Стрела из лука

Дзинь! — и оконное стекло звонко рассыпается по асфальту, а стрела исчезает.

Шура на секунду замирает с самодельным луком в руке, а Таня смотрит на него, в испуге открыв рот. Потом, не сказав ни слова, ребята кубарем скатываются по крутой лестнице в подвал.

У Тани бешено бьётся сердце, но в то же время ей почему-то смешно.

— Ой и попадёт нам! — говорит она и прыскает в кулак.

— Такая стрела пропала! — вздыхает Шура и вытирает ладонью вспотевший лоб.

А со двора уже доносится возмущённый крик соседки:

— Милиция! Где милиция? Я вам покажу, хулиганы, как стрелять по окнам!..

— Вот раскричалась, — ворчит Шура. — Стрелу она, конечно, не отдаст.

— Придётся за окно платить, — уверяет Таня. — Вот посмотришь.

Всё началось с того, что друзья однажды забрели на стадион «Чайка». В тот день были спортивные соревнования. Шуре очень понравилась стрельба из лука.

— Интересно! — сказал он. — А я думал, что из лука стреляли только индейцы.

Тут кто-то объявил на весь стадион:

— Сейчас стреляет из лука чёмпион Украины среди юношей…

Фамилию Таня не расслышала, но во все глаза смотрела на чемпиона.

— Здорово! — сказал Шура, когда чемпион отпустил тетиву и стрела попала прямо в цель.

Таня тоже сказала, что здорово, а когда увидела чёрные Шуркины глаза, сразу догадалась, что он уже что-то придумал.

— Знаешь что, Танька? Давай сделаем лук и тоже будем стрелять. Идёт?

— Идёт! — сразу согласилась Таня и представила себе на минутку, как в один прекрасный день кто-то прокричит громовым голосом на весь стадион:

— Сейчас стреляет из лука чемпион мира среди девочек Таня Калмыкова.

А на трибуне среди почётных гостей сидит её папа.

В один из последних дней летних каникул ребята поехали в лес, чтобы найти подходящую ветку для лука. Шура исцарапал всё лицо, а Таня порвала платье, но хорошую ветку они всё-таки нашли.

Шура сделал замечательную стрелу, а Таня отшлифовала её стеклом и наждачной бумагой. Стрела получилась ровная и гладкая. А теперь Шурина соседка не отдаст, конечно, эту замечательную стрелу.

Об этом и думали ребята, пока их ругала соседка. А когда она ушла, друзья потихоньку выбрались из тёмного подвала и побежали на улицу.

— Ты не огорчайся, Шура, — утешала Таня. — Ведь можно сделать новую стрелу. А за окно мы заплатим. У меня в копилке уже, наверное, больше тридцати копеек.

Но скуластое лицо Шуры было озабочено. «Наверное, он не знает, хватит ли на стекло моих денег, — решила Таня. — Может быть, оно стоит дороже?»

— Как ты считаешь, Таня, почему стрела не попала в цель? — спросил Шура и посмотрел на свою приятельницу сверху вниз: он был выше её.

— Видно, ты плохо прицелился, вот и не попал, — неуверенно ответила Таня.

— Я не умею стрелять?

— Стрелять ты умеешь, только сейчас не попал.

— Нет. Просто мы не из того дерева стрелу сделали, — решил Шура.

— А какое нужно дерево?

— Откуда мне знать? Давай пойдём в библиотеку и поищем в книгах. Из книг можно всё узнать.

 

Тошка

Оказывается, спортивный лук надо делать совсем не так, как они думали. Друзья прочли об этом в книжке. Но лука они уже не сделали.

Таня сидела у Шуры, когда неожиданно возвратилась с работы его мама. Она поменялась сменой с другой работницей, чтобы днём побыть со своим сорванцом.

— Ему ведь ничего не стоит дом поджечь, — говорила она иногда.

— Очень мне нужно поджигать дом! — обижался Шурка.

— Как только ты дружишь с таким разбойником? — спрашивала Шурина мама Таню.

«Разбойник» улыбался.

Вот и сейчас мама сразу вспомнила о разбитом окне, стала ругать Шуру и пообещала сжечь лук в печке, если ещё хоть раз увидит его в руках сына…

Оконное стекло обошлось в пятьдесят копеек. Их заплатила Шурина мама, и Таня была довольна, что не надо вскрывать копилку. Не жалко было тридцати копеек, но не хотелось, чтобы обо всём узнала её мама.

Начались школьные занятия, и Шура забыл о луке. Он увлёкся другим делом — стал разводить кроликов.

Кроликов держал Антон Пугач, или просто Тошка. Он жил в одном доме с Шурой, и ему шёл уже семнадцатый год.

Антон Пугач казался Шурке необыкновенным человеком. Он отличался от всех дворовых ребят не только внешностью, но и поведением. Таня считала, что Тошка похож на юного певца из итальянского кинофильма — волнистые волосы на голове, большой широкий лоб и красивый нос с горбинкой. Только глаза у итальянца большие и чёрные, а у Тошки не такие уж большие и не то голубые, не то серые. И лицо слишком белое. Даже немного бледное. И в этом не было ничего удивительного. Антоша вечно сидел в своей комнате, где повсюду — на столе, на подоконнике и даже под кроватью, — ползали, бегали, пищали и что-то грызли всякие зверюшки: ёж по имени Авоська, черепаха Улита, морская свинка Нептун. А в двух карманах старого маминого пальто поселились белые мыши.

— Зачем тебе столько мышей? — спросил однажды Шура. — Штук двадцать, наверное…

Тоша усмехнулся, довольный.

— Знаешь, на сколько здесь добра? — и, окинув любовным взором всё своё живое богатство, сообщил: — На семьдесят целковых, не меньше.

— Ого! — удивился Шурка, хотя эта сумма ничего его сердцу не говорила.

— Вот так-то, парень. Семь красненьких! — с большим чувством произнёс Тоша. — За одну мышь институт, знаешь, сколько платит?

— За мышь?

— Вот именно, чудак-человек. Они же опыты ставят.

Но самым примечательным жителем Тошкиной комнаты был, конечно, попугай Петька — маленький белый какаду с жёлтым хохолком, родом из далекой Австралии.

Однажды Тошка рассказал Шурке его историю.

У Тошкиной мамы был брат Никодим. Он служил офицером в Советской Армии и во время войны освобождал Будапешт от фашистов. В Будапеште он некоторое время жил в доме бабушки Розалии. Так её все называли. Она жила с внучкой, и у них был попугай Петер. В то время в Будапеште было очень голодно, потому что фашисты все начисто вывезли из Венгрии в Германию: хлеб, картофель, мясо. Дядя Никодим видел, что бабушка Розалия со своей внучкой голодают, и стал делиться с ними своим офицерским пайком. Всё, что бы ни получал дядя Никодим — сало, консервы, масло, печенье, — всё-всё он делил с бабушкой Розалией и её внучкой.

— Если бы не капитан Нейкодим, — рассказывала бабушка Розалия соседкам, — я с внучкой давно бы померла с голоду…

В Будапеште дядя Никодим находился до окончания войны, а потом стал собираться домой. По профессии он был не военным, а геологом.

— Мы вас, капитан Нейкодим, никогда не забудем, — говорили венгры. — Когда бы вы ни приехали в Будапешт, всегда будете нашим дорогим гостем.

Среди провожавших было много знакомых людей, только бабушку Розалию дядя не видел и даже забеспокоился: может быть, с бабушкой какое-нибудь несчастье приключилось?

Но вот, когда раздался свисток, загудел паровоз и поезд собирался тронуться в дальний путь, к одному из вагонов, на ступеньках которого стоял бравый капитан, кинулась какая-то старая женщина. В руках она держала клетку с попугаем.

— Капитан Нейкодим, сынок! — закричала старуха. — Возьмите, пожалуйста, на память о бабушке Розалии вот эту птицу. Это — Петер, очень хорошая птица…

Вначале дядя Никодим растерялся. В самом деле, что ему было делать с попугаем? Но отказаться он не мог: не хотел обижать бабушку Розалию.

— Спасибо, бабушка Розалия, за этот прекрасный подарок, — сказал дядя Никодим. — Я буду заботиться о Петере.

Петер, которого ещё в пути переименовали в Петьку, действительно оказался очень умной и забавной птицей. Вначале Петер говорил только по-венгерски.

— Ходь ван? — вежливо интересовался он по утрам. (То есть: «Как вы поживаете?») Потом любезно сообщал: — Аз эн невем Петер… Петер…

Это означало: «Моё имя Петер»…

Но скоро он привык к новому имени и после венгерского «как вы поживаете?» сообщал:

— Я — Петька… Петька…

Дядя извинялся за Петьку:

— Вы уж простите его за плохое произношение. Всего несколько дней, как изучил русский язык…

Некоторое время дядя пожил у сестры — Тошкиной мамы, потом уехал в геологическую экспедицию. Ясное дело, он не мог взять с собой Петьку в экспедицию и оставил его сестре. Заботиться о Петьке стал Тошка. Пожалуй, с этого и началась Тошкина любовь к птицам и всякому зверью. И Петька отвечал другу преданностью и любовью.

По утрам, увидев, что Тошка проснулся, Петька радостно кричал:

— Ура! Ура!

Кто его этому научил, неизвестно.

Когда Тошка собирался уходить, он говорил попугаю:

— Ну, Петька, я пошёл.

— Здравствуйте! — отвечал вежливый Петька.

И Тошка души не чаял в своём пернатом друге, любил его и холил.

 

Почему Тошка бросил школу

В Тошкиной комнате, плохо проветриваемой, стоял тяжёлый запах, но для Шуры часы проходили здесь, как минуты. Если бы не школа и не мама с её неиссякаемой любовью к пятёркам, Шурка все дни проводил бы среди полюбившихся ему зверюшек. Да и с Тошкой он подружился.

Очень нравилась Шурке необыкновенная вежливость Тошки. Другой парень, обладая такими богатствами, зазнался бы, смотрел бы на всех свысока, а Тоша — ничего подобного. Он со всеми был вежлив, при всяком удобном случае говорил «извините» и даже Шурке говорил «пожалуйста», если просил почистить клетку морских свинок или налить молока ежам.

В этом Антон видел большой смысл, о котором Шурка и не догадывался. Ещё в ту пору, когда Тошкин отец жил дома, он не раз поучал сына:

— Ласковые телятки сосут по две матки, а бодливому ни одна не даётся. Если ты не хочешь иметь врагов, будь со всеми вежлив и ласков.

— Даже с теми, кого я не люблю? — вначале удивлялся Антоша.

— Даже с врагами, — говорил отец. — Коли птицу ловят, так её сахаром кормят. Можешь поучиться у меня, Антон. Ни один мой сослуживец не скажет, что Савелий Петрович Пугач плохой человек. Почему? Да потому, что и я со всеми хорош. А в действительности иные сослуживцы противны мне так, что и смотреть на них тошно, не то что улыбаться… Это очень важно, Антон, быть со всеми вежливым и ласковым.

Мать возмущалась:

— Чему ты учишь ребёнка, Савелий? Так, сынок, жили люди, когда человек человеку волком был, — пояснила она, с тревогой приглядываясь к сыну, — а теперь, слава богу, другие времена…

Вначале Тошка не слушал отца. В самом деле, рассуждал Тошка, почему он должен быть вежлив и любезен с Петькой Дышняком, если тот дразнит его «Крысой» за белых мышей? Почему нужно быть ласковым с Вовкой Козельцом, если тот противный скареда и потихоньку от одноклассников ест конфеты «Золотой ключик»? И Антон не скрывал своей неприязни к Петьке Дышняку и Вовке Козельцу.

Но вскоре, — Антоша сам не заметил, как это случилось, — он начал следовать советам отца. Может быть, потому, что всё-таки он любил его. Теперь, когда Петька Дышняк называл его Крысой, Тошка уже не отвечал ему, как раньше: «От Сосиски слышу», а предлагал: «Хочешь, я и тебе могу дать парочку мышей». И дал. А Вовка Козелец до того был растроган вниманием Тошки, что потихоньку стал и его угощать «Золотым ключиком». И Тошка пришёл к выводу, что отец прав.

А вот к матери отец относился далеко не ласково.

— Это борщ? — спрашивал он, брезгливо отодвигая тарелку. — Собачья похлёбка, а не борщ…

— Ты бы хоть при нём стыдился, — тихо говорила мать, кивая в сторону Тошки.

Но отец не стыдился, с грохотом отшвыривал стул и отвечал:

— Сын мой тоже не щенок, чтобы кормить его такой дрянью. — И медовым голосом обращался к Тошке: — Пошли, сынок, в ресторан, там не подадут такой похлёбки…

Тошка, конечно, не отказывался. В ресторане всегда было веселей обедать. Только вот больно было смотреть на мать, когда, уткнувшись лицом в ладони, она тихо и жалобно всхлипывала.

Но постепенно Тошка стал привыкать к слезам матери, они уже не очень трогали его, и он стал думать, как отец: поплачет и успокоится.

Однако мать не успокаивалась, с каждым днём она всё более чахла, лицо избороздили преждевременные морщины, а в её чёрных красивых косах, которыми раньше он любовался, появилась седина.

Ссоры с матерью происходили у отца и на другой почве. Отец всегда одевался с иголочки, часами просиживал за журналом мод, внимательно изучая покрой костюма, куртки или пальто.

— Э-эх, живут люди, не то что мы, — вздыхал он и, помолчав, обращался к матери: — Как ты смотришь, старуха, если я такую курточку закажу? Недурна, а?

