Элиан сидела на кровати в отведенной им комнате, великолепие которой казалось теперь насмешкой, таким же горьким символом, как золотые цени. «Даже, — подумала она, — если не принимать в расчет то, что прежний владелец этой комнаты был повешен собственным сыном».

Мирейн находился во внешнем помещении, разделяя позднюю трапезу со стражниками. Каковы бы ни были намерения лорда Гарина по отношению к гостям, морить их голодом он не собирался. Еда оказалась простой, но обильной и, судя по явному удовольствию, написанному на лицах едоков, недурной на вкус.

Но у Элиан не было аппетита. Все вокруг нее сохраняли спокойствие, а Мирейн был спокойнее остальных. Он передавал по кругу эль и смеялся шуткам. Элиан тоже казалась спокойной, коли на то пошло, но это было спокойствие оцепенения. Тело ее стало неповоротливым, неуклюжим, совсем чужим.

Она потянулась, сняла покрывало и цепочку с головы и бросила их на пол. Руки ее сами собой легли на живот. Этой самой ночью жизнь, крепнущая в ней, стала старше на целый круг Ясной Луны. Не будь у Элиан ее силы, она начала бы сомневаться, действительно ли она беременна.

Пальцы ее напряглись. Она хотела все разорвать, сбросить, снова стать самой собой: Элиан, неистовой леди из Хан-Гилена, или Галаном, оруженосцем Солнцерожденного. Она хотела убаюкать эту новую жизнь, лелеять ее, как большая птица, разорвать любого, кто осмелился бы покуситься на ее дитя.

Она легла на живот, смеясь и задыхаясь, потому что, когда она начала полнеть, ей стало неудобно так лежать, и давясь слезами, и снова смеясь. Все истории о беременных повествуют о бесконечных перепадах настроения, а Элиан всегда была непостоянна и необузданна, как каприз погоды.

Легкая рука пробежала по ее спине. Она подняла голову. На краю постели сидел Мирейн, держа в руках кубок и чашу. — Вот, поешь, — сказал он.

В ее желудке все перевернулось, а потом внезапно успокоилось. Мирейн принес ей тушеного острого мяса, теплого хлеба, с которого капал густой мед, и крепкого темного эля. Неожиданно она поняла, что голодна. Он смотрел, как она ест, и одобрительно улыбался. Смахнув крошки с помятого платья, Элиан подтянула колени, вертя в руке тяжелый кубок с элем.

— Мирейн, — спросила она, немного помедлив, — тебе страшно?

Он разглядывал свои руки. Одна из них была в точности такая, как у любого другого мужчины, другая отбрасывала золотой свет на его лицо. — Да, страшно, — ответил он. — Я в ужасе. — Но ты сделаешь это? Его глаза вспыхнули. — Разве у меня есть выбор?

— А если бы он у тебя был, что изменилось бы? Мирейн провел кончиком пальца по ее щеке, легко и осторожно, словно хотел запомнить.

— Если я погибну, моему врагу достанется моя империя, и я хочу, чтобы ты вернула ее. Что бы ни случилось со мной, наш ребенок будет править. Он должен править. — Элиан хотела было возразить, но он помешал ей. — Изгнанница очень, очень сильна. Я тоже обладаю великой силой, но магия в отличие от человеческого тела становится сильнее с возрастом. К тому же, занятый делами королевства, объединением моей империи, я разленился и не совершенствовался в этом искусстве. А она провела долгие годы среди мастеров магии с единственной целью — научиться уничтожить меня. Я хочу победить ее, но очень, очень похоже на то, что мне это не удастся.

— Если ты умрешь, — спокойно произнесла Элиан, — я тоже умру.

Мирейн с внезапной яростью схватил ее за руки. Опустевший кубок покатился по полу.

