В Париже вновь царили Бурбоны. Жители французской столицы постепенно привыкали к тому, что великая империя Маленького Капрала ушла в прошлое, а на её руинах воздвиг свой трон немолодой и слабохарактерный вдовец-эмигрант. Однако кое-кого это очень даже устраивало. Если бы Шарля Мориса де Талейран-Перигора князя Беневентского кто-нибудь догадался спросить, какое время в его жизни оказалось самым счастливым, он ответил бы: «Сейчас». Впрочем, никаких вопросов всесильному Талейрану, конечно же, не задавали – все перед князем трепетали, вполне резонно считая его первым человеком в королевстве.
Талейрану вспомнился вчерашний разговор с его величеством. Факт этот был неприятным и настораживающим. Не упустить бы момент и подавить августейший бунт в самом зародыше!
«Его безвольное величество начинает потихоньку наглеть!»
Еще месяц назад Людовик XVIII робкой овечкой ел с рук Талейрана, всего на свете боялся и не принимал никаких решений. Но жизнь шла своим чередом, и в Лувре появилась жадная и амбициозная королевская родня. На них Талейран быстро цыкнул, и те поджали хвосты – два-три месяца о них не придётся беспокоиться, но вслед за принцами в Париж потянулась всякая эмигрантская сволочь: друзья юности короля и – вот ведь смех-то! – его товарищи по оружию, а также прочие «приближённые». Все они что-то для себя клянчили, но поскольку у короля ничего своего не было, тот их просьбы передавал главному министру. Талейрану эта голодная шушера просто осточертела. Подумаешь, голубая кровь! Он и сам в этом королевстве не из последних – восемьсот лет роду. Среди нынешних попрошаек таких единицы. Хотя об одной такой «единице» стоило задуматься всерьёз.
«Де Виларден может спутать мне карты, не исключено, что его томные ухмылки и крашеные кудри ещё что-то значат для его величества», – наконец-то признал Талейран.
Он лучше всех знал о многолетней «дружбе» между графом Прованским и бароном де Виларденом, и, хотя будущий король всю жизнь старательно скрывал свои предпочтения от окружающих, для Талейрана они не были секретом. Какие могут быть тайны, если де Виларден много лет прослужил у всесильного министра агентом! Правда, потом барон решился-таки вильнуть хвостом: узнал, что император Наполеон уволил Талейрана со всех постов, и отказался присылать рапорты. Простак! С кем он вздумал тягаться?! Князь сразу же (и за хорошие деньги) перепродал этого агента министру полиции Фуше, а сам напомнил де Вилардену о кое-каких документах. Пришлось агенту работать уже на двоих, а Талейран не только получал копии рапортов, направлявшихся в адрес Фуше, но и читал все задания, получаемые де Виларденом. Так могло продолжаться бесконечно долго, если бы барон не вздумал возвратиться в Париж. Он уже побывал у короля, и его величество сразу же попросил Талейрана разобраться с наследством барона, и, что оказалось совсем неприятным, в голосе короля зазвучали твёрдые нотки.
«Так ведёт себя на людях бесхарактерный муж в присутствии властной жены», – вспомнилось Талейрану вчерашнее впечатление от разговора с Людовиком XVIII.
Князя это совершенно не устраивало. Никакого возвышения прежних фаворитов он допускать не собирался. А слащавого крашеного наглеца следовало сразу щёлкнуть по носу, чтобы тот знал своё место. Впрочем, сделать это нужно было чужими руками, да ещё и с выгодой.
Талейран прошёл в свой кабинет и достал из папки план имения Валансе. Разложив огромный лист на столе, князь вызвал лакея и распорядился:
– Пригласите ко мне графиню Доротею!
Племянница, как видно, крепко подружилась с русской вдовой маркиза де Сент-Этьена, вот пусть теперь обе дамы и поучаствуют в этом неприятном деле.
«Если дело представить как оскорбление, в Доротее заговорит её польская кровь, – в очередной раз вспомнил князь, – девчонка так же горда, как её отец-шляхтич».
