарища Сталина надо разобраться и не шарахаться в другую сторону, и не идти именно по пути воспитания бойца и командира, что наша армия победима, а, наоборот, нужно говорить о непобедимости нашей Красной Армии. Воспитывать также в духе наступательном и именно в целях защиты Родины. Мы должны, главным образом, сдавать задачу об активных действиях обеспечения безопасности нашей родины. Нужно, главным образом, обратить внимание на то, чтобы боец всегда имел боевую готовность для военных действий. Нельзя создавать такой обстановки, когда боец должен рассуждать, что он должен выступать или нет, а любой приказ по первому призыву партии и Правительства должен выполняться, и командир должен знать, что он безоговорочно должен идти в бой.

Дальше, обвинили работника нашего представительства в Германии т. Герасимова, что он присутствовал там на параде и после высказался о том, что парад прошел хорошо. После, когда его вызывали, спрашивали, что вы действительно были на параде и сказали, что они хорошо выглядят. Тов. Герасимов подтвердил, что это мнение он выражал, и его обвинили, что, якобы, антисоветский гражданин и поддерживает фашистов. Мне же лично кажется, что если какая-либо иностранная армия выглядит хорошо, то и нужно об этом говорить, чтобы не обманывать себя, у нас же в этом отношении было неправильное понятие, и нельзя было про иностранные армии сказать что-либо хорошее, даже если она внешне выглядит хорошо.

Как ни тяжело, но я прямо должен заявить, что такой разболтанности и низкого уровня дисциплины нет ни в одной армии, как у нас. (Голоса: Правильно). От этой правды никуда не уйдешь. Полсотни командиров, которые были на территории Польши, смотрели, и все в один голос докладывают, и не только докладывают (я их заставил написать), а написали и расписались. Они приводят очень характерные примеры. Нигде не увидите, чтобы младшие не приветствовали старшего. Такой пример — идет по городу офицер под руку с девушкой. Навстречу ему идет старший. Офицер оставляет девушку, берет под козырек и идет дальше. Другой пример — идет офицер, несет чемодан, при встрече со старшим он ставит чемодан и отдает честь. Он чувствует гордость, что находится в армии, и не стесняется. Это не является ущемлением самолюбия, что он оставил девушку на секунду или поставил чемодан, а здесь чувствуется гордость, что он принадлежит к армии, что он выполняет требования уставного порядка.

Для того чтобы решить коренной вопрос перестройки армии, прежде всего нужно навести в армии порядок и дисциплину. Об этом говорили многие, а почему-то дело не двигается. Я это объясняю тем, что сверху донизу нет требовательности. Мы создали такие условия, которые снижают дисциплину требовательности. Нужно будет пересмотреть вопрос насчет упразднения средств наказания начальствующему составу.

Относительно использования товарищеских судов. Наши товарищеские суды превратились в широкий суд над командиром. Хотя их пользуют не так часто...

Мехлис: Там командир командира судит.

Проскуров: Но все равно объявляют на партийной организации, на комсомольской организации, и решение товарищеского суда становится достоянием широких масс. Что это за командир, над которым состоялся суд. Ведь присутствуют и младшие командиры, а если судят командира дивизии, то присутствует командир роты. Нужно посмотреть этот вопрос и не допускать такого положения, при котором командира судила бы широкая общественность.

Сравнение в большинстве случаев проходит в нелегальном обсуждении приказов. Причем вы сами, наверное, свидетели того, что часто разборы социалистического соревнования проводит сам командир, а из этого получилось неправильное обсуждение приказов. Я считаю, что нам в печати нужно будет пересмотреть методы обсуждения социалистического соревнования командирами. Ведь, товарищи, мы в нашей «Красной звезде» поместили весь начальствующий состав армии. Мы в этом вопросе не перестроились, в печати у нас имеется различных ненужных данных очень много, и я уверен, что кроме нескольких человек эти заметки в армии ничего не дадут, а разведка этими сведениями пользуется, и это для нее является замечательным материалом.

Я думаю, что нужно будет посмотреть систему освещения всех этих вопросов и тогда, когда мы установим задачи расширения дискуссионного порядка, освещения разных стратегических вопросов, нужно иметь в виду, чтобы не дать противнику раскусить наши замыслы. Одной из причин является скупость в наших штатах. Я убежден в том, что многое не делается потому, что люди на наших штатных должностях очень загружены и не могут заниматься разработкой необходимых для нас вопросов. Получается, что получаем гору материала и не можем его разработать. А дальше в штабах эти материалы не изучаются, потому что некому их изучать, нет в штатах специального количества людей, которые бы занимались этим вопросом. Не проходит недели-две, чтобы финны не издавали новых инструкций, наставлений, а от нашего Генерального штаба мы этого не имеем. Получается, что некому делать. Генеральный штаб говорит, что некому делать, Разведупр тоже, говорит, что все загружены до отказа.

Я думаю, что штатный вопрос у нас должен быть пересмотрен, и на это дело разработки военной идеологии, на дело разработки наставлений различных материалов по опыту иностранных армий надо людей и время не пожалеть, иначе ничего не получится, потому что некому сейчас этим делом заниматься.

Вопрос об изучении иностранных армий. Ругают, что наша разведка не дает армии достаточно хороших журналов, но я должен сказать, что разведка сейчас уже располагает достаточным количеством материалов, есть необходимые отправные данные, но они не изучаются, нет уважения к этим материалам. Я объясняю это тем, что в прошлом разведка врала, в разведке не было ни одного честного проверенного руководителя, но сейчас материалы проверенные; принимают в этом участие командиры, и этим материалам пора верить, но их не изучают. Теперь будут материалы выходить красивее, с картинками, но я не уверен, что их будут читать.

Об отношении к разведке. Я думаю, что отношение к разведке нужно изменить сверху. Лозунг — не дать страну застигнуть врасплох, и второй лозунг — чем лучше будем знать противника, тем меньше крови. Эти лозунги тоже относятся к разведке.

Был я в свое время неплохим летчиком, командиром, перешел в разведку. Несмотря на то, что я назначен наркомом, на меня смотрят сочувственно. Что получается у нас с командирами, — пишу бумагу, прошу вызвать пять командиров, резолюция: «Ведь это не ответственные люди, куда Вы их думаете запрятать». Я знаю, что это ответственные люди, и они должны пойти на ответственные должности. Из Политуправления добыть человека для разведки — это невозможно. При таком отношении к работе в разведке мы работу не перестроим. Нужно понять, что разведка строится не так, как любой род войск, она капризна и требует больше времени; для того чтобы ее построить, нужны кадры, нужны люди, и сюда не всякий подойдет. Когда выберешь подходящего товарища, встречаются большие препятствия, и прежде всего со стороны руководящих товарищей.

Теперь об отношении к материалам. Я думаю, что это отношение также следует в корне изменить. У нас был такой случай, когда мы рассылали сборник о троцкистской деятельности в Китае, и после вдруг несется на имя начальника Политуправления Красной Армии т. Мехлиса шифровка, в которой пишется, что это антисоветский материал, здесь видно, что люди не просмотрели как следует сборника и, конечно, его не поняли. Мне кажется, и это, пожалуй, верно, т.к. сложилось впечатление, что они боятся взять в руки какой-либо материал, если там имеется слово о фашистах и т.д.

Второй пример: мы рассылали сборник ведения войны в Финляндии, и от этого материала отдел информации пустился в панику и не знал, печатать его или нет.

Третий пример, когда 5 мая источник доносит, что по данным установлено, что, возможно, в ближайшие дни состоятся выступления немцев в захвате Голландии. На этой шифровке один из начальников пишет, что эта пустая и глупая болтовня и что этот материал для нас не имеет никакой ценности, а на деле оказывается, что действительно через 4 дня эти события произошли. Нужно к нашей разведке относиться с большим уважением, а не ждать, чтобы она преподносила все готовое, как на блюдце. Я рекомендую, и считаю это нужным, что у каждого из начальников должны существовать 1—2 человека, которые бы просматривали материалы разведки и затем, в подготовленном виде, докладывали их своим начальникам.

Я думаю, что вопросы идеологии, дисциплины после этого совещания должны быть упорядочены. Те разговоры, которые имели место здесь о том, что все зависит от нас, т.е. командного состава, будут проведены в жизнь. Это не должно идти как бывало раньше, что насовещаемся, наругаемся, а методы работы остаются старыми.

О работе этого совещания. Нужно проследить по-другому и не пойти по старинке.

Мельников: Когда анализируешь доклад т. Мехлиса о военной идеологии, о военной доктрине, когда анализируешь такие замечательные выступления, как тт. Павлова, Мерецкова, то во всех жизненных моментах выступает мысль, что надо при решении определенных вопросов избегать крайности, надо не только ставить вопросы, а надо их обязательно... во всеоружии военных и политических знаний, надо их уметь решать. Вот тот лейтмотив, проходящий на этом совещании. Я прихожу к основному выводу, что здесь говорится об очень простых вещах, которые только надо уметь не только каждый в отдельности, а все вместе, и до конца решать. Вот это имеет огромное и глубокое основание.

Товарищ Ленин говорил и учил нас, и товарищ Сталин нас учит, что как длительно будет происходить мир, безусловно, что будут огромные всемирно исторического значения столкновения, к которым нужно готовиться и готовиться, и вот, действительно, если мы посмотрим, то мы скажем, что надо сказать себе, что мы непобедимы, но сказать это без всякого зазнайства. История, она многому учит. Опыт истории говорит о непобедимой Красной Армии, и в этом отношении, конечно, надо больше работать, чтобы этот великий лозунг сделать жизненным. Совершенно ясно, что это положение абсолютно не противоречит, надо, чтобы самым тщательным образом мы изучали и Суворова, и Кутузова, и гражданскую войну, и мировую войну, и современную войну в особенности. Опыт Финляндии, Халхин-Гола и др. уже неповторим будет полностью в предстоящие периоды, но это совершенно не исключает того, что культ гражданской войны, он был неизбежным культом, потому что до сих пор мы много говорили об изучении опыта Халхин-Гола, Хасана, но все это секретно. Если мы будем знать историю, и хорошо знать, то тогда будут правы тт. Павлов и Мерецков, потому что нельзя вводить все в догму. Каждый род, в этом отношении, оружия только тогда мощен, когда он действительно в полном взаимодействии.

Если мы проанализируем выбранные направления главного удара на Карельском перешейке, то мы увидим, что он предугадал не только на 9—10% судьбу войны, а определил всю судьбу войны. Это исключительное явление, которое нам надо изучать, а мы не имеем материала, это никуда не годится. Эти материалы находятся под строгой секретностью. В этом отношении я думаю, что когда говорят здесь о правильности — чтобы не получалось крайности выраженной мысли, которая была сказана товарищем Сталиным в отношении культа опыта гражданской войны. Дело заключается в том, что тот опыт и опыт мировой гражданской войны, а также опыт последних войн — это те материалы, из которых мы можем и обязаны делать только сейчас непосредственные выводы в области стратегии, в области операций и тактики.

