Ничего-то у Натальи не получалось. Видно, Бог проклял сестёр Ветлицких, раз не даёт их детям выбраться из бедности и унижений. Сикорская пыталась себя успокоить: «Зачем ныть? Вон братец Алексей Андреевич до каких высот поднялся – второй человек в империи. Нет никакого проклятия, нужно лишь не теряться и идти к выбранной цели. Хоть по головам!»

Зря она связалась с этой «провидицей», толку от её заклятий, как от козла – молока. Впрочем, здесь Наталья явно перегибала палку: ей пришлось согласиться на самый простой приворот из-за денег, ведь ни на что другое средств у неё всё равно не было.

Татаринова стоила баснословно дорого. Была б жива мадам Кларисса, приворот обошёлся бы Наталье вдвое, а то и втрое дешевле. К тому же француженка не брезговала брать в оплату вещи, в то время как аристократка Татаринова принимала лишь золото и ассигнации. Вот и приходилось Сикорской терять кучу денег у ростовщиков. Да, жаль Клариссу, уж очень та была полезна!

С француженкой Наталью познакомила Минкина, приехавшая как-то ненадолго в Санкт-Петербург. Тогда Настасья прислала во дворец исписанный каракулями листочек, где предлагала «оживить былую дружбу». Помня, кому обязана своим возвышением, Сикорская не рискнула отказаться, да и воспоминания о пребывании в Грузине всё ещё будили в её теле сладкое томление. С тех пор не то что троих сразу – даже одного мужчины в её жизни не было. Тем же вечером камер-фрейлина отправилась в красивый новый дом на набережной Мойки, построенный не так давно братцем Алексеем Андреевичем. Минкина ждала её. Хозяин дома отсутствовал, а Настасья уже изрядно выпила. Лицо её побурело, глаза лихорадочно блестели.

– Здравствуй, подруга, – весело сказала она, троекратно целуясь с Натальей. – Поедем веселиться! В доме, сама понимаешь, нельзя: предадут, сволочи, всё расскажут да ещё и от себя прибавят. Но я запреты обойду, любого вокруг пальца обведу и уж себе в удовольствии не откажу!

Кучеру Василию – одному из тех троих, кого Наталья так часто вспоминала холодными ночами в Зимнем дворце – велели заложить карету, и Минкина объявила слугам, что едет с сестрицей барина за покупками. Экипаж сначала покатался по Невскому, а потом углубились в узкие улочки Охты. Наконец Василий остановил карету у небольшого дома с тёмными балками на белёных стенах.

– Приехали, – сообщил он, открывая дверцу, и так улыбнулся Сикорской, что по её спине пробежала дрожь предвкушения.

– Чего скалишься? – ревниво прикрикнула Минкина. – Когда разрешу, тогда и будешь зубами сверкать, а пока сиди тихо.

Метресса прошла в услужливо распахнутую дверь, Сикорская последовала за ней. Настасья уверенно двигалась в тёмной прихожей и в узком коридоре. Дом был похож на жилище небогатого чиновника, и камер-фрейлина пока не могла понять, что же они здесь забыли. Но вот Настасья толкнула дверь, и Сикорской показалось, что они попали в другой мир. В комнате, заставленной великолепной французской мебелью, восседала ярко накрашенная немолодая дама. Её нарумяненные щёки испещрили морщины, ярко-рыжие волосы своей пышностью и симметричными локонами походили на парик, а сильно обнажённая грудь давно потеряла форму и колыхалась в низком вырезе платья, как растаявшее желе. Рядом с рыжей на полу сидели две полуобнажённые девицы и покрывали красной краской ногти на её руках.

– Ах, какая радость! – с сильным акцентом воскликнула рыжая, вскочив при виде гостей. – Как давно вас, матушка, не было! Ждем-ждем…

Полунагие служанки отступили к стене и скромно встали, потупив голову.

– Да уж, мадам Кларисса, я всё в делах и в делах, о своём отдыхе и подумать некогда, – громко сообщила Минкина.

– Нельзя о себе забывать, ваше превосходительство, – заворковала дама. – Как же тело не ублажить? Никак невозможно… Вы и гостью с собой привезли?

