Главное в путешествии – приспособиться к походной жизни. К счастью, у Лив это получилось. Ехали они в двух экипажах: в первом разместились она с Полиной и старшая из двух монахинь – сестра Феодора, а в другом – купчиха Рогожина со своей воспитанницей Варей и сестра Ираида. Слуги-мужчины (тёткин Назар и конюх Рогожиной) помещались на козлах вместе с ямщиками. В общем, как говорится, устроились в тесноте, да не в обиде.

К паломницам Лив хоть и не сразу, но привыкла. Все они оказались учтивыми и деликатными. Присмотревшись, она с облегчением поняла, что до её тайн спутницам нет никакого дела – все были заняты только собой. Если монахини и её тётка ехали в Святую землю, исполняя благочестивую мечту всей своей жизни, то суровая, как гранит, измождённая купчиха явно хотела что-то вымолить у христианских святынь. Сопровождавшая её Варя – грустная и застенчивая, неизменно в чёрном – избегала любых разговоров. Так что никто здесь лишних вопросов не задавал и с разговорами не лез. Для Лив это оказалось спасением. Если Полина и беседовала в карете с сестрой Феодорой, то делала это потихоньку, и Лив прикрывала глаза, изображая дрёму. Правда, как раз эти минуты и становились для неё самыми тяжёлыми, ведь на изнанке закрытых век сразу же возникали картины прошлого.

В тот первый миг рядом с телом Евдоксии с Лив случилось что-то ужасное. Прежде с ней такого не бывало. Она не чувствовала ни рук, ни ног. Сердце её колотилось где-то в горле, а в ушах, словно иерихонская труба, гудели слова горничной. Саня так и сказала, что баронесса кричала на весь этаж – с сыном скандалила. Так что же это?.. Александр – убийца?

– Нет… нет… – шептала Лив, зажмурившись от страха.

Только не он! Это просто невозможно!.. Лив заставила себя приоткрыть глаз и посмотреть на кровать. Ужасная картина не изменилась: тётка полулежала, странно закинув голову, а в её необъятной груди торчал мальтийский кинжал. Лив поперхнулась, и всё внутри сразу же стало дыбом. Да её сейчас вырвет!.. Она кинулась к двери. Глухой удар за спиной показался Лив раскатом грома. Это свалился со стола зелёный футляр. От удара он раскрылся, а ожерелье вывалилось на пол. Фермуар отлетел к ногам Лив, а жемчужные нити вытянулись за ним. Ожерелье словно бежало за своей новой хозяйкой, просило спасти, не бросать в этой ужасной комнате, а изумруд, как огромный зелёный глаз, смотрел прямо в душу.

– Я возьму тебя, – прошептала Лив и, подхватив ожерелье, выбежала из комнаты.

Она еле успела домчаться до своей спальни, когда рвотный позыв скрутил её. Лив выгибалась над умывальником, жгучие волны прокатывали по её телу, раздирая нутро, слёзы градом лились из глаз, но облегчения не было. Сзади хлопнула дверь. Как сквозь вату, долетел крик Сани:

– Да что с вами такое?!

– Ничего, сейчас пройдёт, – заикаясь, пробормотала Лив.

– Водички, водички попейте, – засуетилась горничная. – Сейчас я Полине Николаевне скажу, что вы заболели и не можете с ней ехать.

Эти слова отрезвили Лив. Рвотные позывы вдруг прекратились. Она замерла, прислушалась к своим ощущениям – ничего… Спазмы больше не рвали ни живот, ни грудь. Лив вытерла слёзы и прошептала:

– Сейчас я умоюсь, вернусь к тёте и уеду, но сначала ты должна будешь мне помочь.

– Да всё, что вам будет угодно!

– Обещай мне, что завтра отдашь тётино письмо только в руки князю Шварценбергу и сделаешь это не ранее полудня.

– Вот вам крест, так и будет, – поклялась Саня.

– И ещё. Никому не рассказывай, что Александр ссорился вчера с матерью в её спальне!

– Да я никому и не собиралась говорить. Это уж я вам сказала, чтобы утешить.

– Обещаешь? – настаивала Лив.

– Да, конечно же, обещаю!

– Ну и хорошо…

Лив обмакнула край полотенца в кувшин с водой, быстро протерла лицо и направилась к выходу. Саня семенила рядом – несла муфту и шапочку. В вестибюле она взяла из рук лакея шубу своей хозяйки и помогла Лив одеться.

– Храни вас Бог! Возвращайтесь скорее…

Лив обняла свою верную наперсницу и шепнула:

– Прощай – и помни, что ты мне обещала.

