Июльское пекло в Париже оказалось просто невыносимым. Шея под воротником мундира у Алексея взмокла, из-под волос бежали струи пота. Дышать было нечем. Может, в прозрачной тени боковой аллеи сада Тюильри станет легче? Намочив платок в тёплой воде круглого фонтана, Черкасский вытер лицо и пошёл к серой стене дворца. Под деревьями оказалось чуть-чуть получше, солнце не жгло глаза и не палило кожу. Ещё бы ветерок с Сены и место на скамье, то можно было бы считать, что на сегодня у Алексея есть хоть какие-то достижения. По правде сказать, ничего хорошего в его жизни не было уже давно. Выпросив у государя отпуск, более двух месяцев метался Черкасский по госпиталям и казармам, пытаясь отыскать среди французов хоть кого-то, знавшего его сестру. Понятие «французский полковник», как именовала тётушка Апраксина похитителя Елены, оказалось настолько расплывчатым, что с таким же успехом можно было искать иголку в стоге сена.

«Даст Бог, Щеглов поможет!» – подумал Алексей.

Надеяться на помощь чужого человека – не друга и не родственника, вовсе не обязанного помогать князю Черкасскому в чисто семейном деле, – казалось не слишком разумным. Но что оставалось делать? Алексей знал лишь одно: если Елена жива, то должна быть во Франции.

Записку от Щеглова князю передали сегодня утром. Поручик отправил её в адрес штаба генерала Милорадовича, как видно, не зная, что Алексей давно вернулся в свиту государя. К счастью, записка попала в руки Александра Василевского, и тот переслал её в дом на улице Коленкур, снятый Алексеем на время пребывания в Париже. Щеглов писал, что будет ждать князя в саду Тюильри в четыре часа пополудни. До назначенного времени оставалось ещё четверть часа. Алексей осмотрелся и увидел свободную скамью как раз на перекрестье двух аллей. С неё просматривались оба прохода от ворот, здесь он не пропустит Щеглова.

«Интересно, как попал сюда помощник генерал-губернатора? Его же уволили из армии после ранения. Почему его вернули в строй?» – размышлял Алексей.

Щеглов ничего не написал ни о себе, ни о цели встречи, так что Черкасский даже не представлял, чего от него хочет отставной (или уже не отставной?) поручик.

Невысокая фигура в синей казачьей форме мелькнула у фонтана, а потом свернула на короткую аллею. Похоже, Щеглов? Человек приближался, и Алексей поднялся со скамьи. Это и впрямь оказался худой и до черноты загорелый Щеглов. Он тоже увидел Алексея и поспешил навстречу.

– Здравствуйте, Пётр Петрович! Какими судьбами? Вы теперь в войске Донском у Платова? – поинтересовался Алексей, пожимая руку старому знакомцу.

– Приветствую, ваша светлость, как я рад, что вы, оказывается, живы! – отозвался Щеглов. – Ну, а я – в ополчении, просто наш полк одели как казаков, видать, наверху решили, что русский Юг – один чёрт, что казаки, что ополченцы. Мы за городом расквартированы, со стороны Фонтенбло в поле стоим. А вы у Милорадовича?

– Нет, меня давно в Ставку забрали, а сейчас я отпуск взял. Сестру ищу. Вы, наверное, знаете о том, что произошло в моей семье?

Щеглов с сочувствием подтвердил:

– За этим я вас и искал. Наш генерал-губернатор ещё дома поручил мне с этим делом разобраться. Ну, а теперь всё стало ясно, виновные определены, осталось лишь привлечь их к ответственности.

Заявление Черкасского озадачило.

– Вы знаете, кто написал подмётные письма и стрелял мне в спину? – уточнил он.

– Знаю, – подтвердил Щеглов. – Давайте сядем, и я всё вам доложу.

Они сели на скамейку, и поручик рассказал Алексею о мадам Леже, её дочери и зяте, а потом и о трагедии в Ратманове.

