Юсенеб без сил опустился на предоставленное ему ложе. Его знобило, не помогла даже чаша горячего вина, любезно принесенная провожатыми. Сон не шел, ему было неловко от собственной слабости. В окна доносились звуки празднества, по стенам метались отсветы огней, собственно, кульминация должна была наступить только завтра, но прибывших было так много, что всю неделю резали скот и птицу, пахло специями и жареным мясом. Хриплое резкое пение труб не давало уснуть. Громкое мяуканье задравшихся неподалеку котов напомнил Юсенебу о его собственном питомце, который устраивался в ногах и теплой живой грелкой проводил с ним ночь. Кто-кто, а кот не пропадет без пищи, любой хозяин скорее останется голоден сам, чем откажет кошке. Юсенеб скучал по своему любимцу, терпеливо дававшему запустить руку в шерсть на животе, что особенно приятно зимой. Он почувствовал рядом с собой движение и повернул голову. На него пристально смотрели в темноте зеленые глаза огромного черного кота. Глаза были подернуты какой-то сероватой пеленой, и Юсенеб подумал, что коту нездоровится. Он протянул открытой ладонью руку и осторожно провел пальцем ото лба к середине головы и дальше вдоль уха к шее. Ухо было слишком горячее. Кот, стараясь продлить удовольствие, потянулся вслед за рукой, пальцы щепотью слегка сжали основание уха, и томное урчание тихим эхом отозвалось под каменными сводами. Кот медленно устроился у него на животе, придавив теплой приятной тяжестью. Одной рукой Юсенеб пощекотал ему шею рядом с уголком рта, а другую положил на холку, поворошив шерсть. Очень горячо, у кота был явный жар. Зеленые мутные глаза открылись на треть и медленно закрылись обратно. Кот пару раз издал странный звук, похожий на кашель и затих. Через минуту Юсенеб почувствовал, что к его боку привалилась кошка, потом еще одна, а потом кто-то начал устраиваться в ногах.

Проснулся Юсенеб от топота ног и криков:

— Мы его нашли! Смотрите, вот он!

Потревоженные шумом кошки нехотя потягивались и трусили прочь, только черный кот продолжал недвижно лежать у него на груди.

— Анубис, вот ты где! Мы всю ночь тебя ищем!

Юсенеб положил руку коту на голову но тот так и не пошевелился. Голова была холодная, слишком холодная для живого кота.

— Боюсь, что он умер, — проговорил Юсенеб, прижал кота к груди и медленно сел.

Он опустил кота на колени и осторожно приоткрыл ему веко. Глаз окончательно помутнел и закатился. Сердце не билось. Нижняя челюсть беспомощно отвисла.

— Анубис умер! — раздались крики. — Анубис умер!

— Пойдем! — один из слуг подхватил Юсенеба и поставил на ноги. — Бери Анубиса и пойдем.

— Куда? — спросил Юсенеб.

— Как куда? Анубис — любимый кот Фараона!

Час от часу не легче, подумал Юсенеб, теперь ему точно не миновать чьих-нибудь зубов. Они вышли во двор.

— Анубис умер! — раздавалось вокруг. — Анубис умер! Великая Убасти призвала к себе Анубиса!! Великая Убасти призвала Анубиса праздновать вместе с ней!! Славься, Великая Убасти и Анубис!!!

Толпа вокруг них густела с каждой минутой, и слугам с трудом удавалось пробиваться вперед. Слух о смерти любимого кота Фараона распространялся по Бубастису с невероятной быстротой. Шум усиливался, крики, трещотки, завывание труб слились для Юсенеба в постоянный монотонный гул. Внезапно совсем другой крик выделился из обшей какофонии и достиг его ушей:

— Этот человек — святой! Анубис доверил ему свою душу! Анубис выбрал его для сохранения души! Славься Анубис, славься Убасти, слава Великому Осоркону!!

