Дмитрию снилось венчание. Прекрасная, как весна, Диана-охотница шла по храму под ликующий распев церковного хора. Она протянула ему руку, улыбнулась и вдруг заявила:

– Долго спите, ваша светлость! Мне в Одессу уезжать пора, а вы ещё не вставали.

Дмитрий ужаснулся: какая Одесса? Почему уезжать? Но вот сознание начало проясняться, и он открыл глаза. У кровати стоял Афоня, и его широченная улыбка не оставляла сомнений, что дело всё-таки выгорело.

– Неужто?! – спросил Ордынцев.

– Так точно, – щёлкнул каблуками Паньков и протянул Дмитрию увесистый, со всех сторон опечатанный конверт. Поверх он выложил чёрные деревянные чётки с пышной шёлковой кисточкой. – Извольте посмотреть.

Ордынцев скользнул пальцами по гладким бокам чёток и осмотрел конверт. На сургуче виднелся оттиск необычной печати: две переплетённые змеи обвивали высокий кубок.

– Вот ведь гадость какая, – оценил Дмитрий, – не дай бог, не найдём такую у Печерского – заказывать придётся.

– Не нужно ничего заказывать: отпарим письмо над самоваром, и аккуратно отделим печати острым ножом. Понадобится – слепки сделаем, а потом подклеим сургуч на прежнее место, – предложил Афоня.

– Тому, кто придумал, и карты в руки, – согласился Ордынцев и вернул конверт помощнику. – Я умоюсь, а вы пока расскажите мне о встрече с Печерским.

– Я приехал к нему чуть засветло, изображал, будто приготовился его сиятельство куда-то везти. Печерскому мое «тупоумие», как видно, понравилось, он соизволил отвести меня к себе в мезонин. Обстановка у него совсем убогая, так что шпион хоть и граф, но в деньгах точно не купается. Правда, когда дошло до поручения, он мне аванс аж в пятьдесят рублей серебром выделил и пообещал в два раза больше, если я привезу ответ на его письмо. Он объяснил, что чётки – опознавательный знак, по ним меня его адресат признает. Так что я еду в Одессу, на Итальянскую улицу, искать хозяина гостиницы по фамилии Сефиридис. – Афоня в предвкушении потёр руки и поинтересовался: – Ну что, вскрываем конверт?

– Конечно! Крикните там, чтобы нам самовар принесли.

Пока Дмитрий одевался, Афоня колдовал у самовара. Наконец он издал радостный возглас и, подцепив ножом последнюю печать, развернул конверт над столом. На зелёный бархат скатерти выпала стопка перевязанных шнуром листов и маленькая записка в несколько строчек. Паньков взял её и прочитал.

– Гляньте-ка, наш шпион учёл прежние ошибки, – определил он и протянул листочек Дмитрию.

В трех строках, написанных по-русски, излагалась просьба перевести оплату в драгоценные камни, а их, в свою очередь, помещать в корешки книг. Шпион предлагал спрятать камни в любом французском романе, а для маскировки добавить в посылку ещё несколько русских книг. В углу листочка красовалась подпись: «Менелай».

– Всё понятно – он рассчитывает на то, что вы по-французски не читаете и даже случайно не позаритесь на его гонорар.

– Он прав, я иностранных языков не знаю, – беззаботно согласился Афоня и протянул Ордынцеву перевязанную шнуром стопку. – Похоже на доклад о военных поселениях. Вон – так прямо и написано.

Дмитрий развязал узлы, пролистал объёмистый доклад и хлопнул Афоню по плечу.

– Поздравляю вас, да и себя тоже. Задача решена: мы взяли шпиона с поличным. Теперь дело за сильными мира сего. Торжества в Москве закончены, надеюсь, что Бенкендорф с Чернышёвым уже вернулись в столицу. Я забираю у вас это послание и еду к шефу жандармов, а вы, если хотите, можете отправляться к Щеглову, он как раз должен допрашивать арестованного Конкина.

Афоня согласился и поспешил на Охту. Дмитрий остался один. Ему предстоял трудный разговор, но это не пугало, а почему-то даже радовало. Он вновь узнавал себя прежнего – цельного, сильного и волевого.

Ну что ж, версию Чернышёва он уже слышал. Интересно, что теперь скажет по тому же поводу шеф российских жандармов? Дмитрий взял бумаги и отправился прямиком на квартиру генерала Бенкендорфа.

