На собрание в бар “Как в Гоа” пришло почти все население Матарота. Отсутствовали лишь анархисты, еще с утра уехавшие на антивоенную акцию. Обычно они возвращались с подобных мероприятий только под вечер, если, конечно, не происходило чего-нибудь из ряда вон выходящего, типа ранения полицейского и последующего разгона демонстрантов. Впрочем, подобное антидемократическое развитие событий непременно попадало в срочные выпуски новостей. А посему бдительная Шош, дабы исключить неприятные неожиданности, велела Давиду держать телевизор включенным.

Все остальные явились вовремя, что само по себе свидетельствовало о чрезвычайной важности предмета обсуждения. Семья пекаря Маарави присутствовала в полном составе, включая старого Моше, его жену Лею и дочь Галит с непременной видеокамерой. Профессор Серебряков надел строгий костюм-тройку, а Леночка так и вовсе вырядилась в вечернее платье до пят, с блестками и глубоким декольте. На ее точеной шее, впитавшей в себя не одно ведро наивысших косметических достижений человечества, сияло предположительно бриллиантовое колье.

Рядом, одинаковым жестом сцепив на коленях непривычные к праздности руки, неподвижно сидели Сироткины — Далия и Боаз. Соседний столик занимали Меир-во-всем-мире Горовиц и Хилик Кофман со своими таиландцами Чуком и Геком. Последние двое мало понимали, о чем идет речь и от нечего делать прислушивались, тщетно надеясь уловить осторожную крысиную побежку под дощатым полом веранды, шорох змеи в кустах или писк летучей мыши на чердаке. Заядлые охотники, они давно уже переловили и съели всю живность в радиусе нескольких километров и теперь скучали.

Ближе к стойке расположились Эстер и Ами в своем инвалидном кресле. К ним, раздав гостям напитки, присоединились Мали и Давид Хен. Шош, как инициатор и председатель собрания, восседала отдельно на высоком барном табурете. Хеновы четырехлетние близнецы Став и Авив, самозабвенно меняясь именами, бегали между столиками.

Даже “усамы”, казалось, прониклись серьезностью момента и на время исключили Матарот из своего веселого списка: предупредительные сирены доносились большей частью из города N., почти не тревожа высокое собрание матаротских землекопов.

Шош открыла обсуждение со свойственной ей прямотой.

— Я предлагаю сразу перейти к делу, — сказала она. — Игра в прятки закончилась. Теперь все про всех знают. Из этого следуют по крайней мере два вывода. Во-первых, никто здесь никого не заложит, потому как у самих рыльце в пушку. Во-вторых, нет смысла копать шесть туннелей, когда можно сосредоточить все силы на одном. Есть возражения?

— Есть! — закричал один из близнецов, выскакивая из-за стойки.

— Авив, перестань шалить, — прикрикнул на сына Давид. — Ты мешаешь!

— Я не Авив, я Став!

— Какие тут могут быть возражения… — сказал Меир Горовиц. — Ясно, что надо объединиться. Взять за основу один из туннелей и продолжать его вместе. Вот только чей? Ами, что скажешь?

Ами покачал головой.

— Вариантов у нас не так уж и много. Если откровенно, то раскопы семьи Маарави, Меира, господина профессора и Давида словом “туннель” назвать трудно. Это, скорее, норы, неглубокие, но опасные — как для тех, кто копает, так и для тех, кто ходит поверху. Только без обид, ладно?

Он сочувственно посмотрел на Хенов и Маарави, которые накануне с гордостью показывали ему результаты их семейных подпольных проектов.

— Остаются два туннеля, — продолжил Ами. — Кофмана и Сироткиных. У Хилика прорыто дальше, но укреплено хуже. Боаз и Далия потрудились на славу, но их туннель слишком загибается вниз. Мое мнение: нужно сосредоточиться на туннеле Хилика Кофмана. Ему осталось совсем немного до забора, хотя с направлением тоже напутано. Нужно добавить крепежа и наладить быстрый откат вынутого песка. Коротко говоря, если хорошо организоваться, то мы сможем проходить в день метров по пятьдесят. Значит, месяца через два выйдем к морю.

