Дождь… Не висит стеной, не сечет колкими струями, а будто плачет… Впрочем, в Северной столице Российской империи осенью другой погоды и не бывает. Поймав ноздрями порыв холодного ветра, Сергей Курский чихнул и поспешил закрыть окно экипажа. Он вновь ехал в Петропавловскую крепость. Кто бы мог подумать, что так стремительно изменится расклад сил в мире: освободительная борьба уже пылала по всей Греции, и российской разведке пришлось навёрстывать упущенное. Князь Сергей теперь расспрашивал Печерского и о «Филики этерия», и о молдавском походе князей Ипсиланти, и о характерах и взглядах участников греческого восстания. Арестованный шпион с готовностью отвечал, можно сказать, прямо-таки рвался сотрудничать. Впрочем, у Курского от этих бесед оставалось крайне неприятное впечатление: арестованный ненавидел греков, а больше всех – князей Ипсиланти.

Ни одного доброго слова в их адрес, а ведь Печерский знал вожаков греческого восстания десять лет. Впрочем, чувства и переживания шпиона Курского не слишком занимали. Россия готовилась помогать единоверцам, а для этого требовались люди и в самой Греции, и в сердце её поработителя – Турции. Князя Сергея интересовали их имена, род занятий, место жительства, а всё остальное можно было пропустить мимо ушей.

Курский зашел в вестибюль комендантского корпуса и не поверил собственным глазам: ему навстречу спешил частный пристав Щеглов.

– Здравствуйте, Пётр Петрович! Вас-то каким ветром сюда занесло? – удивился дипломат. – Новенького кого привезли?

Щеглов со вздохом признал:

– Не до новеньких мне, всё старое дело из головы не идёт. Червоточина в нём имеется, она-то и не позволяет захлопнуть книгу.

– Что же вас беспокоит? Надеюсь, вы не считаете, что мы ошиблись, взяв шпиона?

– Нет, в этом я как раз не сомневаюсь. Тут у меня вопросов нет. Да и характер у Печерского такой, что ему предавать – в радость. Меня волнует другое: Печерский по нутру своему – человек с большими претензиями, но с никчемными задатками, да к тому же труслив и жаден. Такой за малейшую выгоду душу продаст, а в нашем деле ведёт себя совсем нелогично. Он ведь признался в том, что шпионил. За это кара непомерно более страшная, чем за убийство торговца богомерзкой отравой, а значит, преступника. Но Печерский в убийстве шантажиста так и не сознался. Всё твердит: «не я». Я ему поблажки обещаю за чистосердечное признание, а он упёрся.

Курский уже хорошо изучил арестованного и был полностью согласен с капитаном: Печерский и впрямь был человеком слабым.

– Так вы, получается, склоняетесь к мысли, что он Гедоева не убивал? – спросил дипломат.

– Выходит, что так, – признал Щеглов. – Поэтому и езжу сюда, что дело недоделано.

– Так кто же убийца?

– Сдается мне, что с Гедоевым разобралась его собственная жена. Больше некому, – вздохнул Щеглов. – Сегодня я окончательно в этом убедился. Ещё раз напомнил нашему арестанту о письме, которым его Алан шантажировал, и о кошеле с золотом, но тот на своем стоит – подкинули, в кармане нашёл, когда проснулся. А чего ему упираться, когда остальные шпионские бумаги в его комнате нашли? Какая теперь разница? Один ответ – всё до кучи. Ан нет, не сознаётся!

Курский напомнил:

– Но ведь факты указывают на Печерского: у него имелся очень сильный мотив – его шантажировали. К тому же во время убийства он находился в борделе, а когда уходил, его никто не видел. Да и нож, которым зарезали связника, всегда лежал в той самой комнате, где шпион курил гашиш. Других фактов ведь нет?

Капитан вздохнул:

– Нет других фактов. Имеется лишь шестое чувство вашего покорного слуги.

– Тогда оставьте всё как есть. В вашем деле без фактов никак нельзя, это у нас, у дипломатов, можно с умным лицом изрекать бездоказательные высказывания. Мол, наша великая империя имеет мнение, что ваша страна…

Щеглов вдруг дернулся, как от удара, и переспросил:

– Как вы говорите? С умным видом голословное обвинение?..

– Бездоказательное высказывание, – поправил его Курский и улыбнулся. – Понравилось выражение?

– Не то слово! – воскликнул повеселевший Щеглов. – Вы, ваша светлость, может, сейчас новую страницу в сыскном деле открыли. Главное, что с умным видом…

Капитан пробормотал слова прощания и пулей вылетел за дверь.

«Что-то наш сыскарь задумал», – понял Курский и, мысленно пожелав приставу удачи, отправился по собственному делу.

Удачи! Совсем немного – вот что ему сейчас было нужно… Щеглов спешил в заведение мадам Азы, вернее сказать, в бордель Неонилы. О том, что у заведения сменилась хозяйка, Щеглов узнал, как только обнаружил исчезновение Азы. Он сразу же взялся за Неонилу, но не преуспел: новая владелица «швейной мастерской» роняла крупные, как лесной орех, слёзы и уверяла, что отдала за заведение всё до последнего гроша, а куда и почему уехала мадам Аза – не знает.

«А ведь про орудие убийства и пристрастие Печерского к гашишу рассказала нам именно Неонила, – размышлял Щеглов по дороге на Охту. – Почему она так поступила? Нарочно отправила следствие по ложному следу? Возможно… Хотя нельзя отрицать и явной пользы от этой бабищи: про труп за баней сообщила тоже она. Впрочем, это фокус известный: хочешь, чтобы тебе поверили, спрячь ложь среди правды».

