Сколько сейчас времени? Алексей взглянул на часы. В полутьме он еле разобрал, что стрелки показывают без четверти четыре. Пора собираться: долг чести зовёт. Вот только вся ирония заключалась в том, что чести-то у светлейшего князя Черкасского не осталось.

Алексей встал, подобрал с пола остатки Катиного наряда и бросил их в горящий камин, туда же полетела и испачканная простыня. Черкасский быстро оделся, взял портфель с документами и пошёл в кабинет. Там он разыскал шкатулку с дуэльными пистолетами, примеченную в вещах тестя ещё с неделю назад. Заглянувшему в дверь удивлённому лакею Алексей велел разбудить камердинера-француза и прислать того в кабинет, а также растолкать Сашку и передать ему, что через четверть часа тройка должна стоять у крыльца. Отдав приказания, Черкасский открыл потайную нишу бюро, положил в неё завещание тестя, дарственную и документы на Бельцы, подумав, кинул туда же злосчастное анонимное письмо и закрыл тайник. Оставалось лишь написать завещание, а следом и письмо Кате.

На ходу застегивая сюртук, в дверях кабинета появился заспанный камердинер.

– Месье, я через час дерусь на дуэли, – обратился к нему Алексей, – мне нужен секундант. Я выбрал вас. Вы согласны?

Изумлённый француз молча уставился на хозяина. Алексей ждал ответа.

– Конечно, ваша светлость, как вам угодно! Но я не знаю, что нужно делать, – испуганно отозвался камердинер.

– Мы всё сделаем сами, вам надо лишь смотреть, а если кого-нибудь из нас ранят, дадите показания властям.

Похоже, что перспектива беседовать с властями француза совсем не привлекала, тот окончательно скис и робко присел в углу, ожидая, пока хозяин закончит дела.

Алексей написал завещание, где всё принадлежащее лично ему имущество он завещал жене. Перечитав документ, он попросил камердинера заверить его подпись, а затем, запечатав бумагу в конверт, написал: «Вскрыть после смерти светлейшего князя Алексея Николаевича Черкасского». Следом он написал короткое письмо Кате:

«Дорогая моя, я тебя люблю. Прости меня, если сможешь, и прощай».

Он запечатал второй конверт, написал на нём имя жены и передал бумаги французу.

– Месье, если меня убьют, вы передадите оба конверта моей жене, – объяснил Черкасский. – Если я останусь жив, вы вернёте письма мне. И, пожалуйста, если меня ранят, в каком бы состоянии я ни был, везите меня в Ратманово.

– Хорошо, ваша светлость, я всё понял, – подтвердил окончательно сникший камердинер и спрятал письма в карман сюртука.

– Ну и отлично! А теперь нам пора…

Захватив шкатулку с пистолетами, Черкасский двинулся к выходу, француз еле-еле поспевал за ним. Тройка стояла у крыльца. Алексей усадил камердинера, сел сам и крикнул Сашке:

– Давай к мельнице между нами и Иваницкими. Знаешь это место?

– Знаю…

Сашка тронул, лошади понеслись во тьму. Снова, как и месяц назад, пошёл крупный снег. Осознав, что зима теперь стала его противницей, Черкасский печально вздохнул. В прошлый раз метель привела его к счастью, а теперь, когда он так неблагодарно отнесся к её подарку, вела на смерть. Тройка свернула с широкой дороги на узкую, ведущую к мельнице. Устроенная на бегущей вдоль леса речушке зимой мельница не работала. Место казалось уединённым. Алексей увидел факел, воткнутый на обочине дороги, и привязанную во дворе вороную тройку. Иваницкий в драгунском мундире стоял рядом с факелом, ожидая противника. Алексей подошёл к нему и протянул шкатулку с пистолетами.

– Или у вас свои? – осведомился он.

– Да, естественно! Они находятся у моего секунданта, – огрызнулся Иваницкий и кивнул в сторону стоявшего во дворе мельницы невысокого брюнета в таком же, как и у него самого, мундире под распахнутой шинелью. Офицер быстро подошёл к ним. – Знакомьтесь, мой товарищ по полку ротмистр Рябинин.

Алексей пожал драгуну руку и представил француза как своего секунданта. Ротмистр объяснил условия дуэли: стреляться с двадцати пяти шагов. Оба противника кивнули в знак согласия. Пока Рябинин отсчитывал шаги, а камердинер суетился вокруг него, скорее мешая, чем помогая, противники стояли рядом.

– Ответьте мне на один вопрос, – попросил Алексей, который хотел убедиться в правильности своих подозрений. – Вы получали вчера письмо?