– Это моя подруга, мадам Наталья. Вы уж ей всё, что она захочет, предоставьте, я плачу, – сообщила Минкина.

– Конечно, конечно!.. Мы рады мадам Наталье, – сообщила рыжая и любезно растянула в улыбке ярко-красные губы. – Что прикажете для вашего превосходительства?

– Я после подруги зайду, а пока нам с вами поговорить нужно, – сказала Минкина и повернулась к Наталье. – Иди с девицами, ни от чего не отказывайся, это мой тебе подарок.

Одна из молчаливых прислужниц прошла в угол комнаты, что-то там нажала и повернула деревянную панель, открыв проход в соседнее помещение. Сикорская двинулась за ней. В увешанной зеркалами комнате без окон почти не было мебели. Лишь посреди стояла широкая кушетка, да у стены притулился небольшой шкафчик.

– Позвольте, барыня, вашу шубку и капор, – ласково залепетала одна из девушек с таким же акцентом, как у мадам Клариссы, а вторая молча потянула камер-фрейлину за рукав.

«Да они француженки, – поняла Наталья, – видать, здесь обустроили особое заведение для таких, как Настасья».

Сикорская решила не показывать того, что знает французский, пусть считают её такой же деревенщиной, как Минкину. С детства усвоив, что молчание – даже не золото, а главное средство выживания, Наталья лишь тупо глядела на заморских шлюшек, снимающих с неё одежду.

– Мы вам всё тело умастим, разомнём, погладим, – ворковала француженка. – Мадам Натали останется довольна. Я буду спрашивать, нравится ли, а вы мне говорите, чего вам хочется.

– Хорошо, – согласилась Сикорская, пока не понимавшая, что ей должно понравиться.

Женщины быстро справились с её одеждой и потянули Наталью к кушетке, накрытой белоснежной простынёй.

– Прошу вас, ложитесь на спинку, мы вас сейчас цветочной водой оботрём, а потом душистыми маслами умастим, – льстиво приговаривала француженка, – тело ваше совсем молодое станет.

«Да, тело омолодить не мешало бы, – подумала Сикорская, – грудь обвисла, талия заплывает».

Она вдруг поверила этим подозрительным девицам, что те смогут совершить чудо и вернуть ей прежнюю фигуру. Наталья легла на кушетку и закрыла глаза. Француженки слаженно двигались вокруг неё. Сначала по коже Сикорской заскользили влажные салфетки, и она почувствовала запах сирени. Было так приятно, руки женщин оказались нежными и ласковыми. Когда они стали наносить на тело что-то прохладное, запахло травами и медом. Потом француженки массировали Сикорскую, и она таяла, ведь это оказалось более чем приятно и необычайно чувственно. Женщины ласкали грудь Натальи, её живот и бёдра, а потом проворные руки оказались у неё между ног. Тяжёлая волна желания зажгла Наталье кровь. Мгновенно вспомнились оргии в Грузине. Роскошное было время!

– Она уже готова, – сказала ранее молчавшая женщина по-французски и предложила напарнице: – Спроси её.

– Мадам хочет, чтобы всё было как с мужчиной или как с женщинами? – по-русски осведомилась служанка.

«Настасья сказала не отказываться ни от чего, – вспомнила Сикорская, – значит, нужно соглашаться на всё».

– Пусть будет и так, и так, – ответила она.

– Хороший выбор, – согласилась француженка и, перейдя на родной язык, объяснила товарке: – Она хочет и то, и другое. Займись грудью, а я сделаю остальное.

По телу Сикорской летали умелые руки, а ласковые губы раздували горевший в ней огонь. Наталья не открывала глаз, наслаждаясь предвкушением, внутри неё зародилась жаркая дрожь. Камер-фрейлина извивалась, стремясь к последнему острому восторгу, но ей не хватало привычной полноты мужской плоти внутри себя. Как будто поняв это, француженка что-то ввела в её лоно. Удовольствие сделалось полным. Наталья выгнулась дугой и закричала от наслаждения.

– Замечательно, мадам, – проворковала француженка. – Мы рады, что доставили вам удовольствие, надеюсь, что вы будете часто посещать наш дом.

