Мирейн был жив. Он дышал. Казалось, он спит. Но он не просыпался.

Элиан сидела возле огромной кровати в комнате Гарина-старшего. Сюда то и дело входили и выходили люди. Они старались не нарушать тишину в комнате больного, старались приглушить гулкий стук каблуков, понизить охрипшие в битвах голоса. Но для нее и для Мирейна не имело значения, кричат они или шепчут. Надо было заняться лечением раненых, охранять пленников, поставить часовых, и поэтому они вновь и вновь возвращались сюда. Ведь она была королевой, и эта комната была местом, откуда она правила.

Иногда с ней оставался брат. Чаще других ее навещал Вадин. Он не походил на остальных: он был тих и неназойлив. Иногда Элиан забывала о том, что он сидит рядом.

Халенан не мог так прекрасно владеть собой. Он был очень беспокоен и не переставая болтал.

— Я посадил его светлость под стражу, — сказал он.

Судя по запаху, без эля дело не обошлось. Халенан уселся на пол у ног Элиан. Но причиной этого была не усталость, а легкое ранение в бок, от чего тело его потеряло гибкость.

Элиан прикоснулась к ране рукой и исцелила ее. Халенан вздохнул.

— Ну вот, так гораздо лучше. — Он подавил зевок. — Лорд Гарин находится под стражей, но ему позволено идти куда угодно. Стража нужна скорее для его безопасности: люди не особенно жалуют лорда. — А Мирейну он даже нравился. Элиан положила руки на спокойный лоб короля. С помощью одной женщины из своей стражи она вымыла и одела Мирейна, расчесала его спутанные волосы. Косичка его была заплетена и лежала на плече.

Халенан откинулся назад, опираясь на колено Элиан, и зевнул.

— Я чувствую себя так, словно не спал целую фазу Великой Луны, а все из-за сидения в той адской пещере, из-за волнений за вас, находящихся в этом адском замке, и из-за всего того, что случилось потом. Для глаз силы ты стала невидимой, понимаешь? Вы въехали в ворота Гарина, и все пропало. Я немного забеспокоился. Даже больше чем немного. — Вадин слегка приподнял бровь, и Халенан скорчил гримасу. — По правде сказать, я здорово взбесился. Если бы этот дикарь не сел на меня верхом, я тотчас же послал бы весь отряд против Гарина.

«Подожди, — говорил он, словно убеждал сам себя, вздрагивая от каждой тени. — Дай им время». Я дал вам время, иначе он не отпустил бы меня.

Мы ждали до заката. Только до заката. Потом мы разделились. Половина осталась охранять пещеру и отряд лорда Касиена и встретить любое войско, которое появится в долине. Они приняли бравый вид со своими кострами, палатками и целой ордой спутанных сенелей… Остальные отправились в глубь горы.

Мы передохнули в пещере с глубоким водоемом, которая была чуть меньше внешнего зала. Люди Вадина загнали в нее своих сенелей и оставили там под охраной. А все остальные пошли дальше.

Двигались мы так медленно и осторожно, что я чуть не сошел с ума. Самое главное было не заблудиться, не попасть в тупик и не упасть в пропасть. Если где-то звякало оружие, мы прятались и ждали, пока все не затихнет.

Прошла целая вечность, и мы увидели свет. Остальные снова спрятались в укрытия, но я потерял всякую осторожность: забился в выемку стены и затаил дыхание. Свет двигался прямо на нас, кто-то приближался быстро и уверенно. Я уже слышал шум шагов. На этом человеке была обувь, но бежал он легко. Когда он миновал меня, я прыгнул. — Тут Халенан потер бок. — Я сам виноват в своих болячках. Этот парень оказался здоровым и злобным, как загнанная в угол кошка. Мы покатились по полу и колотили друг друга с каким-то рычанием, пытаясь добраться до горла противника.

Гут на нас налетел Вадин и сунул факел прямо нам в лица. Мы не сразу прекратили колошматить друг друга, но потом наконец остановились и захохотали. Вернее, взвыли. Мне досталось сильнее, чем Кутхану, но он помог мне встать, отряхнул меня, причем выглядел весьма виноватым.

«Вот уж кого не думал встретить, — сказал тогда Вадин. — Какие новости в Гарине?»

