Декабрь в Париже оказался дождливым. Ни снега, ни мороза, ни ясного неба. Как тут вообще можно жить? Щеглову хотелось домой, тем более что его командир, сдав полк, уже давно отбыл в Россию. Ополчение тоже вот-вот должно было отправиться, но поручик не мог уехать, не закончив начатого дела. Он обещал маркизе де Сент-Этьен, что останется в Париже до окончания суда над де Виларденом, а в случае нужды выступит и свидетелем. К счастью, судебное заседание назначили на сегодня и, если приговор вынесут в течение дня, поручик ещё успевал вернуться в полк до его отхода.

«Господи, помоги! Пусть восторжествует справедливость», – мысленно попросил Щеглов.

Судья – мрачного вида старик в очках – не произвёл на поручика благоприятного впечатления. Щеглову казалось, что судья подыгрывает защитнику барона – расфуфыренному коротконогому толстяку – и затыкает обвинение, представленное префектом полиции. К тому же де Виларден не признал своей вины, и Щеглов уже начал побаиваться худшего – оправдания. Судья закончил допрашивать барона, теперь пришёл черед Луиджи Комо, следующим должен был стать Щеглов.

Судья велел доставить юношу. Поручик знал, что с Луиджи уже сняты все самые тяжкие обвинения, теперь юному итальянцу ставили в вину лишь то, что он открыл злоумышленнику калитку и дверь коттеджа. Судья привёл Луиджи к присяге и разрешил обвинению задавать вопросы.

– Вы давно знакомы с подсудимым? – осведомился майор Фабри.

– Да, ваша честь, года три, наверное, а последний год мне пришлось жить с ним, – ответил юноша.

– А почему «пришлось»? Барон вас заставил?

– Да. Моя семья задолжала ему, и он забрал меня в счёт долга.

Чувство предвкушения, такое мимолётное, что Щеглов заметил его лишь потому, что знал, чего ждать, мелькнуло в глазах майора, когда тот произнёс:

– То есть вы стали его слугой?

– Нет, сеньор, он сделал меня рабом, – отозвался юноша, и Щеглов от волнения закусил губу, обвинение наконец-то выложило главный аргумент: на примере Луиджи они собирались доказать, что и девочка, и маркиза, и обе служанки были обречены.

– Расскажите суду, что значило быть рабом у барона де Вилардена.

Юноша залился краской – пылало всё: щёки, уши и даже шея, когда он ответил:

– Сначала барон истязал меня – избивал кавалерийским стеком, а потом, когда я уже с ума сходил от боли, он насиловал меня…

– Но почему же вы не пытались бежать, не попросили помощи у полиции? – вкрадчиво осведомился Фабри.

– Я боялся, ведь барон – убийца. Он насмерть забил кочергой мою старшую сестру. Лючия сказала, что не позволит забрать меня, тогда барон взял кочергу и бил сестру до тех пор, пока не размозжил ей голову. Потом он заявил, что если я не подчинюсь или попробую сбежать, то он вместо меня заберёт одного из моих младших братьев. Знаете, барон так страшно рассмеялся, когда сказал, что возьмёт Альдо, а ведь тому ещё не было пяти.

Слёзы хлынули из глаз Луиджи, казалось, что он захлебнётся ими, но юноша всё же смог крикнуть:

– Кочерга вся стала ржавой от крови, а когда сгустки мозга моей Лючии попали барону в лицо, он слизнул их!..

Судья побледнел.

– Кто может это подтвердить? – спросил он у майора.

– Бабушка свидетеля, она вместе с его младшими братьями проживает в Неаполе, а сейчас приехала сюда и ожидает в коридоре, – отозвался Фабри.

«Похоже, что моё выступление уже не понадобится», – с облегчением понял Щеглов.

Чутьё его не подвело. Через час огласили приговор де Вилардену: двадцать лет каторги. Щеглов подошёл к майору, чтобы поздравить его.

– Я рассчитывал на гильотину, – отмахнулся Фабри, но тут же нашёл сам себе утешение: – Впрочем, этот старый похотливый мерзавец столько не проживёт, а то, что он перед смертью помучается, так это даже хорошо.

Щеглов не удержался. Вздохнул:

– Луиджи подвергся такому испытанию, его рассказ просто чудовищен.

Щёки майора налились свекольным жаром, он злобно фыркнул и отбрил нахального русского:

– Это жизнь! По-другому справедливости не добиться!

Что ж, в этом Фабри был прав. Щеглов бросил взгляд на Луиджи, которого как раз уводил конвойный. Поручику показалось, что в облике юноши что-то изменилось… В глазах исчез страх?.. Не без этого, но всё-таки Щеглов мог бы побиться об заклад, что на лице Луиджи мелькнуло выражение триумфа.

Фабри уже, как видно, пожалел о своей резкости по отношению к поручику, раз примирительно заметил:

– Очень удачно, что вы догадались спросить юношу о кочерге. Маркиза нам про русского с кочергой рассказывала, а оказывается, что де Виларден сам был тем же грешен. Как только вы добились от Луиджи признания о смерти его сестры, так всё встало на свои места. Кстати, как вы об этом догадались?

