Платон развернулся. В дверном проеме, странно изогнувшись, застыла его жена. Голова её, неестественно скошенная, клонилась к левому плечу. Рослый мужчина прижимался к спине Веры, а у её горла держал нож. Солнце светило им в спину, и лицо преступника казалось размытым белесым пятном. Кошмар, померещившийся Платону в Петербурге, стал явью, а испытанный тогда страх оказался ничем по сравнению с нынешним всепоглощающим ужасом.

– Не трогайте её! Я сделаю всё, что вы хотите! – крикнул Платон. Он отошёл от двери и поднял обе руки. – Я очень богат и выкуплю у вас жизнь моей жены.

Он по-прежнему не мог различить лица преступника, и Вера как будто догадалась об этом. Она уставилась в глаза Платона и крикнула:

– Бунич! Я отдам вам полученные за соль деньги. У меня есть двадцать пять тысяч серебром, а ещё очень дорогие фамильные драгоценности!

– Да, наши бриллианты стоят самое малое тысяч двести, – поддержал её Платон. – Я привезу украшения сюда, вы уедете богатым человеком. Клянусь, что я даже не стану обращаться к властям.

– Смешно! Просто детский лепет какой-то, – отозвался преступник. – Чтобы я выпустил вас отсюда, а вы тут же вернулись со всеми своими дворовыми и затравили меня, как собаку? Тогда уж легче убить вас обоих, а трупы утопить в болоте, все же подумают, что вас завалило в шахте. Оба имения унаследует Вероника – а я получу и её, и соль.

– Соль? Дело в соли?! – догадался Платон.

– А в чём же? – огрызнулся Бунич. – Я чуть ли не сорок лет живу тем, что продаю соль, ещё мой отец вместе с прежним управляющим Солиты добывал её, а потом всё перешло ко мне.

– Но у вас же есть большая солеварня, вы же говорили, что она очень доходная, – всё ещё надеясь на чудо, уговаривала преступника Вера.

– Ну, правду говорят, что бабы – дуры, – хихикнул Бунич. – Умной слыла, а так и не поняла, что в колодцах моей солеварни – обычная вода. Соль я брал только из шахты, а водой размачивал, чтобы получить мелкую и чистую, годную к продаже. Все запасы соли лежат на землях Солиты и Хвастовичей, а у меня ничего нет! Если бы Катенька вышла за меня, это решило бы дело, а теперь её сыну и невестке придётся умереть, чтобы справедливость восторжествовала.

Осознав вдруг, что Горчаков чуть заметно продвигается к нему, Бунич взревел и надавил ножом на горло Веры. Струйка крови потекла по коже, и Платон понял, что у него осталось лишь мгновение. Он внутренне собрался, но… прыгнуть не успел: его опередил выстрел. Один, потом второй… Бунич дёрнулся и стал валиться на бок, подминая под себя Веру. Платон подхватил жену, а в дверях появился Щеглов с парой дымящихся пистолетов в руках.

– Как вы? – озабоченно бросил он.

– Вроде бы живы, – отозвался Платон.

Щеглов подобрал нож, выпавший из простреленной руки Бунича. Завывая от боли, преступник извивался на земляном полу. Правая рука его распласталась безжизненной плетью, а из раны на левой ноге сочилась кровь. Бунич был жив, но обездвижен.

Исправник обернулся к Горчаковым.

– Простите, что задержался! От солеварни за этим негодяем гнался, да заплутал, – вздохнул он.

Платон лишь кивнул. Ему было не до разговоров: он с ужасом смотрел на жену. Белая, как снег Вера, часто дышала и вдруг, низко застонав, схватилась за живот.

– Ребёнок, – прошептала она.

– Господи, да скачите же домой, по дороге кого-нибудь за доктором пошлёте! – крикнул Щеглов и поддержал Веру за свободный локоть. – Скорее!

