В те дни, когда солнце Египета клонилось к закату, незадолго до вторжения персов, правил в Египте Фараон по имени Амасис. Он предпочел отдать целый город, называемый Нукратисом, грекам. Те видели в египтянах торговых партнеров, поэтому такая уступка могла укрепить границы перед угрозой персидской агрессии. В Нукратисе, недалеко от устья Нила, впадающего в море близ Канопуса, жил богатый греческий купец по имени Чаракос. Пришел он с небезызвестного острова Лесбос, и доводился братом прославившей остров псвоими стихами Сафо. Чаракос многие годы вел успешную торговля с Египтом и, наконец, решил осесть в Нукратисе.

Однажды, проходя по базару, он увидел скопище народа, собравшееся вокруг торговцев рабами. Проделав путь сквозь толпу, он понял, что толпу привлекла юная рабыня, выставленнкая на всеобщее обозоение на большом камне. По белой коже и горящим щекам Чаракос сразу распознал в ней гречанку. Сердце купца забилось сильнее, ибо впервые за долгую жизнь он увидел столь совершенную красоту.

Чаракос дождался начала торгов и купил девушку, назначив цену, которую никто не мог превзойти. Недаром у него была репутация богача! Девушка назвалась именем Родопис. Она рассказала, что пираты похитили ее ребенком откуда-то с севера и продали на Самос, где она росла и работала в богатом доме. Она рассказала также, что воспитанием ее занимался раб по имени Эзоп. От него она узнала многое о животных, растениях, о разных народах. Но красота, как известно, имеет цену, и ее хозяин решил, что несколько лишних монет, вырученных в богатом Нукратисе, ему не помешают.

На ее счастье, в Чаракосе девушка нашла не только благодетельного земляка — он поселил ее в прекрасном домике с садом, одел в лучшие одежды, осыпал драгоценностями и потакал всем ее желаниям, относясь к ней лучше, чем к собственной дочери. Летним полднем, когда солнце в Египте палит нещадно, Родопис нежилась в прохладной воде бассейна, скрытого от посторонних глаз в чудесном зеленом саду. Молодые рабыни следили, на всякий случай, чтобы не пропали украшения и одежда, а особенно красные туфельки, так любимые госпожой.

Внезапно, среди тишины и покоя, из глубокой синевы неба прямо вниз спикировал орел, как бы примериваясь к небольшой группе возле бассейна. Девушки, отчаянно крича, спрятались за деревьями. Родопис выпрыгнула из воды и прижалась к мрамору фонтана, не отрывая от птицы широко раскрытых испуганных глаз. Орел же, не обращая внимания на девушек, благополучно рассчитав падение, подхватил одну из красных туфелек и взмыл обратно в небеса, уносясь на своих огромных крыльях все дальше, в сторону долины Нила.

Родопис залилась слезами, не просто потеряв любимую туфельку, но лишившись подарка Чаракоса. Орел, должно быть, был послан Богами, возможно, сам Хорус приложил к тому руку, ибо орел — священная птица Хоруса. Он улетел вверх по Нилу в направлении Мемфиса и спикировал вновь по направлению ко дворцу Фараона в час, когда сам Фараон сидел во дворе и вершил правосудие на благо своего народа, рассматривая поданные народом жалобы. Орел умудрился уронить красную туфельку прямо на колени Фараону.

Народ, наблюдая происходящее, на всякий случай в ужасе закричал, тогда как Фараону хватило выдержки не проронить ни слова, хотя и он испугался. Прийдя в себя, Фараон взял туфельку в руки и принялся рассматривать тончайшую ручную работу неизвестного ему мастера. Он подумал, как же прекрасна должна быть обладательница столь дивной обуви. Недолго думая, Фараон издал указ: «Я, Великий Фараон земли Египетской, посылаю гонцов до самого устья дельты, а также вверх по Нилу до всех границ. И возьмут гонцы красную туфельку, принесенную священной птицей Хоруса. И объявят они по всему народу, что та, с чьей ноги она, станет моей невестой — невестой Фараона!»

— О, Фараон, да преумножится твоя жизнь, силы и здоровье! — Гонцы пали перед ним ниц. — Да будут услышаны Богами твои слова, а мы, твои слуги, повинуемся тебе!

Гонцы отправились из Мемфиса в сторону Гелиополиса и Таниса, потом Канопуса, и, наконец, достигли Нукратиса. Здесь они прослышали про богатого купца Чаракоса, его новую рабыню — юную гречанку, и то, как он, не задумываясь, бросал богатства к ее ногам, как будто перед ним была принцесса. Гонцы отправились к огромному дому на берегу Нила и застали Родопис в тихом саду неподалеку от бассейна.

