Отпуск закончился, а вместе с ним — и беззаботная московская жизнь. Нельзя сказать, чтобы Орлова не хотела возвращаться в столицу — наоборот! Фрейлина ценила свою нелёгкую службу, любила общество императрицы-матери, а сложная, вся в переплетении интриг, придворная жизнь к тому же давала и пищу для размышлений. Агата Андреевна обожала выхватывать кончики из запутанных клубков, а потом шаг за шагом разматывать их. Невинное занятие — упражнение для ума, однако ж, и прекрасное развлечение. Орлова никогда не пользовалась своим умением для получения выгоды — это фрейлине претило, но вот помочь людям — благое дело. История церковного старосты никак не шла из головы Агаты Андреевны, да и кузина не давала забыть о бедолаге, всё время возвращаясь в разговорах к законченному полицией дознанию. Орлова как раз захлопнула крышку своего маленького дорожного сундука, когда дверь распахнулась и в комнату влетела Аннет.

— Ты уже собралась? — удивилась она. — А я думала, что съездим ещё разок в Успенский храм.

— Мы с тобой уже помолились, пересчитали все оклады и попрощались с нашим подопечным старостой. Что нам ещё там делать?

Кузина с видом страдалицы закатила глаза, а на её круглом лице мелькнула гримаска досады.

— Воля твоя, но ты не всё мне рассказала, — заявила Аннет. — Я не из полиции и, в отличие от них, вижу, когда меня водят за нос…

Орлова подозревала, что ей не избежать выяснения отношений, но надеялась улизнуть до того, как Аннет на него решится. Однако не получилось… Что же теперь делать? Врать человеку, которого любишь? Не хотелось… Но и правду открыть было сложно — слишком мало собрано сведений и слишком много осталось догадок. Как можно в такой ситуации выносить вердикт? Иное дело — предположения… Но кузина ждала ответа, лицо её обиженно сморщилось. Ну не ссориться же с Аннет?! Ладно, пусть сама догадывается…

— Что ты хочешь знать? — вздохнула Орлова.

— Ты ведь ни разу не согласилась с приставом, когда он с твоих же слов делал вывод, что в убийстве кухарки виноват жилец Сидихин, — заявила Аннет. — Почему?

— Потому что это был его вывод, а не мой.

— Ну, вот видишь, опять ты уходишь от ответа!

— Да не ухожу я, — сдалась Орлова. — Понимаешь, меня никто не приглашал участвовать в расследовании, поэтому я и не лезу к полицейским со своими мыслями. Знаю ведь, что никто этому не обрадуется. Мне можно вмешиваться лишь тогда, когда справедливость заведомо попрана, как в случае с твоим церковным старостой. Я не могла допустить, чтобы осудили невинного человека.

Сменив гнев на милость, Аннет улыбнулась, но всё равно отступать не собиралась.

— Тогда объясни, что значит твоя уклончивость в разговоре с приставом.

— Полиция расследует дело, значит, им нужен результат. Пристав нашёл подозреваемого — Сидихина, или, если угодно, Островского. Никто не сомневается, что этот преступник находился в плотских отношениях с убитой кухаркой. Более того, покойная была, как выразилась её хозяйка, «шалавой» и явно любила мужичин. Я подозреваю, что Островский нашёл в ней определённое понимание.

— Ты думаешь, что он увлёкся ею?

— Почему бы и нет? Однако не слишком серьёзно. Вспомни, что Островский совсем юным попал в сети весьма необычной женщины. Первый мужской опыт формирует определённые пристрастия. Илария была рыжей и черноглазой. Лаврентию теперь подспудно должны нравиться именно такие, а кухарка под этот типаж не подходит — она была брюнеткой.

— Зато черноглазой!..

Орлова вздохнула: как тяжело разжёвывать другим то, что понимаешь не разумом, а чутьём, но, ничего не попишешь, пришлось расставлять всё точки над «i».

— Зачем Островскому убивать кухарку? — Вопрос фрейлины был наводящим.

— А зачем этот негодяй убивал бедных девиц? — отозвалась Аннет.

— Во-первых, убивал не он, а во-вторых, это считалось ритуалом: девушки все были одного возраста — по пятнадцати лет. Столько же исполнилось Иларии, когда та стала любовницей своего зятя. Подумай, Илария забрала мужчину у собственной сестры, победив Марианну за счёт своей юности, но потом сама повзрослела, а следом начала стареть. Теперь в любой момент может появиться юная прелестница и забрать мужчину уже у Иларии.

— Ты хочешь сказать, что она воссоздавала собственное прошлое, а сестра в своё время истязала Иларию на глазах у Островского-старшего и потом тот насиловал девушку?

— Это — лишь мои предположения, но похоже, что так оно и было, ведь Илария повторяла одну и ту же сцену, вот только победу в ней одерживала не молодая женщина, а зрелая.

