Полли Дженкинс аккуратно замела сор вокруг очага. Все остальные дела в её маленьком домашнем хозяйстве были переделаны. Значит, она опять сможет вернуться к девочке. Полли подошла к своему стулу, поправила тёплую шаль на его высокой спинке (наденет, когда в комнате начнёт холодать) и уселась. Взяла со стола вязание, и спицы замелькали в её руках, а на тёплом коричневом шарфе появилась жёлтая полоска. Вот Полли закончит шарф и подарит его девочке… Дочке… Счастью, посланному судьбой в рождественский сочельник… Разве можно было об этом мечтать? Полли даже и не надеялась. Но вот ведь – случилось же!

Полли торговала апельсинами у Ковент-Гарден – занималась этой фруктовой коммерцией с тех самых пор, как её непутёвый супруг завербовался во флот и пропал. Полли до сих пор не могла понять, чего же её Вилли не хватало дома. У них был маленький, зато собственный домик на берегу Темзы – свадебный подарок дяди-викария. Сразу после женитьбы, ну и потом ещё несколько лет, Дженкинсы жили счастливо. Вилли нанимался матросом и ходил в короткие плаванья, а потом возвращался домой к жене. Но однажды в семью пришло горе: Полли родила двоих мальчиков-близнецов, покинувших этот мир, не дожив до года, следом девочку, умершую сразу после рождения. Вилли затосковал, начал попивать и даже поколачивать жену, а однажды Полли передали записочку, где корявым почерком её мужа была написана всего одна строчка: «Прощай. Я завербовался во флот и к тебе больше не вернусь».

Полли проплакала тогда недели две, она-то ведь любила мужа. С ужасом предполагала она, что же станется с её слабохарактерным Вилли в жёстких тисках флотской дисциплины, и не могла понять, как же он решился на такой отчаянный шаг. Но плачь не плачь, а время шло, деньги закончились, и нужно было как-то себя кормить. Торговка апельсинами, снимавшая по соседству угол, однажды забежала к Полли и попросила заменить её у Ковент-Гарден: продать товар и выручку поделить пополам. Взяв у соседки плоский ящик с широким ремнем, Полли отправилась сначала в порт, где на фруктовом складе купила апельсины. Помыла их, красиво выложила на лоток, а потом пошла к театру. Она на удивление быстро и выгодно всё продала и пожалела, что не взяла больше.

На следующий день Полли уже действовала смелее и всю вчерашнюю выручку пустила на закупку апельсинов, а вечером, продав товар, удвоила свои деньги. Надеясь, что соседка ещё пару деньков не потребует свой лоток обратно, Полли вновь рано утром пошла за апельсинами. И тут судьба ей улыбнулась: хозяйка лотка объявила, что её просватали, и она возвращается в свою деревню. На радостях счастливая невеста подарила Полли ящик на ремне и, пожелав ей удачи, уехала. Так десять лет назад Полли Дженкинс начала свою коммерцию и теперь в свои тридцать восемь лет была у Ковент-Гарден самой старой из торговок.

Полли знала в лицо всех кэбменов, приезжавших к разъезду после спектаклей, всех карманников, промышлявших в толпе, всех торговок цветами и сладостями, и все они знали её. Полли здесь любили, она не жалела для людей доброго слова, угощала апельсинами и других торговок, и уличных детишек, поэтому и ей всегда помогали, а после разъезда кэбмены часто подвозили её до узкого кривого переулка, сбегавшего к Темзе, – туда, где стоял её дом.

В вечер перед Рождеством спектакля не было, но на площади перед театром уже два дня как сама собой образовалась маленькая ярмарка. Из окрестных деревень привезли на продажу гусей, жирные сливки, сметану и масло. Кухарки из богатых домов и простые горожане делали закупки к праздничному столу, и апельсины Полли были нарасхват. Она продала свой товар и отошла к служебному входу театра, чтобы в тени подъезда без помех пересчитать выручку, когда заметила на пустынной улице бредущую ей навстречу странную женщину.

