Как ни печально, но последнего в роду Шварценбергов ждёт судьба изгоя… Мысли Александра были такими же безнадёжными, как и весь мир вокруг. Мартовская погода в Москве оказалась на редкость мерзкой: снег то таял, то начинал падать вновь, причём шёл сутками, не давая людям ни малейшей передышки. А когда снегопад прекращался, из свинцовых облаков сочился дождь, превращая белоснежную чистоту сугробов в ноздреватую рыхлую жижу. Впрочем, чему удивляться? Именно в этом городе прежде четкая и достойная жизнь Александра вдруг превратилась в грязное и зловонное месиво. Теперь он прозябал в одиночестве, словно облитый помоями, ведь капитан Свиньин пришёл-таки к «оригинальному» выводу, что убийцей баронессы является её собственный сын, и не постеснялся высказать свои мысли главному подозреваемому. К счастью, в тот момент в полицейском участке вместе с Александром находился князь Платон, он-то и не позволил оскорблённому Шварценбергу наломать дров.

– Опомнитесь, – прошептал Горчаков, – этот негодяй провоцирует вас, ведь его обвинения голословны. А вот если вы устроите драку – у него будет возможность вас арестовать.

Александр всё понял. Он сразу же, не простившись, ушёл из участка и больше в нём не появлялся. Да и что ему было там делать? Изучать постановление о собственном аресте? Последней его надеждой оставался расхваленный Горчаковым сыщик, но тот пока в Москву не спешил. Князь Платон отправил в столицу второго гонца и получил краткий ответ, что капитан Щеглов уже испросил на службе отпуск и ожидает приказа. Оставалось только набраться терпения.

Крепкий шатен средних лет переступил порог флигеля в доме Румянцевых неделей позже. Сопровождавший его князь Платон сиял от радости. Представляя гостя, Горчаков не пожалел красок:

– Ну вот, Александр, мы с вами и дождались! Прошу любить и жаловать – капитан Щеглов. Мой добрый друг и при этом – золотая голова, лучший сыщик в нашей полиции.

Князь Платон как будто и не заметил ни укоризненного взгляда частного пристава, ни его явного смущения, он просто представил гостю князя Шварценберга и сказал:

– Вот, Пётр Петрович, здешняя полиция обвинила Александра в убийстве собственной матери, а наши аргументы, что это – чушь собачья, они не хотят слышать. Теперь вся надежда только на вас…

– Рад знакомству, ваша светлость, – поклонился Щеглов.

Александр пожал ему руку.

– Я тоже очень рад, что вы согласились приехать. Как справедливо сказал князь Платон, наверно, вы для меня – последняя надежда.

Щеглов мягко улыбнулся. Улыбка у него была смешной – на один бок, но очень приставу шла. Александр вдруг осознал, что Щеглов, оказывается, совсем не стар и очень даже приятен. Но пристав не стал отвлекаться на досужие разговоры, а сразу перешёл к делу:

– Вы дайте мне время и пока ни о чём не расспрашивайте, – попросил он. – Сейчас я ещё не вижу мотива, не знаю связей между людьми. Пока я не опрошу всех хозяев и всех слуг, ясности у нас не появится, а недостаток фактов часто заводит не туда, куда следует. Я пока начну дознание, а своими выводами поделюсь, когда буду в них совершенно уверен.

Александр согласился. Да и как же могло быть иначе? От этого человека с острым взглядом прищуренных карих глаз, ловкого и проворного, несмотря на его «прилично за сорок», теперь зависела его судьба. Александр пригласил капитана поселиться вместе с ним и был счастлив, когда Щеглов согласился. Кроме всего прочего, это развязало князю руки, и он смог наконец расстаться с Юлией. Как только капитан Щеглов занял вторую из двух имеющихся спален, Александр нанёс визит в дом графа Литты и попросил о встрече с его внучкой.

– В чём дело, дорогой, почему ты приехал сам? – удивилась Юлия. – Я хотела навестить тебя через часок…

– Потому и приехал. Хотел предупредить, что мы больше не сможем встречаться. В моём доме живёт частный пристав, прибывший расследовать убийство матери. Я не хочу, чтобы твоё имя трепали, поэтому прошу тебя больше не приезжать ко мне.

– Но почему?.. – графиня Самойлова надулась, словно капризная малышка. – В конце концов, ты можешь найти другое место для наших встреч.

