Как же он устал! Действительному статскому советнику Вольскому даже не хотелось открывать глаза. Закутавшись в медвежье одеяло, он тихо сидел в углу кареты. Пытался задремать, да не вышло: мысли сводили с ума. Дела его откровенно не радовали, дома тоже ничего не ладилось. Почему же так получалось? За что ни возьмись – всё плохо: либо полный провал, либо вязкая, как болотная тина, тяжёлая неопределённость. Взять хотя бы нынешнее положение вещей в министерстве. Чем это не двоевластие? Управляющий Иностранной коллегией и управляющий Министерством иностранных дел – да никто и не разберёт, кто из этих двоих «главнее». А уж каждый из них сам решает этот вопрос и, понятное дело, что в свою пользу. Государь же снисходительно взирает со своего Олимпа на эту битву титанов и лишь посмеивается. Разделяй и властвуй!

За влияние на департамент Вольского, созданный специально для внешней разведки, отчаянно бились сдающий позиции, но всё ещё могущественный граф Каподистрия и набирающий силу Карл Нессельроде. Последний считался основным помощником императора Александра на Венском конгрессе, и был абсолютно убежден, что чуть ли не на днях получит место своего соперника. Но опытный Вольский понимал: этому не бывать. Государя очень устраивает положение «над схваткой», когда за его благоволение борются два мощных и влиятельных дипломата с диаметрально противоположными взглядами. Александр Павлович выслушивал обоих и принимал то предложение, которое совпадало с его собственным мнением. Конечно, такое положение вещей было, по меньшей мере, странным, но император считал стратегом себя, а остальных – лишь пешками. Впрочем, после победы над Бонапартом государь, по мнению Вольского, имел на это полное и законное право.

«Вряд ли Нессельроде получит пост статс-секретаря, – размышлял Николай Александрович. – Император не отпустит Каподистрию, ведь тот – грек, и все связи с Грецией и Балканами, лежащими под турецкой пятой, сейчас у него в руках. Скорее, государь всё оставит, как есть. Так и будет сам у себя министром иностранных дел».

Вольский отбросил одеяло и выглянул в окно. Далеко ли еще? Слава богу, недолго осталось! За окном мелькали знакомые пейзажи петербургской окраины. Ещё два часа – и его экипаж, почти доверху забрызганный всеми оттенками щедро перемешанной с первым снегом грязи, дотащится до дома. После глупейшей поездки в Бессарабию, придуманной Каподистрией лишь бы показать Вольскому «кто тут главный», это показалось настоящим счастьем. Хотя упущенного времени тоже было жаль: два месяца дурацкой суеты, а дела – на полушку.

Единственным светлым пятном за всю эту надуманную и бесполезную поездку оказалось письмо, полученное Вольским уже на обратном пути – в Москве. Алексей Черкасский сообщал о судьбе бедняги Михаила. Племянник был серьёзно ранен, но жив. Князь писал, что не нужно волноваться: Мишель обязательно поправится, ведь он молод и силен. Сам Николай Александрович старался об этом не думать. Провидение сохранило Мишелю жизнь, вернёт и остальное. Вольский суеверно боялся прогневать судьбу и не требовал от неё слишком многого.

В петербургской квартире приезда хозяина ждали. Услужливый помощник Иван Михеевич принял у Вольского шинель, заботливо осведомился о его здоровье и тут же доложил, что посыльный передал письмо от доктора Шмитца, присланное с оказией из Ломбардии.

– Где оно?!

– В кабинете, ваше высокопревосходительство! Извольте пройти, на столе лежат.

Николай Александрович бросился в кабинет. На зелёном сукне рабочего стола лежал толстый конверт с его именем, крупно выведенным чётким почерком Серафима Шмитца. Вольский вскрыл печать и в его ладонь скользнул маленький голубой конверт. На нём не было ни имени, ни адреса.

– Любопытно, – пробормотал Вольский.

Но здоровье племянника сейчас было важнее всего, и анонимное послание могло и подождать. Он взялся за письмо Серафима. Доктор сообщал, что с лёгким Мишеля всё в порядке, но с контузией пока ничего поделать невозможно. Зрения как не было, так и нет.