Сказать, что эта особа выглядела необычно, было бы слишком мягко. Мало того, что кожа у нее была черного цвета, да в разгар зимы она шла с непокрытой головой, но самым страшным было то, что волос у бедняжки не было вовсе. Глаза у нее были полузакрыты, а с одного плеча свисала перепачканная ротонда.

«Господи, да что это за ужас?» – Торговка испугалась и на всякий случай трижды перекрестилась.

«Чернокожая» шла зигзагами, её как будто шатало. Полли засунула деньги за пазуху и перебросила ремень так, чтобы лоток повис на спине. Наверно, лучше было б сбежать, да ноги как будто приросли к земле. Странная особа приближалась. Не дойдя нескольких шагов до подъезда, где в тени колонн притаилась торговка апельсинами, «негритянка» поскользнулась на краю подмерзшей лужи и рухнула лицом вниз. Доброе сердце Полли дрогнуло, она сделала шаг, другой, а потом склонилась над лежащей.

Из черного затылка незнакомки сочилась кровь. «Похоже, голову разбила, – догадалась Полли. – Понять бы еще, что теперь делать! Бедняжка, может, сейчас умирает. А как ей помочь?»

Будто ища ответа, торговка возвела взгляд к небу, и судьба послала ей знак: чёрные тучи на мгновение разбежались, и вечерняя звезда подмигнула Полли Дженкинс ярким алмазным глазом. Помни, голубушка, что пришло Рождество – самое волшебное время, когда все помогают друг другу.

Полли взяла незнакомку за руки и потащила её в тень театрального подъезда. Втянув «негритянку» на ступеньки, торговка выбежала на площадь перед театром. Здесь уже всё опустело: кэбмены давно разъехались, и лишь старик Джек терпеливо ждал седоков.

– Довези меня до дома, – попросила его Полли, – только давай сначала подъедем к служебному входу.

– Как скажешь, – согласился кэбмен, он открыл перед Полли дверь и, посадив её в экипаж, сразу же завернул за угол.

Увидев на ступенях свою «негритянку», Полли распахнула дверцу и подбежала к бедняжке. Джек тоже спрыгнул и, держа вожжи в руках, подошёл ближе.

– Ого, что это такое? – удивился кэбмен и, поняв, пожалел: – Видать, сильно обгорела. Лицо закопчённое, а волос и вовсе нет.

– Повезем её ко мне домой, – решилась Полли. – Не могу же я бросить бедняжку на улице в рождественский сочельник. Бог никогда мне этого не простит!

– Да уж, это будет слишком большим грехом.

Джек взял обгоревшую за плечи, а Полли подхватила её ноги, и они двинулись к кэбу. Положив пострадавшую на сиденье, торговка пристроилась рядом и закрыла дверцу. Кэбмен щёлкнул кнутом, и послал лошадь вперёд. Вскоре он остановил экипаж у маленького тёмно-красного домика с узкими окнами и решётчатыми ставнями, где жила Полли. Джек вновь помог нести незнакомку. Вдвоем они затащили несчастную в дом и уложили на топчан в единственной комнате, служившей хозяйке и спальней, и кухней. Полли протянула Джеку монету, но тот отказался:

– Нет, я не возьму денег! В сочельник все должны делать добрые дела. Пусть выздоравливает, потом расскажешь, что с ней случилось.

Кэбмен попрощался и вышел, оставив торговку наедине с обгоревшей. «Надо бы отмыть бедняжку», – сообразила Полли и взялась разжигать огонь. Скоро комната осветилась, а тепло разогнало привычную сырость, скопившуюся в углах. Полли вернулась к незнакомке. Теперь нужно снять с пострадавшей одежду. Торговка осторожно вытянула из-под незнакомки ротонду. Густой мех блеснул в свете свечи. Соболь!.. Кем бы ни была пострадавшая, она явно не бедствовала. Полли аккуратно сложила ротонду на стуле и принялась расстегивать платье. Старый Джек не ошибся: кожа под испачканным синим бархатом оказалась гладкой и упругой – пострадавшая явно была молодой, и уж никак не негритянкой. Под платьем её кожа была сметанно-белой. На теле пострадавшей не нашлось ни единой царапины, кости тоже не пострадали. Оставалось осмотреть рану на голове.