Александр Христофорович Бенкендорф вчитывался в очередной рапорт своего агента Печерского, и раздражение его разрасталась, словно чертополох в диком поле. О пребывании генерал-лейтенанта Чернышёва в Первопрестольной этот информатор сообщал форменную ерунду. Бенкендорф теперь прекрасно знал, кто бывает на музыкальных вечерах у супруги его соперника, что едят на его ужинах и сколько тот проигрывает в карты, но он даже не подозревал о реальных планах Чернышёва. Агент не стоил получаемого им вознаграждения. По чести сказать, он не стоил ни полушки. Жаль было тратить время на чтение его бредовых донесений.

«Пора избавляться от этого дурака», – понял Александр Христофорович. Он смял никчемную бумажку и бросил её в печку. Как удачно, что сегодня голландку впервые затопили после лета.

Его размышления прервал лакей, сообщивший о прибытии князя Ордынцева с письмом от адмирала Грейга.

– Господи, а морякам-то что от меня нужно? – изумился шеф жандармов.

Он распорядился пригласить визитёра, и в его кабинет вошёл незнакомый рослый офицер. Тот щёлкнул каблуками и поклонился.

– Чем обязан? – осведомился Бенкендорф. Тон его не сулил моряку ничего хорошего, намекая, что военным следует ездить к своему министру, а не к шефу жандармов, и тем более нечего беспокоить генерала на дому. Но офицер твёрдо выдержал недовольный взгляд Александра Христофоровича и сообщил:

– Ваше высокопревосходительство, я послан адмиралом Грейгом с очень важным и секретным поручением.

Он сделал паузу, как видно, ожидал вопросов Бенкендорфа, но генерал молчал. Пришлось моряку излагать всю историю с начала и до конца. Не моргнув глазом, выслушал шеф жандармов повествование об одесских шпионах, перехваченных донесениях, об убийстве шантажиста и полученном сегодня утром новом отчёте.

Только лишь когда визитёр, окончательно умаявшись, замолчал, Бенкендорф соизволил открыть рот:

– Ну и дела! Письмо адмирала ко мне именно об этом?

– Да, ваше высокопревосходительство, – подтвердил Ордынцев и выложил на стол конверт, – извольте прочесть.

Александр Христофорович взялся за письмо. Можно было его и не читать, но генерал тянул время.

«Чёрт побери! Ну это же надо было так влипнуть, – размышлял он. – Теперь придётся спасать репутацию, а может, и шкуру». Бенкендорф дочитал послание, любезно улыбнулся настырному моряку и похвалил его:

– Это вы ловко придумали: арестовали торговца гашишем и усыпили подозрения преступника. Я так понял, что вы хотите начать игру с турками, подкидывая им фальшивые документы? Ничего не скажешь – мысль просто блестящая. Только я здесь вам не помощник. Мои полномочия не выходят за границы империи. Я напишу для вас записку к князю Курскому: разведкой у нас занимаются дипломаты. Князь Сергей недавно вернулся из Англии, а теперь в Министерстве иностранных дел возглавил департамент как раз по этим самым делам. Вот к нему и обращайтесь! А что касается этого душегуба Печерского – так с ним нужно уже сейчас поступить по закону: немедленно арестуйте его и препроводите в крепость.

Бенкендорф написал две короткие записки и протянул их Ордынцеву.

– Первое письмо – для Курского, второе – распоряжение для коменданта Петропавловской крепости, чтобы тот принял вашего арестанта. Берите шпиона силами полиции. Кто там на Охте сейчас главный?

– Капитан Щеглов, ваше высокопревосходительство. Он – толковый и храбрый офицер.

– Такие нам и нужны, – с отеческой улыбкой подтвердил Бенкендорф и проводил гостя до дверей.

Утро у Александра Христофоровича оказалось безнадёжно испорченным.

Оставшись в одиночестве, генерал открыл потайной ящик в своём шкафу. Он хотел немедленно уничтожить все донесения агента Печерского. Бенкендорф очень надеялся, что в этой чрезвычайно неприглядной истории его имя так и не всплывёт.

