С той злосчастной ночи, сломавшей её жизнь, прошло уже более двух месяцев, но легче Кате так и не стало. Если она хоть чуть-чуть отвлекалась, забывала о своём горе, тоска сразу же стучала ей в висок и шептала: «Всё плохо, и никогда уже не будет хорошо, ведь тебя унизили, растоптали, вываляли в грязи. Ты – неудачница, и все об этом знают!»

Наверное, «все знают» было преувеличением. Возможно, что никто в Бельцах, кроме самой Кати и её горничной Поленьки, и не подозревал о случившемся. Но, как себя ни успокаивай, унижение меньше не становилось!

«Хорошо, что Черкасский уехал, иначе пришлось бы уезжать мне», – часто думала Катя. Она не могла даже представить, что сможет жить с мужем в одном доме, сидеть с ним за одним столом, да и просто дышать одним воздухом. Она не хотела видеть это чудовище. Никогда!

«Я его ненавижу!» – убеждала себя Катя. Впрочем, если уж быть до конца честной, она не очень чётко представляла, что значит ненависть. Понимала, что ей ужасно обидно, она унижена и никогда не простит Алексея. Это ненависть или нет? Как это проверить? Ничего путного, кроме того, что ненавистному человеку всегда желают смерти, на ум не приходило. Катя спросила себя, что бы она чувствовала, если бы Алексей умер, и ужаснулась. Нет, никогда и ни за что! Хватит с неё смертей! Пусть Черкасский живёт, лишь бы оставил её в покое.

«Я буду жить одна и обязательно стану счастливой, пусть он узнает об этом и от досады заболеет», – мечтала Катя. Жаль только, что мечта оказалась невыполнимой, и не потому, что было непонятно, станет Алексей интересоваться дальнейшим благополучием жены или нет. Дело было в другом: жизнь уже успела накрепко связать их, и вот теперь Кате предстояло принять самое важное решение в своей жизни.

Повитуха Мария, в строжайшей тайне доставленная Поленькой из деревни, сегодня подтвердила возникшие у Кати подозрения. Повитуха осмотрела хозяйку, пощупала её живот, помяла грудь и заявила:

– Ну, барышня, вот и ваш черёд пришёл. Месяца два уже. Думаю, рожать вам в конце октября.

– Спасибо, Мария, – поблагодарила повитуху Катя, – прошу тебя, никому ни слова, никто не должен знать об этом ни в Бельцах, ни в имении мужа.

Мария пообещала хранить тайну, получила за труды серебряный рубль и, очень довольная, ушла в деревню.

– Вот и хорошо, – ободрила хозяйку Поленька, – батюшка ваш на небесах порадуется, он так наследника хотел.

– Если только родится мальчик, – возразила Катя, а сама задумалась. Получалось, что Бог дал ей единственный шанс. Она обвенчана с Черкасским, значит, другого мужа ей не видать, а раз так, то и других детей у неё тоже не будет. Господи, да ей, оказывается, повезло! Видно, смилостивилась Богородица, послала радость и утешение.

Поленька тем временем всё тараторила. Катя слушала её вполуха, пока горничная вдруг не заявила:

– Пошлите меня с письмом в Ратманово, мне страсть как любопытно на княжон – сестёр его сиятельства – поглядеть.

– С каким письмом, о чём ты? – не поняла Катя.

– Да как же? Вы же не можете промолчать и не сообщить отцу о ребёнке…

– Почему «не могу»? Очень даже могу, – мстительно огрызнулась Катя, но потом задумалась. Станет ли это грехом, если она промолчит? Так хотелось поквитаться, ударить Черкасского в самое сердце. Его вина за ту ночь не имела прощения, но ещё обиднее было то, что он не только не дал знать о себе после дуэли, но даже не сделал попытки связаться с женой. Мог бы написать, попросить прощения, позвать к себе, в конце концов. Но слова Поленьки заронили сомнения. Можно ли лишить отца прав на его ребёнка?

«Не буду решать сейчас». – Может, Катя и струсила, но зато почувствовала облегчение.

Можно подождать ещё немного: если муж не позовёт к себе, Катя уедет туда, где никто не узнает о ребёнке. Око за око – зуб за зуб. Черкасский растоптал её чувства, и она ответит тем же.