Коляска долго петляла по улочкам Охты. Частный пристав раздражённо крякнул (да, когда же он, чёрт побери, доберется до места?!). Наконец появился дом с аляповатой вывеской и красным фонарем – заведение мадам Неонилы.

– Главное, что с умным видом, – пробурчал себе под нос Щеглов и толкнул дверь, а уже в коридоре добавил: – бездоказательное высказывание…

Неонила приняла его всё в том же крошечном чердачном кабинетике.

– Ваше высокоблагородие, – чуть ли не пропела она, закатывая от восторга глаза. – Какая честь!

– Да уж, не ко всем соучастникам убийства я захожу лично, – подыграл ей Щеглов. – Девок твоих пожалел, а то снова на допросы таскать начну, они перепугаются да разбегутся. Что делать будешь? Сама всем мужикам «рубахи шить» станешь?

Старательно отводя взгляд от побледневшего лица Неонилы, капитан притворно вздохнул и добавил:

– Хотя тебе уже всё равно будет. С убийцами и их пособниками суды разбираются быстро. Ты, мать моя, уже в полосатой робе по Владимирке пойдешь.

– Да что вы говорите? Господь с вами! – всполошилась Неонила. – Да я, мамой клянусь…

– Не утруждайся ложными клятвами. Всё и так ясно: хозяйка тебе этот бордель пообещала, вот ты и плясала под её дудку.

Рыжая великанша застыла с открытым ртом, глаза её забегали. Щеглов испытующе глянул на нее, а потом вдруг гаркнул:

– Сегодня граф Печерский показания на тебя дал, что ты специально из корысти на него напраслину возвела. Аза сбежала от наказания, а ты – в деле, тебе и ответ держать, как вы с хозяйкой невиновного дворянина в тюрьму упрятали.

Неонила аж посерела. Руки её затряслись, она качнулась к двери, как будто собралась бежать, но вместо этого рухнула на колени перед Щегловым.

– Батюшка, родимый, я всё, как на духу, расскажу, – лепетала она, – не так было, нет моей вины…

– Да что тебя слушать, опять соврешь, – брезгливо отмахнулся Щеглов. – Ты ведь Гедоеву сказала, что граф его зовёт, чтобы тот во дворе борделя ждал.

– Сказала. Хозяйка хотела, чтобы они с графом подрались и поубивали друг друга. А сама она на эту свару посмотреть рвалась – уж больно обоих ненавидела. Я пришла. Сказала Гедоеву, как велели, а потом с ребёнком сидела, пока Аза не вернулась.

– Понятно! Хозяйка твоя зашла с главного входа, пока её муженёк во дворе торчал. Она взяла в комоде нож, а своему обкурившемуся любовнику в карман письмо засунула и один из двух кошелей с золотом, привезённых Аланом из Одессы. Дальше дело осталось за малым – мужа пырнуть, что она и сделала. Ну а потом эта кормящая мать вернулась домой – тебе указания давать, что говорить полиции.

Неонила вновь запричитала:

– Так хозяйка сказала, что, если я в полиции стану говорить по её указке, всё образуется, а она мне тогда заведение дёшево продаст. Но коли я болтать начну, так мы с ней вместе на каторгу пойдём. А меня за что на каторгу, коли я ни сном ни духом?

– Прямо святая, – хмыкнул Щеглов. – Понятно, что твоя Аза на Кавказ подалась, думает, что мы её в горах не найдем. Да мы и искать не станем! Всё равно она сюда вернётся или в Москву, или в другой какой город. Мы везде предписания разошлём и сцапаем её, как миленькую.

Неонила поднялась с колен и деловито отряхнула платье.

– Нет, хозяйка навсегда уехала, – возразила она. – У неё ведь в руках золотой ключ – сынок её новорождённый. Мамаша-то Печерского в горном селе живёт, богатая – страсть, а наследников нету. Любовника своего Аза в тюрьму определила на верную смерть, а сама к его матери подалась. Она старую ведьму ещё с давних времён ненавидела, всё о богатствах её мечтала.

– Да что ты? Убийца собралась заботиться о бедной старушке? Ну, Бог в помощь! Но только если мамамша Печерского хоть малость похожа на сынка, Аза недолго проживёт. Зачем она теперь нужна? Ребёнок-то ведь уже родился.

Неонила вдруг с ним согласилась:

– Я и сама так думала. Эта графиня Печерская – просто волчица. Она, не моргнув глазом, собственного любовника зарезала, а Аза у неё в приживалках ходила. Неужто такая дама гордость свою уронит и с прислугой породнится? Нет, не будет этого! А ребёнок что ж, его и забрать можно…

Щеглов задумался. Как теперь поступить?.. Не мчаться же за подозреваемой на Кавказ?! Расследование он наконец-то закончил, и по большому счету, пусть и не слишком прямолинейно, но справедливость всё-таки восторжествует. Печерский – конченый мерзавец, тип без стыда и без совести, но он должен отвечать лишь за то, что совершил на самом деле.

А как же Аза? Она ведь страшно рискует… Но она – убийца! По делам и расплата… Пусть жизнь сама решит её судьбу.

– Коли дашь показания под присягой на свою бывшую хозяйку, я закрою глаза на твою «швейную мастерскую». Живи, пока кто-нибудь на вас официальную жалобу не подаст. А там уж не обессудь, – сказал Щеглов.

– Я все сделаю, как надо! Мамой-покойницей клянусь!..

Кланяясь в пояс, Неонила проводила частного пристава до дверей, а поглядев ему в след, перекрестилась.

Щеглов же мысленно поставил в этом деле точку и с лёгким сердцем отправился к себе в участок.