Дверь была не заперта. У Катерины екнуло сердце: неужели к ним влезли. Артем обычно строго следил за тем, чтобы дверь запиралась на ночь. Она поставила чемодан, а сама осторожно вошла в квартиру и включила лампочку. Никаких признаков взлома. На журнальном столике стоит бутылка. По форме, похоже, что коньяк, отметила она и пошла дальше, в спальню. Еще не успев включить свет, она почувствовала какое-то движение.

Приподняв голову от подушки, морщась от света, на нее уставился Темка. Рядом из-под натянутой простыни, выглядывала Ленка. Вокруг в живописном беспорядке валялась одежда. Как в плохом анекдоте, подумала Катерина: возвращается жена из командировки, ну и далее везде… Она даже не успела рассердиться. Интересно, какие будут первые слова, действительно, как в анекдоте, или что-то новенькое.

Немая сцена затягивалась, видимо, никто не хотел начинать первым. Всем было все ясно и было очень стыдно. Катерина повернулась и так же молча зашла в салон. В бутылке действительно оказался французский коньяк. Катерина выбрала из двух бокалов тот, который почище и без следов помады, и налила половину. Она медленно опустилась на кресло и сделала большой глоток, самый большой, на какой только была способна. Из спальни послышались звуки и шорох и надеваемой одежды. Первым показался Артем в своих старых шортах и без майки.

— Чемодан занеси! — Катерина сделала резкий жест головой, — он там, за дверью.

Темка с явным облегчением бросился выполнять приказание. Из-за двери спальни осторожно, как кошка, выбралась Ленка. Поначалу Катерина подумала, что на ней синяя ночная рубашка, но, приглядевшись, поняла, что это вечернее платье. Раньше Катерина такого платья у подруги не видела. «Она, что, специально для Темки его купила?» — пронеслось в голове. Вошел Артем с чемоданом.

— Выметайтесь отсюда! Оба! Видеть вас не хочу! — Катерина сделала еще один большой глоток. — Ключи оставь. Я Мишку завтра сама заберу.

Артем поднял трубку, чтобы вызвать такси, пока Ленка, не делая резких движений направлялась в сторону входной двери.

— Вот ведь, блядь! — подумала Катерина, глядя вслед подруге.

Первым поползновением было запустить изо всех сил бутылкой в закрывшуюся дверь, да сил уже не было. Слишком много событий произошло в этот чересчур длинный день. Катерина изо всех сил старалась отделить себя от действительности. По дороге к дому ей это почти что удалось. И удар, обрушившийся на нее в собственном доме пришелся уже в защитную оболочку и отскочил. Это происходило как-бы не с ней, а в каком-то сериале, из тех, что она иногда смотрела, не вникая в сюжет. Коньяк растекся по телу приятно согревая. Не то что бы августовская ночь в Израиле выдалась холодной, но все-таки…

Она обвела глазами обстановку — добралась, в конце концов, до дома. Катерина допила все, что было в бокале, пнула ногой не вовремя подвернувшийся чемодан и пошла в ванную. Побросав вещи в корзину для белья, она забралась под душ и закрыла глаза. Вода приятно ласкала напряженное тело, расслабляла, можно было стоять так бесконечно. Катерину качнуло в сторону и она вынуждена была схватиться за кран. Еще бы, подумала она, коньячок, да на красное вино, а до того, тоже коньячок. Она сделала воду похолоднее. Потом вновь погорячее. Так она стояла, постепенно приходя в себя, наслаждаясь водой и свободой. Чего-то все-же не доставало. Катерина достала из шкафчика флакон с любимым шампунем, ужасно дорогим, купленным в одном из путешествий по Европе. Катерину пленил феерический неуловимый аромат не то фиалок, не то ландышей, лаванды, хвои, степных трав. Она берегла этот шампунь для исключительных случаев. Блаженный запах, как всегда, окутал грезами, заставил глубоко вздохнуть, прикрыть глаза. Катерина опустилась в ванную, заткнула сток и… плеснула чудо-шампунь в воду.