Я хочу остановиться на том, что сейчас идут разговоры о том, якобы конница отжила свой век, и забывают, что новая современная конница, она будет играть и сыграет свою роль в войне. Здесь много говорилось о германской армии, и я должен сказать, что Разведывательное управление должно нам давать именно по этой стране как можно больше нужных материалов. Нужно знать, что является основным, т.е. доктриной германской армии. Я считаю, что доктриной армии является правильная расстановка комсостава. Комсостав должен знать свой участок работы, должен знать своих подчиненных, должны быть подробно разработаны функции и свой определенный, может быть даже небольшой, участок работы. У них проходит красная нить истории войн для того, чтобы хорошо проводить приказ. Нам же надо знать для того, чтобы приказ прошел правильно, нужно уметь самому подчиняться, и надо сказать, что в иностранных армиях это хорошо соблюдено. Германская доктрина представляет для нас большую задачу с тем, что ее нужно изучить и тщательно знать, ибо изученный противник наполовину уже будет бит, так говорил Суворов.

Мы сейчас в академии проводим целый ряд работ относительно опыта мировой войны. Мы берем историю войн, изучаем ее, и очень много находим нужного нам. На наших участках в последних войнах были такие как 60—70—90 орудий, а вот по истории видно, когда были сражения, имеющие по 150 орудий. Это для нас представляет большую и интересную задачу, и мы их будем изучать еще более. Основным вопросом моего выступления, повторяться я не буду, является также вопрос воспитания наших командиров. Этот вопрос, не требующий отлагательства, в его разрешении должно быть проведено немедленное решение.

Продолжение заседания за 14 мая 1940 г.

Шлемин: Вчерашние выступления тт. Павлова и Мерецкова соответствовали действительному положению, которое имеется у нас в армии. Если просмотреть приказ народного комиссара и наш Устав, то там очень четко изложены обязанности комсостава и очень мало сказано о правах командира. Вот об этих правах командира правильно в своих выступлениях отметили наши два командарма, которых я упоминал, т.е. тт. Мерецков и Павлов. Мне кажется, что, говоря о правах и положении комсостава, необходимо еще раз сказать о вопросе дисциплины. Вопросы дисциплины нужно как можно скорее отметить в наших уставах. Я целиком придерживаюсь о взаимоприветствии младшего старшим. Также надо ввести пункт в Уставе о том, что каждый красноармеец, получивший замечание на улице, касается это дисциплины или, быть может, относительно внешнего вида, все равно он должен доложить об этом замечании своему непосредственному начальнику.

Говоря о военной идеологии, я хочу здесь поставить вопрос относительно приказов. В нашей стране каждое гражданское учреждение, заведение издает свой приказ, и, конечно, этот приказ по своему характеру не является приказом для армии. Сам характер приказа с точки зрения выполнения его к приказу Красной Армии не подходит. Мне кажется, что этот вопрос нужно вынести для того, чтобы внести в него ясность, т.е. внести ясность в приказы гражданские и военные.

Также необходимо провести некоторую работу относительно табелей комсостава. Комсостав не имеет точно установленных табелей о том, с чем он должен выходить в поле, он не знает, с чем он будет воевать и с чем будет выходить на полевые учения. Также остается нерешенным давно уже назревший вопрос относительно квартир для нашего комсостава, а также и командиров.

Буденный: Каждый приказ, будь он военный или гражданский, его прежде всего нужно выполнять одинаково, а не обсуждать,

Мехлис: Я хочу сказать, что мы вчера приняли 10 дисциплинарных батальонов.

Шлемин: Также, в связи с этим, т.е. по вопросам дисциплины, надо немедленно поставить вопрос относительно взысканий. Наши наказания на гауптвахте являются для многих командиров, можно сказать, прямо отдыхом.

Мехлис: Товарищи, ведь вы возьмите по Полевому уставу. [Там] ясно сказано, что на гауптвахте должны находиться шахматы, шашки, радио и проч[ие] развлечения.

Шлемин: Нужно провести обязательно в жизнь, что арест на гауптвахте являлся бы определенным наказанием. Мне кажется, нужно обязательно ввести вопросы физического труда на гауптвахте.

Вопросы военной теории. В вопросах военной теории будет большой опасностью то, если будут какие-либо односторонние установки. Вы разрешите напомнить положение из истории перед мировой войной. Военная теория всех государств исходила исключительно из мировой войны. Во Франции вводился культ подвижной теории. И вот во время войны вся армия вынуждена была переобучиваться на оборону прорыва. В процессе войн, как всем известно, с тяжелой артиллерией было неблагополучно во всех армиях. Прорывы во время мировой войны удавались, и все прорывы, которые организовывали французы, немцы и русские, они доходили до 25—30—50 км глубины, но развитие этого прорыва не удавалось, т.к. не было и не знали средств развития этого прорыва. У Германии и Франции танков и авиации было очень много.

Можно ли было предполагать о создании средств таких прорывов? Конечно, можно будет создать. В Германии до конца войны было несколько десятков танков, не было танков, отсутствовала конница, а танки, которые были, это были танки прорыва.

Надо внимательно пересмотреть, что сейчас представляет наша армия, наш фронт. Фронт противника, он представляет сейчас серьезную мощь. Возьмем германскую армию, французскую армию и другие. Во французской армии около 600 пулеметов, японская армия имеет 400 с лишком пулеметов. Все дивизии сейчас насыщены автоматическим огнем в значительно большей степени, чем они были насыщены в период мировой войны, закрывать на это глаза нечего. Какая получается обстановка сейчас, на что можно было бы рассчитывать в наших предыдущих боях. Нельзя недооценивать вопроса обороны и прорыва. Эти вопросы на большинстве наших участков, вероятно, будут являться основой ведения боя и сражения.

Мехлис: Недооценка прорыва укрепленной полосы у нас имеется.

Шлемин: Мы глубоко убеждены в том, что современные средства, которые имеются у нас, эти средства в значительной степени обороноспособнее любой дивизии нашего противника, если исходить из устойчивого противника. Эта оборона будет значительно сильнее, чем оборона мировой войны. Если говорить о плотности фронтов, мы не можем это сбросить со счета, фронт будет многомиллионный, и ясно, что чем больше плотность фронтов, чем больше насыщенность автоматического огня, тем больше данных за то, что это будет приобретать большое значение, и Красная Армия должна готовиться прорывать такую большую плотность артиллерии. Нужны нам танки и другие средства прорыва, которые способны будут прорвать. Я полностью согласен с т. Мерецковым о том, что он говорил. Война кончается не прорывом, и сражение выигрывается не прорывом, прорыв — это один из актов любого боя или сражения. Нужно противника уничтожать, для этого Красная Армия должна иметь подвижные средства, и эти средства должны быть маневренными. Вопрос не в прорыве, не в обороне, в решении вопроса в развитии прорыва, в уничтожении противника. Нельзя вести сражение так, как вели в мировую войну — в сражении исключительно на истощение, такое сражение могло быть в мировую войну, оно рассчитывалось на моральное состояние войск, но это не решение для Красной Армии. Нужно обязательно развивать средства маневренные, одновременно не забывать вопрос прочности обороны и готовить средства для прорыва обороны.

О вопросе журналов. Я не ошибусь, если скажу, что уже чуть ли не три года я ставлю вопрос о необходимости создания штатной редколлегии наших журналов, необходим штатный редактор, который бы специально уделял все время этим важным вопросам, не может же ни один начальник по совместительству дать хорошую продукцию этих журналов, для этого нужно прочитать сто печатных листов.

Второй вопрос о нашей военной теории, особенно с привлечением к военной теории для работы со стороны нашего центрального аппарата — никто не пишет. Журналы выходят только на академических материалах. Положение в настоящее время таково, что в журнале ни один товарищ с места или из аппарата не участвуют. Я беседовал с т. Павловым и просил написать его что-либо по танкам, но ничего не получилось.

Мехлис: Ведь подписать можно и фамилию Иванов.

Шлемин: Необходимо обратить внимание на такой вопрос — в нашей подготовке армии к прорыву должно участвовать Инженерное управление. Кто был на инженерном полигоне в Нахабино, тот знает о том, что на вопрос, что инженерные средства готовят к наступлению, вы не найдете ничего того, что полигон готовит для наступления, он готовит только средства обороны. На этот вопрос надо обратить внимание. О том, что инженерные средства предназначены не только для обороны, но и для наступления, нужно крепко подумать. Надо нашему Инженерному управлению повернуть мозги, чтобы они думали, что создать в помощь для наступления нашей Красной Армии, как атаковать противника.

В заключение можно пожелать — все, что здесь говорилось, если хоть какая-то часть высказываний будет проведена в жизнь, можно надеяться, что вопросы боеспособности нашей Красной Армии, о подготовке командного состава поднимутся высоко.

Нет у нас материальных средств авиации, но авиадесанты мы недооцениваем и материальных средств не имеем.

Смушкевич: Товарищи, в докладе армейского комиссара т. Мехлиса и особенно выступающих товарищей затронуты вопросы не только военной идеологии, но очень много и других, ранее не разрешенных в нашей Красной Армии. Эти неразрешенные вопросы очень тяжело отражаются на состоянии нашей Красной Армии, и я боюсь, чтобы эти вопросы не остались, как бывает всегда, неразрешенными и теперь, а поэтому все, что здесь говорилось, надо сразу как-то суммировать для того, чтобы провести в жизнь.

У нас пропаганда военных знаний, очевидно, должна идти по трем формам: во-первых, среди населения, во-вторых, среди начсостава, и третье, среди всего состава. Среди населения в проведении военных знаний следует главный упор взять на военные отделы центральных комитетов партии. Организовать и проводить эти военные знания должны военные отделы Центрального Комитета.

Мехлис: Я считаю необходимым в составе Управления пропаганды создать отделы военной пропаганды.

Смушкевич: Я также считаю, что в основном эту работу должны проводить военные и политические отделы. Самый трудный вопрос — это вопрос военной пропаганды среди комсостава, и этим делом, видимо, будут заниматься командиры. Поэтому нужно согласиться, что редактора газет и журналов должны быть самыми грамотными людьми в военном деле. Если взять заграничные военные журналы, хотя бы Франции, Англии, а также немецкие, то видим, что эти журналы предназначены для начсостава. Во-вторых, нужно решить, какие издавать эти журналы. Мне кажется, что дискуссионный журнал, о котором говорили тт. Павлов и Мерецков, нужно ввести, но речь должна идти о том, сколько таких журналов мы должны иметь. Я считаю, что такой журнал, рассчитанный для начсостава в нашей Красной Армии, должен быть один. У нас сейчас специальных журналов очень много, и даже мы часто видим, что создается по 20—30 журналов, как то: «Военная Техника», журналы Осоавиахима и др., и они почти все пишут одно и то же. Должен отметить, что авиация имеет около 5—6 журналов в которых, главным образом, участвует средний комсостав и немного командиров, которые имеют большой опыт. Необходимо иметь общий журнал для всей армии, в котором принимали бы непосредственное участие наши командиры. Нужно дать возможность писать в эти журналы деловые статьи по любым вопросам. Ведь если напишет т. Мерецков какую-либо статью, его будут все читать, так как его знают, а если под этой статьей будет подпись какого-то Николаева, то безусловно появится мнение, что мы его не знаем и нечего его читать. В этой работе меньше всего нужно проводить методы принуждения, т.к. от таких способов хорошего получится очень мало. Я стою на той точке зрения, чтобы в какой-либо статье, а также и после ее выхода излагался целый ряд взглядов. Если в этих журналах будут писать командиры и будут писать наши профессора, то он оправдает свою цель...