— Куда, куда? — изумленно переспросил Кофман. — К какому морю? Вы что, купаться собрались?

— Купаться! Купаться! — хором завопили близнецы.

Они мельтешили по залу с такой скоростью, что, казалось, крик исходит со всех сторон сразу.

— Дети, запру! — пригрозил Давид.

— Нам нужно к морю, Хилик, — твердо сказала Мали. — Иначе копайте без нас.

Хилик Кофман вскочил на ноги. Он был искренне возмущен.

— Ами, в чем дело? Когда Шош пришла ко мне со всей этой историей, я сразу спросил: какие цели? У рабочего коллектива должна быть единая цель. Зачем копаю я, мне известно. Но зачем копают все остальные? А?

Фермер обвел собравшихся требовательным взором. Он еще помнил четкие, проникнутые духом глубокого внутреннего единства собрания матаротской коммуны. “Нам нужно к морю… а иначе не будем…” Что за чушь?!

— И зачем же ты копаешь, Кофман? — нарушил молчание Боаз Сироткин.

— Как это “зачем”? Там враги, разве не так? Враги, которые не сдаются. А если враг не сдается, его уничтожают. Вот зачем. Ясно, как день. А вот насчет твоих целей у меня большие сомнения. Ты там, среди врагов, двадцать лет просидел. Всех мог бы за это время передавить. А ты что? А ты даже пальцем не шевельнул. Знаешь, как это называется? Преступная халатность. А то и похуже!

– “Похуже” — это что?

Боаз начал угрожающе приподниматься, но Далия вовремя положила руку ему на плечо и удержала на месте.

— У нас там дом, Хилик. Мы возвращаемся в свой собственный дом. Не думаю, что тебе это будет понятно.

— Да уж конечно! — саркастически заметил Кофман. — Собственники паршивые… А остальные что? К примеру, Маарави, что ты в Полосе будешь делать? Булки продавать?

Булочник Моше Маарави с достоинством выпрямился.

— Я помогаю Галит, — сказал он. — Ей это необходимо, вот и все.

Кофман повернулся к Галит. Та пожала плечами.

— Мне нужно для фильма…

— Для фильма?! — вытаращил глаза Кофман. — Вы хоть сами себя слышите? Эти тоскуют по развалинам буржуазного очага, эти хотят окунуться в море, эти просто помогают дочке, а дочка, видите ли, снимает кино! Вы что, ненормальные?!

— На себя посмотри, — угрюмо посоветовал Давид Хен.

— А может, ну ее, всю эту затею? — с надеждой спросил Ами Бергер. — Давайте пока временно приостановим, подумаем…

Но тут в разговор вступил профессор Серебряков. Он всегда чувствовал себя тем уверенней, чем непримиримее казались разногласия.

— Господа, господа, — произнес он своим бархатным баритоном, в рокочущих складках которого тонули и не такие споры. — Давайте успокоимся и взвесим разумно. Господин Кофман, конечно, прав. Единство цели — важный элемент нашего совместного… ээ-э… проекта. Но это правило не обязано касаться наших окончательных целей. В самом деле, каждый из нас имеет полное право руководствоваться своими собственными конечными намерениями. Подчеркиваю: конечными! При этом промежуточная цель вполне может оказаться общей для всех. Согласны? Тогда зададимся вопросом: есть ли у нас такая общая промежуточная цель?

Профессор сложил руки на животе, задумчиво покрутил большими пальцами и возвел глаза к потолку, словно ища там ответ. И потолок не подкачал.

— Конечно, есть! — воскликнул Серебряков. — И эта цель — сам туннель. Туннель нужен нам всем, без исключения. Зато потом, когда мы из него выберемся, каждый волен идти своей дорогой. Согласны? К примеру, господин Кофман тут же отправится уничтожать своего врага… не так ли, господин Кофман?