Правда, если уж быть совсем точным, существование некоего шляхтича – любовника герцогини Курляндской, имя которого Талейран не хотел даже вспоминать, не имело никаких доказательств. Герцогиня Анна-Доротея ни разу об этом даже не заикнулась, а сам престарелый герцог Курляндский из четырёх своих дочерей младшую любил больше всех. Девочка оказалась точной копией своей матери, уж в этом Талейрана можно было и не убеждать – тот сам побывал в числе любовников Анны-Доротеи, коих было множество.
Но гордость – отнюдь самое главное качество племянницы. Самым ценным её достоинством был глубокий мужской ум. Талейран задыхался без надёжных и толковых помощников. Сейчас, когда он фактически стал королем Франции, всё приходилось делать самому. Сколько людей, с которыми нужно поговорить, сколько приносящих выгоду тайных связей, которые нужно наладить. Но самого князя на всё не хватало, и часть его замыслов рассыпалась на глазах. Вот если бы привлечь к этим делам Доротею!.. Но почему бы и нет?!. Её мать крутила Пруссией и Польшей, а дочери по силам и вся Европа. Немного подучить – и всё будет в порядке…
За дверью раздались шаги, и в кабинет вошла Доротея. Талейран всегда считал, что женщинам нужно выходить замуж как можно раньше и так же рано рожать – тогда женская красота расцветает с пышностью розы. Доротея просто ослепляла.
– Жемчуг, перламутр и коралл… – произнёс князь вместо приветствия и, заметив вопросительный взгляд племянницы, объяснил: – Ты, дорогая, превзошла красотой свою матушку, о сёстрах я уже и не говорю – они в подметки тебе не годятся.
Доротея расцвела.
Талейран знал, что делал – его племянница вечно соперничала со своей старшей сестрой Вильгельминой – та считалась в Европе кем-то вроде Клеопатры. Ну что ж, наживка заброшена, осталось разыграть партию. Талейран скроил серьёзную мину и спросил:
– Я что-то давно не видел твоей подруги – маркизы де Сент-Этьен.
– Элен пока живёт в Дижоне, – ответила Доротея и тут же заволновалась: – А что случилось, почему вы о ней вспомнили?
– Я бы не вспоминал, да есть кому напомнить. – Князь вздохнул: – Жаль, конечно, но придётся, видно, отменить указ Наполеона об имуществе твоей подруги. Опасный соперник у твоей маркизы объявился.
– Де Виларден приехал? – сразу всё поняла Доротея. – Я предупреждала Элен…
– Король просил меня посмотреть, что можно сделать с наследством де Сент-Этьена, но я пока не дал его величеству ответа…
– Дядя, придумайте что-нибудь! – взмолилась Доротея. – Для вас же нет невозможного! Де Виларден – известная скотина, я уже столько наслушалась от эмигрантов о его жизни в Лондоне. Его все терпеть не могут.
– Меня тоже никто не любит, но это не мешает мне служить Франции, – заметил Талейран. От него не ускользнула ироничная ухмылка племянницы, вернее, даже не ухмылка, а её тень. Девчонка безошибочно отличала фальшь от истины.
«Если Доротея сможет противостоять мне в этой интриге – возьму её с собой на конгресс в Вену, ну, а если сделает всё “в лоб”, значит, не будет от неё пока толку», – решил Талейран и начал игру:
– Мне жаль вас обеих, ты ведь так прикипела душой к своей русской подруге.
– Да, мне с ней хорошо, – подтвердила Доротея и тут же напомнила: – Но вы не ответили на мою просьбу.
– Я уже думал об этом. – Талейран говорил, будто уступая давлению. – У меня есть кое-что на де Вилардена, но ты понимаешь…
– Что у вас есть? – сразу же вцепилась в него Доротея.
– Барон лишь прикидывается бедняком, на самом деле он ещё при покойном Людовике XVI немало зарабатывал на борделях. Он их держал в паре с известной в Париже процентщицей Франсуазой Триоле.
– Она сможет это подтвердить? – спросила Доротея и тут же ответила себе сама: – Нет, она не станет этого делать. Зачем рисковать? Наверняка у неё по бумагам всё записано на совершенно других людей.
