Взглянул я на руки свои Внимательно, как на чужие: Какие они корневые — Из крепкой рабочей семьи. Надежная старая стать Для дружеских твердых пожатий; Им плуга бы две рукояти, Буханку бы хлебную дать, Держать бы им сердце земли, Да все мы, видать, звездолюбцы, — И в небо мои пятизубцы Двумя якорями вросли. Так вот чем наш подвиг велик: Один и другой пятерик Свой труд принимают за благо, И древней атлантовой тягой К ступням прикипел материк.

* * *

В 1923–1924 годах существовало в Елисаветграде тесное содружество молодых друзей, увлечением которых были поэзия и театр. Это были дети так называемых «бывших» — елисаветградских юристов, общественных деятелей, служащих, священников — Юрий Никитин, Николай Станиславский, Михаил Хороманский, Александр Федоровский, Ирина и Ипполит Бошняки.

«Стихи тогда… писали Юра Никитин, Коля Станиславский, Михаил Хороманский, впоследствии уехавший в Польшу и ставший там знаменитым беллетристом. Хороманский был нашим учителем. Он писал стихи по-людски, переводил с французского Верхарна и символистов, он был первый, кто показал мне и объяснил хоть краешек "новой поэзии"».

Молодые люди, игравшие в аристократов, часто встречались, читали друг другу стихи и как заправская богема ходили по появившимся как из-под земли многочисленным кафе и ресторанам. Наступило время новой экономической политики — НЭПа.

Позже, когда друзья разъехались по разным городам получать образование, они продолжали общаться с помощью писем. В двадцатые годы письма по большей части были шутливыми, но с годами становились все серьезнее. В конце тридцатых годов было уже совсем не до шуток…

Вот отрывок из стихотворного письма Тарковского другу Николаю Станиславскому, написанного в середине двадцатых годов в виде забавной «пушкинской» поэмы:

Передвечерняя усталость Всецело завладела мной. Но все же, — мне еще осталась Утеха нежности земной: Я сердце медленное грею У строк, начертанных Твоею Воздушной, быстрою рукой; — И ряд видений — предо мной Проходит легкой чередою: Шаевич юный, «Альказар», «Палас», «Американский бар»; Блестящий князь, и мы с тобою Музыкой, юностью, вином, Опьянены, но все же пьем [17] .

Князем в компании был Юра Никитин, виконтом — Коля Станиславский, графом — Асик Тарковский. Он был на два года моложе своих друзей. Друзья вели себя свободно, весело, бесшабашно, разъезжали по городу на какой-то таратайке одетые, как футуристы, и читали стихи.

«Почему после революции хотелось забыть и отринуть все старое, всю память? Это естественное состояние любого переходного периода… Но еще — от бессилия. Да, от бессилия» [18] .