Аннет замерла, приоткрыв рот. Очень старалась всё осознать. Потом глаза кузины округлились, и она выпалила:

— Но барон Тальзит как раз об этом тебе и писал! Вспомни показания, данные служанкой.

— Вообще-то эти показания — штука необычайно интересная, — отозвалась Орлова. — Ты обратила внимание, с каким удовольствием Анфиса выдавала интимные тайны своих хозяев? А эти её предположения о мотивах поступков Иларии… Тебя ничего в них не насторожило?

— Нет, а что должно было?

— Анфиса — всего лишь прислуга. Возможно, что хозяйка и делилась с ней своими мыслями, но уж никак не унизительными переживаниями. Ревность к молодым соперницам — чувство жалкое, так что Илирия навряд ли стала бы рассказывать о нём служанке.

— Ну, может, Анфиса разговор подслушала, когда любовники отношения выясняли?

— Хорошо, пусть так. Но поставим себя на место Островского. Он узнаёт о бегстве крестницы барона Тальзита и понимает, что барышня скоро вернётся в его дом с полицией. Преступнику нужно скрыться. С двумя женщинами — мачехой и её служанкой — он не сможет затеряться среди других путешественников: обе женщины рыжие, что в России достаточно большая редкость. Островский решает убить и мачеху, и служанку. Пообещав новое удовольствие, он связывает обеих, а потом стреляет.

— Ну и что?

— Раз Островский не сбежал от Иларии сразу после похорон своего отца, значит, этот молодой человек к ней привязан. Представь, как сложно выстрелить в сердце родного существа, глядя ему в глаза! Что бы ты сделала на месте Островского?

— Стреляла бы в служанку!

— Вот и он поступил так же. Он застрелил Анфису, а его мачеха осталась жива.

— Бог мой! Ты хочешь сказать, что Илария изображала собственную служанку?

— Я думаю, да. Преступницу отпустили, и она последовала за пасынком в Москву. Ты помнишь, что великодушный барон сам снабдил лже-Анфису деньгами. Пара мелких монет — и все ямщики с удовольствием вспомнят, куда они отвезли Островского. Мне кажется, что Илария поселилась где-то поблизости от своего пасынка и вошла в доверие к хозяевам его дома, а также к прислуге. Таким образом мачеха узнавала о делах Островского. Не забывай, что Лаврентий хотел её убить. Возможно, Илария сочла это предательством и уже не сможет его простить. Однако нельзя забывать, что пасынок-любовник много лет оставался центром жизни этой женщины. Сейчас она колеблется между страстью и ненавистью. Я не знаю, что победит, но уж соперниц Илария точно не потерпит. Бедная Параскева — чистейшее тому доказательство.

Аннет слушала с открытым ртом. Наконец она как будто всё осознала и попросила:

— Я сейчас попробую изложить, как всё поняла, а ты меня поправь если что.

Орлова кивнула, соглашаясь, и кузина начала:

— Ты считаешь, что Островский случайно оставил мачеху в живых. Но почему же не рассматриваешь вариант, когда преступники заранее договорились?

— Женщина не рискнула бы встать под такой выстрел сознательно, да и Лаврентий не мог бы гарантировать, что попадёт ей в лопатку, а иначе это — верная смерть.

— Принимается, — согласилась Аннет и спросила: — Ты абсолютно уверена, что Островский будет искать сбежавших девушек? Если Илария жива, что мешает любовникам вновь воссоединиться и зажить, как прежде?

— Островский пытался убить мачеху, и она больше не сможет безоглядно ему доверять. Более того, Илария всегда будет подозревать, что любовник может вновь сделать то же самое ради молодой соперницы.

Ответы как будто удовлетворили Аннет, та улыбнулась, но вдруг её подвижное лицо стало озабоченным.

— Агата, ты не хочешь вновь написать барону Тальзиту? Рассказать о том, что случилось в Москве, — спросила она.

Орлова отказалась:

— В этом нет нужды, дорогая. Когда я прочла письмо барона и, самое главное, копии допросов лже-служанки, я написала Тальзиту, задав простой вопрос: «Какого цвета были глаза у арестованной?» Ведь в письме нашей Полины промелькнуло, что глаза у служанки казались «белесыми», а у Иларии и её покойной сестры они были чёрными. Я предложила барону (в случае если глаза у арестованной окажутся чёрными) отослать мои письма родственникам его крестницы. Я думаю, Тальзит уже принял верное решение: отправил письма родне пострадавших, а сам сообщил властям о новом имени Иларии. Рано или поздно Островских арестуют. Впрочем, не исключено, что к тому времени мачеха сама свершит правосудие: не удивлюсь, если Островского найдут где-нибудь с перерезанным горлом.