– Какое это имеет значение? – буркнул Иваницкий, с ненавистью глядя на соперника. – Я всегда любил Катю, с детства, и, если бы не вы, она стала бы моей женой. Я знаю, она ещё пока слишком молода, чтобы понять свои чувства. Зато сейчас я с удовольствием сделаю её вдовой.

– Письмо было написано по-французски? – продолжал настаивать Алексей.

– Да, а что? – удивился его противник.

– А раньше Катя вам писала по-французски?

– Нет, она вообще раньше мне не писала, только Лили, – растерялся Иваницкий.

– А Лили – на каком языке она писала?

– Я не знаю, я не видел писем, сестра просто говорила мне, что получила весточку от Кати. В чём дело? К чему эти расспросы?

– Кто-то сыграл с нами троими скверную шутку, – объяснил Алексей. – Мне написали, что вы собираетесь убежать с моей женой, и назвали время – одиннадцать часов вечера. Кате сообщили, что ваша сестра сломала руку и ей нужен обезболивающий отвар, за которым вы заедете, как только привезёте Лили от врачей. Вам же, по-видимому, написали от имени моей жены, что она готова разделить с вами своё состояние и предлагает вместе сбежать.

– Деньги тут ни при чём! – вскричал Иваницкий. – Я обожаю Катю, и так было всегда. Мне всё равно, богатая она или бедная.

Скандальный разговор прервали секунданты. Ротмистр предложил дуэлянтам выбрать оружие. Алексей не глядя взял пистолет, а Иваницкий забрал оставшийся. Они разошлись на отмеченные позиции. По сигналу Рябинина дуэлянты стали сходиться. Иваницкий выстрелил первым, и пуля обожгла левое плечо Алексея.

«Целил в сердце», – определил Черкасский.

Он вскинул руку вертикально вверх и выстрелил в небо. Грохот оказался неожиданно сильным. Нестерпимая боль вдруг разорвала внутренности Алексея, и он рухнул на снег.

Снег валил с ночи, дорогу замело, и кони еле-еле тащились. Время уже подбиралось к полудню, а Щеглов доехал лишь до почтовой станции. Отсюда до Бельцов оставалось ещё вёрст десять.

– Ваше высокородие, надо бы лошадям передохнуть, – обратился к поручику кучер.

Гнедая тройка и сани были казёнными, а за кучера сегодня ездил урядник. Щеглов поморщился (сколько времени упущено!), но и лошадей следовало поберечь, пришлось соглашаться:

– Ладно, заскочим на почтовую станцию.

Сани свернули на почтовый двор. Пока урядник занимался лошадьми, Щеглов прошёл в избу.

«Чаю, что ли, выпить?» – задумался он.

Вроде бы поручик и замёрз несильно, так что затеваться с самоваром не имело смысла. Но что ещё делать, ожидая лошадей? Проезжих в станционной избе не наблюдалось, лишь смотритель да высокий бородатый мужик в тулупе и красном кушаке – по виду ямщик – оживлённо беседовали в дальнем углу. Щеглов направился к ним, но оба не соизволили даже повернуться в его сторону. Они были увлечены разговором.

– Так что же? Не выживет? – спрашивал станционный смотритель.

– Может, и так, – с важностью подтверждал ямщик.

– Так получается, что противник князя всё-таки пристрелил? Но ведь ты только что сказал, что он промахнулся. Воля твоя, Митрий, а ты врешь!

– Ничего не вру, – оскорбился бородатый Митрий. – Я чего слышал, то и говорю. Офицеры эти – сам стрелявший и его секундант – тоже меж собой аж до ссоры дошли. Один говорит – промахнулся, а другой – ранил.

У Щеглова родилось страшное подозрение, что он знает фамилию подстреленного князя. Молясь в душе, чтобы это оказалось ошибкой, поручик громко кашлянул, чем привлёк внимание говоривших. Оба замолчали и уставились на посетителя. Щеглов тут же взял быка за рога:

– Это вы о ком сейчас говорили? – строго спросил он и, увидев сомнения на лицах сплетников, припугнул их: – Отвечайте! Я личный помощник генерал-губернатора князя Ромодановского и по должности обязан это знать.

– Чего говорить-то? Я ничего не знаю, – сразу же открестился станционный смотритель, – это Митрий лошадей в монастырь гонял. Их для князя Черкасского заказали: из монастыря в имение отвезти.

– А что делал раненый князь в монастыре? – не отставал Щеглов.

– Да известно что, – вступил в разговор Митрий, – пулю монашки у него вынимали. Сынок барина Иваницкого на дуэли с князем дрался. Когда господа увидели, что князь сильно раненный, они его в сани положили да к монашкам повезли. Когда я лошадей пригнал, так они во дворе все и толкались: Иваницкий, его друг да француз – тот вроде с князем приехал.

