1. Приобретение Египта. Вражда с Францией. Фашода
Для Великобритании разгром наполеоновской Франции в 1870–1871 гг. и основание Германской империи в тот момент, когда эти события произошли, казались скорее выгодными. И в самом деле, правящие круги в Англии в большинстве решительно сочувствовали Германии. Франция уже тогда была колониальной и морской державой, которая при известных условиях могла стать опасной для английского владычества на востоке, для английского влияния в Европе. Германия не имела ни колоний, ни флота, ее интересы тогда нигде не встречались с английскими, а с императорской Францией, напротив, в самом конце 60-х годов отношения у Англии были довольно холодными. Прорытие Суэцкого перешейка французами сильно беспокоило Англию. Все эти причины привели к тому, что разгром Франции был встречен в Лондоне очень спокойно; были и злорадные голоса. Но уже в 1875 г. Англия определенно не пожелала допустить нового разгрома Франции, затевавшегося Бисмарком: европейское равновесие и без того было сильно нарушено в пользу Германии. С 1881 г., с начала завоевания Туниса, открывается эра новых французских колониальных экспедиций. В 1882 г. началось завоевание Тонкина и Аннама в Индокитае, и 11 мая 1885 г. эти и сопредельные территории были уступлены Китаем Французской республике. Когда в течение 80-х и первой половины 90-х годов французы присоединили колониальные земли в Центральной Африке и (в 1894–1895 гг.) окончательно захватили остров Мадагаскар, враждебное отношение к Франции стало возрастать в Англии весьма заметно. Решительное столкновение, как сказано, произошло из-за Фашоды, когда англичане прямой угрозой войны заставили французское правительство отказаться от попытки проникнуть в долину Нила. Дело в том, что в годину конфликта из-за Фашоды и в связи с этим конфликтом для англичан решался окончательно вопрос о Египте.
С самого первого момента после прорытия Лессепсом в 1869 г. Суэцкого канала Англия не переставала стремиться к захвату Египта и вновь прорытого канала, на который она смотрела как на прямой путь в Индию. В 1875 г. Англия скупила почти все акции Суэцкого канала, какими располагало обанкротившееся правительство египетского хедива Измаила-паши. Некоторое время Франция и Англия имели одинаковые права финансового контроля в Египте. Но в 1882 г. все положение круто изменилось. Против европейцев вспыхнуло национальное восстание, и Англия повела в ответ открытую войну против Египта. Франция же отказалась принимать в этой войне активное участие. Англичане бомбардировали Александрию, заняли Каир. С тех пор они уже не уходили оттуда. Фиктивным владыкой Египта оставался хедив, а реальными властителями — англичане. Но в том же (1882) году против них началось новое, очень могущественное восстание под начальством нубийца Могаммеда-Ахмеда, принявшего сан Махди, пророка и наследника Магомета. Посылая против Махди один за другим небольшие отряды, англичане терпели сначала поражение за поражением. Город Хартум, в котором заперся генерал Гордон, был со всех сторон окружен махдистами; спешивший ему навстречу лорд Уольсли опоздал на несколько дней, и Хартум был взят осаждающими, а английский гарнизон (с генералом Гордоном) вырезан. Случилось это в январе 1885 г. Судан был очищен от англичан, и махдисты грозили изгнать их также из. Египта.
Правда, эти угрозы так и оставались угрозами, но и англичане далеко не сразу решились покончить с фанатической армией махдистов. Медленно, годами продвигаясь на юг и укрепляясь на постепенно занимаемых позициях, англичане только к осени 1898 г. подошли к Хартуму. Лорд Китченер 1 сентября 1898 г. совершенно стер с лица земли армию дервишей (махдистов) и занял Хартум. С этого времени и Египет, и Судан фактически находятся в английском обладании, и все попытки египтян освободиться от Англии оставались и остаются пока тщетными.
Эта долгая борьба за Египет увенчалась в том же 1898 г. после военной победы над махдистами дипломатической победой над французами в Фашоде. Но отношения с Францией были настолько испорчены и общее дипломатическое положение Англии было настолько ухудшено наступившей в 1899 г. и длившейся около трех лет бурской войной, что британское правительство решилось (в 1898 и в следующие годы) на очень смелый и многозначительный шаг: на предложение союза Германской империи.
