Уезжаем, уезжаем, укладывай чемоданы, На тысячу рублей билетов я выстоял у судьбы, Мы посетим наконец мои отдаленные страны, Город Блаженное Детство и город Родные Гробы. Мы посетим, если хочешь, город Любовного Страха, Город Центифолию и город Рояль Раскрыт, Над каждым городом вьется бабочка милого праха, Но есть еще город Обид. Там у вокзала стоит бронепоезд в брезенте, И брат меня учит стрелять из лефоше. А в городе Музыки дети играют сонаты Клементи, И город покинут и чужд потрясенной душе. Ты угадаешь по влажной соли, Прочтешь по траве, что вдали, на краю земли, — Море за степями шумит на воле И на рейде стоят корабли. И если хоть что-нибудь осуществимо Из моих обещаний, то я тебе подарю Город Море и город Пароходного Дыма, И город Морскую Зарю. — Мне скучно в твоих городах, — ты скажешь.    — Не знаю, Как я буду в городе Музыки жить, никого не любя, А морская заря и море, выгнутое по краю, — Синее море было моим без тебя.

Теперь, через восемнадцать лет эта поездка осуществилась. Тарковский приехал в Кировоград один. Он подходил к дому, где прошло его детство, открывал дверь, ведущую в «невысокие, сырые» комнаты, где жила с родителями его Мария, поднимался по крутой лестнице на второй этаж, где когда-то происходили их «первые свидания». Посетил Ирину Михайловну Бошняк, в юности ревновавшую Колю Станиславского к Марии Фальц. Побывал на хуторе «Надiя», где встретился с директором заповедника, своим двоюродным племянником и ровесником, Андреем Юрьевичем Тобилевичем (внуком И. К. Карпенко-Карого и Надежды Карловны, урожденной Тарковской).

Корифеи украинского театра братья Тобилевичи

Стихи, посвященные встрече с «городом детства», носят отпечаток боли и разочарования: город был разрушен во время войны; здесь все изменилось, бывшее окно Марии Густавовны завешено другой, слишком яркой занавеской, а подруга юности Ирочка Бошняк стала «совсем старенькой».

«Мне было очень грустно в Кировограде, и я многого не узнавал, и душа моя тосковала… Очень все это было грустно. Но я понял, что на родине нужно бывать почаще, хоть раз в два года, иначе высыхаешь сердцем, и родина — наш город — хорошая причина для слез…»

— писал Тарковский в письме своему другу юности Николаю Станиславскому.