– Я уже говорил тебе, что мои средства практически исчерпаны. Я не могу добраться ни до своих денег, ни до имущества, так что мне не на что снимать квартиры.

– Ну, давай я сниму, – Юлия пожала гладкими плечиками, – сегодня же этим займусь.

Господи, она даже не понимала, что оскорбляет мужчину! Александру пришлось сильно постараться, чтобы его голос прозвучал спокойно:

– Не трудись, я не смогу встречаться с любовницей в той квартире, которую она оплачивает сама. Это для меня неприемлемо. Ты говорила, что твой дед хочет вернуться в Петербург? Вот и поезжай с ним, ты же давно жалуешься на скуку и провинциальность Москвы.

– Ну да… Здесь все забавные, но какие-то жалкие. Хотя я осталась бы здесь из-за тебя и Ника.

– Если тебе так хочется, то оставайся, но только из-за Ника. Меня, пожалуйста, убери из списка, – попросил Александр и мысленно поздравил себя. Всё оказалось легче, чем он думал: объяснение прошло более или менее цивилизованно. Осталось только распрощаться и уехать – что князь и сделал.

Как удачно, что он всё-таки выкрутился и не занял денег у Литты. Спасибо Горчакову – одолжил пять тысяч, так что теперь можно было честно глядеть старику в глаза.

Вернувшись домой, Александр обнаружил там князя Платона. Тот приехал прощаться.

– Через три недели моей Верочке рожать, – объяснил Горчаков. – Но я уезжаю спокойно: оставляю вас в надёжных руках: Щеглов помог нам распутать такие дела, что другой бы не справился. Так что наберитесь терпения и ждите результата, ну, и не сочтите за труд – отпишитесь. Сообщите, как развиваются события.

Они простились, и князь Платон уехал. С тех пор все мысли Александра занимал Щеглов. Капитан вёл себя замкнуто, уезжал из дома сразу после завтрака, а возвращался к ужину. По вскользь брошенным замечаниям можно было понять, что он бывает не только у Чернышёвых, но и в полицейском участке. О своих выводах Щеглов молчал. С каждым днём это угнетало всё сильнее. Кончилось тем, что Александр сдался: решился нарушить данное обещание и расспросить капитана. Впрочем, это уже не понадобилось: как только они сели ужинать, Щеглов сам начал разговор:

– Ваша светлость, теперь я готов обсудить это дело, – заявил он. – Только хочу сразу предупредить, что вас ждёт несколько неприятных открытий, но зато вы хоть поймёте, почему Свиньин считает вас самым вероятным подозреваемым.

– Я уже давно ко всему готов. Моё нынешнее положение настолько отвратительно, что правда, какой бы неприглядной она ни была, всё равно лучше, – признался Александр.

– Ну что ж, тогда начнём по порядку. – Щеглов отвел глаза и смущенно потёр лоб. – По всеобщему мнению, у вашей матушки был очень тяжёлый характер. Врагов она нажила полный дом: её не любило большинство его обитателей, а некоторые слуги – те, кого баронесса, хотя и за дело, но приказала жестоко наказать, – откровенно её ненавидели. Так что мотив убить её сиятельство имелся, по крайней мере, у десятка человек.

– Да что вы? Так много? Я считал себя единственным подозреваемым.

– Да уж, не меньше десяти. Начнём с ваших тёток. Я так понимаю, что граф Румянцев отдал в приданое старшей дочери всё, что имел, надеясь занять высокий пост в Мальтийском ордене с помощью князя Иоганна Шварценберга. Не будем обсуждать причины, по которым у него ничего не вышло, но фактом остается то, что граф ушёл из жизни из-за сильнейшего разочарования, оставив ваших тёток бедными сиротами. Вполне естественно, что обе женщины должны были затаить самые негативные чувства по отношению к вашей матери.

– Только не они: Полина не способна на ненависть, к тому же она глубоко религиозна, не зря же отправилась на Святую землю. Алина же – слабое, доброе существо, и она так робка, что просто не могла бы решиться на убийство.