Платон подхватил жену на руки и бросился к выходу. Конь Бунича смирно щипал траву на поляне. Исправник помог поднять Веру в седло. Моля Всевышнего сохранить его жене жизнь, Платон рванулся к дому. Он по наитию сворачивал в нужную сторону, и одна из троп наконец-то привела его в знакомый овраг. Платон решил сократить путь и погнал коня через сад. За деревьями мелькнули стены маленького дома, где они с Верой были так счастливы, и Горчаков, не раздумывая, свернул к его крыльцу. Ватага крестьянских ребятишек расселась под ближайшей яблоней и делила меж собой краснобокую добычу. Платон остановил коня. Крикнул мальчишкам:

– Один – в большой дом за попадьёй, второй – за доктором в уезд! Возьмите мою лошадь.

Он спрыгнул с седла и, подхватив жену на руки, взбежал с ней на второй этаж. Уложив Веру в постель, Платон стал растирать ей руки.

Бог помиловал князя: его жена открыла глаза и даже попыталась улыбнуться…

… Прибежавшая Анна Ивановна раздела Веру и, пощупав живот, с облегчением вздохнула:

– Слава богу, обошлось! Ну, теперь всё будет хорошо, только долго лежать придётся.

– Этого я не боюсь, – утешила мужа Вера, – но только если ты больше не уедешь.

– Никуда! Я без тебя теперь с места не сдвинусь.

Попадья ушла в большой дом готовить для молодой хозяйки травяные настои, а Платон прилёг на постель рядом с женой и обнял её. Вера тихо вздохнула и призналась:

– Я же видела всё это сегодня во сне, а не поверила, полезла в шахту.

– Как так? Расскажи…

– Тогда нужно начинать с первого покушения. Кошмары мне стали сниться после того взрыва, а это – долгая история.

– Но мы ведь с тобой никуда не спешим, нам же велено лежать. Вот и будем разговаривать.

Вера прижалась к плечу мужа и начала свой рассказ. Она вспоминала один кошмарный сон за другим и как будто очищала от них свою жизнь. Оставалось рассказать лишь о том, что случилось с ней на поляне:

– Ты уже был внутри, когда я услышала топот копыт, я бросилась за тобой в надежде предупредить, но Бунич оказался проворней. Он скакал прямо на меня, и я видела лишь его безумные, как будто затянутые бельмами, сизые глаза. Я запнулась, и в этот миг он прыгнул с седла прямо мне на плечи. Ну а дальше ты знаешь…

Заметив, что жена опять задрожала, Платон крепко прижал её к себе и сказал:

– Всё прошло. Мы вместе, у нас будет ребёнок, и я обещаю, что больше с тобой никогда ничего подобного не случится.

Вера даже не усомнилась, что так оно и будет.

Прибывший доктор осмотрел Веру и подтвердил, что угроза выкидыша миновала, но велел не вставать с постели – лежать не меньше месяца. Платон как раз приглашал доктора заночевать в Хвастовичах, когда под окном зазвенел колокольчик.

– Щеглов прибыл, – выглянув в окно, объяснил Платон доктору, – боюсь, что у него на сегодня для вас есть ещё один пациент.

– Кто?

– Преступник.

Доктор даже рот открыл от изумления…

Платон подошёл к постели жены. Убедившись, что Вера задремала, он знаком позвал за собой врача и стал спускаться вниз. На первом этаже их ожидал Щеглов.

– Как княгиня? – спросил он.

– Обошлось, – коротко отозвался Платон и задал вопрос сам:

– Что с преступником?

– Не только он, но и вся его банда заперта сейчас под охраной в вашем флигеле. Вы уж не обессудьте, что я сам распорядился, но так надёжнее будет.

– Поступайте, как считаете нужным. Здесь всё к вашим услугам.

– Благодарю… Я бы хотел попросить доктора осмотреть Бунича.

– Бунича?! – поразился врач.

– К сожалению, – подтвердил исправник. – Я и сам до последнего сомневался. Каков артист! Дамский любимец, весельчак – а вон ведь что на самом деле! Но вы уж, доктор, поспешите. Моя двуколка у крыльца, в ней городовой ждёт, он вас доставит куда нужно и проведёт к арестованному, а я через четверть часа к вам присоединюсь.