Юсенеб, наконец, сообразил, что, умерев у него на груди, кот как бы доверил ему на время свою душу, пока не будет готова мумия, и не пройдет ритуал погребения. Фактически в его теле должны были находиться две души: его собственная и кота Анубиса. Толпа вокруг них бушевала: тот, в кого перешла душа кота — избран богами, и по поверью, неслыханная удача — коснуться избранника хоть на мгновенье, а еще лучше, заполучить волосок самого Анубиса. Слуги из последних сил держали вокруг них кольцо. Какая разница, думал Юсенеб, быть разорванным зверями или людьми, еще неизвестно, кто из них более дик. Им предстояло пересечь огромную площадь, запруженную народом, а уже сейчас всякое продвижение стало немыслимо.

Внезапно со стороны дворца послышались крики ужаса, перекрывшие вой толпы. На площадь вылетела Фараонова конница и на полном ходу клином врезалась в людскую массу, без разбора колотя булавами и дубинками направо и налево. Не самые резвые остались лежать на камнях в расширяющемся проходе под копытами разгоряченных, с трудом управляемых лошадей. Всадники работали споро и жестоко, и через несколько минут двойное кольцо отделяло Юсенеба, прижимающего к груди Анубиса, от штормового людского моря. Юсенеб, медленно ступал, наклонив голову, внимательно смотря под ноги, чтобы не споткнуться о распростертые тела. Какая ирония, подумал он, вновь стать центром поклонения, и из-за чего? — Из-за умершего кота.

Пешие воины, тройным заслоном охранявшие широкую лестницу, ведущую во дворец, поедали его глазами. Конные остались внизу наводить порядок на площади. Они медленно прошли под колоннами и вступили в тронный зал. Зал был наполнен знатью со всего Египта, лишь узкий проход прорезал его наискось от дверей и упирался в черный трон Осоркона. В отличие от площади, в зале царила тишина, нарушаемая только доносившимися извне воплями. Полотно белой материи, расстеленное перед троном, ожидало священного любимца. Все так же медленно двинулся Юсенеб по проходу и бережно положил абсолютно черное, без единого светлого волоска, тело кота перед троном. Проделав это, Юсенеб отступил на шаг и, отдавая Анубису дань, распростерся на полу. Он скорее услышал, чем увидел, как Осоркон проделал то же самое. Шорох и гул возвестили, что и гости пали ниц перед животным, носившем имя Бога. Юсенебу показалось, что Осоркон всхлипнул, или это просто был тяжелый вздох.

Фараон поднялся и тем дал знак остальным.

— Анубис был с нами восемнадцать лет, — сказал Осоркон. — Великая Богиня Убасти решила призвать его к себе в день Великого Праздника. Тем самым Анубис присоединится к богам, нашим покровителям. Этот человек, — Осоркон указал на Юсенеба, — был избран самим Анубисом быть хранилищем его души, пока она окончательно не переселится на небо… И мы окажем ему те же почести, что оказали нашему богу Анубису.

Не глядя на Юсенеба, Осоркон распростерся на земле. Юсенеб не верил своим глазам: в его мечтах, в его снах на протяжении жизни, он отдал бы все за один этот миг — владыка Египта и все его подданные простерлись перед ним на каменном полу. Лишь одна фигура помедлила — то был Хори. Его недоуменный взгляд, казалось, проник внутрь Юсенеба и вызвал ответный взгляд. Юсенеб почувствовал, как, широко раскрывшись, округлились его глаза, волосы на затылке встали дыбом, уголки губ дернулись вверх, пальцы на руках непроизвольно сжались. Когда из горла был готов вырваться звериный рык, он увидел испуг на лице Хори, и тот послушно присоединился ко всем остальным.

— Принесем же дары наши Великой богине, — продолжил Осоркон, — и да примет она жертвы наши! Вознесем же молитвы наши Великой богине, и да услышит она голос наш! Воздадим же последние земные почести покровителю нашему Анубису.

