6 декабря

Орлова ожидала Елизавету Алексеевну в гостиной, выходившей окнами на Неву. С тех пор как вдовствующая императрица в прошлом году вновь перебралась в Павловск, её фрейлины редко попадали в Зимний дворец, а в личные покои супруги императора – и вовсе никогда. Орлова с любопытством присматривалась к обстановке. На всём здесь лежал отпечаток заброшенности: гардины с обоями пора было обновить – слишком уж те выцвели, зеркала потускнели, а кое-где пошли пятнами, позолота на рамах облезла. Агата Андреевна лицезрела явное воплощение опалы. Впрочем, может, она и перебарщивала в своих подозрениях. Возможно, с ремонтом не спешили из-за слабого здоровья императрицы.

«Жаль бедняжку, столько лет в загоне. Когда-нибудь её муж спохватится, да поздно будет», – размышляла Орлова.

При всей своей преданности императрице-матери фрейлина любила и Елизавету Алексеевну. Они были почти ровесницами, и Агата Андреевна с сочувствием наблюдала за драматическими перипетиями жизни молодой императрицы. Бедняжка! Изысканная красота и душевная тонкость принесли ей лишь страдания. С ней обошлись так несправедливо: муж не пропускал ни одной юбки, а свекровь изводила ревностью. Именно Мария Фёдоровна первой намекнула в царской семье, что рождённая невесткой девочка – вовсе не от Александра. Несчастная малышка уже шестнадцать лет, как лежала в могиле, а её мать всё ещё жила в опале, и оставалось лишь молиться, чтобы судьба Елизаветы Алексеевны переменилась.

В коридоре послышались голоса, и в комнату вошли две фрейлины. Первой, гордо вскинув темноволосую голову, вплыла Струдза, а из-за её спины выступила Туркестанова. Увидев Орлову, обе удивились.

– Агата? Какими судьбами?..

– Я привезла её императорскому величеству письмо от Марии Фёдоровны, – сообщила Орлова.

Они с Кочубеем решили придерживаться версии с благотворительностью. Императрица-мать передала с Орловой пожертвование на детский приют Елизаветы Алексеевны, а сама фрейлина должна была помочь «правильно» распределить эти средства, а потом привезти Марии Фёдоровне отчёт. По прикидкам Орловой, она, не вызывая подозрений, могла прожить в Зимнем дворце самое малое месяц.

Дверь вновь отворилась, и в комнату вошла приземистая шатенка лет тридцати. Серое платье сидело на ней так плохо, что дама походила на колоду. Орлова знала об этой особе понаслышке. Однако ей было известно главное: камер-фрейлина Сикорская – кузина всесильного военного министра.

– Поосторожнее с ней, Агата, – сказала вдовствующая императрица.

Больше она ничего не добавила, но Орловой и не требовалось объяснений. Понятно, что в апартаментах Елизаветы Алексеевны камер-фрейлина служила глазами и ушами своего пресловутого родственника. Интересно, как она себя поведёт? Сикорская улыбнулась, отчего сделалась гораздо милее – её грубо слепленное лицо стало мягче и женственней – и спросила:

– Её императорское величество ещё не выходила?

Струдза ответила без особой любезности, но вежливо:

– Нет пока… Кстати, Натали, вы знакомы с фрейлиной Орловой?

Сикорская заулыбалась ещё шире и, обращаясь к Агате Андреевне, сказала:

– Я – камер-фрейлина Сикорская.

– Очень приятно, – отозвалась Орлова.

Для полноты картины не хватало двух молоденьких фрейлин, принятых совсем недавно. Может, они сегодня не дежурят? Шелест платьев и шум шагов возвестили о том, что барышни всё же не опоздали.

– Доброе утро, – провозгласила высокая сероглазая шатенка. Маленькая блондинка вторила ей, словно эхо.

Струдза представила барышень Орловой. Шатенка оказалась светлейшей княжной Черкасской, а голубоглазая блондинка – графиней Белозёровой.

«Ольга совсем не похожа на свою сестру», – мысленно признала Орлова (с Лизой Печерской фрейлина в последний раз виделась в Москве три месяца назад).

Княжна оказалась на удивление яркой: белокожая, с прозрачным румянцем на высоких скулах, тёмно-серые глаза отливают синевой, и всё это в раме блестящих шоколадных волос. Ничего не скажешь – хороша! Её златокудрая подруга – прелестная, как фарфоровая пастушка – на фоне Ольги сильно проигрывала.