2. Отношения с Германией. Начало антагонизма
Шаг этот был совершенно неожиданным. Тут мы должны обратиться к характеристике англо-германских отношений, поскольку они начали складываться в последние годы XIX столетия. Эти отношения далеко но сразу получили тот грозный характер, который таким роковым образом повлиял на всю европейскую историю в начале XX в. и был одной из главных причин разразившейся в 1914 г. катастрофы. Но уже с конца 80-х годов английские консулы и английские коммерсанты и частные лица не переставали с самых отдаленных точек земного шара присылать сведения и донесения о все более растущей и заметной конкуренции германского ввоза в самых разнообразных отраслях торговли и промышленности. Эта конкуренция давала себя чувствовать не только в чужеземных владениях — в России, в Южной Америке, в Китае, в Японии, в Италии, на Балканском полуострове, в Малой Азии, но кое-где и в колониях самой Британии, и даже в самом Лондоне. В общем донесения сходились в констатировании четырех основных фактов:
1) германские товары но качеству обыкновенно уступают английскому производству;
2) германские товары значительно дешевле английских;
3) немцы предоставляют оптовым покупателям часто очень льготные и долгосрочные кредиты;
4) немецкий сбыт обслуживается несравненно лучше, чем английский, благодаря громадной армии превосходных коммивояжеров, изучающих потребности рынка, проникающих в самые глухие дебри и способствующих тому, что с каждым годом немецкое производство все более и более применяется ко всем условиям, нуждам, характерным особенностям потребителей.
Началась эта конкуренция в 80-х годах. Но в 90-х годах она с каждым годом принимала такие размеры, что в торгово-промышленных кругах Великобритании стали поговаривать об опасности, грозящей английскому благосостоянию. Это были еще одинокие голоса, но число их все увеличивалось. Нужно вспомнить, что с середины XIX в. англичане привыкли почти к монопольному положению как на рынках сбыта, так и на рынках сырья в большинстве внеевропейских стран, куда вообще допускались европейские товары. Огромные барыши промышленников позволяли не только из года в год усиливать производство, но и создавали почву, при которой тред-юнионы могли вести (и вели) постоянную и очень успешную борьбу за повышение заработной платы. Большие категории рабочего класса в Англии, под влиянием растущего материального благосостояния, все более и более отходили от традиций чартизма; даже расширение избирательного права как в 1867, так и в 1884 г., фактически распространившее все права на рабочий класс, было достигнуто без какой бы то ни было революционной борьбы. Профессионализм становился в течение всей второй половины XIX столетия основным направлением большинства английского рабочего класса.
Так дело шло, пока предприятия английской промышленности были в цветущем состоянии. Но было ясно, что положение непременно изменится и аполитизм рабочего класса быстро исчезнет, как только в стране настанет безработица и заработная плата перестанет возрастать сообразно с увеличивающейся дороговизной жизни. Для английских политически и экономически господствующих классов опасность от усиливающейся немецкой конкуренции являлась, таким образом, одновременно и экономической, и внутренне-политической опасностью. Но вместе с тем положение вещей в конце 80-х годов и в течение всего последнего десятилетия XIX в. было таково, что как консервативному кабинету Сольсбери (1886–1892 гг.), так и либеральному правительству сначала Гладстона, потом Розбери (1892–1895 гг.) и снова консервативному кабинету Сольсбери (с 1895 г. правившему в Англии) было просто невыгодно вступать в сколько-нибудь неприязненные отношения с Германией.