Как ни крепился Вольский, тяжкое и беспросветное отчаяние пробилось сквозь заслон воли и опалило сердце. За что это всё Мишелю? Ведь он никогда и никому не сделал зла, а сам в жизни ещё ничего хорошего не видел. Чего стоит только одна его мачеха со своим разлюбезным Вано!

Совесть кольнула Николая Александровича: он ведь так и не смог заняться наследством Печерских. Эта глупая поездка съела столько времени!.. Ну, ничего, завтра он повидается с Каподистрией, отчитается и выпросит себе отпуск по семейным обстоятельствам. Пора выполнить волю покойного графа Пётра Гавриловича и выгнать Саломею из ярославского имения вместе с её ублюдком!

Принятое решение успокоило совесть, и Вольский вспомнил о голубом конверте. Он сломал печать и развернул лист. В письме не оказалось ни обращения, ни подписи, но Вольский сразу же узнал изящный почерк. Он не раз видел его на листах кратких аналитических записок, присланных из разных стран. Записки попадали в руки государя через вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну, а потом оседали в сейфе Нессельроде среди самых ценных бумаг.

В отличие от своего начальника, Вольский знал, кому принадлежит почерк. Так каллиграфически выводить заглавные буквы умела лишь одна-единственная женщина – дочка его старого приятеля и соседа по имению – Агаша Орлова. В последний раз Николай Александрович видел фрейлину в Париже. С чего бы этой даме вдруг оказаться в Ломбардии, и зачем она решила написать ему? Вольский понял, что по-настоящему заинтригован. Письмо было кратким:

«При нашей последней встрече Вы похвалили мою наблюдательность, а также умение делать выводы. Позвольте мне высказать предположения по одному вопросу, важному лично для Вас.

История с нападением на графа Михаила отнюдь не случайна. На мой взгляд, преступник искал именно его, а кольцо забрал для отчёта перед своим заказчиком. Всё дело в женщине, идущей к богатству по трупам. Это она послала к вашему племяннику убийцу. Но последнюю точку в этом преступном деле поставит сын злодейки. Обратите на него особое внимание».

Что же такое смогла разузнать ушлая Агаша, раз написала подобное послание?.. Вольский задумался. Если фрейлина Орлова высказывала какое-нибудь предположение, можно было ставить сто к одному, что оно окажется верным. Сам Николай Александрович ни минуты не сомневался, что покушение на Мишеля подстроено его мачехой. У той под рукой был личный разбойник – любовник Коста. Саломея всё просчитала: муж умер, пасынок не женат. Она же не знает про документ, оставленный графом Пётром, и рассчитывает на то, что её Вано – тоже наследник. Как говорится, и мотив, и возможность у неё имеются. Но Орлова, она-то откуда всё знает? Понятно, что поговорила с Мишелем. Племянник рассказал ей о своём несчастном детстве. Дальше фрейлина делает вполне понятный вывод: на пасынка (руками своего любовника) покушалась Саломея. Но почему она пишет о Вано? Что за последняя точка?

Вольский аккуратно сложил листок. Завтра же он закончит все дела в министерстве и отправится в Ярославль. Он выведет проклятую Саломею на чистую воду и глаз не спустит с её сынка. Вольский ничего не простит этой деревенской ведьме. Наконец-то ей придётся ответить за свои пакости!

До чего же пакостной выдалась в этом году зима в российской столице: слякотно, ветрено и серо. Казалось, что тоска навечно повисла над городом. Мрачная, холодная и беспощадная, она изводила – отнимала все силы. Ну а это уж точно было не ко времени, более того – это было просто опасно. В мире всегда выживали лишь сильные и жестокие, а в трудные времена и подавно…

Граф Иоанн Каподистрия – блестящий дипломат и царедворец – давно и безнадёжно хандрил. Этот красивый сорокалетний человек, обладавший недюжинно острым умом, семь лет верно прослужил новому отечеству – России, а что получил взамен? С его мнением перестали считаться, а самого отодвигали на задний план. Не дай бог, совсем под немца засунут!.. Впрочем, как бы ни складывались дела, у Каподистрии имелось главное утешение: дело его жизни оставалось с ним. Никто не был властен отнять это сокровище. Ведь важнейшей своей миссией Иоанн Антонович почитал освобождение Греции.