– Да, благодарю, – не открывая глаз, ответила Сикорская, всё её тело растворилось в истоме, и она даже не представляла, что сейчас ей нужно будет вставать.

Но француженки быстро её посадили, ловко одели и, взяв под руки, вывели в гостиную, где о чём-то тихо беседовали Минкина и мадам Кларисса. Сикорская услышала лишь последние слова: «Теперь уже навсегда…» и увидела, как в кармане француженки исчез объёмный кошелёк.

– Ну что, подруга, ты так кричала, видать, хорошо тебя мамзели побаловали, – сказала Настасья, – теперь мой черёд.

Она прошла в зеркальную комнату и закрыла за собой потайную дверь.

– Садитесь к огню, мадам Наталья, – любезно предложила хозяйка дома, – отдохните. Мои девочки знают своё дело, после них все косточки у дам поют.

Камер-фрейлина уселась в мягкое кресло и вытянула ноги. Привычка подслушивать и выведывать уже стряхнула с неё прежнюю истому, и Сикорская осторожно спросила:

– Это ведь не все услуги, которые вы оказываете дамам?

– Вы очень догадливы, – заулыбалась мадам Кларисса, – мы помогаем нашим гостьям во всех их заботах. Наше удовольствие безопасное, не то что с мужчинами. А если нужно от последствий мужской страсти избавиться – это мы тоже делаем, и наоборот – если дама к мужчине симпатию имеет, а он нет… Бывает, соперница на пути стоит… Почему же не помочь, если, конечно, кто-то сможет оплатить мою помощь…

«Плод травят и ворожат, – поняла Сикорская. – Но что значит – убрать с пути соперницу? Похоже, что эта рыжая карга не остановится и перед убийством».

Нельзя сказать, что Сикорскую это покоробило. Каждый зарабатывает себе на жизнь как может, а вот Минкина, похоже, не зря так долго в фаворитках у кузена ходит – дело попахивает приворотом.

– Позвольте уточнить, вдруг мне ещё захочется сюда прийти – сколько вы берёте за такое удовольствие, как сегодня?

– Ах, для хороших дам я делаю это почти бесплатно, – закатила глаза мадам Кларисса, – всего червонец. Вот если вы захотите что-то действительно сложное, тогда уж нужно будет договариваться.

Для Сикорской и десять рублей были значительной суммой, но она, не моргнув глазом, уставилась на хозяйку этого странного салона и осведомилась:

– Что, например?

– Молодой человек вам понравился, а он к вам симпатию не проявляет, – подсказала мадам Кларисса, – можно горю помочь. Разные способы есть. Вот, например, помогает, если на восковую куклу приворот сделать. За это я меньше ста рублей не беру. Другие способы тоже имеются, совсем уж намертво мужчину привязать можно, до самой смерти, но это уже много дороже. Если надумаете, тогда и поговорим.

Деньги с недавних пор перестали быть для Натальи непреодолимой преградой, и она кинула пробный камень:

– Мадам, жаль отдавать живые деньги за удовольствия, но тётушка оставила мне в наследство много дорогих безделушек, а я в них не нуждаюсь. Продать бы хоть часть!.. Нет ли у вас надёжного человека?

– Я всё понимаю, многие дамы не хотят у своих мужчин деньги просить, – закивала француженка, – поэтому я сама беру вещи и даю за них хорошую цену. Приносите ваши безделушки и моих девочек не забывайте, они всегда к вашим услугам. Ну, а я, случись что серьёзное, с удовольствием помогу.

За стеной послышались хриплые стоны Минкиной, и мадам Кларисса возвела глаза к небу.

– Её превосходительство – очень страстная дама. Мы всегда радуемся, когда она нас посещает, но вы можете приходить и без неё. Когда вам угодно. Все дамы для нас – как родные.

Наталья не заставила себя долго ждать и появилась на Охте ровно через неделю. Она принесла серебряную шкатулку с опаловой бабочкой на крышке, набор из шести чайных ложечек в дорожном футляре и два позолоченных подстаканника. Кларисса и впрямь дала за всё это хорошую цену, и Сикорская сразу же проторила к ней тайную дорогу. Всё складывалось так удачно! Почему же, когда Наталья наконец-то смогла выбрать себе мужчину и ей понадобилась помощь, мадам Клариссу убили?!