Вопрос идет относительно командиров Красной Армии. Когда мы говорили об Особом отделе, прокуратуре, это вопросы больные, но не главные. Главный вопрос состоит в том, чтобы у нас был бы полноправный командир. Вопрос заключается в правах. Нужно создать положение, в котором было бы написано, что командует частью один командир, и никто не имеет права его критиковать, кроме вышестоящих начальников. Главная роль комиссара должна сводиться к тому, чтобы он обеспечил проведение приказов командиров в жизнь. Мы говорим о такой системе в Красной Армии и говорим о командире. Нет у нас авторитетного командира. Этот вопрос не разрешен. Если мы хотим, чтобы был порядок в части, не надо дискутировать, не надо терять много времени на беспринципные вопросы. Надо ввести в вопросы руководства войск высокое выполнение боевых распоряжений, чтобы в этом вопросе у нас было бы одно лицо в части, которое проводит эти распоряжения. Нам нужно пересмотреть Положение.

Вопрос относительно спайки командного состава. Это острый вопрос. У нас вежливости и культурности недостаточно. Есть некоторая боязнь и разобщенность в неслужебное время, в авиации это немного лучше. Нужно больше открыть душу, нужно покончить с этим делом. У нас участвовало в войне много летчиков. Летчик, когда он находится в воздухе, он является бойцом, он владеет большой техникой и может с этой техникой в воздухе делать так, как он захочет. Последние войны показали 100% преданность летного состава.

Мехлис: Нужно, чтобы не было единичных уходов из боев.

Смушкевич: Это было только сначала, а потом не было ни одного такого случая. Я говорю о том, что у летчиков еще меньше трусости. У нас в Красной Армии, и в том числе в летном составе, в первые периоды боев наблюдается большое количество трусости, большое количество паники, разложение, — нет ли тут большой шумихи вокруг непобедимости, вокруг храбрости. Действительно, воспитания у нас нет, и мы сейчас пересматриваем систему воспитания, потому что много шумихи и страшно большая распущенность. Всякое уважение будет тогда, когда есть боязнь к командиру. Кутузова, Суворова очень уважали, но и очень боялись. Никаким демократическим увещеванием путем собраний не может быть достигнута дисциплина. Я себе не представляю, особенно в воздухе, чтобы не было поставлено строжайшего выполнения приказа. Надо глубже смотреть, нечего бояться, нечего прятаться, нужен полновластный командир.

Я понимаю, что когда проводились определенные операции врагами народа, это было дело другое, теперь же положение изменилось, а поэтому и наша работа в целом должна измениться.

Относительно спайки я считаю, [что] у нас в армии может быть хорошая работа, и работа есть, но нет нужной спайки. Дело в том, что если для примера взять бы хотя немцев, у них есть написанная книга, которая озаглавлена — «Боевая подготовка бомбардировочной группы». Они в этой книге дают очень много ценного материала для своего старшего командира. Там пишут, что старший командир группы и даже корпуса должен быть человеком с большим опытом, должен быть человеком грамотным, а также имеющий уважение к своим подчиненным. Нам же, как мы видим сейчас из выступлений, нужно добиться, чтобы была более открытая душа командира друг с другом. Здесь нужно добиться, а также поднять авторитет командира, чтобы командира уважали, а также и боялись его. Нужно провести в жизнь, чтобы наши командиры имели встречи и в домашней обстановке, за чашкой чая, т.к. это очень сближает людей. Говоря относительно спайки, я приведу пример, что мы недавно дали 20—30 летчиков нашей гражданской авиации. Эти люди имеют по 2—3 ордена, проводили несколько из них 3, а несколько 2 войны, но вот приходят и говорят мне, чтобы мы их взяли обратно, т.к. там, в гражданской промышленности, к ним относятся как-то по-другому, т.е. с недоверием, спрашивают: «Почему вас уволили из армии?» и, одним словом, подходят с некоторой осторожностью. Видя такое отношение к себе, эти командиры принуждены были прийти и просить перевода обратно. У нас был один очень хороший командир, но вот кто-то сказал, что он якобы имел связь с врагом народа, а как после выяснилось — связи никакой не было и человек этот очень честный и хороший, но все же остается с каким-то клеймом. Тут, я считаю, в этом вопросе нужно провести какую-то определенную форму или, может быть, выразить это как-то законом.

Мехлис: По этому вопросу было определенное предложение, чтобы слово увольнение из армии заменить — перечислить его в запас.

Смушкевич: Я считаю, что если эти вопросы решены, то нужно их записать и поставить точку. Я считаю, что нужно также законом, во-первых, улучшить материальное положение, улучшить правовое положение тех командиров, которые уходят в запас. Ведь у нас много случаев, когда по своему возрасту командир в 55 лет просит его использовать хотя бы в редакции или еще в каком-либо месте. Товарищи Савченко и Проскуров правильно давали замечание о том, что у нас нет любви к нашему командиру. Вы знаете, что у нас было положение такое, что в наших группах стояли за то, чтобы аварии не снижать за счет боевой подготовки. Мы в этом году за катастрофы и аварии почти никого не привлекали к ответственности. Я знаю случай, когда комиссар сам был летчиком, конечно, в нужный момент, и считаю это правильным. У нас часто происходит шумиха от политсостава, и нужно прекратить обсуждение командиров, как он сел, как развернулся, и не париться с этим на партсобрании. Мы должны воспитать своего бойца — летчика таким, чтобы он на все 100% не имел боязни столкновения в бою. Этим мы оформим самые важные качества у наших летчиков, т.е. смелость. Ведь нельзя все время говорить о том, что не так он сел, не так развернулся, и за это часто начинают его прорабатывать. Я вам скажу из своего опыта, что во время войны я лично и садился, и разворачивался без всяких правил, а делал это так, где считал нужным. Поэтому нельзя упрекать нас в том, что мы, может быть, ущемляем политработников, которые явно мешают нам в работе. Я также придерживаюсь той точки зрения, что если произойдет у летчика какая-либо авария, то начинают этого летчика ругать, вызывают в парторганизацию, и чуть ли дело не доходит до высшего начальства. Вы знаете, т. Мехлис, что было много случаев, когда почти зря делались замечания нашим хорошим командирам. Я приведу пример из Орловского военного округа.

Даю приказ о выполнении одной задачи и дальше прихожу домой. [Дома] получаю телеграмму о том, что лететь нельзя, т.к. почти неизбежна будет катастрофа. Я же в свою очередь говорю, что нужно приказ выполнить и все. После по этому вопросу звонили т. Мехлису, и т. Мехлис нам в этом помог. Отсюда следует явная перестраховка, и я, как начальник ВВС, прямо заявляю, что с такими членами военного совета работать нельзя. Нужно сказать, что все это исходило от начальника воздушных сил.

Из-за этой же перестраховки мы имели и некоторые потери в боях у Халхин-Гола. Я считаю, что от одной какой-либо потери поднимать шумиху не следует, а наоборот, нужно изучать причины этой потери, аварии.

Прежде всего, нужно сказать, что у нас на сегодня вся десантная служба подчинена Генеральному штабу. У нас было много хороших парашютистов. И вот, тт. Мерецков и Штерн знают о том, что в БВО их использовали для других средств, т.к. появилось мнение, что если высадить десант, то многие погибнут, и об этом начнут писать во все концы. Поэтому сочли нужным лучше не делать десанта.

Тов. Мехлис, я просмотрел еще раз приказ №070 и заявляю, что не все, что было там хорошего, нужно отметить, что процентов 70 в этом приказе имеется полезного и что его в целом отменять не нужно. Ведь дело тут только в том, что приказ этот нужно как-то переработать, т.е. пересмотреть вопросы идеологии, психики, а также и другие вопросы. Я отмечаю, что наш воздушный флот неплохой, люди хорошие и честные, много очень смелых и отважных товарищей, способных перенести любые невзгоды, но нужно упорядочить эти затронутые вами вопросы.

Благонравов: Совершенно неоспоримо то обстоятельство, что захват инициативы в значительной мере предопределяет успешный исход боя. Наша Красная Армия должна быть воспитана на мысли о том, что всегда и везде она должна брать инициативу боя в свои руки. Исходя из этого положения, считаю, что доктрина Красной Армии должна быть в целом доктриной наступательной. Наши многообразные границы Советского Союза граничат с такими районами, которые резко разнятся друг от друга, и это обстоятельство предопределяет то, что наша Красная Армия должна быть готова к самым разнообразным условиям боя и его формам. Военная доктрина армии должна отражаться не только в Уставе армии, она должна пронизывать насквозь. Без четко разработанной доктрины армии трудно правильно ее использовать.

В конце 90-х гг. прошлого столетия у немцев стал вопрос — какой патрон принять на вооружение, вставал маленький вопрос — какого веса сделать пули. Немцы подошли к этому вопросу исходя из военной доктрины и взяли легкую пулю, а французы приняли тяжелую пулю. Этим примером я хотел подтвердить, насколько важно правильно разрабатывать характер...

Мне кажется, что перед нами стоит большой вопрос о приспособлении всех средств нашего вооружения к различным конкретным театрам военных действий. Это не сделано еще до конца. Конкретное содержание военного искусства определяется состоянием и уровнем развития техники и уровнем развития потребителя этой техники — человека. Качественное и количественное превосходство надо развивать непрерывно. Развитие техники требует постоянной работы над ее освоением, а освоение является фактором дальнейшего развития, ибо в процессе освоения вскрывается отрицательные и положительные моменты. Чтобы правильно овладеть и понимать технику, наши командиры не только должны обладать техническими кадрами и быть этими техническими кадрами, они должны быть хотя чуть-чуть инженерами. Этого сейчас нет. Тов. Савченко правильно изложил перед нами, как работает над своим самообразованием командный состав германской армии. Правильно было бы воспитывать наших командиров так, чтобы они считали самообразование одной из первейших своих обязанностей, поэтому выдвинутая здесь проблема создания военно-научного общества должна быть приветствована и должна быть она разветвленной, но при его создании нужно учесть правильную его организацию, организацию, которая бы прививала историю. Нужно, чтобы военно-научное общество не превратилось в скучную работу, чтобы оно действительно мобилизовало наших командиров на повышение их знаний.

В ряде случаев моральный уровень наших командиров внушает опасение, есть такие единицы. Вся система воспитания и в семье, и в школе должна решать эти задачи. Здесь нужно в особенности подумать над поднятием морально-этического облика нашего командира. Традиция должна быть такова, чтобы командир, выходящий из Академии, не мог отступать от тех Уставов, которые записаны.

