* * *
В том же 1945 году, осенью, совершилось важное событие. Собрание поэтов и переводчиков, членов Союза писателей, после обсуждения стихов Тарковского рекомендовали их к изданию. Книга должна была выйти в издательстве «Советский писатель», окончательное решение было принято в самом конце декабря. (И это несмотря на убийственную внутреннюю рецензию критика Евгении Книпович.)
Из письма Арсения Тарковского к поэту Симону Чиковани от 14 марта 1946 года:
«Живу я в суете, очень много времени и нервной горячки я затратил на возню с книгой стихов, которую у меня все же взял «Советский писатель» — собирается ее печатать. Только — вместо книги, составленной мною по плану, соответствующему единому замыслу, после редакции получился пестрый и путаный сборник, а не книга стихов. Выпало — увы! — много отдельных стихотворений, внесены мною изменения, которые никак нельзя назвать исправлениями…».
Однако осенью 1946 перед самым выходом тиража книги из типографии появилось роковое для советской культуры постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Дирекция издательства решила заморозить выпуск сборника (уже прошедшего редакторскую цензуру), чтобы не навлечь на себя и на автора гнев советских идеологов. На форзаце переплетенных листов Тарковский напишет: «Последняя сверка с машины. Книга напечатана не была — по требованию редакции после постановления об Ахматовой и Зощенко». Печать была остановлена, книга заматрицирована и оставлена до лучших времен. Есть свидетельство Льва Горнунга, что Тарковский был даже рад, что издательство отложило печать книги. У него была надежда, что гроза пройдет. Однако время шло, а потепление не наступало. И матрицы книги были уничтожены. Надежд на диалог с читателем у Тарковского уже не оставалось…
* * *
В ряду послевоенных стихов особенно значительным можно считать стихотворение 1946 года «Порой по улице бредешь…». «Бессмысленная жажда чуда», ожидание его становится стихотворением — значит, в творчестве заключается смысл жизни поэта. (Через много лет, в цикле «Пушкинские эпиграфы» Тарковский «на склоне горчайшей жизни» поспорит с самим собой: «Боже правый, неужели / Вслед за ним (За Пушкиным. — М. Т.) пройду и я / В жизнь из жизни мимо цели, / Мимо смысла бытия?»)