* * *

1940 год был ознаменован большим событием в жизни поэта. В доме, вернее, в «ампирной» комнате коммунальной квартиры, у переводчицы Нины Герасимовны Яковлевой-Бернер, которая работала на общественных началах в секции переводчиков при Союзе писателей, он знакомится с Мариной Ивановной Цветаевой. Цветаева была признанным поэтом, а Тарковский как поэт был известен лишь кругу друзей и литературной публике. Скорее его знали как переводчика, в этом же 1940 году он именно как переводчик был принят в Союз писателей СССР.

Марина Цветаева. Одна из последних фотографий. 1940 год

«У нас с Мариной Ивановной были очень добрые отношения. Я познакомился с ней в 1939 году, когда она возвратилась на родную землю. Тогда же вышла в свет книга моих переводов из туркменского поэта Кемине (XIX век). Я подарил ее Цветаевой, она ответила мне письмом, в котором было много добрых слов о моих переводах» [34] .

Арсений Александрович называл годом знакомства с Мариной Ивановной 1939 год, указывая, что книга его переводов туркменского «Гейне» — поэта Кемине также вышла в издательстве «Художественная литература» в 1939 году. Необходимо сказать, что книга стихотворений Кемине была подписана в печать 12 сентября 1940 года и могла выйти в свет в начале октября. Мария Белкина в своей книге «Скрещение судеб» на странице 207 пишет:

«Где-то в октябре (речь идет о 1940 годе. — М. Т.) Цветаевой в руки попадает книга Тарковского переводов Кемине. Ее восхищают переводы, и, не зная еще адреса поэта-переводчика и не видя его никогда, она пишет ему письмо…» [35]

« Милый тов. Т.

Ваша книга — прелестна. Как жаль, что Вы (то есть Кемине) не прервал стихов. Кажется на: У той душа поет — дыша. Да [нразб] камыша… [37] Я знаю, что так нельзя Вам, переводчику, но Кемине было можно — (и должно). Во всяком случае, на этом нужно было кончить (хотя бы продлив четверостишие). Это восточнее — без острия, для них — все равноценно. Ваш перевод — прелесть. Что Вы можете — сами? потому что за другого Вы можете — все . Найдите (полюбите) слова у Вас будут.

Скоро я Вас позову в гости — вечерком — послушать стихи (мои), из будущей книги. Поэтому — дайте мне Ваш адрес, чтобы приглашение не блуждало — или не лежало — как это письмо.

Я бы очень просила Вас этого моего письмеца никому не показывать, я — человек уединенный, и я пишу Вам — зачем Вам другие? (руки и глаза) и никому не говорить, что вот, на днях, усл[ышите] мои стихи — скоро у меня будет открытый вечер, тогда — все придут. А сейчас — я Вас зову по-дружески. Всякая рукопись — беззащитна. Я вся — рукопись.

МЦ ».

В то время дружить с вернувшейся из эмиграции Мариной Ивановной отваживались не все. Некоторые знакомые, знавшие Цветаеву до отъезда заграницу, увидев ее на улице, переходили на противоположную сторону, а другие, столкнувшись лицом к лицу, делали вид, что ее не узнавали.

Тарковский, напротив, дорожил этой дружбой, ценил замечательный дар Цветаевой, прислушивался к ее замечаниям. Так, в стихотворении «Сверчок» она посоветовала поменять эпитет к слову «песня» — «похоронная» на «заповедная». (В память об этом в стихотворении, написанном на смерть Марины Ивановны, прозвучит при слове «глубина» этот эпитет — «заповедная»).

Однако ради дружбы с Мариной Ивановной требовалось пожертвовать многим, в том числе и отношениями с любимой женой, которые наконец-то обрели устойчивость. А на такую жертву поэт пойти не мог. Но он все-таки хочет сохранить эту дружбу.