— Ты не должна! То, что я тебе говорил перед тем как ты заставила меня жениться на тебе, — что если я погибну, то мир попросту избавится от меня, — было безумием и жестокостью. За спиной этой женщины стоит тьма. Она хочет получить мою империю и весь мой народ только для того, чтобы разорвать их в клочья. И ты должна противостоять ей. Ты должна будешь сделать то, что сделала она: спрятаться, вырастить нашего сына и совершенствовать свою силу, пока она не будет достаточно велика, чтобы низвергнуть Изгнанницу. Обещай мне, Элиан. Поклянись, что сделаешь это. Она выпятила подбородок.

— О нет, мой господин король. Тебе не удастся пойти таким легким путем и оставить мне для завершения то, что начал. Либо ты завтра победишь, либо твой род умрет вместе с тобой. — Он сильно встряхнул ее, но она рассмеялась ему в лицо. — Да, можешь злиться. И чем неистовее, тем лучше. Я предупреждала, что тебя ждет смерть, но ты направился прямо в ее объятия. Вадин предупреждал тебя о ловушке, но ты устремился в самое ее сердце. А теперь тебе предстоит выбор: либо ты побеждаешь и спасаешь все, за что боролся, либо теряешь все. Половинных ставок в этой игре нет. Глаза Мирейна вспыхнули, зубы сверкнули. — Я приказываю тебе.

— Серьезно? — Она почти игриво откинула с глаз волосы. — Мы, женщины, совсем другие, знаешь ли. Даже такие маленькие глупышки, как я, которые стараются забыть о том, кто они, и изображают из себя мальчишек. Троны и империи, великие государственные дела, войны людей и богов — им до этого нет дела. Я с радостью умерла бы ради тебя и, возможно, сделаю это, если ты способен допустить, чтобы тебя убили. Но я не желаю участвовать в твоих битвах вместо тебя. — Я сам могу сражаться в моих проклятых битвах! Быстро и проворно извернувшись, Элиан высвободила руки и охватила ладонями его горящее лицо.

— В таком случае, — проговорила она, — лучше бы тебе победить в этом бою.

Взгляд Мирейна был горячим как солнце и таким же яростным. Она спокойно встретила его. С подозрительным хладнокровием он сказал:

— Это обдуманный шаг. Ты просто провоцируешь меня, чтобы заставить бороться изо всех сил.

— Правильно, — согласилась она. — К тому же это правда. Твоя смерть — моя смерть. Если ты хочешь, чтобы твою империю унаследовал твой сын, то должен жить и увидеть его рождение. — Это…

— Убийство и самоубийство одновременно. Или твое спасение, а также спасение ребенка, меня и всей империи. По крайней мере, — добавила Элиан, — до следующего раза.

Мирейн взмахнул рукой. Она напряглась в ожидании удара, но он стукнул себя по бедру.

— Аварьян и Уверьен, о женщина! Может быть, ты позволишь мне для начала разобраться с этим разом?

Элиан улыбнулась.

— Разбирайся. Побеждай. Если тебе будет сопутствовать удача, твоя армия придет и встанет рядом с тобой. Я приказала Кутхану отправиться к ним с посланием. Он сумеет избежать опасности и со стороны людей, и со стороны волшебства. И я думаю, я почти уверена, что нашему врагу ничего не известно о Вадине. Она знает только то, что хочет знать. И это часть ее безумия. Но именно это и может нас спасти.

Мускул за мускулом, с мастерством, которому Мирейн обучался долгое время, он расслабил свое тело. Глаза его все еще сверкали, но лицо стало спокойным, а голос зазвучал ровно.

— Хорошо. Я рискну и сделаю ставку на это. — Отлично, — сказала Элиан. Ее руки оторвались от его лица и отправились в путешествие по его телу, замирая в складках одеяния, нащупывая застежки.

— У тебя повадки шлюхи, — хрипло сказал Мирейн.

Она рассмеялась и от того, что он сказал, и от того, как весьма красноречиво встопорщилась внизу его одежда. Мирейн попытался было остановить ее, но Элиан сдернула с него платье.