— Да, но при чем тут море? — отозвался упрямый фермер.

— Как это “при чем”? — удивился профессор. — А вы собирались выйти на поверхность сразу за забором? Или посередине нейтральной полосы, которая насквозь просматривается и простреливается армией? Я, знаете ли, не большой военный стратег, но такое решение кажется мне не слишком разумным чисто тактически. А может, вы хотите оказаться сразу в гуще вражеского расположения, в каком-нибудь полосячьем подвале, возможно, запертом снаружи?

Кофман растерянно молчал. Соображения профессора явно задели его за живое.

— Вот видите! — удовлетворенно констатировал Серебряков. — Вы и сами понимаете, что гораздо разумнее будет зайти с тыла, откуда враг не ожидает нападения… То же касается и госпожи Галит: оператор, пришедший со стороны берега, вызовет намного больше доверия. Боаз и Далия, если я правильно помню, ваш поселок стоял недалеко от моря?

— Почти что в дюнах… — кивнул Боаз.

— Ну вот! Значит, и вам с Далией так удобнее. Выйдете у моря и двинетесь себе по бережку, по бережку да по песочку…

— Галит, что с тобой? — воскликнула Шош и соскочила с табурета.

Страшно побледнев, Галит Маарави указывала дрожащей рукой на телевизор.

— Смотрите, смотрите!

Все повернулись к экрану.

— Да это же Упыр! — узнал Меир Горовиц. — Давид, прибавь звука!

В телевизионной студии сидели четверо — гладкоподтянутая дикторша и трое мужчин-обозревателей. На страдальческих лицах последних застыло выражение дизентерийных больных, прикованных в людном месте вдали от туалета. Видно было, что их всю жизнь постоянно перебивали и, возможно, так ни разу и не позволили высказаться до конца. За спинами обозревателей, в качестве заставки фона красовался портрет профессора Упыра.

Дикторша, покачивая разноцветной прядью, с глубоким прискорбием сообщала о том, что ужасные слухи последних дней, увы, подтвердились. Профессор Упыр, основатель и ректор одноименного колледжа, одно из ярчайших светил отечественной науки, столп и защитник практического гуманизма пал жертвой трагического недоразумения. По словам корреспондентов, таинственное исчезновение Упыра было отмечено еще несколько дней назад. Профессор не оставил записки, не известил никого о своем отъезде, и это с самого начала заставляло предположить худшее.

Затем в Интернете появились фотографии недавнего праздничного хнун-батумского полосования, а вместе с ними и первые обоснованные свидетельства произошедшего несчастья. Так, личная секретарша Упыра уверенно опознала на снимке один из важнейших профессорских органов.

К сожалению, реальное, физическое опознание, продолжала дикторша, оказалось невозможным: от профессора не осталось практически ничего. То, что не съели сами беженцы во время полосования, доели полостинские собаки. Впрочем, представителям Красного Креста удалось отскрести от одной из стен в непосредственной близости от главной площади Хнут-Батума несколько засохших ошметков, которые и были отосланы на генетический анализ.

— Доставленные сегодня результаты… — произнесла дикторша, поворачиваясь к обозревателям. — …не оставляют никакого сомнения в том, что именно профессор Упыр стал на сей раз объектом и центром народной полостинской забавы. Что можно сказать по поводу этого трагического события?

В глазах у одного из обозревателей блеснули слезы.

— Профессор Упыр был не только моим другом, но и выдающимся другом полостинского народа, — сказал он. — Я вижу в его смерти символический смысл. Данко, известный герой известного рассказа известного революционного писателя, отдал народу свое сердце, причем отдал буквально, а не фигурально, как некоторые, не слишком последовательные защитники народного дела.

Здесь обозреватель неприятно усмехнулся и многозначительно стрельнул глазами в сторону соседей.

