Амур обнимал Психею, и пусть это были лишь бронзовые фигурки на каминных часах, поступали они так на удивление к месту. Это совпадение тронуло Алексея, но вот стрелки на циферблате показывали девять, и вчерашние проблемы вновь поднялись во весь свой рост, а решить их никто, кроме него, не мог. Пора возвращаться к действительности! Алексей поцеловал руку жены и сказал:

– Я должен поехать с Николаем в больницу. Прислать тебе Поленьку, или мне снова побыть твоей горничной?

– Тогда мы сегодня отсюда больше не выйдем, – рассмеялась Катя и уселась в постели, не стесняясь своей наготы.

– Ты даже не представляешь, чего мне стоит отказаться от этой возможности, – признался Алексей. – Не искушай, прекрасная!

Быстро одевшись, он вышел из комнаты, и через мгновение Катя услышала в коридоре его голос, зовущий Поленьку.

Горничная постучала и вошла в спальню, скромно потупив глаза. Но надолго её не хватило. Собирая с пола вещи хозяйки, Поленька смешливо фыркнула и весело сказала:

– Ну, слава богу, барышня, теперь у вас есть муж. Может, детскую перенесём в другое место?

– А это не очень сложно сделать?

– Да мы с Мартой, когда мебель из спальни убирали, так сюда её и перенесли. Вы не узнали, что ли? Это была единственная пустая комната на этаже. Мебель маленького князя и его вещи можно перенести сюда за день. К вечеру обе спальни будут готовы.

– Так и нужно сделать. А сейчас принеси мне одежду, чтобы я могла пройти к себе.

Поленька вернулась с капотом, и они быстро, как заправские конспираторы, пробежали по коридору до Катиной спальни. Это, правда, оказалось излишней предосторожностью: домочадцы так радовались воссоединению супругов, что нынче утром деликатно «ослепли», а с хозяйкой дома собирались встретиться уже в гостиной.

Алексей не нашёл кузена ни в столовой, ни в гостиной. Дворецкий сообщил, что князь Николай оставил записку, а сам уехал. Алексей развернул листок. Ник писал, что отправился в больницу, где решит все вопросы самостоятельно, и присутствия Алексея не требуется. Что ж, этого следовало ожидать. После вчерашнего взрыва отчаяния стало ясно, что Николай находится на грани срыва (если уже не перешёл её). Теперь он станет избегать всех, и в первую очередь Алексея.

«Невозможно требовать от сына, чтобы тот своими руками отдал полиции отца. Хватит того, что Ник в критическую минуту нашёл в себе силы кинуться на него. Кузен спас нам с Катей жизнь, нельзя требовать с него большего», – размышлял Алексей.

Но как же тогда поступить? Оставить на свободе заведомо безумного человека и ждать, когда убийца в очередной раз появится рядом с Катей или Павлушей? Нет, это невозможно!.. Тогда больница и принудительное лечение?.. Но у дяди есть собственные сыновья, и лишь они вправе решать его судьбу…

Господи, ну почему это случилось? Как могло дойти до такого, что один из Черкасских убил собственных брата, жену и мать? А ведь бабушка, умирая, уже всё знала. Недаром же она попросила Алексея жениться и завести детей. Как она тогда говорила? «Люби их всех одинаково…»

«Вот и ответ», – понял Алексей. Всё оказалось старо, как мир: всепоглощающая зависть выросла там, где не хватало любви.

В их с Катей семье такого не будет никогда. У них родится много детей, и каждый будет желанным и обожаемым. Любви и нежности Алексея хватит на всех. Никогда больше не повторится в семье Черкасских этот ужас!

«Это всё, конечно, хорошо, – пришла вдруг здравая мысль, – но у вчерашнего случая имеются свидетели, кроме членов семьи о случившемся знают слуги и доктора в больнице. Если сейчас не принять мер, придётся объясняться с английской полицией». Может, пора связаться с российским посланником? Но чем здесь сможет помочь граф Ливен? Сложно было даже представить.

«Если бы я вчера послушался Щеглова…» – вспомнил Алексей.

Стоп! Ведь Щеглов уполномочен расследовать это дело со стороны российских властей. Вот он – выход из положения. Алексей поспешил в посольство и успел как раз вовремя – перехватил Щеглова уже в вестибюле. Поручик навёл справки о проживающих в Лондоне русских и собирался ехать в порт, чтобы нанести визит в контору Ивана Ивановича Штерна.

– Все эмигранты обычно знают друг друга, – объяснил Щеглов Алексею. – Если ваш дядя появился в английской столице, он неминуемо мелькнёт в русской среде, так что Штерн – перспективный источник для получения сведений.

– Пётр Петрович, вам больше нет нужды искать князя Василия, он уже и впрямь появился, – заявил Черкасский и рассказал о драматических событиях прошедшей ночи, а потом признал главное: – Вы оказались правы. Дядя был уверен, что уничтожит нас, вот и рассказал о том, как убил моего отца и мачеху, потом собственную мать, а напоследок жену. Мне кажется, его просто распирала гордость, он хвастался своими злодеяниями.

– Мне приходилось сталкиваться с подобным. Я думаю, что секрет всегда тягостен человеческому сердцу, отсюда желание поделиться им. Ну, а если тайна преступна, это на самом деле ничего не меняет, только злоумышленнику придётся убить тех, кому он излил душу, – отозвался Щеглов и напомнил: – Что вы собираетесь делать?

Алексей не знал. На одной чаше весов лежал закон, а на другой – судьба двоюродных братьев – Николая и Никиты. Тех, кого он любил с детства.