— Когда-то я подумывала, не заняться ли мне этим ремеслом. Может, подумать об этом снова? Я буду просто неподражаема: со всех концов земли начнут стекаться мужчины, чтобы лишь взглянуть мне в лицо. Соберу вокруг себя весь цвет империй и заставлю его истощиться. Весь мир падет к моим ногам. — Пока я правлю своей половиной, этому не бывать. Пальцы Элиан дотрагивались до самых чувственных мест его тела, пробуждая удовольствие, а глаза блуждали по суровому лицу супруга.

— И что ты сделаешь? Запрешь меня в своем гареме? Или прикажешь приковать к позорному столбу в обнаженном виде? Или будешь пороть меня три раза в день, чтобы усмирить?

— Если ты прикоснешься к какому-нибудь другому мужчине… если хотя бы посмотришь на него… Ее руки замерли. Глаза сузились. — Ты попытаешься остановить меня? Мирейн вскочил и повалил ее на постель. Элиан лежала неподвижно и тихонько смеялась, будто предостерегая его. Но он пренебрег осторожностью и заговорил снова:

— Ты моя жена. По закону ты принадлежишь мне, и я могу распоряжаться тобой, как считаю нужным. Я могу избавиться от тебя. Даже твоя жизнь принадлежит мне, у меня есть право отнять ее у тебя. — И ты осмелишься?

В глубине его темных глаз мерцала искорка. — А ты осмелишься проверять меня?

— Да.

Внезапно он раскатисто захохотал. — Я могу сделать и хуже. Я могу найти другую женщину.

— Не смей!

— Кроткую. Нежную. Послушную. Живущую только для того, чтобы доставлять мне удовольствие Думаю, она будет такой же темнокожей, как я. А ее волосы… — Я убью ее!

На этот раз смех его был теплым, глубоким и очень заразительным. Элиан попробовала бороться. Она отбивалась и гневно сверкала глазами. Губы ее кривились, но в конце концов ее радость прорвалась наружу. Она вскочила, сорвала с себя одежду и всем телом прильнула к Мирейну.

На самом краю страсти он замер. — А ты действительно осмелилась бы? Она прильнула к его губам и толкнула на подушки.

* * *

Он спал как дитя, глубоко и безмятежно. На его лице не осталось и следа забот или королевского величия. Это было частью легенды о нем самом: перед битвой он всегда спал крепко, и часто его приходилось будить, чтобы он появился вовремя на поле брани.

Элиан осторожно расплела ему косичку. Может быть, она и родилась безнравственной, но стать шлюхой ей мешал один роковой изъян: вся ее страсть была направлена только на одного мужчину. Началось это давно, и тогда она была еще слишком мала, чтобы понимать, что такое страсть и желание.

Легкая улыбка тронула ее губы. Теперь, став древней старухой, она окончательно пропала. Ради такого мужчины не жаль и пропасть: он настоящий безумец, вообразивший себя сыном бога. Его золотая рука покоилась меж ее грудей, полуобхватив одну из них. Рука горела, даже когда Мирейн спал, и ему никогда не избавиться от этой боли. Он утверждал, что Элиан облегчает его мучения. Все может быть. А возможно, ему просто необходимо было так думать.

Две вещи — эта боль и ее уменьшение в присутствии Элиан — помогали Мирейну познать предел своей гордыни. Его родословная не вызывала у него ликования, потому что всю жизнь он мучился из-за живой обжигающей боли в руке. Однако в мире тиранов он не получил бы власти, не сияй в его чувствительной ладони солнце. Он мог держать и меч, и скипетр, но только если обращался с ними осторожно. Единственное облегчение, которое дал ему бог, заключалось в возможности опереться на эту женщину-ребенка, на этот сводящий с ума клубок любви, сопротивления и огненного нрава.