– Н-да… – протянул Щеглов. Теперь ехать в Бельцы не имело смысла. Вот ведь что получилось из-за упрямства Данилы Михайловича! Ещё вчера нужно было вслед за Черкасским выехать, а губернатор упёрся и не отпустил Щеглова.

– Что ты скажешь князю Алексею? Что соскучился по его прекрасным глазам? – иронизировал вчера Ромодановский. – Только расстались, а тут опять ты?

Щеглов тогда не нашёлся что возразить, и его начальник предложил:

– Ты загляни завтра в земельную управу, возьми там какую-нибудь бумажку (мол, забыли, ваша светлость) и отвези. Вот тогда и лица не потеряешь, и преступников не вспугнешь.

Пришлось Щеглову подчиниться, в итоге утром он потерял в управе не менее двух часов и прибыл на место к шапочному разбору. Что же теперь делать? Пока он раздумывал, ямщик стал бочком продвигаться к двери.

– Куда?! – рявкнул поручик. – Я тебе ещё не все вопросы задал!

– Да я что? – жалобно заныл Митрий, – Я рассказал лишь то, что от господ офицеров слышал. Вы лучше их самих спросите! Вон они как раз сюда подъезжают!

Щеглов глянул в окно и увидел вороную тройку. В санях, нахохлившись, как две большие совы, сидели офицеры в одинаковых серых шинелях. Сани подкатили к крыльцу, и через мгновение вновь приехавшие вошли в избу.

– Смотритель, водки давай, – крикнул незнакомый Щеглову драгун, а Пётр Иваницкий молча прошёл к окну и сел на лавку.

Смотритель кинулся выполнять приказание, а драгун вернулся к своему молодому товарищу и сел рядом.

– Да брось ты кукситься, Петя, – попросил он, – а то и я сейчас завою.

Щеглов понял, что пора вмешаться, он подошёл к офицерам и представился:

– Господа, я личный помощник генерал-губернатора Щеглов. Послан его высокопревосходительством к князю Черкасскому. Я так понимаю, что опоздал, и бедняги уже нет в живых?

Иваницкий стал белым как мел и уставился на поручика полными ужаса глазами, но второй офицер не растерялся:

– Будем знакомы, ротмистр Рябинин! – представился он, а потом добавил: – Я был секундантом на дуэли между моим другом Петром Иваницким и князем Черкасским. Его светлость жив. Мать-игуменья сама вынула из его тела пули. Конечно, это оказалось нелегко, но всё обошлось. Князя уже увезли в его имение Ратманово. И не вздумайте упрекать моего товарища в этом несчастье. Он ранил князя в руку. Ранение – легче не бывает, а Черкасский вообще стрелял вверх, давая понять, что больше не считает себя оскорблённым.

– Так что же тогда случилось? Почему его светлость так тяжело ранен? – не понял Щеглов.

– Потому что ему стреляли в спину, но это были не мы! – огрызнулся Рябинин.

– А кто же?

Ротмистр пожал плечами и неохотно признал:

– Мы не знаем. Стрелялись с двадцати пяти шагов, позиции разметили на дороге у мельницы. Было ещё темно. Мы зажгли масляный факел, он кое-как освещал дорожку, а всё остальное скрывалось во тьме. Черкасского ранили в тот момент, когда он сам стрелял в воздух. Преступник затаился на крыше мельницы. Мы с другом видели там силуэт, явно мужской.

– Человек показался нам высоким, – добавил Иваницкий.

– Так почему же вы не задержали его? – поинтересовался Щеглов. Говоря откровенно, он не верил драгунам: весь их рассказ был шит белыми нитками.

– Пистолеты уже оказались разряжены, стрелять было не из чего, а пока мы добежали до мельницы, преступник спрыгнул с крыши на другую сторону и исчез в лесу, – объяснил Рябинин и, заметив скептическую мину на лице поручика, разозлился: – Не верите? Можете осведомиться у монахинь – узнать, сколько пуль они вынули. А ещё лучше поезжайте на мельницу. Она тут рядом. Осмотрите всё сами. Наверняка следы ещё не замело.

Подоспевший смотритель поднёс каждому из драгун по полстакана водки и тут же вернулся с солёными огурцами.

– Ещё чего-нибудь не желаете? – осведомился он.

– Нет, – отозвался Иваницкий, бросил на тарелку с огурцами монету и поторопил друга: – Поехали, время не ждёт.

«Небось за вещами – и даст дёру, – расценил их прыть Щеглов. – Дуэли запрещены, и этот красавчик не станет искушать судьбу, дожидаясь, пока я доложу о его проступке генерал-губернатору».