Голова слегка кружилась, ароматная ванна окутывала, баюкала как в колыбели. Катерина слегка провела по бокам и бедрам руками и поняла, что сейчас уснет. Усилием воли она заставила себя встать. А что, подумала она, рассматривая в зеркало свое тело, еще даже очень ничего, может она, конечно, и уступает Ленке, но тоже есть на что посмотреть. Она ожидала, что будет вся кипеть злобой и ненавистью, но этого не произошло, напротив, она была очень спокойна. Катерина не представляла точно, что она предпримет утром, она просто отмахнулась от всего по принципу «утро вечера мудренее». Вытиралась она, пристально разглядывая в зеркало каждое свое движение, а вертелась она довольно разнуздано. Она вошла в спальню, и в ноздри ударил резкий, чужой и, вместе с тем, знакомый, запах. Катерина сморщилась, открыла дверь на балкон и как была, без ничего, вышла наружу. Балконы их дома ступенями выходили в вади, и увидеть ее кому-нибудь было трудно, если не считать воющих на луну шакалов и вьющейся мошкары.

Стараясь не дышать, Катерина проскочила обратно в квартиру и направилась в Мишкину комнату. Она забралась в его кровать, благо недавно купили большую, подростковую, и закрыла глаза. Сон, однако, никак не приходил. Странно, подумала она, в машине спала, как убитая, чего никогда не бывало, в ванне чуть не заснула, а в кровати — сна ни в одном глазу. Мысли всякие лезут. Она подумала, как поедет завтра в Кармиэль за Мишкой, и не смогла представить себе, что скажет Темкиным родителям. Катерина заметила, что они с некоторых пор относятся к ней с пиететом, даже несколько побаиваются. Она спросила Темку, в чем дело, но тот отшутился, сказал, не обращай внимания. Катерина потом сама догадалась: причина была в ее работе. Проведя пять лет в банке, Катерина прекрасно разбиралась во всей системе, знала ее изнутри, плавала как рыба между кораллами в любых расчетах. По работе она привыкла, что новоприбывшие, особенно старики, находятся с банками в сложных отношениях. Сколько она ни объясняла, что все просто, как дважды два, на людей прямо ступор какой-то налетает, отказываются понимать. Как она ни билась, доказывая, что нет здесь такого понятия «проценты на проценты» — ей все равно не верили, считали, что своих выгораживает. Звонили ей, однако, по поводу и без повода. Темкины старики рекламировали ее направо и налево всем знакомым и незнакомым, так что пришлось переносить разговоры на вечер, самой перезванивать, обижаются же, а то, что невозможно за всеми «консультациями» собственную работу делать, никого не волнует.

Темка, зараза, еще и подначивал, в газету, мол, пиши, заведи рубрику «советы счетовода». А то ли журналисты долбанные ничего не понимают, перевирают все, то ли в консультанты берут каких-то идиотов — почти ни одной статьи без ошибок не выходит. Волосы дыбом от их советов, и не стыдно же людям. Вот и объясняй потом клиентам, что газета все врет. Газетам старики по привычке верят безоговорочно, а ей, мало того, что она экономист-профессионал, каждый раз приходится доказывать, свою правоту. На работе, впрочем, тоже пришлось доказать. Поначалу все вокруг умилялись: сидит девочка, с русскими пенсионерами возится, хотя какая там девочка — тридцать пять уже, мать семейства. А потом как-то вдруг удивляться стали: «А почему это к Катерине и сабры тоже в очередь стоят?

— Вы, граждане, подходите, не стесняйтесь, не ждите, не теряйте время, оно — деньги!».

Ну а граждане не пальцем деланы, они знают, зачем стоят, может, час рабочего времени и потеряют, да деньги целее будут. Так две очереди в отделении и появились, одна — общая, а вторая «Шалом, Катер-рина!» Не не на долго, правда.

Начальник отделения у нее тоже не фраер, себе на уме, быстро сообразил, что к чему, и убрал ее с глаз подальше из общего зала, на VIP перевел, и зарплату соответственно поднял. Випники сначала пофыркали: «Это что, „русская“ нас будет обслуживать?» А потом все как один принялись конфеты таскать. Катерина их сначала просто открывала и рядом ставила, по принципу вернувшихся из заграницы, подходи, бери, кто хочет, но постепенно они и в зал просочились, их отделение так и прозвали в Хайфе: «Шоколадный банк».