– Я сразу не поверил, что князь Василий мог оказаться малопочтенной, но всё же подневольной жертвой коварной Франсуазы. Я подозреваю, что он не знал о втором, а вернее сказать, о первом муже Мари-Элен, но с вами он боролся сознательно и с немалым удовольствием. Более того, есть веские сомнения по поводу его непричастности к смерти ваших родителей и бабушки. Доказать это я не могу, но советую вам быть настороже. Такая ненависть никуда обычно не исчезает, после случившихся неудач она лишь усугубляется. Этого человека нужно остановить, пока он не навредил вам и другим членам семьи.

Щеглов ждал ответа, но Алексей молчал: речь зашла о его близких, а он до сих пор не научился произносить вслух слово «вдовец». Наконец он выдавил что-то маловразумительное о том, что тётка и младшие сёстры находятся в безопасности, а о судьбе Елены ничего неизвестно.

– А княгиня?..

Пауза в разговоре получилась такой длинной, что Щеглов понял – беда. Наконец Черкасский сказал, что его жена погибла, и сразу же перевёл разговор на другую тему:

– Князь Василий вышел в отставку и уехал. Куда – не знает никто, даже его собственные сыновья. Он, кстати, не поддерживает с ними никаких отношений. Давайте оставим в стороне ваши догадки о причастности дяди к смерти моих родителей и бабушки. С меня хватит пока того, что доказано. Лучше обсудим негодяев, убивших родственников моей жены. Бывший ресторатор, как я понимаю, отправился в Сибирь, а что же с его женой и тёщей?

– Вот в этом-то и загвоздка, – признался Щеглов. – Я уже с месяц бьюсь над этим делом. Франсуаза Триоле пропала. Её дочь живёт в особняке на улице Савой, но матери там нет. Все окрестные префектуры якобы ничего не знают о Франсуазе Триоле. Так что выходит, будто её зять наврал нам. Но я сам присутствовал на этом допросе, ресторатор был перепуган и говорил всё как на духу, да и в расписках из комнаты мадам Леже стояло имя Франсуазы Триоле, а суммы там были огромные. Вот и получается, что эту процентщицу здесь все поголовно прикрывают.

Как же это было знакомо Алексею! Французы выглядели услужливыми, но от этого они не перестали быть врагами, а проиграв войну, затаили ещё большую злобу на победителей. Князь очень сочувствовал Щеглову:

– Всё, что исходит от русских, встречает отторжение, так что ваши жандармы и полицейские – не исключение, министры ведут себя так же. Впрочем, этих двух женщин прикрывали и при Наполеоне. Я ещё до начала войны пытался навести справки во французском посольстве в Петербурге по поводу Мари-Элен, так тамошний секретарь – белокурый щёголь, по-моему, виконт де Ментон, или что-то в этом роде – врал мне в глаза.

Щеглов в задумчивости потёр лоб и признался:

– Есть у меня одна идея: можно попробовать встретиться с Триоле-дочерью. Она не скрывается, живёт на широкую ногу, понимает, что нам ей предъявить нечего. Подумаешь, дважды замужем! Скажет, что считала первого мужа погибшим или что-нибудь подобное. Я хочу попробовать запугать Мари-Элен: стану обличать – валить всё на неё, изображая, что ресторатор оговорил жену. Посмотрим, может, в запале что-то и вырвется, глядишь, узнаем, где её мать прячется.

– Ну, что ж, идея не хуже других, – согласился Черкасский и уточнил: – Вы в Париже где остановились? Не станете же вы каждый день в Фонтенбло ездить?

– Нет, туда не наездишься, – согласился Щеглов, и признался, что ещё не решил, в какой гостинице остановиться.

Алексей уговорил поручика поселиться вместе с ним в доме на улице Коленкур и отдал ключ.

– Вы отправляйтесь туда. Сашка дома, он вас устроит, а я хочу поехать в очередной госпиталь, поспрашивать французских раненых о сестре, – объяснил Черкасский.

Щеглов посмотрел на него с таким удивлением, что стало ясно – поручик ещё ничего не знает о судьбе Елены. Алексей рассказал о письме графини Апраксиной и о своих поисках.