– Возможно, что вы правы, а может, и ошибаетесь. Вдруг ваша тётушка Полина давно замыслила рассчитаться со старшей сестрой за все свои беды? Она могла зайти в комнату баронессы, ударить ту кинжалом – и тут же уехать. Полина Николаевна знала, что сестру найдут только утром, а в это время она уже будет далеко. К тому же ваша тётя уговорила поехать с ней юную графиню Чернышёву, которая до последнего не собиралась этого делать. Если вашей тётке требовался свидетель, у которого она всё время была бы на глазах, то лучшего и не придумать. Кто спустя год, когда Полина Николаевна вернётся, будет вспоминать эти пять-десять минут, когда было совершено убийство?

– Нет, это исключено! – возразил Александр.

Он замолчал, взвешивая все «за» и «против», но понял, что признания не избежать. Впрочем, Щеглову можно и открыться, тот не станет трепать имя Лив. Капитан не сводил с собеседника цепкого взгляда. Похоже, он и сам обо всём догадался… Александр собрался с мужеством и сознался:

– Дело в том, Пётр Петрович, что я один знаю причину, по которой графиня Чернышёва так скоропалительно уехала. Она, как и все очень юные девушки, решила, что влюблена. К сожалению, объектом её привязанности оказался именно я. Лив переписала для меня стихи Пушкина, надеясь, что я догадаюсь о её чувствах, но я ничего не понял. Тогда она объяснилась со мной. Я честно сказал, что люблю её как сестру, и объявил, что больше не смогу появляться в этом доме, а она решила уехать сама.

– Ну, вот и нашлось исчезнувшее звено! Дело в том, что самое малое, трое слуг слышали, как вы ругались с матерью. Поскольку в тот раз вы говорили по-русски, предмет вашей ссоры не остался в секрете. Все трое показали, что вы требовали от матери отправить юную Чернышёву в деревню к сестре, а баронесса кричала, что вам бы лучше заниматься собственными делами и склонить к браку Юлию Самойлову – самую богатую женщину России.

– Смысл нашего разговора передан верно, – кивнул Александр, – но вы же понимаете, что попытка матери женить сына на богатой невесте не может быть мотивом для убийства.

– Зато мотив появляется у нашей барышни: она влюблена, но баронесса уже присмотрела вам богатую невесту. Любящее сердце может и не выдержать такого удара. Сознание помутится – и всё, человек уже не помнит, что творит.

– Пётр Петрович, я надеюсь, что вы не верите тому, что сейчас говорите! Семнадцатилетняя девушка – нежная, ранимая, тонкая – она не способна даже помыслить о таком, не то что сделать. Я ручаюсь, что Любовь Чернышёва не имеет никакого отношения к совершённому злодеянию.

Александр сверлил капитана взглядом. Поверил Щеглов или нет? Для себя он уже решил, что скорее умрёт, чем расскажет о найденном в комнате убитой матери футляре от ожерелья. Ни одна душа на свете не должна об этом узнать.

– Хорошо, я учту ваше мнение, – пообещал Щеглов и продолжил: – Вы хорошо знаете камеристку вашей матери фрау Гертруду?

Александр часто видел рослую, сухопарую немку с длинным лошадиным лицом, но никогда с ней не разговаривал. Гертруда казалась такой нелюдимой, что никакого желания беседовать с ней, в принципе, не возникало. Но баронессу эта камеристка устраивала, и сын считал за благо не вмешиваться.

– Я знаю, что Гертруда служила матери много лет, но сам с ней, помнится, никогда не говорил, – признался Александр.

– А вот это напрасно – со слугами нужно беседовать, иначе в самый неподходящий момент можно сильно поскользнуться, – заметил Щеглов. – Фрау Гертруда подробно рассказала полиции, что вы никогда не ладили с матерью, всегда шли наперекор её воле, а теперь, когда баронесса договорилась с графом Литтой о вашем союзе с его внучкой и даже взяла деньги за то, что устроит этот брак, вы совсем потеряли самообладание. Вашу ссору она оценивает как «сражение непримиримых врагов».

Александру показалось, что ему плюнули в лицо.

– Позвольте, Пётр Петрович, это или неудачная шутка, или наговор, – перебил он капитана. – О каких деньгах говорит эта женщина?

– О десяти тысячах, которые ваша матушка привезла от графа Литты. Баронесса сама рассказала служанке, от кого получила деньги и за что. Если хотите, то можете завтра поговорить с немкой, возможно, что вам она расскажет ещё что-нибудь, хотя эта дама и так наговорила предостаточно: Свиньин выбрал вас в главные подозреваемые именно с её слов. По-хорошему, эту фрау нужно бы срочно отправить обратно в Богемию, да только Свиньин её не отпустит, она у него – основной свидетель.