Жаль только своих прежних клиентов-старичков. Не сладко им стало…

— Вот же, бляди, нашли где потрахаться! — Катерина провалилась в спасительный сон.

Ленка с Артемом оказались на улице.

Они заснули мгновенно и остались без душа. На Ленке было одето: платье, сумка, туфли и трусики, причем последние, в полном соответствии с обстоятельствами, доставляли ей явное неудобство. Туфли еще как-то можно было стерпеть. Не долго думая, Ленка стянула с себя противную мокрую тряпку и запихнула в сумочку. Артем сидел на бордюрном камне, уперев голову в ладони. Ленка, оглядевшись по сторонам, прислонилась к цветочной клумбе. Садиться рядом на бордюр она не решилась — вспомнилась знаменитая сцена с Шарон Стоун.

— Жалеешь? — спросила она, пристально глядя на Артема.

Артем скосил голову на бок, не отрывая ее от ладоней, оглядел Ленку долгим взглядом и фыркнул. Они оба прыснули со смеху, зажимая руками рты, чтобы не заржать в голос и не перебудить весь дом.

— Что делать-то собираешься?

— А черт его знает, — Артем вытянул ноги на мостовую.

— В Кармиэль поедешь?

— С ума сошла?! — он наглядно представил себе явление блудного отца и сына в лице святого духа посреди ночи: «Здравствуйте, меня Катерина из дома выгнала за то, что я с ее лучшей подругой переспал…»

— Тогда в Кирьят-Ям, не ночевать же тебе на пляже, и душ не помешает.

— Душ — это точно, — он глубоко выдохнул.

— Знаю, что жалеешь, извини.

— Нет, Лен, если честно, то не жалею. Жалею, что так вышло глупо.

— Это тебе, Темка, за объект с сиськами.

— Да ладно, Лен, ты и сама знаешь… ты просто потрясающая женщина. А сегодня вообще, прическа, платье, все вместе… И потом, от тебя веет…

— Блядством?

— Ха… нет… Понимаешь, по одному твоему знаку любой мужик в пропасть кинется вниз головой и не задумается. Тут и святой не устоит, а я, Лен, как выяснилось, не святой.

— Знаешь, Темка, мы уже пять лет знакомы, так вот, ты — единственный, кто не делал попыток меня трахнуть. — Артем промолчал. — И не важно, Тема, женатый — не женатый.

— Здесь и сейчас, это, конечно, по-идиотски звучит, но я люблю Катерину.

— Я знаю, поэтому и извинялась. Понимаешь, Артем, я как с цепи сорвалась. Смотри, вот. — Ленка достала из сумочки сложенный вдвое пластиковый фолдер, и Артем развернул бумаги с эмблемой второго канала. — Вот, смотри здесь!

До него постепенно дошло, что цифра, на которую он смотрит, это не годовая, а месячная зарплата, предложенная Ленке на телевидении.

— Ни хрена себе… — выдавил он с трудом, — а что они, округлить не могли, что ли?

— Это я сама попросила. Это, Тема, ровно в десять раз больше того, что я получаю сейчас в больнице.

Артему вспомнилась дежурная заводская шутка: «Я хочу нулевую прибавку — допишите мне ноль в конце суммы».

— Дорогие сиськи получились…

— Да, Тема, не дешевые. А главное, они сами могут теперь выбирать, кого, как и где трахать.

— И раньше могли.

— Как знать. Скажи мне кто неделю назад, что я на какую-то тряпку три тысячи хлопну, я бы не поверила.

Подъехало такси. То был час начала развоза пьяной молодежи с дискотек, и водитель явно рассчитывал на других пассажиров. Они забрались в середину.

— Счетчик включи, — сказала Ленка, — а то билет на автобус — сам знаешь сколько стоит.

Водила тихо выругался, но не обычным кибенематом, а с падежами, помянув, как следует, душу.

— Да ладно тебе, мужик, — сказал ему Артем, — можешь брать по дороге кого хочешь, в Крайот — всегда найдется.

— Конечно, а потом вы меня заложите!

— А что, было?

— Да сплошь и рядом.

— Ну, как знаешь.