– Дайте мне ещё день, – попросил Щеглов, – съезжу к Триоле, а потом присоединюсь к вам: будем искать вместе.

– Договорились, – согласился Черкасский, и они расстались до вечера.

Черкасский отправился в госпиталь, открытый в Париже на средства императрицы Елизаветы Алексеевны. Там лечили всех раненых – как своих, так и французов. Добравшись, князь взялся за ставшее привычным дело – шёл из палаты в палату и расспрашивал раненых о вывезенной во Францию русской девушке. Как всегда, никто ничего не знал, и Черкасский даже не поверил своим ушам, когда в одной из палат услышал слабый голос:

– Месье, я знаю…

Алексей бросился к лежащему на угловой койке французу.

– Что?! Скажите… Я вас озолочу!

– Мне уже ничего не нужно, моя жизнь кончена, – голос раненого хрипел и ломался. – Наш полк конных егерей стоял в имении под Москвой. Мы с другом нашли девушку, она лежала без памяти. Наш полковник распорядился больную не трогать. Потом девушка стала поправляться и оказалась такой красавицей, что командир влюбился, поэтому и увёз её с собой.

Француз замолчал, и Алексей испугался, что тот умрёт, не успев рассказать главного, но, собравшись с силами, раненый продолжил:

– После Смоленска, когда русские загнали нас в ловушку, мой командир сам вызвался отвлечь неприятеля от императора. Он только попросил, чтобы полковой кюре обвенчал его в ночь перед боем с любимой. Я при этом присутствовал. Ещё до зари по поручению моего командира я вывез его жену с места стоянки полка, а два дня спустя передал девушку жене маршала Нея. А мой полковник через несколько часов после своей свадьбы отдал жизнь за императора.

Раненый замолк. Алексей воскликнул:

– Пожалуйста, скажите имя вашего командира! Прошу вас, имя…

– Де Сент-Этьен, – выдохнул раненый, не открывая глаз.

– Маркиз Арман де Сент-Этьен? – удивился Алексей, живо вспомнив красивого молодого офицера, умершего у него на руках под селом Красным.

– Да…

– Спасибо! Я ещё приду к вам, поправляйтесь. – Алексей вышел из палаты и отправился на поиски доктора. К счастью, долго искать не пришлось: врач осматривал больного в соседней палате.

– Доктор, тот француз из конных егерей, что лежит в дальнем углу – можно ли как-то облегчить его участь? – спросил Черкасский.

– Его рана смертельна, помочь нельзя. Если хотите, можете исполнить его последнее желание, – отозвался врач и добавил: – Только поспешите.

Алексей вернулся в палату и обратился к раненому егерю:

– Друг мой, скажите, у вас есть заветное желание? Я хочу исполнить его, если это в моих силах.

Раненый приоткрыл глаза и прошептал:

– Моя Жанна… Мы снимаем чердак в доме медника на улице Соль, после моей смерти жену выбросят на улицу.

– Не волнуйтесь! Я всё понял. Держитесь. Ждите меня, – сказал Алексей и, покинув госпиталь, отправился искать улицу Соль, а там – жену умирающего.

Каким-то невообразимым образом Черкасский сумел всё сладить за два часа. Медник, получив за свой дом стоимость дворца, подписал купчую и пообещал освободить помещение за два дня, а так и не оправившаяся от изумления жена раненого поспешила в госпиталь.

Теперь Алексей знал имя своего зятя. Ясно, что маркиз де Сент-Этьен был человеком известным, а значит, все вопросы нужно задавать французской знати. Самой влиятельной фигурой в Париже слыл князь Талейран. Что ж, оставалось только его найти. Проще всего это было сделать в резиденции российского императора: хитроумного Талейрана там видели чаще, чем в Лувре у Бурбонов.

Вечерний приём, устроенный русским императором в честь нового французского короля, был в самом разгаре. Народу собралось – не протолкнуться, и Алексей с трудом пробирался в огромной толпе разноплемённых гостей. Талейран стоял в группе царедворцев, окруживших Александра I.