О скованности военной мысли. Здесь есть вопрос в секретности. Зачастую нужные материалы оказываются засекреченными, даже в таких вопросах, как новое в области оружейного производства. За границей я узнаю об этом скорее и пользуюсь иностранными журналами, и даже гражданскими журналами. От кого засекречивают и зачем засекречивают, неизвестно. Я приезжаю на завод, и у меня в командировочном предписании не указано, что я допущен к секретности, и для этого требуется терять мне два часа, затем оказывается, что комендант сделал ошибку в моей фамилии, и приходится опять терять целый час времени. Мне кажется, это надо как-то упорядочить. Засекречивание без разбора и без меры зачастую прямо противоречит вопросам бдительности. Если командир видит гриф «секретно» почти на всех бумагах, его бдительность притупляется.

О трудностях военно-научной литературы. Три года назад один профессор издавал книгу — история баллистики — и решил привести в ней портреты крупных ученых. Когда дело дошло до портрета Дабуцкого, то книжка оказалась вредной, потому что на последнем был надет генеральский мундир, и вот пришлось переодевать его, иначе книжка не могла быть издана.

Дьяков: Товарищи, вопросы военной идеологии — это вопросы системы воспитания не только армии, но всего народа в целом. Корни этого воспитания выходят далеко за пределы армии, и формирование бойца и командира должно начинаться с юных лет. Этот вопрос был поставлен т. Мехлисом, а также на нем остановились Мерецков и Павлов, а мне кажется, что его нужно продолжить и ввести некоторые дополнения, и готовить людей с тем, что война есть война, что могут встретиться некоторые лишения, и чтобы наш боец, идя на войну, знал, что там совершенно другая обстановка, а также другие, быть может, очень нелегкие, условия.

Я остановлюсь на командовании начсостава. В наших советских гражданских школах нужно дать направление в том, что идущий в армию должен быть готовым к любым условиям, и только когда мы дадим правильное направление, школа, может быть, даст нам нужных людей. До сих пор из школы мы получаем совершенно неотработанный и сырой состав. При такой структуре, как сейчас, мне кажется, назрел вопрос о том, чтобы создать военизированные средние учебные заведения. Должен сказать, что этому вопросу мы должны на сегодня уделить исключительно большое внимание. Если мы допустим по последним 3-м годам обучения произвести отбор, то по физическому отношению люди будут совершенно различны. Нам нужно производить своевременное и правильное комплектование наших училищ и военных школ.

Второй вопрос, он связан с формированием командирской идеологии. Я имею в виду нашу Академию им. Фрунзе, и надо сказать, что перед Академией задачи поставлены очень ответственные. Мы должны подготовить командира понимающим и знающим современный бой в самых сложных его условиях. Нашими требованиями должны являться два момента: 1) соответствующее комплектование и 2) преподавательские кадры. Как у нас на сегодня проходит комплектование? Я должен сказать, что в этом отношении военные советы округов не делают всего того, что они должны делать. Мы имеем упрек о том, что выпускаемые из академии по знаниям не соответствуют своему выпуску. Нам надо реформировать это так, чтобы был тщательный отбор на своих местах, и он должен быть. Может быть, нам нужно пойти по той линии, что мы будем брать меньше, но зато выпускать лучше. Ведь сейчас у нас набор в 11 раз больше того, чем принималось в Академию Генерального штаба в другие, недавно прошедшие годы. Товарищи, требовательность у нас большая, и у нас была бы возможность на экзаменационных проверках в какой-либо мере производить соответствующий отбор, и на этот вопрос нужно обратить внимание и дать соответствующее решение.

Мы в числе пригодного контингента принимаем и людей безграмотных, и наши училища и школы, как это видно, дают безграмотных выпускников. Ведь в прошлом году по решению командования было решено отказаться от изучения иностранных языков, а должны были заниматься изучением русского языка, т.к. набор оказался по русскому абсолютно неграмотным. Теперь я должен заявить, что нужно дело поставить так, чтобы народ почувствовал, что попасть в военную академию не так просто, как это было до сих пор, а нужно быть грамотным.

Также, товарищи, при отборе в академию, а также при выпуске [надо] ввести в закон и установить определенный порядок, что в нашей академии, как и в общевойсковой, чтобы преподавать, командирам нужно иметь достаточный стаж и военную подготовку. При таких условиях мы изживем то ненормальное положение, когда лейтенант, ничего не видевший кроме роты, начинает заниматься дивизией, корпусом и т.д. Дальше, мне кажется, нужно установить положение, которое существовало и в старой армии, т.е. по окончании академии обязательна стажировка.

Мехлис: Я должен сказать, что в этом году мы летчиков после окончания академии поставили на эскадрилью.

Дьяков: Волевой командир вырабатывается в процессе самостоятельной работы. Товарищи, нужно требовать, кровью добиваться этого положения, и тогда будет настоящий командир, а ведь у нас, когда прибывает командир, ему все преподносят уже в разработанном и готовом виде. Для того чтобы можно было самостоятельно работать, нужно на это отвести определенное количество времени и это время не использовать ничем другим, как для самостоятельной работы. У нас же сейчас в академии фактически этого нет. У нас считается, если я просидел в академии, да еще буду заниматься дома до 12 часов, то когда же спать, а вот я скажу из своего опыта, что когда я учился, то раньше 4—3-х часов не ложился, а спать мне так же хотелось. Нужно много работать в этом отношении. Мягкотелости не проявлять. Этого положения не может быть, и часы самостоятельной работы не должны подрываться. Каждый сам должен самообразовать часы своей работы.

Следующий вопрос — система воспитания. Я считаю, что наши преподаватели не могут быть в условиях нашей академии только преподавателями. Нужно вернуться к тому, что было не так давно в академии — чтобы преподаватели были полновластными командирами, чтобы он был начальником своей группы и полностью сам отвечал, начиная с первого курса, доведя до третьего курса, и выпускал бы. Преподаватели должны быть ответственными за воспитание своих слушателей. В этом отношении права преподавателей нигде не записаны. Товарищ Мерецков говорил, что 20 лет с лишним существует армия, а Полевого устава нет. 20 с лишним лет существует академия, а Положения об академии нет. Нужно предполагать, что это Положение будет. То, что сейчас делается в академии в этом отношении, это делается явочным порядком. Необходимо разрешить вопрос об укомплектовании академии соответствующим преподавательским составом. Мы имеем некомплект по одному оперативному циклу 45 преподавателей — это примерно на 600 чел., неужели этот вопрос нельзя разрешить? Помимо того чтобы обеспечить штаты, необходимо для ведения учебного процесса, чтобы все кафедры имели резерв преподавателей, хотя бы 10%, чтобы преподавательский состав обеспечить получением творческих отпусков. Сейчас этого нет. Этот резерв будет использован для ведения научной работы, будет постоянно какой-то коллектив, который бы занимался насущными вопросами.

Вопрос относительно преподавательского состава. У нас две основных категории преподавателей. Первая категория — это категория, которая по состоянию здоровья не может быть в строю. Но эти преподаватели также должны посылаться и на маневры. Вторую категорию преподавателей необходимо черпать из войск. Надо поставить вопрос, чтобы лучшие из командиров должны были посылаться в академию, чтобы они могли отдать свои знания и труды и должны быть в академии преподавателями в течение 3—4-х лет, а затем опять посылаться в войска. При таком положении мы оживим воздух в академии. Командирская наша подготовка, — она страдает огромными недочетами. Если можно так выразиться, исключая занятия по марксизму-ленинизму, это все темы случайного характера. До сего дня это было так. Надо развернуть нам выход в поле с преподавательским составом. Нужно расширить практические занятия, нужно привлекать к этим занятиям и из других академий. Этого не делается. Нужно ввести систему сбора преподавательского состава, весной и осенью это было сделано, и была польза, но потом было забыто. Нужно не забывать, что они, преподаватели, стоят выше на голову того контингента, который поступает. Плановые занятия внутри кафедры необходимо обеспечить временем.

Я позволю вспомнить статью «50 лет в строю» комбрига Игнатьева, он правильно сказал, что в старой русской академии, при всех ее недочетах, учили самостоятельной работе. Около этого вопроса нужно заострить внимание.

Здесь поставлен вопрос о возрождении военно-научного общества. Я полагаю, что вся наша военная общественность с радостью встретит это. Я не в состоянии выдвинуть какие-либо принципиальные положения, но если мы здесь опять начнем говорить о 100% охвате, то мы это дело угробим. Надо, чтобы сюда входили люди, действительно умеющие хорошо работать.

О содружестве родов войск и командиров между собой. Я не ошибусь, я уже 18 лет на преподавательской работе, и мне не помнится такое время, когда бы преподавательский состав собрался на вечер, поговорили и пообсуждали между собой, никогда этого не было. Если бы это было организовано, было бы хорошо. За эти же многие годы не было ни одного случая, чтобы, допустим, Академия им. Фрунзе пригласила бы к себе на вечер преподавательский состав другой какой-либо академии. На выпускные праздники, правда, командир и комиссар приглашаются, но этого недостаточно.

Изучение иностранных армий. У нас все полагают, что если мы свои Уставы изучаем, то и это будет... Нечего бояться, если у нас на одну кафедру увеличится. Все армии изучают вопросы психологии, а у нас нет. Для того чтобы поднять знания, нужны соответствующие средства.

Вопросы о развертывании батальона связи, полка связи, специальные организации для обслуживания. Эти вопросы поставлены, но эти вопросы не решаются. Надо при академии организовать соответствующие городки, где бы современные типы оборонительных полос можно было увидеть воочию, и тут же можно было бы решать, чтобы сам слушатель мог бы заниматься, наряду с изучением теории. По изучению тактики боевых действий войск ничего не делается. У нас слушатель, начиная со 2 курса, свободно критикует директивы, а сам не знает, как командовать...

Нужно поставить вопрос, как преподавалось изучение истории в германской армии. После империалистической войны там была создана при Генеральном штабе специальная комиссия, которая прорабатывала все операции, и всю историю боев, и в ходе работы предупреждала и рассылала своим войскам, какие ошибки были и что не нужно повторять.

Товарищи, вследствие того, что мы не занимались вопросами военной идеологии в нашей Красной Армии, наша армия и население воспитывалась неправильно. К чему это привело? Большое оснащение техникой армии привело к тому, что пехота стала игнорироваться. Мы много видели кинокартин о будущей войне, и там показывалось, что танки самостоятельно решают вопросы. Я лично танки очень уважаю, но все же вижу и ошибки в том, что здесь совершенно выпадает пехота. Также есть и картины, где самолеты и артиллерия решали самостоятельно задачи. Но все же нужно сказать, что пехота и на сегодня остается царицей полей.

Возьмите другой вопрос нашей подготовки: артиллеристы, танкисты, авиаторы получают ордена и т.д., а пехота идет на последнем месте. А вот военный совет УрВО даже боится, как бы чего не вышло, и поэтому не имеет ни одного отличника РККА. Отсюда следует вопрос, что нужно пересмотреть идеологию у командира, как он воспитывает кадры, он даже и сам не знает. Эта вредная недооценка пехоты чувствовалась и в последней войне на финляндском фронте.