Они молча держались руками за спинки сидений, пока такси с сумасшедшей скоростью неслось вниз по крутым виражам.

— Значит, — тихо сказал Артем, когда они спустились на равнину к Чек Посту, — с хирургией покончено?

— Наверное… Скорее всего, да.

— Не жалко? После стольких лет.

— Жалко… Только я не знаю, Тем, чего мне больше жалко, бросить медицину, после стольких лет, или тех же лет, прошедших неизвестно как. Я не наивная девочка, Тем, если меня не заставили заплатить сегодня, сейчас же, то это не значит, что не заставят завтра.

— И ты пойдешь на это, а как же выбор?

— Пойду, ты сам все время говоришь: «Есть игра, и есть правила игры». Так я выбрала другую игру.

— Выходит, все продается?

— Да, Тема, все продается! И покупается! Этот объект с сиськами, как ты выразился, сегодня продали за неплохую цену, а тебе сдача со сделки обломилась, бесплатно, между прочим.

— Угу, за это бесплатно мне придется расплачиваться всю жизнь.

— Тогда стань святым, святые — не платят!

Такси остановилось у Ленкиного дома, и она протянула водителю сотню, не глядя на счетчик.

— Оставь, Лен… — начал было Артем.

— Сегодня я угощаю! — отрезала Ленка.

Катерина проснулась далеко заполдень. Просыпаться, собственно, совсем не хотелось, она долго тянула сладкую полудрему, сквозь которую давешние события казались кошмарным сном, надо лишь проснуться, но кто-то другой настойчиво подсказывал, что просыпаться ни к чему. Рабочие сцены разбежались, и некому было сменить вчерашние декорации — чемоданы сиротливо стояли посреди салона, ополовиненный коньяк делил столик с початой коробкой шоколада в компании двух немытых бокалов, спальня выветрилась, но чуткий нюх все равно ощущал запах борделя. Катерина скомкала белье с кровати и запихнула в мусорный бак. Холодильнику был пуст, даже просроченного йогурта не завалялось, не говоря уже о более благородных продуктах. Для коньяка с шоколадом — как-то рано, придется позавтракать в кафе, решила Катерина, однако полдневный зной чувствовался снаружи гораздо сильнее, чем в их прохладном доме. «Наши люди в булочную на такси не ездят» — вспомнилась знаменитая фраза, «зато завтракать на „Тойоте“ еще как ездят», добавила она от себя.

В кафе, выходящем на площадь с фонтанчиком, завтрак давно плавно перетек в обед, и почти все столики были заняты. Она решила сесть в помещении с кондиционером. Время шло, а она так и не решила, что предпринять. Больше всего хотелось, чтобы все стало, как прежде, чтобы это вчера исчезло, как страшный сон, и больше не появлялось. Если бы сейчас, в эту минуту перед ней появился Артем, попросил прощения, повилял хвостом, как побитый пес, она бы наверняка простила его, ну может, двинула бы в сердцах по уху. Катерина не хотела разрыва, не из-за Мишки — из-за себя, из-за них обоих. Она, в конце концов, умела прощать, но на своих условиях — ничего, кроме безоговорочной капитуляции. Ей принесли омлет с грибами и пармезаном и кофе с круассаном, какой-то хмырь попытался подсесть к ней за столик, но одного жеста хватило, чтобы отвалил. Научилась, подумала Катерина гордо.

По мере утоления голода в ней начала прорастать злость, хотелось что-нибудь сокрушить, подраться, набить морду. Попробуй, подойди сюда, подумала Катерина о хмыре, встану и врежу, мало не покажется. Вот только перед клиентами неудобно, парочка точно здесь сидит. Ей захотелось домой, и чтобы Темка там уже был, чтобы принес, подлец, букет цветов, разобрал чемоданы, забросил все в стирку, черт его побери. Она представила, что он входит в дом, где никого нет, и уходит обратно, непонятно куда.

— Шабат шалом, Катерина! — перед ней, откуда ни возьмись, появился запотевший бокал белого вина. Хозяин кафе исходил улыбками, и она признала в нем одного из своих «вип-клиентов». — Какой редкий гость в наших Палестинах! По соседству живешь, или случайно занесло?

— Рядом.

— А что не заходишь никогда? Тебе всегда рады!