Черкасский наблюдал за сёстрами. Они катались с холма на санках, вязли в рыхлых остатках ноздреватых сугробов, застревали на уже оттаявшей прошлогодней траве, то и дело валились с саней и звонко хохотали. А вот Алексею было не до смеха, какое уж тут веселье, когда душу грызёт тоска? Черкасскому так хотелось, чтобы жена простила ему ужасный проступок и хотя бы немного побеспокоилась за его жизнь. Но Катя не написала ни строчки, не приехала, не справилась о его самочувствии, хотя не могла не знать, что муж тяжело ранен. Когда Алексей ещё не вставал, лакей из Бельцов привёз его вещи, при них не оказалось даже крохотной записочки. У Черкасского осталось такое ощущение, что для Кати он умер. Хотя, если судить по чести, он это заслужил. Долгими бессонными ночами Алексей раз за разом вспоминал дикие подробности случившегося, вновь видел ужас в глазах жены, слышал её крик. Нет, ничего уже не исправить! Катя жёстким, ледяным тоном объявила, что больше не желает его знать. Все было кончено, Алексей не мог изгладить из памяти жены своего омерзительного поступка, и не имел права просить её вернуться.

Два месяца беспрерывных терзаний подвели Черкасского к мысли, что он заслужил свою муку, а Кате должен дать свободу. Сегодня он наконец-то сделал это. На столе лежало письмо, где он попрощался со своей любовью и надеждами на счастье. Алексей подошёл к столу и ещё раз перечитал написанное:

«Дорогая Екатерина Павловна!

Этим письмом я возвращаю вам имение Бельцы. Вы можете распоряжаться им по своему усмотрению. Дарственная на него, а также завещание вашего отца лежат в кабинете вместе с известным вам дневником. Оставляю вас совершенно свободной от обязательств по отношению ко мне, но, если вам понадобятся помощь или средства, вы всегда можете располагать мной и всем моим состоянием. Посылаю вам деньги на те хозяйственные траты, что мы планировали зимой.

Ваш Алексей Черкасский».

Ему хотелось написать: «Я люблю тебя. Прости», но он не решался даже думать об этом. Черкасский достал из шкафа большой резной ларец, сложил в него аккуратно упакованные золотые монеты, поместилось ровно сорок тысяч. Он замкнул ларец и приготовился запечатать ключ в конверт вместе с письмом, но передумал. Взяв со стола нож для разрезания бумаг, Алексей снова открыл крышку и в уголке с её внутренней стороны нацарапал: «Я люблю тебя». Теперь он окончательно закрыл ларец и запечатал ключ вместе с письмом. Черкасский вызвал своего верного Сашку и велел отвезти посылку в Бельцы, а там отдать всё в руки хозяйки, на словах сообщив, что в ларце – сорок тысяч.

Сашка вернулся за полночь, Алексей бросился ему навстречу:

– Ты видел княгиню, как она?

– Видел. Такая же, как всегда, только совсем бледная, – доложил Сашка.

– Мне она что-нибудь передавала?

– Нет, барин, прочитала письмо, вздохнула горько и велела мне ехать обратно.

– А ларец она не открывала? – Черкасский, как за соломинку, ухватился за надежду, что Катя прочтёт надпись на крышке и всё поймёт.

– Как барыня приказала мне ларец на стол поставить, так он там и стоял.

Сомнений у Алексея не осталось: Катя вычеркнула его из своей жизни.

Получив от мужа прощальное письмо, Катя наутро не смогла даже встать с постели. Очередное оскорбление её добило: Алексей отказался от неё! Всё было кончено. Впрочем, Катя теперь понимала, что для Черкасского ничего и не начиналось: он женился по принуждению, а остальное она выдумала сама. Легко мечтать, что она поквитается с оскорбившим её мужчиной, что поразит его своей счастливой и успешной жизнью. Да он просто не заметит её успехов и счастья, она для него не ценнее грязи под ногами. Катя считала, что большего унижения, чем она испытала в ту страшную ночь, не бывает, но, оказывается, ошиблась. Тогда Черкасский хоть ревновал её, а сейчас он просто швырнул ей золото, как куртизанке.