Встреча на балу у Лавалей перевернула камер-фрейлине всю жизнь. За один вечер Наталья поддалась самому большому искушению в своей жизни и получила несмываемое оскорбление. Курский, выбравший её среди множества дам и пригласивший на танец, был так хорош собой и дружелюбен, а самое главное, он был холост и богат.

Казалось, что судьба вдруг улыбнулась Наталье.

Когда князь Сергей пригласил Туркестанову, Наталья не удивилась. Аракчеев ещё год назад предупредил кузину, что император по ночам захаживает в комнату этой немолодой фрейлины.

– Ничего серьёзного! Так, потянуло старого коня на южную кровь, – заметил братец, но сразу предупредил: – Это неважно, ты должна сообщать мне обо всех шагах княжны Варвары.

Сикорская послушно докладывала, в том числе и о мужчинах, желающих чего-то добиться с помощью черноглазой фрейлины. А таких вокруг Туркестановой за последнее время появилось немало. Наталья доподлинно не знала, помогла ли княжна хоть кому-нибудь, но о тех, кто подолгу разговаривал с ней во дворце или на прогулках, исправно сообщала в отчётах. Глядя, как живо болтает Туркестанова с пригласившим её князем, камер-фрейлина так и решила, что Курский – очередной проситель. Когда же он пригласил на танец её саму, Сикорская окончательно в этом уверилась. Видимо, князь знал о её родстве с Аракчеевым. Никто никогда не приглашал Наталью танцевать, мужчины даже не смотрели в её сторону. Что могло измениться?

«Значит, ему что-то очень нужно, – решила Сикорская. – Что ж, я помогу этому красавчику, но за это возьму свою цену».

Когда же Курский тактично помог ей выйти из неловкой ситуации с вальсом, а потом был так любезен, так приятно улыбался, в душе камер-фрейлины зажглась сумасшедшая по дерзости надежда… Почему бы и нет?.. Она тоже имеет право на счастье. Как хорошо им будет вместе! Наталья станет помогать князю, понадобится – на колени рухнет перед братцем за своего мужчину.

Воображение мгновенно нарисовало блистательную перспективу: Наталья выручает Курского, а тот женится на ней… Стать княгиней!.. Чтобы эти высокомерные аристократки поджали наконец-то свои хвосты и стали заискивать. Ничего так не хотелось Наталье, как почитания. Перестать быть «никем»! Чтобы весь мир наконец-то увидел Сикорскую… нет, княгиню Курскую! За этот шанс она была готова пойти на всё! Поэтому и сообщила кавалеру, что она – кузина Аракчеева и готова помочь князю Сергею в его делах.

Дальнейшее оказалось катастрофой: Курский не только высмеял её, но и припугнул. Такого унижения Наталья не испытывала даже в юности, когда мадам Валентинович с ласковым сочувствием разглядывала надетые на ней обноски собственных дочерей. Ненависть сжигала Наталью, и она еле дождалась утра. Набив карманы трофеями из императорской кладовой, Сикорская поспешила на Охту. Вот только рядом со знакомым домом она обнаружила городового, наблюдавшего за бригадой плотников. Те забивали досками окна мадам Клариссы. Наталья тут же юркнула в короткий – всего лишь на четыре дома – соседний переулок и прошла по раскисшей дороге к первому двору. Дом оказался бедным, забор выцветшим, дровяной сарай в углу двора настолько покосился, что в любой миг мог рухнуть. Сикорская толкнула калитку и вошла. Заметив гостью, из распахнутых дверей сарая показалась измождённая женщина.

– Что вам угодно? – спросила она.

– Вы уж извините, но я пришла к вашей соседке, мне заклад нужно выкупить, а там дом заколачивают…

Женщина сочувственно вздохнула и подсказала:

– Пропал ваш заклад: старуху-то ведь убили. Полиция на этих двух шлюх думает – арестовали обеих.

– Да что вы? – поразилась Сикорская.