– Я побеседую с ней. Эта женщина либо врет, либо что-то путает. – Александр сам не верил своим словам, он уже понял, что служанка, может, и права. Мать вполне могла договориться с Юлиным дедом, и что самое печальное – продав сына, запросто могла взять аванс.

– Ну хорошо, оставим пока эту Гертруду в покое, – предложил капитан. – Поговорим о вашей тётке, Александре Николаевне и её молодом муже. Дело в том, что баронесса выдала свою младшую сестру замуж за собственного любовника: о том, что господин фон Масс находился в плотской связи с вашей матерью, поведала всё та же камеристка.

Унижение стало непереносимым. Александра не просто толкнули в грязь, но и вытерли об него ноги. Господи, помилуй! Ещё и шлюха!.. Если мать была любовницей Эрика, то, скорее всего, это началось давно, ещё при жизни отца. Мёртвая Евдоксия продолжала унижать сына даже из гроба. Шварценберг молчал, стараясь пережить услышанное. Щеглов с тактом умного человека сделал вид, что всецело увлечён ростбифом. Тянул время – разрезал мясо на мельчайшие кусочки. Наконец Александр смог ответить:

– Пусть всё обстояло именно так… Возможно… Даже принимаю… Но это значит, что Алина – пострадавшая сторона и уж никак не убийца. Сколько людей не может похвастаться твёрдостью в моральных устоях, но не все же хватаются за нож.

– Это замечание было бы справедливым, если бы не одно «но»: дело в наследстве, оставленном князем Иоганном вашим тёткам. Ведь сама баронесса не получила ничего и очень по этому поводу обижалась, а потом вдруг решила выдать младшую сестру за своего любовника. Все свидетели в один голос утверждают, что мысль об этом браке пришла в голову вашей матери, и именно она настояла на скорейшем венчании.

– Я не понимаю хода ваших мыслей. При чём тут Алина?

– Поскольку сумма, оставленная вашим дядей сёстрам Румянцевым, была значительной, обе ваши тётушки становились богатыми, и понятно, что баронесса захотела облагодетельствовать своего любовника, устроив его брак с одной из них. Вопрос только в том, знала ли Александра Николаевна, что выходит замуж за любовника своей сестры, и в том, как отнёсся к поступку баронессы сам господин фон Масс? Не был ли он оскорблён? Если первая знала, а второй оскорбился – то мы имеем ещё два мотива.

– Не укладывается в голове… – признался Александр. – Но тётка, даже если и была поначалу обижена, теперь совершенно очарована своим мужем. Эрик тут болел, даже было подозрение на холеру, так она с ума сходила от беспокойства.

– Да, похоже, тут вы правы, – кивнул Щеглов, – я тоже заметил нежную привязанность Александры Николаевны к супругу. Она это чувство даже не может скрыть, а вот он относится к жене гораздо сдержанней. Возможно, что даёт себя знать его немецкая флегматичность. А вдруг дело в другом? Фон Масс мог просто не желать брака, навязанного баронессой. Получается, что у нас уже есть пять подозреваемых. Добавьте сюда ещё фрау Гертруду, с которой хозяйка часто была груба, и четверых слуг из дома Чернышёвых: троих из них баронесса велела высечь, а одной из горничных надавала пощёчин. Вот и вырисовывается та самая цифра десять.

– И что же теперь делать? – спросил Александр.

– Сейчас я предлагаю пойти спать, поскольку, как говорится, утро вечера мудренее, а завтра поедемте вместе на Тверскую и вновь порасспросим всех заинтересованных лиц о том злополучном вечере. Теперь нас будет двое, кто знает, может, мы услышим что-то новое, или вы заметите то, что пропустил я.

Щеглов простился и ушёл в свою спальню, а Александр так и остался сидеть за столом. Новости, озвученные капитаном, оказались настоящим позором. Какой уж тут сон… Уже на рассвете, так и не сомкнув глаз, Александр начал собираться. Сегодня его ждали неприятные откровения членов собственной семьи. Выдержит ли он? Не потеряет лицо на этом допросе?

Для своих допросов Щеглов выбрал кабинет, где случилось то самое злополучное объяснение. Александр вошёл – и сердце его болезненно сжалось. Хотя сегодня, при свете дня, ничто здесь не напоминало о том роковом вечере.