Весь день прометалась Катя в постели, но так и не нашла покоя. Назойливая капель за окном добавила печали: почему-то казалось, что вместе со снегом тают и надежды на будущее.

Катя свернулась в клубок и натянула на голову одеяло. Тихое гудение печки-голландки наконец-то убаюкало её. Кате снилась мама, та в своём любимом голубом платье стояла посреди цветущего сада. Она улыбнулась дочке и ласково сказала:

– Девочка моя, не нужно грустить, ведь ты дала нам такое счастье – нашего наследника. Мы с твоим отцом очень рады, что родится мальчик и унаследует наш титул. Он будет граф Бельский. А имя ему дай в честь своего отца – Павел. Мы станем вас оберегать, но и ты должна бороться за своего сына, защищать его. – Графиня протянула дочери маленький золотой крестик на тонкой цепочке. – Надень это на нашего внука.

– Мама, – заплакала Катя, – как мне жить, если моё сердце разбито?

– Ты должна жить для сына, – строго сказала графиня, – у него, кроме тебя, никого нет. Ты теперь мать. Но тебе надо уехать. Поезжай за море и ничего не бойся, мы с тобой.

– Да, мама, я так и сделаю, – поклялась дочь.

Перед взором Кати вдруг появилось чудесное детское личико. Щемящая нежность омыла сердце.

– Пришла весна, а с нею – новая жизнь, – сказала мать.

Катя проснулась, по её лицу текли слёзы. Она поднялась с постели, подошла к комоду, где хранились драгоценности покойной графини, и открыла маленькую серебряную шкатулку. Там лежали украшения, которые мама носила девочкой. Катя принялась перебирать крошечные колечки и сережки и искала до тех пор, пока не нашла то, что увидела во сне – маленький детский крестик на тонкой золотой цепочке. На его оборотной стороне под наполовину стёртыми словами «Спаси и сохрани» явно читалась надпись: «Павел». Детский крестик покойного отца…

Катя позвала Поленьку. Прибежавшая горничная изумилась, увидев, что хозяйка перекладывает драгоценности из футляров в дорожную шкатулку. Катя объявила:

– Мы уезжаем! Скажи мадам Леже, что завтра мы отправляемся в Москву, к тётке Паниной, вдове маминого брата. Пусть приготовят дорожную карету и провизию. Объясни, что мы будем ночевать в гостиницах, но есть станем домашнюю еду. Потом возвращайся, поможешь мне собраться.

Пока горничная выполняла поручение, Катя упаковала драгоценности матери, потом достала из ящика своего стола брачный договор и свидетельство о венчании – теперь это были документы, подтверждающие права её не родившегося ребёнка. Рядом с бумагами лежал бархатный мешочек с крестом – свадебным подарком Алексея. Решив, что это тоже теперь принадлежит её сыну, Катя положила мешочек в шкатулку к остальным драгоценностям. Добавив к документам свои метрику, свидетельство о крещении и завещание матери, Катя поняла, что не хватает лишь завещания отца и дарственной на Бельцы. Муж в письме сообщил, что оставил эти бумаги в потайном отделении бюро. Пришлось идти в кабинет.

Кабинет освещал лишь огонь камина. Катя зажгла свечу и подошла к бюро. Она стала ощупывать виноградные гроздья на правой стенке и на третьей по счёту её пальцы скользнули в углубления под листьями. Поворот по часовой стрелке – и раздался щелчок, а ящики вместе с задней панелью выдвинулись вперёд. Вспомнив, как делал это муж, Катя вынула ящики, потом панель и, достав из открывшейся ниши тетрадь и бумаги, разложила их на столе. К письму французского адвоката лёг в дневник, в другую стопку – завещание отца и дарственная на Бельцы. На столе остался ещё один конверт, на нём по-французски было выведено имя Алексея. Катя сразу же узнала почерк. У неё в ящике лежал точно такой же конверт, но только с другим именем. Развернув, она прочла письмо. Испытанные отвращение и брезгливость теперь относились не только к написавшему письмо врагу, но и к Алексею. Как он мог поверить в эту мерзость? Как посмел наказать жену за какую-то мифическую вину?

