Мадемуазель де Гримон потеряла счёт времени. В этой чёрной тишине не происходило ничего – не было ни звуков, ни запахов, не чувствовалось движения воздуха. Мрак затягивал, отуплял, забирал остатки воли. Поначалу Луиза пыталась двигаться, поддерживать силы – собиралась бороться, но потом сдалась. «Сколько мешков можно навьючить на осла, чтобы его хребет не сломался?» – вспомнилась услышанная в детстве загадка. Отец тогда затеял шутливое состязание в остроумии… Герцог Рауль умер, к счастью, не узнав о драматической судьбе своих детей, зато его дочь всю жизнь вспоминала ироничный вопрос и каждый раз думала, что это отнюдь не шутка.

«Моя ноша стала невыносимой, – честно сказала себе Луиза. – Больше не могу».

Её уделом остались этот подвал, оковы и воспоминания. Что ж, значит, так тому и быть. Если ты обречена, то уже никому ничего не должна. Что смогла – то сделала, и теперь свободна. Тот маленький кусочек бытия, что ещё остался, принадлежит только тебе. Луиза тихо лежала, смежив ресницы, а её душа улетала в прошлое – в короткие мгновения счастья.

Мама – черноглазая красавица. Как она была хороша! Все принимали герцогиню Беатрис за итальянку, хотя та родилась и выросла в Париже.

«А ведь в ней была какая-то первозданная страстность», – поняла вдруг Луиза.

Она никогда не думала так о собственной матери, ведь Беатрис ушла из жизни совсем молодой, когда её дочь была ещё девочкой, но сейчас взрослая, умудрённая жизнью Луиза смотрела на мать не снизу-вверх, а как на равную. Дочь и теперь не переставала ею восхищаться – Беатрис была настоящей, до кончиков ногтей леди, но при этом очаровательной кокеткой. Герцогиня крутила мужчинами с такой лёгкостью, что сама сбивалась со счёта, обсуждая с любимой горничной своих поклонников. Беатрис считала, что её дочка слишком мала, и не считала нужным придерживать язык в её присутствии.

«А любила ли мать отца?» – спросила себя Луиза.

Раньше это казалось само собой разумеющимся. Да и как могло быть иначе? Но ведь это воспоминания ребёнка, а вот взрослая женщина уже не знала ответа. Если кого-то любишь, разве станешь загибать пальцы, вспоминая свои победы над противоположным полом?.. Вот именно, что «если»! Луизе казалось, что любовь оставляет в жизни лишь одного-единственного мужчину, а все остальные перестают существовать. Да, они ходят вокруг, говорят, совершают какие-то поступки, но это уже другие мужчины – ненужные, а их внимание не вызывает ничего, кроме неудобства и тягостных мыслей.

«Наверно, я несправедлива, – попеняла себе Луиза. – Что я знаю о любви? У меня нет никакого опыта…»

Вновь вспомнилась ужасная сцена с начальником тюрьмы, но теперь воспоминание уже не обжигало, как раньше. В обмен на это совокупление они с Генриеттой получили жизнь. Это был честный обмен! Луиза никогда не жалела о том, что сделала, она и теперь поступила бы так же. Благополучие Генриетты стоило любых жертв.

Мадемуазель де Гримон знала, что выполняла свой долг как могла, а теперь в этой глухой темноте оставшиеся дни, а может, часы принадлежали только ей самой. Как белую голубку в небо, отпустила она своё сердце, и в её мечты пришёл Штерн.

Луизе очень нравилась эта короткая фамилия. Она так шла её владельцу. Штерн! Наверное, он был даже красив – высокий, остроглазый, с серебристой изморозью на висках, особенно яркой на фоне смоляной черноты надо лбом, но мадемуазель де Гримон даже не задумывалась об этом. Для неё имели значение лишь обаяние спокойной силы и надёжности, впервые встреченные ею в мужчине. Штерн был той самой «каменной стеной», за которой хотя бы раз в жизни хотела оказаться любая из женщин.

«Мне повезло, я прожила за этой стеной последние два года, – признала Луиза, – грешно хотеть большего!»

Но смирение уже не помогало. Она и впрямь хотела большего. Вернее сказать, в последние свои часы Луиза хотела получить всё. Хотя бы в мечтах.