– Так оно и есть…

Измождённая соседка в подробностях рассказала камер-фрейлине, как кричали француженки, обнаружив накануне тело своей хозяйки, как приехала полиция, как увозили в участок арестованных девиц. Всё уже стало ясным, но уйти, недослушав, было неудобно, пришлось Сикорской выдержать долгий, изобилующий мелкими подробностями рассказ. Наконец она смогла распрощаться и, выйдя через переулок на соседнюю улицу, поспешила во дворец.

Сказать по правде, Наталья не знала, что теперь делать. Её план рассыпался в прах. Она ведь решила приворожить Курского, а что же теперь? Кто заменит ей мадам Клариссу? Самое интересное, что ответ нашёлся на удивление быстро: Наталья просто подслушала разговор Елизаветы Алексеевны с её любимицей Струдзой. Гречанка осуждала Татаринову, а императрица защищала «провидицу», ссылаясь на восторженные отзывы уверовавших в неё царедворцев.

– В Михайловском замке каждый день стоит очередь из страждущих, – рассуждала Елизавета Алексеевна. – Если бы Татаринова не была так сильна, разве люди пошли бы к ней?

«Вот эта хваленая провидица и сделает приворот», – решила Наталья.

Рассудив, что ранним утром у неё будет больше шансов попасть на приём, чем вечером, Сикорская приехала в Михайловский замок, когда часы начали бить восемь. Она рассчитала верно – никого из посетителей в коридорах не оказалось, но зато пришлось ждать чуть ли не час, пока Татаринова соизволит её принять. Наконец Сикорской предложили пройти в полутёмную комнату с одинокой свечой на столе.

– Я слушаю вас, – произнёс из полутьмы певучий голос.

– Мне нужно приворожить мужчину так, чтобы он стал тряпичной куклой в моих руках, а я властвовала бы над ним безраздельно, – объяснила камер-фрейлина.

– Это возможно, – согласилась «провидица», – только приворот – дорогое удовольствие. Восковая кукла – двести рублей, и этот способ – простейший. Зато вам не слишком сильно расплачиваться придётся, а вот если навсегда, на месячную кровь, тогда уж я меньше тысячи не возьму – головой рискую, да и вам с тем мужчиной придётся платить страшную цену.

– Какую? Я в этой жизни ничего не боюсь, вы только объясните, чего ждать, чтобы я могла всё взвесить.

– У всех по-разному бывает, да только смерть вокруг таких пар бродит. Вот одна панночка лет десять назад ко мне приходила, очень высоко взлететь хотела. Сделала я ей такой приворот, мужчину она получила, да только детки от этой связи долго не живут.

– А восковая кукла – верное средство? – уточнила камер-фрейлина, взявшая с собой лишь две сотни и не имевшая выбора.

– Да, средство хорошее, нужно только, чтобы какая-нибудь вещь от этого человека у вас была. Есть?

– Да, у меня остался его платок, – подтвердила Сикорская.

– А деньги? – осведомилась Татаринова.

Камер-фрейлина протянула ей ассигнации и попросила:

– Возьмите! Только сделайте сейчас же.

– Конечно. Садитесь пока, я должна приготовиться.

Наталья наблюдала, как Татаринова достала из низкого резного шкафчика фарфоровую банку, маленькую медную мисочку и небольшую жаровню, где под решёткой стояла толстая зелёная свеча. Потом она вышла и вернулась с кипящим чайником в руках.

– В этой банке лежат кладбищенские травы, вам придётся достать их и насыпать в чашку самой, мне к ним прикасаться нельзя, это – ваша сила, – объяснила ворожея.

Открыв крышку, Наталья зачерпнула горсть сухих трав и листьев. Она взяла столько, сколько смогла захватить.

– Кидайте в миску, – велела Татаринова.

Камер-фрейлина разжала пальцы, и травы лёгкой горкой свалились на дно миски, а ворожея залила их кипятком и поставила миску на огонь маленькой жаровни.

– Пока отвар будет доходить, можно сделать куклу, – объяснила Татаринова, – но у меня уже есть заготовленные. Давайте платок!

Она выдвинула ящик стола и достала плоскую шкатулку. Там, прижав к телу крохотные ручки, лежало с десяток кукол из белого воска, на груди у них алели вырезанные из игральных карт сердечки. Мадам Кларисса вытащила одну, оторвала уголок от платка князя Курского и вдавила его в воск под бумажным сердечком. Потом достала из шкатулки толстую красную нить и обмотала кукле руки и ноги.

