Звёздная ночь царила над Полесьем. Жемчужный свет убывающей луны терялся в пышных кронах цветущих яблонь. В огромном барском саду висела звенящая тишина – ни шороха, ни дуновения ветерка, ни шелеста листвы. Взявшись за руки, по тропинке спешили двое.

– Это здесь, – шепнул жене Платон.

Впереди показался небольшой двухэтажный дом, лунный луч посеребрил его стены, в окошках слабо мерцал свет – похоже, от одиноких свечей – не домик, а сказочное убежище! Молодожёны поднялись на крыльцо, и Платон сказал:

– Я перенесу тебя через порог.

Он толкнул входную дверь и внёс жену в дом. Вера даже не успела осмотреться, как муж взбежал по лесенке на второй этаж и вошёл в большую полутёмную комнату. Она оказалась спальней. Платон усадил жену на кровать, а сам потянул с плеч форменный колет. Он остался в белой рубашке, и когда вновь обнял Веру, прохладный шёлк его рукава скользнул по её открытой коже.

– Я всегда любил бабушкин дом, – тихо заметил Платон. – Братья этого не понимали – они предпочитали конюшню и сеновал, а я убегал сюда. Читал на балконе книги, а летними ночами стелил там одеяло и долго лежал, глядя в звёздное небо. Мне казалось, что самая большая на свете луна висит именно над этим балконом. Ты будешь смеяться, но в других местах я никогда не видел такого огромного сияющего диска.

Горчаков поцеловал ниточку пробора в блестящих волосах жены и спросил:

– Хочешь посмотреть на звёзды?

– Конечно!

Перекинув через плечо лежавшее в ногах кровати покрывало, Платон повёл Веру в распахнутые стеклянные двери. Он кинул покрывало на почерневшие от времени дубовые доски и, потянув жену за собой, лег навзничь. Луна висела над макушками яблонь, в тёмной глубине ясного неба алмазными сколками мерцали звёзды. Муж прижал Веру к себе, заботливо прикрыл её плечи уголком покрывала и спросил:

– У тебя не возникало такого чувства, будто лишь то, что связано с детством, кажется эталоном красоты, любви и нежности?

– Я и сейчас так думаю, – отозвалась Вера и сама себе удивилась: её душа рвалась поделиться с Платоном самым сокровенным. Даже с сёстрами такого не было. Молчать она просто не могла и, отбросив сомнения, продолжила: – Знаете, я была полностью, совершенно счастлива, пока был жив папа. Он до сих пор снится мне, я уже не вижу его лица, но слышу родной голос, он говорит о том, как любит меня и гордится мной, и я просыпаюсь счастливой…

– Я его понимаю, – признался Платон, – ты – красавица и умница, надежда и любовь всей семьи.

– Нет, надежда семьи – моя средняя сестра, – мягко поправила его Вера. – Наша мама совершенно уверена, что имена её дочерей полностью соответствуют их духовной сути. Надежда – самая красивая из нас троих. Её оптимизм и жизненная хватка как раз и дают семье надежду, что она отыщет выход из любого немыслимого положения и добьётся успеха. Любовь – моя младшая сестрёнка, на самом деле – сердце всей семьи. Она просто любит нас, ничего не требуя взамен. Меня же зовут Вера.

– Что же это значит?

– Я добытчица, верная и преданная. Опора матери и сестёр. Рабочая лошадка.

– Ну, только не рабочая! Если уж ты так хочешь, то самая породистая и красивая. Но, по-моему, ты – всё сразу: и надежда, и любовь, и вера. Ты – совершенство, поэтому не можешь быть чем-то одним.

Как же с ней случилось это чудо? Вера лежала в объятиях мужчины, которому сегодня в храме доверила свою жизнь, и смотрела в бесконечное небо. Она слушала полные восхищения слова, и ей чудилось, будто и сердце её уже тоже отдано Платону и теперь она принадлежит ему полностью, без остатка. Муж теснее прижал её к себе и повернулся на бок, теперь их лица оказались рядом, и когда губы Платона накрыли её губы, Вера растаяла. В этом поцелуе не было напора – только нежность. Вера затерялась во времени. Сколько длился поцелуй? Несколько мгновений или часы?.. Не было ничего «до» и ничего «после», не было даже мира вокруг, остались только тёплые губы мужа…

Луна серебрила русые волосы Платона, а его глаза сделались тёмными, почти чёрными. Горчаков нагнулся к лицу жены, как видно, стараясь понять, что же она чувствует, и тихо спросил:

– Можно мне посмотреть на тебя?