Когда вновь возникла, как бы из небытия, красная туфелька, Родопис даже вскрикнула от неожиданности и тотчас призналась, что та принадлежит ей самой, и никому иному. Она о вытянула изящную ножку, чтобы пришельцы могли убедиться, как велико мастерство сапожника и как ловко сидит на ноге туфелька. Одна из девушек принесла и другую, в то время как Родопис поведала странную историю с орлом.

Гонцы мгновенно поняли, что перед ними именно та, за которой посылал их Фараон, и они преклонили перед ней колени и произнесли: «Великий Фараон Амасис, да продлится его жизнь, силы и здоровье, призывает тебя к себе во дворец в Мемфисе. И будет тебе во дворце оказан царский почет и отведены царские покои, ибо Фараон верит, что сам Хорус, сын Исис и Осириса, послал орла принести красную туфельку.»

Желание Фараона свято и должно быть выполнено. Родопис распрощалась с Чаракосом, тяжело переживавшим разлуку, но покорившемся судьбе, и отправилась в Мемфис. А когда Амасис увидел красоту девушки, он окончательно поверил, что это послание Богов. Он сделал ее Царицей Египта, и они прожили долгую жизнь и умерли, не дожив, к своему счастью, года до прихода персидского царя Амбиса.

— Я уже когда-то слышал эту историю, — сказал Мошик, теребя кота за шею, изредка похватывая его и за ухо, — только там была стеклянная туфелька.

Артемон время от времени смешно тряс головой, наклоняя ее в одну сторону, как будто пытаясь вылить попавшую в ухо воду, но не выражал и малейших признаков неудовольствия, лишь изредка цепляя лапой заигравшегося Мошика, переходившего все границы даже самой близкой дружбы. Кот слушал сказку не менее внимательно, и его плутовская морда расплывалась рыжей усмешкой то ли от услышанного, то ли от Мишкиных шалостей.

— Это что такое?! — заглянувшая в открытую дверь Анна Моисевна увидела рядом с внуком развалившегося на свежепоглаженной простыне Артемона, раньше всех сообразившего, кому сейчас придется несладко, и тотчас смывшегося из комнаты. — Тема, кошка на постели — это уже лишнее, она же шляется неизвестно где.

— Мама, Артемон половину времени спит, а половину облизывается с головы до ног, если с Мошиком не возится, а пол у тебя не грязней чистой простыни.

— И все-таки, нехорошо брать животных в постель.

— Вот я тебе! — послышался из салона голос Михал Давыдыча.

Артем понял, что пора выручать тезку из новой беды, и бросился на помощь. Артемон рыжей ящерицей распластался под потолком на белой тюлевой занавеске, дергая запутавшейся лапой, оставив зазор сантиметров в пять между собственным хвостом и рукой деда Миши. Ужасный котяра почему-то вообразил, что ему принадлежат все моточки шерсти в этом доме, но Михал Давыдыч ревностно следил за продвижением вязки рукавчика к собственному свитеру и был начеку, бдительно охраняя беспечно оставленное на диване вязание. Артем осторожно, чтобы не попортить тюль, снял перепуганного проказника с занавески и строго сказал:

— Артемон, поплатишься! — После чего виновный был отдан Мошику на перевоспитание…

Утомительное это дело — снятие кота с тюля.

— Кнопками балуемся? — услышал Артем сквозь сон.

— Мотками балуемся? — передразнил он возникшего среди ночи Артемона.

— Я маленький, мне простительно — мне всего шесть месяцев.

— Маленький, да шустрый — прошлой ночью ты почему-то маленького из себя не строил.

— Ладно, попробую больше не поддаваться искушениям, — быстро сдался Артемон. — Но все равно, нельзя сравнить последствия необдуманного нажатия кнопки и закатывания под диван шерстяного клубка.

— Вот не хватит деду шерсти на рукав, тогда посмотрим про последствия. А кнопка — подумаешь, кнопка, Гай Додано этажа до невесты не доехал, так женился же, в конце концов, несмотря на удравший в море стакан.

— Не скажи, маленькая кнопка, нажатая в нужное время в нужном месте может повернуть историю.

— Знаю, знаю, нажми кнопку ядерного чемоданчика — и живо перевернешь всю историю.

— Не придуривайся, я не про реальные кнопки говорю, просто иногда не стоит вмешиваться, если не представляешь последствий. Говорили тебе — осторожнее.

— А что такого, ну промелькнула Ленка на экране — ей же лучше, она теперь звездой станет, от женихов отбоя не будет.

— Ей и так отбиться трудно, страна-то маленькая, да горячая. А что ты все, как Фрейд: есть мужик — нет мужика. Послушай лучше историю — поинтереснее твоих сказок будет, да и произошла на самом деле.

— То-то ты Моисея на чистую воду выводил на самом деле.