Вода в котелке уже согрелась и Полли решила отмыть лицо и голову раненой. «Хорошо, что бедняжка без памяти, хоть боли не почувствует», – рассудила она.

Чёрная грязь на лице незнакомки оказалась копотью. Полли раз за разом полоскала в воде мягкую тряпочку, отмывая лоб и щёки. Наконец сажа ушла, и проступили тонкие черты синюшного лица. К счастью, здесь ожогов не было.

Полли перекрестилась и принялась за голову. Смыв сажу, она обнаружила ярко-розовые пятна ожогов на макушке и кровоточащую рану на затылке. Рана была большой и рваной.

– Боже мой! – ужаснулась Полли. По всему выходило, что незнакомка могла умереть прямо у неё на руках.

Завернувшись в шаль, торговка апельсинами кинулась на соседнюю улицу – к врачу-пропойце. Тот когда-то имел большую практику в богатом районе Лондона, а теперь лечил бедноту за кусок пирога или пару яиц.

– Доктор, – воскликнула Полли, врываясь в обшарпанную коморку, где бывший врач готовился в одиночестве встретить Рождество, – пойдёмте скорее, молодая девушка умирает!

– Какая такая девушка? – неохотно протянул эскулап. – Все приличные люди за стол садятся, а у тебя девушки умирают.

– Пожалуйста! Я заплачу серебром! – взмолилась Полли.

Это решило всё. Доктор вздохнул и отправился вслед за торговкой. Увидев больную, он велел Полли зажечь ещё одну свечу и обе держать над раной.

– Дело скверное, – осмотрев голову незнакомки, признал доктор. – Придётся не только обрабатывать, но и зашивать.

Он достал из кармана старого, облезлого пальто такой же потрепанный футляр с хирургическими инструментами и бутылку виски, а потом велел Полли тащить котелок с кипятком и нарвать чистых тряпок на бинты.

Вдвоём они перенесли девушку на стол. Доктор обмыл инструменты в виски, а тряпкой, смоченной в том же напитке, промокнул кровь вокруг раны. Тихо пробормотав «Отче наш», врач перекрестился и стал осторожно исследовать повреждения. К счастью, кости черепа не были раздроблены, и доктор принялся зашивать рану. Через полчаса он закончил. Вдвоём с Полли они вновь отнесли незнакомку на топчан и положили на бок, так, чтобы рана не касалась подушки.

– Ну, а теперь её жизнь в руках Божьих, – вздохнул доктор, – я сделал что мог. Немного удачи – и всё должно получиться.

Полли протянула ему серебряную монету, но врач устало отмахнулся.

– В ночь перед Рождеством все должны делать добрые дела, – философски заметил он. – Ты её подобрала, а я прооперировал. Пусть живёт!

Доктор собрал свои инструменты и початую бутылку виски, простился и ушёл к себе, а Полли пододвинула стул к постели и села у изголовья пострадавшей. Бедняжке навряд ли было более семнадцати, Полли была немногим старше, когда вышла замуж за своего Вилли. Может, Бог послал ей эту девушку, чтобы выходить и заботиться о ней, как о собственной дочери? И Полли вдруг почему-то показалось, что перед ней лежит её выросшая девочка, когда-то не прожившая и нескольких минут. Конечно, так оно и есть! Сегодня в мир пришло Рождество и прислало скромной торговке апельсинами главный подарок в её жизни. Полли вгляделась в бледное лицо незнакомки и… поверила в чудо.