Казалось, любовь поглотила сопротивление. Но характер, к несчастью, покоряться и не думал. Элиан по-прежнему желала, чтобы ей никогда не довелось услышать о Мирейне Ан-Ш’Эндоре, хотя сердце ее при этом грозило разорваться, а тело — растаять от любви. Она провела пальцем по завитку его уха, задержавшись там, где в изящной ямочке была проколота крошечная дырочка. Мирейн что-то пробормотал, улыбнулся и попытался уткнуться ей в бок. Она зарылась лицом в его густые курчавые волосы. «Аварьян, — сказала она мысленно, обрамляя каждое слово красно-золотым пламенем, — если ты действительно приходил к матери этого мужчины, если ты сыграл хотя бы малейшую роль в его рождении, выслушай меня. Ты нужен ему сейчас и будешь нужен завтра. Поддержи его. Сделай его сильным. Помоги сохранить ему жизнь».

Ответа не было. Ни голоса, ни вспышки света. И тем не менее, помолившись, Элиан почувствовала себя лучше. В конце концов ей удалось уснуть, и никакие сны не мучили ее.

* * *

Несмотря на всю свою бдительность, Элиан проснулась поздно. Выпутавшись из одеял, она обнаружила, что в комнате, кроме нее, никого нет. На мгновение ее сердце остановилось. Нет! О нет! Он не может так уйти!

Услышав голоса, Элиан вскочила на ноги, схватила первую попавшуюся одежду, которой оказался походный плащ Мирейна, просторный и почти сухой, и распахнула дверь.

В караульном помещении собрались все, кроме Кутхана, который куда-то исчез. Все были в полном снаряжении, и многие, по-видимому, вообще не сомкнули глаз в эту ночь. С бледными лицами, запавшими глазами и крепко сжатыми губами, они сидели вокруг Мирейна. Элиан могла и не спрашивать: армия не пришла. Им предстояло одним встретиться с врагом в бою. Победить или погибнуть.

Король выкупался и надел килт. Он был чисто выбрит, волосы его, еще влажные, казались гуще и непокорнее, чем когда-либо. Пока женщина из стражи трудилась над его спутанными волосами, он приказал одному из своих воинов развернуть продолговатый сверток.

Элиан проворно заняла место Игани. Она увидела, что сверток оказался куском кожи, такой же белой, как драгоценная слоновая кость, и выдубленной до мягкости шелка. В центре была вырезана дыра. У Элиан задрожали руки.

— Итак, — сказала она как можно спокойнее, — ты собираешься сделать это по старым правилам.

Мирейн мысленно приласкал ее, хотя ни один мускул на его теле не шевельнулся.

— Древнее этого способа нет. Щит-круг, упорядоченный бой.

Главное правило такого боя требовало, чтобы противники ничего при себе не имели. Ни узла или застежки, ни шва, ни тканого украшения, только длинное одеяние из кожи, без пояса и ниток, полы которого были бы открыты ветрам. Таким образом, никто не смог бы помочь себе чарами, спрятанными в одежде, или вплести заклинания себе в волосы. Победы можно было достичь лишь чистотой силы. Элиан неуверенно рассмеялась. — Если уж на то пошло, любовь моя, то тебе лучше подстричься покороче, как это делают странники в пустыне, иначе из-за твоих кудрей тебе не позволят сражаться.

— Я учту это, — сказал он легко и рассеянно. — Аварьян! Я голоден. Слишком долго я нежился в роскоши и потерял привычку поститься.

— Подумай о том, какой мы закатим праздник, когда все закончится.

Игани подняла длинное странное одеяние. Мирейн сбросил свой килт, помедлил, сделал глубокий вдох. Она продела его голову в дыру на кожаном полотне.

Оно ровно легло на тело Мирейна, оттенив темный блеск его кожи. Широкие полы свисали спереди и прикрывали спину. Элиан замерла, не в силах вздохнуть. Он собирается драться. Он собирается умереть.

Ей вспомнились слова ее матери, тихий нежный голос зазвучал в ее мозгу: «Пророчества могут материализоваться». Но в этом нет необходимости. Этого не может быть.

Все были слишком угрюмы, слишком подавлены и испуганы. Даже Мирейн. Кто-то принес его ожерелье жреца, оставшееся возле кровати. Некоторое время он сжимал его побелевшими пальцами, глядя в никуда широко открытыми глазами.

Элиан выхватила у него из рук ожерелье и одарила его самой ослепительной улыбкой.