— Что было — то было, Моисей тоже человеком был, хотя и неординарным, надо отдать ему должное.

— Ну, слава Богу!

— Нет, ты не думай, что я имею что-то против Моисея, просто иногда события интерпретируются совсем не так, как было на самом деле. Вот, например, возьми другой миф, да хоть с тем же Моисеем: зачем он плутал сорок лет по пустыне, когда и нескольких недель бы хватило, ну месяцев?

Артем почувствовал, что Артемон явно задумал новый трюк, и решил так просто не сдаваться:

— Искал, где нефти нет, — вспомнил он недавний анекдот.

— Интересная мысль, — на Артемона юмор явно не произвел ожидаемого впечатления, — вполне в стиле вашего Бога: отдать нефть врагам — пусть обленятся и разжиреют, тогда и бери их голыми руками, только вот ждать, похоже, придется, пока нефть вся не кончится. А я серьезно спросил.

— Ну, если серьезно, то говорят, чтобы народ про рабство забыл…

— Да какое там рабство, — рассердился Артемон, — сказки все это, неужели не ясно: «…сыны Израилевы сорок лет ходили в пустыне, доколе не перемер весь народ, СПОСОБНЫЙ К ВОЙНЕ, вышедший из Египта…» Все ведь очень просто — любой Бог, он одного хочет, чтобы ему подчинялись, а не пороли отсебятину, и не упивались своей силой без надлежащего разрешения, ведь истинная-то сила должна быть у него, у Бога. Он и добивался, чтобы было потеряно ТАЙНОЕ ЗНАНИЕ Египта. А ты в лифте с кнопками забавляешься, народу на потеху, между прочим — жестоковыйному.

— Ладно, больше не буду, — Артему стало слегка не по себе.

— Кстати, еще одно любопытное наблюдение: когда царь Соломон стал строить Храм Господу, очень подробно описаны все детали, размеры, материалы, даже инструменты, а вот ГДЕ — ни слова?!! Неужели Богу было безразлично место, ГДЕ строить?

— На него не похоже.

— Вот и я думаю, что на него не похоже, — согласился Артемон, — в истории с Иисусом Навином есть место очень странное для Библии:

«Иисус, находясь близ Иерихона, взглянул, и видит, и вот стоит пред ним человек, и в руке его обнаженный меч. Иисус подошел к нему и сказал ему: наш ли ты, или из неприятелей наших?»

«Он сказал: нет, я вождь воинства Господня, теперь пришел сюда. Иисус пал лицом своим на землю, и поклонился, и сказал ему: что господин мой скажет рабу своему?»

«Вождь воинства Господня сказал Иисусу: сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, свято. Иисус так и сделал.»

— И что из этого? — Артем не понял куда клонит Артемон.

— А то, что НЕТ в Библии другого места, о котором говорят, как о святом, да еще снимают обувь. НЕТ И ВСЕ!!! Даже о Храме не говорится как о святом месте!!

— Ну и..?

— Ну и… — Артемон саркастически ухмыльнулся. — Храм был построен на том самом СВЯТОМ месте, вместе с Иерусалимом, между прочим. А место и в самом деле не простое — как пирамиды — в нем есть доступ, СВЯЗЬ с Господом.

— Ну и каждый может связаться?

— В принципе, каждый. Откуда, по твоему, пошел этот обычай, записки в стене Храма? Связь-то передается, хочет кто-то того или нет. Другое дело, станет ли Господь смотреть на всю ту дурость, что ему шлют каждый день. На Земле есть всего три таких места, где есть СВЯЗЬ: Иерусалим, Мекка и Гиза.

— Но в Гизе нет никакого храма.

— Был. Храм Сфинкса. Но он давно разрушен.

— И, между прочим, в двух из трех мест стоят мечети.

— А ты соображаешь! Я начинаю думать, что и полкапли крови Фараонов могут наделать немало дел. Стоит Египтянам догадаться построить мечеть в Гизе, и у Ислама может не остаться преград…

— Так не зря ревнители Храмовой горы хотят разрушить мечеть?

— Конечно, не зря. Только они опоздали лет на пятьдесят. Но даже если мусульмане и построят третью мечеть, то все равно останется и стена Храма, и гроб Господень.

— Так они ни перед чем не остановятся! Даже перед тем, чтобы все сравнять с землей.

— В том-то и дело, что попытайся они достигнуть абсолютного господства, это будет началом их конца, Боги этого не допустят, и самые умные из имамов это знают.

— Значит, никакой реальной опасности нет?

— А кто сказал, что послушают умных?

Артем задумался и промолчал.

— Послушай лучше притчу, — Артемон потянулся всем телом, как потягиваются только кошачьи, — а что там было на самом деле — не нам судить.