– Да, Полли, просто чудо, что твоя подопечная продержалась эти две недели, – сказал доктор, заглянувший нынче вечером в маленький красный дом на берегу Темзы. – Ну а раз так, то молись, и всё получится! Только события не торопи.

Врач попрощался и ушёл, оставив хозяйку дома наедине с больной. Торговка апельсинами тяжело вздохнула. Если девочка пролежит без памяти ещё пару дней, то Полли сама ляжет рядом с ней на старенький топчан и уснёт навсегда.

Сразу после операции девушка лежала как мёртвая, с ледяными руками и ногами, и лишь чуть слышное дыхание говорило чуткому уху, что бедняжка жива. Но на следующий день всё изменилось: тело больной запылало в жару, в груди её заклокотало, а потом начался бред. Несчастная то лежала тихо, то бормотала бессвязные фразы. Понять хоть что-нибудь Полли не могла, зато запомнила имя, которое незнакомка повторяла беспрестанно – Кассандра.

«Понятно теперь, как её зовут. Красивое имя», – оценила Полли.

Жар не спадал, и пришлось вновь бежать за доктором. Тот пришёл, осмотрел больную и сообщил, что бедняжку треплет лихорадка. Врач предположил, что девушка простудилась на мёрзлой земле у Ковент-Гарден, и посоветовал Полли обтирать больную, снимая жар, а потом класть на её лоб холодные компрессы.

– Можно, конечно, дать ей настойку опия, но смысла нет, – рассуждал врач, – бедняжка сейчас боли не чувствует. Так что всё в руках Божьих.

С тех пор доктор заходил ещё не раз и не два, осматривал рану, сообщал, что признаков нагноения нет, и уходил, посоветовав за больную молиться, а Полли привычно садилась на стул с высокой спинкой и клала на колени вязание. Её шарф стал уже очень длинным, а печальное дежурство всё не кончалось.

Вот и сейчас, сложив своё вязание, женщина привычно глянула в лицо больной и, не заметив на нём признаков улучшения, горько вздохнула и пошла к камину. Огонь в очаге уже догорал, Полли нагнулась к ящику с углём и, стараясь быть экономной, принялась распределять чёрные куски под решеткой для чайника. Шум за спиной испугал её. Полли обернулась и увидела, как её девочка пытается встать с постели, но тут же валится обратно.

– Слава Богу! – воскликнула Полли.

Она обняла худенькие плечи и бережно уложила больную на постель.

– Тебе нельзя так резко подниматься, у тебя голова разбита. Доктор сделал операцию, но мы так и не знали, успешно или нет. Ведь ты уже две недели как лежишь.

Больная глядела на Полли с таким ужасом, что женщина растерялась. Истолковать этот взгляд как-нибудь по-другому она не могла. Лицо незнакомки, и прежде бледное, сделалось бескровным, даже серым. Девушка открыла рот, пытаясь что-то сказать, но из её горла вырвался слабый хрип.

– Ничего, милая, это от жара, который тебя измучил. Сейчас я дам тебе водички, и горло смягчится, – ласково заворковала Полли, поднося к губам больной кружку с водой.

Девушка жадно глотнула, закашлялась, а потом стала потихоньку пить. Так она и выпила всё на радость своей сиделке. Торговка апельсинами, как и все обитатели лондонских трущоб, считала, что, если больной пьет, значит, он выживет.

– Ну, вот и славно, теперь ты обязательно пойдёшь на поправку, – радостно объявила Полли.

– Спасибо, – тихо, почти беззвучно, произнесла девушка, потом собралась с силами и внятно спросила: – А кто вы?

– Я Полли Дженкинс. Ты лежишь в моём доме. Я подобрала тебя у Ковент-Гарден, – объяснила торговка и спросила: – А тебя как зовут?

Девушка помолчала, потом подняла на Полли золотисто-карие глаза и растерянно сказала:

– Я не знаю.