Как же, оказывается, горько одиночество! Раньше Дмитрий даже любил его, почему же теперь возможность отдаться собственным мыслям и чувствам стала вдруг абсолютно ненужной? Он же хотел, чтоб в его жизни ничего не менялось. Можно считать, что так и получилось. Они с Надин обвенчались, но у них просто не было другого выхода. А теперь это ничего не значит… Умом Дмитрий понимал всё, но душа его ужасно болела. Единственным якорем, державшим Ордынцева на плаву, оставались мысли о деле. Как там справился Афоня? Что узнал в столице Щеглов?

Коляска въехала на окраину Петербурга. Вот, что никогда не менялось, так это здешняя погода. Всё было, как всегда: тяжёлые, почти чёрные тучи, сизый туман моросящего дождика и холодный ветер с залива. Впрочем, это оказалось даже к лучшему. Чтобы залечить душевные раны, нужны привычка и обыденность, а родной дом на Литейном – именно то, что нужно.

Дмитрий добрался наконец до своих комнат. Как же здесь было хорошо, и как всё напоминало о прежней, такой уютной жизни! Хватит ему валять дурака, пора вернуть самого себя, а значит, забыть Москву и тех, кто там живёт.

Князь глянул сквозь омытое дождём стекло на серый Литейный проспект. Вот он и добрался до Петербурга. Так что довольно уже приключений, надо собрать волю в кулак и довести начатое дело до успешного завершения.

Узнав у дворецкого, что Афоня отправился на Охту к Щеглову, Дмитрий решил ехать следом. Раз Паньков ещё сидит в Петербурге, значит, их подопечный на идею с ямщиком не клюнул. Мысли о деле уже захватила Ордынцева, и он, позабыв о собственной драме, стал продумывать новые возможности разоблачения шпиона. Жаль, что Афоня не сумел убедить Печерского. А может, всё не так плохо, просто тому ещё нечего отсылать своему турецкому начальству?

Вспомнился разговор с Костиковым. Чиновник ведь сказал, что украден доклад по военным поселениям. Печерский не станет рисковать и держать такие бумаги дома, он должен их переправить. Но тогда почему он медлит? Надеется договориться с Гедоевым? Но это, учитывая их взаимные угрозы, совсем маловероятно.

Коляска остановилась перед крыльцом охтинского участка. Ордынцев прошёл в кабинет пристава, где и нашёл обоих своих товарищей. Сам капитан сидел за письменным столом, а Афоня, по-детски свесив ноги, примостился на подоконнике. Увидев Дмитрия, оба просияли, и он понял, что сейчас его будут поздравлять с законным браком. Нет! Только не это! Только не поздравления, чёрт побери! Пресекая любые разговоры о своей женитьбе, Ордынцев сразу же перешел к делу:

– Пожалуйста, расскажите, как обстоят наши дела, – попросил он.

Его соратники переглянулись, но, видно, сообразили что к чему. Мгновенно перестроившись, Афоня доложил первым:

– Я довёз Печерского до Петербурга, угождал ему, как только мог, под ноги стлался и, похоже, всё-таки приглянулся его сиятельству. Он вскользь меня расспрашивал, могу ли я выбирать маршруты и приходилось ли мне ездить в Крым и на Кавказ. Я наплёл, что изъездил всю Малороссию и Бессарабию, а поехать могу, куда угодно, лишь бы деньги платили. Уже в столице, когда я Печерского около его дома высаживал, он велел мне через три дня к нему явиться. Срок истекает завтра, вот и узнаем, как мы сыграли партию.

Дмитрий вздохнул с облегчением: его молодой помощник не только отлично справился с выбранной ролью, но и преуспел.

– Мои ребята следят за домом Печерского, – вступил в разговор частный пристав. – Наш граф весь день никуда не выходит, лишь вечером в публичный дом на Охте выбирается, вот уже два дня как он там время проводит. Зайдёт, когда ещё светло, а выйдет на рассвете и бредёт пешком до своего дома. Ребята говорят, что он еле тащится, будто сил совсем нет.

– Обкуренный! – сказал Ордынцев и уточнил: – Вы за обоими следите?

– Пока графа не было, мы за Гедоевым следили, а теперь на Печерском сосредоточились. Если они снова встретятся, граф сам нас куда надо приведет, – объяснил Щеглов: – Людей на слежку за двумя людьми у нас не хватает. Ведь теперь круглосуточно смотрим.

А вот это уже было плохо! Вдруг они что-то упустят?.. Дмитрий расстроился.