Кутхан помрачнел. Я и так уже знал, что все плохо, только мне было неизвестно, насколько плохо. Кутхан мог бы заблудиться, как и мы, но он поймал в Гарине крысу и привязал ее к своему мечу. Так он прошел первый лабиринт в горе, в котором, кстати, было полным-полно вооруженных людей. Мы слышали их перекличку благодаря особенностям туннелей. Нам повезло: нас не услышали, а может быть, приняли за своих.

Крыса Кутхана погибла в глубокой расселине, куда он и сам чуть не угодил. Дальше его вели только инстинкт и собственные силы, которых хватило на то, чтобы добраться до нас. Возьми мы чуть правее, и все наши люди погибли бы.

В общем, поход был ужасным, — вздохнул Халенан. — То тропа оказывалась круче некуда, то становилось адски темно. Я молился всем богам, которых знал, и Аварьяну больше всех, чтобы этой ведьме не пришло в голову послать хотя бы искру силы под землю, потому что мы с Вадином перестали доверять своим чувствам. Мы шли через лабиринт, и прийти нам надо было не куда-нибудь, а в замок. Время бежало, освещения не хватало, а вокруг нас теснились враги. — Халенана передернуло. — Да не допустит Аварьян, чтобы я еще раз оказался в таком логовище дьявола!

С первыми врагами нам пришлось столкнуться, когда мы оказались на подступах к замку. Нас не ждали. Мы захватили их врасплох, но они оказались не дураками и не сопливыми новичками. Лорд Гарин не предавался утехам в духе своего отца; нет, ему больше нравилось обучать свои войска бою в подземных коридорах.

Естественно, все родовое добро хранилось в горе, и собирало его не одно поколение, а дюжина по крайней мере. Вздумай мы утащить хотя бы половину, каждый из нас вышел бы оттуда богатым, как лорд. — Ты всегда был жадным, — сказала Элиан. Халенан шутливо зарычал. Она взъерошила ему волосы и попыталась улыбнуться.

— Впрочем, — улыбнулся он в ответ, — мы не обращали особого внимания на окружавшие нас сокровища. Мы были слишком заняты поисками выхода. Я был в отчаянии, я чувствовал приближение утра и знал, когда начался поединок. Думаю, я потерял остатки рассудка. И Вадин тоже. Мы опередили большую часть отряда и понеслись вперед, освещая себе путь, ведущий к замку.

Твои стражи были готовы к драке и разъярены не меньше нас. Мы потратили чертовски много времени на подъем в горе, у нас на пути стоял замок, набитый врагами, но они не устояли против нас.

Наконец мы нашли дверь и туннель, оказались на открытом воздухе и увидели вас. Бой уже кончился. Я подумал, — голос Халенана дрогнул, что было крайне не похоже на него, — я подумал, что Мирейн погиб. — Он… почти… погиб. Халенан схватил ее за руки. — Лиа! Сестренка! Теперь все позади. Элиан посмотрела на него. Она была очень спокойна в отличие от Халенана, которого била дрожь. — Не совсем, — сказала она. Халенан помотал головой и сжал ей руки. — Это всего лишь переутомление. Его силы были напряжены до предела. Он будет спать целые сутки, а когда проснется, то начнет ворчать и дуться, как весной медведь в берлоге.

— Он будет спать. — Взгляд Элиан устремился к кровати. — Знаешь, это из-за меня все так кончилось. Она почти забрала его, но слишком рано отпустила. Она преступила закон и сняла защиту, нарушив тем самым честный договор, чтобы обратиться ко мне. Она пыталась взять меня в союзницы. Может быть, разум ее разорвался. Может быть, она думала, что Мирейн слишком слаб, чтобы причинить ей неприятности, или слишком силен, чтобы выступить против нее одной. Может быть… может быть, она знала, что делает. С ним, со мной и с собой. У него еще оставались силы, и она не могла не чувствовать этого. Их было достаточно, чтобы разбудить силу, спящую в камне, и нацелить ее на врага. И это выпило его собственную силу до дна и бросило наземь, когда все кончилось. — Она высвободила руки из ладоней брата и взяла вялую руку Мирейна. — Если он проснется, если он даже захочет проснуться, от него ничего не останется. Ни силы, ни проблеска сознания. Знаешь, как бывает, когда тело истощает само себя… оно умирает. А если жизнь в нем и остается, то это лишь тень того, что было раньше. — Нет, — сказал Халенан. — Она говорила, что он опасен, — продолжала Элиан. — Опасен для всего мира. Она показала, что он может сделать с миром. Она хотела, чтобы я остановила Мирейна, потому что это в моих силах. И, может быть, я так и сделала. Ведь я слушала ее. Я так близко подошла к тому, чтобы предать его.

