Интересно, когда же остальные пассажиры покинут палубу? Чарльз Артур Филипп Эндрю Кит, одиннадцатый герцог Гленорг в раздражении глядел на бурую воду Темзы. Вот он и вернулся в Лондон, хотя восемь лет назад поклялся, что ноги его здесь больше не будет.

Пассажиры большого торгового корабля, на который Чарльз сел в Портсмуте, один за другим отправлялись на берег. Но Чарльз не сдвинулся с места, так ему не хотелось вновь ступать на улицы Лондона. Впрочем, кого волновали желания какого-то моряка? Всё было решено, оставалось лишь подчиниться.

Поверенный Торнтон прислал Чарльзу официальное сообщение о том, что его отец — десятый герцог Гленорг, отошёл в мир иной, оставив старшего сына единственным наследником титула и всего имущества. Поверенный просил Чарльза срочно прибыть в Лондон. Зная крутой нрав морского волка, самый весомый аргумент Торнтон припас напоследок:

«Надеюсь, что вы помните о вашем месте в палате лордов и о долге перед семьёй, а значит, напишете прошение об отставке».

Под столь вопиющим требованием красовалась заковыристая подпись, сильно похожая на чёрного паука, и, как ни странно, именно эта ерундовая деталь больше всего раздражала новоявленного герцога. Почему-то казалось, что злобный паук поймал его в сеть и тянет в яму ненавистного прошлого.

Чарльз, или Чарли, как звали его товарищи по флоту, вовсе не собирался менять свою жизнь. Зачем, если она наконец-то устроена так, как ему всегда хотелось? Чарльз сбежал подальше от отца и от занудной тягомотины, связанной с титулом и поместьями, с дворцами и замками, а более всего с проклятыми богатствами, скопленными бесчисленными поколениями мрачных и деспотичных предков. И вот теперь ненавистная ноша все-таки рухнула на плечи Чарльза, уничтожив самое ценное, что он добыл себе за тридцать лет жизни, — свободу.

Разве это не насмешка судьбы — потерять всё, когда ты стал без пяти минут капитаном корабля, и не какого-нибудь, а знаменитого «Виктори», ходившего под командованием великого Нельсона? Вместо капитанского мостика Чарльзу предлагали дурацкую корону с земляничными листьями, множество обязательств и полное отсутствие обычных человеческих прав.

Чарльз не забыл, как тяжко дались ему последние восемь лет и чего стоило уважение моряков — героев Трафальгарской битвы. А теперь судьба, как в насмешку, поставила на заслуженной военной карьере большой жирный крест.

«Хоть пулю в лоб пускай». — Мысли, приходившие в голову, были чернее ночи.

Как будто в утешение вспомнились слова матери. Та любила повторять, что если ничего нельзя изменить, значит, не стоит и терзаться, а лучше подумать о хорошем и светлом. Чарльз спросил себя: что ему теперь кажется хорошим? Ответа не нашлось.

Раздражение на глазах перерастало в ярость. Нет, так нельзя, иначе не справишься с бедой и рухнешь в чёрную яму безысходной тоски. Чарльз потёр виски и отошёл к противоположному борту — туда, где уже не осталось пассажиров. Видеть людей сейчас стало мукой.

У соседнего причала стоял лёгкий и быстроходный трехмачтовый корабль, такие начали строить в Англии из-за морской блокады, когда лишь скорость могла спасти британские суда от погони французских сторожевиков.

Герцог с удовольствием вспомнил, как ловко этот корабль обогнал их полчаса назад. Молодчина-капитан явно знал своё дело, да и команда не подвела — паруса поставили слаженно.

Память услужливо подкинула и другую картину: молодая девушка с развевающимися по ветру рыжеватыми волосами прыгает от радости и хлопает в ладоши на капитанском мостике. Чарльз тогда ещё подумал, что капитан корабля несуеверен: ведь женщина на мостике не просто плохая, а ужасающая примета.

«Да вот же эта девица», — вдруг понял Чарльз и с любопытством уставился на странную незнакомку.

Растрепанную ветром причёску она так и не удосужилась поправить, а соломенная шляпка с гирляндой роз по-прежнему болталась на её спине, повиснув на завязанных бантом шёлковых лентах. Девица вдруг сорвалась с места и бросилась навстречу мужчине, чем-то похожему на самого Чарльза, незнакомец был так же высок и темноволос, да и глаза, насколько можно было разобрать издали, казались такими же чёрными. Парочка встретилась на середине палубы, и девица бросилась джентльмену на шею.