Впрочем, поручик уже узнал всё, что хотел, теперь оставалось лишь проверить рассказ ротмистра. Придётся ехать на мельницу. Щеглов обратился к ямщику, скромно притулившемуся на лавочке у дверей:

– Митрий, собирайся. Поедешь в моих санях. Покажешь, где тут у вас мельница.

Сани Щеглова свернули с широкой дороги на боковую. Следы от полозьев, хоть и присыпанные порошей, явно проступали на мягком, как вата, снегу.

– Вон, барин, мельница уже видна, – подсказал Митрий.

Сани быстро пролетели оставшийся отрезок пути. Щеглов осмотрелся. Снег, присыпавший кровавые пятна на месте ранения, стал розовым, а на обочине дороги торчал обгоревший до самого кончика масляный факел. Поручик прошёл к мельнице. Залезть на её крышу здесь не представляло никакого труда: к постройке примыкал сарай, с него взрослый мужчина легко мог вскарабкаться на самый верх. Рядом с сараем стоял забор, он вполне мог заменить лестницу.

Поручик подошёл к забору, с него влез на крышу сарая, а оттуда на крышу мельницы. Как и у всех хозяйственных построек в Бельцах, мельничная кровля оказалась железной.

Снег на крыше выглядел нетронутым. Подойдя к печной трубе, Щеглов осмотрелся и, как на ладони, увидел размеченные позиции дуэлянтов. Место, куда упал раненый, было затоптано. Ну, это понятно – Черкасского пришлось нести. Розовое от крови углубление в снегу находилось отсюда на расстоянии не более двадцати шагов. Даже очень плохой стрелок не смог бы промахнуться, стреляя в такую крупную мишень, как спина князя.

Щеглов прикинул, как ночью стояли участники дуэли, и понял, что преступник не мог спуститься тем же путем, каким пришёл, ведь он попал бы в руки секундантов, чья позиция располагалась как раз напротив забора. Злоумышленнику оставался лишь один путь – спрыгнуть на задний двор.

Поручик подошёл к краю крыши и глянул вниз. Не слишком высоко! На месте преступника он сначала схватился бы за край кровли, вытянулся бы на руках, а потом спрыгнул. Лес подступал прямо к речушке, бежать до него – всего ничего. Щеглов присмотрелся и увидел, что драгуны не соврали: чуть заметная цепочка присыпанных снегом следов тянулась через мельничную плотину и исчезала в лесу.

Спустившись тем же путём, каким и пришёл, Щеглов обогнул мельницу и начал осмотр. На белёной стене чётко выделялись две чёрные борозды. Это смахивало на следы ваксы. Черкасский прикинул высоту. Выходило, что человек приличного роста – гораздо выше его самого – повиснув на руках, держался за край крыши и упирался носками сапог в стену, а потом спрыгнул.

Вдруг где-то сбоку мелькнул золотистый блик. Что-то отражало солнце. Щеглов нагнулся, разгреб снег и не поверил собственным глазам: глубоко вдавленные в землю, перед ним лежали часы. Поручик захотел их поднять, но золотая луковица была так плотно втоптана в снег, что пришлось доставать нож. Скорее всего, часы выпали из кармана злоумышленника.

Щеглов завернул находку в носовой платок и засунул в карман. Осмотрев задний двор и плотину и не найдя больше ничего интересного, поручик вернулся к своим саням и отправился в Бельцы. По дороге он оттёр платком часы и внимательно осмотрел их. Вещица оказались не просто золотой, на крышке часов сверкал бриллиантовый вензель из переплетённых букв «М» и «Б». Значит, стрелявший в Черкасского человек был из богатых. Щеглов просто нюхом чуял, что разгадка лежит совсем рядом.

Поручик добрался до Бельцов и попросил о встрече с княгиней, но мадам Леже сообщила ему, что Екатерина Павловна больна и никого не принимает.

«Наверное, так даже лучше», – сообразил Щеглов.

Он попросил у хлопотливой француженки перо и бумагу, и написал княгине записку, где кратко сообщал о том, что Черкасский ранен, прооперирован в монастыре и увезён в Ратманово. Поручик еле отбился от любезной настойчивости мадам Леже, зазывавшей его обедать. Это после случившейся драмы выглядело неловко, а такое положение вещей Щеглов не выносил совершенно.

«Ничего себе, как дело повернулось, – размышлял он на обратном пути. – Почему эти двое стрелялись? Что это – следующее звено в преступной цепи или любовный треугольник?»

Вспомнилось истаявшее, почти прозрачное лицо наследницы. И всё-таки Щеглов так и не смог поверить, что юная княгиня с глазами печального ангела имеет хоть какое-то отношение к преступлению. Но верь – не верь, а нынешняя дуэль стала фактом, и это значило, что жизнь княгини Черкасской теперь наверняка сломана.