Элиан схватила Мирейна за руку и прильнула к ней. Рука была теплой, но безвольной. Искра жизни тихо мерцала в его теле.

Халенан вскочил на ноги, долговязый и медноволосый, он выглядел неуклюжим как мальчишка. Но все же это был мужчина, который коснулся рукоятки меча и убийственно тихим голосом произнес слова самой страшной клятвы из тех, какие ему были известны.

Его горе что-то пробудило в ней. То, что она старалась побороть. Знание. Понимание. Чувство.

До сих пор она не позволяла себе чувствовать. Не осмеливалась. Необходимо было казаться сильной, улыбаться, исполнять долг королевы. Они нуждались в ней, все эти люди, женщины, империя. И этот незнакомец в се чреве, который незаметно рос, невидимый, пока еще неощутимый и тем не менее ответственный за то, что должно произойти.

О, этот Мирейн был ловким до самого конца. Остановившись на пороге смерти, не переступая черту, но и не возвращаясь, он сковал Элиан ее же собственной плотью, ребенком, которого они зачали, и империей, которую он завоевал.

Элиан позволила ярости завладеть собой. Она смотрела на неподвижное и безжизненное лицо, на губы, искривленные в слабой улыбке. Он думает, что победил. Он думает, что может захлопнуть ее в ловушке, может окутать ее ритуалами, свалить на нее все заботы.

Нет, уж лучше гарем. Там по крайней мере видишь свои цепи, там стоят могучие стражники и охраняют запертые ворота.

Ее брат ушел. Бедный Хал. Он любил Мирейна почти так же сильно, как она сама. Но он может позволить себе уйти и поплакать, стучать кулаком в стены и требовать полного порядка в замке. Его не заботят ни империя, ни ее наследник.

Элиап подняла глаза и встретилась с другим взглядом, таким же темным, как у Мирейна, таким же глубоким и спокойным. Хозяин этих глаз не снисходил до ее осуждения.

Она заговорила с величайшей осторожностью: — Только однажды Мирейну удалось переубедить меня. Это было, когда он последовал зову своей судьбы и сбежал в Янон, а мне было достаточно хорошо известно, что моя судьба — в Хан-Гилене. А теперь у него нет и этой защиты.

Вадин снова сел на стул, немного маловатый для него. Он выглядел необычайно высоким, сутулым и худым. Раньше ей казалось, что он мощнее да и моложе Меж бронзовых бляшек, вплетенных в его бороду, блеснула серебряная прядка. Должно быть, нелегко ему пришлось: он покинул свои владения, жену и свой народ в страшной спешке, причем в трудную пору, когда зима смыкает свои челюсти на всем живом. И произошло это по приказу какой-то надменной девчонки, потому что ему предстояло узнать о смерти Мирейна, не важно победит он или нет.

Вадин изобразил улыбку, но она быстро исчезла. — Ты присматривала за Мирейном более чем тщательно, разве не так? А замуж за Мирейна я не говорил тебе выходить.

— Если бы ты сказал, я бы этого не сделала. Теперь Вадин по-настоящему рассмеялся. Но опять ненадолго. Мысль о Мирейне тяжким грузом лежала на их плечах — он был жив, он едва заметно дышал, но не более того.

Элиан заговорила с Мирейном, не беспокоясь о том, что Вадин все слышит.

— Зиад-Илариос любит меня по-прежнему. В свое время он станет императором и женится, как того требует его долг. Он возмужает и переменится, и перемена эта будет горькой, холодной и темной. А его золото станет седым.