Её любимое дело – швейная мастерская – родилось благодаря миледи, но его столь впечатляющий коммерческий успех стал заслугой Ивана Ивановича Штерна.

«Что я? Могу шить красивые платья. Но чтобы дело процветало, нужны ещё ум и хватка», – привычно размышляла Луиза.

Хорошо, что Штерн подставил ей своё надёжное плечо. Он ведь тогда спас мастерскую… А как ужасно все начиналось!

Память перенесла Луизу в тот осенний день тринадцатого года, когда Иван Иванович впервые появился в лондонском доме княгини Черкасской. Миледи часто рассказывала Луизе о своём поверенном. По её словам, выходило, что умнее и надёжнее Штерна нет человека на свете, но именно поверенный чуть было не убил княгиню. Штерн привёз ей известие о смерти мужа, и от столь сильного потрясения у бедняжки начались преждевременные роды. Каким чудом выжили тогда и роженица, и ребёнок, Луиза не понимала до сих пор. В памяти осталась лишь череда бесконечных дежурств у постели больной и постоянное отчаяние, ведь княгиня была единственным другом, встреченным Луизой в этой жизни.

Как же она тогда ненавидела Штерна, как винила его! Почему не промолчал? Можно было утаить страшную правду, сказать всё через пару месяцев, но поверенный этого не сделал. Луиза не хотела ни видеть Штерна, ни говорить с ним, но тот обратился к ней сам. Иван Иванович буднично предложил мадемуазель де Гримон свою помощь в мастерской. Луиза днями и ночами просиживала у постели мятущейся в лихорадке подруги и уже махнула рукой на своё выстраданное детище. Мастерская погибала. По большому счёту, у Луизы просто не было другого выбора, как передоверить дела Штерну. Пребывая в глубоком отчаянии, она и не догадывалась, что вытащила счастливый билет. Когда через месяц княгиня Екатерина пошла на поправку, а её верная сиделка смогла вернуться в свою мастерскую, всё уже было устроено. Штерн вёл дела с чётко выверенным размахом, а успехи мастериц превзошли всевозможные ожидания. Иван Иванович распределил работниц так, что каждая делала лишь то, что у неё получалось лучше всего. Самые толковые стали у Штерна мастерицами – теперь они отвечали за успех целой группы швей, и работа пошла быстрее. Но самым большим подарком оказалось снабжение – его взял на себя сам поверенный. В его контору в порту приходили лучшие ткани и меха со всего мира. Луизе оставалось лишь выбрать.

– Как не быть успешной с таким помощником? Да это просто невозможно! – прошептала она и сама поразилась хрипу своего голоса. Как у прокуренного матроса. Это всё от долгого молчания, нужно говорить вслух, пока язык не отсох от бездействия. Впрочем, говорить не хотелось. Лучше вспоминать…

Штерн научил Луизу бухгалтерии, помог разобраться с налогами, а с недавних пор ещё и фрахтовал суда для отправки платьев в Европу. Если уж рассуждать честно, то Луиза лишь шила, всё остальное делал Иван Иванович. Молча, не ожидая благодарности, он взял на себя все заботы. Мадемуазель де Гримон получила свою «каменную стену», но почему же ей хотелось большего?

«Я недостойна такого мужчины, – привычно напомнила себе Луиза. – Штерн – благородный человек, а я замарана!»

Если бы впереди ждала долгая жизнь, такая, как была прежде, Луиза признала бы правоту этого утверждения, но сейчас будущего не стало. В глухой черноте её тюрьмы утонули условности и правила, даже время растворилось в ней, так зачем же лгать самой себе? Луиза любила Штерна! Она не думала, не делала выводов. К чему? Она точно знала: для неё в мире существовал лишь один мужчина, всех остальных просто не было!

Штерн так и не узнает о её любви. Может, это к лучшему? Вдруг он почувствует неловкость? Станет тяготиться… Сейчас они просто соратники по делу, можно сказать, даже друзья. Когда Штерн провожал их с Генриеттой до Вены, он был так заботлив и любезен. Луизе даже показалось, что Иван Иванович тоже радуется возможности побыть с ней рядом. Тогда она гнала от себя грешные мысли, но сейчас – другое дело. Луиза думала лишь об одном: могло ли у них сложиться?.. В экипаже они чаще молчали (боялись разбудить Генриетту), но, если всё-таки решались потихоньку заговорить, то близко склоняли друг к другу головы, и до губ Луизы долетало тёплое дыхание Штерна.