Мать робко замечала, что до зарплаты ещё неделя, а она задолжала тридцать рублей. К тому же месяца ещё не прошло, как он купил шерстяной джемпер…

— Вечно ты в долгах! — возмущался отец. — И куда только ты тратишь деньги, не понимаю.

Мать начинала пересчитывать, на что израсходованы деньги, но отец не слушал её.

— Пойми, — говорил он холодно и зло, — что человека принимают по одёжке…

Вторую часть пословицы, что человека провожают по уму, отец почему-то опускал. А на следующий день между прочим сообщал:

— Я, знаешь ли, заказал куртку у своего портного.

Вздыхая, мать говорила:

— На эти деньги можно две недели прожить…

Тут отец вскипал:

— Вот человек! Ничем приятным с ней нельзя поделиться. Вечно деньги, деньги, деньги…

Теперь и Тошка, когда мать отказывала ему в чём-либо, кричал:

— Просто противно слушать: вечно деньги, деньги, деньги…

И в Тошкиной жизни деньги стали приобретать всё большее значение. Раньше они нужны были ему только на покупку корма для попугая и золотых рыбок, а теперь, следуя примеру отца, Тошка стал придавать большое значение одежде. Прежде он не замечал, как ребята одеты, но со временем начал присматриваться, какой костюм носит Петька Дышняк или Вовка Козелец. Он завидовал ребятам, ходившим не в школьной форме, а в узеньких брючках. Тошка вечно клянчил у матери деньги то на какой-то особый шарф или чехословацкие перчатки, то на туфли с каучуковой подошвой.

— Ты бы лучше об уроках думал, — советовала мать. — Вот когда начнешь сам зарабатывать, тогда будешь покупать, что захочешь. — И корила отца: — Все это от тебя, это модничание…

Когда Тошка заканчивал шестой класс, отец ушёл от них и завёл новую семью. Тошка остался с матерью, но тяжело перенёс уход отца, затаил обиду и на него, и на мать.

Шурка Чоп не знал всего этого и удивлялся, как Тошка относится к матери. Такой вежливый со всеми, Тошка был с нею очень груб.

— Есть давай! — без всякого «пожалуйста» требовал он, садясь к столу. — Долго ты ещё будешь копаться?

— Обожди минуточку, — просила мать, — я ведь только что с работы. Разве ты сам не мог подогреть?

— Буду я возиться с твоими горшками!

— Я ведь предупредила, что могу задержаться на работе, — устало оправдывалась мать.

У неё был болезненный вид, мешки под глазами и бледное лицо со скорбными морщинками в уголках губ. К грубости сына она, должно быть, уже привыкла и только тихонько вздыхала, а Шурка в такие минуты поёживался: ему было неловко.

Тошка до ухода отца аккуратно посещал школу, неплохо учился. А в пионерском отряде его особенно ценили за умелые руки. Тошка любил мастерить, у него, как говорят, были золотые руки. Но когда отец ушёл, Тошка перестал готовить уроки, а потом и вовсе бросил школу.

Отец жил на окраине, имел собственный дом, и Тоша изредка навещал его. Чаще в те дни, когда болела мать и в доме не было денег.

— Что, опять симулирует? — недобро усмехался отец, говоря о матери. — Думает, наверное, что я миллионер, и можно тянуть из меня до скончания века.

На это Тошка ничего не отвечал, помалкивал, не желая раздражать «старика», как он называл отца. Но Тошка прекрасно знал, что мать действительно больна.

Однажды отец спросил:

— Ну, а что ты будешь делать, если мать помрёт? Век её короткий, не секрет.

Слова отца были так неожиданны, что в первую минуту Тошка не осознал их значения. Потом он почувствовал острую жалость к матери, и его охватил панический страх. В самом деле, что он будет делать без матери?

Несколько дней он жил под впечатлением слов отца, и мать только удивлялась, как её Тошка изменился, какой стал внимательный и заботливый. Потом опять всё пошло по-старому, только Тошка стал более замкнутым, и у него появилась жадность к деньгам. Если раньше мальчишка возился с ежом, белыми мышами, золотыми рыбками из любви к животным, то теперь он нашёл в этом и другой смысл: они стали служить источником наживы. И у Тошки появилась заветная коробка из-под папирос «Казбек», в которую он прятал вырученные деньги.

Вскоре Тошка решил построить свой крольчатник. Потребовались деньги, а их не было, и Тошка пошёл «занимать», как он сказал, к «старику» в сопровождении Шурки.

Отец был высок, строен и совсем не похож на старика, как подумал Шура. Отец обедал.

— Может быть, пивца выпьешь? — предложил он. — А это кто? — кивнул он в сторону Шуры.

— Он помогает мне в хозяйстве, — объяснил Тоша. — Из нашего двора.

— A-а… Всё мышей разводишь? — и налил Антоше стакан пива. — А тебе ещё рано пить алкогольные напитки, — улыбнулся он Шурке, стоявшему у дверей.

Тоша выпил пиво и робко сказал, что ему нужны десять рублей на покупку штанов, а то стыдно ходить в таких, — и повернулся, чтобы показать, как они прохудились. Теперь Шурке стало ясно, зачем Тошка откопал эти дырявые брюки в каком-то старом хламе: он хотел разжалобить «старика». Если бы отец знал, что сыну нужны деньги вовсе не для покупки штанов, а на постройку крольчатника, он, наверное, ещё бы по шеям надавал. Но и так «старик» был сильно недоволен.

— Чёрт знает что! — возмущался он. — Столько даю матери на твоё содержание, что можно целую семью прокормить, а ты ходишь, как бродяга какой-то.

Однако деньги дал. Правда, не десять, а восемь рублей. Но и за них Тоша вежливо поблагодарил.

— А как у тебя в школе? — спросил отец.

Тоша заторопился к дверям.

— Много заработал двоек?

Шура не расслышал ответа: он уже выскочил на крыльцо.

Возвращаясь домой, Тоша стал оправдывать отца:

— «Старик» сегодня не в духе. Это иногда находит на него. Но зато он не жадный. Целых восемь целковых отвалил. Люблю «старика» за это.

Шура робко спросил:

— Разве ты учишься, Тоша?

— Очень мне нужно учиться. Теперь учись не учись, всё равно после школы пойдёшь ишачить на завод. Разве не так? — и поморщился.

Шура промолчал. Его отец, когда был жив, совсем не так говорил о заводе. Он с гордостью рассказывал Шурке о своём механическом цехе, где работал мастером. И почему-то Шуре казалось: Тошка говорит не то, что думает, просто стыдно ему за свою ложь. Он ведь давно уже не ходит в школу, а отец думает, что сын учится.

Впрочем, какое Шурке до этого дело? Важно, что Тошкин отец дал деньги и теперь можно приступить к строительству крольчатника. Это он, Шурка, придумал, после того как прочёл о пионерской кроликоферме где-то на Винничине. За год школьники вырастили две тысячи восемьсот пятьдесят два кролика! У Тоши глаза разгорелись, когда он услышал об этом.

— Неужели две тысячи?

— Две тысячи восемьсот пятьдесят два. Вот честное пионерское, правда, — поклялся Шура.

Но Тоша поверил только тогда, когда сам прочёл заметку. Он прочёл её дважды и вдруг как захохочет.

— Шурка! — закричал он. — С меня кило дропсу.

— Видишь, я говорил!

— Ты, глупый, даже не представляешь, на какую жилу мы набрели.

О какой жиле он говорит, Шурка не понял.

— А я, дурень, вожусь с этими вонючими свинками и ёжиками, чтоб они пропали, когда рядом такая жила… — продолжал Тошка.

Шурка всё ещё ничего не понимал: он ведь знал, что Тошка любил и свинок, и ежей, мог возиться с ними весь день.

Тошка быстро достал карандаш и стал что-то подсчитывать. Он прямо сиял. И Шурка был доволен.

Но, придя домой, Шурка впервые стал сомневаться: может быть, Антон не из любви к животным возится со всеми этими ежами и белыми мышами?..

После посещения Тошкиного отца работа закипела. С помощью Шуры и Аркаши Чухрая Антон очистил дворовый сарай, в котором хранили старую рухлядь, и ребята принялись сколачивать клетки. А ещё через две недели в них появилась первая пара великолепных кроликов, за которых Тоша, как он говорит, заплатил «бешеные деньги».

— Ничего, миленькие, вы мне принесёте хороший процент! — ласково приговаривал Антон, угощая кроликов капустой и овсом.

Однажды пришла Таня с Катей Руденко. Они хотели покормить кроликов, но Тоша сказал, что девчонок ему не надо.

— Это дело мужское. Вы, пожалуйста, курами займитесь. — И засмеялся.

Больше всего обидело Таню, что смеялся и Шура. После этого она совсем перестала ходить к нему и подружила с Катей Руденко.

 

Двойку можно исправить

Просто удивительно, за что Катя Руденко полюбила Таню. Ведь они такие разные! У Кати самая длинная коса в классе. У Тани вообще нет косы, и она больше похожа на мальчишку с веснушками на носу и русой чёлкой. Таня на переменках скачет, как мальчишка, шумит и дерётся, а Катю Таисия Павловна ставит всем в пример, такая она тихая, скромная и прилежная. Таня получает двойки, а Катя отличница.

Однажды Таисия Павловна оставила Таню после уроков в школе и завела скучный разговор.

— Что ты себе думаешь, Калмыкова? — сказала учительница, надевая большие роговые очки, будто хотела лучше разглядеть Таню. — Так хорошо закончила прошлый год, а теперь опять стала плохо учиться. Что случилось?

Ну что можно было ответить? Не могла же Таня признаться, что надоело учить всякие стихотворения. И, правду говоря, скучно без Шуры. Он теперь на неё не обращает никакого внимания. Таня стояла перед Таисией Павловной и молчала.

Было немного совестно перед учительницей, но Таня решила, что, наверное, такой ленивой она родилась и тут уже ничем не поможешь.

А дома ждала мама.

— Ну, Танюша, — сказала она, — у меня хорошая новость.

— Какая, мамочка?

— Николай Сергеевич сказал, чтобы ты пришла к нему. Он хочет поговорить с тобой. Возможно, зачислит в свой кружок.

Николай Сергеевич преподавал в той же школе, что и мама, и руководил кружком юннатов в зоологическом саду.

— Ой, — обрадовалась Таня. — И меня пустят ко львам?

— Если заслужишь, — ответила мама.

Не задумываясь, Таня обещала, что заслужит.

Таня хотела рассказать о полученной двойке, но раздумала. Зачем напрасно огорчать маму? Двойку нетрудно будет исправить, — решила Таня. Стоит только хорошо выучить урок.

 

Родьку купают в молоке

Весь день Таня сидела на уроках так тихо, что не получила ни одного замечания. Правда, это не значит, что она внимательно слушала.

На переменах она всё время старалась быть на виду у Шуры и громко рассказывала всем, какие замечательные звери живут в зоологическом саду.

— Про Фараона слышали? В прошлом году он как цапнул одного мальчика, так и содрал с него всю шкуру…

Фараоном звали самого большого льва в зоосаде.

Таня бросила взгляд в сторону Шуры. Пусть завидует, так ему и надо.

Она с трудом дождалась окончания уроков и помчалась в зоологический сад, совсем забыв, что хотела сначала приготовить уроки.

— Николай Сергеевич в рептильнике, — предупредила Таню старушка, проверявшая билеты у входа.

«Рептильником» оказался деревянный, жарко натопленный дом, где жили крокодилы, удавы и всякие змеи, — по-учёному рептилии.

Николай Сергеевич действительно был в рептильнике и с ним несколько юннатов.

Когда Таня вошла, Николай Сергеевич приложил палец к губам, призывая к тишине. Но Таня, как назло, споткнулась и чуть не упала. От неожиданности она вскрикнула. Все юннаты сразу обернулись к ней и зашипели:

— Ш-ш-ш…

— Я нечаянно…

— Тихо!.. Мы Родьку купаем, — шёпотом объяснила девочка с косичками.

Все опять повернулись к ванне, где купали какого-то Родьку.

Таня на цыпочках подошла к ребятам, тихонько протиснулась между ними и заглянула в ванну.

Вначале она ничего не увидела. В ванне было молоко. Таня уже хотела спросить, где же Родька, как вдруг что-то зашевелилось в молоке, и показалась змеиная голова — большая и пёстрая. Это была голова огромного удава.

Когда удава водворили в клетку, Николай Сергеевич с помощью юннатов перелил молоко из ванны в большой бидон и радостно сообщил:

— Молодец, Родька! Сегодня выпил целый литр.

Мальчик в очках достал толстую общую тетрадь и стал записывать, сколько Родька выпил молока. Тем временем другие ребята перетащили ванну в угол комнаты. Таня помогала и очень старалась.

— Калмыкова, — обратился к ней Николай Сергеевич, — ты с кем хочешь работать?

— У львов, — скромно ответила Таня.

Николай Сергеевич улыбнулся.

— Как Ирина Бугримова?

— Ага.

— А не хотела бы ты работать в коровнике?

— В коровнике?! А как же львы? — растерянно спросила Таня.

— Они пока обойдутся без тебя.

Таня сразу приуныла. Она ведь мечтала стать дрессировщицей львов. И потом — что она скажет в школе? Все девчонки завидовали, когда узнали, что её примут в кружок юннатов зоологического сада, а тут изволь отправляться работать в простой коровник. Да Шура Чоп первый поднимет её на смех.