Черкасский приблизился к ним, размышляя, под каким предлогом отозвать Талейрана, но государь первым заметил Алексея, извинился перед собеседниками и направился прямиком к своему флигель-адъютанту. Схватив Черкасского за руку, Александр Павлович зашептал:

– Где ты был? Я искал тебя весь день. Из Лондона от моей сестры переслали письмо. То самое, что увезла твоя Элен в ночь побега. Значит, искать девушку нужно в Лондоне. Срочно выезжай к великой княгине, не теряй времени.

Император вернулся к своим собеседникам, а Алексей бросился собирать вещи. Щеглов ещё не появился. Оставив ему записку, князь поручил поручика заботам Сашки, а сам выехал в Кале. В дороге Алексей всё время вспоминал свой разговор со Щегловым. Интересно, чем же закончился его визит к Мари-Элен?

Дом на улице Саввой, где обитала Мари-Элен Черкасская, оказался нарядным особняком с ухоженным садом. Это тем более бросалось в глаза, что остальные дома на этой улице стояли заколоченными – в них явно никто не жил. Щеглов постучал в дверь и объяснил появившемуся слуге, что хочет видеть хозяйку дома. Его синяя казачья форма произвела надлежащий эффект: слуга мгновенно исчез в глубине коридоров. Спустя десять минут он вернулся и проводил гостя в помпезную, обитую алым шёлком гостиную. В кресле у камина сидела Мари-Элен. Сначала Щеглов не узнал её: ни красного платья, ни нарумяненных щёк, дама блистала в целомудренно белом муслиновом наряде. Довершая картину полной идиллии, руку Мари-Элен нежно сжимал высокий голубоглазый блондин. Именно он и заговорил первым:

– Что вам угодно, сударь?

Поручик уже сообразил: женщина испугалась и позвала на помощь любовника. Пока всё выглядело естественным и предсказуемым, можно было и поднажать.

– Меня зовут Пётр Щеглов, по поручению генерал-губернатора южной российской провинции я расследую преступления Мари-Элен Черкасской и её матери.

За последние месяцы Щеглов изрядно улучшил свой французский и не сомневался, что его поймут правильно. И впрямь, хозяйка дома побледнела как полотно и ещё крепче вцепилась в руку своего кавалера, а блондин гордо вздёрнул подбородок и принялся излагать заранее приготовленную версию:

– Извольте называть хозяйку дома графиней Бельской – по фамилии её отца. Второй брак мадам недействителен, поскольку первый муж, которого она считала погибшим, оказался жив.

– Тогда резоннее говорить «мадам Франсин», – поддразнил Щеглов, он не сомневался, что у парочки и на это заявление есть заготовленный ответ, так оно и оказалось:

– Этот человек – преступник, мадам отреклась от него и никогда не станет иметь с ним ничего общего! – высокопарно заявил блондин.

– Надо же, а ваш муж утверждает обратное, – заявил Щеглов. – Арестованный показал, что фальшивую ассигнацию, за которую его осудили, ему передала его жена – Мари-Элен Триоле. А его тёща Франсуаза, лично убившая в России двоих и отдавшая приказ об убийстве ещё троих человек, руководила и им, и своей дочерью.

Мари-Элен не выдержала – сорвалась с места и бросилась к Щеглову.

– Это ложь! – кричала она. – Я ничего не знаю о Франсуазе Триоле. Моя мать умерла давным-давно!

Блондин поспешно ухватил разбушевавшуюся женщину за плечи и грозно заявил:

– Мы будем жаловаться вашему начальству. Я запомнил ваше имя и сегодня же подам жалобу министру полиции Фуше. Графиня Бельская – почтенная дама, не имеющая никакого отношения к преступлениям в России. Она поехала в эту страну по приглашению человека, которого считала своим вторым мужем, и случайно встретила там первого. Мадам вернулась во Францию и уведомила власти, что её второй брак недействителен.

– Что же вы не сообщили об этом своему второму мужу, а просто сбежали от него? – не сдавался Щеглов.