— Я знаю, но в шабат домашнего хочется.

— Обижаешь! Что не вкусно было?

— Вкусно, очень, правда, вкусно, спасибо.

— Ну, то-то, — хозяин опять расплылся в улыбке. — Если чего надо, тут мигом…

— Спасибо, все просто прекрасно!

— Рад, очень рад, — хозяин подмигнул и ретировался.

Бокал ледяного вина — это было то, что надо. Мысли потекли спокойнее, ленивее, обстановка этому явно способствовала. Катерина огляделась вокруг: превалировали аккуратно одетые пожилые пары ашкеназского происхождения, пришедшие провести время в кафе, хотя кошерности в субботу ждать не приходится.

Вдруг вспомнилась «Керосинка», до которой надо было ехать несколько остановок на троллейбусе, но можно было, в принципе, и дойти, минуя универмаг «Москва», со своим особенным мороженным в вафельных стаканчиках за двадцать копеек, деревянные павильоны на площади Гагарина, появившиеся во время перестройки.

У Катерины с детства было хорошо с цифрами. Родители, служащие Мингазнефтепрома, гордились ее способностями, но на все просьбы перевестись в матшколу отвечали постоянным отказом. Ей очень хотелось перейти в знаменитую «вторую школу», но предки, по каким-то идейным соображениям, были категорически против, постоянно приносили какие-то грязные сплетни про учителей, компромат на диссидентов-учеников. Катерине хотелось поступить на прикладную математику или, на худой конец, на АСУ, но без частного преподавателя, по той же причине, пришлось идти на экономический, где у каждого второго были предки функционеры, как у нее. Мальчики с ПМ задирали нос, в упор не видели и проходили мимо, а на экономистов ей самой было противно смотреть. Своя среди чужих, чужая среди своих, Катерина исхитрилась донести невинность до четвертого курса, где на картошке, не встречать же двадцать лет целкой, пустилась во все тяжкие. Вспоминать противно. Энергия шла на учебу, вокруг постоянно вертелись какие-то группы, наркотики, полулегальные диски, видеокассеты, фарца, ее ничего особенно не трогало, только самиздат, и тамиздат, тщательно скрываемые от родителей. Модные книги давали читать на одну ночь, из магнитофонов — Галич, Окуджава, Высоцкий, эмигранты. Словом обычная жизнь обычной московской интеллигентной барышни.

Потом распределение. Родители негодовали: «как же так, мы верой и правдой, а дочь не может в нормальный НИИ устроиться». Духота и болото середины восьмидесятых, и вдруг, как прорывается плотина цензуры, в журналах печатают все то, о чем только слышали.

На дачу надо пересаживаться на Ждановской (вот станция замечательная), приливом из метро заносит в вагон электрички, где единственное свободное место напротив какого-то типа кавказской наружности и спиной к движению. Катерина утыкается в «Новый мир», но чувствует на себе взгляд парня напротив. Маскируется под интеллигента, сволочь, а сам так и норовит… Тоже, «Новый мир» разложил, собака, так и зыркает, думает, не замечу. Появляются контролеры, медленно, с двух концов, двигающиеся по вагону к центру, вместо компостеров у них в руках маленькие резиновые печатки, пачкающие лиловым. Пассажиры достают билеты и сезонки.

— Клав! Билет у тебя?! — доносится через вагон резкий суматошный крик.

— «… доставай-ка, Клавка, справки, шлепай круглую печать…» — тихо произносит парень напротив.

Катерина корчится от смеха, «Новый мир» захлопывается и норовит соскользнуть с коленей на пол. Они сталкиваются головами, когда он пытается поднять ее журнал, оба смеются и глядят друг на друга оценивающе, потом разом поднимаются, когда объявляют их станцию, и выходят на платформу.

— Артем.

— Катерина.

— ??

— Иосифовна.

— А что имя такое странное?

— Мне нравится.

— Я тебя в «Керосинке» не мог видеть?

— Мог.

— Когда закончила, в восемьдесят седьмом?

— Льстишь, в восемьдесят шестом.

— АСУ, ПМ?

— Финансы.

— А я — механический.

— Дачу тут снимаете?

— Да нет, своя. А ты?