«А моё он тоже чувствовал?» – осмелилась спросить она себя. Сердце шепнуло, что – да, но тут же возникли сомнения. Почему ничего не сказал? И зачем так делал?

Луиза вздохнула. Так она и не узнает ответов на эти вопросы. Впрочем, наверно, это к лучшему…

Вязкую тишину нарушил глухой стук деревянных подошв. Как видно, приближалось время обеда – раз в день тюремщик приносил Луизе кусок хлеба и кувшин воды. Сколько кусков уже появилось на подвальном столе? Пять или шесть? Луиза точно не помнила. Она отползла к тому краю постели, где крепилась цепь, и, поджав колени села. Загремел засов люка, и резкий свет хлынул на верх приставной лестницы. Огромные ноги в деревянных сабо протопали по перекладинам, и уродливый великан, согнувшись, направился к столу. В его руках не было ни кувшина, ни хлеба, зато кроме свечи он нёс что-то, свёрнутое в трубку, и перо с чернильницей.

– Писать будешь – пророкотал великан, поставил на стол свечу, потом чернильницу и затем бросил свёрток.

Загадочная трубка развернулась и оказалась газетой. Луиза схватила пахнущий краской листок и глянула на дату. Она почти угадала: если газета была сегодняшней, то с момента похищения прошло шесть дней. Бумаги на столе не было, значит, Луизе предстояло писать на газете. Этого могла потребовать только Орлова. Генриетта не додумалась бы до такого фокуса, только много повидавшая умная женщина прежде, чем отдать деньги, потребовала бы доказательств, что пленница жива.

«Слава тебе, господи! – обрадовалась Луиза, – Орлова всё поняла, она действует».

Эта женщина обязательно спасёт Генриетту, укроет девочку от опасности, а если повезёт, поможет и Луизе.

Стараясь не подать виду, что обо всём догадалась, пленница осведомилась:

– А где бумага?

– На газете пиши…

Луиза взяла перо, обмакнула его в чернильницу и спросила:

– Что писать?

Она уже поняла, что длинные фразы даются её охраннику с трудом. Вот и теперь великан надолго замолчал, а потом изрёк:

– Что живая… Чтоб деньги отдали, а то умрёшь!

Под заголовком «Газетт» места оставалось немного – всего на пару фраз. Что написать? Надо дать понять Орловой, что разгадала её замысел. Луиза пододвинула к себе газету и написала:

«Я жива и здорова. Привезите деньги из Вены и выкупите меня».

Она расписалась уже поверх типографских строк (свободное место закончилось) и подтолкнула газету к охраннику. Тот покрутил лист в руках и осведомился:

– Написала, чтобы платили?

– Да…

– Ну ладно.

Великан собрал чернильницу с пером и газету, а потом взобрался по лестнице. Вернулся он с куском хлеба и водой. Луизе даже послышалось что-то похожее на доброжелательность в его голосе, когда охранник буркнул: – Ешь!

Не так хотелось есть, как пить, и пленница взялась за кувшин с водой. Охранник вновь взобрался по лестнице и закрыл люк. То ли из любезности, то ли забыв, он оставил на столе горящую свечу в оловянном стакане. Хоть ненадолго, но мрак уйдёт из жизни Луизы. Это уже казалось немыслимым счастьем. Гори подольше, свеча!

Агата Андреевна прикрыла ставни маленького окошка в их тайном пристанище и зажгла свечу. Таких изысков, как подсвечник, в сторожке Клод никогда не водилось, и свеча помещалась в треснувшей кружке без ручки. Трепещущий огонёк постепенно разгорелся, выхватив из темноты лицо Генриетты. Девушка сидела на своей постели, с нетерпением ожидая продолжения разговора.

Фрейлина во всех деталях пересказала ей услышанный под окном соседнего дома диалог, они обсудили мельчайшие подробности, но Генриетта всё никак не могла успокоиться. Она добивалась от Орловой того, что фрейлина пока не могла ей дать, – ответа на простой вопрос, кто же похитил Луизу.

