Сентябрь 1812 года

Женщина вопит и стучит ногами. Её праведный гнев неистов, но мужчину это не волнует. К чему слова, когда дело сделано, и жертва уже запуталась в расставленных силках? Он молчит. Наблюдает. Крикунья распаляется всё больше и больше: её голубые глаза сверкают, ноздри дрожат. Сколько в ней злости и сколько гонора!..

Неужели она ни о чём не догадывается? Вроде нет… Хотя что с баб взять? Одно слово – пустышки. Матери растят из них принцесс, сулят им поклонение рыцарей, а потом выпускают в суровый мир, где судьба сразу же даёт дочке пинка. Лети вниз, курица! Знай своё место и не высовывайся!

Мужчина терпеливо ждёт. Наконец с женских уст слетает долгожданное «не дам», и он впивается взглядом в лицо своей жертвы. Поймать, не упустить тот миг, когда в чёрной глубине зрачков проступит страх. Упоительное, сладкое мгновение, а потом – предвкушение и наконец-то… вожделение. Плоть затвердеет, став до умопомрачения чувствительной, а следом придёт наслаждение! Но, чтобы всё получилось, в глазах крикуньи должен проступить ужас.

«Жалкая дурочка, она думает, что нужна мне».

Смешно, но это примитивное существо, кажется, мнит себя чем-то ценным. Дылда с выпирающей грудью, восемнадцатилетняя корова. Человеку со вкусом на неё и смотреть-то противно. Бестолочь не понимает, что годна только в жертвы и судьба её предрешена: умереть в назидание другим. Мужчину волнуют совсем юные, это в их сердцах должен родиться ужас.

Дылда по-прежнему задирает нос, на её лице нет даже тени прозрения. Ну что ж, пора! Мужчина идёт к камину и берёт со стойки кочергу. Может, нахалка хоть теперь догадается?.. Нет, бесполезно. Она и впрямь оказалась тупицей. Удар по икрам валит крикунью на пол. Наконец-то в её глазах мелькает страх – дошло, что к чему! Натянув серое сукно панталон, мужская плоть разбухает, а сладкий огонёк греет кровь. Теперь надо раздуть пламя, обратить его в пожар! Мужчина вновь бьёт жертву. Попав ногой в мягкое, радуется: «Живот? Славно… А теперь добавим!»

Описав круг, тяжелая кочерга опускается на плечо жертвы. Женщина хочет свернуться в клубок, спрятать лицо. Вот уж нет, не выйдет! Бац – и сапог таранит нежную щёку. Лучше бы, конечно, выбить зубы, но не беда – всё ещё впереди.

Переплавляя кровь в жидкий огонь, нарастает возбуждение. Мужчина упивается им – растягивает удовольствие.

Удары сыплются на обмякшее тело: кочерга, нога, кочерга, нога… По холке мучителя пробегает дрожь. Ни с чем не сравнимый аромат свежей крови дурманит голову. Великолепно! Острее пахнет лишь человеческий мозг.

Кочерга опускается на череп жертвы. Веером теплых капель разлетаются окровавленные сгустки. Невероятный, запретный аромат – он как спусковой крючок. Огненные судороги пробегают по телу мужчины. Одна, вторая… О-о-о! Как это приятно!.. Но, скомкав тёплую истому, разрывает тишину визгливый крик:

– Убийца! – старческий голос срывается на фальцет.

«Что за чёрт? Богадельня тут, что ли? – раздраженно думает мужчина. – Всё испоганили!.. Хотя…»

На сером сукне панталон расползается влажное пятно. Чтобы там ни вопила седая ведьма, дальше можно и не слушать – главное уже сказано. Старуха даже не понимает, какой комплимент сделала.

Убийца! Разве не прекрасное имя для великого человека?