– Когда наша Родина обретёт свободу, я спокойно сойду в могилу. Греция – моя жена, другой семьи мне не нужно, – часто повторял граф в своём узком кругу.

Этот круг был и впрямь очень узким – сам Иоанн Антонович и четыре брата Ипсиланти. Зато в нём собрались лучшие сыны Греции. Молодые князья Ипсиланти, все, как один, были красавцами и бесстрашными храбрецами, а старший из них – Александр, и вовсе героем, потерявшим руку в Наполеоновских войнах. У этих молодцов имелся лишь один существенный недостаток, который, однако же, безмерно раздражал графа Иоанна. Ипсиланти свято верили, что освобождённая Греция обязательно поднесёт им королевскую корону. Не умаляя безупречной знатности и древних заслуг их славного рода, Каподистрия втайне считал, что если его страна сбросит гнёт Османской империи, то уже никогда больше не будет монархией, а соберёт свои земли в единой республике, как это уже было на Ионических островах.

Сегодня Каподистрия ждал в гости князей Александра и Дмитрия Ипсиланти и собирался обсудить с ними вопрос о тайном обществе «Филики Этерия», возникшем в греческой общине Одессы. К тому же для задуманного приёма имелась ещё одна весомая причина: этот визит даст возможность вновь показаться в обществе его молодому другу. Подумав об Иване Печерском, Каподистрия нежно улыбнулся. Впервые за многие годы рядом с графом находился человек, которого можно было не опасаться. Простой юноша – открытый и добрый. Иоанн Антонович поймал себя на мысли, что всё больше и больше привязывается к своему милому подопечному.

Этот бесхитростный молодой человек появился в жизни Каподистрии совершенно случайно. В конце лета в лесах под Стрельной братья Ипсиланти устроили охоту, куда позвали и графа Иоанна. Четыре молодца, красуясь друг перед другом, погоняли своих коней, и штатскому дипломату поневоле пришлось тянуться за лихими князьями. Как он и предполагал, дело закончилось плохо. Молодой и пугливый конь графа встал на дыбы на краю внезапно появившегося оврага, и Каподистрия, перелетев через его голову, покатился по склону буерака. Пересчитав все кочки и валуны, граф Иоанн ещё успел подумать, что дипломату его ранга глупо умереть, упав с коня на охоте. Потом он потерял сознание и пришёл в себя оттого, что чьи-то руки тормошили его, а взволнованный голос упрашивал очнуться. Открыв глаза, Каподистрия увидел обеспокоенное молодое лицо. Незнакомец был хорош собой – этакий яркий южный Аполлон. Юноша всё ещё тормошил упавшего статс-секретаря и, увидев, что тот приходит в себя, радостно воскликнул:

– Слава богу, вы живы, сударь! Как вы себя чувствуете? Можете встать?

– Попробую, – неуверенно ответил Каподистрия и, опираясь на руку своего спасителя, попытался подняться.

Граф встал и, удивляясь своему везению, обнаружил, что у него ничего не сломано. Резкой боли не было, осталось лишь ощущение, что его проволокли по камням на аркане, привязанном к хвосту бешеной лошади. Всё тело ныло. С помощью своего спасителя Каподистрия выбрался на тропинку, где, как ни в чём не бывало, стоял оплошавший конь.

– Благодарю вас, сударь! Если бы не вы – лежать бы мне на дне этого оврага, – сказал граф Иоанн своему спасителю.

– Да, пустяки… Я здесь катаюсь каждый день. Так что вас заметил сразу. Кстати, моё имение – в двух верстах отсюда, если ваш дом далеко, мы можем поехать ко мне.

Каподистрия задумался. Он гостил на даче у Александра Ипсиланти. Но показываться «молодым греческим орлам», как он шутя звал четырёх братьев, в побитом состоянии явно не хотелось. Предложение молодого человека позволяло достойно выйти из положения, и граф Иоанн согласился:

– Благодарю!.. Наверно, это сейчас для меня единственный выход, – сказал он. – Однако позвольте представиться. Граф Иоанн Антонович Каподистрия.