Чарльз оценил броскую внешность мужчины и попытался понять, кого же видит — мужа или любовника? И без того плохое настроение испортилось окончательно: почему-то Чарльза покоробило, что милое и весёлое создание — сама юность — уже путается со взрослыми мужчинами.

На палубу поднялись какие-то женщины, и красавец брюнет занялся ими, а так заинтриговавшая Чарльза незнакомка отошла к борту и задумалась. Она полностью ушла в свои мысли и не видела ничего вокруг, в том числе и Гленорга, а ведь он стоял у борта не скрываясь. Похоже, незнакомка до чего-то додумалась, раз подняла на Чарльза невидящие глаза, а потом, резко крутанувшись, побежала к остальным дамам. Увидев огромные зелёные глаза под стрелами тонких бровей, Чарльз остолбенел. И было с чего: девушка оказалась неотразимой.

— Вот это да! — присвистнул он.

Гленорг проследил за тем, как высокий господин проводил всех своих дам на берег и усадил в коляску. Три служанки остались присматривать за сундуками, которые ещё продолжали грузить на длинную телегу. Наконец и погрузка закончилась. Служанки уехали, а Чарльз всё стоял на палубе.

— Милорд, — окликнул его робкий голос, — капитан просил напомнить, что остальные пассажиры уже покинули судно.

Смущённый юнга переминался с ноги на ногу.

— Хорошо, я сейчас тоже сойду. — Успокоив паренька, Чарльз спустился в свою каюту, взял потрёпанный в походах ранец и направился к трапу.

Других пассажиров и впрямь больше не осталось. Не оглядываясь, Гленорг зашагал прочь от Темзы. Вскоре он поймал кеб и уже через полчаса вошёл в ворота своей лондонской резиденции на Аппер-Брук-стрит.

Отец безвыездно жил в Гленорг-Холле — огромном поместье в двадцати милях к западу от Лондона, — и дом в столице всегда пустовал. Там постоянно находились не более пяти слуг во главе с дворецким, поэтому Чарльз не удивился, что у ворот его никто не встретил. Открыв калитку одним из двух ключей, присланных поверенным, Гленорг прошёл к дому и остановился, залюбовавшись строгим изяществом трехэтажного особняка, выстроенного покойным отцом в когда-то модном стиле классицизма. Высокие окна по фасаду, белые пилястры на втором этаже, изящный греческий портик над парадным крыльцом — всё это великолепие всколыхнуло воспоминания детства. Тонкая фигура матери в белом утреннем платье как будто бы мелькнула между колоннами и сразу исчезла. Отгоняя видения, Чарльз мотнул головой и зашагал к дому.

Второй ключ подошёл так же, как и первый. Герцог вошёл в вестибюль и наугад побродил по комнатам в надежде найти кого-нибудь из слуг. Но на его крики отвечало лишь эхо — в доме никого не было.

— Что за идиотизм?!

Швырнув ранец на диван в парадной гостиной, Чарльз развернулся и пошёл к выходу. Найти кеб в аристократическом районе Мейфэр оказалось пустой затеей, пришлось чуть ли не час идти пешком, пока наконец не попался свободный экипаж. Вскоре Чарльз уже подъезжал к респектабельной конторе своего поверенного в Сити. Над её входом сияла бронзой надпись: «Направляй нас, Господи». Чарльз усмехнулся: Эдвард Торнтон за счет редкостного ума и железной воли выбился в люди с таких низов, что, как никто другой, ценил нынешнее высокое положение и трепетно относился ко всем атрибутам привилегированного финансового района, потому и выбил над своими дверями старинный девиз Сити.

Колокольчик известил конторских о приходе Чарльза, и ему навстречу вышел прилизанный молодой человек с незапоминающимся лицом.

— Чем могу быть полезен, сэр? — вежливо осведомился клерк, пристально разглядывая высокого загорелого моряка в пыльном мундире.

— Ваш хозяин ждет меня, я — герцог Гленорг.

На лице клерка стремительно проявилась вся гамма чувств — от лёгкого пренебрежения до животного ужаса.

— Конечно, ваша светлость, добро пожаловать!

Клерк отворил дверь кабинета, и герцог увидел Эдварда Торнтона, восседавшего за помпезным столом на бронзовых львиных лапах. Поверенный выглядел так же, как во времена детства Чарльза: величественно и невозмутимо.

Торнтон поздоровался с гостем и сразу же перешёл к делу:

— Я рад, ваша светлость, что вы соизволили так быстро приехать.

— А почему дом пустой? Отец рассчитал всех слуг? — раздражённо прервал Чарльз.