Николай Сергеевич ласково потрепал Таню по голове:

— Не огорчайся, Калмыкова. Ты будешь ухаживать не за простой коровой, а за дочкой шертгорна и зебу. Пошли, я покажу тебе нашу Зозулю.

Они вышли из рептильника и направились к коровнику, который помещался где-то в самом дальнем углу сада. «Наверное. Николай Сергеевич решил, что я ещё маленькая, боюсь хищников, вот и ведёт в несчастный коровник», — подумала Таня и вдруг решительно заявила:

— Вы, пожалуйста, не думайте, Николай Сергеевич, что я какая-нибудь трусиха и испугаюсь льва или тигра.

Николай Сергеевич улыбнулся.

— Вот уж не подозревал, Калмыкова, что ты такая боевая, — сказал он. — Теперь я уверен, что и Зозуле ты понравишься, и все звери в саду будут обеспечены молоком и творогом.

— Разве все звери пьют молоко?

— Почти все. Особенно маленькие. Молоком нашей Зозули мы выкармливаем львят и медвежат. А что бы мы делали с Родькой, если бы не имели молока? Он, как приехал из Китая, шестой месяц уже ничего не ест. А страусы, попугаи и гуси очень любят творог.

Таня и не заметила, как подошли к коровнику.

— Вот и наша Зозуля! — объявил Николай Сергеевич.

 

Зозуля, дочь зебу

На просторном дворе за простым плетнём стояла странная корова. Спина у неё была широкая, ноги короткие, толстые, а на загривке — горб.

Когда подошли ближе, Зозуля посмотрела на девочку большими глазами и подняла голову. Таня хотела её погладить, но корова ткнулась мордой ей в руку и засопела.

— Вот и состоялось знакомство! — улыбнулся Николай Сергеевич и, увидев пожилую женщину в халате и с ведром в руке, обратился к ней: — Здравствуйте, Варвара Ивановна. Привёл вам помощницу. Будет ухаживать за коровой и помогать по хозяйству.

Варвара Ивановна была невысокого роста, полная, с круглым приветливым лицом. А Николай Сергеевич был, напротив, высок, худощав и, казалось, вырос из своего коричневого костюма.

Внимательно выслушав Николая Сергеевича, старушка одобрительно закивала:

— Чего-чего, а работы у нас хватит Тебя как звать, рыбонька? — обратилась она к девочке.

— Таня. Таня Калмыкова.

— Очень приятно, Таня. Значит, будем вместе… За коровой уже ходила?

— Не ходила.

— Это ничего, научимся, — успокоила Варвара Ивановна.

Собираясь уходить, Николай Сергеевич предупредил:

— Недельки две, Танюша, посмотрим, умеешь ли ты работать. Даст Варвара Ивановна хорошую рекомендацию, примем в кружок и получишь постоянный пропуск в зоосад.

— Значит, сегодня меня ещё не примут? — огорчилась Таня.

— Нет. Заслужить надо.

Таня с тоской посмотрела вслед Николаю Сергеевичу.

— Стро-огий у нас Николай Сергеевич, — покачала головой Варвара Ивановна. — Но учёный человек. Всех животных знает и подход к ним имеет. Любят они его. А почему, как ты думаешь? — Не дождавшись ответа, Варвара Ивановна заключила: — Добрейшая душа, Сергеич, — вот оно что! А животные чувствуют ласку.

Неожиданно Варвара Ивановна заторопилась.

— Заговорились мы с тобой, а работа не ждёт. Вот тебе ведро, а вон и тряпка на плетне сушится. Пойди в лабораторию и хорошенько пол помой. А я тем временем свёклы нарублю.

В лаборатории было тепло и чисто. Так чисто, что Таня стала сомневаться, нужно ли мыть пол.

Хорошенько намочив в ведре тряпку, Таня начала усердно возить ею по полу. Полы пальто и обшлага рукавов намокли. Таня сняла пальто и подоткнула юбку, как делала в таких случаях мама, но от этого легче не стало. Вода растеклась по всему полу, и её никак нельзя было собрать. К тому же вода была очень холодной. Руки сразу покраснели, пальцы свело.

Таня бросила тряпку и стала греть руки. «Неужели все знаменитые дрессировщики начинали с того, что мыли пол в лаборатории?» — чуть не плача, спрашивала себя Таня. Раньше она думала, что юннаты в зоологическом саду только наблюдают, как ведут себя всякие звери, а грязную работу делает кто-то другой.

Размышляя о своей судьбе, Таня и не заметила, как вошла Варвара Ивановна.

— Ой, рыбонька моя! Кто же так моет пол? — И Варвара Ивановна стала объяснять, как это нужно делать.

Она принесла горячей воды, показала, как надо выкручивать тряпку, чтобы насухо вытереть половицы. Скоро пол был чисто вымыт и вытерт.

— Теперь сменим подстилку у Зозули и покормим её, — сказала Варвара Ивановна. — Только халат надень.

Они перешли в коровник.

Таня осторожно ступала, чтобы не запачкать туфли, и брезгливо морщилась. «Как это люди здесь работают целый год?» — думала она.

Сменив подстилку в стойле, Таня стала собираться домой. Варвара Ивановна заметила, что девочке не очень нравится работа в коровнике.

— Пить молочко все любят, — вздохнула она, — да не все знают, сколько это молочко трудов требует…

Было ещё не поздно. Таня медленно шла по улице, думая о Родьке и о Варваре Ивановне.

Возле дома её кто-то окликнул. Это был Шура Чоп. В руках он держал крольчонка и ласково поглаживал его.

— Ну, как поживают львы и тигры? — спросил Шура.

— Лучше, чем твои несчастные кролики, — сердито ответила Таня.

Её слова задели Шуру. Однако он засмеялся.

— Ладно, смотри только, чтобы Фараон не сожрал тебя, как мокрую курицу, ха-ха-ха…

Пока Таня собралась ответить, Шура зашагал прочь от неё.

— Сам ты мокрая курица! — закричала Таня вслед. Настроение у неё совсем испортилось. В зоосад она решила больше не ходить.

 

Новый вожатый

В отряд пятого «А» класса прислали нового вожатого. Он был студентом третьего курса педагогического института.

Сначала у них был вожатым Костя Лубенец из восьмого «А». Его называли «попрыгунчиком», потому что Костя во время перемены прыгал сразу через пять ступенек.

Костя вожатым был недолго. После каникул Таисия Павловна привела Петьку Короля из девятого «Б» и сказала, чтобы ребята его слушались и уважали, так как теперь он назначен вожатым.

Таисия Павловна ушла, а Петька Король остался сидеть у стола, выстукивая пальцами марш из «Весёлых ребят».

— Хотите, — спросил он, — играть в футбол?

Все мальчики закричали, что хотят.

— Мы организуем свою команду, — пообещал Петька, — и вызовем на матч пятый «Б».

— А что будут делать девочки? — спросила Катя Руденко, заплетая кончик своей длинной косы.

Подумав, Петька сказал:

— Девочек мы организуем в кружок кройки и шитья.

Но девочки запротестовали:

— Кройку и шитьё мы изучаем на уроках труда.

— Что же вы от меня хотите? — удивился Петька. — Тогда сами придумайте, чем вам заняться. Я не хочу сковывать вашу инициативу.

— Болейте за нашу команду, — предложил Васька Крыжак. — А то какая это будет футбольная команда без болельщиков?

Петька сказал, что посоветуется насчёт девочек со старшей вожатой.

После этого Петька несколько раз приходил во время большой перемены и спрашивал, как ведут себя ребята.

— Не хулиганите? Ну, молодцы! А футбольная команда у нас обязательно будет — не беспокойтесь.

Вот какой был Петька Король!

А теперь пришёл новый вожатый, совсем не похожий ни на Костю Лубенца, ни на Петьку Короля.

— Ребята, — сказал новый вожатый, — зовут меня Юра, а фамилия — Погорелец. Правда, грустная фамилия?

— А по-моему, смешная, — отозвался Шура Чоп.

— Почему смешная? — удивился вожатый. — Ты, Шура, наверное, не знаешь, кого называют погорельцами?

— Откуда вы знаете, что я Шура?

— Догадался, — улыбнулся вожатый. — А быть погорельцем не так уж весело. — И он обратился ко всему отряду: — Знаете, почему у меня фамилия Погорелец?

— Почему? Расскажите! — попросили ребята.

— Вот слушайте. — И вожатый рассказал, как стали погорельцами односельчане его прадеда. Многие крестьяне, в том числе и прадед Юры, погибли в огне, спасая свои пожитки. Тогда женщины взяли осиротевших детей и ушли в город. Они ходили из дома в дом и просили: «Помогите погорельцам, дайте хоть кусочек хлеба…» Детей пристроили на работу. Много маленьких детей тогда работало на фабриках. Машин не было, всё делали руками, а детский труд ценился дёшево. Малыши работали по двенадцать часов в сутки и получали гроши. — Моему дедушке в ту пору шёл девятый год, — рассказывал вожатый, — и его охотно взяли на канатную фабрику. «Ты кто такой?» — спросил его мастер, чтобы записать в свою книгу. «Погорелец», — ответил мальчик. «А имя?» — «Мишутка». — «Михайло, значит? Так и запишем: «Погорелец Михайло». И мастер записал: «Погорелец Михайло, ученик сучильщика».

Вожатый замолчал. А Таня представила себе маленького, бедного Мишутку. В девять лет он попал на фабрику и стал работать за гроши по двенадцать часов в сутки. Таня укоризненно посмотрела на Шуру.

— Вот она, история моей фамилии, — заключил вожатый. — Весёлая?

Шура сидел, опустив голову. «Наверное, ему стыдно», — подумала Таня. Она ведь знала, что Шурка не такой уж плохой. Вот только зачем дружит с этим противным Тошкой.

Вожатый начал рассказывать о себе. После школы он несколько лет работал, а три года назад поступил в институт и стал учиться на биологическом факультете.

— Я люблю птиц, животных, — говорил вожатый, — и если вы тоже их любите, хотите лучше узнать природу родного края, то я вам охотно помогу, и мы с вами крепко подружим.

Катя Руденко сказала:

— У нас многие любят зверей и птиц. А Калмыкова Таня даже юннатка в зоологическом.

Таня сидела, затаив дыхание. Она боялась, как бы вожатый не спросил, что она делает в зоологическом. Таня ведь была у юннатов зоосада всего один раз и больше не пошла.

Ох, как мама стыдила и бранила её! Но Таня заупрямилась: не будет она чистить коровник и мыть полы. Вот если бы её послали ко львам…

В классе никто об этом не знал. Даже Катя Руденко. Все считали Таню юннаткой зоосада. И вожатый обрадовался, когда узнал об этом.

— Замечательно! — сказал вожатый. — Значит, у меня будет боевой помощник.

Колька Пышнов ткнул пальцем в сторону Тани и крикнул:

— Вот она сидит, Калмыкова, на третьей парте у окна…

Колька сидел на первой парте справа, почти у дверей. За длинные ноги Кольку прозвали Верстой. Но так его называли редко, потому что Колька — председатель совета пионерского отряда и один из лучших учеников.

Тане было приятно, что о ней говорят, но она не подняла глаз.

— Ах, вот кто это. Молодец! — услышала Таня голос вожатого. — Такой человек мне как раз нужен.

Тогда Таня не выдержала и посмотрела на вожатого. Он улыбался. У него было широкое лицо и светлая стриженая голова, а какой он высокий, широкоплечий. Тане захотелось, чтобы вожатый был доволен ею. Но что будет, если он узнает о её обмане?

Вожатый между тем продолжал:

— Теперь вы знаете, кто я и почему моя фамилия Погорелец. Но вы называйте меня просто Юрой.

Потом он спросил, как ребята овладевают пионерскими ступеньками.

— Высоко уже поднялись?

Колька Пышнов сказал, что никуда ещё не поднялись.

— Как же так? — удивился Юра.

— Наверное, у нас в отряде запущена работа, — объяснил Колька. — Мы же без вожатого. То есть были вожатые, но всё такие!.. — и он пренебрежительно махнул рукой. — Один у нас был «попрыгунчик». Он хорошо прыгал через ступеньки, пока Шура нос не разбил…

— Постой, постой! — остановил его Юра. — Вожатый прыгал, а Шура нос разбил?

Несколько ребят пришли Кольке на помощь и стали объяснять, что Шура Чоп тоже прыгал, но не сумел так прыгнуть, как «попрыгунчик», и сильно разбился, после чего вожатого сняли.

— Ребята! — взмолился Юра. — Давайте кто-нибудь один. А то все кричат, и я ничего не пойму.

— А Петьку Короля, уже другого вожатого, из девятого «Б», — когда все замолчали, продолжал Колька, — мы прозвали Обещалкиным. Сто раз обещал организовать футбольную команду.

— Хорошо, — согласился Юра. — Допустим, вожатые были плохие. А вы сами что сделали, чтобы не отстать от товарищей? Что же получается? Вы топчетесь на месте, а ребята из пятого «Б» преспокойно вас обгоняют. И вы это терпите?

— А что нам делать? — удивлённо поднял брови Колька.

— Догонять! — ответил Юра и даже ладонью пристукнул по столу. — И не пугайтесь, что можно нос разбить. Знаете пословицу: «Кто смел, тот и на коня сел…» Давайте сразу же выясним, где мы находимся, на какой ступеньке. Вот скажи хоть ты, Шура: за сколько секунд ты пробегаешь шестьдесят метров?