Юноша с готовностью откликнулся:

– А я граф Печерский… Иван Пётрович. Моё имение называется Марьино. Давайте я помогу вам сесть на коня, и мы можем ехать.

Самым интересным было то, что на юношу не произвело никакого впечатления имя его нового знакомого. Казалось, что Иван Печерский его никогда не слышал.

С какой же луны свалился этот чудак, если он не знает имени министра иностранных дел России? Каподистрия был заинтригован. Он уже не помнил того времени, когда люди не заглядывали ему в глаза и не лебезили перед ним. Сильный и благородный, дипломат не любил ни подхалимажа, ни низкопоклонства и посему не без удовольствия наблюдал за своим спутником. Молодой человек болтал себе, как щегол в клетке. Оказывается, Иван Печерский приехал в столицу после смерти отца, но, пожив несколько дней в городском доме, затосковал по прогулкам верхом и охоте и решил дождаться осени в ближайшем имении.

– Вот начнётся сезон, тогда и вернусь, – объяснил юноша.

Граф Иоанн не знал никого из Печерских, но вспомнил, что несколько месяцев назад приказом по Министерству иностранных дел человек с такой фамилией назначался помощником посла в Лондон.

– Михаил Печерский вам не родня? – спросил он у своего спутника.

От Каподистрии не укрылось, что его фраза застала юношу врасплох. Более того, совсем безобидный вопрос оказался тому неприятен. Но Иван Печерский быстро взял себя в руки и ответил уже спокойно:

– Михаил – мой сводный брат. У нас общий отец, но матери разные.

Поскольку разговор так задел его спасителя, Иоанн Антонович счёл за благо сменить тему. Это оказалось тем более кстати, что они как раз добрались до барского дома в Марьино. Пока отдыхали и ждали обеда, молодой хозяин болтал без умолку. Каподистрия узнал, что Иван жил с матерью и отца своего вообще не помнил, а теперь – уже после кончины старика – приехал в столицу, чтобы вступить в права наследования. Он собирался дождаться возвращения брата из Европы, а потом разделить имущество и зажить самостоятельно.

Для опытного дипломата было очевидно, что его молодой собеседник не получил достойного образования – тот явно не понял фраз, сказанных графом Иоанном по-французски и по-английски. Иван Печерский так старался выглядеть сильным и уверенным в себе взрослым человеком, что хорошо изучивший людей Каподистрия сразу понял, насколько этот юноша одинок и растерян. И это растопило дипломату сердце: к концу обеда он проникся к своему спасителю искренней симпатией и пообещал себе, что вернёт юноше долг, помогая освоиться в столице.

Отобедав в Марьино, Каподистрия в экипаже гостеприимного хозяина отправился в Петербург, пригласив Ивана Печерского заезжать к нему «запросто». Тот не преминул воспользоваться любезным приглашением и вот уже почти три месяца бывал в доме статс-секретаря ежедневно.

Ноша, которую взвалил на себя граф Иоанн, оказалась не из легких. По большому счёту, молодого Печерского невозможно было показать в обществе. Не из-за манер и французского, это было не так страшно: многие офицеры-провинциалы языков не знали, да и в мазурке не блистали, но, коли мундир воина украшало множество наград, общество не пеняло герою. Однако Иван Печерский героем войны не был, к тому же у этого юноши оказались какие-то дикие, можно сказать, варварские воззрения на жизнь. Тот совершенно искренне нёс какую-то чушь о праве сильного, и граф Иоанн подозревал, что его новый друг даже не слышал о десяти заповедях.

Статс-секретарь попытался исправить взгляды и манеры своего протеже – предложил больше слушать, чем говорить. Маневр оказался удачным: яркая красота молодого графа добывала ему девичьи сердца, а скромное молчание завоёвывало симпатии матерей. Труднее всего пришлось Ивану Печерскому среди мужчин. Попытка показать его в Английском клубе окончилась настоящим крахом. Юноша надувался спесью, изрекал банальные истины и к довершению всех бед навязывал собеседникам своё мнение. Пришлось Каподистрии срочно его увозить.