«Морячок-то, похоже, не прост, – рассуждал Бенкендорф, кидая листы в огонь. – Ордынцев рассказал, как беседовал с военным министром, а тот сообщил об увольнении помощника. А ведь можно даже не сомневаться, что драгоценный Александр Иванович не упустил возможности побольнее лягнуть соперника и наябедничать, у кого прежде служил Печерский. Значит, этот моряк обо всём догадался, раз утаил часть разговора. Но одно дело предполагать, а другое – знать. Если нет доказательств, то любое заявление – клевета. Так что нечего паниковать раньше времени». Ордынцев явно неглуп и на рожон не полезет, а там, бог даст, тучи рассеются, и всё вернётся на круги своя.

Низкие плотные тучи всё набухали и темнели, пока не разродились наконец холодным дождём. Крупные звонкие капли часто забарабанили по усыпанной палой листвой брусчатке. Осень… Зато в дождь хорошо думается, и Дмитрий не преминул этим воспользоваться. План у него сложился великолепный. Интересно, захотят ли дипломаты помогать морякам? И какие показания даст Печерский?.. Ну ничего, скоро все вопросы получат свои ответы…

Экипаж остановился у крыльца полицейского участка. Дмитрий прошёл в кабинет пристава. До крайности усталые Щеглов и Афоня сидели там вдвоём, ни арестованного Конкина, ни свидетельниц из борделя не было.

– Добрый день, – приветствовал товарищей Дмитрий и посочувствовал: – Что, измотали вас мамзели?

– Не то слово! – признался капитан. – Одна Неонила чего стоит, а остальные и вовсе невыносимы: рыдают почем зря и божатся, что ничего не видели и не слышали. Правда, есть одна интересная зацепочка: узнав об аресте Конкина, Неонила показала, что тот ей по пьяни как-то в убийстве признался. Вроде бы до семьи Гедоевых в соседнем доме жила его любовница, однажды Конкин поймал её за воровством денег и убил. Неонила утверждает, что даже знает место, где бородач закопал труп – за баней, как раз под лазом в заборе.

– Господи, так это мы с вами на могиле топтались? – перекрестился Дмитрий. – Ну и ну!

– Пока тело не найдено, относимся к заявлению Неонилы с известной долей недоверия, – отмахнулся Щеглов. – Мало ли что эта сомнительная баба наврет. Ну, а у вас как дела?

– Я получил от шефа жандармов добро на арест Печерского, а ещё Бекендорф направил меня в Министерство иностранных дел, там есть сведущие люди, чтобы подготовить дальнейшую игру с турками. Я поеду к дипломатам, а вы берите людей, записку к коменданту Петропавловской крепости – и начинайте действовать. Сколько времени вам нужно, чтобы приступить к допросу шпиона уже в крепости?

– Часа четыре! Ведь ещё и обыск сделать нужно.

– Договорились, – заявил Ордынцев и напомнил: – Пожалуйста, найдите у него печатку с двумя змеями.

Он пожелал Щеглову удачи, а сам поехал в Министерство иностранных дел искать князя Курского.

Длинное серо-зелёное здание на Английской набережной встретило Дмитрия неприветливо, до него здесь никому не было дела: холёные чиновники пробегали мимо офицера в морском мундире, не замечая его. Но всё мгновенно изменилось, как только Ордынцев громко произнёс фамилию шефа жандармов. Все безмерно занятые чиновники мгновенно прониклись к Дмитрию симпатией и вниманием и сразу осведомились, что посетителю угодно. Узнав, что он прибыл к князю Курскому с письмом от Бенкендорфа, Дмитрия тут же сопроводили до нужной двери на втором этаже, а ещё через минуту он уже прошёл в кабинет.

Навстречу Ордынцеву из-за стола поднялся красивый блондин лет под сорок. Тот с веселым изумлением вгляделся в лицо посетителя и воскликнул:

– Ну, не ожидал! И что же делает морской волк в ведомстве шефа жандармов?

– А я всё гадал. Князь Курский, не однофамилец ли? – в тон ему отозвался Дмитрий.

Сюрприз оказался необычайно приятным. Начальник департамента разведки в Министерстве иностранных дел был старым знакомым Дмитрия. Когда-то они вместе сопровождали великого князя Николая Павловича в его поездке по Англии. Ордынцев пожал князю Сергею руку и объяснил:

– От Бенкендорфа я только привёз письмо, а сам же по-прежнему остаюсь моряком.