Но я могу пойти к нему. Я могу сказать, что люблю его. Он поверит мне, потому что мечтает об этом, и это станет правдой. И тогда он не состарится в страданиях. Я не позволю. Я могу сделать это, Мирейн. Я даже могу заставить его принять твоего ребенка, ради меня. Твоя империя не сохранится, но я добьюсь того, чтобы твой отпрыск правил в Асаниане. И постель со мной разделит мужчина, а не бесчувственное тело.

Даже искорка сознания не пробежала по неподвижному лицу Мирейна.

— Твоя империя почти погибла. Отец постарается возродить ее; Вадин и Хал тоже хотят этого. И, быть может, я смогу помочь, если захочу. Если только, оказавшись в Асаниане, я не пойму, что противники мне не нужны. Скорее это жалость. Ведь мы так много собирались сделать вместе. Твой город, который должен был стать самым красивым городом мира. Твой трон в нем и башня над Эндросом, построенная при помощи песен и силы. Твой сан жреца — тебя больше не испугает это почетное место, и жрицы будут продолжать упорствовать в своей бесполезной верности богу, и орден потеряет свой блеск и распадется, и все обещания и пророчества превратятся в ничто. А у меня не будет своего войска, — не то что стражи, но даже и простого боевого отряда из женщин, принадлежащего только королеве, хотя вряд ли это сделает кого-то из нас свободнее. Ты никогда не прекратишь работорговлю в Асаниане, мы никогда не взберемся на Гору Аварьяна и не посмотрим на море. Значит, в конце концов, Изгнанница победила. Нам никогда не доказать, что видение огня и смерти, предложенное ею, было ложью. А все потому, что ты слишком слаб и труслив, чтобы снова посмотреть на мир. — Глаза ее наполнились слезами. Она смахнула их, но от этого они не перестали течь. — Будь ты проклят! Если ты не вернешься, я убью себя!

Но Мирейн оставался безучастным. Казалось, он ничего не слышит и ни о чем не заботится.

Элиан обхватила его тело и встряхнула. Его голова безвольно перекатилась по подушке, но веки даже не дрогнули. Вцепившись в Мирейна, она разрыдалась от ярости и отчаяния, выплакивая свое горе, ослепшая и обезумевшая.

Слепота медленно прошла. Но безумие выжидало поблизости. У Элиан болели глаза, в горле саднило. Она совсем заледенела.

Ее разум был ясен, сила оставалась яркой, острой и смертельной. Перед глазами ее силы сама Элиан была темным стеклом, полным молний, с жемчужиной из белого огня в его центре. Мирейн же был просто стеклом. Пустым. Жизнь без разума, без мысли, без воли. Трава в зимнем поле и то ярче, чем он.

Элиан построила защиту воли, очертив стеклом пылающее стекло. Сконцентрировала силу, окружила, наполняя пустоту. Он, который сиял, как солнце, в мире живого света…

Хватит горевать. Горе ослабляло ее защиту. Элиан укрепила свою волю, ставшую настоящей стражей, настоящим могуществом. Радость пробудила совершенно неожиданный чистый восторг. Она молода и лишь начала овладевать этим искусством, но зато она очень сильна. Время сделает ее еще сильнее, она станет великим магом и великой королевой, равной даже самому Солнцерожденному.

Время сомкнулось вокруг нее, отягощенное смертью. Ее тело опустилось рядом с раковиной Мирейна. Ее сила скользила свободно, словно яркая рыбка в море света. Внизу бурлило течение, великая взвихренная пустота, уводящая все ниже, ниже и ниже. Элиан парила над ней, поддерживаемая своей силой. Она медлила, собиралась, концентрировалась.

Кто-то еще парил рядом с Элиан — светлое пятно с искрами цвета темной меди. Она изогнула свое гибкое тело и обнажила зубы. Эту бурю должна преодолеть она одна. Только она. Кто смеет вмешиваться?

Но этот кто-то метнулся и соединился с ней. Крепко схватил ее, и у него оказались руки, лицо и человеческий голос. — Я иду с тобой. Я тебе нужен. Элиан сопротивлялась, но он настаивал. Он по-прежнему был самим собой, высоким могучим воином Янона, магом волей Мирейна, его братом, верной душой. Элиан обожгла его своей яростью, которую он отбросил прочь. И улыбнулся, будь он проклят!