Вера кивнула, слова казались ей лишними. Всё исчезло – страхи, принципы, обязательства, даже её мучительная любовь к Джону. Больше ничего не осталось, кроме объятий этого мужчины. Платон потянул за оборку платья, и ночной ветерок коснулся Вериных плеч и груди, а ещё через мгновение твёрдые губы мужа заскользили по её телу. Они жгли, как уголья, а от них загоралась жаром Верина кожа. Платон целовал жене плечи, надолго припал к ямочке под горлом – погладил её языком, потом соскользнул вниз и по очереди поцеловал соски. Платон целовал левый, а правый гладил, а следом – наоборот. Вера пылала, как факел. Такой она себя ещё не знала. Кожа её откликалась на легчайшие прикосновения, сердце стучало, а дыхание сбивалось.

Но и поцелуи мужа тоже изменились: теперь в них пылала страсть. Вера стала отвечать. Не отрываясь от её губ, Платон потянул вверх подол лавандового платья. Он гладил жене бедра, распаляя в ней томный жар, и когда его ладонь скользнула выше, Вера выгнулась ему навстречу. Теперь за неё решало тело, а оно жаждало единения.

– Да? – спросил Платон, целуя маленькое розовое ухо.

– Да, – просто ответила его жена.

Рванув на себе рубашку так, что отлетели пуговицы, и одним движением стянув остальное, Горчаков упал на белеющее в свете луны тело Веры. Мучительно медленно прокладывал он цепочку поцелуев по её животу, а когда прижался губами к лону, жена закричала и забилась. Платон приподнялся и сильным толчком вошёл в трепещущую глубину. Жгучие волны экстаза пробегали по телу Веры, удесятеряя его страсть. Их единение оказалось упоительно-ярким и мощным, как вспышка молнии…

…Вера не открывала глаз, опасаясь разрушить эту близость. Всей кожей чувствовала она мужа, он грел её, закрывая собой от ночной прохлады. Вере показалось, что Платон заснул, и она удивилась, услышав его шёпот:

– Спасибо, дорогая, за царский подарок. Обещаю, что ты никогда не пожалеешь, что вышла за меня.

– Я и не жалею, – отозвалась она, – я рада всему.

Платон помедлил мгновение, всматриваясь в разрумянившееся от страсти лицо своей жены, а потом поцеловал её. Это вновь был полный тихой ласки бесконечный поцелуй, он обещал долгие годы нежности и счастья, и Вера отвечала мужу. Она опять потеряла счёт времени и удивилась, когда Платон подхватил её вместе с покрывалом и понёс в спальню:

– Ты там простудишься, – заметил он. – Ветерок подует на разгоряченную кожу, и можешь заболеть.

– Я никогда не болею, – успела пробормотать Вера и поняла, что уже скользит по краю сна. Самый важный день в её жизни закончился упоительным восторгом, силы её иссякли. Вера вздохнула, повернулась на бок и мгновенно заснула.

Утро нагрянуло к Вере слишком рано. Солнце пробило оконные переплёты, расчертило на квадраты паркет, а потом добралось до постели и теперь било ей в глаза. Вера зажмурилась, повернулась к солнцу спиной и… упёрлась лбом в твердое плечо Платона.

– Ты проснулась? – прошептал ей муж, не открывая глаз.

– Да, а как ты догадался? – засмеялась Вера и тут же поняла, что впервые сказала Платону «ты».

Это заметила не только она. Супруг тут же открыл глаза, и по их радостному блеску стало ясно, что порыв оценен по достоинству.

– Спасибо, – просто сказал он и поцеловал Веру, а потом, смеясь, потянул с кровати: – Поспешим, ведь внизу нас ждёт завтрак и твой свадебный подарок. Я думаю, нам лучше поторопиться, если мы, конечно, не хотим, чтобы подарок съел завтрак.

– Как такое может быть? В первый раз слышу такую загадку!

– Хочешь узнать отгадку – собирайся. Твоя амазонка в шкафу, а я помогу тебе одеться.

Вера давно уже не носила амазонку, как, впрочем, и не ездила в дамском седле, но представить себя сегодня в мужском сюртуке рядом с Платоном не смогла. Хотелось быть очень красивой, поэтому она потянула из шкафа чёрную суконную юбку и голубой жакет. Платон помог ей одеться, сам расчесал её кудри и непочтительно связал их французским шарфом, вчера изображавшим фату. Последними он натянул на ноги жены сапожки для верховой езды, но прежде чем надеть каждый из них – так долго целовал её пальчики, что Вера уже подумала, что сегодня они кататься точно не поедут. Но она ошиблась: муж отпустил её.