— Да, Солнцерожденный, надень его. Покажи им, кто твой властелин.

— Я не… — Он осекся. — Ладно, надень его на меня.

Она не спеша сделала это. Ожерелье было из чистого золота, тусклого и тяжелого как свинец. В конце концов он всегда носил его, снимая лишь на время сна, а иногда не делая и этого; ожерелье было на нем с самых юношеских лет. Оно подчеркивало его королевское величие, и даже больше, чем золотая маска Асаниана или венец князя из Ста Царств. Величие и непосильное бремя.

«И мое служение богу». Он поцеловал ее руки. «Каждый жрец Аварьяна носит то же самое бремя. Не легче и нетяжелее».

«Но они — простые слуги Аварьяна, а ты — король». «Разве есть какая-то разница?» Элиан взглянула на него. Он слабо улыбался, опять став твердым и уверенным, какие бы страхи ни прятались в тайных уголках его сердца. — Ты делаешь меня сильнее, — тихо сказал он. Они были почти одного роста, и их глаза находились всего на расстоянии ладони. В едином порыве они качнулись вперед, стремясь коснуться друг друга.

Элиан прильнула к Мирейну с внезапной отчаянной силой, но ее желание было не сильнее, чем его: казалось, он хотел вдавить ее в свое тело, сделать частью себя. Они ничего не сказали друг другу, ни мысленно, ни вслух. Так много им надо было сказать — и так мало. Элиан отстранилась. Она пришла в себя и густо покраснела, заметив, что уронила плащ. Никто не отважился смотреть на нее. Собрав все свое достоинство, она подняла упавший плащ и удалилась в ванную комнату.

* * *

За королем явился лорд Гарин. Причем только за королем. Элиан, которая успела выкупаться и облачилась в плащ, штаны и сапоги, лишилась дара речи.

Волк заговорил с Мирейном спокойно и рассудительно:

— Вы должны пойти один, ваше величество. Клянусь честью, здесь нет никакого предательства.

Голос Элиан вырвался наконец из груди, хлестнув Гарина:

— Это незаконно! Каждому противнику позволено иметь свидетеля.

Он неторопливо оглядел ее с ног до головы. — Так и будет. Сопровождать короля буду я. — Ты!

Мирейн встал между ними.

— Закон дает право выбрать свидетелей. Я выбираю леди Элиан. И, — добавил он, — лорда Гарина.

Лорд замер. Его явно не предупредили о таком исходе. Но он улыбнулся и поклонился.

— Как будет угодно вашему величеству. Соблаговолите следовать за мной.

Легким шагом Мирейн направился за лордом Гарином. Если его и волновало, что свита остается за закрытыми дверями, он не показал этого. Его люди смотрели, как он уходит, и глаза их напоминали раны, открытые и кровоточащие. Элиан попыталась поймать их взгляды, помочь им, доверительно улыбнуться. Но она не была уверена, что они вообще видят ее.

* * *

В предрассветной тьме замок казался еще тише, угрюмее и мрачнее, чем прежде. Холод пробирал до костей. Даже в походном снаряжении Элиан дрожала. Мирейна, босоногого и почти обнаженного, следовало бы закутать в меха. Но ему никогда не бывало холодно: в его венах струилось солнечное пламя.

Лорд Гарин вел их через лабиринт коридоров. Вывел из башни, провел по лагерю, по извилистым, освещенным факелами улочкам. Даже там, где факелы потухли, он ни разу не оступился. Может быть, так же, как Халенаны или как волки, давшие, ему имя, он умел видеть в темноте.

Рука Мирейна нащупала ладонь Элиан. Пожатие его было легким, обжигающе горячим и совершенно уверенным. Она ощущала его силу, отдыхающую, застывшую в ожидании.

Проход сузился и стал извилистым. Элиан держалась позади Мирейна, который не ослаблял хватки. Путь скрывался во мраке даже для ее глаз, туника Мирейна казалась размытым бледным пятном. Сырой и спертый от многолетнего мрака воздух холодил ей лицо, как дыхание смерти.