Ведь сейчас сложилось ложное представление о современном бое, что пехота думает, якобы должны вести бой танки, авиация и артиллерия. А мы, может быть, пойдем в последнее время. А всем известно, что это может привести к следующему — ведь одно неправильное действие влечет за собой и другие также неправильные действия. В связи с этим, что все так относились к пехоте, и поставленные некоторые задачи были неправильны. При укомплектовании забыли пехоту. Сначала укомплектовали танки, авиацию, артиллерию, а потом уже вспомнили о пехоте. Дальше, мы из Ульяновска имеем сведения, что в Ульяновское училище человек не подходит, его присылают в пехоту. Я очень жалею, что здесь сейчас не присутствует т. Щаденко, а это ему невредно было бы знать. Нужно понять, что молодой лейтенант, не имеющий никакого опыта и не имеющий идеологического военного воспитания, безусловно, не может руководить некоторыми участками работы. На сегодня он выпускается из училища, а через 2—3 месяца командует дивизией, полком, а после, когда нам приходится участвовать в бою, его просто нужно снимать. И сейчас мы имеем несколько таких фактов, когда люди не хотят идти командовать ротой. То, что мы не занимались этим вопросом — это ясно и правильно заметил т. Павлов, что очень хорошо, что нам пришлось воевать с финнами, а ни с кем-либо еще. Сейчас по этому вопросу нам дал четкие указания товарищ Сталин, и мы на местах должны проводить их в жизнь.

Теперь следующий вопрос. Товарищ Сталин правильно указал, что нет непобедимых армий. Я не так понял, как некоторые товарищи. Я не понял так, что мы должны будем сказать нашей Красной Армии, что мы непобедимая армия. Это неверно. Товарищ Сталин почему нам так сказал, — для того чтобы мы избавились от целого ряда ошибочных взглядов и зазнайства, которые имелись в этом вопросе. Это указание товарища Сталина о том, что нет непобедимых армий, я считаю, что он хотел этим подчеркнуть, что одного духа непобедимости мало и это ничего хорошего армии не даст. Мы должны воспитывать армию в духе непобедимости, настоящей воинской дисциплины. Мы должны иметь подготовленные кадры, чтобы они действительно были бы командирами, каждый на своем на своем месте, умеющими решать задачи по занимаемой им должности.

Мы должны иметь армию подготовленной решать задачи на поле боя, и поскольку мы владеем техникой, мы должны осваивать и овладевать этой техникой. Дух непобедимости, большая дисциплинированность и обеспечат нам непобедимость. Когда товарищ Сталин говорил о том, что нет непобедимых армий, он хотел вскрыть наши недостатки. В нашем Уставе сказано — не имеешь права отступать до самой смерти. Это неправильно.

Мы создали такую идеологию в армии, что ты не имеешь права отступать, это излишне и неправильное понятие.

Штерн: Товарищ Сталин имел в виду, чтобы мы не кичились, а работали.

Кирпонос: Вопрос дисциплины. Много мы говорим каждый год о приказах наркома и центрального Политуправления, говорим и на совещаниях в округах партийных и непартийных большевиков. Говорим о дисциплине, а «воз и поныне там» и не потому, что у нас плохой Устав, даже при плохих уставах у нас может и должна быть дисциплина. Служил я в старой армии и знаю, какое отношение было в старой армии. Приезжает командир, обращается к прапорщику и называет его «господин прапорщик» — почему у нас не введено обращение к своим подчиненным в таком же духе. Я очень часто наблюдаю, когда идешь по городу, идет красноармеец, а навстречу ему идет командир с женой, красноармеец начинает приветствовать командира, а последний даже отворачивается от него, красноармеец начинает думать — а зачем я его буду приветствовать, когда он не обращает внимания. Мы зачастую сами являемся примером недисциплинированности. Какое положение в армии — много болтологии.

Товарищеские суды мы превратили в говорильню. В училище был и есть преподаватель тактики — пьяница. Ему объявили выговор и прислали к нам, в академию, он проработал немного и напился. Я вызываю его, он говорит, что больше не будет, проходит некоторое время, он опять напивается. На бюро комиссии ему объявляется строгий выговор, но после этого он опять напился. Я ставлю вопрос о немедленном увольнении его из армии, а он все и сейчас продолжает работать. Товарищеский суд вынес решение уволить его из армии, а на это наплевали.

Следующий вопрос. Я очень доволен был, когда т. Мерецков поставил вопрос о дружбе, дружбы у нас нет.

Товарищи, я должен вам привести примеры о дружбе. Можно опросить весь Советский Союз, и я уверен, что никто не скажет, чтобы Кирпонос пил, но я человек очень общительный, и люблю зайти к кому-нибудь, и люблю, когда ко мне приходят. Но вот у меня в округе был комиссар, который рассуждал так, что всех комбригов посадили, а Кирпоноса нет и прямо здесь, очевидно, ошибка. Наконец, в 1938 г. меня вызывают в Москву. Когда приехал сюда, то меня, члена партии с 1918 г., не имеющего никаких взысканий, вызывает полковник Румянцев и говорит: «Тов. Кирпонос, Вы давно командуете округом, и за что вас исключили из партии?» Я отвечаю, что я из партии не исключен, а он в свою очередь говорит, что нет. Вы исключены за систематическую пьянку с врагом народа, и говорит, что у Вас даже нет авторитета в армии. Я в свою очередь привел ему факты, что 3—4 раза избирался тайным голосованием в разные партийные и военные органы. Он же говорит, что по некоторым материалам у них имеются сведения, что Вы не справляетесь с работой. В конце концов, после такого разговора я несколько минут не мог прийти в себя. Спрашиваю, откуда у Вас такие сведения, — получаю ответ: они секретны. После узнал, и оказалось, что [на]писал начальник политуправления округа.

Я пытаюсь пойти прямо к т. Кузнецову, к заместителю т. Мехлиса, и на меня произвел очень тяжелое впечатление тот порядок, который здесь существует. Захожу в секретариат с двумя работниками, и получилось [так], что их т. Кузнецов принял, а меня секретарь не пустил, т.к. я иду по личному вопросу и не имею с собой личного дела. Я пробовал его уверить, что мне личное дело не нужно, и я сам являюсь этим делом, но он все-таки меня не пустил, наконец, с большими трудностями мне удалось попасть к т. Пронину. Рассказал ему об этом, он говорит, поезжайте работать, а мы разберемся. Прошло довольно продолжительное время, но вижу, что этим делом никто не занимается. Написал в военный совет, а там говорят, что никто ничего не писал и это пустяки, а я сам лично видел это письмо, написанное начальником политуправления.

Правда, после по этому вопросу я написал прямо товарищу Сталину (читает копию документа). После оказалось, что это относится к т. Еремину, моему заместителю, а вовсе не ко мне, но все это ведь дало некоторый отпечаток и в моем личном деле и вообще на мое моральное состояние, и это донесение писал т. Шустин. Вы думаете, что на этом дело кончилось? Нет. Я написал т. Мехлису все очень подробно, но ответа не получил, и сейчас ходили разговоры о том, почему нашего комбрига не продвигают и т.д. Правда, за последнее время, когда я вернулся к себе, узнал о моем назначении комдивом. Это, товарищи, относится не только ко мне, а у нас много находится [товарищей] в таком нехорошем положении, т.е., можно сказать опороченными, а люди хорошие, работать могут, но не уверены, верят им или нет. Все эти ненормальные явления, безусловно, связываются с вопросами воспитания волевого командира..

Отсюда нам надо сделать вывод, надо с этим делом покончить. Если у нас не будет доверия к командиру, будет плохо. Мы должны знать людей, и учить людей, и заботиться о живом человеке. Каждый из нас может иметь недостатки, надо учить, надо на этот вопрос обратить больше внимания и надо заняться укреплением дисциплины. Надо создать крепкий рабочий коллектив. Надо укрепить дружбу с нашим командным составом. У нас и военная мысль не будет развиваться, если мы боимся зайти и побеседовать.

Козлов: По вопросам нашей военной доктрины . Здесь много останавливались, я хочу остановиться только на 3-х вопросах. Первый — в чем должна заключаться наша военная доктрина, которая должна быть изложена в наших военных уставах? Второе — как мы должны относиться к нашему военному уставу, и третье — как нам необходимо создать волевого командира?

По первому вопросу. На основе тех выступлений, которые здесь были, нам необходимо поставить вопрос в смысле подготовки нашей армии и страны в отношении военной идеологии так, что наша армия должна быть воспитана, а также и наше население должно быть воспитано в духе наступательной доктрины. Ни в одном журнале, ни в одной газете не должно быть записано, что мы будем только обороняться и бить противника на своей собственной территории. У нас должно быть записано, что мы будем обороняться только наступлением, и бить противника, и этим самым оборонять свое социалистическое отечество и его границы, но это не значит, что мы не должны заниматься другими вопросами. В отношении обороны я предполагаю, что достаточно сделано, но в наступлении мы проделали не все. Если мы дадим такую установку, то необходимо пересмотреть все мероприятия, и в первую очередь нужно поставить пересмотр всего организма, всей нашей армии.

В штатах стрелковой дивизии существующей, и сейчас создаваемой, преобладают тенденции оборонительного характера, ибо пехота настолько тяжела, что она не в состоянии будет давать те темпы наступления, которые будут необходимы. Я выступал в том отношении, что нужно облегчить пехоту от станковых пулеметов, но с этим не согласились многие товарищи и в своих предложениях для Главного военного совета дали большие нормы для пехоты, и вот мы видим, что боец нагружен до предела. Если мы хотим, чтобы у нас армия могла быть легкой и маневренной, могла выполнять задачи, которые перед ней стоят, надо организационную структуру пересмотреть строго под этим углом зрения. У нас уставов и всяких наставлений больше тысячи, по всем родам войск. Если мы возьмем одну пехоту, то в ней столько уставов и наставлений, что командир не в состоянии уложить их в свой чемодан. Целый ряд ценнейших наставлений до командира не доходит. Командир считает, что уставов слишком много, их не перечитаешь, и на 80% они временные и их можно не читать. Я должен здесь заявить, что Устав у нас хороший и только требует некоторых дополнений и изменений. В этом уставе 90% записано правильно, и даже немцы по принципу организации действовали по нашему Уставу в Голландии и Норвегии, и надо заметить, что именно немцы пользуются нашим Уставом. У нас не привито чувство уважения к Уставу. Тут виноваты мы, а Устав в целом очень хороший. Возьмите планы любого полка, и нигде нет, чтобы было записано, чтобы мобилизовать людей на изучение Устава.

У нас в вопросах партийно-политической работы есть масса ошибок и на фронте мы не успевали, что как только получаешь приказ, уже идут о нем разговоры. Нам же нужно добиться положения, что раз получен приказ, его необходимо выполнять, а нам приходилось самим лично ездить и указывать, как выполнять тот или иной приказ. Мне кажется, что мы должны ездить и проверять выполнение приказа, но не уговаривать, чтобы его выполнить. Необходимо сейчас же изменить формы и методы работы организации, а также и политической работы. Что сейчас нам нужно сделать в смысле обеспечения знаний нашего Устава. Нам нужно сейчас же свести весь опыт Финляндии, а также указания товарища Сталина, взять это в основу, и еще раз тщательно пересмотреть всю уставную библиотеку, отменить частые проекты уставов, как это было в течение последних лет.