– Вы готовы, ваша светлость? – уточнил Щеглов. Сам он уселся за письменный стол и указал Александру на одно из двух парных кресел с другой стороны столешницы. – Если готовы, то начнём с камеристки.

– Да, пожалуйста, – согласился Александр.

Задумка Щеглова была понятной: каждый, пришедший на беседу, будет сидеть напротив князя Шварценберга – глаза в глаза. С такого расстояния сложно что-нибудь скрыть от пристального взгляда. Александр устроился в кресле и приготовился ждать, но почти сразу дверь отворилась, и в кабинет вошла камеристка.

– Добрый день, фрау Гертруда, – на ломаном немецком обратился к ней Щеглов. – Проходите, садитесь в кресло напротив князя. Сегодня его светлость будет присутствовать при разговоре. Я надеюсь, что вы не будете возражать против этого?

Не соизволив ответить, женщина только пожала плечами. Александр в очередной раз мысленно спросил себя, есть ли на этом свете хоть один человек, к которому фрау Гертруда имеет слабость?

– Вы говорили, что ваша хозяйка принесла десять тысяч серебром от графа Литты, – начал Щеглов. – Уточните: за что она получила эти деньги.

– За то, что сведёт сына с внучкой этого старика. Баронесса смеялась, рассказывая о том, как они собирались действовать. Оба договорились, что будут всячески запрещать молодым людям встречаться, чтобы те поступали наоборот.

А вот это была правда – мать вела себя именно так: она изводила Александра приказами не встречаться с Юлией. Да уж, старому царедворцу Литте не откажешь ни в уме, ни в ловкости. Его задумка воплотилась в жизнь без сучка и без задоринки. Обе жертвы этой интриги попались в ловушку, как глупые дети.

Щеглов задал камеристке новый вопрос:

– Вы дали показания, что у вашей хозяйки была любовная связь с управляющим, фон Массом. Она не говорила вам, почему же тогда решила выдать за него свою сестру? Как вы считаете, баронесса охладела к этому мужчине?

– Возможно, что и охладела, – равнодушно согласилась фрау Гертруда. – Уж больше десяти лет, как она с ним спать начала. А про сестру говорила, что та, как все старые девы, мужчин боится, и её нужно выдать замуж, даже против воли. Сама же графиня Алина никогда на замужество не решится.

– Значит, моя мать хотела сестре счастья? – уточнил Александр.

– Откуда мне знать?! – равнодушно ответила женщина. – Только сестёр ваша мать не любила. Пока в Богемии жили, ни разу о них не вспомнила, а я уж служу у неё больше пятнадцати лет. А как Эрик известие привёз, что старый князь сёстрам большие деньги оставил, так баронесса совсем взбесилась. Не зря она сестру замуж за своего любовника выдала – рассчитывала на что-то.

– На что? – уцепился за слова Щеглов. – Отвечайте! Я вижу, что вы знаете больше, чем говорите. Может, это вы ударили ножом свою хозяйку? Тех десяти тысяч так нигде и не нашли!..

– Я её не убивала и денег не брала, – невозмутимо процедила камеристка. – Не знаю, что вы нашли, а что нет, только деньги хозяйка вполне могла спустить за карточным столом. Все знали, что она играет. Как только пара монет в кармане зашевелится, сразу же играть садится – больная она была на карты.

Александр чуть прикрыл веки – дал понять Щеглову, что немка права. Капитан моргнул в ответ – понял, мол, и продолжил допрос:

– Что вы знаете о причинах, по которым ваша хозяйка выдала замуж собственную сестру за своего же любовника?

– Деньги её прибрать хотела да и дом, общий для всех сестёр, заполучить, – выпалила фрау Гертруда. – Я разговор подслушала. Она заставляла Эрика жениться, говорила, что её сестра здоровья слабого, даст Бог, умрёт быстро, а они потом поженятся.

– Вы с ума сошли! – взорвался Александр. – Моя мать не могла выйти замуж за собственного управляющего. Это было ясно всем.

– Я рассказываю то, что слышала, исполняю свой долг перед покойной хозяйкой: помогаю найти её убийцу. А вы, ваша светлость, должны заплатить три талера – их покойная баронесса осталась должна – и найти мне другое место, раз полицейский начальник не разрешает мне уехать домой.

– Хорошо, я заплачу вам, – отчеканил взбешённый Александр, – а служить вы будете Александре Николаевне. Я уговорю её, а жалованье буду платить вам сам.