В зале появились четыре воина в золоченых доспехах. Они прошествовали с носилками, искусно вырезанными из единого куска черного дерева с ручками из слоновой кости. Воины осторожно приподняли за четыре угла материю, на которой покоился Анубис, опустили ее на носилки и медленно двинулись из зала. Осоркон сделал пару шагов следом и, видя, что Юсенеб колеблется, молча дал ему знак присоединиться.

Площадь уже очистили от тел и даже отмыли от крови. Двойные ряды пеших и конных образовали широкий проход посреди огромной безмолвной толпы. Четверо флейтистов заиграли протяжную мелодию, поплывшую над площадью. Потом к ним присоединилась восьмерка музыкантов с систрами, и площадь затопили звуки весенних ручьев и эоловых арф. Флейты двинулись вперед, за ними, в окружении систр, следовали носилки, замыкали каре еще четыре флейтиста. За каре последовали Осоркон и Юсенеб, сопровождаемые стражей, а дальше долгой чередой шагали гости, переругиваясь из-за места в процессии.

Храм Великой Убасти находился посреди города поодаль от дворца. Жители Бубастиса высыпали на улицы, дополняемые сотнями тысяч гостей, широкие улицы были забиты толпами народа. Как только процессия покинула площадь, к музыкантам присоединились сотни мандолин и цимбал, тамбуринов и труб, трещоток и барабанов. Процессия двигалась посредине пестрой кипящей людской реки, стиснутой берегами белых домов. Дорога шла под уклон, туда, где возвышалась над домами зеленая шапка высоченных деревьев. Дома расступились, давая простор широким каналам с деревьями по берегам. Храм стоял на острове, отделенный от города каналами, и только к обращенному на восток входу вела широкая аллея. Украшенные фигурами стены красного мрамора образовали квадрат, обрамлявший внутренний двор. Роща высоких деревьев скрывала сам храм от досужего взгляда. Тысячи кошек: черные, серые, рыжие, полосатые чувствовали себя полными хозяевами, они лакомились повсеместно расставленной едой, играли друг с другом, ссорились и дрались, или лениво лежали, греясь в лучах еще не жаркого весеннего солнца. Котята копошились в больших корзинах, служанки размачивали хлеб в молоке и кормили их.

Процессия остановилась перед золотой статуей Великой Убасти, стоявшей посреди храма. Позади статуи стояли четыре вазы с огнем питаемым священной акацией, слуги принесли факелы из дерева авокадо. Носилки с Анубисом поставили прямо перед статуей. Храм наполнился ручейками систр, заплакала одинокая флейта, дополняемая грустью эоловых арф.

— О Великая Богиня Убасти, душа Исис, — начал Осоркон.

Осоркон медленно опустился на красные камни. Его свита последовала за своим господином. Акация затрещала и вспыхнула ярким огнем, факелы выбросили длинные языки пламени, будто на них вылили плошку масла. Шорох восхищенного трепета пронесся по храму и выплеснулся за его пределы.

— Великая Убасти услышала наши молитвы, — произнес Осоркон, — Великая Убасти приняла к себе Анубиса! Славься Великая Убасти!!!

Праздник разгорелся с новой силой, как священная акация. На площади перед дворцом готовились к грандиозному жертвоприношению в честь Убасти и Анубиса. Гости хвастались жертвенными животными и спорили, чьи лучше и больше. Кошки были повсюду. Живые — пользовались абсолютной вседозволенностью, они клянчили вкусненькое и забирались на столы. Хозяева не брезговали есть с ними из одной миски, напротив, это считалось шиком. Статуи, статуэтки, амулеты кошек из любого материала от глины до золота продавались повсюду, цены на поделки из черного дерева и камня взлетели неимоверно, поскольку каждый жаждал приобрести символ Анубиса.

Базар, казалось, захлестнул Бубастис: здесь торговали всем, вино и пиво лилось рекой, музыканты, прорицатели, гадалки, артисты, циркачи устраивали представления на каждом углу. Осоркон приказал подать носилки, и они направились обратно во дворец. Юсенеб предпочел бы прогуляться по базару, чем делить досуг с Фараоном, но назад пути не было. Солнце едва разогрело полдень, и до главного вечернего торжества оставалось порядочно времени. В носилках, плавно покачиваясь в такт шагам, сидели два старика, два некогда лютых врага, сведенные в конце жизни по воле провидения и Анубиса.