– Ну, в документах на бордели и ломбарды имени барона, скорее всего, нет, в этом ты права, – подтвердил Талейран, – но ведь ты, как всегда, не дослушала. У меня есть несколько записок де Вилардена. Во времена Террора я выкупил их в Комитете национального спасения. Сама понимаешь, что там лишь Робеспьер рвал душу за идею, а остальные умели только считать. Так что доносы мог купить любой желающий. Я выкупил доносы на всех родственников, входивших в большой клан де Сент-Этьенов. Как я и предполагал, они написаны одной рукой.
– Об этом давно ходили слухи, – напомнила Доротея. – Но какой толк от доносов, они всё равно не подписаны. Или на ваших имеется подпись?
Девчонка соображала мгновенно, схватывая суть, это обнадёживало. Неужто в Вене у министра иностранных дел Франции всё же появится толковая помощница? Талейран улыбнулся и подсказал:
– Подписи на доносах, конечно же, нет, но зато этот почерк невозможно спутать с другими. Погляди-ка сама…
Талейран выложил поверх карты поместья с десяток коротких записок. Кое-где бумага казалась совсем ветхой, а кое-где даже и не пожелтела. Везде мелькали имена многочисленной родни маркиза де Сент-Этьена. Сразу бросалась в глаза особенность почерка: в заглавных буквах вместо крючков были виртуозно нарисованы чёткие спирали.
– Ну и что?.. – протянула Доротея.
– А то, что его величество отлично знает этот почерк, нужно показать ему записки – и изгнание де Вилардену обеспечено. Пойми, нет таких законов, чтобы убийца мог наследовать своей жертве.
– Вы покажете эти записки королю, и Элен оставят наконец в покое?
Ну, вот птичка и угодила в силки, начиналась самое интересное:
– Не так быстро, – строго сказал Талейран. – Ты меня не поняла! Я не стану рисковать своим положением из-за благополучия твоей русской подруги, мне слишком дорого далась моя карьера. Я устрою твоей Элен аудиенцию у короля, всё остальное в свою защиту она должна сказать сама. Это справедливо!
– Но она моя подруга!
– Именно поэтому я и устрою ей аудиенцию, иначе палец о палец не ударил бы.
Доротея сразу засовестилась и принялась подлизываться:
– Простите, дядя, я так неблагодарна. Поверьте, я очень ценю вашу помощь и понимаю, что вы делаете это только ради меня…
Доротея сгребла листочки со стола.
– Я сейчас же напишу Элен и, когда та приедет в Париж, отдам ей это, – тараторила она. – Маркиза упадёт перед государем на колени и всё объяснит. Де Виларден из-за денег уничтожил собственную семью…
Талейран забрал из рук племянницы записки, и Доротея осеклась.
– Что вы делаете? – вырвалось у нее.
– Возвращаю свою собственность. Это в своё время стоило мне больших денег. Бонапарт озолотил маркизу де Сент-Этьен, и будет справедливо, если она теперь сама купит себе благополучие.
– Купит?! Но Элен – моя лучшая подруга! Как я после этого буду выглядеть?
– А при чём тут ты? Я говорю о сделке между двумя соседями. Ты же прекрасно знаешь, что в Валансе есть спорный участок. – Талейран ткнул пальцем в точку почти на краю огромного плана поместья. – Мы не могли договориться по нему с соседями почти пятьдесят лет, а теперь хозяйкой замка стала твоя русская подруга. Так что я предлагаю сделку: маркиза де Сент-Этьен продаёт мне участок за один франк, а взамен получает эти записочки. Я думаю, что такой расклад – верх справедливости.
По лицу Доротеи стало заметно, что она так не думает. Брезгливо скривившись, она провозгласила:
– Элен подарила бы вам участок, если бы я только намекнула об этом.
– А мне подарков не нужно, – парировал Талейран, – всё имеет свою цену. Так что пиши своей подруге письмо, пусть собирается и едет в Париж, пока не потеряла всё своё состояние.
Доротея развернулась и пошла к выходу. Прямая, как кол, спина должна была продемонстрировать дяде всю степень её возмущения. Игра обещала стать необычайно забавной. Талейран усмехнулся и мысленно подсказал: «Приложи к красоте ум, вот тогда и посмотрим, чего ты стоишь».