3. Ирландские дела. Отношения с Россией. Бурская война
Три серьезные заботы поглощали внимание британских правителей как раз в 80-х годах и в начале 90-х годов XIX столетия: революционное движение в Ирландии, враждебная политика России, натянутые отношения с Францией. Что касается Ирландии, то здесь уже в конце 70-х годов начался новый период обострения аграрного вопроса, того вопроса, который целые века (в особенности же с XVII столетия) составлял все содержание ирландской истории. Обезземеленные фермеры, пригнетенные высокой арендной платой, грабительством посредников (миддльмэнов), бравших у лендлордов землю в аренду крупными участками и раздававших ее с большой для себя выгодой мелким держателям, прибегали в одни эпохи к открытым восстаниям, в другие — к террору политическому, а чаще всего к партизанскому аграрному террору. Это был основной фон. Немногочисленная и тогда маловлиятельная сама по себе городская буржуазия Ирландии выставляла из своей среды революционных борцов, которые отчасти уходили в аграрный террор, отчасти же выдвигали на первый план вопрос о политическом освобождении Ирландии от англичан. Борьба велась не только революционным, но и парламентским путем, и обыкновенно парламентские лидеры ирландской партии не одобряли революционного образа действий своих соотечественников, считая их тактику ошибочной. Так, врагом революционных актов был знаменитый О'Конпель, парламентский вождь ирландцев, с именем которого связана в истории отмена ограничительных законов против католиков в 1829 г. и длительная, но безуспешная борьба за ирландское самоуправление в 30-х и 40-х годах XIX в. Но с конца 70-х годов и вплоть до начала 90-х лидером парламентской ирландской группы был Чарльз Парнель, талантливый, энергичный, яркий деятель, блестящий оратор и организатор. Он решительно занял дружественную позицию относительно революционного движения, развивавшегося как раз в эти годы в Ирландии, и вся эта легальная и нелегальная борьба в парламенте и вне парламента глубоко волновала Англию. Глава либерального министерства Гладстон пытался дать Ирландии некоторое самоуправление, но потерпел неудачу, был свергнут консерваторами в 1886 г., и борьба с Ирландией продолжалась неустанно. Когда сошел с политической сцены и вскоре умер (в 1891 г.) Парнель, в парламенте исчезла самая яркая фигура, какая только была в ирландской партии, но брожение в Ирландии но прекращалось.
Поглощенное ирландскими делами, английское правительство должно было считаться в то же время с осложнениями во внешней политике. Начиная с 60-х годов, русское продвижение в Средней Азии не прекращалось. Туркестан, Хива, Бухара, Мерв, Ферганская область — все эти владения либо были присоединены к Российской империи, либо попали в полнейшую от нее зависимость, и уже в 1885 г. русские войска били афганцев сравнительно не так далеко от индийской границы. Еще в 1884 г. русскими войсками был взят Мерв, и вскоре после этого английское правительство определенно и вполне открыто выступило с протестом и с требованием разграничения между русскими и афганскими владениями. Это разграничение после долгих и нелегких негоциаций состоялось в 1896 г. Но истинно миролюбивых отношений между Британской и Российской империями все не устанавливалось: как раз со второй половины 90-х годов XIX столетия начала проявляться крайняя активность русской политики на Дальнем Востоке. Россия заняла Порт-Артур, часть Маньчжурии, и русская угроза английскому влиянию в Китае обозначилась вполне ясно. Вплоть до русско-японской войны или, точнее, вплоть до Портсмутского мира 1905 г. эта русская угроза стояла перед глазами английских правителей.
Не только Ирландия и не только русская угроза приковывали к себе внимание Англии: никогда со времен Наполеона I отношения между Англией и Францией не были так обострены, как именно в последние годы XIX в. Мы уже видели, что английская и французская линии продвижения по африканскому материку скрестились, наконец, в конце 1898 г. в местечке Фашоде на верхнем Ниле, и что хотя дело не дошло до войны между Англией и Францией, но отношения казались вконец испорченными. В распространеннейшей парижской газете «Маtin» появлялись статьи, прямо направленные против королевы Виктории (например, под названием «Королева, которую следует повесить»: «La Reine a pendre»); на бульварах выставлялись карикатуры на Викторию и на представителей английского правительства, причем некоторые из этих карикатур были таковы, что английский посол выехал на время из Парижа в знак протеста. Наконец, вспыхнувшая в 1899 г. англо-бурская война дала исход этому раздражению, и в 1899–1901 гг. временами возникали даже проекты дипломатического вмешательства в пользу буров. Раньше чем коснуться этого момента (и последовавшего затем крупного поворота в британской политике), мы должны обратиться к первым годам англо-бурского конфликта.
Дело в том, что именно эти первые годы англо-бурского конфликта тесно связаны с первой зарницей приближавшейся катастрофы, с первым открытым проявлением вражды между Англией и Германией. После только что охарактеризованных трудностей в общем положении Великобритании нетрудно понять, что Англия ни в коем случае не желала обострять отношений еще и с Германией.
Да и сама Германия оказывалась до поры до времени одним из крупных и выгодных рынков для английского сбыта.
Если не считать вывоза из Великобритании в ее колонии и доминионы, то на первом месте в числе держав, куда сбывались английские провенансы в 80-х и 90-х годах XIX столетия, стоят Соединенные Штаты, на втором Германия, на третьем Франция. Выведено, что в среднем за 10 лет (1885–1895 гг.) ежегодно:
Англия вывозила своих товаров:
Эти данные выведены на основании официальной английской статистики и подали повод либеральной партии еще со второй половины 90-х годов вести агитацию против уже возникшей и все усиливавшейся в торгово-промышленном мире вражды к Германии.