— Я нужен тебе, — повторил он. — Нужен. А Мирейну нужны мы оба. — Ему никто не нужен, кроме меня! Элиан вырвалась. Снова превратилась в юркую рыбку, на миг застыла над бездной и устремилась вперед.

Темнота. Мрак без звука, без запаха, без границ. Бесконечная бездна, смерть без жизни, без света и воздуха, без силы. Лишь память, рассеянная в беззвучном вопле. «Вспомни! Вспомни!»

Элиан, дочь Орсана и Элени, невеста Мирейна. Элиан, которая всегда была собой, и только собой, свободная и независимая, принадлежащая лишь самой себе. Длинноногая, с огненными волосами, с огненным нравом, само воплощение противоречия. Элиан.

Она одиноко стояла в каком-то темном, коридоре, Пол, стены, потолок, черный камень без сияния, ровный, но не полированный. На ней была длинная темно-зеленая туника, похожая на ту, что Мирейн надел для боя. Волосы Элиан были распущены и тяжело стекали до самых колен потоком расплавленной бронзы.

* * *

Она ринулась вперед. Проход покато уходил вниз. Иногда он петлял, иногда в нем попадалась дверь, скрывавшая за собой тень. Элиан не сворачивала, потому что не могла этого сделать. Некая воля — ее ли, чужая ли? — влекла ее все дальше и дальше.

Перед ней выросла стена с дверью, которая открылась при первом же прикосновении. Свет за ней оказался еще более тусклым, чем сумерки в дождливый день. Перед Элиан простирался дикий край под низкими небесами. При свете солнца он был бы очень красивым: поле и лес, гора и зеленая долина, лежащая у подножия горного хребта. Таков, должно быть, Янон, где Мирейн впервые стал королем.

Тело Элиан изменилось. Она распростерла широкие зеленые крылья. Внезапный порыв ветра подхватил ее и поднял; она стрелой полетела вперед, разливая в воздухе звуки песни.

Под ней простирался серый край. Она обгоняла сам ветер, она обгоняла даже собственную песню. Вдали вырисовывались горы, словно стена мира. Элиан с пением понеслась к ним, взмахнула крыльями и воспарила над этими черными пиками, лишь слегка задев их перьями на своей огненной груди.

Она бросилась вниз, вдоль бесконечного воздушного склона в зеленую впадину, освещенную слабым светом зари: там было озеро и островок, разрушенный зал и каменный пол, наполовину освещенный рассветом, наполовину скрытый ночной тьмой.

Босые человеческие ноги коснулись травы. Их прикрывала зеленая туника. В кругу лежало одинокое тело, черные волосы разметались по светлому камню.

Элиан медленно приблизилась. Когда ее нога ступила на мощеный пол, он засветился ярким, но не обжигающим огнем. Из него поднялась чья-то тень. Женщина-ночь в платье, сотканном из рассвета, преградила путь.

Элиан застыла. Женщина была прекрасна, но не человеческой красотой. Она была слишком величественна, слишком холодна и ужасна. Голос ее, бескровный и чистый, звенел, как ледяной ветер, скользящий по льду, как струны арфы.

— Если ты обладаешь мудростью, не подходи ближе.

Элиан не чувствовала ни мудрости, ни страха. Она попыталась сделать шаг. Женщина не двинулась, но произнесла:

— Ты хочешь взять то, что принадлежит мне. Он разбудил меня, он обладал мною. А теперь он платит. Все, что принадлежало ему, я забрала себе. И все, что называлось его силой, я сделала своим достоянием.

— Но, — возразила Элиан, — он разбудил тебя, чтобы спасти меня. Просто верни его назад таким, каким он был, и ты сможешь получить меня взамен.

— Я не торгуюсь, — сказала дама ночи. Тело Элиан обмякло, но тотчас же снова напряглось. — Тогда отдай его мне. — Почему? — Потому что он мой. — Теперь он — мой.

Элиан проворно ступила в сторону. Казалось, женщина даже не шевельнулась, но оказалась рядом. В порыве отчаянной смелости Элиан ринулась на нее.

Но пошатнулась и упала на камни, встретив лишь воздух. Мирейн по-прежнему лежал без признаков жизни. Элиан обняла его, прижала к своей груди, принялась укачивать.