— Профессор Упыр… — продолжал он, — …пошел еще дальше. Он пожертвовал народу Полосы не только сердце, но и все остальное: желудок, почки, селезенку…

— А я бы не стал торопиться с далеко идущими умозаключениями, — перебил коллегу другой обозреватель. — Возможно, профессор не планировал принести столь благородную жертву именно сейчас. Насколько я слышал, следственные органы еще не совсем отказались от версии насильственного похищения. Ведь профессор Упыр исчез прямо из колледжа: его автомобиль так и остался на стоянке. А коли так, то и в самом деле произошло трагическое недоразумение.

— Уж не собираетесь ли вы отрицать законное право полостинцев на их древний народный обряд? — зловеще креня голову, вмешался третий участник обсуждения.

— Да как вы могли подумать?! — вскинулся второй. — Это право свято! Жаль только, что в качестве сырья они выбрали своего близкого друга и помощника, в то время как внутри Страны совершенно безнаказанно расхаживает огромное количество более подходящих вражеских кандидатур, которые, так сказать, прямо напрашиваются. Можно ведь было и спросить… Например, я лично мог бы выдать полостинским друзьям целый список таких кандидатов, причем с адресами…

В подтверждение своих слов он потряс пачкой бумаг.

Далеко от столичной студии, в матаротском баре “Гоа”, вскочил на ноги косматый фермер Хилик Кофман.

— Что это такое?! — взревел он. — Почему вы смотрите передачу из Полосы?!

Мали Хен поспешно щелкнула кнопкой, выключая телевизор. Ее муж пожал плечами.

— Сами же просили сделать погромче.

— Кто-нибудь может мне объяснить? — не унимался Кофман. — Что это было?

— Кончай реветь, Хилик, — устало попросил Ами Бергер. — Чего ты не понял? Враги похитили человека. Так тебе понятно?

— Так понятно, — сказал Кофман, разом успокаиваясь и садясь на место. — Если враг не сдается, его уничтожают.

— А мне вот непонятно… — Серебряков потер лоб ладонью. — Как они могли его похитить? Чисто технически?

— Вот именно, — кивнул Ами. — Меня это тоже беспокоит. Технически существуют только две возможности сделать это незаметно: через блокпост или посредством туннеля. Первое маловероятно, так как все грузы досматриваются. Значит, у них есть свой туннель, из Полосы сюда, на нашу сторону. Такой вот неприятный вывод.

— Туннель? Сюда? — поежилась Эстер.

— У кого-нибудь есть другое объяснение?

Все молчали.

— Нету, — подвел итог Ами. — Учтите, это имеет непосредственное отношение к нашему плану. Ведь, если их туннель и впрямь существует, то есть и вероятность на него наткнуться. А это было бы весьма неприятно. Они наверняка вооружены, а мы безоружны. Что возвращает меня к предложению временно отложить всю нашу затею. Дождемся, пока армия найдет и ликвидирует полосячий туннель, а уже потом…

— Черта с два! — возразил Кофман. — Мы вовсе не безоружны.

Ами пожал плечами.

— При всем уважении к твоему карабину…

— Насчет этого не волнуйся, — усмехнулся старый фермер. — Найдется еще кой-чего вдобавок… На весь Хнун-Батум хватит.

Он вызывающе оглядел собрание.

— Ну, так когда начинаем?

— Сегодня, — откликнулся Боаз Сироткин. — Прямо сейчас. Кто против, пусть скажет.

Возражений не последовало. Даже близнецы на время примолкли. В наступившей торжественной тишине слышалось лишь жужжание случайного комара, да и то смолкло, когда Чук, резко выбросив вверх руку, поймал летуна. Гек завистливо крякнул, и стало совсем тихо. Затем Шош спрыгнула с табурета. Поднялись со своих мест и все остальные. Грандиозный проект великого матаротского туннеля можно было отныне считать официально открытым.