Поверенный ответил спокойно и обстоятельно:

— Покойный герцог сдавал свой дом русской великой княгине Екатерине Павловне. Но сейчас в Лондон прибыл с визитом сам император Александр, и великая княгиня переехала в резиденцию к брату. Пока её высочество жила в доме, у неё имелась своя прислуга, и ваш отец распорядился отправить всех своих слуг в Гленорг-Холл. Ну а теперь все ждут распоряжений от вашей светлости.

Чарльз намёк понял: отец держал всех своих управляющих в таком страхе, что никто из них не решился бы взять на себя ответственность и без разрешения отправить в столичный дом слуг из поместья.

— Зачем вообще связались с арендой? В первый раз слышу, чтобы Гленорги сдавали свои дома. Отец что — проиграл всё в карты или женился на молоденькой?

— Покойный герцог вёл исключительно респектабельную и умеренную жизнь, — сообщил Торнтон, и только очень чуткое ухо смогло бы уловить укоризненные нотки в его ответе. — Все ваши поместья процветают, дома содержатся в безукоризненном состоянии, а в банках на счетах вашей семьи лежат почти пять миллионов фунтов.

— На счетах нашей семьи? — повторил Чарльз. — Правильно ли я понял, что перед смертью отец вспомнил, что у него есть и второй сын?

— Нет, ваша светлость, покойный герцог беседовал со мной только о вас, и в завещании тоже упомянуты лишь вы.

— А Джон? Неужели отец о нём так и не вспомнил?

— Ваш батюшка был человеком сложным, — дипломатично ответил поверенный, — при мне он ни разу не упомянул имени лорда Джона.

Гнев Чарльза разгорался всё сильнее, пришлось даже сжать кулаки — так, чтобы ногти впились в кожу.

— Джона по-прежнему держат в Шотландии? — спросил Чарльз.

Поверенный виновато отвёл глаза, но признался:

— Ваш брат — в Лондоне. В Сохо. Он сбежал из Шотландии два года назад и как-то ночью пришёл ко мне домой. Я дал лорду Джону денег, но попросил держать наше общение в тайне. Я не знаю, где он живёт, но раз в месяц, первого числа, ваш брат приходит сюда за деньгами. Я рисковал доверием старого герцога и, как вы понимаете, хотел знать как можно меньше.

Чарльзу стало тошно: чужой человек из милости содержал его младшего брата. Ну ничего, теперь справедливость наконец-то восторжествует. Но неприятный разговор хотелось закончить как можно скорее.

— Я всё понимаю и очень вам благодарен. По доброте своего сердца вы рисковали ради Джона. Я никогда этого не забуду! — сказал Чарльз и задал главный вопрос: — Моему брату уже исполнилось двадцать лет, в семье есть несколько поместий, не входящих в майорат, например, те, что принесла в приданое наша мать. Почему Джон не получил ничего?

— Как вы правильно заметили, милорд, ему всего лишь двадцать — не хватает ещё одного года до совершеннолетия. Тогда лорд Джон получит свою часть наследства вашей матушки, — объяснил поверенный. — Хотя, если бы ваш отец остался жив, он наверняка оспорил бы завещание покойной супруги или объявил вашего брата недееспособным.

— Да, в этом вы правы, отец так бы и поступил…

Против воли Чарльзу вспомнилась безобразная сцена, после которой его вышвырнули из родного дома, а младшего брата заперли в самом дальнем из имений семьи. Как видно, наследство и титул — эта та плата, которую Чарльз должен заплатить за благополучие брата. Только сначала Джона надо найти.

— Я могу сейчас получить деньги, чтобы купить коня? — спросил Чарльз.

— Конечно, ваша светлость. — Торнтон встал из-за стола и ключом, висящим на цепочке от часов, открыл тяжёлую дверь вмонтированного в стену шкафа. — Вот — двадцать тысяч золотом. Сообщите мне, какую сумму вам ещё угодно получить на текущие расходы.

Поверенный говорил, как всегда, чётко и логично, но что-то в его тоне вдруг насторожило Чарльза. Неужели ловушка? И тогда он задал тот вопрос, который должен был задать с самого начала:

— Кстати, я могу узнать о содержании завещания?

— Да, ваша светлость, вы можете прочитать его сами.

Повторив сложные манипуляции с ключом на часовой цепочке, поверенный открыл тот же шкаф и достал большой голубой конверт.

— Прошу…

Чарльз начал читать. Вскоре его щеки налились кровью, а дочитав, он поднял на поверенного полные бешенства глаза.

Торнтон давно знал, что его ждёт. Оба герцога — предыдущий и нынешний — друг друга стоили.