Щеглов пожал плечами. Не говорить же, что по «по глазам». Этак француз обидится. Пришлось сказать нейтральное:

– Случайно. Как будто что-то толкнуло. – Поручик решил сменить скользкую тему: – И всё-таки жалко Луиджи. Совсем ведь юнец, а через такое прошёл…

Но префект такого настроя не разделял:

С какой стороны ни посмотри, юноша поступил правильно. Как он ещё мог во Франции наказать убийцу своей сестры? Дело-то случилось в Италии. Никто вслух этого не скажет, но двадцать лет каторги де Вилардену наворожила с того света убитая Лючия.

С этим нельзя было не согласиться. Щеглов ещё раз поздравил майора, простился и отправился в полк. Он успел вовремя: лагерь уже разобрали – на рассвете ополченцы собирались покинуть свою стоянку под Фонтенбло.

«Домой, в Россию!.. К снегу, к морозу, к тройкам с бубенцами…» – размечтался Щеглов. Как же хорошо возвращаться домой!

Снег валил и валил. Между колонн Казанского собора он висел сплошной пеленой. Народу в храме, несмотря на ненастный день, собралось немало, и все хотели поглазеть на венчание.

Высокий красавец-жених в чёрном фраке, облегавшем его широкие плечи так ладно, как это бывает с нарядами, сшитыми в Париже, с нежностью смотрел на свою ослепительную невесту. Дама была так хороша, что казалось, измени в ней хоть самую малость, тронь хоть что-то – обязательно станет хуже.

– Хороша-то!.. – шептались зеваки.

Венцы над головами новобрачных держали два немолодых человека, они, казалось, даже были чем-то похожи друг на друга, ведь оба отличались той запечатлённой в чертах значительностью, которая со временем появляется у мудрых и добрых людей.

За спинами новобрачных беспрестанно вытирала слёзы умиления пожилая дама, её поддерживала под руку сероглазая девушка, а чуть сбоку стоял представительный мужчина с седыми висками и цепким взглядом чёрных глаз.

Батюшка провозгласил новобрачных супругами, и Александр поцеловал молодую жену, прочитав в её глазах то же, что чувствовал сейчас сам: любовь…

Свадебный обед, устроенный в доме невесты, прошёл оживлённо и весело. Барон Тальзит пожелал молодым здоровья и счастья, Опекушина попросила Александра беречь жену, что он тут же клятвенно пообещал. Князь Ксаверий, которому одного взгляда на маленькую Мари хватило, чтобы, не задавая лишних вопросов, прикипеть к девочке всем сердцем, пожелал новобрачным много детей, а Штерн – благополучия и богатства. Даже юная Ольга, густо покраснев, сказала тост о большой и светлой любви.

Два часа спустя молодые уехали к себе на Английскую набережную, где наконец-то остались вдвоем. Елена застыла у зеркала в спальне, не решаясь раздеться.

– Я тебе помогу. – Александр встал за её плечами и, вынув шпильки, отколол кружевное покрывало. Он еле дождался вечера и так хотел жену, что даже решился намекнуть: – Кстати, ты знаешь, почему дядя сказал за столом такой тост?

Желание уже затеплилось в Елене, побежало по жилкам пузырьками шампанского, и она с удовольствием поддержала волнующую игру:

– Нет. Объясни!..

Муж расстегнул её платье, затем корсет и стянул одежду, уронив её на пол шёлковой горкой. На Елене остались лишь чулки и туфельки.

– Ты, может, не знаешь, но нам нужен наследник для князей Понятовских в России, – сообщил Александр. Опустившись на одно колено, он скатал шёлковый чулок с одной маленькой ножки и, сняв его и туфельку, поцеловал тёплые пальцы.

– Потом нам нужен наследник титула князей Понятовских в Пруссии и, напоследок, потребуется наследник графам Василевским, – продолжил он. Скатав второй чулок, Александр снял туфельку и поцеловал пальчики жены.

Сидя на полу у её ног, он смотрел в зеркало. Его Елена Прекрасная – нагая и умопомрачительно красивая – глядела через серебряное стекло прямо ему в глаза. У Александра аж дух захватило. Он поднялся и обнял жену, её тело казалось ещё белее на фоне его чёрного фрака. Елена по очереди поцеловала обнимавшие её руки и улыбнулась:

– Значит, мы будем очень заняты в ближайшие годы… Давай не станем откладывать наши долги на старость, – предложила она.

Елена запрокинула голову, в её ушах, поймав огоньки свечей, сверкнули серьги с алмазными бантами, как будто бы сама фортуна подмигнула Василевскому – дерзай, бери! Он поцеловал тёплые губы жены, и счастье обрушилось на него, перемешав время и место, гордость и предубеждение, нежность и страсть, деревеньку под Малоярославцем и Париж, а потом круг замкнулся, вернув Александра в потерянный рай.