– Я связываю его волю, и теперь, если он станет противиться вам, у него либо будут случаться разные беды, либо на него свалятся болезни, а в самом худшем случае – он может умереть. Вы готовы к этому?

– Готова, – твёрдо ответила Сикорская, подумав, что, даже если князь Сергей умрёт, он заслужил это своим поведением. Не стоило так к ней относиться!

– Ну, что же, начнём! Вот видите – на дне шкатулки лежит большая игла? – кивнула на стол Татаринова. – Доставайте её и берите в руку.

Сикорская повиновалась, она была совершенно спокойна, весь ритуал доставлял ей странное удовольствие.

«Власть! – догадалась она. – Я всегда хотела власти, а теперь получаю её».

– Как зовут вашего мужчину? – спросила ворожея.

– Князь Сергей Курский, – ответила камер-фрейлина.

– Достаточно имени, а теперь сосредоточьтесь и думайте о нём.

Татаринова заговорила нараспев – твердила заклинания. Она призывала тех, чьи имена звучали страшно и дико, и просила их помощи. Наталья послушно представляла князя Курского таким, каким он был на балу, но из-под полуопущенных век успевала наблюдать и за ворожеей, Татаринова сняла медную миску с жаровни и опустила на стол.

– Макайте иглу в воду, а потом колите острием в сердце куклы, – велела она Наталье.

Назвать эту тёмную густую жижу водой было сложно, но Наталья не стала спорить, а обмакнула конец толстой иглы в миску и со всей силы проткнула бумажное сердечко куклы.

Ворожея подала ей платок с отрезанным уголком и велела макать в миску и обмазывать куклу. Поборов страх, Сикорская выжимала платок над воском и размазывала по нему жижу, а Татаринова бормотала, призывая себе в помощь непонятные существа со странными именами. Когда кукла сделалась тёмно-коричневой, ворожея подняла руки к небу и воскликнула:

– Пусть кипит в жилах Сергея кровь, пусть Наталья голову ему замутит! Не ешь, не спи, не пей, к Наталье иди скорей!

Она опять призывала духов, называя их имена с благоговейным придыханием.

– Оторвите большой кусок от нижней юбки, – велела Татаринова и, взяв из рук камер-фрейлины белый лоскут, расстелила его на столике, а потом объяснила: – Теперь заверните куклу сначала в платок, а потом в часть юбки и храните всё вместе в своей постели. Мужчина скоро придёт к вам. Обещаю!

Сикорская забрала куклу и спросила:

– Значит, либо по моей воле – либо смерть?

– Не совсем так: либо несчастья, либо вы. Смерть – крайний случай, приворот на куклу смерти не гарантирует.

– Пусть так, – согласилась Наталья и ушла.

Сначала всё шло, как по писаному: Курский сам пришёл во дворец с визитом. Когда Сикорская шла с ним по коридорам, князь был покорным, как агнец, ведомый на заклание. Наталья думала, что сразу же уложит Сергея в постель, но он вдруг стал совать ей деньги. Сикорская ещё ни разу в жизни не отказалась от денег и на сей раз не смогла устоять перед искушением. Князь же как будто проснулся, а потом и вовсе сбежал. На следующий день Наталья увидела, как он целуется с Ольгой Черкасской.

«Права была Роксана, назвав Татаринову мошенницей, – поняла Сикорская, – ничего-то её приворот не стоит».

Камер-фрейлина пришла в такое бешенство, что чуть было не разорвала восковую куклу в клочья, остановило её лишь воспоминание о заплаченных деньгах. Впрочем, почему это она должна подарить Татариновой свои средства? Еле дождавшись окончания дежурства, Наталья вновь отправилась в Михайловский замок.

– Моя драгоценная, я вас предупреждала, что восковая кукла – самый слабый из всех приворотов, – выслушав её претензии, сообщила Татаринова. – Разве я вам этого не говорила?

– Но ваш обряд совсем не подействовал. Князь Сергей пришёл ко мне лишь один раз и сразу же сбежал.