Они спустились на первый этаж. Прямо напротив лестницы невидимый волшебник уже накрыл стол на двоих, а около камина, смешно поджав лапы и выставив на обозрение круглый живот, спал светло-коричневый легавый щенок.

– Вот и ответ на твою загадку, – засмеялся Платон, – твой подарок был так любезен, что всё проспал и оставил завтрак нетронутым.

Услышав его голос, щенок проснулся, тут же вскочил и громко залаял.

– Совсем невоспитанный, – с притворным сожалением признал Платон, – придётся тебе серьёзно им заняться. Такое поведение никуда не годится, опозорит ещё нашу семью.

– Он просто маленький. Вырастет – и станет очень воспитанной собакой, – пообещала Вера, наклонилась к щенку и протянула ему руку. Малыш понюхал раскрытую ладонь, мгновенье подумал и лизнул её шершавым языком.

– Как его зовут? – спросила Вера, поглаживая бархатистую спинку.

– Придумай сама! Ты – хозяйка, тебе и называть.

– Пусть будет Ричи.

– Почему Ричи? – полюбопытствовал Платон.

– Не знаю, просто захотелось.

Вера наклонилась к щенку и несколько раз позвала его, привыкая к новому имени. Озорник как будто понял её, поскольку с готовностью подбежал к хозяйке, понюхал её амазонку и потянул подол зубами.

– Фу, Ричи! Нельзя! – прикрикнула Вера и подхватила щенка на руки. – Его нужно покормить. Только что мы такому маленькому дадим?

– Меня уверили, что он ест мясо, – объяснил Платон и, подойдя к столу, откинул с блюд крышки. – Здесь есть оленина, сейчас я ему накрошу.

Он отрезал большой ломоть от запечённого окорока и начал рубить мясо на кубики. Щенок на руках у Веры повёл носом и заскулил.

– Есть хочешь? Ну, иди, – предложила она, опустив малыша на пол, тот подбежал к ногам Платона и стал тыкаться в его сапог лобастой головой.

Горчаков поставил на пол тарелку с кусочками мяса и предложил:

– Ешь, Ричи!

Щенок набросился на еду, а Платон обнял жену и кивнул на стол:

– А ты что будешь?

– Наверное, всё, – решила Вера. Она вдруг осознала, что страшно голодна.

Это был их первый завтрак, и Вера просто купалась в разлитой вокруг нежности. Они стали так близки, как будто были половинками одного яблока. Вера не хотела разбираться в своих чувствах, просто радовалась. Может, это и называется счастьем? Она оказалась желанной для великолепного мужчины, он научил её нежности и страсти, а ещё он подарил ей щенка и сказал: «Наша семья». Вера улыбнулась мужу и спросила:

– Куда мы поедем?

– Давай поскачем через сад к оврагу, а оттуда можем заехать в Солиту, и ты отдашь распоряжения – скажешь, что нужно упаковывать для переезда.

– Мне нечего оттуда забирать, все мои платья поместились в один сундук, и тот давно прибыл, – отмахнулась Вера. – Давай лучше объедем Хвастовичи, я ведь пока не видела этого имения полностью.

– Отличная мысль! Посмотришь на своё новое хозяйство, я – человек эгоистичный и хочу, чтобы ты приложила к нему свою практическую хватку. Работать я тебя не заставляю, но советам был бы рад.

Они спустились с крыльца, в тени деревьев их уже ждали лошади: Платона – высокий английский жеребец, а Веру – её Ночка.

Они скакали рядом. Тёплый ветерок развевал волосы жены, и Платону почудилось, что этот напоенный запахами трав и цветов летний ветер уносит из его жизни ошибки и печали, а впереди его ждёт только незамутнённое счастье.

Они миновали сад и уже неслись по широкой дороге через рощу. Скоро показалась развилка, и Платон свернул налево, к ручью. Он остановился на маленькой полянке, бросил поводья, позволив коню свободно бродить, и снял жену с седла.

– Нравится тебе здесь?

– Очень! Тут не просто красиво, а даже как-то уютно.