Следующий вопрос — это о воспитании волевого командира. В мирных условиях подготовку войск мы сверху расписываем, — сколько учебных дней нужно дать, какой должен быть распорядок дня и т.д., а затем каждый год пишем установки для боевой подготовки войск и забываем о том, что есть Полевой устав, и все же даем новые установки и другой порядок. Правда, может быть некоторые из них и нужны, т.к. нужно все сочетать со сложившимися условиями. Мы в условиях мирной обстановки за командира все делаем сами, а потом спрашиваем, почему тот или другой вопрос не выполнен. А ведь, если я уважаю приказ, и уважаю свое командование, я должен его выполнять.

Мы в системе мирной подготовки приучаем бойца к неиспользованию приказа или его невыполнению. Нужно дать командиру соответствующую установку в том, что вот тебе установка приказа и будь добр выполнять его самостоятельно в тех функциях, которые входят в твою работу. Надо дать возможность нашему командиру работать самостоятельно. Нам нужно поехать и проверить: если приказ не выполняется — на первый раз разъяснить, если не выполняется на второй — дать указания, а если не выполняется [опять] — то уже в третий раз наказать этого командира. Такое же положение мы имеем и в бою.

В тяжелых условиях наши командиры, т.е. в бою, не могут принимать самостоятельного решения. Нам нужно над этим поработать и приучить его, т.е. командира, к самостоятельной работе. Растерянность наших командиров также хорошо знает командарм т. Штерн. Поэтому я считаю, что в этих вопросах мы должны развивать волю командиров как в мирное, так и в военное время.

В военное время мало командиров воспитывается, и в мирное время, и в военное время ему нужно дать возможность проявить волю и инициативу, а у нас очень много опеки. Прежде чем принять решение, отдать приказ, как правило, приходилось всему командному составу докладывать о том, какое решение ты хочешь принять. Такая система была. Нужно эту волю командира воспитывать, чтобы командир имел доверие, тогда будет хорошо. Если командиру не доверяют, тогда будет так: прежде чем отдать приказ, проверить его, но можно это делать в другой форме. Я, предположим, получил от вышестоящего командира задачу, так позвольте мне принять решение и потом вам доложить, а у нас в практике было — до отдачи приказа, сначала доложите. Для того чтобы был у нас волевой командир, необходимо приучить людей, чтобы они отвечали за свои действия, а у нас не только в мирное время, но и в боевой подготовке люди за боевые действия не отвечают. Был такой случай, что полковой командир был снят, а к концу войны он был награжден орденом. Я хочу поставить вопрос так, чтобы командир за свои дела нес ответственность.

Мехлис: Я знаю командиров, которые путались в начале операций, а потом они замечательно справлялись.

Козлов: Я не за схему.

Насчет коллегиальности решений. У нас коллегиальное принятие решений. Сидят командир полка, комиссар полка и еще несколько представителей — сидят пять человек и решают, и все сидят и смотрят командиру полка в рот — что он скажет, и он не знает, как сказать. Необходимо контролировать, но нужно, чтобы в момент, когда командир принимает решение, никого около него не было, никаких представителей, он с комиссаром отвечает за свои решения. Это излишнее представительство вредит делу. Надо с этим покончить. Надо доложить, что командный состав у нас с очень хорошей волей, и есть храбрые командиры, преданные родине. Эти люди в любой обстановке могут не потеряться, но для этого их нужно подготовить [и освободить] от излишней опеки и контроля. Когда командир на месте, он должен быть непререкаемым авторитетом. Нужно освободить его от излишнего контроля и дать возможность ему проявить себя во всех отношениях.

Михальчук: Товарищи, нам нужно направить работу так, чтобы еще больше улучшить и оснастить нашу Красную Армию. Я приведу выдержку из работы т. Энгельса: «Победа той или иной армии зависит от состояния техники, оружия, а также и людей». Здесь на комиссии обсуждали вопросы вооружения и достаточно ясно их осветили. Я хочу сказать, что можно взять хотя бы в пример вопросы о работе по машинам Инженерного управления. У нас есть различные образцы, над которыми люди работают, есть даже образцы по машинам, которые находятся в проработке около 5—6 лет. Мне кажется, что нужно ввести такие методы работы, чтобы дать нашей Красной Армии такую хорошую дорожную машину для перевозки имущества, которое бы действительно отвечала всем предъявляемым ей требованиям. В наше время, в современной обстановке, всякая задержка есть своего рода преступление. Нужно направить все мысли и всю работу для того, чтобы скорей осуществить нужные машины по Инженерному управлению. Все, что нужно для армии, все, что нужно для страны, к этому необходимо направить все усилия, т.к. это коренной вопрос, вопрос нашей экономики страны.

Дальше, здесь говорили, что военная мысль идет не совсем правильно. В каждом из наших управлений имеются институты, которые содержат много людей, государственных средств, а вот если взять баланс, что они дали для государства и что съели сами, т.е. институты, и выходит, что институты съели больше. Следовательно, нужно направить мысль, чтобы навести соответствующий порядок в этих институтах. Нужно быстрее усовершенствовать наши образцы для того, чтобы дать нужные средства нашей армии и нашей стране. Иногда приходит человек, предлагает какое-либо предложение, правда, бывает иногда и неудача у человека, но иногда образец сделан довольно хорошо и только требует некоторой доработки. Нужно только в этом образце разобраться, т.е. придать ему не кустарный вид, а это в наших условиях сделать можно. У нас в этом вопросе, безусловно, преобладает зазнайство, которое во многом вредит нашей работе. У нас часто проскальзывает такое явление, что имеющийся у нас образец машин, он гораздо лучше предлагающегося. Я считаю, что здесь нужно подходить с более тщательной разборкой предлагаемых предложений. У нас имеются и хорошие предложения, которые лежат годами не отработанными.

Таким образом, у нас имеются хорошие кадры, хорошие конструктора, хорошие изобретатели, и в этом отношении нужно особенно двигать эту мысль, и не может быть боязни.

Второй вопрос — о непобедимости Красной Армии. Да, наша Красная Армия непобедима, и никакого зазнайства не должно быть. Нам нужно учить командный состав и Красную Армию верить в свое оружие, в свои силы. Мы должны воспитывать наш народ на героизме Красной Армии, но надо сказать, что этот героизм приобретается своим трудом, а то наши школьники думают иногда достичь героизм на фантазии. Нужно учить кропотливости, любви к труду. Мы должны учить. Для того чтобы стать героями, нужно упорно работать. Наша техника сильна, но мы должны ею овладеть.

В отношении опыта гражданской войны. Товарищ Сталин сказал, не нужно возводить это в догму, а нужно дополнять современным опытом, именно это нужно помнить. Мы не можем отказаться, что у нас бывают крайности. Наша Красная Армия имеет историю гражданской войны, и мы учили и будем учить наш народ героизму, но нужно дополнить опыт современностью. Мы имеем большой опыт, но беда в том, что мы долго раскачиваемся. Подчас эти материалы лежат под спудом. Наши академики должны привлекать этот материал, помнить указания товарища Сталина, что мы должны брать все ценное из опыта и шагать большими шагами вперед. Нужно воспитывать на героизме весь наш советский народ. Самое страшное — это зазнайство и высокомерие.

Иногда бывает, что если человеку дали высокое звание, то он думает, что ему уже больше нечего достигать, и он начинает почивать на лаврах. Надо упорно работать над собой, надо учиться упорной работе, и наши великие вожди — товарищ Сталин, товарищ Ворошилов, наши боевые руководители — товарищ Буденный, — все время указывают, чтобы не получилось зазнайства. Это вредно отражается на настроении отдельных людей. Нужно упорно работать над собой и прислушиваться к голосу масс. Воспитание наших школьников, наших детей, должно быть хорошим, на хороших книжках.

Здесь много болтовни и говорильни. Говорили, что надо изучать историю и т.д., все это верно, но что нужно, чтобы это так вышло. Нужно будет создать соответствующие условия и обстоятельства для этого дела. На одном из собраний, кажется АБТУ, был поставлен вопрос об изучении марксизма-ленинизма. Перешли к прениям. Докладчик наговорил, что дело обстоит плохо, и выступлений нет; тогда выступает сам комиссар. Сделали перерыв. В курилке говорят свободно — вы знаете, почему не говорили на собрании, если бы выступил и сказал бы, что я не читаю тех или других материалов, я даже не читаю газет, меня бы избили, а отсюда я молчу.

У нас иногда организация уплотненности рабочего дня страдает. Я считаю, что нужно судить человека по результатам работы, а у нас иногда судят человека по объему — сколько он сидит в Управлении, и ничего хорошего не получается, и ему некогда изучать те или иные материалы, и получается, что мы в этом виноваты сами. А если мы возьмем иногда днем почитать газеты, то на нас смотрят, что мы не занимаемся делом. Надо над этим подумать.

Здесь говорили насчет командира роты, что командир роты у нас сидит, да, командир роты сидит, это потому, что он не хочет возложить свои обязанности на командира взвода, на старшину.

За 20 лет существования Красной Армии мы имеем выросшие кадры, имеем много неплохих старшин, но надо развивать право их и не делать опеки. Следовательно, мы должны всю свою воспитательную работу, все требования предъявлять к тому, чтобы каждый использовал свои права, свои функции в работе.

Авторитет. Здесь говорилось, что нам нужен волевой и требовательный командир. В частях имеется большое количество начальников, пом. начальников, техников, но нет определенных установок, где бы определялись четко и права, и обязанности. Я ставлю вопрос — в современное время нам нужно понять высочайшую роль и авторитет инженеров и техников, записать их роль, чтобы они принимали свои решения и предъявляли свою требовательность.

Дальше вопрос, связанный с нашей техникой. У нас часто получался страх и почти всегда перед авариями. Этот вопрос внедряется всему младшему и низшему комсоставу — этот состав знает, что если будет эта авария, то его начнут прорабатывать во многих местах с музыкой, и все это внедряется в технику, особенно наших механиков-водителей. Нам нужен такой танкист, боевой, волевой, решительный и знающий свое дело. Часто дело доходит до абсурда — например, осенью приезжают инспектора и начинают проверять дело боевой подготовки. В части оказывается хорошая материальная часть, хорошее состояние общее, но имелась авария. Другая часть, в которой материальная часть и подготовка была гораздо хуже, все же эта часть оказывается на первом месте. После этого инспектирования к нам приходит командир части и говорит: «У меня хорошая подготовка, часть получила переходящее знамя и т.д., но почему-то, мы оказались на последнем месте». Я считаю, в этом вопросе нужно создавать хорошее освоение техники, но ни в коем случае не создавать состояние страха. Последний вопрос о том, чтобы мы имели волевого и решительного командира.