Анубис был последний, кто меня любил, думал Осоркон, или нет, не так, кот любит только себя, а мне он позволял себя любить, принимал ласку, не боялся, не просил ничего взамен, конечно, посмотрел бы я на того, кто вздумал бы обидеть любимца Фараона, восемнадцать лет прошло, как появился, еще совсем мал был, а бесстрашен, лез всюду, клочья так и летели, вечно возвращался с царапинами на носу, потом уже к старости остепенился, обнаглел, стал изощренным в проказах, чувствовал полную безнаказанность, царем ходил по дворцу, только меня и признавал, давал себя погладить по голове, а попробуй, дотронься до ушей или спины — сразу лапой, величественный был кот, как и подобает, а умирать ушел к чужаку, и кого выбрал — раба, к старости получившего волю. Ничего не поделать, чужая душа — потемки, а так хотелось бы, чтобы Анубис выбрал его, Осоркона. Часть жизни ушла, да ее и осталось уже немного, этой жизни, скоро и его призовут к себе Боги, как призвали Анубиса, но пока он еще жив.

— Оставьте нас! — приказал Осоркон, и Юсенеб повернулся, чтобы выйти со всеми, — нет, ты останься!

Фараон сел на трон и закрыл лицо руками, потом его левая рука легла на подлокотник в форме головы кота и легонько ее погладила.

— Вы там! Принесите ему стул! Слышите! — заорал Осоркон. — Юсенеб, — он поднял голову, — ты не хотел появляться на празднестве, но теперь тебе придется. Нравится — не нравится, а ты теперь — знаменитость, а ей место рядом с Фараоном, или ты по-прежнему станешь упорствовать?

— Не стану, — просто ответил Юсенеб и поднялся. — Ты Владыка Египта — тебе и приказывать.

— С чего такая перемена? — саркастически ухмыльнулся Осоркон. — Или эта история с переселением души Анубиса — сплошная выдумка челяди? А тебе на старости лет просто хочется покрасоваться?

— Не думаю, что выдумка.

— Если не выдумка, то тебе нет равного по силе, ты можешь разрушить Египет, стереть его с лица земли, поработить, осуществить мечту своей юности, — Осоркон откинулся на спинку трона, — почему тебе этого не сделать?

— Не могу.

— Значит, не можешь?

— Не стану.

— Можешь… Но не станешь?

— Да.

— Это уже интересно! И есть на то причина?

— Конечно. Я всего лишь посланник, я не бог, хотя по воле провидения, я получил СИЛУ бога. Я не могу ей воспользоваться, это будет наказано.

— Кем?

— Богами, конечно, вспомни, как был наказан твой брат.

— Я приказал убить тебя! Я не собирался убивать брата! Но в тот момент он сделал шаг вперед, и стрела пронзила его! Тебя я не хотел оставлять в живых!

— Твоей рукой двигали боги, не в твоих силах убить Посвященного.

— Ах, так, что же мне помешает убить тебя сейчас?

— То же самое, что и тогда.

— Нет, Юсенеб, это неправильный ответ — ничто не помешает. — Осоркон собрался кликнуть стражу, но Юсенеб знаком остановил его.

— Подожди, я покажу тебе кое-что, — он подошел к окну, — далеко еще до темноты? Собирается ли Великий Ра отправиться на ночной покой, или еще слишком рано?

— Что ты хочешь этим сказать?

— А вот что… — Юсенеб, стоя у окна, поднял руки и запрокинул голову.

Во дворце стало темнеть, крики на площади постепенно угасали, пока не стало совсем тихо. Надвинулись сумерки, начальник Фараоновой стражи сунулся было в зал, но был изгнан суровым окриком. Юсенеб опустил руки, отошел от окна и уселся обратно на стул. Загустевшую тишину разорвали крики ужаса, перешедшие в почти звериный вой.