Щеглов, как видно, всё понял и сказал то, что Алексей никогда бы не решился произнести вслух сам:

– Наверное, для всех было бы лучше, если бы операция прошла не очень успешно…

Черкасский промолчал. Что он мог сказать? А Щеглов предложил:

– Алексей Николаевич, давайте поедем в эту больницу, узнаем, как обстоят дела, а уже потом вы с братом примете решение.

Это показалось Алексею разумным, и он согласился. Вскоре экипаж уже вёз их по тому же маршруту, по которому братья Черкасские ездили ночью.

К изумлению Черкасского, его кузена в больнице не оказалось.

Врач, делавший ночью операцию, ещё не приехал, и к посетителям вышел растерянный молодой помощник. Он комкал в руках листок бумаги и пытался что-то сказать, но ловил ртом воздух и замолкал.

– Что случилось? – Алексей схватил молодого человека за плечи и тряхнул. – Говорите немедленно!

– Ужасное несчастье, сэр. Всё шло хорошо, сиделка дежурила у постели больного, тот лежал спокойно. На рассвете пострадавший вдруг открыл глаза, увидел сиделку, истошно закричал и стал повторять одну и ту же фразу, похоже, по-русски. Он вскочил с постели, сделал несколько шагов, упал и… умер, – рассказал помощник врача и протянул Алексею листок. – Сиделка записала то, что кричал больной. Как уж смогла. Простите…

Алексей развернул бумажку, прочитал и молча протянул записку Щеглову. Печатные английские буквы на листке сложились в два русских слова: «Матушка, нет».

– Мать забрала Василия с собой, – произнёс Алексей. Он перевёл Щеглову слова англичанина и вдруг вспомнил: – А ведь вчера был день рождения Анастасии Илларионовны, просто из-за случившегося кошмара всё вылетело у меня из головы.

– Возмездие принимает разные облики, – философски заметил Щеглов, но сразу вернулся к прозе жизни: – А где же князь Николай?

Черкасский задал тот же вопрос англичанину, и врач сообщил, что сын покойного оплатил все счета, велел готовить тело к отправке в Россию, а сам поехал в церковь, заказывать службу.

– Если нужно, я могу сопровождать гроб, – предложил Щеглов.

– Спасибо, но я думаю, кузен откажется от любой помощи.

– Ну что ж, мою задачу можно считать почти выполненной, – заметил Щеглов. – Среди русских эмигрантов мне больше искать не нужно, если только французов расспросить о процентщице Триоле. Не подскажите, как на них выйти?

Это-то как раз оказалось просто. Все поставки из Франции шли в лондонский порт через контору Штерна, да и всех французских швей тот знал прекрасно. Так что первая мысль Щеглова о встрече с поверенным оказалась правильной. Оставив в распоряжении поручика свой экипаж, Алексей вернулся на Аппер-Брук-стрит. На пороге дома сердце его дрогнуло от счастья: здесь его ждала Катя.

В доме царила весёлая суета: освобождали детскую. Алексей спросил у мадемуазель де Гримон, где сейчас его жена, и Луиза указала на музыкальный салон:

– Миледи с малышом и Генриеттой ушли туда.

Алексей отправился искать жену. Уже в вестибюле он услышал звуки рояля и чарующий голос, выводящий слова забавной французской песенки. Черкасский подошёл к дверям салона и замер, любуясь прелестной картиной: на банкетке перед роялем сидели Генриетта и Катя. Они в четыре руки наигрывали песенки, а на коленях у матери замер Павлуша. Жена первой заметила Алексея.

– А вот и наш папа, – обрадовалась она.

Катя поднялась и, прижимая к себе сына, подошла к мужу. Алексей с нежностью поцеловал маленькую ручку Павлуши и гладкий лоб жены над тонкими дугами соболиных бровей, а потом обратился к Генриетте.

– У вас ангельский голос, мадемуазель! Честно скажу: я ещё не слышал такого тембра. Вы можете петь оперу?

– Да, милорд, Моцарта, Гайдна и нового композитора – Россини.

– Спойте для меня что-нибудь по вашему выбору.

Алексей обнял жену и увлек её вместе с малышом на диван, где сел, обняв уже обоих. Генриетта выбрала ноты и запела арию из «Волшебной флейты». Яркое сопрано играло множеством тонких оттенков. Алексей пришёл в восторг.

– Мадемуазель, вы станете большой звездой, все театры мира будут ссориться из-за вас, – заявил он.

Генриетта притихла за роялем, комплимент её даже как будто огорчил. Наконец она горько вздохнула и ответила:

– Увы, милорд, я мечтала об этом, но мне не суждено…

– Почему?

В разговор вмешалась Катя:

– Луиза получила письмо из канцелярии нового французского короля, что он признаёт наследные права единственной дочери казнённого герцога де Гримона. К счастью, во время революции его поместья не сумели продать. Теперь земли возвращают Генриетте, она станет герцогиней и богатой невестой, – объяснила Катя и обратилась к девушке: – Не расстраивайся, дорогая! Вспомни, как вы с тётей тяжело жили, теперь ты по праву получишь всё, что принадлежало твоим родителям.

– Это так, миледи, но я хотела петь, – отозвалась Генриетта и, попрощавшись, ушла.

– Бедняжка не помнит Франции и не может оценить своей удачи. Письмо пришло только вчера, и Генриетта ещё не пережила крушение своей мечты.

Катя положила голову на плечо мужа, а он поцеловал её в макушку.

– Папа, – зазвучал требовательный голосок, и маленькие ручки ухватились за шею Алексея.

– Да, дорогой? Чего ты хочешь? – Черкасский прижал сына к сердцу. Господи, какая это была радость! Подхватив малыша, Алексей обнял Катю, и они пошли смотреть на свои обновлённые комнаты.