Тут затрагивался вопрос об институте комиссаров. Тов. Ворошилов на Всеармейском совещании учил нас, что командир и комиссар ставятся на ответственные посты, и что они являются представителями партии и Правительства и должны направлять свою работу, чтобы часть была боеспособной, добиваться высокой дисциплины, и за состояние части отвечать должны вместе. У нас были недопонимания этих указаний т. Ворошилова. Мне приходилось знать такие явления, когда командир и комиссар поссорились, и оказалось, что эта ссора произошла из-за машины; не знаю, кто-то забрал ее первым — или комиссар, или командир. Второе — также ненормальное явление выражается в том, что они ждут, кто первый зайдет в кабинет. Я знаю много примеров, когда комиссар оказывает командиру помощь, а также развивает волю бойца.

На сегодня, мне кажется, преждевременно было бы говорить об отмене института комиссаров. Я считаю нужным, может быть, уточнить некоторые моменты по части прав и тогда, уверен, работа будет прекрасной. Дальше все вопросы, которые поднимались на этом совещании, особенно по волевому командиру, то нам нужно поднять инициативу, чтобы строго соблюдать дисциплину, а это является основным для нашей Красной Армии.

Курдюмов: Мы заслушали очень интересный доклад т. Мехлиса и хорошие выступления присутствующих товарищей. Я с большей частью выводов и предложений согласен. Дело заключается не в том, чтобы продолжить перечисление тех вопросов о формировании нашей военной идеологии и современной военной доктрины нашей армии. Вопрос состоит в том, чтобы все эти вопросы, которые здесь поставлены по прямому указанию товарища Сталина, в самый короткий срок были бы организационно оформлены, ибо если мы ограничимся разговорами и в ближайшее время не закрепим на деле, то все останется по-старому.

Я считаю, что одним из главных условий обеспечения мощи нашей Красной Армии является превращение, и в кратчайший срок, в единый монолитный организм, спаянный единством взглядов. Для нас, военных, задачи, а также методы боевой подготовки войск имеют большое значение, мы с вами не можем особенно этим похвастать, что по этому вопросу строительства боевых сил у нас имеется единая точка зрения. Это единство военной идеологии, единство нашей военной доктрины на основе великих учений Ленина—Сталина, учений, которые проводят стройную систему нашей военной идеологии, является основанием для составления плана воспитания наших войск. Единство военной идеологии должно обеспечить построение плана подготовки нашей страны к войне, ибо без этого немыслимо думать, что все вопросы, стоящие перед нами, будут разрешены.

В выработке военной идеологии первую скрипку должен играть Генеральный штаб армии, а также Политуправление. Большую роль должен сыграть высший начсостав нашей Красной Армии. Прежде всего, надо остановиться на тех причинах, которые являются основными причинами наших бед в отношении воспитания нашей Красной Армии: очень многие товарищи высказывались совершенно правильно в этих вопросах.

Я хочу только этим вопросам подвести итог и сказать некоторые свои личные практические пожелания. Первой причиной бед в воспитании нашей Красной Армии является то, что у нас нет должного порядка в наших частях и соединениях. У нас имеется не совсем плохой Устав внутренней службы 1937 г., он подлежит изменениям и исправлениям в отношении приветствий младшими старших, в отношении рядового состава. Вопрос назрел относительно изменений отношений младших к старшим. Устав внутренней службы регламентирует всю нашу жизнь, но он существует только на бумаге и не выполняется. Я посетил сотни соединений, я только недавно приехал из Архангельского военного округа, — ни одно уставное требование Устава внутренней службы не выполняется. Как же можно говорить о порядке в Красной Армии, о том, чтобы регламентирован был бы быт, когда, документ, определяющий отношение и жизнь частей и соединений, не выполняется.

Мехлис: Потому что нет настойчивого полит[ического] командира, который сидел бы один-два-три года на этой работе.

Курдюмов: Правильно, во-первых, нет настойчивого командного состава, а во вторых, очень много из наших товарищей Устава не знают и потому, что в прошлом в результате вредительства было неуважение к Уставу — они создавали свои уставы, свои доктрины: военная мысль подрывалась.

Второй причиной этого отставания воинской дисциплины и в первую очередь у нас, в среде высшего и старшего начальствующего политического состава, обсуждение приказов и выполнение их и так далее, это начинается с командиров полка, командиров дивизий, иногда даже с командующего войсками.

Третье — у нас нет достаточной требовательности. Требовательность носит сезонный характер. Командир, получивший приказ, в котором сказано, что у него плохо дело с внутренним распорядком, начинает сосредотачиваться на этом. Это неверно, нужно всю систему в целом выполнять. Нет системы в выполнении плана в целом.

Четвертое — у нас много зазнайства. Командир, окончивший академию, был назначен помощником группы, когда группа расформировалась, ему предложили полк, он говорит, что я полк не приму. Таких примеров, когда командир очень зазнается, — много. У нас нет положений о прохождении службы командным начсоставом. У нас плохо дело с изучением уставов, с работой над уставом. Мы имеем внештатную уставную комиссию.

Нужно в кратчайший срок создать главную уставную комиссию, чтобы там были люди штатные и по всем специальностям, в задачи которой входило бы следить за уставами, и чтобы эти люди смогли внести новую страницу в уставы. Ведь сейчас все шишки по этому вопросу валятся на меня, т.е. на начальника Управления боевой подготовки. Но я считаю, что эти обвинения не всегда верны, т.к. мы не должны писать все уставы. Ведь по приказу №113 Генеральный штаб еще не выполнил наставления по Полевой службе штабов, а также много другого. Ведь мы все-таки хотя бы и в этом Уставе даем новых 6 глав, и, по сути дела, это не старый устав в новой обложке, как здесь о нем отзывались.

Как организована работа над уставами в иностранных армиях? Франция выпустила наставление по вождению крупных военных соединений. Там военные министры вызывали офицеров, давали им задания написать некоторые вопросы, разрешили поездки в другие иностранные армии, где они около года их изучали, и после по возвращении написали о вождении крупных военных соединений.

Мы же всю работу по Уставу приняли на себя. Проект Устава 1938 г. дважды был у начальников всех управлений, и дважды по нему писались замечания, изменения и дополнения. И только после того он был представлен на утверждение народному комиссару. Я считаю, что такая система правильная, однако целый ряд вопросов оказался недействительным. Ведь когда писался этот Устав, то, например, вопрос укрепления оборонительной полосы не стоял. Поэтому, я считаю, что Устав должен быть дополнен двумя разделами: 1) оборона и 2) атака укрепленных районов.

Теперь несколько частных вопросов по докладу т. Мехлиса. О темпах наступательных операций. В наших академиях прививался такой темп — 8—12 км в сутки. Я считаю это правильным. Но вот основное — мы не изучаем серьезно противника, не знаем хорошо его вооружение, а также не знаем современной оборонительной полосы. Тактически в академии допускались темпы 2—3 и 20 км, но ведь о том, т.е. о единстве, у нас этого вопроса никто не знает, и даже Генеральный штаб нам до сих пор никаких установок не дал. Когда я писал проект основного закона для нашей Красной Армии, т.е. проект Полевого устава, я не имел никаких данных от нашего Генерального штаба. Я говорил, что темпы операции зависят от обстановки, и здесь об этом правильно в докладе остановился т. Мехлис.

Буденный: Должен вам сказать, что развитие успеха и определяет темп.

Курдюмов: Опыт современных войн нами используется из рук вон плохо. Если сказать, как мы использовали опыт Испании, то это просто получается тысяча и одна ночь. Я приглашал тт. Павлова, Смушкевича для того, чтобы поставить доклады об опыте войн хотя бы в Управлении боевой подготовки, и эти доклады дали очень много, но как система использования этого метода она не привилась. Системы использования опыта современных войн нет. Использование материала по современным войнам страшно затруднительно, т.к. материалы засекречены и поэтому они не являются достоянием для всей нашей армии. Опыт войны в Финляндии мы начинаем изучать по указаниям, какие нам дал товарищ Сталин.

Война в Финляндии показала, что наша армия еще несовременна, и в первую очередь недостает соответствующей боевой подготовки. Наша беда заключалась в том, что мы подготовку командиров считали подготовкой армии в целом. Германия, вступив в войну в 1914—18 гг. имела 60% комсостава, Франция 45%, а мы в Финляндии количество кадров в лучшем случае по пехоте имели 10—15% кадров. Как же мы должны оценивать это дело? Я по заданию командарма т. Штерна принимал соединение, и что оно посылалось в вынуждении и без всякой подготовки.

Товарищи, должен сказать, что основной контингент армии запаса и призыва состоял из молодежи. 2—3 года тому назад мы начали проводить работу с прибывающими к нам в армию людьми, но проводили ее плохо, и когда человек прибывал на сборы, он не занимался боевой подготовкой, а занимался именно чем-нибудь другим. Я считаю, что во главе боевой подготовки армии должен стоять один из заместителей народного комиссара обороны, а не как сейчас, когда это дело рассредоточено на несколько человек. Сейчас боевой подготовкой ведают тт. Буденный, Щаденко и др., но нужно все это объединить в одном человеке, который бы вел боевую современную подготовку сухопутных войск. Начальника кадров войск по боевой подготовке надо подчинить непосредственно народному комиссару или его заместителю.

Как мы используем опыт последних войн при составлении проекта Полевого устава? Мы использовали его в достаточной мере, за исключением опыта войны в Финляндии. Когда началась критика на нашем совещании основных положений устава, я запросил всех начальников родов войск и начальников академий дать замечания по проекту Полевого устава. Замечания даны, замечания главным образом редакционного порядка, по тем серьезнейшем замечаниям — по интернациональным задачам, по вопросам нашей идеологии, нашей доктрины — эти политические разделы были согласованы с Политуправлением, с т. Кузнецовым. У меня имеется документ, подписанный т. Кузнецовым. Все политические разделы были согласованы с ПУРом.

Буденный: Я не хотел выступать. Товарищи очень хорошо выступали и доказывали те или иные вопросы, которые относятся к военной идеологии, к формам и воспитанию наших командиров. Это большое дело. Что касается доктрины, то эта доктрина колебалась и на протяжении всего существования после гражданской войны в нашей армии и ее колебали высшие начальники. Эта доктрина потом дошла до того, что у нас доктрины не могло быть, потому что у нас социалистическая армия — и бей всех врагов, какие бы только не подвернулись, а на самом деле это неправильно. Наша доктрина была такова, что нужно обороняться. В Первой Конной армии дошли до установленной польской границы, и бойцы говорят — дальше не пойдем, мы теперь будем обороняться. Эта доктрина преломляется. Наша армия должна быть наступательной, но никто не говорит, что она не должна обороняться. Все знают, что такое укрепленные районы, это знают и все академии, но на практике мы только сейчас встретились с линией Маннергейма. И тут мы оказались не совсем подготовленными с точки зрения того, что у нас низкая выучка командира и бойца, и не потому, что у нас наша артиллерия не могла бы разрушить этих укреплений. Такая артиллерия есть, и она могла разрушить, но в артиллерии у нас нет того, что мы не учли, что можно поставить на 200 метров 203-мм пушку и бить прямой наводкой, вот этого мы с вами не учли. В процессе нашей подготовки мы этого не учли.