Он увидел, как лицо женщины исказилось от страха – видно, заготовленной отговорки на этот счёт у неё не оказалось, но зато не растерялся блондин:

– Когда князь Черкасский приезжал в Париж, графиня передала ему официально заверенный документ о недействительности их брака.

А вот это было уже интересно! Врёт любовник или нет? Судя по тому, как быстро ответил блондин, он сказал правду. А почему бы и нет? Князь Василий разорён, в Россию вернуться не может, поскольку знает, что придётся отвечать за убийство. Куда преступник мог поехать за помощью? К жене и тёще. Только что же случилось потом?

– И где же теперь ваш несостоявшийся муж, мадам? – осведомился Щеглов. – Тянет из вас деньги, шантажируя тем, что знает о семейке Триоле?

– Я выгнала его, он уехал в Англию!.. – взвизгнула Мари-Элен.

– Больше он в этом доме не появится, да и вас я тоже прошу немедленно уйти, – выступил вперёд блондин. – Если вы сейчас же не уберетесь, я вызову жандармов.

– Я уйду, – отозвался Щеглов, – только вы уж будьте любезны назвать мне своё имя, чтобы я знал, кто выгораживает злоумышленников, совершивших преступления против России.

Блондин пренебрежительно хмыкнул, похоже, чувствовал себя вполне уверенно.

– Я дипломат, виконт де Ментон, и можете не трудиться, угрожая мне, я вам не по зубам.

Виконт… Дипломат… Не о нём ли говорил сегодня утром Алексей Черкасский? Разгадка сама упала в руки Щеглова. Лживый секретарь в посольстве Франции – он и есть поставщик фальшивых денег. Ведь поддельные российские ассигнации печатались по личному указанию Наполеона во Франции, и прийти в Россию могли лишь по каналам дипломатии и разведки, что, впрочем, обычно одно и то же. С изрядным удовольствием Щеглов пошёл в наступление и припугнул француза:

– Зря вы так уверены в своей безнаказанности. Вы принимали участие в поставке фальшивых денег в Россию, более того, вы возглавляли операцию, значит, вы – главарь шайки. Подобные преступления на войне приравниваются к крупнейшим диверсиям.

– Вы с ума сошли! Я никогда не был в России, место моей службы – Лондон!

– Да что вы? – усмехнулся Щеглов. – Возможно, теперь вы и служите в Англии, но, боюсь, что в Петербурге ещё не забыли ни вашего имени, ни вашего лица.

Щёки блондина вспыхнули, как у ребёнка, пойманного на вранье. Всё стало ясно. Можно уходить. Князя Василия эта парочка спрятала в Англии, возможно, что и Франсуаза там же.

Щеглов покинул дом на улице Савой. На маленькой площади за углом он взял фиакр и отправился к Черкасскому. Симпатичный особняк с крохотным садиком на улице Коленкур поручик нашёл сразу, вот только хозяина уже не оказалось дома. Щеглов прочитал оставленную Алексеем записку. След княжны Елены обнаружился в Лондоне, и Черкасский кинулся в английскую столицу.

«Не было печали! – с грустью размышлял Щеглов, – приспичило же ему отправиться туда, где теперь скрываются его злейшие враги, а ведь и князь Василий, и Франсуаза Триоле загнаны в угол и добрее от этого не станут».

Алексея Черкасского надо, как минимум, предупредить, а ещё лучше – взять под охрану. Убить двух зайцев сразу: сохранить князю жизнь и, если повезёт, задержать преступников. Знакомый азарт погони разжёг Щеглову кровь. Он уже знал, что будет делать в Англии, правда, оставалось ещё одно «но» – требовалось уговорить Ромодановского, что само по себе было задачей не из лёгких.

Сашка вызвался отвезти Щеглова в полк. Всю дорогу поручик думал лишь о том, как наконец-то поставит яркую и жирную точку в этом долгом и сложном деле. Пусть придётся вывернуться наизнанку, но убийцы должны понести наказание! Ну, а если судьбе так угодно и это случится в Лондоне, Щеглов возражать не станет.