«Ну ничего, теперь ему тоже придётся несладко, – с облегчением подумала Катя, – ведь не только я замужем, он тоже женат и, пока я жива, князь Черкасский не сможет иметь законных детей. А ведь ему-то наследник нужен, как воздух! Вот и поглядим, кому из нас будет хуже…»

Катя взяла перо и на свободной части злосчастного письма написала по-французски:

«Оставляю вам образец своего почерка. Когда найдёте человека, разыгравшего весь этот трагический спектакль, можете сравнить».

Она заглянула в своё сердце и поняла, что, как бы ни старалась, никогда не сможет встать на одну доску с мужем. Ну, не сможет она сделать подлость! Катя чуть поколебалась и добавила по-русски:

«Вы сами написали, что я свободна от обязательств по отношению к вам. Но родители внушили мне понятия о чести, поэтому я и сообщаю, что жду ребёнка и надеюсь, что, с Божьей помощью, он родится в октябре этого года».

Катя бросила конверт в потайную нишу бюро, поставила ящики на место и пошла собираться.

Поленька уже упаковала большой дорожный сундук, сложив в него бельё, постель, дорожный сервиз и выбранную хозяйкой одежду. Катя завернула документы в шёлковый платок и спрятала их на дно саквояжа, который собиралась держать при себе. Поверх бумаг она поставила шкатулку с драгоценностями и положила кошелёк со всеми имеющимися у неё деньгами. Оставался ларец, присланный Алексеем. Брать или не брать? Ещё вчера Катя приоткрыла крышку и увидела ровные столбики золотых монет. Оскорбленная тем, что муж от неё откупается, она в раздражении захлопнула ларец и больше к нему не подходила. Так брать деньги Черкасского или нет?.. Пусть это станет запасом на чёрный день – шкатулка легла на дно сундука.

Отпустив горничную, Катя посмотрела на приготовленные вещи, на спальню, где прошли её детство и юность, сняла со стены небольшой портрет матери и положила его в саквояж. Прежняя жизнь закончилась, начиналась новая. Осталось только дождаться утра…

Утром запряжённый четвернёй дорожный экипаж ждал путешественниц у крыльца. Сундук привязали сзади, на сиденья положили пледы и одеяла, а в ниши под ногами убрали заботливо собранные мадам Леже корзинки с едой и морсом. Катя обняла француженку и села в карету, где её уже ждала Поленька.

Экипаж тронулся. К полудню они добрались до первой почтовой станции. Катя решила не отдыхать, а поменять лошадей и сразу ехать дальше. Всем ямщикам она обещала полтину за резвость, те гнали во весь опор, и путешественницы успевали трижды за день сменить лошадей. Неудобством такой езды оказалась жуткая тряска, от которой в первый же день разбились бутыли с морсом, и всю провизию вместе с корзинами пришлось выбросить. Но Катя стремилась к своей цели и на столь мелкие неудобства не обращала внимания.

Через шесть дней они прибыли в Первопрестольную. Но, к удивлению Поленьки, заночевав на постоялом дворе при въезде в город, хозяйка распорядилась ехать дальше – в Петербург. Ещё через пять дней Катя отперла дверь дома на Невском.

Поручив горничной наводить порядок в пыльной, нежилой квартире, Катя написала письмо поверенному отца – Ивану Ивановичу Штерну, и отправила мальчика-посыльного в его контору. Уже через час Штерн сидел в гостиной и слушал рассказ о несчастьях, выпавших на долю семьи Бельских. Катя не стала скрывать от поверенного, что подозревает, будто за всеми бедами кроется злая воля. Штерн спросил её о дальнейших планах.

– Я хочу уехать в спокойное место, туда, где ребёнок, которого я жду, сможет расти в безопасности.

Катя смутно представляла, что собирается делать, но спокойный, уверенный голос и весь надёжный облик Штерна подсказали ей, что у поверенного можно просить всё, что угодно.

– Ваш батюшка совершил в жизни некие опрометчивые поступки, которые могли привести к опасным последствиям и появлению у вашего семейства коварных врагов, – осторожно высказался Иван Иванович. – Возможно, вы знаете о неких событиях его жизни, случившихся очень давно?

– Вы говорите о дуэли, когда он убил друга, и его женитьбе на француженке? Да, я всё знаю об этой печальной истории.