— Сейчас совсем стемнеет, а завтра Ра может не появиться совсем, и тогда все поймут, что Великий Ра гневается на Убасти и не хочет ее празднества, а Убасти — защитница Египта…

— Что же ты хочешь? — Осоркон всеми силами пытался не выдать своего страха перед происходящим.

— Думаю, что гимн, посвященный Великому Ра, не оставит его равнодушным, и Великий Ра вернется.

Осоркон позвал начальника стражи и прошептал ему несколько слов. Потом вышел на балкон и произнес:

— Великий Ра печалится смерти Анубиса. Мы должны вознести гимн Великому Ра, и тогда он вернется к нам, и засияет над Египтом солнце.

— Преклоняемся перед тобой, о Великий Ра, создатель жизни и света, защитник смертных, — начал Осоркон, — ты возносишься и сияешь, и даешь свет миру, созданному Королевой Богов матерью нашей Убасти. Преклоняемся перед ней, — подхватила толпа, — перед творением ее рук — да будет она благословенна и всесильна во все времена года. Святы Боги, соединяющие бренную землю и Божественное небо. Да предадут они огню их врагов, и да отсохнут их руки. Преклоняемся перед тобой, о Ра — создатель жизни и света, защитник смертных.

— Славим тебя, создатель, защитник земли и неба, о Ра, сын Убасти, повелитель небес. Сердца наши принадлежат тебе, давшему нам живые души. Пусть сияет вечно твой небесный свет, твой вечный огонь, освещающий мир. Преклоняемся перед тобой, о Ра — создатель жизни и света, защитник смертных.

— Божественную почесть воздаем мы тебе, о, Ра, создателю жизни и света, защитнику смертных и матери твоей Убасти. Укажи нам путь из темноты к свету. Преклоняемся перед светом и перед создателем. Преклоняемся перед тобой, о, Ра!

В первые мгновенья ничего не изменилось, но потом постепенно стало светлеть, и через несколько минут солнце снова засияло в небе. Осоркон стоял на балконе и наблюдал за беснующейся от радости толпой, восхвалявшей всех и вся: Ра, Убасти, Анубиса, его самого. Ему не хотелось возвращаться обратно, немного было моментов в его жизни, когда ему доводилось видеть столь откровенную демонстрацию силы, не человеческой силы, нет, а дарованной Богами, над которой он не властен. За долгую жизнь ему удалось сохранить Египет, лакомый кусок цивилизации посреди дикости и ничтожества, постоянных набегов кочевников на границы. С памятью о брате он прожил остаток жизни, он побоялся повторить попытку убить Юсенеба, кто-то, казалось, шепнул ему не делать этого, и, как итог, новая история с Анубисом. Осоркон пересилил себя и шагнул в тень.

— Ты не жаждешь мести? Ведь никто не может тебе помешать превратить Египет в руины, а людей в рабов.

— Нет, это ничего не принесет моему народу, лишь навлечет гнев богов и несчастья, а их и так немало.

Осоркон посмотрел на Юсенеба долгим изучающим взглядом.

— Что же ты хочешь? — спросил он.

— Ничего, я ни о чем тебя не просил.

— Странно, все меня постоянно о чем-нибудь просят.

— Тогда и я попрошу — оставь в покое Хори.

— Из-за таких, как он, и происходят все беды, мне знаком этот взгляд. Он считает себя всемогущим, равным богам. — Осоркон снова покосился на Юсенеба. — Вот видишь, ты и сам полагаешь, что я прав.

— Ему надо дать шанс…

— О, я дам ему шанс! Он будет испытан! И тогда — пусть боги решают, быть ли ему Фараоном, властвовать ли ему над Верхним и Нижним Египтом.

— Что бы ни случилось — я хочу быть рядом с ним.

— Не думаю, что ты сможешь его остановить, если он чего-то захочет.

— И все-таки!

— Ты же знаешь, СЕЙЧАС я не могу тебе отказать.

— Значит, ты обещал.