– Друг мой, зачем вы пыжитесь, стараясь казаться значительней, чем вы есть? Это большая ошибка, – убеждал приунывшего молодого человека статс-секретарь. – Члены Английского клуба – люди умные и в один голос вам скажут, что спесивая важность и высокомерие есть первые признаки глупца. Вы останетесь в одиночестве: умные будут вас избегать, чтобы не попасть рядом с вами в неловкое положение, а глупцы увидят в вас конкурента, отбирающего у них внимание публики, и все побегут от вас, как от чумы.

Советы Каподистрии сделали доброе дело, и его протеже стал приобретать некий лоск. Можно ли попытаться ещё раз? Не рано ли?.. Граф Иоанн вновь всё обдумал и решился. Он покажет Ивана Печерского в мужской компании, но на сей раз в узком кругу – братьям Ипсиланти. Если же нынешний вечер пройдёт удачно, тогда Каподистрия пригласит молодого друга на большой дипломатический приём.

Вечер в большой, хотя и неуютной, казённой квартире на Невском обещал быть интересным. Вано с нетерпением ждал встречи с боевыми офицерами. Он так радовался, что судьба послала ему Каподистрию. Грек учил Вано всему тому, чему должен был научить отец, да только мать сделала так, что граф Печерский не захотел видеть собственного сына. В очередной раз Вано спросил себя, что же произошло между родителями? Однако долго размышлять на эту неприятную тему не хотелось. Зачем портить себе вечер? Лучше уж мечтать, предвкушая хороший ужин и интересную беседу…

Печерский специально приехал в дом на Невском пораньше, пока хозяин был ещё один. Вано собирался расспросить графа Иоанна об офицерах, ожидавшихся в гости.

– У нас сегодня будут князья Александр и Дмитрий Ипсиланти, – объяснил Каподистрия. – Они вам понравятся. Оба – блестящие храбрецы, герои войны.

Разговор прервал дворецкий, сообщивший о прибытии гостей. Граф Иоанн поспешил им навстречу.

– Дорогой Александр, рад вас видеть! – радушно воскликнул он, пожимая единственную руку высокому черноглазому гусару с тяжёлым и властным взглядом.

– И вам, Дмитрий, я тоже очень рад, – обернулся Каподистрия к молодому человеку, почти ровеснику Вано, вошедшему вслед за братом.

Выждав паузу, статс-секретарь представил обоим гостям Вано. Князья Ипсиланти любезно поклонились новому знакомому, но старший из братьев недвусмысленно скривился. Он явно не ожидал встретить здесь лишних людей.

Прошли к столу. Сначала общая беседа ничем не отличался от обычной светской болтовни, но, по мере того как пустели бутылки, гости заговорили откровеннее. Братья Ипсиланти перешли к волновавшему их вопросу:

– Я хотел бы обсудить вопрос о новой организации, созданной нашими земляками в Одессе. «Филики Этерия» ставит перед собой великую задачу: поднять восстание против турок, – заявил князь Александр. – Что вы думаете по поводу сей новости, Иоанн?

– Молодежь, вернувшись из Европы, привезла нам моду на масонские ложи и тайные общества, – пожав плечами, ответил Каподистрия. – Тайна притягательна, а молодость любит красивые ритуалы. К тому же все хотят быть «избранными», чтобы их признали достойными вступить хоть куда-нибудь, а куда – неважно, то ли в масонскую ложу, то ли в тайное общество.

– Нет, только не в этом случае! – разгорячился Александр Ипсиланти. – Греки должны подняться на борьбу, а там уже все средства хороши. Организация, в которую будут вступать люди, воодушевлённые мечтой о свободе собственной Отчизны, – одно из наилучших средств для нашей великой цели.

– Но русский император и так вознёсся на вершину славы: он – освободитель Европы. Других лавров ему не надобно. Он больше не захочет сражений, – возразил Каподистрия. – Война с турками государю не нужна. Тайное общество греков не найдёт поддержки в России.

