Плыл вниз от Юрьевца по Волге звон пасхальный, И в легком облаке был виден город дальний, Дома и пристани в дыму береговом, И церковь белая на берегу крутом. Но сколько б из реки чужой воды я не пил, У самых глаз моих висит алмазный пепел, Какая б на глаза ни оседала мгла, Но в городе моем молчат колокола Освобожденные…    И было в них дыханье, И сизых голубей глухое воркованье, Предчувствие мое; и жили в них, шурша, Как стебли тонкие сухого камыша, Те иглы звонкие, смятенье в каждом слове, Плеск голубиных крыл, и юный шелест крови Испуганной…    В траве на кладбище глухом, С крестом без надписи, есть в городе моем Могила тихая. — А все-таки он дышит, А все-таки и там он шорох ветра слышит И бронзы долгий гул в своей земле родной. Незастилаемы летучей пеленой, Открыты глубине глаза его слепые Глядят перед собой в провалы голубые.