– Да, конечно же, я поеду, – заторопился врач.

Он вышел, и Платон остался наедине со Щегловым.

– Что вы выяснили, Пётр Петрович?

– Лишь одно – что был слеп, как крот. Столько лет под носом такие дела творились, а я проморгал!

Щеглов выругался и в раздражении хлопнул себя кулаком по колену. Горчаков ждал. Наконец исправник собрался с мыслями и рассказал Платону о том, чего тот пока не знал.

– Я ведь как рассуждал? Есть два покушения – в Петербурге и здесь. Если это не совпадение и первая бомба тоже предназначалась Вере Александровне, значит, преступник может попытаться завершить начатое. Так что мне оставалось только одно: караулить вашу супругу и внимательно смотреть по сторонам.

– Я не успел вас поблагодарить, – перебил его Платон. – Я так вам обязан!

– Пустое. Мне самому так было спокойнее. Вера Александровна всё время на глазах у меня находилась, а если я отлучался, то оставлял рядом с ней Татаринова – он человек умный и надёжный. Так я и приглядывал за теми, кто бывал в доме. Но новых лиц не появилось, а и из старых постоянно ездил лишь Бунич. Вот он-то и стал главным объектом моего внимания, а насторожил меня с виду пустяшный факт. Вера Александровна между делом обмолвилась, что ещё до её приезда сюда графиня Румянцева написала мне письмо, а переслала его через Бунича. Но ведь я-то ничего не получал. Понятно, что Бунич по дороге из столицы надолго застрял в смоленском борделе. У него там вроде бы даже вещи украли. Но он должен был хотя бы сказать мне, что такое письмо существовало, кто мне написал и зачем, тем более что для самого Бунича это не было секретом. Понятно, что это не преступление, а самое большее – необязательность, ведь ни денег, ни ценностей в письме не было. Как бы там ни было, но неприятная зарубка у меня осталась.

– А для меня случившееся стало полной неожиданностью. Я Бунича не люблю, но и в мыслях не держал, что нападение может быть делом его рук, – признался Платон.

Исправник сочувственно кивнул и продолжил свой рассказ:

– Ну а вчера случилось кое-что необычное. Бунич ведь в компанию к девицам нашим всё набивался: развлекал, байки забавные рассказывал. В доме к этому уже привыкли. Как ни глянешь в его сторону, всегда одна и та же картина: улыбка до ушей, глазки масляные, шутки шутит. Вдруг вижу, что наш забавник побледнел, как смерть, а потом засобирался и уехал. Я – к вашим сестрицам, в оборот их взял. Чем, мол, соседа так напугали? Они сперва жались, а после признались, что доверили Буничу секрет про ожидаемого наследника, а тот даже положенного в таких случаях восторга не выказал, промычал что-то нечленораздельное и уехал.

– Ревность! Он же сам делал Вере предложение.

– Больно легко он пережил её отказ, чтобы это оказалось ревностью. Зато известие о наследнике Бунича сразило. И тогда я понял, что здесь ключевое слово именно «наследник», а значит, дело в имениях. Не забывайте, что Бунич когда-то хотел жениться на вашей матушке. Наша добрейшая попадья до сих пор с умилением вспоминает эту историю.

– Он нам с Верой сам сказал, что всё это – из-за соли.

– Конечно же, из-за соли. Он, можно сказать, сидел на деньгах: соли на продажу возил немного – цену держал высокую, а потом Вера Александровна нашла шахту, и его доходы сразу же похудели. Ваша супруга могла хоть всех своих мужиков в шахту отправить, а Буничу втайне от округи приходилось действовать. Ещё его покойный отец с нечестным управляющим Солиты завели этот порядок – на ломке соли использовать лишь труд чужаков. Это помогло скрыть от местных сам факт наличия шахты. Никто из уездных крестьян даже не подозревал об этом, поэтому и слухов не было. Мы из болотной тюрьмы шестнадцать человек освободили. Все избитые, голодные. Всех их похитили, предварительно опоив.

– И кто же похищениями занимался?