– Как угодно, – поджала губы немка и обратилась к Щеглову: – Вам что-то ещё надо?

– Вы можете идти, а если понадобитесь, я позову, – чуть поразмыслив, изрёк Щеглов. Дождавшись, пока за камеристкой закроется дверь, он сказал: – Думаю, что пора побеседовать с господином фон Массом. Но, ваша светлость, вы уж держите себя в руках, что бы тот ни говорил.

Александр только кивнул. По большому счету, он уже даже не винил Эрика, ведь, зная мать, не сомневался, кто кого совратил. Наверняка баронесса вертела управляющим точно так же, как и собственным мужем.

В дверь постучали, и в кабинете появился фон Масс.

– Вы хотели меня видеть, капитан? – спросил он, но, увидев князя, добавил: – Ваша светлость! Не знал, что вы тоже здесь.

– Проходите, господин фон Масс, – предложил Щеглов. Он подождал, пока управляющий занял кресло напротив князя, и приступил к допросу: – Почему вы ничего не сказали о том факте, что хозяйка приказала вам жениться на своей сестре? И как быть с её требованием, что вы со временем должны были отдать приданое и наследство супруги в руки баронессы?

– Я не собирался делать ничего подобного, – не моргнув глазом, ответил фон Масс, – а не сказал, потому что не хотел пачкать имя умершей женщины. Я много лет уважал и ценил баронессу, но потом увидел её сестру и понял, что влюбился по-настоящему. Алина – нежное, доброе создание, ну а то, что теперь она к тому же богата, да ещё и родилась графиней, делает этот брак для меня особенно почётным. Но ваша матушка, князь, не дала бы своего согласия на нашу свадьбу, если бы догадалась о моих истинных чувствах. А так всё очень хорошо устроилось.

– Вы хотите сказать, что не собирались воплощать в жизнь план Евдоксии Николаевны? Значит, когда вы объявили ей об этом, баронесса пришла в ярость, кинулась на вас, и вы, защищаясь, убили свою бывшую любовницу, – констатировал Щеглов.

– Я не убивал. Зачем бы мне это делать? Моя жена на семь лет моложе своей старшей сестры и не в пример красивее. Я был всем доволен и не собирался подвергать своё счастье опасности. Естественно, что я ничего не говорил баронессе.

Александра так и подмывало задать своему управляющему вопрос, как тот мог смотреть им с отцом в глаза, но он удержался: это казалось слишком унизительным, да и уже и не имело никакого значения. Капитан, попросив прислать к ним Александру Николаевну, отпустил фон Масса, а сам подвёл итоги:

– Позиция у вашего управляющего разумная. Ему действительно не было резона ссориться с баронессой. Рассказав о своей любви к её младшей сестре, он подписал бы себе приговор. Баронесса сгноила бы его. Фон Масс вёл себя так, как и все остальные мужчины: отношений не выяснял, пользовался моментом и лавировал.

Александр лишь вздохнул. Похоже, что все вокруг были нормальными, и только он относится к нетипичной категории мужчин – с матерью сплошь и рядом выяснял отношения, а бедняжке Лив, не задумываясь, высказал всю правду. И какой от этого толк? Одни скандалы и разочарования…

От раздумий Александра отвлекла тётка. Алина появилась в дверях, и князь поспешил ей навстречу. Обнял и проводил к креслу. Тётка совсем исхудала – просто кожа да кости. Жаль было её мучить. Но Алина вдруг с яростью наседки, спасающей своего цыпленка, кинулась защищать самого Александра:

– Вы пригласили Алекса, капитан? Думаете, что это разумно? Может, лучше всё оставить как есть, а не посыпать раны солью?

Но Щеглова сложно было смутить.

– Вы, сударыня, были бы правы, если б полиция нашла убийцу вашей сестры, – назидательно сообщил он. – А сейчас мы оказались в такой ситуации, что лучше уж вывалить на всеобщее обозрение грязное бельё семьи, чем подозревать в убийстве каждого из её членов.

Александр поспешил вмешаться:

– Ничего, тётушка, я уже большой мальчик, да к тому же – глава семьи. Я переживу все наши неприглядные тайны, так что вы не только можете, но и должны говорить правду.