– Думаю, что вы правы: у вас есть враг или враги. – Штерн помолчал, взвешивая, стоит ли говорить с молодой беременной женщиной о печальных событиях прошлого, но всё же решился: – По просьбе вашего отца меня допустили к полицейскому расследованию смерти Михаила Бельского. Преступников не нашли, но соседи видели высокого смуглого человека, несколько дней следившего за квартирой, где бывал молодой граф.

– Вы думаете, что это связано с первым браком отца? – нетерпеливо спросила Катя, сама-то она не сомневалась, что все их беды – от этой несчастной женитьбы.

– Боюсь, что так! Я не удивлюсь, если первая супруга вашего батюшки жива, или кто-то хочет выдать себя за неё. Мне кажется, вам следует поехать в Англию. Основные средства вашего отца лежат в банках Лондона, там денег – более чем на миллион рублей золотом. После убийства вашего брата граф приказал мне купить хороший дом в аристократическом районе Лондона на имя его дочери. Две недели назад мой английский партнёр оформил купчую на дом в районе Мейфэр. Документов о вашем замужестве у меня не было, поэтому он купил дом на имя графини Бельской. Туда можно отправляться хоть завтра. Но вы должны были передать мне кое-что от вашего отца.

– Да, простите, я забыла. – Катя сняла с шеи медальон и протянула его Штерну.

Поверенный открыл крышку, вынул из кармана складной нож, подцепил им краешки обоих портретов и вынул их.

– Всё правильно, – подтвердил Штерн, достав из-под портретов аккуратно сложенные листочки бумаги. – Вот здесь ваши счета в банках Лондона, а здесь – Вены.

Иван Иванович показал оба листочка Кате, затем свернул их и положил обратно в медальон, поставив портреты на место.

– Эти записи сделаны для вашего спокойствия, – продолжил он, – мои партнеры в Лондоне и Вене и без этих бумаг всё знают. Они введут вас в курс дел.

Поверенный протянул медальон Кате.

– Дайте мне свою метрику и свидетельство о смерти отца, я оформлю вам паспорт на выезд за границу как графине Бельской, сироте. О венчании лучше не упоминать, иначе потребуется согласие мужа на ваш отъезд.

Штерн поднялся, подождал, пока Катя принесёт ему необходимые документы, и откланялся, оставив десять тысяч на расходы и пообещав прислать в дом кухарку.

Уже назавтра прежде нежилая квартира засияла чистотой, мебель сверкала натёртыми боками, а гардины и ковры – свежими красками. Кухарка Марта, привезённая Штерном из Литвы, оказалась сокровищем: её еда таяла во рту. Марта сразу же догадалась, что молодая хозяйка беременна, и стала готовить лёгкие и вкусные блюда, которые Катя ела с удовольствием.

Штерн вернулся через две недели и сообщил, что паспорт будет готов завтра, нужно лишь решить, кого из слуг следует в него вписать. Катя попросила вписать Поленьку, а если Штерн согласен, то и Марту. Иван Иванович позвал кухарку и спросил, хочет ли та ехать в Англию вместе с молодой хозяйкой. Марта с радостью согласилась.

На следующий день поверенный принёс паспорт и расписку на оплату проезда на корабле «Орёл», следующем из Петербурга в Ливерпуль.

Два дня спустя Катя устроилась в самой большой каюте на верхней палубе лёгкого трехмачтового корабля. В соседней (за стенкой) поместились Поленька и Марта. Командир – высокий мужественный блондин средних лет – представился Кате как капитан Сиддонс и приветствовал её на борту «Орла». Моряк объяснил, что других пассажиров в этом плавании нет, все боятся блокады, объявленной Наполеоном Англии.

Штерн попрощался с Катей и сошёл на пристань. Он долго стоял, глядя, как отходит корабль и как становится всё меньше и меньше застывшая на корме тоненькая фигура в чёрном. Поверенный выбрал для Кати самую надёжную компанию – «Северная звезда», с отделениями в Петербурге и в Лондоне. Но как бы удивился Иван Иванович, если б узнал, что настоящим владельцем компании является Катин муж, тот самый, от которого она сейчас убегала.

«В апреле шторма вроде бы редкость, – прикинул Штерн. – Даст Бог, доплывут в Англию быстро и благополучно».