Мирейн остановился так внезапно, что она чуть не наскочила на него. Металл заскрежетал о камень. Петли не хотели поддаваться. Наконец ржавые ворота неторопливо распахнулись.

Заря еще не занялась, это было самое темное время ночи. И тем не менее Элиан заморгала, полуослепленная. Грозовые тучи рассеялись. Серебряная Ясная Луна, только что набравшая полную силу, сияла на западе, низко нависая над землей. Огромный полумесяц Великой Луны катился по небу высоко над их головами, заливая небо бледным светом, а вокруг мерцали мириады звезд.

Старые легенды наделяли Великую Луну силами тьмы, а Ясную Луну — могуществом света, называли огромное бледно-голубое светило Троном Уверьен, а своего бога — ее возлюбленным и слагали песни о любви серебряной богини к ее господину Солнцу. Потом некоторые люди стали называть Ясную Луну именем Санелин, считая, что там нашла свой покой жрица, разделившая небеса с отцом своего сына.

Элиан заставила себя отвести глаза и разум от небесного свода. Все это миф. А здесь — живая легенда.

Она остановилась на сухой траве в глубокой впадине, окруженной стенами гор. В самом ее центре мерцало озеро, казавшееся в свете Великой Луны ледяным, а на озере виднелись темные очертания островка с какими-то каменными развалинами.

Лорд Гарин обвел их вокруг озера. Вода лениво плескалась у берега, который казался покинутым и печальным. На противоположной стороне чернела тень. Когда Элиан подошла ближе, тень эта в лунном свете приобрела более ясные формы. Когда-то здесь находилось строение, теперь оно было разрушено, и от него осталось лишь кольцо из обезглавленных колонн. Одни из них были высокими и прямыми, другие покосились и торчали, как гнилые зубы. Посреди этого круга был каменный пол.

Здесь-то и ждала их Изгнанница. Для глаз она казалась темнее мрака — одна из трех закутанных в плащи теней. Для Элиан и Мирейна, обладающих силой, она была видна с полной и ужасающей ясностью.

Стоило Мирейну ступить на отполированные камни, как сила его заволновалась и ожила. Бледное сияние побежало от его пяток к макушке и во все стороны по потрескавшемуся полу. Элиан громко ахнула. Камни казались вовсе не камнями, а небом в лучах пробуждавшейся зари, серебром, переходящим в розовое и бледно-золотое.

Прежде чем свет коснулся Изгнанницы, он внезапно остановился, словно отрезанный острым ножом. Тень по ту сторону казалась еще мрачнее в ликующем сиянии, словно безграничный мрак межзвездной пустоты. Мирейн улыбнулся чудесному свету. — Камень рассвета, — сказал он с изумлением и восторгом. — Моя башня в Яноне сделана из него. А это, наверное, камень ночи, который притягивает тьму так же, как камень рассвета притягивает первые утренние лучи? Я слышал о нем из старых легенд, но никогда прежде не видел.

— Да, это камень ночи, — подтвердила Изгнанница. — И это место древнее всяких легенд — храм тех, чьи труды уже стерлись с лица земли. Это место древнее Хан-Янона, древнее Пещеры Бога и даже древнее самих богов, но не тех, которым мы служим. Ты ощущаешь силу, наполняющую эти камни?

Она пульсировала в мозгу Элиан, могучая, дремлющая сила, которая напряглась, когда эти маленькие люди вторглись в ее святая святых.

— Место силы, — произнес Мирейн. — Я не знаю другого места, где она чувствовалась бы больше.

— Не только ты, но и любой другой человек. Разве что если ты попадешь в Сердце Мира, где лежат цепи, сковавшие богов. Но здесь нет цепей. Только сила. И она не поможет нам в нашей битве. Она будет стремиться помешать и даже уничтожить нас, если один из нас, разбудив ее, не сможет потом усмирить. Ты все еще намерен бросить мне вызов, сын жрицы?

— А как же! — Мирейн сделал шаг вперед. — Начнем?