— Не знаю, — пожал плечами Шура и тут же спросил: — А мировой рекорд на сто метров, вы знаете, какой?

— Десять секунд для мужчин. А ты будешь молодцом, если пробежишь за десять секунд шестьдесят метров. А прыгаешь ты как?

Шура опять пожал плечами, но о мировом рекорде уже не спрашивал.

— В следующий раз я приду в субботу к трём часам, и мы соберемся на спортплощадке. Хорошо? А то в классе душно. Вы согласны?

Ребята согласились. Какой, в самом деле, интерес сидеть в классе после уроков?

— Но условимся: до субботы каждый должен узнать, за сколько секунд он пробегает шестьдесят метров и как прыгает. Ясно задание? Под твою ответственность, Пышнов.

— Есть, товарищ вожатый! — весело отсалютовал Коля.

— А теперь я дам загадку для любителей истории: кто в Древней Греции носил самую большую шляпу?

Ребята переглянулись и стали называть имена из учебника истории:

— Геракл! Нет? Одиссей! Тоже нет? Царь Солон…

Юра отрицательно качал головой. А потом встал, посмотрел на часы и заявил:

— Ну, ребята, мне пора в институт. А вы вместе подумайте и скажете мне в субботу. Хорошо?

Возвращаясь домой, ребята всё время говорили о новом вожатом, а Таня вспоминала, как Юра перед всем отрядом сказал, что она будет его помощницей. Как же ей теперь быть?

 

Неприятность из-за шляпы

До субботы все ребята тренировались на беговой дорожке, чтобы не опозориться перед новым вожатым. Колька Пышнов был судьёй. Он достал часы с секундомером, и все ему завидовали.

Колька командовал:

— Приготовиться! Внимание! Марш! — и все стремглав мчались по беговой дорожке.

Особенно старалась Таня, чтобы оправдать доверие вожатого. Она даже выучила миф про аргонавтов. Но в пятницу всё полетело кувырком, и Таня поняла, что старалась напрасно. Всё получилось из-за той несчастной шляпы. Учитель спросил об аргонавтах, и Таня так ответила, что Иван Терентьевич нарисовал в своей книжке против Таниной фамилии бублик, чтобы потом поставить в журнал четвёрку. Бублик означал у Ивана Терентьевича четвёрку.

Иван Терентьевич продолжал спрашивать с места, и тут Таня подняла руку и спросила о шляпе. Она даже сама не знала, как это случилось. Вовсе она не собиралась мешать опросу. Но получив бублик, она перестала думать про аргонавтов и вспомнила о шляпе.

— Что? Что? — не понял сразу Иван Терентьевич. — Что ты спрашиваешь?

— Я спрашиваю, Иван Терентьевич, кто в Древней Греции носил самую большую шляпу? — пролепетала Таня.

— Калмыкова, — сказал учитель, — когда вы, наконец, будете вести себя, как положено в классе?

Иван Терентьевич так рассердился, что попросил дневник и крупным почерком написал в нём: «Ув. Вера Михайловна! Ваша дочь озорничает на уроках. Прошу воздействовать».

— Зачем тебе понадобилось спрашивать на уроке о какой-то шляпе? — возмутилась мама, когда увидела запись в дневнике.

— Вовсе не о какой-то, а о том, кто в Древней Греции носил самую большую шляпу. Разве это не интересно?

— А сама ты разве не знаешь?

— Мы с Катей перелистали всю историю и ничего не нашли про шляпу.

— Ну-ка, хорошенько подумай: кто у нас дома носит самую большую шляпу?

— Кажется, тётя Евфросинья.

— Почему тётя Евфросинья?

— Потому что у неё голова большая… — И вдруг Таня поняла, как прост ответ на загадку вожатого.

— Догадалась! Догадалась! — воскликнула она и тут же решила, что до субботы никому в классе не откроет секрета.

Мама не знала, сердиться ей или смеяться.

— Эх, горе ты моё!

 

Когда наступила суббота

В субботу ребята весь день волновались, придёт новый вожатый или нет. Вдруг Юру задержат в институте или он заболеет?

После уроков Таня сбегала пообедать и, конечно, опоздала. Когда она прибежала на спортплощадку, тут уже собрались все ребята. Пришёл и вожатый. Он был без кепки, и его стриженая голова казалась золотой.

Таня думала, что Юра не заметил её опоздания, потому что его тормошили со всех сторон. Но он всё видел.

— Калмыкова, — сказал Юра, — ты опоздала.

В эту минуту Таня вспомнила о шляпе.

— А я разгадала вашу загадку про шляпу! Сказать?

Но тут закричало сразу десять голосов:

— У кого была самая большая голова!

Юра засмеялся.

— Сами догадались?

— Нет, отгадала Люся Карпенко, наша Сорока, а от неё уже узнали все остальные, — объяснила Катя Руденко.

— И вовсе я узнала не от Сороки! — возмущённо закричала Таня.

— Значит, и ты узнала от кого-то? И никому не сказала? — удивился Юра.

У Тани был такой несчастный вид, что Юре стало её жалко, и он перестал допытываться, от кого она узнала про шляпу.

— Поговорили, ребята, и хватит. Теперь давайте проверим, что вы успели сделать за неделю, — предложил Юра. — Ну-ка, Пышнов, докладывай.

Колька доложил: все мальчики пробегают шестьдесят метров за десять секунд, а Шура Чоп за девять и восемь десятых. Но девочки не все умеют хорошо бегать.

Девочки закричали, что они тоже умеют бегать, просто у Кольки неправильные часы.

— Хорошо, — согласился Юра. — Давайте проверим, правильны ли у Пышнова часы. Кто хочет попробовать?

Храбро выступив вперёд, Таня попросила:

— Можно мне?

Юра достал секундомер и поднял руку.

— Приготовиться!

Таня немного подалась вперёд и с замиранием сердца ждала команды.

— Внимание! Марш! — услышала она голос вожатого и понеслась со всех ног.

На секунду она увидела Юрино лицо. Губы у него были крепко сжаты, брови нахмурены. Он смотрел то на её ноги, то на стрелку часов. Таня пробежала мимо и в ту же секунду услышала:

— Десять и пять десятых… Молодцом, Калмыкова! Бегаешь ты, как мальчик.

Для Тани это была большая похвала. Она всегда хотела быть не хуже мальчиков, чтобы не задавались.

Побежала Катя Руденко, за ней другие девочки. Однако никто не пробежал шестьдесят метров за десять и пять десятых секунды. Только она одна. Но Таня держалась тихо, чтобы Юра видел, какая она скромная.

— Теперь давайте немного отдохнём, — предложил Юра.

Уселись в кружок за беговой дорожкой, и Юра стал рассказывать, что должен уметь пионер первой ступени.

Вспомнили, что Обещалкин как-то на «пустом» уроке, когда заболела француженка, читал о ступеньках, а что — давно позабыли. Таня только запомнила, что пионеры должны уметь ориентироваться по солнцу и луне.

— Один раз я хотела ориентироваться по луне, но не смогла, — призналась Таня. — Луна всё время ходила за мной. Я поворачивала направо, и луна направо. Потом меня остановил комсомольский патруль и спросил, почему я так поздно хожу по улицам? Я ответила, что ориентируюсь по луне. А патруль сказал, чтобы я скорей ложилась спать.

Юра обещал показать, как ходить по азимуту и ориентироваться по солнцу и луне. А потом предложил:

— Давайте соревноваться, какое звено скорей поднимется на первую, а потом и на вторую ступеньку. Хотите?

— Хотим!

— Отвечаете вы дружно, а вот условия не знаете.

— Не знаем, — признались ребята.

— Мы вот что сделаем, — сказал Юра. — Чтобы все хорошо знали перечень умений и навыков пионера, Коля перепишет их и повесит на видном месте в классе. Победит то звено, которое раньше всех овладеет умениями и навыками пионера.

Все единодушно решили, что самое трудное — делать каждое утро зарядку и точно соблюдать режим дня. А проверять друг друга будут пионеры из разных звеньев.

Шура Чоп захотел проверять Таню Калмыкову. Она удивилась: ведь они давно друг к другу не ходят. С тех самых пор, когда Тошка прогнал её из крольчатника. Но Таня сказала, что ей всё равно, она выполняет режим и не боится проверки. А про себя подумала, как бы Шура всё же не узнал, что иногда она и не делает зарядки.

 

Ранний гость

В первый раз Шура явился, когда папа ушёл на работу и мама уже разбудила Таню. Таня опять закрыла глаза, чтобы ещё немножко подремать, но тут кто-то стал царапаться в дверь. Таня решила, что это Пушок, дворовый пёс. Но это был вовсе не Пушок, а Шура Чоп. Мама очень удивилась, так как ещё не знала про взаимопроверку.

— Ты зачем пришёл в такую рань? Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось, — ответил Шура. — Просто я пришёл проверить, как Танька выполняет режим дня.

— Но сейчас ведь только начало восьмого! — недоумевала мама.

— А я хочу знать, встала Таня или нет. Уже зарядку нужно делать. Может, она ещё валяется в постели? — и Шура быстро прошмыгнул в комнату.

Таня всё слышала, и сон сразу пропал. Она вскочила с кровати ещё до того, как Шурка заглянул в комнату, и стала быстро делать зарядку.

Когда Шура открыл дверь, Таня показала ему язык и продолжала размахивать руками.

— Ну и ладно! — разочаровался Шура. — Всё равно я знаю, что ты в семь ещё спала.

Мама опять спросила, что случилось, но Шура буркнул «до свидания» и убежал. Когда Таня рассказала о взаимопроверке, мама расхохоталась, но всё же предупредила:

— Теперь я уже не буду тебя три раза будить — так и знай!

— И не надо, — согласилась Таня. — Я сама буду вставать.

Несколько дней Таня так и делала, и во второй раз Шура опять ушёл ни с чем.

В третий раз он пришёл чуть свет и постучал в дверь. Даже папа ещё спал.

— Ты просто невозможный, Шура! — возмутилась мама. — Кто же в такую рань будит людей.

— А я не знал, что рано. У нас будильник испортился, а мама ушла на фабрику.

Шура действительно не был виноват, и папа заступился за него:

— Молодец, Шура. Кто рано встаёт, тот смотрит вперёд, — говорят в народе. — Ранняя птичка носок прочищает, а поздняя — глаза продирает.

Папа любил Шурку, ему было по душе, что мальчишка вечно увлечён каким-то делом.

— Может быть, зайдёшь позавтракаешь с нами? — пригласил папа.

Но Шурка не захотел. Танин папа нравился ему, и поэтому он очень стеснялся его.

— Я лучше пойду и проверю Катю Руденко, — сказал Шурка.

Больше он не приходил.

В среду Юра опять наведался к своим ребятам после уроков и сообщил, что совет дружины просил директора отдать школу на сохранность пионерам.

— Каждый пионер должен так вести себя, чтобы ничего в школе не марать и не ломать. Если обойтись без капитального ремонта пять лет, можно сохранить для государства пятьдесят тысяч рублей.

— Тогда давайте не ремонтировать десять лет, и мы сохраним сто тысяч, — предложил Шура Чоп.

Юра сказал, что десять лет слишком большой срок, достаточно и пяти.

— А ты, Шура, кстати, ведёшь себя так, что приходится ремонтировать школу ежегодно.

— Как же это я веду себя?

— Вот хорошенько осмотри свою парту и сам скажи, правильно ты себя ведёшь или нет?

Шура стал смотреть на парту, а ребята смотрели на Шуру. Наконец он пожал плечами и сказал:

— Ничего такого не вижу.

— То-то и плохо, что не видишь. А я вот отсюда вижу, что ты ножиком выреза́л на парте.

— Он вы́резал, что я дура! Да ещё рожу нарисовал, как будто это я, — затараторила востроносая Люся Карпенко, которую за болтливость прозвали Сорокой.

— Правильно. Вырезал «Люська дура», — подтвердил Шурка.

— Не могу сказать, что ты поступил очень умно, — сказал вожатый.

Раздался смех. Но Шура не сдавался.

— Во всяком случае умней Сороки, — пробормотал он.

— Это потому только, что портишь государственное имущество? Сам ты, я вижу, глупый…

У Шуры дрогнули губы. Он побледнел от обиды. В эту минуту Шурка ненавидел вожатого. А тот, как будто ничего не случилось, уже обратился ко всем ребятам:

— Ну как, поддержим совет дружины?

— Да, да!.. — закричали ребята.

— С чего же мы начнём?

— Будем сами ремонтировать парты, — придумал Юзеф Янковский. Юзеф любил мастерить, чинить, ремонтировать «У меня, — гордился он, — рабочая закваска…»

— Давайте всем отрядом каждую субботу делать генеральную уборку вместо тёти Дуни, — предложила Катя Руденко.

— И чтоб каждый за что-то отвечал, — подсказал Колька Пышнов. — Вот я, например, буду отвечать за окно, а Юзеф пусть отвечает за парты и стол…

— Шурка будет вырезывать на парте «дур», а я — отвечай? — возмутился Юзеф.

Но предложение Кольки понравилось. Юра тоже его поддержал, и, немного поспорив, ребята всё же распределили, кто будет отвечать за чистоту и сохранность панели, кто — за двери и классную доску, а кто — за радиатор центрального отопления. Тане поручили следить за цветами в горшочках, но ей было всё равно. Таня не принимала участия в споре. Она всё время думала о Шурке. Ей казалось, что Шуру незаслуженно обидели.