– Правая рука и доверенное лицо нашего любимца общества – управляющий Поляков. А уж тот себе троих подручных из губернии привёз, чтобы за рабами следить. Он из опаски даже в Смоленске людей не брал, дальше ездил. Лишь дважды дал слабину – взял местных. Первый раз – шорника. Тот смог из шахты сбежать, но до Хвастовичей не дошёл – Поляков пристрелил беднягу в овраге. На том удача от преступников отвернулась: труп они убрать не успели, мужики его раньше нашли. У Бунича каждый раб на счету был. Соли не хватало, вот они и рискнули – похитили приказчика из скобяной лавки.

– А он-то живой? – спросил Платон.

– Слава богу, живой! – отозвался Щеглов и вернулся к главному: – Рабы в шахте соль ломали, а потом доверенные люди Полякова вывозили её через болото в солеварню и заливали водой. Дальше всё у них выглядело совершенно легально. И что самое печальное, я ведь мог в этом деле разобраться гораздо раньше. За десять лет я трижды бывал на солеварне Бунича, но ничто меня там не насторожило.

Подвижное лицо исправника выражало крайнюю досаду. Тот явно винил себя в чужих грехах. Но это уж было совсем несправедливо!

– Ну что вы, Пётр Петрович! Когда вы сюда приехали, их предприятие десятилетиями процветало, все концы давно были спрятаны, – заметил Платон.

– Всё придумал ещё отец Бунича, – подтвердил исправник, – тот очень хотел женить своего сына на вашей матушке, но ваш дед рассудил иначе. Потом в Солите и Хвастовичах хозяева долго отсутствовали, а управляющие были людьми приезжими и ничего о старой шахте не знали. Ну а, чтобы окончательно обезопасить себя, преступники много лет пугали местный народ болотами. Сначала нескольких мужиков утопили, а потом уже только слухи поддерживали. Я и сам верил в эти россказни и, признаюсь, даже не поверил своим глазам, когда увидел, как смело Бунич скачет прямо на болота.

– Вы следили за ним?

– После его внезапного и подозрительного отъезда из Хвастовичей, я решил установить слежку за Буничем, а пока начать с солеварни. Дождался приезда Татаринова, передал ему с рук на руки княгиню, а сам отправился с обыском. Как я и рассчитывал, работники к вечеру разошлись по домам. На воротах висел замок, ну да мне не впервой. Я коня бросил и стал с замком возиться, а тут вдруг меня будто что-то толкнуло, ведь я своего Терека не привязал. Не дай бог, конь испугается чего да убежит. Смотрю, мой Терек из корыта возле колодца воду пьет. Меня аж испарина пробила: вода-то ведь солёная, заморю коня. Кинулся я к нему, хочу оттащить, а он к воде тянется – жарко. Тут я эту воду сам зачерпнул и попробовал, а она вкусная и совсем не соленая. Обычная колодезная вода! Честно сказать, я сразу-то и не сообразил что к чему. Стал вспоминать, может, у Бунича колодец с рассолом внутри есть? Но, насколько я помнил, там ничего подобного не наблюдалось. Кинулся я замок вскрывать. Зашёл внутрь, смотрю: никаких колодцев, лишь печи ещё тёплые, да готовая соль в сусеки засыпана.

– Тогда-то вы и поняли?

Щеглов в раздражении хлопнул себя по колену.

– Понял, конечно! Сложил два факта: в чьём имении расположена соляная шахта и перспективу рождения «наследника». Да что толку – ничего сделать я уже не успел. С болота послышался топот копыт, я выглянул в окошко – смотрю, Бунич мчится, а у меня дверь открыта, и конь во дворе остался. Вот, думаю, сейчас скандал разразится. Однако Бунич по-другому решил – развернулся и поскакал обратно. Я пока до коня добежал, негодяй уже далеко был. Остальное вы знаете.

Щеглов замолчал, и Платон вдруг с ужасом осознал, что Вера более полугода почти ежедневно принимала в собственном доме убийцу. Да тот мог в любой момент с ней расправиться!