Тётка Полина уже совсем потеряла терпение и вылезла из кареты в ожидании своей подопечной. Лив успокоила её, но о том, что случилось в доме, умолчала. Сначала она просто не могла об этом говорить, а потом стало поздно. После того как они уехали в путешествие, разве можно было признаться в том, что видела заколотую кинжалом Евдоксию? Да и вообще, как же Лив могла сказать правду? Тогда пришлось бы говорить и о ссоре матери с сыном. Значит, на князя Шварценберга пало бы подозрение, а Лив не могла этого допустить. Её сердце отказывалось верить, что Александр мог убить собственную мать. Но самое главное, Лив просто не могла предать свою любовь!

Время шло, Лив уже привыкла и к дороге, и к тряске, и к своим невесёлым мыслям. Незаметно, но что-то стало меняться и в ней самой, и в её спутницах. На постоялом дворе в уездном Козельске с Лив впервые заговорила Варя. Паломницы обычно ужинали в одном из номеров. Назар и слуга Рогожиной приносили туда подносы с едой, а половой – горячий самовар. В этот вечер поступили так же. Взяв со стола тарелку, Лив уселась на одну из кроватей, а Варя пристроилась рядом.

– Вы с Полиной Николаевной вместе живёте? – вдруг шепнула она.

– Нет, я жила с её сестрами, просто уехала вместе с ней в паломничество, – объяснила Лив и, в свою очередь, поинтересовалась: – А вы?

– Я выросла у Рогожиных. Домна Фёдоровна – жена моего опекуна. Тот был приказчиком в нашей лавке, а когда мой отец умер, продолжил вести дела. Ну а меня жене отдал. Так что я уже семнадцать лет вместе с ней живу.

– От чего же она вам жениха не подыскала? – не удержалась от любопытства Лив.

– Зачем его искать? Он всегда рядом был: все в доме надеялись, что я выйду за Фёдора – сына Рогожиных. Но, видно, не судьба – женился он пять лет назад. Влюбился в цыганку из хора и тайно с ней обвенчался. А лавка-то ведь – моя, да и дом тоже, деньги опять же… Вот его мать и не сдержалась: когда Фёдор с молодой женой на порог ступили, она их прокляла, а потом выгнала. Грех это страшный. Домна Фёдоровна раскаивается, да сын её не прощает. Ведь детки его от этой цыганки не живут – все в младенчестве помирают.

– Господи, вот несчастье-то! Но, может, это просто совпадение?

– Может, и так, – согласилась Варя и безнадёжно вздохнула: – Тогда, значит, я виновата – очень Фёдора любила и предательство ему простить не смогла. Вдруг это моя злоба их детей убивает? Затем мы и едем к святым местам, чтобы грехи отмолить, а может, и навсегда там останемся при каком-нибудь монастыре.

«Монастырь… Вот ведь решение проблемы, – вдруг осенило Лив. – Как всё, оказывается, просто: жить тихой, праведной жизнью. Унести свои тайны за святые стены».

– Замечательная мысль, – признала Лив, – простая и светлая жизнь без мирской суеты. Я уважаю такое решение.

Варя, похоже, удивилась, а потом улыбнулась, сразу став молодой и даже хорошенькой.

– Правда? – спросила она и, увидев кивок Лив, обрадовалась:

– Спасибо за поддержку!

Так появилась у Лив подруга, скрасившая ей изнурительное путешествие. Паломницы ехали без остановок. Даже в Киеве, где сестра Феодора обещала небольшой, но отдых, они задержались лишь на день, а потом отправились дальше. Дорога шла через малые, неказистые южные городки и, в общем-то, почти не запомнилась. Обе подруги с нетерпением ждали встречи с Одессой.

Вот только погода всё им испортила: черноморская жемчужина приветствовала паломниц ледяным дождём и болотами вместо улиц. Но зато они нашли удобный дом и наконец-то смогли отдохнуть. До отплытия Полина собиралась пожить у Ордынцевых, и, хотя молодой хозяйки дома – средней из сестёр Чернышёвых, Надин – не было в Одессе, тётушка и Лив не сомневались, что им не откажут в гостеприимстве. Особняк на Софиевской улице они разыскали быстро. Гостей в нем, конечно же, приняли, вот только из всей прислуги в доме жили лишь сторож и поломойка.

– Ничего, мы сами будем стряпать, – пообещала сестра Феодора. Монахини радовались уже тому, что им нет нужды тратиться на гостиницу. – Я могу варить каши и щи, а сестра Ираида испечёт хлеб.

Женщины с удовольствием отдыхали – каждая в отдельной спальне. Лив и Варя подолгу гуляли в небольшом саду с вечнозелёными лаврами и отцветшими розовыми кустами. Особенно им нравилась потайная, спрятанная среди зарослей олеандра скамейка. Здесь, в уединении, девушки много и откровенно говорили. Лив рассказала подруге о своей любви и о том, как Александр отверг её. Но об убийстве тётки промолчала – эту тайну она хранила ото всех. Варя же говорила только о своём Фёдоре.