Когда ребята выходили из школы, Таня подошла к Шуре и стала утешать его:

— Знаешь, так было смешно, когда ты сказал про Люсю…

Она хотела поддержать Шуру — и совсем напрасно. Непонятно почему, он вдруг покраснел и закричал:

— А ты обезьяна. Вот! — и показал ей нос.

«Жалей после этого человека!» — вздохнула Таня. Не будет она его больше жалеть.

Это было твёрдое решение. Но уже в субботу, когда Шура не пришёл в школу, Таня забеспокоилась. Заболеть Шура не мог — в этом Таня была уверена. Он ведь даже зимой обливается холодной водой и так закалён, что никогда, ну вот ни разу не болел, сколько Таня его знала. Что же с ним стряслось?

 

«Зелёный» чемодан

Шура действительно не был болен… В субботу утром, когда он собирался в школу, его окликнул из своего крольчатника Тошка.

— Шура, у меня к тебе большая просьба…

На Тошкином красивом лице, всегда таком бледном, выступили красные пятна. Он просительно заглядывал в Шуркины глаза.

— Ну, чего тебе? — спросил Шура, нетерпеливо переступая с ноги на ногу: он опаздывал в школу.

— Ты очень торопишься? — Тошка кинул беспокойный взгляд на туго набитый портфель.

— В школу иду, ты же видишь. А что случилось?

Тошка стоял перед ним в своём аккуратном рабочем комбинезоне, в чёрном берете и в начищенных ботинках на толстой кожаной подошве.

— Иди сюда, пожалуйста, — позвал Тошка, отступая в полумрак сарая. — На минутку.

В крольчатнике стоял запах сена и нечистых после ночи звериных клеток.

— Смотри, какая Астра, — расстроенно сказал Тошка. — Видел? И температура высокая…

Астра, серебристо-голубоватая шиншилла с несколько удлинённой головой, была явно больна. Её небольшие, обычно прямо стоявшие уши обвисли, а вишнёво-коричневые глаза выражали недоумение и боль. С первого же взгляда Шурка отметил, что у крольчихи сильно вздут живот.

— Ещё сдохнет, — сокрушался Тошка. — А я ведь за неё дал шесть рублей, больше даже, чем за Джека. И вообще жалко…

Достав из коробки сочный капустный лист, Шура открыл клетку и протянул лакомство Астре. Крольчиха отвернулась и закрыла глаза. Да, она была серьёзно больна, и нужно было с кем-нибудь срочно посоветоваться. Может быть, отнести её в ветеринарную лечебницу?

Но Тошка колебался: а вдруг за лечение надо платить?

— Я ещё сам попробую, — сказал он. — Массаж сделаю, дам салол. Как ты считаешь?

— Что ж, попробуй.

— Только вот беда: мать велела отнести этот чемодан, и обязательно до десяти утра. — Тошка пнул носком своих замечательных ботинок небольшой чёрный чемодан, который стоял под кроличьей клеткой. — Шурочка, будь другом, отнеси. Это рядом с Птичьим базаром, — и опять просительно заглянул в глаза приятелю. — Кстати, посмотришь на Птичьем, не вынес ли дядя Федя белого великана. Он мне обещал.

Тошка давно уже мечтал купить кролика этой породы. И Шуре очень захотелось пойти не в школу, а на Птичий базар.

— А за чемодан, может быть, ещё и бакшиш получишь, — соблазнял Тошка. — Честное слово, можешь получить.

— Что такое «бакшиш»? — удивился Шурка. Это было новое слово, которого он не знал. Тошка вообще был любителем всяких иностранных словечек, которых в школе ни от кого не услышишь.

— Понимаешь, Тоша, сегодня у нас сбор отряда. День самообслуживания, — сделал Шура последнюю попытку побороть соблазн.

— В дворники записался? — усмехнулся Тошка, и в его голосе появилась издёвка. — Ну-ну, приучай себя к труду в коллективе. — Он особенно подчеркнул слово «коллектив». — Вырастешь — ишаком будешь… — Он вздохнул. — Что ж, придётся, должно быть, самому отнести. Пропадай, Астра!..

Он был глубоко обижен и опечален.

— Ладно… Что ж, ладно… — бормотал он, догадываясь, что Шурка колеблется. И вдруг заключил: — Если б я не ценил тебя, Шурка, как знающего кроликовода, нашей дружбе сегодня — энде, финиш…

У Шуры блеснули глаза: Тошка попал в цель. Шура мгновенно вспомнил вчерашний день, — как вожатый высмеял его за «Люську дуру». Юра был несправедлив к нему. А Тошка ценит его, называет опытным кролиководом. А разве это не так?

— Хорошо, — решительно сказал Шура. — Говори адрес…

— Вот это дело, — просиял Тошка. — Только портфель, пожалуйста, куда-нибудь закинь.

— Сейчас! — и Шурка метнулся домой.

В эту минуту Шура уже не думал ни о вожатом, ни о том, что Таисия Павловна может вызвать маму в школу для объяснения. Он безмятежно радовался, что попадёт на Птичий базар, увидит любимых птиц и зверей. А может, ещё удастся поговорить с каким-нибудь взрослым кролиководом, голубятником, рыбаком, которые выносят продавать всякую живность.

Полная свобода, делай, что хочешь. Ради этого можно выдержать и упрёки Таисии Павловны, и разговор с вожатым. Только маму жалко… Но о маме он старался не думать.

Когда Шура возвратился, Тошка возился с больной крольчихой. Шура взял чемодан.

— О, какой тяжёлый! Что тут? — удивился он.

— Не знаю, — пожал Тошка плечами. — Какие-то вещи. Ты запомнил адрес? Второй этаж, вход со двора, — повторил он. — Стучать два раза и потом, немного погодя, ещё раз. Тебя спросят, кто ты. Тогда ты скажешь, что принёс зелёный чемодан.

— Разве он зелёный? — удивился Шурка. — Он же чёрный.

— А тебе какая разница, что сказать?..

— Ладно. Зелёный так зелёный, мне-то что, — согласился Шура и, подняв чемодан, угрюмо зашагал со двора.

Ему совсем не улыбалось тащить через весь город тяжёлый «зелёный» чемодан, который на самом деле чёрный, и если он всё же согласился, то только ради Астры, любимой крольчихи. Не мог же Тошка бросить её!

Птичий базар находился рядом с «толкучкой». Так называли пустырь, на котором с утра до вечера толпились сотни людей и стоял неумолчный гул от выкриков, смеха, ругани, автомобильных гудков. Здесь можно было купить всё, что только могло попасть в портовый город. Толкучка поражала Шурку разнообразием предметов, существующих на свете. О назначении многих из них Шурка даже и догадаться не мог. Одни настойчиво предлагали салфеточки и коврики, на которых были вышиты коты в сапогах, верблюды в пустыне или мишки в лесу. Другие торговали кошками огромных размеров, выкрашенными почему-то в зелёный цвет и с обязательным красным бантом на шее. Третьи прохаживались, распялив на руках всякие обноски: дырявые пальто, выцветшие платья и пиджаки, облезшие чёрнобурки и бобровые воротники. И вдруг откуда-то выныривал человечек с золотым зубом и цветастой «бабочкой» вместо галстука и заговорщицки спрашивал: «Мадам, вы ищете нейлон? Только что из Парижа…»

От мамы Шура знал, что это спекулянты.

Эти люди вызывали у Шуры назойливое любопытство. Особенно молодые парни, которые как будто ничем не торговали. Вели они себя нагло и вызывающе, вступали в перебранку с сержантом милиции, который следил за порядком. А на руках у них, как у женщин, были огромных размеров серебряные перстни.

Но больше Шурку всё же интересовал Птичий базар. Сегодня птиц было много, как никогда, — даже базарный шум не мог заглушить звонкие голоса пернатых певцов. И Шура сразу забыл и о спекулянтах, и о парнях с перстнями.

Вот в простенькой, тесной клетке скачет скворец. Чёрный в белую крапинку, с круглыми, как две бусинки, глазами. Склевав несколько зёрен, скворец поднял головку и задумался.

Интересно, о чём это? Может быть, он вспомнил привольные дни в лесу или в городском саду? Пли вспомнилась милая семья, которую он выкормил этим летом, старательно таская в гнездо с рассвета дотемна всяких жучков и гусениц. А вот этот небритый, с красным носом, дядька в грязной стёганке коварно заманил бедного скворца в силок и вынес теперь на продажу…

Шуре стало жалко скворца. И вдруг тот запел, как будто хотел ещё больше разжалобить коренастого мальчишку в школьной курточке, с добрым круглым лицом и чёрными глазами.

Закинув головку и полузакрыв глаза, скворец сначала пустил трель, совсем как иволга, потом защебетал, как синичка, зазвенел жаворонком.

«Может быть, он рассказывает, как встречался с ними, когда был свободен и мог лететь куда угодно! — подумал Шура. — Вот бы купить его у дядьки с красным носом». Однако об этом можно было только мечтать. Продавец запросил за скворца такие деньги, каких у Шуры никогда и не бывало.

Дядя Федя с белым великаном не показывался. Вздохнув, Шура опять взялся за проклятый чемодан. Чего только Тошкина мама наложила в него? Маленький, а какой тяжёлый, — сердито размышлял Шура, отыскивая нужный дом. Лучше было пойти в школу. Теперь неприятностей не оберешься. Как объяснить, почему он пропустил уроки? Обязательно вызовут маму. И вожатый спросит, почему не был на сборе.

Ему долго не открывали, хотя Шура слышал, что кто-то стоит за дверью и через глазок изучает его. Наконец раздался густой мужской голос:

— Кто там?

— Зелёный чемодан принёс! — звонко закричал Шура на всю лестничную клетку.

Дверь немедленно открыли, и кто-то из темноты сердито зашипел:

— Ну, чего орёшь? Ты ещё выйди на улицу…

— А вы скорей открывайте! — огрызнулся Шура.

Перед ним стоял молодой человек в мятых брюках и тельнике. Шурка поднял парня с постели. Это видно было по его помятому лицу и маленьким заспанным глазкам. Голова парня с торчащим на макушке светлым вихром напоминала репу. Ну, совершеннейшая репа! И тут Шурка вспомнил, что у Тошки действительно есть приятель с кличкой Репа.

— Это такой парень, которого боится вся толкучка, — как-то обронил Тошка.

Но почему все боятся Репы, Тошка не сказал, и Шурка решил, что этот Репа, наверное, страшный хулиган — вот его и боятся.

Взвесив в сильной, жилистой руке «зелёный» чемодан, Репа с довольной улыбкой полез в карман штанов.

— На́ тебе! — сказал он, протягивая Шуре жёлтую бумажку. — Бери, бери…

Шура невольно взял, и в ту же минуту дверь захлопнулась перед его носом.

Всё произошло очень быстро. Шура не хотел брать денег, и всё же взял. Он даже не успел сообразить, как это получилось. Во всяком случае, рубль остался у него. И сразу Шура подумал о скворце, которым любовался на базаре. Дядька просил за скворца три рубля. Но, может, без клетки отдаст за рубль? Шура невольно ускорил шаги, затем побежал. Как бы скворца не продали…

Знакомая стёганка была на месте. У ног продавца стояла клетка, и в ней, нахохлившись, сидел скворец.

— Ну что, купишь? Или денег нет? — спросил дядька в стёганке.

— А вы, дядя, продадите за рубль? Без клетки.

— Без клетки? Что ж, без клетки за полтора отдам. И ни копейки меньше. А у тебе шо? Больше нет? — неожиданно спросил продавец.

— Нет.

Дядька почесал в затылке.

— Хороший, вижу, ты парень. Как тебя звать? Шурик? Другому, Шурик, ей-богу, не отдал бы, а тебе, так и быть… Давай гроши!

Торопливо вынув рубль, Шура протянул его дядьке.

— Вот!

Дядька небрежно сунул деньги в карман и поднял клетку.

— Бери. Только осторожно, а то улетит…

Шура держал скворца в ладонях, прижав к груди, и слышал, как быстро-быстро бьётся птичье сердце: тук-тук-тук… тук-тук-тук… Он пересёк площадь и вышел на бульвар с тополевой аллеей. Пройдя немного, он остановился между двух рядов высоких, ещё зелёных тополей, поднял обе руки и раскрыл ладони. Мгновение скворец сидел не шевелясь, как будто не верил, что свободен, потом вдруг встряхнулся и полетел. А Шура стоял, задрав голову, и следил за ним счастливыми глазами.

Было уже за полдень, и ученики младших классов возвращались домой. Шура пошёл окольным путём, чтобы не встретить ребят из своей школы.

— Где ты так долго пропадал? — накинулся на него Тошка. Он заметно волновался. — Я уже думал, что тебя зацапали… — Тошка поперхнулся, заметив удивлённые Шуркины глаза.

— Кто зацапал?

— Мало ли кто… — неопределённо ответил Тошка и перевёл разговор на другое, сделав весёлое лицо: — Ну как, хороший бакшиш? Я же говорил. У Репы денег — куры не клюют! — И протянул руку: — Давай. Для великана…

— А я купил скворца.

— Скворца?! Зачем тебе скворец?

— Я его выпустил. Такой славный скворец.

От удивления Тошка даже рот открыл. И неожиданно закричал фальцетом:

— Балда! Да тебя надо в цирке показывать…

Забыв всю свою вежливость, Тошка в сердцах плюнул и скрылся в крольчатнике. Шура услышал, как он изнутри накинул на двери крючок: Тошка не хотел пускать его в крольчатник. Шура немного постоял, обескураженный всем случившимся, и тоскливо поплёлся домой.