«Всё, скажу, что устала», – мысленно решила Орлова, но Генриетта заговорила первой:

– Агата Андреевна, вы сказали, что у нас теперь трое подозреваемых: Мари-Элен, её любовник де Ментон и этот «барон-банкир». Я согласна, что у графини и виконта есть мотив, хотя в этом случае было бы правильным похитить меня, а не Луизу, но зачем это де Вилардену?

– На самом деле, у вас в одном вопросе – сразу два. Попробуем обсудить их по порядку, – сдалась Орлова и попыталась разложить по полочкам то, что было понятно ей самой. – Скорее всего, мэтр Трике водил за нос не только вас с тёткой, но и ваших соперников. Известная подлая хитрость: брать деньги за победу в деле с обеих сторон, а там уж что получится. Мари-Элен (если, конечно, она – похититель) не подозревала о вашем с тёткой существовании и узнала о нём, только напав на Луизу в конторе нотариуса. Скорее всего, у неё был помощник, может, даже виконт, но, учитывая остроту их отношений, я думаю, графиня взяла с собой преданного слугу. Ещё раз повторю слово «если»!.. Похитительница узнала, кто попался ей в руки, и начала игру. Деньги, конечно, хорошо, но для преступницы они не самое главное. Ей нужно найти всех родных Луизы.

– Она ищет других наследников?! – поняла Генриетта.

– Вот именно! Поэтому я и вывезла вас из дома на улице Гренель. Если похититель де Ментон, его действия будут абсолютно такими же. Ему тоже важно понять, сколько людей на самом деле стоит между ним и наследством.

– Ну, хорошо! Согласна… – наконец-то признала Генриетта и напомнила: – А второй вопрос?

Орлова понимала, что девушка во многом права, явной связи между бароном де Виларденом и семьёй Луизы не было. Зачем тому похищать мадемуазель де Гримон? Но ведь именно такой беспощадный человек мог легко решиться на шантаж и даже убийство. В конце концов, барон сам сказал, что украл мальчика – сына Мари-Элен.

Генриетта нетерпеливо вздохнула на своей постели. Она ждала ответа, и Агате Андреевне пришлось облекать в слова пока ещё смутные мысли:

– Понимаете, де Виларден – самая подходящая личность для подобного преступления. Он сам сегодня кричал Мари-Элен, что сбывает награбленное через её ломбарды. Значит, ему нужно куда-то вкладывать деньги. Предположим, что он покупает дома или имения. Тогда жулик Трике ему просто необходим. К тому же у банкира Рогана, единственного из всех подозреваемых, фамилия начинается с буквы «Р».

Морщинка залегла между тонкими бровями Генриетты. Девушка явно старалась что-то вспомнить. Орлова с интересом ждала. Вдруг на лице юной герцогини мелькнуло озарение.

– Вы сами недавно сказали, что на самом деле де Ментона зовут Рауль Артур. Вот вам и ещё одно «Р» – на сей раз в имени! – воскликнула она.

– А ведь правда, – согласилась Орлова.

Не зря Генриетта выспрашивала мельчайшие подробности разговора. Девушка уловила то, что показалось самой Агате Андреевне мелкой и незначительной деталью. Так, значит, количество подозреваемых сокращается до двух? Ни имя, ни фамилия Мари-Элен де Гренвиль не начинались с буквы «Р». Хотя нужно принимать во внимание, что эта дама прежде звалась по матери – Триоле, потом вышла замуж за князя Василия Черкасского. Тоже не подходит! А ведь у Мари-Элен мотив самый сильный… Что-то ускользало от понимания… Орлова вспомнила подробности утреннего диалога. Хриплый голос барона вновь зазвучал в её ушах. Как тот обратился к Мари-Элен, угрожая отобрать ломбарды и бордели? Он выкрикнул кличку или прозвище. Это прозвучало так естественно, да и сама Мари-Элен не возразила, видно, приняла как должное.

– Барон назвал Мари-Элен русской княгиней. Вот вам и ещё одно «Р», – объявила Орлова. – У нас вновь трое подозреваемых!