Над ней нависла тень — женщина-заря в платье, сотканном из ночи, Элиан смотрела на нее без удивления или благоговения, с бесконечной усталостью.

Красота этой женщины была величественной, ужасающей, но не холодной, голос ее звучал до боли чисто и даже тепло, как низкие звуки флейты. И тем не менее это была та же самая женщина. Рассвет и ночь были единым целым, двумя ликами одной силы.

Элиан отбросила эти мысли. Опять искушение. Здесь это означает только ее смерть, а следовательно, и смерть Мирейна. Руки Элиан крепче сжали тело любимого.

— Он мой, — сказала дама рассвета, — и останется моим. Если только… Элиан в мучительной надежде затаила дыхание. — Если только ты не заплатишь свою собственную цену.

— Все что угодно! — вскричала Элиан. — Не торопись, дитя земли. Я ведь не торгуюсь. Цены здесь назначаются богами, а не мною, и речь идет о цене спасения одной человеческой жизни. Если, конечно, ты заплатишь ее. — Только назови, и это будет твоим. Дама рассвета взглянула на нее с некоторой долей жалости.

— Название очень простое. Это ты сама. Элиан ошарашенно заморгала. — Вернее, твоя сущность. То, что делает тебя Элиан, единственным в своем роде творением земли. То, что заставляет тебя мечтать о свободе.

Ее сущность. Та самая сила, которая вырвала ее из лап безумия, заставила отказаться от надежной помощи Вадина и привела в это место. Ее сила, ее упрямство, ее безрассудный нрав. Ее я.

Мирейн лежал на руках у Элиан. Еще никогда он не был так близок к красоте и так далек от нее.

Она любила его. Ее сердце болело от этой любви, когда она представляла себе его, снова стоящего перед ней с редкой для мужчины грацией и теплой ослепительной улыбкой.

И все же… Цена так велика. Разве она уже не заплатила достаточно и даже более чем достаточно? Будь на ее месте другая, она давно позабыла бы о своей любви и ушла. Другая рожала бы детей, выполняла роль регента, правила вассалами и королевствами, пока наследники не вступят на престол. Она могла бы править империей Мирейна; она обладала могуществом, ее любил народ, а отец и брат помогали бы ей. Даже Вадин, даже он покорился бы ей ради ее ребенка.

Или же она могла просто убить себя, как и намеревалась, и покончить со всеми колебаниями.

Но ведь жизнь так прекрасна, и она едва началась! А любовь — самое сладкое, что есть в жизни, и не только влечение тел, а чудо слияния двоих в одно целое: свободные и непохожие, они соединяются, как золото сплетается с медью в цепочке королевы.

Если она заплатит, то потеряет все это. А Мирейн? Что с ним произойдет, когда он проснется и обнаружит ее такой, какая она сейчас? Или того хуже: проснется и поймет, что прежней Элиан нет. Она станет робкой и покорной, какой и должна быть женщина в этом мире, без собственной мысли и слова.

Может быть, ему это будет безразлично. Может быть, такой она понравится ему еще больше. Может быть, она и не узнает, что сделала с собой.

Элиан дрожала, сотрясаясь от боли, охватившей ее душу. Достоинства, которыми она обладала, были достоинствами воина: мужество, великодушие, гибельная честность и верность, которая ни в грош не ставила все остальное. Элиан не жалела ни имущества, ни силы — и того и другого у нее хватало в избытке. Но великая добродетель жрецов, которая по горькой иронии называлась самоотречением, совершенно у нее отсутствовала.

— Я солдат, — сказала она, — и королева. Мученицей я еще никогда не была. Дама рассвета молча стояла над ней. Элиан склонила голову над телом Мирейна. Она умрет. Он тоже умрет. Они умрут, а мир будет существовать по-прежнему. И, возможно, так лучше. Может быть, Изгнанница имела на это право и злом является не только полная тьма, но и постоянный свет. А спокойствие этого мира зиждется на их хрупком равновесии.

Рука Мирейна соскользнула с груди и упала ладонью вверх. Солнце застряло буднично, без дарованной богом силы. Оно казалось не более чем пустяком, глупостью щеголя, украшением, помещенным в самое невероятное место, неудобным, непрактичным и почти абсурдным. Элиан отвела глаза и задрала подбородок. — Я заплачу, — сказала она.