Однако на этом дело не кончилось. Незадолго до маминого возвращения с работы постучался Тошка. Лицо у него было потное, растерянное, в руках он держал знакомый «зелёный» чемодан.

— Закрой, пожалуйста, дверь, — тихо попросил Тошка. Он опять был вежлив и предупредителен. — Мамы нет?

— Нет, ещё не пришла.

— Шурочка, ты не можешь спрятать этот баульчик? Только на один день, и чтобы мама не видела…

Его волнение передалось Шуре. Дался ему этот чемодан! Но после ссоры не хотелось отказывать Тошке.

— А если мама найдёт? — спросил Шура.

— Не должна найти! — отрезал Тошка и, догадываясь о Шуриных сомнениях, торопливо заговорил: — Чего ты, глупыш, боишься? Я никогда тебя не подведу, можешь не сомневаться. Просто Репу, которому ты отнёс чемодан, неожиданно пригласили в один дом, куда неудобно ходить с чемоданом. Понимаешь, Шурочка? Вот он и попросил спрятать его до завтрашнего дня…

— А почему ты его к себе не взял? — осторожно спросил Шура.

— Потому что мать дома. Ещё подумает, что я не исполнил её поручения. Ты же знаешь мою маму, говорить с ней — хуже нет…

Это выглядело убедительно. Шура взял чемодан и спрятал его под нижней полкой в тёмной кладовой, куда редко заглядывали. Шура хотел заняться уроками, но Тошка спросил:

— Может быть, немного подежуришь возле Астры? — и протянул ключ от крольчатника. — Говорят, что при этой болезни надо особую чистоту держать и часто менять воду. Так ты уж проследи, пожалуйста. Ладно?

С загоревшимися глазами, сразу забыв об арифметике, Шурка схватил ключ.

— А ты куда?

— У меня ещё есть одно дело. Так присмотришь за Астрой?

— Какой может быть разговор, — оскорбился Шура.

…Мать давно уже звала обедать, наступали сумерки, а Шурка всё ещё возился в крольчатнике.

 

Юра Погорелец сомневается

Юра был обеспокоен поведением Шуры не меньше Тани. Ему ясно было, что мальчик обиделся. Он, вожатый, поступил опрометчиво в этой истории с Люсей Карпенко, и вот Шура Чоп вообще не пришёл в школу. Юра сразу увидел, что Шуры нет на «трудовом сборе», как ребята назвали коллективную уборку класса. Но Колька Пышнов, председатель отрядного совета, не доложил об отсутствии Чопа. Это было не случайно. Юра понял, что Колька, как и Таня, и многие другие ребята, сочувствует Чопу.

А Таня делала вид, что Шура совсем её не интересует. Но потихоньку она поглядывала, что он делает.

На уроках Шура вёл себя тихо, сидел и думал о чём-то своём. Когда учитель его спрашивал, Шура хлопал глазами и не знал, что отвечать. А после уроков сразу убегал.

— С парнем, видно, что-то стряслось, — вслух размышлял Юра. — Может, у него в семье неполадки? Кто с ним дружит?

Разговор этот происходил после уроков, когда ребята провожали Юру до института.

— Калмыкова дружит, — вспомнил Юзеф Янковский. — Я знаю.

— Ничего ты не знаешь, — запротестовала Таня. — Мы с ним давно поссорились.

— Почему поссорились?

Было стыдно признаться, что Шура назвал её обезьяной, и Таня ответила:

— Он не захотел, чтобы я вместе с ним выращивала кроликов.

— Каких кроликов? — удивился Юра.

— Шура дружит с Тошкой. Парень есть такой. Ему шестнадцать уже, и он обещал Шуре подарить породистых кроликов.

— Шура из-за этих кроликов и учиться стал хуже, — пояснил Колька.

— Это правда, — подхватила Таня и рассказала о Тошкином крольчатнике.

Таня заметила, что её рассказ огорчил вожатого.

— Ты знаешь, где живёт Шура? — спросил он.

— Знаю, — ответила Таня.

— Хорошо, — кивнул Юра, — я сам поговорю с ним, — и перестал расспрашивать о Шуре.

А Таня ругала себя, что рассказала о Шуркиной дружбе с Тошкой. Вышло так, будто она наябедничала. Но прошло несколько дней, и Юра как будто забыл об этом разговоре.

Наступила суббота — день генеральной уборки класса. Таня была дежурной и уже с утра стала требовать, чтобы ребята получили у тёти Дуни тряпки и вёдра. Подошла она и к Шуре — напомнить, что сегодня трудовой сбор. Но Шура отвернулся от дежурной и сказал с величайшим презрением:

— С ябедой не разговариваем.

— Сам ябеда, а я никогда ни на кого не ябедничала, — ответила Таня, и её глаза вспыхнули.

— А кто рассказал вожатому о Тошке? Кто?

Вот в чём дело! Должно быть, ребята передали ему разговор с вожатым. Ну и что? Разве она сказала неправду? И Таня ответила Шурке так, как однажды мама сказала ей самой:

— Ябеда нашёптывает на другого ради своей пользы, чтобы показать, какой он хороший. А я разве нашёптывала? Я при всех сказала, что ты дружишь с этим противным Тошкой. — И, отступив на шаг, добавила: — И вообще, кому ты нужен! Возьми тряпку у тёти Дуни, потому что я дежурная и назначаю тебя помыть панели.

Однако Шура тряпки не взял и панели не помыл. Как и в прошлую субботу, он сбежал. Наверное, опять к своему Тошке. А панели за него помыла Катя Руденко.

Таня не знала, что делать. Ей казалось, что она всё же была немножко ябеда, рассказав Юре про Тошку.

 

Новая затея

Прошла ещё неделя, Таня забыла обиду, нанесённую Шуркой, и опять стала понемногу жалеть его. Именно в это время вожатый вдруг заговорил о её работе в зоологическом саду.

Ребята отдыхали после игры в парке, и вокруг Юры собрался почти весь отряд.

— Ты как-то мне сказала, что работаешь в зоопарке, — обратился Юра к Тане. — Не знаешь, много у вас кроликов?

Облегчённо вздохнув, как человек, избежавший опасности, Таня радостно закричала:

— У нас, наверное, сто кроликов. Не верите?

— Думаю, Таня, ты немного перехватила, улыбнулся Юра. — А ты кроликов любишь?

— Они такие милые, — вмешалась Катя Руденко. — Особенно, когда сидят и хлопают ушами.

— А что, ребята, если мы устроим свою, пионерскую, кроликоферму и поставим дело по-научному, как, например, юннаты в зоопарке? — предложил Юра.

Всем предложение понравилось. Но как это сделать? Нужны ведь помещения, клетки, да и кроликов нет. Ребята зашумели.

— А мы ферму построим общими силами, — продолжал Юра. — Пускай каждый принесёт, что может: гвозди, дожи, инструменты. Если у нас чего-нибудь не хватит, даст школа. Вся дружина поможет, — уверял Юра.

— А кто будет заведовать фермий? — спросил Юзеф Янковский.

— Надо подумать. Как вы считаете, кто для этого подходящий человек?

— Я думаю, что самый подходящий — Шура Чоп, — ответил Колька Пышнов.

— Может быть, он и самый подходящий, — сказала Таня, сомневаясь, — но Шура Чоп не бросит Тошку.

После сбора, когда Таня собиралась уходить, Юра окликнул её.

— Калмыкова, пойдёшь со мной к Шуре?

— Пойду.

— Молодец.

И они пошли.

Шура был дома и что-то пилил. Он смутился, когда увидел вожатого. Таня это сразу поняла. Но Юра не стал спрашивать, почему тот сбежал со сбора.

— Мы к тебе по делу, — серьёзно сказал вожатый.

Шура перестал пилить.

— Ты почему не приглашаешь садиться? Не рад нам, что ли?

— Садитесь, сказал Шура и вытер стул полотенцем. — Пожалуйста.

— Говорят, ты хорошо разбираешься в кроликах? — начал вожатый.

Шура насторожился.

— Немного разбираемся, — важно ответил он.

О кроликах Шура мог говорить сколько угодно. Особенно, когда его слушали так, как вот сейчас Таня. Она даже рот открыла, как маленькая, и Шуре было приятно и смешно.

Кроликов нельзя сравнивать даже с голубями, говорил Шура. Он ничего не имеет против голубей, с удовольствием гоняет их, если подвернётся случай, но разве их можно сравнить с кроликами?

— А у тебя с Тошкой какие породы? — спросил Юра.

— Больше беспородные рексы, но есть парочка шиншиллы. А вам зачем это? — вдруг спохватился он.

— Видишь ли, Шура, совет дружины поручил отряду создать кроликоферму, и я подыскиваю знающих ребят. Поможешь?

У Шурки даже глаза загорелись. Но тут же он вспомнил про Тошку и помрачнел.

— Никто тебя, конечно, не принуждает, — сказал Юра. — Я думал, что ты нам поможешь. Всё-таки это лучше, чем искать кого-то на стороне. — И вожатый кивнул Тане: — Пошли, что ли?

Шура растерянно смотрел им вслед.

 

Возвращение Тани

Когда Таня с вожатым вышли за ворота Шуркиного дома, у неё был такой вид, будто она вот-вот заплачет.

— Ты чего? — спросил Юра.

— Мне жалко Шурку.

— А мне, думаешь, не жалко? Пусть немного поразмыслит и сам решит. Думаю, он всё же согласится.

Вожатый простился и побежал в институт, а Таня шла и вспоминала, какой у Шуры был растерянный вид и как Юра говорил, что Шура — хороший мальчишка. Интересно, что сказал бы Юра о ней самой, если бы узнал, что она всех обманывает и вовсе не работает в зоологическом.

«Но что мешает мне вернуться?» — вдруг подумала Таня.

Мама давно советовала возвратиться, но Таня боялась, что Варвара Ивановна может и не принять её. Вдруг она скажет, что ей не нужны такие белоручки?

Но теперь она твёрдо решила: пойду, и всё. Не съест же её, в самом деле, Варвара Ивановна! И Таня решительно повернула к зоологическому саду. Однако на сердце у неё было неспокойно, когда она робко сказала старушке, проверявшей у входа билеты, что ей нужно по делу в коровник.

В коровнике было тихо, тепло, пахло сеном. Таня как-то сразу успокоилась, тем более, что Варвара Ивановна встретила её приветливо, будто ничего и не случилось. Будто Таня каждый день приходила. И опять, как в прошлый раз, она поручила Тане помыть полы в лаборатории. Теперь Таня уже не сомневалась, нужно их мыть или нет. Она хорошо знала, как это делается: не раз мыла полы в школе! «Интересно, — думала Таня, — что скажет Варвара Ивановна? Похвалит за хорошо помытый пол или нет?»

Нет, Варвара Ивановна не похвалила. Но и не ругала. Она сказала:

— Ну, а сейчас, Таня, приведи нашу рыбоньку. Слышишь, мычит. В стойло просится.

Легко было Варваре Ивановне говорить, а Тане каково? Она в своей жизни никогда ещё не водила коров. Вдруг «рыбонька» начнёт бодаться? Ведь она дочь зебу.

Корова была привязана во дворе к кормушке. Увидев девочку, Зозуля нагнула голову и захлопала ушами.

— Ах ты моя рыбонька! — ласково сказала Таня, стараясь подражать Варваре Ивановне, и немного замедлила шаги. — Ты ведь меня не тронешь, правда, рыбонька?

— Му-у-у… — промычала Зозуля.

— Ну, конечно. И я тебя люблю.

— Му-у… — мычала корова.

— Вот я тебя сейчас отвяжу, и мы пойдём в коровник, — продолжала Таня, держась подальше от Зозулиных рогов. — Варвара Ивановна угостит тебя сладкой свёклой. Хочешь свёклы?

Таня отвязала верёвку от кормушки, и корова, вдруг почувствовав себя свободной, взбрыкнула задними ногами. От испуга Таня выпустила из рук верёвку, а Зозуля, громко мыча, помчалась в коровник.

Таня думала, что ей попадёт от Варвары Ивановны, но старушка только покачала головой.

— Не корова, а разбойница, — сказала она. И, взявшись обеими руками за кадку, попросила: — Подсоби, Танюша, кадку переставить, тяжеленная…

Девочка помогла.

— Вот… молодец! — похвалила Варвара Ивановна.

В эту минуту на пороге коровника показалась высокая фигура Николая Сергеевича. Его тоже не удивил Танин приход.

— Прямо не знаю, Николай Сергеевич, как бы я сегодня справилась со всеми делами, если бы не Таня, — встретила его Варвара Ивановна.

Николай Сергеевич стал расспрашивать Варвару Ивановну о здоровье её внучки, которая захворала, и посоветовал давать ей тёртую морковь. Тане всё казалось, что Николай Сергеевич сердится на неё. Вот и говорить с ней не хочет. Но совсем неожиданно Николай Сергеевич стал и её расспрашивать, как она учится, не имеет ли двоек. Таня сказала, что не имеет.

— А троек много?

Таня спросила каких? Текущих или четвертных?

— Калмыкова, не хитри, — улыбаясь, погрозил пальцем Николай Сергеевич. — Принеси дневник, и я сам посмотрю.

Таня теперь не жалела, что возвратилась в коровник. Вот как приветливо её встретили! И чего она, глупая, боялась, что её прогонят?..