В течение 80-х годов Англия была полна предупредительности в отношениях своих к Германии, и в 1890 г. уступка Англией острова Гельголанда Германии в обмен на Уганду, Виту и Занзибар праздновалась в Германии как национальное торжество и как победа Германии. Несмотря на умножавшиеся с каждым годом очень беспокойные тайные донесения консулов и открытые констатирования этого факта в газетных статьях со стороны путешественников, торговцев, промышленников, британское министерство иностранных дел отказывалось еще-смотреть на Германию как на державу, торговая конкуренция которой уже начинает заметно стеснять и ограничивать английский сбыт. Когда в июне 1895 г. в Англии произошла смена министерства и либеральный кабинет лорда Розбери был заменен кабинетом консерватора маркиза Сольсбери, то портфель министра колоний попал в руки Джозефа Чемберлена, убежденного сторонника соглашения с Германией; да и сам глава правительства, старый Сольсбери, относился к Германии весьма благоприятно. Словом, общее положение Англии было таково, что удобнее и выгоднее было до последней возможности не замечать нового противника. Но новый противник напомнил о себе сам и сделал это, воспользовавшись обостренным до крайности уже в середине 90-х годов бурским вопросом.
Обе «крестьянские республики» — Трансвааль и Оранжевая республика — были под угрозой уже в конце 70-х годов. Война, которую против буров начал в 1877 г. Биконсфильд, а закончил в 1881 г. Гладстон, была неудачна для англичан. Конечно, ее можно было продолжать еще несколько лет, и участь буров была бы решена на двадцать лет раньше, чем это случилось на самом деле. Спасения прочного и окончательного все равно для них не было. Горсточка голландских мужиков могла надеяться только на необъятные территории, леса, пустыни, но ниоткуда никакой помощи не видела. В 1881 г. буров спасло нежелание Гладстона в одно и то же время воевать в Египте, в Ирландии и в Южной Африке. Так как Египет и Ирландия были важнее, то Южную Африку (буров) и пришлось временно бросить.
В средине 80-х годов в Трансваале открыто было золото, и туда хлынули полчища переселенцев и авантюристов. Трансвааль стал еще более цепной добычей, чем он мог казаться раньше. Но, кроме того, оказались налицо новые условия, которые опять приковали взоры британского правительства к обеим бурским республикам.
Дело в том, что много событий произошло на черном материке с 1881 г., когда прекратилась англо-бурская война. Германия успела утвердиться в Юго-Западной и в Восточной Африке, завладев там и тут территориями, правда, экономически не первоклассными, но обширными; Франция успела создать себе большую колониальную империю отчасти на севере, материка (прибавив к Алжиру Тунис), отчасти в центре. Махдистское восстание в Судане и верхнем Египте, прямо направленное против англичан и достигшее в первой половине 80-х годов больших успехов, еще не было тогда усмирено, и Хартум оставался в руках восставших. Наконец, Италия предприняла ряд шагов, направленных к завоеванию обширной территории на востоке Африки. При всех этих условиях министр колоний Чемберлен поставил своей целью поспешное укрепление британского владычества в Африке, расширение сферы британского влияния; и — в более далеком будущем — соединение североафриканских владений Англии с южными владениями непрерывной цепью британских территорий, которые были бы рано или поздно соединены железной дорогой Каир-Капштадт.