– Не нарваться бы на сюрприз, – осторожно, чтобы не обидеть своих соратников, заметил он. – Вы, когда за Гедоевым следили, ничего интересного не видели?

– Скандалище у него с соседом вышел. У Конкина во дворе они и подрались, а разнимала их высоченная рыжая бабища, как оказалась, она в том же борделе работает, Неонилой зовут, – начал вспоминать Щеглов. – Кстати, Гедоев, как видно, под горячую руку так свою жену излупил, что она рожать принялась. Местную акушерку, принимавшую роды, мы потом ненавязчиво опросили, та подтвердила, мол, от побоев до срока всё и случилось. Восьмимесячным младенец родился, слабый, но выжил.

– А чего они с соседом не поделили? Может, эту Неонилу допросить?

– Уже сделано, – отозвался капитан. – Данила вновь со своим коробом в бордель наведался. Все девицы сбежались. Они меж собой болтали, а наш малец слушал. Оказывается, эта Неонила, пока мадам Аза после родов ещё не оправилась, всеми делами в доме терпимости заправляет. Она сама девицам рассказала, как хозяйкин муж подрался с купцом Конкиным из-за какого-то товара, да купец Гедоева отлупасил, о тот пошёл домой и избил жену. Теперь и мать, и дитя еле живы.

– Ну, а какой товар они не поделили – мы с вами знаем, – присоединился к разговору Афоня.

Зря они прекратили слежку с Гедоевым! Дмитрий всё больше беспокоился, нужно было исправлять ситуацию, и он предложил:

– Людей бы добавить! Я понимаю, что квартальных мало, так, может, у Данилы на чердаке моих слуг посадим, я отберу самых смышлёных.

– Неплохая мысль, – согласился Щеглов. – Пусть сидят на чердаке и не высовываются, а если Гедоев выберется из дома, идут за ним, не приближаясь. Потом нам расскажут, куда тот ходил, и мы узнаем всех перекупщиков гашиша, с которыми наш подозреваемый имеет дело.

– Договорились, – кивнул Ордынцев и обратился к Афоне: – Если всё сладится, как мы задумали, вас должны завтра отправить в Одессу с донесением о военных поселениях. Наш герой перед отъездом из Москвы украл доклад военного министра на эту тему.

Дмитрий пересказал собеседникам весь свой разговор с Костиковым.

– Как удачно, что у нас появился взрослый свидетель, – обрадовался Щеглов, – это совершенно меняет дело. Печерского уже сейчас можно арестовывать: найдем доклад, два свидетеля подтвердят, что слышали, как его шантажировал связник – и каторга нашему графу обеспечена.

– Не спешите, Пётр Петрович! Если завтра Афанасий получит из рук шпиона донесение и чётки, мы возьмём Печерского с поличным, а там можно замахнуться и на большее: подменить донесение и поставлять врагу ложные сведения.

– Вон куда вы метите… – протянул капитан. – Ну, насчёт шпионов вам, конечно же, виднее, но только моё дело охотничье – преступников переловить. Вот когда все они в тюрьму сядут, тогда вы игру с турками и затеете. Моё мнение простое: злодеи должны в кандалах идти по Владимирке.

Впервые Щеглов говорил так резко. Дмитрий его отлично понимал: служба – дело святое. Частный пристав должен был обезвредить и передать в руки правосудия всех преступников на своем участке. Но ещё в юности мать как-то сказала Дмитрию: «В любом деле, каким займешься, прежде всего найди лучшего из мастеров, и дай ему возможность работать, а уж ты свой интерес выкрутишь по его следам». Частный пристав Щеглов оказался тем самым лучшим из лучших, и раз он настаивал на своем, приходилось с ним соглашаться.

– Договоримся, Пётр Петрович! У нас с вами задание общее. Разберёмся, кто и что делать будет, – примирительно сказал Дмитрий и достал из кармана часы. – Когда ваши квартальные прибудут?

– Через полчаса Куров должен подойти.

Но частный пристав ошибся, квартальный влетел в дверь уже через минуту. Лицо его пылало, как факел, а глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

– Ваше высокоблагородие, там такое!.. – закричал он с порога.

– Что? – в один голос спросили все.

– Гедоева нашли на заднем дворе борделя. Мертвого – с ножом меж рёбер.

Интересно, неужто везде обитательницы борделей – такие дуры, или Азин публичный дом – исключение из правил и чисто случайно приютил под своей крышей полных идиоток?

Щеглов уже умаялся разговаривать с этими курицами.