 

Шуркина обида

После ухода вожатого Шура снова взял пилу в руки, но работа не клеилась. Тут постучался Тошка.

— Кто это у тебя был? — спросил он, осторожно оглядываясь вокруг.

— Погорелец.

— Пришёл воспитывать?

— Говорит, свою кроликоферму будут строить. Пионерскую.

Тошка помрачнел.

— Что же ему, рыжему, надо от тебя?

— Советовался насчёт кроликов, — уклончиво ответил Шура.

— Твой вожатый, видать, парень тёртый. Дай ему палец, он и руку потянет.

— А тебе-то что?

«Начинается…» — подумал Тошка. Его будто что-то укололо. Не хотелось терять этого шустрого мальчишку. У Шуры были умелые руки, он охотно за всё брался. А теперь он может уйти к своим пионерам. Этого никак нельзя допустить, ни в коем случае. И Тошка решил действовать.

— Помнишь, Шурик, я обещал тебе пару на выбор?

— Помню. А потом сказал, что обещанного три года ждут.

— Так это же фигурально, — Тошка притворно засмеялся. — Понимаешь? Фи-гу-рально. Я хоть сейчас могу отдать.

— Не врёшь?

— Спасибо. Отблагодарил. Много я тебе врал?

— Ну, если ты вправду, так белых великанов.

— О! — Тошка даже задохнулся, будто Шурка уже отнял у него пару белых великанов, дороже которых не было во всём крольчатнике. — А у тебя губа не дура… Может быть, на первый случай всё-таки рекса возьмёшь? — И тут же подумал: «Поторгуюсь и уступлю. Всё равно никуда не денутся: в моём крольчатнике останутся. А там посмотрим».

— Нет. Уговор был, что я сам выбираю.

— Сразу хочешь разбогатеть? Силён, бродяга! Не ожидал! — Про себя Тошка радовался: погорел товарищ вожатый — это факт. Пара великанов привяжут Шурку лучше всяких красивых слов. И Тошка развёл руками:

— Ради милого дружка и серёжка из ушка.

— Значит, согласен?

— Так и быть — твои.

Он сказал «твои», а не «бери». Но Шура в таких тонкостях не разбирался. Мог ли он знать, что задумал Тошка? У того был такой довольный вид, будто не он дарил великанов, а ему их дарили.

Теперь Шура не жалел, что вожатый ушёл. Теперь у него будет пара белых красавцев! Ведь он сам их и выхаживал.

Шура давно мечтал завести своих кроликов, чтобы выращивать их не для денег, как Тошка, а для науки. Вывел же в Татарии какой-то Никитин чёрно-бурых и вуалево-серебристых кроликов. Но Тошка отвлёк его от размышлений.

— Вот бы свой зверинец устроить, а? — размечтался он. — Представляешь? И за вход брать не гривенник, как в зоологическом, а пятак. Народ бы валом повалил. — Но тут же понял, что это невозможно, и вздохнул. — Только они же не разрешат. Ни за что на свете…

«Они» — это были управдом, милиция, соседи по дому. Последнее время все стали как-то подозрительно посматривать на Тошкины дела. Хорошо ещё, что дворник оказался покладистым человеком. За два рубля в месяц разрешил держать в сарае кроликов.

Теперь Тошка уже никак не мог обойтись без помощников и, кроме Шуры Чопа, привлёк ещё двух мальчишек — Аркашу Чухрая и Витю Стременного. Все они учились в школе — в пятом и в шестом классе, — но больше были заняты в Тошкином хозяйстве, бегали по всему городу в поисках корма, простаивали часами на Птичьем базаре, чтобы подороже продать кролика, морскую свинку или белую мышь в клетке. Правда, и сам Тошка не сидел без дела. Он постоянно что-то мастерил для своих любимцев, часами корпел над устройством новой, более совершенной клетки, поилки или кормушки. В поисках новинок, которые можно было использовать, он рылся в комплектах «Юного натуралиста». И вечно придирался к своим помощникам.

— Разве так чистят клетку! — возмущался Тошка работой Аркаши Чухрая. — Ты бы, небось, не захотел спать в такой постели, а? Думаешь, если он кролик, так может спать и в навозе…

Аркаша оправдывался, а Тошка, засучив рукава, показывал, как надо чистить и дезинфицировать клетку.

— Животные любят чистоту не меньше человека. Даже свинья, и та лучше себя чувствует в культурной обстановке. Это неряхи выдумали, будто свинья любит грязь, — уверял Тошка. — Я сам недавно читал в «Юннате», Вот возьми, почитай, — совал он Аркаше свежий номер журнала, который теперь стал выписывать.

Необыкновенное терпение и много нежности проявлял он, когда заболевал кто-нибудь из его любимцев. Тут он даже Шурке не доверял и сам ухаживал за больным днём и ночью. Это очень нравилось Шурке, и он не мог понять, как Тошка может дружить с Репой.

В последнее время стали всё чаще наведываться любители животных, перекупщики с Птичьего базара, а иногда и люди, о которых трудно было сказать, чем они, собственно, занимаются.

На другой день после разговора с вожатым явился дядя Федя. Сам дядя Федя, известный человек на Птичьем базаре, пришёл посмотреть хозяйство Антоши Пугача! Тошку прямо-таки распирало от гордости, и он заискивающе заглядывал старику в глаза.

— Хозяйство моё какое, дядя Федя… одно название, — приговаривал он. — Только начинаю, дядя Федя, а завистников — полон дом…

К концу осмотра дядя Федя обратил внимание на Шуру, который, закатив рукава, чистил клетку. Шурка работал с большим усердием.

— Это кто же? — спросил старик. — Тоже твой раб?

У Шурки даже дух перехватило, когда он это услышал. А дядя Федя, закончив осмотр, отметил:

— При царе Николашке из тебя, Антон, вышел бы купчина первой гильдии. Тебе бы где-нибудь в Америке жить — там бы ты развернулся!.. — Подумал немного и не без ехидства добавил: — А тут, брат, тебя задушат, не сомневайся.

Тошка обидчиво возразил:

— Я не спекулянт, дядя Федя, чтобы меня душили.

— Ничего, задушат, — повторил дядя Федя.

Когда он ушёл, Шурка подскочил к Тошке и срывающимся голосом закричал:

— Ну, больше я твоим рабом не буду, Тошечка, так и знай.

— Ну, чего ты, Шурик, волнуешься? — попробовал успокоить его Тошка. — Старику просто завидно, вот он и наболтал кучу глупостей. Думаешь, мне приятно?

Слова у него были круглые, голос мягкий, лицо выражало обиду. И это обезоруживало. Но Шурка всё же сказал:

— А почему ты меня называешь рабом?

— Эх, ты! — вздохнул Тошка. — Стыдишься быть рабочим?

— Рабочим не стыжусь, а рабом не буду, — угрюмо стоял на своём Шура.

— Так раб — это же сокращённо от слова «рабочий». Чего ты сердишься?

— И рабочим не хочу у тебя быть, — отрезал Шура. — Тоже нашёлся фабрикант. Прав дядя Федя: тебе где-нибудь в Америке жить, а не у нас…

— Ну, ну! — прикрикнул Тоша, и мягкое выражение сразу исчезло с его лица. — Полегче. Может, хочешь, чтобы я тебе кое-что напомнил?

— Что? Что ты можешь напомнить? А вот я могу… — Но тут Шура невольно отступил на шаг. К нему вплотную придвинулось бледное, перекошенное Тошкино лицо.

— Что ты можешь? Ну, досказывай, пацюк! — угрожающе зашипел Тошка. — В исправительный лагерь захотелось, да?..

Шурка не понял. Почему в исправительный?

— Вот ты где у меня, пацюк! — и Тоша поднёс к Шуркиному носу сжатый кулак. — Забыл, как краденое прятал, а? Память отшибло?

— Когда? Где я прятал? — в испуге закричал Шура.

Теперь Тошка был спокоен. Он был уверен в своей власти над Шурой.

— Когда? — переспросил он с улыбкой. — Могу напомнить: это было в позапрошлую субботу. А прятали, сэр, в кладовке, под нижней полкой.

«Так вот что было в «зелёном» чемодане! — с ужасом подумал Шурка. — Краденые вещи. Что же теперь будет?» — Страшное смятение охватило мальчика.

Но Антон Пугач не собирался обострять свои отношения с Шуркой. Он хотел только припугнуть и ещё крепче привязать к себе мальчишку. Вот почему Тошка сразу же снизил тон, как только убедился, что ход оказался успешным.

— Знаешь, малыш, давай поставим на этом точку, — примирительно предложил Тошка, — Как будто ты ничего не сделал, а я тебе ничего не сказал. — И сразу же заговорил о другом: — Ну, а великанов считай своими. Хороши, а?

Шура Чоп ничего не ответил. Он продолжал чистить кроличью клетку, но думал о своём, и на душе у него было очень скверно. Шуре казалось, что теперь он на всю жизнь связан с Тошкой и никогда-никогда уже не возвратятся светлые дни, когда он дружил с Таней Калмыковой.

 

Неприятное знакомство

Юра Погорелец был доволен, что побывал у Шуры Чопа. Как тот обрадовался, когда услышал о школьной кроликоферме! Но всё же будто чего-то боится. Кого или чего? Всё дело, видимо, в Пугаче. Придётся с ним познакомиться поближе.

Юра отправился в знакомый двор, когда Шура был в школе. Хотелось поговорить с Антошей без свидетелей, по душам.

— Кроликами занимаетесь? — приветливо спросил Юра, осторожно прикрывая за собой дверь сарая.

— А что? — нахмурился Антоша и окинул гостя внимательным взглядом, мгновенно оценив аккуратно начищенные чёрные туфли на микропорке, синие китайские брюки и синюю спортивную куртку.

— Хочу приобрести парочку хорошей породы, а в таком деле недурно посоветоваться с опытным человеком, — сообщил гость.

— А вам какие нужны: мясные или шкурковые? — оживился Антоша.

— Мне для школьной фермы.

— А-а… — протянул Антоша, и лицо его опять будто замкнулось.

«Твёрдый орешек», — подумал Юра и спокойно объяснил:

— Мне посоветовали обратиться к вам.

— Кто сказал? Шурка Чоп?

— Почему Шурка?

— Потому что вы его вожатый. — Антоша иронически улыбнулся.

— Послушай, Антон, неужели тебя устраивает такая жизнь? — резанул напрямик Юра.

— А чем она плоха?

— Ты ведь способный парень, мастер на все руки, а народ считает тебя тунеядцем.

— Это какой же народ? Старуха Панина?

Юра не знал Антошиной соседки, но утвердительно кивнул.

— И старуха Панина, и вообще весь двор. Говорят: парень совсем опустился, в школу перестал ходить, торгует кроликами и мышами…

— Я не ем чужой хлеб, зарабатываю своими руками.

— И трудом малолетних батраков не брезгаешь, — усмехнулся Юра. И уже без улыбки, с нескрываемым огорчением, продолжал: — Шут с тобой, но зачем ребят сбиваешь с толку?

— О Шурке печётесь?

— Не позволю, чтобы, на тебя работали батраки, — зло повторил Юра. — Вроде Шуры Чопа и Аркаши Чухрая. Чтобы ты поплёвывал в потолок да собирал в копилку денежки…

— Нет у меня копилки! — Тошка решил прикинуться несчастным. — Мне ещё матери помогать нужно… Дома куска хлеба нет… — кричал он со слезой в голосе. — И про батраков всё это выдумки. Спросите Шурку, чьи это великаны, он вам скажет…

— Уж не Шурины ли?

— Вот именно. Вы спросите его самого, он не соврёт…

Юра задумался, стал молча грызть ноготь. Старая, дурная привычка, от которой он никак не мог отделаться.

— У тебя ведь есть отец, — вспомнил Юра. — Он что же, не помогает вам?

Антоша молчал.

— Хорошо, я могу с отцом поговорить, если ты хочешь…

Антоша энергично замахал руками.

— Не нужна мне такая помощь. И вообще — чего вы суётесь не в своё дело? Что вы от меня хотите?

Когда Юра вышел из крольчатника, он со вздохом подумал: придётся всё-таки поговорить с отцом. А может быть, и не только с отцом…

 

Судьба барабанщика

Каждый ученик пятого «А» принёс что-то из дома для пионерской фермы. Только Шура Чоп пришёл с пустыми руками, и хотя чувствовал себя неважно, но держался непринуждённо.

Во время большой перемены в школу забежал Юра, чтобы проверить, как идёт сбор материала.

— Молодцы, — обрадовался он. — Нанесли столько, что можно, кажется, построить целый коровник…

Вожатый позвал Шуру и велел ему записать, кто что принёс, а затем снести материал в кладовую школы.

— Я с завхозом договорился.

Шура угрюмо кивнул. Не мог же он отказаться, раз его просит сам вожатый!

— Ладно. А где мы будем строить?

— В зоологическом саду.

— В зоологическом?!

Было необыкновенно и захватывающе интересно работать в зоологическом, иметь доступ к медведям и львам, к страусам и слонам. Шурке это и во сне не снилось. Но он ничем не выдал своего изумления — только по огоньку в чёрных глазах Юра Погорелец понял, как мальчишка принял сногшибательную новость.

— А разрешат? — осторожно спросил Шура.

— Уже и помещение отвели. Только нужно оборудовать. Тогда всех наших кролиководов примут в юннаты, и мы будем выполнять научные задания.