– Вот как? Он, наверное, явился не с пустыми руками? – полюбопытствовала ворожея.

– Он принёс деньги, – ответила Наталья и, почувствовав, что нужно сказать правду, призналась: – Он принёс много денег.

– Он откупился от вас! Вы не должны были брать деньги, по крайней мере, пока не затащите его в свою постель. Вы сами всё испортили.

– Этого вы мне не говорили! Нужно было предупредить меня заранее. К тому же вы обещали, что мужчина всё время будет слышать мой голос. А он ничего не слышит.

– Он слышит, – возразила Татаринова, – просто у него сильная воля, и, скорее всего, он имеет поддержку. Обычно это бывает любовь женщины.

– Да, такая девушка есть, – неохотно признала Наталья и сдалась: – Хорошо, сделаем приворот ещё раз, но уже на всю жизнь.

– Вот так бы и сразу. Только сегодня мы начать не сможем. Нужно, чтобы установилась ваша связь с Луной. Соберите несколько капель месячной крови, обязательно чётное число, а потом залейте их водой со льда и принесите склянку мне. Ну, и тысячу рублей, конечно.

– У меня как раз сегодня начались месячные…

– Прекрасно! Сделайте всё так, как я сказала, но главное, не забудьте деньги.

Признав, что деваться ей некуда, камер-фрейлина простилась с ворожеей и вернулась во дворец, и вот теперь она возвращалась к Татариновой с деньгами, вырученными за полгода продажи царских безделушек, и маленьким серебряным флаконом из походного туалета государыни.

Сегодняшний вечер оказался решающим. Наталья должна была вырвать у судьбы красавца-князя, и хоть сумасшедших денег, запрошенных ворожеей, было очень жаль, но игра стоила свеч. Сикорская очень хотела стать княгиней!

Наталья отпустила извозчика на соседней улице и до Михайловского замка дошла пешком.

– А вот и вы, – улыбнулась ей Татаринова.

Сегодня ворожея сидела у маленького столика. В центре его Сикорская увидела толстую зеленую свечу, вокруг которой мелом была нарисована заключённая в круг странная перевёрнутая звезда. На концах звёздных лучей стояли тонкие белые свечи. Что-то подобное Наталья уже видела в доме на Охте.

«Что ж, тем лучше! Значит, на сей раз меня не обманут», – рассудила она.

Начав с зелёной, Татаринова зажгла все свечи. Когда их огоньки заплясали в темноте, ворожея повернулась к Наталье.

– Я готова, – сказала она, – но деньги вперёд.

Сикорская выложила на стол пачку ассигнаций. Татаринова пересчитала их и убрала в ящик стола, потом вернулась к перевёрнутой звезде и спросила:

– Вы принесли то, что были должны?

– Да, возьмите. – Наталья протянула ворожее серебряный флакончик.

– Очень хорошо…

Татаринова поставила флакон у основания толстой зелёной свечи и начала читать заклинания, а потом повела флаконом по одному из лучей нарисованной звезды и, переместив его в основание свечи, стоящей в нижнем луче, продолжила своё бормотание. Так и передвигала она флакон от луча к лучу. Наконец, замкнув круг перемещений, флакон вновь очутился рядом с зелёной свечой. Татаринова возблагодарила духов со странными именами и отдала заговорённую воду Наталье.

– Ну, теперь дело за вами. Вылейте всё это в бокал тому, кого выбрали, и он будет вашим до гроба, – объяснила ворожея. – Кстати, сейчас вы можете сменить объект желания. Но уж будьте милосердны, растопите восковую куклу, отпустите предыдущего мужчину на волю.

– Я ничего менять не буду, – отказалась Сикорская.

– Это уж как угодно, матушка!

Камер-фрейлина спрятала драгоценный (в буквальном смысле этого слова) флакончик в карман салопа и поспешила во дворец. Осталось лишь подкараулить князя Курского и опоить его. Вот только как это сделать? Надеяться, что тот придёт навестить Черкасскую, ведь княжна теперь собиралась жить во дворце. Вот тогда камер-фрейлина Сикорская и захлопнет свой капкан, вырвав главный приз из рук соперницы!