– Александра Николаевна, у меня к вам есть несколько вопросов. Вы уж простите, что они будут неприятными, но иначе нельзя, – начал Щеглов. – Вы знаете, что до свадьбы с вами господин фон Масс был любовником вашей старшей сестры?

– Знаю, – вздохнула Алина, – Эрик, когда заболел, сам мне признался – думал, что уже не поднимется, вот и хотел совесть свою облегчить. Лучше бы уж промолчал. Но что поделаешь: он – мой муж, и я должна принимать его таким, как есть, вместе с его прошлым.

– То есть в ночь смерти баронессы вы ещё не знали об этом?

– Нет, конечно! Позвольте напомнить, что это была и наша с Эриком брачная ночь. Мы были вместе.

Щеки у Алины вспыхнули, как фонари, но глаз она не отвела – держалась с достоинством.

– И вы ничего не знаете о том, что Евдоксия Николаевна рассчитывала на ваше слабое здоровье и на то, что вы умрёте, а господин фон Масс женится на ней? – настаивал Щеглов.

– Господи, какой бред! – возмутилась Алина. – Если бы Евдоксия хотела, она могла бы обвенчаться с Эриком гораздо раньше. Только это было ниже её достоинства. Поймите, ей нравилось унижать нас с Полиной. Выдав меня за управляющего, она показала всем, где моё место. Только мне всё равно – я люблю своего мужа. А сестре мы с Полиной всё всегда прощали. Евдоксия с детства была такой. Что ж поделать? Сестёр, как и родителей, не выбирают…

Щеглов кивнул – с этим уж точно не поспоришь. И вновь задал вопрос:

– Вас не беспокоил скандал между баронессой и её сыном? Ваша спальня расположена на том же этаже, а слуги показали, что Шварценберги сильно кричали.

– Нет, я ничего не слышала, я была с мужем. Поймите меня правильно… – Алина окончательно смешалась, и Александру сделалось неловко.

Щеглов тоже, как видно, понял, что переборщил. Он торопливо поднялся из-за стола.

– Простите за беспокойство, сударыня. Я вас больше не задерживаю.

Александр проводил тётку до вестибюля.

– Не нужно переживать. Всё уже в прошлом, – шепнул он на прощание.

Всё ещё пунцовая, Алина грустно улыбнулась и ушла.

– Ну, Пётр Петрович, что вы почерпнули из своего допроса? – вернувшись, спросил Александр.

Щеглов только открыл рот, чтобы ответить, но его перебил лакей. Тот появился в дверях кабинета.

– Ваша светлость. Там слуга прибыл. Тот, что уехал вместе с Полиной Николаевной и барышней, – доложил он.

– Зови, – распорядился Александр, и недоброе предчувствие стеснило его грудь.

Лакей пропустил в кабинет заросшего и до черноты загорелого путника, в котором почти невозможно было узнать весельчака Назара. Усохший, словно мощи, тот еле держался на ногах.

– Почему ты один?! – воскликнул Александр. – Что с Лив и тётей?

– Беда, ваша светлость! – Назар чуть не плакал. – Как только мы доплыли до места и сошли на берег, так налетели на нас разбойники на конях. Они молодую графиню схватили и увезли, а Полину Николаевну саблей зарубили…

Александру показалось, что в комнате кончился воздух. Что-то перекрыло его горло, он попытался вдохнуть, но не смог. Откуда-то у его лица появилась рука со стаканом воды – это старался помочь Щеглов. Александр сделал глоток. Вместе с водой в горло попал воздух, и он подавился. Кашель оказался мучительным: рвал нутро, выворачивал наизнанку. Но спасибо боли – Александр пришёл в себя. Пытаясь совладать с кашлем, он сделал ещё пару глотков и, когда дыхание наконец-то выровнялось, спросил:

– Где похоронили мою тётку?

– Пока нигде, – отозвался Назар. – Я её прах сюда привез.

В подтверждение своих слов он открыл холщовую торбу, висевшую на плече, и показал глиняную плошку, закрытую тёмно-коричневой крышкой.

Сердце в груди Александра как будто бы застыло. Просто перестало биться – и всё. Вот такое оно – дно, когда всё плохое сходится в одной точке и жизнь становится невыносимой. Александр вдруг увидел себя откуда-то сверху: тонущего. Он не боролся, не пытался выплыть – просто, раскинув руки, шёл ко дну, а где-то за гранью жизни и смерти догорало над зелёной толщей моря закатное солнце.