— Тоже. Миннефтепром.

— А-а…

— А ты?

— Почтовый ящик.

— Понятно.

— Вот я и дома… Пойдем завтра на пруд?

— Посмотрим…

— Тебе далеко?

— Через две линии.

— И не встретились раньше?

Катерина пожала плечами:

— Ты не похож на еврея — грузин, армянин, кто угодно, никогда бы не заподозрила.

— Уж какой есть.

— Нет, правда, я даже подумала сперва, что чурка какой.

— Это комплимент, или как?

— Или как.

— Ну, «будете у нас на Колыме…»

Вот и зарекайся, подумала Катерина. Ее начали доставать как бы случайные многозначительные разговоры, на которые она неизменно язвила:

— Что мне, по электричкам знакомиться, по тамбурам что ли!? Вы на следующей выходите? — Кстати, меня Катериной зовут!!

За что боролась, на то и напоролась.

Выходные они провели на пруду, который Катерина не очень любила из-за грязи, но лето только начиналось, и окружающая среда еще не была так загажена дачниками, как к концу лета.

Катерина стянула легкий летний сарафанчик и улеглась на свежую травку, на пляжное одеяло под приятным июньским солнышком. Артем посмотрел на нее и пропал — она не была красавицей, слишком правильные, где-то даже скучные черты лица, светло-каштановые волосы, стройная фигура со слегка полноватыми бедрами, но он никого в жизни так не хотел, как эту девушку в салатовом бикини. Он устроился рядом, она посмотрела на него из-под прикрытых ресниц, слегка сморщив прямой греческий носик, подняла руку и прикрыла лицо от солнца ладошкой, натянув на груди тонкую ткань. Если бы Артем не бросился в по-весеннему еще холодный пруд, он просто взорвался бы от переполнявшего желания. Он просидел в воде, пока совсем не посинел, ну не мог же он сверкать перед ней оттопыренными плавками, но даже холодная вода не помогала, все тело давно просило пощады, но тот, из-за кого он бросился в воду, стоял торчком, как стойкий оловянный солдатик. Пришлось провести отвлекающий маневр: изображая верного пса, возвращающегося к хозяйке, он подобрался к ней на четвереньках и, отряхиваясь, как собака, замахал мокрой головой, обдав Катерину холодными брызгами, и плюхнулся на живот рядом с ее одеялом.

— Ты что, дурак! — заорала не ожидавшая подвоха Катерина.

Холодные капли дрожью пошли по голому животу, она шлепнула его сложенным полотенцем по черной лохматой башке. Артем смотрел на нее влюбленным взглядом и улыбался. Она оттаскала его за мокрые торчащие вихры:

— Что делаешь, пес!?

Это были два самых длинных дня в их жизни. Его желание передалось и ей, но на дачах были родители, их гости и родственники, и уединиться не было никакой возможности. Они расставались, чтобы забрести домой и поесть, и возвращались к пруду, с журналом в руках, для конспирации. Конспирация, знаете, в двадцать пять лет, предки бдят до сих пор, пароль: «Новый мир». Они договорились вместе возвращаться на работу в Москву в понедельник, на семичасовой электричке, в которой, по всем расчетам, должны были оставаться сидячие места. Они встретились на платформе за несколько минут до поезда, молча стояли невдалеке от касс, рассчитав место, где останавливаются вагонные двери. Катерина куталась в легкую белую курточку, прячась от утренней прохлады… Электричка свистнула перед станцией и замедлила ход. Артем подал Катерине руку и они шагнули вперед, но вместо того, чтобы остановиться, поезд поднапрягся и снова набрал скорость, обдав креозотным перестуком. По их телам проскочил разряд сумасшедшей силы, будто их вместо электрички подключили к проводу высокого напряжения. Они бросились в объятья друг друга и сомкнулись в отчаянном, отключающем сознание поцелуе.

— Просачкуем день? — спросил Артем, когда они разъединились.

— Надо только подождать часок, пока предки в министерство свалят.

Серебряный колокольчик звонил ключами от дачи. На переезде они переждали ту самую семичасовую электричку и, держась за руки, отправились по поселку кружным путем, добавив к часу для верности еще пятнадцать долгих минут.