Проститутки, как заведённые, твердили одно и то же: «Ничего не видели и не слышали» и, как по команде, просили вызвать к ним хозяйку.

– Мадам Аза вам сама всё расскажет. Здесь девушки просто работают, а больше ничего не знают, – на все лады повторяли они и скромно опускали глаза. Так что это? Глупость или заговор?

Афоню на всякий случай на допрос не взяли, уж слишком боялись провалить завтрашнее дело с «новым связником». На место преступления Щеглов и Дмитрий отправились одни. Под допросную они заняли небольшую комнату с круглым окошком под самой крышей. Девицы объяснили, что это – личный кабинет хозяйки. Щеглов расспрашивал местных обитательниц, а Дмитрий наблюдал и слушал. Впрочем, толку от этого было мало. Вот и сейчас очередная «мамзель» плакала и клялась в своём полном незнании всего и вся. Просто беда – натуральная потеря времени… Может, пока капитан допрашивает этих бестолочей, обыск сделать?

Дмитрий поднялся из-за стола и огляделся. Мебели в кабинете Гедоевой оказалось раз-два и обчёлся. Так что искать предстояло в комоде и в шкафу. Он взялся за дело. Находка не заставила себя ждать. В верхнем ящике комода лежала глиняная трубка. Она была пуста, но исходивший от неё характерный запах не оставлял никаких сомнений – здесь курили гашиш.

Дмитрий дождался, пока Щеглов отправит очередную ничего не слышавшую и не видевшую за дверь, и повернулся к капитану, демонстрируя трубку.

– Вот вам и гашиш, Пётр Петрович, – объявил он и предложил: – Нужно посмотреть, где здесь прячут запасы отравы.

Они вдвоём обыскали комнату и быстро нашли под кроватью железный сундучок. Он так же, как и трубка, издавал сильный запах и был так же пуст. Рядом с сундучком валялся сломанный навесной замок.

– У кого-то не было ключа, но ему очень хотелось покурить, – определил Щеглов. – Если вспомнить, что комната принадлежит Азе, то ключ, скорее всего, находится у неё. Кто-то нуждался в гашише, а женщина не явилась, поскольку в это время рожала, вот нетерпеливый гость и похозяйничал. Значит, остаётся вычислить того, кто сможет назвать нам имя курильщика. Мы с вами оба его знаем, поэтому наша задача – просто добиться подтверждения, а раз так, то пришло время побеседовать с Неонилой.

Капитан подошёл к двери и крикнул:

– Куров, давай сюда рыжую Неонилу!

В коридоре послышалась ругань, а следом в дверь влетела огромная, пышнотелая баба с ярко-рыжими волосами. Она злобно глянула на мужчин, но тут же опомнилась и заулыбалась ярко-красными губами.

– Что угодно господам? Есть девочки на любой вкус, или, может, выпить и закусить изволите?

– Мы не гости, – прервал её Щеглов, – нам в вашем борделе столоваться без надобности. Я буду задавать вопросы, а ты станешь отвечать, а иначе первая в крепость пойдёшь за причастность к убийству.

– Да почему же я?! – тут же завопила великанша. – Я ничего не видела и ничего не знаю.

– А вот эта песня сегодня не пройдёт! – гаркнул Щеглов. – Нам известно, как ты со своим любовником Конкиным весь гашиш, принадлежавший убитому, украла. Даже в этой комнате замок сломала, чтобы последнее выгрести.

– Да что вы говорите, барин? – побледнела Неонила. – Я Конкину никакая не любовница – так, ублажаю его, пока хозяйка не знает, он тайком мне деньги платит. Но про его дела я ничего не ведаю.

– Не ведаешь, а когда ты дерущихся мужиков во дворе у своего любовника растаскивала, тоже не знала, из-за чего побоище вышло? Это ты своим подругам безмозглым врать будешь, а я и так всё знаю. Гедоев гашиш привёз, вы с любовником его прибрали, не заплатив, и потом беднягу зарезали, чтобы и деньги, и товар себе оставить. Неизвестно ещё, кто из вас Гедоеву нож под рёбра всадил. Ты небось посильнее Конкина будешь, тебе удар нанести – запросто.

Женщина всхлипнула, в её глазах мелькнул страх.

– Да, помилуй Бог, ваше высокоблагородие, наговариваете вы на меня. Сроду я убийцей не была, да и чужого не брала. Я вам всё до капельки расскажу, что только знаю. Вы спрашивайте: я всё – как на духу, как перед святой иконой!

– Поглядим! Если поможешь убийцу найти, может, и выхлопочу для тебя послабление, – сказал частный пристав. Он сурово нахмурился и спросил: – Печерского знаешь?