По правде сказать, очень хорошо, что мы раздавили международное диверсионное гнездо, но сказать, что это полностью современная война для нашей армии, нельзя. Надо отметить, что превосходство имела наша авиация, химия не была применена совсем. Обстановка этой войны имела превосходство нашей артиллерии и авиации. Но выучка войск, безусловно, была на стороне противника, и надо признаться, что финны в этом отношении стоят впереди нас.

Теперь в отношении военной идеологии. Я знаю, что вот, например, часть товарищей, как Павлов, Мерецков или еще кто-либо другой, в нужный момент примут правильное решение, но вот я не был и даже сейчас не уверен, что часть командиров, находящаяся на фронте, может принять решение такое, какое именно нужно, т.е. решение оперативное. Я, правда, знаю немало и таких командиров, которые примут, безусловно, правильное решение. Но вот в горных условиях, когда мне приходилось там бывать, я сразу убедился, что наши командиры ничего не понимают, и эта сторона вопроса у нас не подготовлена, т.е. мы не знаем действия войск в горных условиях.

Горные условия представляют из себя одну дорогу, кругом по ней ущелья, и нужно идти по этой дороге, найти правильное направление и рубежи. Как же эшелонировались наши войска? Я не беру в пример перешеек, а беру другие места, которые вы знаете. Там разбросали дивизии на 100 км и бросили их на съедение. Возьмите японцев, они не шли и не развивали такими дивизиями свои действия, а шли эшелонами, и, может быть, в день можно пройти 3—4 км, но все же это будет продвижением вперед. Я считаю основным недостатком оперативного мышления действий в горах, а у нас так и получилось, что мы попали в клещи. Еще одна особенность горных условий — это действие отделения, взвода, роты или батальона. Нужно, чтобы отделение и взвод были также слаженны. Нужна хорошая отработка роты, взвода и отделения и тут будет действовать боец отделения, и взвода, и роты — это уже, как правило.

Здесь несколько человек поднимали вопрос о том, чтобы пересмотреть институт комиссаров и якобы он вредный. Я должен сказать, что такое мнение проповедовали враги для того, чтобы насадить туда свою мерзость. Тут говорилось, что командир иногда, якобы, мешал в работе, но я считаю что если они оба — и комиссар, и командир, большевики, то они работать могут и безусловно не будут мешать друг другу, т.к. они работают совместно и выполняют одну порученную им общую государственную задачу для блага нашей страны.

Товарищ Козлов говорил, что у него сейчас при принятии решений присутствует много людей. Решение должен принимать командир и комиссар, а может быть, даже один командир. При здравом смысле и при серьезном отношении людей друг к другу затруднений не может быть. В нашей военной идеологии этого не может быть. У нас есть положение о членах военных [советов], но оно не годится, его надо пересмотреть. Воспитывали мы наших людей неправильно. В войне с Финляндией это выявилось.

Красноармеец кричит — давай артиллерию, танки, а без танков он не способен двигаться, а своим огнем она не ограничивается. Почему мы не приучили бойца, чтобы он высоко ценил технику? Нужно привить веру в свои способности, в свое оружие, чтобы боец верил в свое собственное оружие, а то получается, если авиации нет, боец не может наступать. Это неправильно. Когда мы говорим, что наша доктрина наступательная, то нужно прививать веру в свое оружие.

Товарищи говорили, что средние школы должны воспитывать. Тут не совсем правильно. Школы должны воспитывать, прежде всего, чтобы человек был хорошо грамотным, чтобы он вышел из школы полноценно грамотным человеком. Занимаются в школах и военизацией, но, к сожалению, у нас так выходит, что все напишем, а потом забываем. Может быть, создать специальные школы, военизированные школы, такие школы, мне лично думается, нужны, но назовем ли это кадетским корпусом или еще как, но там должны обучаться дети военных. На днях — 9-го числа, мы осудили двух лейтенантов, одному дали 7 лет, другому 5 лет — оба командира только что окончили нормальную школу, и оба оказались преступниками. К сожалению, наши ребята еще многие являются беспризорными, и поэтому для детей нужно организовать такие специальные воинские школы.

У нас бывают отдельные случаи, когда согласно Внутреннего устава назначается начальник штаба, и, официально оформленный приказом народного комиссара, он вступает в свои права и безусловно должен быть допущенным и проводить секретную работу. Но нет, здесь начинают его по 2—3 месяца оформлять, проводить через особые органы и, может быть, больше чем по 3 месяца, не допускают к секретной работе. Тут, безусловно, у такого начальника штаба возникает то самое мнение, о котором говорил т. Кирпонос — верят ему или не доверяют. Я считаю, что если особые органы что-либо знают о человеке, то должны говорить об этом, когда его назначают. Этот вопрос также действует и прямо относится к нашему воспитанию военной идеологии.

Мехлис: Надо воспитывать на героизме наших людей, на конкретных примерах, на Хасане, на Испании, на Халхин-Голе, на походе в Зап[адную] Украину, на Финляндии, на тех выдающихся людях, на конкретных примерах, и об этом только шла речь.

Точно также по вопросу и о техническом зазнайстве. Когда выставляется лозунг о нашей технике, надо помнить сегодня и о технике противника. У нас не хватало пулеметов, патронов, и мы должны это помнить всегда. Нечего кричать о нашем техническом превосходстве, надо помнить — не зевай, техника идет вперед гигантскими шагами, и не надо себя успокаивать на достигнутом.

О создании волевого командира. Это вопрос дисциплины в Красной Армии. Нельзя ограничиться только одним изменением в Уставе. Если в законодательстве имеется ряд изъянов, это не значит, что человек может пять-шесть дней прогуливать, пьянствовать, с завода его увольняют за опаздывание на 20 минут, а у нас за прогул он не является дезертиром, и если только он прогуляет семь дней, то тогда его могут судить. И то он отделывается гауптвахтой, где он отдыхает, играет в шахматы и смотрит кино. При отклонении от призыва в армию он получает исправительно-трудовые работы до 1 года, а при отклонении от допризыва он подвергается до 6 месяцев исправительно-трудовым работам или штрафу до 500 рублей. Эти законы будут исправлены, устав будет у нас дисциплинированным уставом, появится все то, о чем мы здесь говорили по этому поводу, и нашей главной работой должна являться работа над дисциплиной. Нужно научить требовать с себя, с высшего командного политсостава. Надо дисциплину наладить.

Я думаю, что когда товарищи разъедутся по своим местам, у них будет большое удовлетворение, т.к. мы на этом совещании затронули массу чрезвычайно важных вопросов. Все основные вопросы нашей военной идеологии обсуждены и выявлено, чего нам не хватает, кто виноват и прочее. Я бы сказал, что здесь были отдельные толкования вопроса или просто товарищи недопоняли и представили их себе несколько иначе. Я должен еще раз отметить, что и видно из многих выступлений, что у нас слишком развито хвастовство. Я думаю, что некоторые товарищи отсюда сделают вывод, что при всех замечаниях и добавлениях, которые здесь были, мы действительно являемся страной патриотов, и что наша армия непобедима. Ведь нужно же понять, что мы должны работать по-большевистски, мы должны знать участки своей работы, и если взять всю нашу страну, то она действительно представляет страну патриотов и героев.

Сегодня мы вскрыли целый ряд изъянов, которые необходимо немедленно изжить. Нам придется в ближайшее время провести большую, серьезную разъяснительную работу у себя на местах и в первую очередь исправить свои личные ошибки. Совершенно не значит, что, говоря о некоторых неудачах, мы должны опустить руки и должны воспитывать армию, что она не победит врага и что мы не сумеем его разбить. Именно по-другому надо втолковать любовь и волю нашего бойца к нашей армии, нашему народу и защите Родины. При таких условиях, когда будет правильное воспитание, наш боец, а русский человек очень смелый, для нас будет являться золотым фондом.

Проводить дисциплину надо начать с себя. Нужно предъявить к себе все политические требования, а также потребовать их и с комсостава. Нужно установить, что Полевой устав является законом для комсостава и что он должен его знать. Наш устав неплохой, и от него, безусловно, не следует отказываться. Я уверен, что те ценные замечания и дополнения его совершенно выправят и сделают основным нашим документом. Речь идет о том, что люди шатаются от одной стороны к другой, и нам нужно в корне изменить стиль работы, стиль воспитания, ибо неоднократно мы имели случаи неправильной как партийной, так и воинской организации комсостава. Часто отдается дело на откуп партийной организации. Вопрос дисциплины, он целиком зависит от нас, и мы сейчас вводим дисциплинарные батальоны, и я не могу себе представить, как мы без них существовали. И тогда дело будет иметь другой и нужный порядок. Я, к сожалению, мало говорил о младших командирах, но мы все мероприятия, которые здесь предлагались, разрешили на местах, и вопрос военной дисциплины, безусловно, будет упорядочен.

Вот, собственно, все, что я хотел сказать, и нечего больше жаловаться, что нам кто-то мешает работать. Все дело заключается в нас самих. Не следует говорить и не нужно ждать, чтобы нам кто-то помогал, но надо понять, что мы с вами отвечаем за армию и поэтому необходимо по-настоящему взяться за работу и коренным образом ликвидировать все недостатки и недочеты.

Я предлагаю сейчас избрать комиссию, чтобы подработать все материалы и предложения. Комиссию предлагаю в составе: тт. Мехлис, Кирпонос, Мельников (профессор), Курдюмов, Благонравов.

Тимошенко: Товарищи, мы на сегодняшний день заканчиваем нашу работу и получили разрешение распустить всех по домам, чтобы на местах взяться за свою непосредственную работу.

Мне кажется, что на этом совещании мы разрешили очень много важных для армии моментов. Нужно будет все это обосновать, еще раз над этими вопросами подумать и немедленно проводить их в жизнь. Сейчас у нас много дела, и, как известно, обстановка на сегодняшний день не так уж благополучна, как, может быть, кажется. Нам сейчас, каждому на своем месте, следует, засучив рукава, по-большевистски приняться за свою непосредственную армейскую работу. Нужно взяться за дело по-настоящему. Мне кажется, что надо обратить внимание на те ценные вещи, о которых мы так много говорили в свое пребывание здесь, в Москве. Я уверен, что нами работа поведется по-новому, с учетом тех дополнений и замечаний, которые давались здесь на совещании. Поэтому не на словах, а на деле надо претворить все хорошее в жизнь в нашей армии. Мы создавшейся обстановкой при новых указаниях и дополнениях сумеем поставить нашу Красную Армию в нужное боевое и готовое состояние.

Я не хочу настраивать вас на то, чтобы вы стали конкурировать, нужно только думать о постоянной работе, знать, как должна быть поставлена работа. Те требования, которые нам предъявлялись, понижать не будем. Требования, которые предъявлялись армии, они отражены в войсках, в нашей боевой жизни. И нужно вести себя так, чтобы поднимать авторитет своих подчиненных и свой собственный авторитет.

На этом разрешите закончить наше совещание и пожелать вам успехов.

РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 2736. Л. 32-77.