Завоевание обеих бурских республик стало, таким образом, на очереди дня. С июня 1895 г., когда пал либеральный кабинет лорда Розбери и консерваторы во главе с маркизом Сольсбери овладели властью, портфель министерства колоний перешел в руки лидера унионистов Джозефа Чемберлена. Сравнительно поздно, шестидесяти лет от роду, занял этот человек первенствующее положение в британской политике, но общественная деятельность его началась за двадцать лет с лишком, еще в начало 70-х годов, и он успел сыграть выдающуюся роль в муниципальной жизни г. Бирмингема (где неоднократно избирался в городские головы), а также в парламенте в 80-х и начале 90-х годов. Политическая идея Чемберлена может быть характеризована так: государство не только может, но и обязано вмешиваться в отношения между рабочим и работодателем, и фабричное законодательство должно быть решительно направлено к защите интересов трудящихся; к этому же должны быть устремлены основные тенденции муниципального, хозяйства; заработная плата, продолжительность рабочего дня, все другие условия жизни рабочего класса должны быть таковы, чтобы рабочий класс в своей массе был непосредственно и ближайше заинтересован в сохранении и процветании Британской империи; только обладание рынками дешевого сырья и обширными рынками сбыта может обеспечить английскую промышленность настолько, чтобы и промышленники, и рабочие могли безболезненно «делиться прибылями». Другими словами, Чемберлен не верил или прикидывался, что не верит в возможность резкого обострения классовой борьбы, пока английская промышленная деятельность развивается на основе экономической эксплуатации всей Британской империи и на почве громадного политического могущества и влияния этой империи среди остального мира. Огюст Филон и другие представители позднего манчестерства склонны были сближать идеи Чемберлена с «государственным социализмом». Конечно, это нелепость. Правильнее было бы самую характерную черту его миросозерцания видеть в неразрывной, логически обусловленной связи его воззрений на рабочий вопрос с его же безусловным и резко выраженным британским империализмом. Это миросозерцание заставило его, например в 80-х годах, круто разойтись с Гладстоном по вопросу об Ирландии: Чемберлен (бывший в кабинете Гладстона министром торговли) находил нужным всячески стремиться к разрешению аграрного вопроса в Ирландии, но категорически отклонял всякую мысль о сколько-нибудь широком самоуправлении этой страны. В 1886 г. он резко разошелся с Гладстоном, когда тот внес в палату общин билль о самоуправлении Ирландии, и вместе с Гартингтоном стал во главе так называемой либерально-унионистской партии, не перестававшей с тех пор поддерживать консерваторов. Но вместе с тем он продолжал настаивать на необходимости широкого рабочего законодательства и деятельно способствовал созданию фабричного закона 1891 г.
Этот-то деятель и получил в июне 1895 г. от лорда Сольсбери предложение занять пост министра колоний в только что образовавшемся консервативном министерстве. С первых же дней Чемберлен стал душой правительства, далеко отодвинув на задний план прочих членов кабинета (вместе с премьером). Очередной задачей британской политики он признал уничтожение самостоятельности двух бурских республик, и эта задача представлялась ему особенно спешной вследствие дошедших до британских властей в Капской колонии точных сведений о тайных переговорах, ведшихся уже с января 1895 г. между резидентом близкой германской колонии (Юго-Западной Африки) и Трансваалем.
Предлогом к дипломатической вражде, а потом и к объявлению войны послужило требование Англии, чтобы все уйтлендеры, т. е. новейшие переселенцы в Трансвааль, получили все конституционные права трансваальских граждан. Президент Трансвааля Крюгер противился этому из боязни, что такое приравнение в правах повлечет за собой не только фактическое, но и юридическое присоединение Трансвааля к Англии. Исхода не было. Первая попытка вооруженной рукой захватить Трансвааль была сделана в декабре 1895 г. Д-р Джемсон, колониальный деятель и хищник и фанатически настроенный приверженец идеи «британской Южной Африки», друг и сподвижник Сесиля Родса, колонизатора и завоевателя обширных территорий к северу от Капской колонии, собрал отряд добровольцев и вторгся в конце декабря 1895 г. в пределы Трансвааля; одновременно должно было вспыхнуть восстание в Иоганнесбурге, крупнейшем городе Трансвааля, с преобладающим населением уйтлендеров. Предприятие потерпело полное фиаско: буры разбили отряд Джемсона и захватили в плен большинство участников вместе с самим Джемсоном. И вот тут-то разразился первый инцидент, показавший, что экономическое соперничество между Англией и Германией начинает переходить в открытую политическую неприязнь. Изумленная Европа прочла 4 января 1896 г. отправленную накануне из Берлина телеграмму от императора Вильгельма президенту Крюгеру. Вильгельм поздравлял трансваальского президента с победой и прибавлял, что очень рад, что бурам самим удалось справиться с нападением, не прибегая к помощи дружественных держав. Намек был совершенно ясен: Германия обещала бурам свое покровительство на случай войны с Англией, потому что, если бы Вильгельм имел в виду одного только авантюриста Джемсона (от солидарности с которым поспешил отречься Чемберлен), то не имели никакого смысла слова о помощи дружественных держав. Так это и было истолковано.