Сегодня утром небо очистилось, а к полудню уже вовсю припекало. Подруги устроились на любимой скамье: грелись на солнышке и болтали. Варя, как обычно, оседлала излюбленного конька:

– Ты, Лив, счастливая! Для тебя ещё не всё потеряно. Твой хоть не женат, – изрекла она и с любопытством спросила: – Ты не знаешь, у него любовница есть?

– Похоже на то…

– А какая?

– Брюнетка с пышными волосами и крупными чёрными глазами, вроде гречанки или итальянки.

– Вот видишь! Мужчинам всегда нужно что-то необычное, не зря же мой Фёдор в цыганку влюбился. А мы можем предложить им только верное сердце, – со вздохом признала Варя, но, поглядев на подругу, великодушно сказала: – Хотя ты красивее любой итальянки. Где только были его глаза?..

Лив усмехнулась: признание Вари оказалось слабым, но утешением. Но их разговор прервали: со стороны тропинки послышался шорох шагов, и в просвете цветочной арки появилась дама в крытой алым бархатом лисьей ротонде. Как будто подслушав их разговор, гостья блистала той самой экзотической красотой, которую подруги только что обсуждали. Черноглазое породистое лицо гостьи естественно смотрелось бы на испанском или французском портрете. Сначала дама показалась Лив молодой и приятной, но как только открыла рот – чары развеялись. Тон незнакомки был властным, а интонации железными:

– У князя Ордынцева гости? – чёрные глаза дамы смотрели настороженно, даже, можно сказать, с неприязнью. – Я – хозяйка соседнего дворца, княгиня Нарышкина. А кто вы?

– Меня зовут Любовь Чернышёва, а моя подруга – Варвара Сорокина, – отозвалась Лив.

– Графиня Чернышёва? – уточнила гостья, и в её тоне явно прозвучало отвращение.

– Вы правы, я прихожусь сестрой хозяйке этого дома.

– Она не была здесь никакой хозяйкой! – отчеканила Нарышкина. Злоба исказила её лицо, мгновенно превратив красавицу в ведьму. – Вашу сестру в Одессе не приняли, и ей пришлось убираться восвояси. Мне говорили, что она села на первый попавшийся корабль, лишь бы покинуть город. Это был настоящий позор!

Лив растерялась. Эта женщина оскорбляла её сестру. Не стесняясь, говорила гадости. Разве может Надин хоть кому-то не понравиться? Да это просто исключено! Но высокомерная княгиня в алой ротонде с явным удовольствием поливала сестру грязью. Не было никаких сомнений, что дама ненавидела Надин. Этого Лив снести не могла. Глядя в лицо наглой лгуньи, она заявила:

– Никто и никогда не сможет убедить меня, что Надин сбежала, не дав боя своим врагам. Как я понимаю, вы – одна из них. Но поверьте, вы и мизинца Надин не стоите. Кстати, я уже вспомнила, где вас видела: на музыкальном вечере у княгини Волконской в Москве. Вы сидели в заднем ряду и кокетничали с князем Ордынцевым, а потом к вам подошёл здешний губернатор и отвел вас к мужу. Вот и вся разгадка: вы хотели завлечь Ордынцева, а он женился на Надин. Вы проиграли ей, а теперь черните мою сестру. Покиньте наш сад! Вы недостойны здесь находиться.

– Что это за чушь вы несёте?! – взвизгнула Нарышкина. – Вы пожалеете, что так распустили язык! Я в Одессе решаю, кого принимают, а кого нет. Стоит мне только слово сказать – как вы вылетите из города, словно пробка из бутылки!

– А вы, дамочка, вылетите из этого сада, если не поторопитесь уйти, – выступила вперёд Варя. Её сжатые кулаки подсказали незваной гостье, что будет дальше.

– Ну, погодите, – отступая, прошипела Нарышкина. – Я этого так не оставлю! Вы очень пожалеете о своих словах.

– Не успеете, – развеселилась Лив. – Завтра мы уже будем в море, придётся вам искать нас в Иерусалиме. Если хотите натравить на нас полицию – то бегите бегом.

– Обойдусь… – огрызнулась княгиня и, гордо вскинув голову, исчезла за кустами.

Девушки переглянулись и расхохотались.

Этот обидный смех долетел и до ушей проигравшей. Нарышкина пробежала через розарий к своему дому и, как всегда в «плохие минуты», заперлась в спальне. Мерзкая девчонка говорила с ней так же нагло, как раньше её сестра. Тогда Надин взяла верх, но уступать ещё и этой соплячке – это уж слишком. Княгиня понимала, что нужно проучить нахалку, а заодно и её грубую подругу. А если наказать их – убьёшь сразу двух зайцев: отомстишь этим дряням и поквитаешься с Надин. Та ведь сильно расстроится, узнав, что случилось с её маленькой сестрёнкой.

– Одним ударом… – пробормотала Нарышкина и усмехнулась.

Идея оказалась блестящей. Жаль только, что время поджимало.