Усадив Дмитрия в кресло у старинного письменного стола, Курский уселся напротив и спросил:

– Что понадобилось шефу жандармов от нашего ведомства?

– Он переложил на вас тяготы помощи Черноморскому флоту в борьбе с турецкими шпионами.

Дмитрий протянул Курскому записку. Тот быстро пробежал взглядом рекомендацию шефа жандармов и попросил:

– Расскажи мне всё по порядку.

В который уже раз за последние дни Ордынцев повторил свой рассказ и добавил, что сейчас шпион, наверно, уже арестован.

– Уже через два часа меня ждут в Петропавловской крепости. Я бы хотел понять, будет ли ваше ведомство помогать морякам в этой операции – или мы ограничимся тем, что обезвредим шпиона? – спросил Дмитрий.

– Заманчиво… – призадумался Курский. – Ты предлагаешь слать туркам ложные сведения? Тогда можно сделать так…

Князь Сергей быстро набросал план операции. Ни одна мелочь не ускользала от его внимания. Наконец Курский спросил:

– Кто будет писать для нас фальшивые донесения? У тебя есть кто-нибудь на примете?

– Я рекомендую Костикова – чиновника, готовившего доклады по военному ведомству. Этот человек согласился дать показания против шпиона, думаю, что он станет помогать и дальше. Надо лишь получить согласие его начальника.

– Не беспокойся! С Чернышёвым я поговорю сам, – решил дипломат и предложил: – Раз мы начинаем такое серьёзное дело, может, ты перейдёшь на дипломатическую службу? Мне тогда не нужно будет договариваться с твоим адмиралом.

Дмитрий от неожиданности даже опешил, но отказался, не раздумывая:

– Нет, Сергей, я люблю море.

– Ну, раз так, будем считать, что предложение остаётся в силе на неопределённый срок, – решил Курский. – Поехали в крепость. Хочу сам услышать, как такое могло случиться, что русский граф превратился в турецкого шпиона.

– Мне тоже любопытно, – признался Ордынцев. – Надеюсь, что мы скоро это узнаем. Щеглов пообещал расколоть этого молодца, а Пётр Петрович слов на ветер не бросает.

Частного пристава они нашли в Комендантском корпусе Петропавловской крепости. Увидев вошедших, капитан явно обрадовался.

– Я смотрю, вы уже с командой? – обратился он к Дмитрию.

– Да, всё сладилось, теперь мы работаем вместе с дипломатами, – подтвердил Ордынцев, представил князю Курскому частного пристава Щеглова, а потом попросил рассказать, как проходило задержание.

– Печерский нас совершенно не ждал, – объяснил капитан. – Сказать, что он был потрясён – это не сказать ничего. Он полностью утратил самообладание и вёл себя по-бабьи: сначала весь взмок от страха – провонял всю комнату, потом рыдал, а под конец и вовсе катался по полу и выл. Я такого, по правде сказать, ещё не видел. В его мезонине мы нашли гашиш, стопку документов, похищенных из Адмиралтейства, кисет с золотыми червонцами и печатку с двумя змеями. А самое интересное, что мы нашли и задание, отправленное для Печерского из Одессы, – то самое письмо, которым Гедоев его шантажировал. Граф признался, что и впрямь похитил адмиралтейские бумаги, но категорически отрицает убийство Гедоева. Я пока не стал говорить о шпионаже и Турции, здесь уж вам – карты в руки, мое дело – доказать, что он убийца.

Щеглов протянул Дмитрию найденное на Охте письмо, тот прочитал его и отдал Курскому.

– Ну надо же, турок интересует не только Юг, но и Балтийское побережье России. Широко берут! – заметил дипломат, а потом предложил: – Давайте начнём допрос.

Щеглов отдал распоряжение доставить арестованного…

…Дверь распахнулась и в комнату ввели уже закованного в кандалы Печерского. Конвоиры усадили арестанта на стул и отошли – один к окну, а другой – к двери. Увидев рядом с частным приставом ещё двоих – моряка и штатского, Печерский закричал:

– Что всё это значит?! Кто посмел арестовать меня, дворянина и графа?

– До вас в той же камере сидел князь, – заметил Щеглов. – Но вы нам истерики не закатывайте, всё равно не поможет! Не хотите пока в убийстве сознаваться? Не надо. Я подожду. А пока расскажите-ка о шпионаже в пользу Турции.