Что на самом деле имел в виду Вильгельм, посылая эту явно и умышленно провокационную телеграмму, сказать нелегко. Впоследствии, когда вся вредность этой выходки для Германии обнаружилась вполне, Вильгельм, по раз навсегда усвоенному им правилу, попытался переложить ответственность на Маршаля фон Биберштейна, по совету которого он послал эту телеграмму Крюгеру. Во всяком случае в Англии (особенно в шовинистической «джингоистской» прессе, обслуживавшей интересы крупной промышленности и завоевательного империализма) телеграмма Вильгельма комментировалась долгие месяцы в самом враждебном и воинственном тоне.
Консервативный кабинет, руководимый Чемберленом, и не думал отказываться от своих намерений относительно бурских республик и методически готовился к решительному удару. Но раньше нужно было довести до конца уничтожение махдистов, и это было сделано Китченером 1 сентября 1898 г. при Омдурмане, после чего верхний Египет и Судан оказались в прочном обладании англичан. Спустя несколько недель, в том же сентябре 1898 г., лорд Китченер подошел к Фашоде, где находился французский отряд Маршана, и, как было уже упомянуто в другой связи, возник длительный и крайне острый дипломатический конфликт, окончательно улаженный лишь весной 1899 г., когда (21 марта 1899 г.) была подписана англо-французская конвенция, разграничившая французские и английские владения в области озера Чад и в области бассейна верхнего Нила (по этой конвенции французское влияние было совершенно устранено из области верхнего Нила, но зато за французами были признаны колоссальные территории западнее этой области по экватору и между экватором и тропиком Рака). Тотчас после окончания этих осложнений с французами Чемберлен опять обратился против Трансвааля. Все лето и раннюю осень перевозились английские войска и военное снаряжение из метрополии в Капскую колонию и дальше — к трансваальской границе. 11 октября 1899 г. вспыхнула война.
Англо-бурская война длилась гораздо дольше, чем предполагали как друзья, так и враги англичан. Буры защищали свою независимость с необычайным мужеством и на первых порах с большим успехом. В течение первых нескольких месяцев англичане терпели поражение за поражением. Буры вторглись в английские владения, осадили Ледисмит, Мэфкинг, Кимберлей, разбили англичан в двух довольно значительных столкновениях. Временами в эту осень и зиму 1899/1900 г. казалось, что война англичанами будет проиграна окончательно.
4. Чемберлен и его попытки заключить союз с Германией
В Европе эти неожиданные события производили необычайное впечатление. В России (в кругах московского дворянства, в редакциях правых газет и органов, националистически настроенных, и еще в кое-каких кругах) некоторое время носились с мыслью о дипломатическом вмешательстве великих континентальных военных держав — России, Франции и Германии — в пользу буров. Мысль была оставлена, да и едва ли был момент, когда можно было серьезно думать о ее осуществлении (хотя русская дипломатия делала негласные шаги в этом направлении в 1900 и в 1901 гг.). Вильгельм, спустя восемь лет, подтвердил (перед корреспондентом газеты «Ваііу Telegraph», в 1908 г.), что ему делались предложения (со стороны России и Франции) об общем выступлении в пользу буров и будто только благодаря его несогласию дело расстроилось. Так или иначе, вмешательства не произошло.
Но в Англии были весьма осведомлены обо всех этих настроениях. И вот тогда-то Чемберлен решился снова выдвинуть мысль, к которой он склонялся уже с 1897 г., и повторить ход, который во всяком случае должен был предохранить Англию вплоть до окончания бурской войны от неприятных неожиданностей: он предложил Германии вступить в союз с Англией.
Подробности дела стали известны лишь недавно из документов, опубликованных в коллекции «Die grosse Politik der enropaischen Kabinette», и из книги тогдашнего секретаря германского посольства в Лондоне Эккардштейна. Его разоблачения вызвали большое волнение в германской печати и специальной литературе. Сам Эккардштейн и очень многие публицисты современной Германии полагают, что император Вильгельм и канцлер Бюлов совершили одну из самых губительных ошибок, отвергнув английское предложение. Чего бы (говорят они) не могла достигнуть Германия, имея за собой поддержку Англии! Не только была бы немыслима катастрофа 1918 г., но даже и самая война была бы излишней: Германия получила бы такие колониальные владения, такие экономические возможности, что ее полный расцвет был бы делом вполне обеспеченным. С другой стороны, слышатся голоса, доказывающие, что самое предложение Чемберлена либо было нереальным и невозможным, либо непременно втравило бы Германию в войну с Россией и Францией, причем суперарбитром воюющей Европы оказалась бы Англия, которая не посмотрела бы на свой союз с Германией и в решающий момент не дала бы Германии воспользоваться плодами победы. Таковы в главных чертах оба суждения о предложении Чемберлена.