Услышав фамилию новой знакомой, княжна не выказала волнения. Значит, Лиза ничего ей об Орловой не говорила, и поскольку графиня Печерская осталась в Москве, значит, в ближайшее время уже ничего и не расскажет. Сейчас это оказалось даже кстати, оставалось надеяться, что и старший брат не станет делиться с Ольгой историей своего знакомства с Орловой.

Впрочем, раз все подозреваемые в сборе, пора приниматься за дело. Но начать нужно с императрицы. Как будто подслушав её мысли, из спальни вышла Елизавета Алексеевна.

«Господи, да она просто тает», – расстроилась Орлова.

На вчерашнем балу Агата Андреевна не отходила от императрицы-матери и близко к Елизавете Алексеевне не приближалась, а сегодня – глаза в глаза – её вид показался Орловой удручающим. Государыня направилась прямо к ней и, тепло улыбнувшись, сказала:

– Рада вашему приезду, Агата! Матушка предупредила, что отпускает вас мне в помощь по делам с приютом. И деньги прислала. Как это любезно с её стороны!

– Да, ваше императорское величество. Я имею указания от Марии Фёдоровны помочь в распределении пяти тысяч.

Голубые глаза императрицы засияли, и она сразу же предложила:

– Ну, раз так, то мы поедем в приют прямо сегодня!

Елизавета Алексеевна окинула взглядом своих фрейлин и обратилась к Сикорской:

– Натали, обергофмейстерина давала какие-нибудь поручения на утро?

– Сегодня должны были разбирать бальные туалеты и проверять бельё, – отозвалась камер-фрейлина.

– Ну, для этого много народу не нужно, – сказала императрица и тут же решила: – Сделаем так: со мной поедут Роксана, Барби и Агата, а новенькие после завтрака могут вернуться домой. До завтрашнего дня вы мне не понадобитесь.

Орлова мысленно чертыхнулась. Из пяти подозреваемых на глазах останутся лишь двое. Впрочем, не совсем так: Кочубей настаивал и на проверке самой императрицы. В позиции графа была своя правда: не нужно заранее отказываться ни от каких версий. Итак: Туркестанова и Струдза… А может, Елизавета Алексеевна?

В приюте Елизавета Алексеевна долго беседовала с управляющей – угодливой и до приторности сладкой остзейской немкой. Княжну Туркестанову императрица посадила рядом – делать записи. До делёжки привезённых Орловой пяти тысяч дело ещё не дошло, и Агата Андреевна на вполне законных основаниях не участвовала в разговоре. Всё её внимание было приковано к фрейлине Струдзе, и от Орловой не укрылось, что та выскользнула за дверь.

«Наверное, в сад вышла, – сообразила Орлова, – больше ей деваться некуда».

Садом тут называли обнесённую живой изгородью площадку для игр. Орлова взглянула на императрицу, та была увлечена разговором, Туркестанова не сводила с государыни глаз. Можно ненадолго отлучиться – никто не заметит. Агата Андреевна вышла в ту же дверь, что и Струдза, и поспешила на улицу. Вишнёвую шляпку и тёмный длинный капот Орлова заметила по другую сторону живой изгороди. Струдза сидела на одной из скамей. Даже издали было видно, что фрейлине не до веселья: её обычно гордая голова сейчас поникла, будто у засыхающего цветка. Что же так опечалило гречанку? Орлова подошла к скамье и спросила:

– Роксана, вам нездоровится? Может, нужно помочь?

Струдза дёрнулась, как от удара, но тут же взяла себя в руки. Голова в вишневой шляпке гордо поднялась, а голос внучки Молдавского господаря прозвучал на удивление ровно:

– Благодарю вас, Агата! У меня всё хорошо, просто душно стало – печи сильно натопили.

– Ну да, понятно…

Орлова не знала, как подступиться к главному. Упомянуть о Вене? Пожалуй, это могло бы помочь…

– Я тут вспоминала, как мы жили в Вене. Да… Блистательное было время! – Осторожно нащупывая нужный тон, начала Агата Андреевна. – В каком восторге все тогда пребывали… Жаль, что мне пришлось уехать, но зато я оказалась в Париже, когда вместе с государем над договором о Священном союзе работал ваш брат. Я восхищалась им – такой молодой человек и какие блестящие способности!

Агата Андреевна прекрасно знала, как обстояло дело на самом деле, но она надеялась разговорить собеседницу. В этом вопросе Струдза не решится лгать (слишком уж это рискованно) и скажет правду. Так оно и получилось:

– Ну, заслуги моего брата сильно преувеличены, его участие в этом эпохальном деле свелось к простой переписке текста. Черновик договора государь набросал лично, а сообразно дипломатическим традициям его отшлифовал граф Каподистрия.

Вот разговор и свернул в нужное русло. Значит, надо ковать железо, пока горячо!