Кровь отлила от лица Печерского, и оно стало даже не землистым, а мертвенно-серым.

– Воды, – прошептал он.

– Попить нальем, мы же не изуверы, – заметил капитан и протянул арестанту стакан. – Если с нами по-хорошему разговаривать – можно и тюрьмой отделаться, а то ведь законы в стране двести лет не менялись: за самые тяжкие преступления четвертование положено. Мучительная штука, скажу я вам!

Печерского затрясло. Его руки ходили ходуном, расплёскивали воду. Но Щеглов будто и не замечал этого, он невозмутимо продолжил:

– Нам тут местные старожилы рассказали, как вы несколько месяцев назад сами на допросах присутствовали, так что объяснять вам не надо – вы и так всё знаете. Шпионить в пользу врага – тягчайшее преступление. И кому помогать вздумали? Туркам!

– Я им не помогал, – отозвался Печерский, – я им ложные бумаги посылал. Сам придумывал и выдавал за настоящие.

– Лжёте! – вмешался Дмитрий. – Перехвачены два ваших донесения с похищенными секретными документами. Вы крали их в Адмиралтействе и чиновников военного ведомства, а врагу отправляли в том виде как есть. Имеются свидетели вашего разговора с Гедоевым, когда тот начал свой шантаж. Торгаш понял, что вы – шпион, и принялся тянуть из вас деньги.

Ордынцев выложил на стол пакет, отправленный преступником с «ямщиком» Паньковым, и печатку, найденную при обыске.

– Вы полностью изобличены. Вас может спасти только полнейшее раскаяние, – сообщил арестанту Щеглов, – иначе четвертование. Вряд ли государь снизойдёт до того, чтобы заменить его для вас на повешение. По крайней мере, я просить об этом не стану.

Печерский разваливался на глазах: его широкое лицо разъехалось в гримасе плача, жирные плечи затряслись, и он зарыдал. Массивное тело арестанта начало сползать со стула, и Щеглов, предупреждая его истерику, кивнул охраннику. Конвоир подхватил рыдающего преступника и вернул его в прежнее положение.

– Нам надоели эти сопли! – гаркнул частный пристав. – Либо вы начнёте отвечать на вопросы – либо я, признав вас шпионом и убийцей, закрываю дело. Завтра вас осудят, а ещё через неделю казнят.

– Я скажу всё, что знаю… – сквозь затихающие рыдания пообещал Печерский.

– Вот так-то лучше, – отозвался капитан и обратился к Ордынцеву: – Приступайте, Дмитрий Николаевич.

– Расскажите, когда и как вы начали работать на врага. Что заставило вас стать шпионом?

Печерский подавил всхлип и признался:

– Это из-за греков, а ещё из-за обиды… Отец по завещанию всё оставил моему старшему брату. Я был этим просто сражён, хотел доказать всем, что со мной поступили неправильно. В этот тяжёлый душевный момент я встретил князей Ипсиланти, они так красиво говорили о свободе Греции. У них выходило, что все, кто борется за это святое дело – герои. Я поверил и отправился по их поручению в Константинополь. Они послали меня на верную смерть: ведь я не знал ни турецкого, ни греческого языков, а паспорт мой оказался поддельным. Деньги быстро кончились, а греческие заговорщики, вместо того чтобы выполнять мои приказания (ведь я был посланником их вождей), избегали меня. Они не давали мне ни денег, ни еды, никто не хотел селить меня в своем доме. Эти фанариоты даже не скрывали, что хотят выдавить меня из Константинополя.

– И тогда вы предложили свои услуги туркам… – предположил Дмитрий.

– Я голодал, а греки, которые должны были мне служить, ели досыта.

– И что же было дальше? – поторопил арестанта Щеглов. – В ваших интересах быть поразговорчивее.

– Да, конечно, – суетливо поддакнул Печерский. – Я понял, что фанариоты меня не признают, и решил их наказать. Обратился к турецким властям и пообещал выдать всех заговорщиков, если мне дадут хорошее жильё и устроят на службу. Мои условия приняли: мне выделили прекрасный дом и стали исправно платить. Турки разобрались с заговорщиками-греками, а потом выдвинули мне условие, что денег станут давать гораздо больше, если я вернусь в Россию и начну пересылать оттуда донесения. Их интересовали армия и флот.