Следует признать, конечно, что Чемберлен, в случае принятия Германией его предложения, получал непосредственную выгоду: Россия и Франция были бы парализованы в своих будущих попытках выступлений против Англии. Не только обеспечивалась бы полная свобода действий Англии в Южной Африке, где все еще не кончалась война с бурами, но британское правительство могло бы увереннее действовать и в Новом Свете. Дело в том, что как раз в это время в Англии с большим беспокойством и недоверием следили за действиями правительства Соединенных Штатов в вопросе о прорытии Панамского канала. Соединенные Штаты очень уверенно шли к безраздельному овладению этим будущим каналом, и все попытки Англии заручиться хоть некоторыми положительными правами относительно этого канала встречались с упорным противодействием. Наконец, осложнения в Китае, где Россия начинала играть все более и более активную роль, тоже заставляли Англию думать о выходе из состояния полной изолированности.
Если Англия, таким образом, только выигрывала от союза с Германией в эту пору, то для Германии вопрос представлялся несравненно сложнее. Правда, сообщая Николаю II об английском предложении, Вильгельм II старался представить дело так, будто союз с Англией открывает перед германским народом самые радужные перспективы; Вильгельму это было нужно для того, чтобы узнать, на какие компенсации может рассчитывать со стороны России Германия, если она во имя «традиционной дружбы» к России откажется от английского предложения. Самая попытка эта обличает характерную для Вильгельма II черту: преувеличенное мнение о степени наивности тех, с кем он имеет дело. Конечно, не только он писал это письмо, когда уже твердо решил на союз с Англией не идти, но и в России столь же твердо могли быть в это время убеждены, что на союз с Англией Германия ни в каком случае не пойдет (и именно потому, что подобное письмо могло быть написано).
И действительно. Как Вильгельм II, так и канцлер империи Бюлов на союз с Англией решили ответить отказом, по-видимому, даже без особых колебаний. Этот союз неминуемо делал Германию «солдатом Англии на континенте», и война с Россией и Францией делалась вопросом времени. Да притом еще самое время начала войны отныне зависело бы от Англии, а не от Германии. Тяжесть же войны пала бы почти полностью на Германию, и после войны Англия оказалась бы в роли верховного судьи над всеми державами истощенного, обескровленного континента. Мало того. Одержать сколько-нибудь решительную, окончательную победу над Россией и Францией помешала бы Германии сама же Англия, в предначертания которой вовсе не входило безмерное усиление Германии, ее главной экономической конкурентки. Конечно, критикуя тогдашние действия германской дипломатии с точки зрения всей последующей истории, приверженцам Эккардштейна легко утверждать, что хуже того, что на самом деле произошло в 1914–1919 гг., ничего с Германией случиться не могло и что лучше было бы воевать против России и Франции, имея Англию на своей стороне, чем видя ее в стане своих врагов. Но в 1899–1901 гг. об очень близкой мировой войне еще мало думали, и отложить выбор казалось возможным. Вильгельм II именно в эти годы особенно носился с мыслью об образовании союза всех великих континентальных держав против Англии, т. е. его интересовала программа, прямо враждебная планам Чемберлена. Нечего и говорить, что часть верхов крупнопромышленной буржуазии и приверженцы колониальных приобретений были решительно против союза с Англией, особенно тогда, в разгар англо-бурской войны, когда вообще в широчайших слоях германского народа, в средней и мелкой буржуазии, отчасти даже кое-где в рабочем классе проявлялась довольно остро неприязнь к Англии.
На предложение Чемберлена германское правительство не пошло. Но оставаться изолированной Британская империя, как сказано, не могла и не хотела. Германский отказ толкал ее на другой путь. Для того чтобы вступить на этот новый путь, необходимо было произвести крутой поворот руля, нужно было решиться на ряд очень рискованных шагов, на крупные жертвы, на чрезвычайные усилия.
И как раз в этот момент на всемирно-историческую арену вышел новый человек, которому суждено было связать свое имя с этим поворотом в британской политике.