– Я этого не знала. Теперь всё понятно! Граф Иоанн… Величайший дипломат! – воскликнула Орлова. – Кстати, мне говорили, что вы помолвлены.

Струдза побледнела. Её смуглая кожа сделалась серой, а в глазах застыла боль, но фрейлина всё-таки смогла ответить:

– Уже нет… Елизавета Алексеевна была так добра, что устроила мой брак с графом Эдлингом – министром иностранных дел Великого герцогства Веймарского.

– Простите, великодушно! Я по незнанию причинила вам боль, – повинилась Орлова.

Бледность собеседницы подтверждала её догадку, но Струдза держалась стойко:

– Ничего страшного! Мы с графом Иоанном расстались по взаимному согласию, сохранив дружеские отношения. Вы же понимаете, что я – единственная опора младших сестры и брата, я должна думать и об их будущем.

Орлова сочувственно кивнула.

– Это так понятно! Поправьте меня, если я ошибаюсь, но граф Эдлинг у веймарского герцога не только министр, но и гофмаршал?

Струдза улыбнулась так вымученно, что Агате Андреевне стало её жаль, но гордая гречанка не сдавалась:

– Да, так оно и есть. Граф – партия во всех отношениях блестящая, тем более для такой, как я.

– Ну, вы к себе несправедливы, – возразила Орлова. – Вы – личность выдающаяся, я не знаю других женщин со столь обширными познаниями. Думаю, что честь будет оказана как раз графу Эдлингу.

Горькая улыбка тронула губы Струдзы. Сил притворяться уже не осталось, и она спросила:

– Агата, много ли вы знаете мужчин, выбравших немолодую, но образованную бесприданницу взамен хорошенькой бестолковой юной куколки с набитым кошельком? Лично я таких не знаю.

– Но ведь вы сами сказали, что помолвлены, значит, граф – исключение из общего правила?

– Это была идея Елизаветы Алексеевны. Она попросила содействия у великой княгини Марии Павловны – супруги герцога Веймарского, и вот – я получила предложение. Редко кто может перечить своему суверену, и граф Эдлинг здесь не исключение. Впрочем, я надеюсь стать ему хорошей женой.

Орлова об этой помолвке слышала впервые. Как видно, Елизавета Алексеевна по доброте душевной решила подсластить любимой фрейлине горькую пилюлю разрыва с предыдущим женихом. Струдза, угадавшая мысли собеседницы, с иронией подсказала:

– Вы же понимаете, что умная женщина не станет дважды наступать на одни и те же грабли. Я слишком долго была помолвлена в первый раз, чтобы не сократить вторую помолвку до возможно приличного минимума. Через две недели я покидаю службу у государыни и уезжаю в Веймар. Свадьба назначена на конец января.

– Примите мои поздравления, – откликнулась Орлова.

Больше она ничего сказать не успела, поскольку в дверях появилась Елизавета Алексеевна в сопровождении немки-управительницы и княжны Туркестановой. Фрейлины поспешили им навстречу. Императрица объявила, что на сегодня дела в приюте закончены. К крыльцу подкатил экипаж, и все расселись по своим местам.

– Пообедаем, а потом просмотрим списки, – распорядилась государыня. – Барби всё записала, и вы, Агата, сможете ознакомиться с перечнем необходимого.

Орлова пообещала, что так и сделает, но планам Елизаветы Алексеевны не суждено было сбыться: по прибытии во дворец, императрица почувствовала уже привычную слабость. Пришлось ей лечь.

– Давайте мне ваши списки. Я посмотрю их в своей комнате, – предложила Орлова княжне Туркестановой.

– Конечно, забирайте!..

Агата Андреевна поспешила к себе. Ещё до войны с французами вдовствующая императрица отвела Орловой самую большую из фрейлинских комнат. Переехав в Павловск, Мария Фёдоровна настояла, чтобы за всеми её фрейлинами сохранили их комнаты во дворце. Спальня Агаты Андреевны находилась в самом конце коридора, а дверь в неё очень удачно располагалась за выступом стены. Отсюда было удобно наблюдать за комнатами других фрейлин.

Сейчас Орлова зашла к себе, бросила на стол принесённые бумаги и достала из саквояжа шёлковый кошелёк. Там среди десятка монет и свёртка ассигнаций лежало кольцо с сапфировой бабочкой.

«Вот и посмотрим, насколько лёгким оказался разрыв помолвки, – прикинула Орлова. – Что-то не слишком верится в такое самоотречение».

Агата Андреевна достала кольцо, отнесла его к двери комнаты Струдзы и, воткнув золотой ободок в дверную щель, вернулась на свой наблюдательный пост. По её расчётам, фрейлины должны были скоро разойтись по своим комнатам. Она очень надеялась, что Струдза придёт одна. Наконец в коридоре раздались шаги.