– Получается, что мы с женой с самого начала были обречены? – спросил он

– Бунич ещё в столице лично от графини Румянцевой узнал, что старая дама подарила Солиту внучке. Вот тогда он и запаниковал, решил отделаться от соперницы, пока та не появилась в имении. Во взрывном деле Бунич поднаторел – сам в шахте заряды закладывал – соляные слои вскрывал. Так что бомбу он изготовил со знанием дела, потом купил у пропойцы-извозчика лошадь с пролеткой и подкараулил свою жертву. Ну, о результате вы знаете…

– Значит, это всё-таки был он!..

– Да. Но когда покушение не удалось, Бунич решил больше не рисковать, а просто жениться на Вере Александровне. Для этого он надумал её очень сильно напугать. Вот и устроил нападение в лесу. Отправились они с Поляковым вслед за нами в Смоленск. Там управляющий нанял на рынке двух прохвостов. Я, к сожалению, слишком долго за кибиточника Алана цеплялся, связь его с графом Печерским устанавливал. Ведь княгиня Вера только сегодня утром сказала мне, что Бунич, оказывается, будучи в Петербурге, проживал в доме графини Румянцевой, и, соответственно, знал, где бывают Вера Александровна и её мать.

Платон задумался. Что-то не сходилось в этих предположениях.

– Пётр Петрович, но мы ведь с вами установили, что нападавших было трое. Потом вы видели в уезде простреленный сапог, принадлежавший этому Алану!

Капитан кивнул, соглашаясь, он и сам все время думал об этой нестыковке.

– Верно говорите! Только, похоже, Алан этот сам с местными налётчиками договорился или просто следил за ними. Поляков нанял именно тех двоих, кого я застрелил. Причем об убийстве Веры Александровны речь не шла, её должны были просто испугать. Но Бунич неудачно рассчитал, его интрига привела к тому, что вы спасли графиню, а потом быстро на ней женились. Вот и пришлось этому негодяю избавляться уже от целого семейства.

– Я ещё на свадьбе понял, что он положил глаз на мою сестру Веронику, но я и предположить не мог, что Бунич надеялся получить вместе с ней Хвастовичи, да и Солиту в придачу, – признался Платон.

– Я думаю, что Бунич уже не смог бы остановиться, так и убивал бы, пока не получил любое из двух имений, а может, и оба. Он и сегодняшний взрыв придумал лишь для княгини, вас он собирался убрать потом и, как обычно, свалить всё на болота.

– Он что, во всём признался? – удивился Платон.

– Он – нет. Молчит пока, зато подручные его поют соловьями. Поляков сдал хозяина с потрохами: всё до мельчайших деталей излагает. Вы разве не замечали, что самые страшные предатели получаются из бывших верноподданных холуев? Так что сейчас «правая рука» с наслаждением топчется на могиле своего хозяина.

– Но вы же сказали, что в Петербурге Бунич сам кинул бомбу. Полякова там не было.

Кривая улыбка Щеглова на сей раз получилась лукавой. Он даже весело хмыкнул, прежде чем объяснил:

– Дело все в мании величия. Бунича прямо-таки распирало от сознания своей гениальности. Ему восторг публики требовался, вот он и трепал языком – все подручному рассказывал. Теперь Поляков все эти подробности мне излагает – про бомбы, фитили и запалы. Сегодня, например, он уже сообщил, что порох в шахте заложил сам, но запалы поджег Бунич. Тот заманил вниз щенка, убедился, что Вера Александровна спустилась вслед за собакой, и запалил шнуры, а сам ушёл через боковой штрек. Там, оказывается, есть короткая дорога, – подвёл итог капитан и поднялся. – И всё-таки мне кажется, что, будь я повнимательней, давно бы зачерпнул водички из колодца на солеварне.

Платон напомнил:

– Слишком уж явно всё на этого кибиточника с Печерским указывало: у генерала Чернышёва был мотив, граф считался его помощником, а бродячий торговец водил знакомство с Печерским. Чётки опять же… Я, честно сказать, в этой версии даже не сомневался, а вот вы молодцом: так до конца и не поверили. Я по вашему письму это понял.