Арестованный замолчал, а в разговор вступил князь Курский:

– Есть ли опознавательный знак, по которому агент в Одессе понимает, что у вас всё в порядке?

– Я посылаю ему деревянные чётки с шёлковой кисточкой, а он, получив донесение, возвращает мне их обратно с гонораром и новым заданием, – отозвался Печерский

– А как вы должны были сообщить, что вас разоблачили? – настаивал дипломат.

– Просто коротко остричь кисточку с одного бока, – объяснил Печерский, – но я всерьёз к этому не относился. Меня невозможно было связать с турками.

– Тем не менее связник начал требовать деньги за то, что сохранит вашу тайну, – вмешался Щеглов. – Кстати, то письмо и кошель с золотом, которые он прятал у себя, нашли в вашей комнате, а вы говорите, что не убивали Гедоева. Как тогда они к вам попали?

Печерский умоляюще прижал руки к груди и поклялся:

– Ей-богу, я нашёл всё это в кармане, когда ночью пришёл домой. После гашиша в моей голове всегда такой сумбур делается, я ничего не помню, ноги еле идут, а что было накануне, забываю.

– Значит, вы порешили Алана, потом обкурились и забыли, – констатировал Щеглов. – Бывает и так.

– Я стану делать всё, что угодно, дам любые показания, только не говорите мне, что я его убил! – взмолился Печерский. – Мне хотелось… но я боялся, что Алан выполнит свою угрозу и отошлёт задание от турок в полицию. Когда оно нашлось в кармане, я решил, что этот негодяй одумался. Я хотел сегодня же послать к нему Азу. Предложить встречу. У меня уже есть другой связник, в Гедоеве я больше не нуждался. Скажу честно: я задумал его убить, но не успел. Но ведь за желание не наказывают!

– Разберёмся, – пообещал Щеглов и посмотрел на Дмитрия, а потом на князя Курского: – У вас есть ещё вопросы, господа?

– На сегодня хватит, – решил Курский, а Дмитрий кивнул, соглашаясь.

– Забирайте арестованного, – велел капитан.

Печерского увели.

– Ну, и как вы поступите с турками? – поинтересовался Щеглов.

– Нужно заменить доклад о военных поселениях и отправить его с Афоней, – пояснил Дмитрий. – Я встречу своего помощника в Одессе и помогу ему с Сефиридисом, а дальнейшее поступление фальшивых донесений становится заботой князя Сергея.

– Я всё продумаю, и со шпионом ещё не раз побеседую, пока не вытащу из него детали и подробности. Пока всё для нас складывается очень удачно, – признал дипломат.

– А вы, Пётр Петрович, что делать будете? – спросил Дмитрий.

– Пока займусь Конкиным. Мои люди и впрямь откопали за его баней женский скелет с проломанным черепом. К Печерскому я вернусь попозже, дней через десять, а пока он – ваш.

– Договорились, – кивнул Курский.

Они пожали друг другу руки и разъехались.

По большому счёту, всё получилось на удивление складно. Через день Костиков принёс фальшивый доклад о военных поселениях, и Афоня, забрав с собой Данилу, отбыл в Одессу. В Петербурге Дмитрия больше ничто не держало, и он выехал в Москву. Карета вновь катила по знакомому тракту, только теперь в обратном направлении – везла Дмитрия к неразрешимым проблемам его странного брака. Ну и мысли его были под стать этой ужасной катастрофе.

«Нужно быть честным и наконец-то признать, что прежней жизни больше не будет», – вдруг осознал он, разглядывая в окошко поредевшие осенние леса.

Надин уже заняла место в его сердце, и с этим ничего нельзя было поделать. Когда же только это случилось?.. Вспомнилась Тверская и две сцепившиеся осями кареты. Он тогда вытащил Надин и никак не мог заставить себя убрать руки с её талии. Ну не мог – и всё! А почему? Влюбился, как юнец! В этом и заключался корень всех его бед… И что же теперь его ждёт? Ведь они с Надин женаты… Неужели всё безнадёжно? От печали заныло сердце… Но как же хотелось, чтобы однажды чудо всё-таки свершилось и на его улицу тоже пришёл праздник.