«Кто?» – спросила себя Орлова. Выглянуть она не решилась – посмотреть можно будет лишь тогда, когда пришедшая фрейлина начнёт открывать свою дверь и повернётся к концу коридора спиной.

Глухой стук озадачил Агату Андреевну. Она выглянула из-за угла и увидела лежащую Струдзу. Та упала в обморок на пороге своей комнаты. Орлова кинулась к ней, но фрейлина зашевелилась. Как видно, приходила в себя. Агата Андреевна вновь отступила в своё убежище. Ещё несколько мгновений – и в скважине заскрежетал ключ, потом хлопнула дверь.

«Ну и что же всё это значит?» – спросила себя Орлова.

Неужели Струдза могла так рисковать в преддверии столь почтенного замужества? И за что она расплатилась этим кольцом? Вопросы, вопросы…

Агата Андреевна вернулась в свою комнату. День выдался не из лёгких, она изрядно устала. Может, сразу лечь спать? Орлова постояла у постели, но всё-таки прошла к маленькому письменному столику и достала лист бумаги. Агата Андреевна так давно не была в этой комнате, что чернила в склянке должны были высохнуть, но пробка оказалась притертой, и Орлова смогла заполнить чернильницу. Фрейлина взяла перо и написала первое имя.

«Струдза». Что мы о ней знаем точно? Что её кольцо найдено на месте преступления. Возможно, что рассказ о немецком женихе – ложь, а на самом деле Струдза по-прежнему влюблена в графа Иоанна и хочет его вернуть. Поразмыслив, Орлова начертила стрелку и написала рядом: «кольцо».

Им Струдза могла расплатиться за услугу, или, наоборот, кольцо могли использовать во время обряда, но куда логичнее, если заговоренная вещь находится у того, кто сделал заказ. К тому же, если во время заговора и используют какой-то предмет, то он должен принадлежать «мишени». Так что же получается? Мадам Кларисса сделала заговор на саму Струдзу?

Орлова не смогла придумать, кому это могло понадобиться. Неужто фрейлина императорского двора могла чем-то насолить держательнице борделя? Вспомнились гордые повадки Струдзы, её глубокая, истовая вера. По правде говоря, Орлова даже не могла представить, что гречанка осмелится войти в этот притон. Что же тогда получается? Заговор сделали как раз на Роксану? Кто-то украл кольцо и отнёс его ворожее для чёрных ритуалов?

– И кто же это у нас такой «добрый»? – спросила себя Орлова.

Голос её в тишине комнаты оказался на удивление громким. Не разбудить бы соседок, ведь стенки комнат у фрейлин совсем тоненькие. Как будто подтверждая её мысль, в соседней спальне послышался тихий смех, а потом… Орлова лишний раз убедилась, что возраст женской страсти не помеха. Хозяйкой соседней комнаты была Туркестанова, ну, а кем был её мужчина, догадаться было несложно, ведь император Александр даже не считал нужным скрывать, что заглядывает по ночам в комнату княжны Варвары.

«Ну надо же, до чего чудна жизнь: муж ходит к любовнице, а его жена эту женщину искренне любит», – размышляла Агата Андреевна, удивляясь выбору императора, ведь фрейлина Туркестанова, хотя и славилась своим задорным обаянием, годами-то была старше его собственной жены.

Тем временем любовники за стенкой, похоже, утолили страсть: вновь зашептались два голоса, а потом раздался смех.

«А ведь мужской голос совсем и не похож на императорский», – вдруг поняла Орлова.

Сколько же всего интересного она узнала за неполные сутки! Только вот пригодится ли ей всё это? Голоса в соседней спальне переместились к выходу, по всему выходило, что любовник собрался уходить. Агата Андреевна на цыпочках подкралась к двери и чуть приоткрыла её. Света в коридоре было мало, а свечу в своей комнате Орлова потушила.

В соседней двери щёлкнул ключ. Раздался звук поцелуя, прошелестело женское «люблю». Потом дверь захлопнулась, и мужчина, закутанный в длинный чёрный плащ, двинулся по коридору. Сказать, что Орлова удивилась, значит не сказать ничего, ведь из комнаты давно разменявшей четвёртый десяток фрейлины Туркестановой вышел гусар Владимир Голицын. По возрасту этот красавец годился любовнице в сыновья. Ну что тут скажешь?! О времена, о нравы!..

Агата Андреевна тихо прикрыла дверь и наконец-то забралась в постель. Всё! На сегодня хватит. Утро вечера мудренее.