– Значит, нужно перенести штаб этой организации из России в Константинополь, в самое сердце Османов, – не сдавался Ипсиланти. – Все богатства нашей страны хранятся именно там. Живущие в Константинополе греки – самые богатые люди во всей Турции. Нужно использовать их богатства и связи на благо Греции.

– И кто же будет этим заниматься? Нужна огромная работа. Мы с вами – на службе у русского императора. Нам вообще закрыт въезд в османские земли, – заметил граф Иоанн.

Вано слушал, затаив дыхание. Конечно же, его симпатии были на стороне героя Ипсиланти, а не осторожного Каподистрии, но Вано не решился встрять в настолько важный разговор. За него это сделал князь Александр. Тот достойно ответил на сомнения дипломата:

– Конечно, мне самому нет нужды набирать членов организации. Для этого есть молодые патриоты, и, кстати, совсем необязательно, чтобы они были греками. Любой, кто сочувствует бедам нашей страны, может принять участие в этом благородном деле.

– Где их взять, этих патриотов? Они ещё должны вырасти, – вновь не согласился статс-секретарь. – Пока все рассуждения о создании мощной организации, способной поднять восстание в Греции, кажутся мне утопией.

Старший Ипсиланти ничего не ответил, а младший, до этого так же, как и Вано, всё время молчавший, напомнил, что им пора. Сегодня ещё нужно появиться на балу в честь графа Шувалова, вернувшегося на днях из-за границы. Князь Александр поддержал брата, и гости, поблагодарив гостеприимного хозяина, откланялись.

– Обиделись, – грустно признал Каподистрия. – Никто не хочет смотреть правде в глаза. Хотя она очень печальна: с одним воодушевлением битву не выиграть. Нужно оружие, нужны даже не отряды, а армия, и самое главное – нужна поддержка сильных мира сего. Пока ничего из этого перечня нет.

– Но как же так? – разгорячился Вано. – Император Александр должен помочь христианскому народу, захваченному иноверцами. Он должен двинуть армию против турков, а греки, увидев помощь русского государя, поднимут восстание в тылу поработителей.

Каподистрия поморщился. Опять эти топорные схемы и пустые предположения! Его молодой друг постоянно грешил тем, что обо всем судил на редкость примитивно. Хоть это ему уже изрядно надоело, пришлось графу Иоанну читать очередную нотацию:

– Вы опять делаете тривиальные выводы из двухходовой схемы, а жизнь никогда не бывает простой и прямолинейной. Жизнь сложна и многогранна. Это борьба интересов множества людей, а поверх них накладываются ещё и интриги сильных мира сего. Образно говоря, жизнь напоминает мне драку «стенка на стенку», когда на Масленицу на льду Невы сходятся огромные толпы людей. Вроде бы и бьются одна компания против другой, но в клубке тел невозможно разобрать, кто кого и зачем ударил. А вы считаете, что жизнь похожа на передвижение регулярных войск по отданному в штабе приказу. Так не бывает. Присматривайтесь к людям, старайтесь понять их цели, желания и поступки и, самое главное, никогда не судите о других по себе. Все люди разные.

– Но как же так? Император должен помогать единоверцам! – упорствовал Иван Печерский.

– Никому государь ничего не должен, – устало отмахнулся Каподистрия, – он делает лишь то, что выгодно ему. И никому не дано точно угадать, что он сочтёт для себя выгодным в данный момент. По крайней мере, я не пытаюсь.

Статс-секретарь был явно расстроен. «Настаивать не нужно, лучше удалиться, оставив старшего друга в одиночестве», – сообразил Вано. Так он и сделал: простился и уехал домой, надеясь, что завтра настроение его покровителя улучшится, и Каподистрия вновь станет милым добряком, опекавшим молодого графа Печерского в столице.

Вано оказался прав: на следующий день статс-секретарь забыл вчерашнюю размолвку и прислал записочку, приглашая на приём в Министерстве иностранных дел. Там граф обещал представить своего молодого друга обществу.

Вано закрыл глаза и перекрестился. Неужели это свершится?! Наконец-то его примут в высшем обществе, и он быстро взлетит на самую вершину… В своём блестящем будущем Вано не сомневался.