— Да и ладно, — фыркнула Аннет, — туда ему и дорога.

Подобное замечание из уст столь богобоязненной дамы, как графиня Орлова-Чесменская, звучало почти кощунственно, и Агата Андреевна развеселилась.

— Я тоже так думаю, но нам, наверное, лучше держать своё мнение при себе, — заметила она и с улыбкой спросила: — Ну, теперь твоя душенька довольна? Я всё рассказала. А ты-то отпустишь меня наконец?

Аннет вздохнула, но все-таки разрешила:

— Езжай уж, а то императрица-мать небось места себе не находит. Кто ей без тебя станет карты раскладывать?

Гадание Аннет считала чуть ли не смертным грехом, и обсуждать с ней эту тему было себе дороже, Орлова пропустила язвительный намёк мимо ушей и собрала оставшиеся вещи в сундук. Скоро перед «голубятней» остановилась почтовая тройка, слуги отнесли вниз пожитки Агаты Андреевны, и она, простившись с кузиной, села в экипаж. Кони тронули, ещё минута — и фрейлина покинула усадьбу Орловых-Чесменских.

«Как же тесен мир, — размышляла Агата Андреевна, проезжая мимо закопчённых стены Донского монастыря. — Кто бы мог подумать, что дело, начавшееся в Курляндии, отзовётся на юге России, а потом вернётся ко мне в Москве… Ну не чудеса ли? Или это все-таки знак свыше?»

Ну не чудо ли? Илария смотрела на свою сестру. Марианна — по-прежнему молодая и красивая — сияла жемчужной улыбкой и блеском крупных чёрных глаз. Сестра поманила к себе Иларию, а когда та подошла, с радостью сообщила:

— Ну, вот ты и проиграла. Ничего у тебя не осталось — ни мужа, ни дома. Ты — жалкая, уродливая нищенка. Посмотри на себя: мужичье в портовом борделе такую даже задарма не возьмёт.

— Врёшь, это ты проиграла! — огрызнулась Илария. — Я отправила тебя на тот свет, забрав все: дом, мужа и сына.

Марианна расхохоталась:

— Ну, ты как была дурой, так и осталась. Глянь на меня, мне двадцать шесть, я — красавица. Ты сделала мне настоящий подарок, опоив настойкой. Моя смерть оказалась лёгкой и прекрасной, а красота теперь останется вечной. Валерьян снова со мной — он опять стал моим рабом, а мой сын стрелял в тебя. Так что это ты — неудачница.

Марианна принялась тыкать в сестру пальцем и издевательски хихикать. Это оказалось так унизительно.

«Надо убить мерзавку», — решила Илария.

Она выхватила длинный и острый нож, прихваченный на кухне у Параскевы, и кинулась на сестру. Один удар — и нож легко вошёл в грудь Марианны. Но где же кровь? Марианна постучала пальцем у виска, изображая, что она думает о разуме сестры, и фыркнула:

— Сумасшедшая! Уже совсем ничего не соображаешь. Как можно убить убитого?

Марианна размахнулась и отвесила сестре звонкую оплеуху. Голова Иларии мотнулась и ударилась виском обо что-то холодное и твёрдое. Боль прострелила голову. Женщина схватилась за висок и… проснулась.

«Господи, спасибо тебе, это — всего лишь сон», — перекрестилась Илария.

Она огляделась по сторонам, пытаясь понять, где находится. Темень казалась беспросветной, потом глаза стали привыкать, и с двух сторон от кровати проступили скошенные стены. Словно крышка гроба! Мысль эта ужаснула — руки и ноги противно затряслись, а сердце заныло.

— У-у-у! — вырвалось у Иларии, и это помогло — женщина осознала, что жива.

Ощупав себя, она поняла, что лежит на постели у деревянной стены, рядом стоит крохотный столик, и кровать слегка покачивается.

«Каюта… Я — на корабле, — наконец вспомнила Илария. — Просто здесь нет окна».

Корабельный чулан оказался последним свободным местом на судне, уходившем в Англию. Приказчик в конторе, торгующей местами на рейс, не хотел селить даму в подсобку, но Илария умолила его, рассказав слёзную историю о смертельной болезни «дорогого папочки». Ведь попасть нужно было именно на этот корабль.

«Интересно, нашли уже гувернантку или нет?» — спросила себя Илария.

В Петербурге она следила за каждым шагом предателя-любовника, хотя негодяй даже не подозревал об этом. Илария снимала койку в мансарде того же портового трактира, где остановился Лаврентий. Она спала рядом со служанками и подслушивала все разговоры этих глупых куриц, обсуждавших красавчика постояльца, а сама день-деньской хвостом ходила за пасынком.