– Служба у меня такая – все версии проверять. Но я вам слово даю, что не отступлюсь, рано или поздно, но докопаюсь, что этого Алана с графом Печерским связывает.

– Можете рассчитывать и на меня. Да только как мы с вами это сделаем? Торговца уже след простыл, а Печерский в конце концов вернётся в столицу…

Щеглов вдруг смутился. Таким Платон его видел впервые. Хозяин уезда мялся, словно подросток… Князь с удивлением глядел на него.

– Тут такое дело… В Петербург меня переводят, вызов пришёл, – признался Щеглов.

– Поздравляю! – улыбнулся Платон. – Где служить будете?

– По Министерству внутренних дел, а участок – на Охте.

Исправник пожал Платону руку и шагнул было к дверям, но потом, как будто решившись, вдруг остановился и сказал:

– Я хочу Марфе Васильевне предложение сделать. Её светлость разрешит своей помощнице уехать?

– Если получите согласие Марфы, я уговорю жену, – пообещал Платон.

Просиявшее лицо исправника сказало о многом.

Щеглов простился и сбежал с крыльца, а Платон поднялся на второй этаж.

В спальне стояла тишина. Вера по-прежнему спала, её дыхание было чуть слышным, но ровным. Платон прошел на балкон. Внизу растворялись во тьме пышные силуэты яблонь. Слава богу, этот трагический день закончился благополучно. Вот и Щеглов встретил свою судьбу. Пусть удача не покинет его, и пусть Марфа сделает этого замечательного человека счастливым!

Из сада потянуло ветерком, Платон испугался, что жена замёрзнет, и шагнул в комнату, прикрыв за собой балконную дверь.

– Не нужно, – услышал он тихий голос.

– Тебе не дует?

– Наоборот, я хочу на воздух, – призналась Вера.

Муж закутал её в одеяло и вынес на балкон. Он аккуратно опустился на пол и, бережно прижав к себе Веру, прислонился к стене.

– Я никогда больше не отойду от тебя дальше чем на полшага, – пообещал Платон, – это я во всем виноват.

– Ни в чём ты не виноват! Кто же знал, что Бунич десятилетиями ворует у нас соль, а тут мы приехали – и стали ему мешать.

Вера опять вспомнила сизые от бешенства зрачки своего врага и содрогнулась.

– Как ты думаешь, Бунич безумен? – спросила она мужа.

– Нет, навряд ли. Скорее, мы имеем дело с полностью развращённой натурой. Его крайняя наглость – результат многолетней безнаказанности. Он всегда отдавал себе отчёт в преступности своих действий, поэтому и заботился о каждой мелочи: рабов в шахту привозил издалека, подручных держал железной хваткой, а сам при этом старался выглядеть весельчаком – душой общества.

– Значит, та бомба у Цепного моста, всё-таки предназначалась мне, – тихо сказала Вера, и её голос дрогнул.

Платон испугался, что она расплачется, но его жена никогда не сдавалась, наоборот, Вера хмыкнула и гордо заявила:

– А ведь я его обставила: Бунич за столько лет так и не смог догадаться, что соль можно размалывать, а я придумала это почти сразу.

Бледной ночною бабочкой скользнула по её губам улыбка. Вера казалась такой близкой, такой родной, и Платон решился:

– Я очень горжусь тобой, – сказал он, – и ещё я очень люблю тебя и не знаю, как смогу дальше жить, если ты не ответишь мне взаимностью…

Вот и свершилось это чудо. Маленькая рабочая лошадка – верная опора семьи – превратилась в счастливую принцессу из самой волшебной сказки. Её любили! Нежно и преданно. На всю жизнь. Вере вдруг показалось, что её сердце коснулось сердца Платона, и она наконец-то отважилась на главные слова в своей жизни:

– Я тоже очень тебя люблю…

Муж прижал её к себе и поцеловал, а Млечный Путь над их головами выгнулся звёздной дугой, соединив прошлое с будущим мерцающей дорогой счастья.