– Потому что это – владения нашей семьи, – отозвался Платон. Жена была такой родной и близкой, что он решился и задал наконец вопрос, мучивший его уже несколько месяцев: – Скажи, почему при такой красоте ты не вышла замуж ещё лет в семнадцать? Не сомневаюсь, что у тебя было множество поклонников!

– Я старалась не доводить знакомства до предложения руки и сердца, – честно призналась Вера, – а так как я не хотела выходить замуж, то остужала кавалеров холодным обращением. Это помогало.

– Неужели ты ждала меня?

Вера на мгновение запнулась, но муж казался таким всё понимающим, что она не захотела ничего скрывать и призналась:

– Я тогда не знала тебя, просто мне казалось, что я люблю одного человека.

Она смутилась и не решилась посмотреть на Платона, поэтому не увидела тени, мелькнувшей на его лице, не услышала она и дребезжащей ноты, проскользнувшей в его голосе, когда муж спросил:

– И кто же это?

– Лорд Джон, маркиз Харкгроу, он пел в оперном театре в Москве и занимался вокалом с моей сестрой.

Веселый смех стал ей ответом. Она подняла глаза и с изумлением узрела широкую улыбку мужа. Это казалось таким странным и даже оскорбительным, что Вера обиделась. Стараясь не выдать своих чувств, она спросила:

– Почему ты смеёшься?

– Потому что рад – ведь лорд Джон мне не страшен. Он никогда не стал бы моим соперником.

– Почему? – всё больше обижаясь, повторила Вера.

– Дорогая моя, маркиз остался равнодушным к твоим прелестям, потому что предпочитает мужчин.

Солнечный день померк в глазах Веры. Сказка растаяла, как сон, прекрасный принц оказался обычным мелким человеком, ничуть не лучше остальных мужчин… Он, даже не смущаясь, извалял в грязи её многолетнюю искреннюю любовь. Мимоходом затоптал её чувства, лишь бы не беспокоиться о сопернике. Тот, кого Вера считала благородным рыцарем, лгал ей в лицо. Платон оказался слабым и неразборчивым в средствах. Чуда не получилось. Размечтавшаяся о счастье рабочая лошадка вновь оказалась в оглоблях своего тяжёлого воза.

«Вот и конец, всё вернулось на круги своя», – с отчаянием поняла Вера. Она вскинула голову и надменно выпалила:

– Я хочу вернуться в Солиту. Не нужно меня провожать. Я думаю, что наш брак оказался ошибкой, и теперь мне надо решить, что делать дальше.

Она подошла к Ночке, с удачно подвернувшегося пенька взобралась в седло и, не глядя на мужа, послала лошадь вперёд. Топота копыт за своей спиной она так и не услышала. Вера беспрепятственно доехала до своего поместья, а там отправилась разыскивать Марфу. Помощницу она нашла на мельнице.

– Господи, да что случилось? – изумилась Марфа, увидев расстроенную хозяйку.

– Да я и сама толком не пойму, – вздохнув, ответила Вера. – Поживу пока дома.

– Ну и ну, – развела руками её помощница, но расспрашивать новоявленную княгиню Горчакову не решилась.

Они проработали весь день, а потом вернулись домой. В Верином флигеле стоял сундук с вещами, а на крыльце новую хозяйку ждал Ричи. Не было ни самого Платона, ни даже записки от него. Вера вздохнула: стало понятно, что её брак окончательно рухнул.

– Не нужно ни о чём вспоминать, – попросила она Марфу.

Та пообещала и слово своё сдержала.

Жизнь потекла своим чередом, как будто и не было никакой свадьбы, и Вера по-прежнему остаётся графиней Чернышёвой. Уйдя в дела с головой, она постепенно успокоилась и через неделю после возвращения в Солиту поехала с очередным обозом в Смоленск. Она остановилась всё в той же гостинице, даже из суеверия попросила тот же номер. Ей повезло – постояльцев оказалось мало, и номер пустовал. Половой втащил по лестнице саквояж и открыл дверь комнаты. Получив «за труды», он ушёл, а Вера принялась разбирать вещи. Стук в дверь озадачил её. Кто это? Встреча с Горбуновым назначена только на завтра, сегодня она никого не ждала. Странный привкус вдруг появился во рту. Что это? Страх?.. И что же теперь делать – открывать или нет?..

– Вера Александровна, откройте! У меня к вам срочное дело! – крикнули из-за двери.

Княгиня Горчакова вздрогнула: она узнала голос – в дверь её номера стучал капитан Щеглов.