Так Илария узнала, что Лаврентий купил на Охте новые документы и отправил запрос на получение заграничного паспорта. Сама Островская не могла себе такого позволить: денег у неё почти не осталось. В Москве она промышляла тем, что вытрясала монетки из церковной кружки с пожертвованиями. Впрочем, было ещё одно подспорье: тогда Иларию подкармливала Параскева. Кухарке требовалась благодарная слушательница для бесконечных хвастливых рассказов, а Илария умела изобразить полнейшее восхищение.

— Гори ты в аду, шалава, — пожелала Илария в ночную тьму и вновь мысленно от плеча до кисти вспорола руку заснувшей от опия кухарки. Ничего другого эта жирная дрянь не заслужила.

Вспомнились пироги, которыми в день своей смерти угостила гостью Параскева, и сразу же заурчало в животе. Голод ведь не тётка.

«Зато я раздобыла документы и теперь плыву в Англию», — утешила себя Илария.

С английской гувернанткой ей повезло необычайно. Прямо с корабля сухопарая конопатая мисс приехала в портовый трактир, чтобы переночевать, а потом отправиться в далёкое саратовское имение. Английский паспорт — вот то, что требовалось Иларии. Ещё до рассвета она взяла фартук одной из спящих горничных и постучала в комнату Джейн Вилкс. На ломаном английском Илария втолковала гувернантке, что за ней прислали экипаж. Англичанка собралась, а лже-горничная объяснила, что коляска стоит довольно далеко, поэтому трактирщик велел проводить госпожу к нужному месту. Илария ухватила саквояж иностранки, та расцвела улыбкой и дала любезной провожатой полкопейки.

У воды англичанка по-птичьи закрутила головой, ища несуществующую карету, а Илария, зажав гувернантке рот, полоснула её ножом по шее, вспоров горло. Островская обыскала убитую и столкнула её в воду. Припрятав вещи в дровяном сарае, Илария дождалась экипажа, присланного из имения, и отправила кучера назад, сказав, что гувернантку перекупили другие помещики. Теперь у Островской появились паспорт и деньги, правда английские, и она пока боялась их тратить.

— Наш красавчик сказал, что на днях уезжает за границу, — сообщила одна из служанок другой, и Илария поняла, что дело у пасынка выгорело: тот получил свой заграничный паспорт.

Проследив за Лаврентием до конторы судоходной компании, женщина дождалась, когда пасынок закончит своё дело и уйдёт, и, обратившись к приказчику, попросила билет на корабль. Старик развёл руками: мол, только что отдал последнюю каюту, и тогда Илария пустила в ход слёзы и трогательную историю об умирающем отце. Так она оказалась в этом чулане.

«Ничего. Я потерплю, — пообещала себе Островская. — Плавание когда-нибудь закончится, а в Англии я быстро разберусь, почему Лаврентий бегает за этой чёртовой сучкой».

Вспоминать о проклятой Долли Черкасской не хотелось, Илария устало закрыла глаза, и тут же ей пригрезился лик покойной сестры.

— Тоже мне загадка, — сказала Марианна. — Мой сын влюблён в эту девушку. Ты же видишь, как Долли похожа на меня — тоже рыжеватая, да к тому же красавица.

Сестра расхохоталась и опять постучала пальцем у виска. Илария в ужасе распахнула глаза. Нет, это неправда! Лаврентий не мог полюбить другую! Марианна просто завидует! Вот только родившееся в душе отчаяние шепнуло, что на самом деле всё возможно. Или же нет?.. Илария металась между ужасом и надеждой, а потом вдруг на неё снизошло озарение: «Я сама виновата — озлобилась, пропиталась ненавистью. Малыш просто испугался и ничего не соображал, когда выстрелил. Он уже давно раскаялся и теперь тоскует по мне. Ведь я — его царица, смысл его жизни. Лаврентий с юности разделял мои мысли и чувства. Надо вернуть нашу Игру, и всё встанет на свои места».

Илария еле дождалась утра. Приоткрыв дверь, чтобы поймать лучик света, она причесалась. Чёрное бумазейное платье и тёмно-синяя шляпка достались ей от убитой гувернантки. Это оказалось на редкость удачно — эти цвета всегда шли к прозрачной белой коже и рыжим волосам. Ну вот и готово…

Илария поднялась на палубу и в ожидании встала у борта. Ждать пришлось долго. Наконец у кают мелькнула знакомая высокая фигура. Женщина рванула туда. Ещё несколько шагов — она догнала Лаврентия и сказала:

— Здравствуй, Малыш! Поздоровайся с мамочкой…

Пасынок вздрогнул и обернулся. Сначала глаза Лаврентия метали молнии, но затем в них проступил ужас. С чего бы это он так испугался? Впрочем, всё это уже стало для Иларии неважным — она вступила в Игру, теперь можно было и не суетиться.