– Да как же, он почитай каждый день приходит; раньше с девочками баловался, а теперь заберётся сюда, трубку, что ему хозяйка набьёт, закурит – и не выходит из комнаты.

– Печерский сколько вечеров подряд тут был? – уточнил капитан. – Ты не юли, мы и сами всё знаем, я проверяю твою честность.

– Не было его долго, а позавчера появился. У хозяйки для него трубка всегда в комоде приготовлена. В первый вечер граф своё курево нашёл, но вчера, когда пришёл, а трубка не набита, он такой скандал устроил. Орал, что поубивает всех, если мы ему курево не отдадим. Я ему русским языком сказала, что гашиш есть только у самой хозяйки, у нас ничего нету, тогда он как будто что-то вспомнил, под кровать полез и железный сундучок достал. Хотел открыть его, а там замок. Так он ящик комода, где трубка лежала, снова выдвинул, нож достал и начал петли на сундучке им поддевать. Ну, я поняла, что граф отвлёкся, и вышла из комнаты, а он здесь остался, но больше не шумел.

– Нож, говоришь? – заинтересовался Щеглов. – Каким он был, помнишь?

– Да чего помнить? Я его сколько раз видела… Хозяйка его здесь держала, говорила, что муж ей подарок с Кавказа привёз. Вроде из особенного булата нож этот сделанный, а ручка у него – серебряная с чернью.

– Вот видишь, милочка, ты и призналась, – потёр руки капитан, – именно такой нож Гедоеву под ребра и загнали. Ты это и сделала, больше некому, подучил тебя твой любовник, а ты и рада услужить.

Тут уж Неонила зарыдала в голос, и крупные, как всё у этой великанши, слёзы побежали по её красным щекам.

– Мамой покойной клянусь, не делала я этого!

– Ну, а кто тогда? Твой любовник Конкин? – продолжал давить Щеглов.

– Про Конкина не скажу. Не знаю. Только зачем ему хозяйкиного мужа убивать, если тот ему товар привозил? Конкин мне сам в подпитии хвастался, что с этого Алана огромные деньжищи имеет. Это Печерский сделал! Хозяйка ведь от него забеременела. Может, надеялась, что граф её содержать будет, да только, по мне, кто на гашиш запал – тот всё до последней нитки спустит, и толку от него – как от козла молока.

– Мало ли у графа незаконных детей, он ведь ничего не обещал этой женщине, разве не так? – скептически хмыкнул частный пристав.

– Так это понятно! Вот только хозяйкин муж обо всём узнал. Поэтому он и бил Азу смертным боем, та даже раньше срока родила. Слава богу, что и сама, и сынок выжили. Мадам однажды проговорилась, что муж грозился её любовника убить, да, видно, тот сильнее оказался, справился с хозяйкиным задохликом.

– Значит, ты утверждаешь, что ни ты, ни твой любовник к убийству не причастны? – задумчиво, как будто начиная ей верить, уточнил капитан. – К тому же ты предполагаешь, что любовник твоей хозяйки убил её мужа на почве ревности.

– Про Печерского не могу сказать, чтобы он хозяйку ревновал. Он с ней обращался, как с прислугой, – вспомнила Неонила, – а про мужа своего мадам Аза так и говорила, когда в первый раз избитая пришла: вроде Алан узнал про её любовника и пообещал того убить.

– Хорошо, будем считать, что ты помогла расследованию, – заявил Щеглов. – Иди к остальным женщинам – и головой мне отвечаешь, чтобы никто из борделя не сбежал! Гляди, чтобы все твои девицы на месте были, мне ведь донесли, что ты у хозяйки – правая рука.

– Врут, ваше высокородие, я – бедная девушка, – заныла Неонила, но при этом поспешила к двери. Там она нерешительно помялась и, подобострастно улыбнувшись, спросила: – Можно нам сегодня заведение открыть? Нам убыток терпеть никак нельзя.

– Как квартальные тело увезут – можете открывать, – разрешил Щеглов и строго прикрикнул: – Сама завтра утром ко мне в участок придёшь и девок своих приведёшь, запишем ваши показания! Чтобы все к девяти утра – как штык! Не опаздывайте.

Неонила заверила пристава, что они будут тютелька в тютельку ровно в девять и выбежала за дверь, а Щеглов обернулся своему напарнику:

– Похоже, что из здешних обитательниц мы выжали всё, что можно, забирайте трубку, а я возьму ларец. Пора нам встретиться с несчастной вдовой.