— Как всё это прикажете понимать?! — в бешенстве гаркнул Гленорг.

— Это значит, милорд, что пока вы наследуете лишь майорат: Гленорг-Холл и поместья в графстве Суррей, а также лондонский дом. Всё остальное имущество временно передано в управление созданного вашим отцом фонда и может быть возвращено вам только после рождения у вашей светлости законного наследника мужского пола.

— Значит, деньги в банках для меня недоступны?

Чарльз уже понял, что хотел сказать ему отец своим завещанием, и постарался взять себя в руки. Поверенный подтвердил, что худшие опасения ненапрасны:

— Совершенно верно, ваша светлость! Деньги и фамильные драгоценности вашей семьи сданы на хранение в банк.

— Но как же тогда быть вот с этим? — Чарльз и указал на два кожаных мешка с гинеями.

— Я являюсь председателем попечительского совета фонда, и в мою обязанность входит обеспечение достойного образа жизни герцога Гленорга; все ваши пожелания, если они разумны, респектабельны и направлены на процветание рода, подлежат удовлетворению после рассмотрения членами попечительского совета. Мы взяли на себя смелость заранее рассмотреть вопрос об обеспечении вас средствами после возвращения со службы.

— Эдвард, получается, что отец лишил меня возможности выделить хоть что-нибудь из имущества брату? И вы не собираетесь оплачивать расходы, связанные с Джоном?

Для Чарльза картина уже сложилась, но ему требовалось подтверждение от поверенного.

— Всё так, ваша светлость. Одна из основных причин, по которой герцог создал этот фонд, — забота о продолжении рода и передаче титула. Лорд Джон не рассматривался как наследник. Ваш отец считал, что, пока его старший сын участвует в военных действиях, Гленорги рискуют остаться без наследников, а майорат и титул могут отойти короне.

— Значит, Джона отец просто вычеркнул, — констатировал Чарльз. — У старика вместо сердца всегда был камень.

В кабинете повисло неловкое молчание. Наконец Торнтон смущённо кашлянул и впервые на памяти своего доверителя завёл разговор на личные темы:

— Простите меня за дерзость, ваша светлость, но я слишком долго знал вашего отца, поэтому помню его совсем другим человеком. Герцог разительно изменился после смерти вашей матушки. Он слишком сильно любил свою молодую жену, и когда та, рожая вашего брата, умерла, герцог почти обезумел. Просидев взаперти год, он вернулся к делам, но стал совсем другим человеком.

В год смерти матери Чарльзу исполнилось десять, поэтому он прекрасно помнил своё тогдашнее отчаяние. Лишь тётка Ванесса помогала несчастному мальчику пережить горе, отец же всегда был недоступен или беспощадно суров.

Чарльз уже оценил подготовленную для него ловушку. Он даже не мог отказаться от наследства: место Гленоргов в палате лордов теперь принадлежало ему, а самое главное, казалось невозможным, что поверенный и впредь будет из милости содержать Джона. Оставалось одно: написать прошение об отставке, принять наследство, а потом найти младшего брата и увезти его в Гленорг-Холл. В конце концов, как сказал Торнтон, поместье процветает, и можно снова начать выращивать скаковых лошадей. Чарльз делал это прежде и неплохо зарабатывал. Впервые за восемь лет он разрешил себе задуматься, в каком состоянии находится его скаковая конюшня. Тогда, передав своих лошадей в руки старшего конюха, Чарльз запретил себе вспоминать о любимом деле. Слишком уж это было больно. Отец ведь мог всё разрушить — после злополучной ссоры старый герцог впал в дикую ярость. Уже подзабытая тупая боль шевельнулась в сердце Чарльза: разрыв с отцом и потеря любимого дела так и остались незаживающими ранами. Но что толку сейчас плакаться? Нужно взять себя в руки. Пора заканчивать разговор.

— Эдвард, я благодарю вас за помощь, оказанную моему брату, и терпение, проявленное ко мне. Сейчас у меня осталось лишь одно желание — найти Джона, а потом я подумаю над завещанием отца, — спокойно сказал Чарльз, пожал поверенному руку, забрал со стола деньги и направился к выходу.

«Подлинный Гленорг», — глядя ему вслед, признал Торнтон.

Сын до смешного походил на отца внешне, но это оказалось не самым главным. Чарльз унаследовал мощь, волю и силу духа покойного герцога. Торнтону стало любопытно, увидит ли он Чарльза принявшим наследство или тот всё-таки вспылит, а тогда уже пошлёт к чёрту и титул, и завещание, и палату лордов.