— Научные? — оживился Шурка. — Это здорово. А где отвели помещение?

— Площадку юннатов помнишь?

Еще бы! Шурка исходил зоологический вдоль и поперёк, знал все выходы и входы, так как пробирался в сад, разумеется, без билета. А теперь можно будет туда, ходить когда угодно и сколько угодно. И не надо будет прятаться, и не нужны никакие лазы и перелазы. Вот это жизнь!

Тут Шура спохватился: а Тошка? Получалось, что мысленно он как будто уже согласился бросить Тошку и пойти на школьную кроликоферму. А что если действительно это сделать?..

— На сколько кроликов вы рассчитываете? — с безразличным видом спросил он Юру.

— Чтобы до летних каникул сдать государству штук пятьсот. Справимся?

— Рассчитать надо, — важно ответил Шура. — Можно и пятьсот, если делать всё, как положено. А ребята из других классов будут помогать?

— Это дело всей дружины, — сказал Юра. — Но отвечать будет наш отряд. Ведь мы всё затеяли.

— А кто будет заведовать?

— Мы и заведовать будем. Только вот специалистов у нас нет. Хотя, впрочем… — Юра бросил взгляд на Шуру. — Разве ты не мог бы управлять фермой? Ясное дело, имея дельных помощников.

Яркая краска залила круглое Шуркино лицо.

— Калмыкова, например, уверена, что ты справишься.

Юра видел, что Шуре очень хочется согласиться, но он почему-то не решается. Отведя Шуру в сторону, чтобы не слышали ребята, он тихо спросил:

— Боишься Антона?

На лице мальчика мелькнул испуг.

— Вы знаете? — едва слышно проговорил Шура.

«Антон чем-то запугал мальчишку, — подумал Юра. — Чего он так боится?» И Юра ответил неопределённо:

— Есть хорошая пословица, малыш: у страха глаза, что плошки, а не видят ни крошки. — И вдруг поинтересовался: — «Судьбу барабанщика» читал?

— Не-е…

— А ты, брат, прочти. Интересная книжка.

— А про что она? Про войну?

— Про войну, но не совсем обычную. Как один парнишка оступился, а потом со страху чуть было не стал пособником воров и шпионов.

— А где достать эту книжку? Про барабанщика…

— Я тебе дам, — сказал Юра. — Она у меня в портфеле.

Ночью Шура почти совсем не спал. Хорошо ещё, что мать была в третьей смене. Всю ночь Шура читал, а когда под утро заснул, ему приснился страшный сон. Будто он барабанщик пионерского отряда пятого «А» и будто попал в цепкие лапы бандита и шпиона.

Шура проснулся в холодном поту и долго лежал в постели с открытыми глазами. Потом в ванной вылил на себя ведро воды, что всегда делал по утрам, оделся, взял учебники и отправился в Тошкин крольчатник за своими белыми великанами. Это будет его подарок школьной ферме. Он не придёт с пустыми руками.

Тошка встретил Шуру, как будто ничего не случилось.

— Пришёл за своими великанами, — сухо сообщил Шура. — Отнесу их на пионерскую ферму.

Тошка удивился. Он ведь не знал, что Шура всю ночь напролёт читал «Судьбу барабанщика».

— Всё дуришь, — добродушно заметил Тошка. — Мы ведь с тобой договорились: я тебе ничего не сказал, а ты ничего не сделал. — Ему всё ещё казалось, что Шура обижается за «раба». — Вот не знал, что ты такой обидчивый.

Но Шура требовал своих великанов. Стало ясно, что он действительно решил уйти. И тут Антон Пугач рассвирепел.

— Дурень ты! — закричал Тошка. — Желторотый птенец! Антона Пугача захотел обвести? Да мы таких дюжину можем слопать без горчицы. Ишь ты! Моих белых великанов ему захотелось…

— Они мои. Ты сам сказал.

— Мало что сказал. А за какие такие заслуги я должен тебе подарки делать? А?

— Разве я мало работал? — возмутился Шура.

— Уморил, ей-богу!.. — расхохотался Тошка и даже за живот схватился. — Рабо-отал… А кто тебя просил? Очень я тебя просил? Да ты ведь сам рвался к работе. Ты ведь из породы ишаков, которые жить не могут без работы…

Тут Шурка не выдержал и бросился на Тошку с кулаками. Это был неравный бой. Тошка был намного сильней, но Шура дрался с отчаянием человека, сознающего свою правоту, и, может быть, в конце концов вышел бы победителем, если бы на поле боя не подоспел дворник с метлой…

На урок Шура явился с шишкой на лбу и синяком под глазом.

— Где это тебя? — сочувственно спросил Колька Пышнов. Но Шура не счёл нужным объясняться и молча прошёл на своё место. Хорошо ещё, что его не вызвали.

А после уроков Шура как ни в чём не бывало стал собирать материалы для строительства крольчатника. Он придирался ко всем и даже забраковал гвозди, которые принесла Таня Калмыкова.

— Обойные гвозди притащила. Вот ещё неряха!

— Причём тут неряха? — рассердилась Таня. Ты же вчера ещё видел их.

Таня решила, что Шура придирается, потому что они в ссоре. Но тут и Колька Пышнов подтвердил, что гвозди годиться только для обивки мягких кресел. Тогда Таня перестала сердиться и обещала принести другие гвозди, подлинней.

Никто не знал о ссоре Шуры с Тошкой, но все почему-то решили, что Шура наконец бросил Пугача.

Теперь он всё свободное время проводил в зоологическом саду. За площадкой для молодняка ученики перестраивали бывший сарай под школьную кроликоферму. Пятиклассники очистили сарай от всякого хлама, а затем с помощью Юры Погорельца и мастера столярной мастерской, который вёл в школе уроки труда, отремонтировали здание и приступили к оборудованию фермы. Главным прорабом был Шура Чоп. И часто можно было слышать:

— Эй, Курносый, а что сейчас делать?

Шура за «Курносого» не сердился и давал новое задание.

 

Крокодил на прогулке

Таня тоже каждый день после уроков торопилась в зоосад. Варвара Ивановна поручила своей помощнице следить за чистотой Зозули. Корова уже узнавала Таню, и, как только она появлялась на пороге, Зозуля, повернув к девочке чёрную голову с белым пятном на лбу, тянула:

— Му-у… — и нетерпеливо посапывала, раздувая ноздри.

— Сегодня пирога нет, — сообщала Таня, прекрасно зная, чего ждёт её любимица, и протягивала сладкие сухарики. Они аппетитно хрустели на зубах Зозули.

Надев серый халат, Таня приносила тёплой воды и начинала обмывать и чистить Зозулю. Вначале Таня старательно вытирала корову с ног до головы мокрой тряпкой, а затем щёткой. Зозуле, видно, было приятно, когда её чистили. Иногда она даже сама подставляла то один бок, то другой. Шерсть у коровы начинала блестеть.

— Хорошо я почистила? — спрашивала Таня Варвару Ивановну.

Придирчиво осмотрев корову со всех сторон, Варвара Ивановна отвечала:

— Как будто чистая.

— Я даже копыта обмыла, — с гордостью сообщала Таня.

— Это правильно, — скупо хвалила Варвара Ивановна. — И Зозуля молодец. Знаешь, сколько вчера молока дала?

— Сколько?

— Тридцать литров.

— Ого! — искренне радовалась Таня. — Тридцать литров! — Тане было приятно, что благодаря её стараниям Зозуля даёт так много молока. Ведь его любят медвежата, львята, щенки собаки динго и даже Шуркины кролики.

Школьная кроликоферма с каждым днём всё больше заселялась. После трёх часов дня с участка юннатов по всему саду разносились весёлые голоса ребят.

По поручению Шуры Юзеф Янковский ходил за молоком для маток и больных кроликов. Сам Шура в коровнике не появлялся, потому что там работала Таня. Но однажды Шуре пришлось сходить за молоком самому. Юзеф не пришёл в тот день, а другим ребятам Варвара Ивановна могла и не дать молока.

Шурка пришёл с двумя банками в руках. Встретила его не Варвара Ивановна, а Таня Калмыкова.

— Что вам угодно? — сухо спросила Таня, а у самой сердце готово было выскочить из груди. Она уже давно мечтала о той минуте, когда Шурка придёт к ней просить молока.

— Где Варвара Ивановна? — растерянно спросил Шура. — Я за молоком для кроликофермы.

— А я думала, что ты мириться со мной пришёл, — ответила Таня. Ей вдруг стало весело.

— Очень мне нужно, — буркнул Шура.

Но Таня не обратила на его слова никакого внимания. Она ведь знала, что Шурка не такой плохой, каким хочет казаться. Сейчас он уже не водится с Тошкой и не прочь с ней помириться. Только упрямится из гордости. И она хочет мириться. Таня решительно протянула руку.

— Ладно, давай, Шурик, банку.

Она назвала его так, как называла в те давние и счастливые времена, когда они вместе бродили по городу и в степи, когда мастерили лук и мечтали стать чемпионами. Видно, и Шура сразу вспомнил те времена, выражение его лица смягчилось.

Получив две банки молока, Шура ушёл и не сказал спасибо. Это, конечно, было свинство с его стороны. Но Таня видела, что он смущён, знала, как он упрям, и простила его. Всё-таки он пришёл за молоком к ней, нуждается в её помощи, подумала Таня.

В коровник ходили все, кто ухаживал за животными, — всем нужно было молоко. Пока Варвара Ивановна разливала молоко в банки и бутылки, гости рассказывали о своих питомцах.

Как-то прибежала Маша Фоменко — юннатка из отдела рептилий — и показала письмо из Китая. Маша беспокоилась, почему её тигровый питон Родька ничего не ест, и написала об этом в Пекин, в столицу Китая. И прибыл ответ. Одних марок на конверте — десять штук. Но дело не в марках. Китайские друзья сообщили, что тигровый питон может не есть и целый год, если ему холодно. Нужно создать ему тропическую температуру, к которой он привык в южном Китае, у себя на родине. Маша сказала, что с завтрашнего дня устроит Родьке баню — тридцать пять градусов, не меньше. Только вот завхоз дров не даёт.

— Эти рептилии нарушают мне весь топливный баланс, — жаловался он.

— Ничего, даст, — уверенно заявила Варвара Ивановна. — Покрутится и даст. Думаешь, ему животных не жалко?

И завхоз действительно дал дрова. Не прошло и недели, как Маша прибежала в коровник и радостно сообщила, что Родька стал есть. Правы были друзья из Китая.

Маша села немедленно писать ответ.

Теперь в рептильнике было так жарко, как в разгар лета, и человек долго там просидеть не мог. Только Маша терпела, потому что она заботилась о своих рептилиях — об удавах, всяких ужах, крокодиле-китайчонке.

В рептильнике было двое крокодилов. Васька-китайчонок весь день лежал в огромной ванне с водой, а Васька-американец помещался на широком шкафу, в котором хранились всякие заспиртованные рыбы. Васька-американец был таким большим, что с одной стороны шкафа на целых полметра торчал хвост, а с другой стороны — огромная голова со стеклянными глазами.

Варвара Ивановна рассказала Тане про Ваську-американца интересную историю.

До войны в зоосаде жили шесть крокодилов, но американский аллигатор Васька был самым большим — больше двух метров в длину.

Каждый год, числа пятнадцатого мая, крокодилов выводили в бассейн с водой и оставляли под открытым небом до осени.

В июне, когда становилось жарко, крокодилы начинали есть. Особенно они любили протухшее мясо и глотали его большими кусками. Таня уже знала, что крокодил не разжёвывает пищу, а просто глотает.

Накануне войны выдалась холодная весна, и пятнадцатого мая было ещё прохладно. Николай Сергеевич приказал оставить крокодилов в помещении до июня.

— В такой холод они, чего доброго, могут заболеть, — сказал он.

А на следующий день, шестнадцатого мая, прибегает уборщица и кричит, что Васька-американец вылез из своей ванны и пошёл гулять.

Вначале Васька обследовал три комнаты, где стояли аквариумы, потом выполз на веранду, немного подумал, посмотрел, куда ведёт дорожка, усыпанная золотистым песком, и быстро отправился прямёхонько в свой бассейн. Здесь Николай Сергеевич и нашёл его.

Крокодил может часами лежать на солнышке и греться. Он лежит совершенно неподвижно, как бревно, и некоторые глупые животные попадают из-за этого в беду.

Однажды, когда Васька лежал на своём пляже, опустив хвост в воду и раскрыв страшную пасть, усаженную острыми зубами, к бассейну забрела курица.

Курица не знала привычек крокодила или, может быть, приняла его за бревно. Она подошла к Ваське и стала выклёвывать у него между зубами червячков и остатки мяса. А Васька лежал и не двигался. Потом он немного приоткрыл свои крокодильи глазки, увидел, что курица ничего себе, жирная, и вдруг хлоп — и проглотил глупую прямо с перьями.

С крокодилами шутки плохи. Они дружат только с маленькой птичкой бегунком. Где-нибудь в Африке, на песчаной отмели реки, можно увидеть такую картину: лежит крокодил, раскрыв огромную пасть, а крошка-бегунок прыгает по широкой спине своего друга или выклёвывает у него между зубами червячков, вызывающих у крокодила сильный зуд. Крокодил никогда не тронет своего санитара.

Ваську-американца убили фашисты, когда они захватили город. Николай Сергеевич ушёл на фронт, а многих зверей увезли на восток, в Узбекистан.

Как-то пришли фашистские офицеры и стали спрашивать сторожа дядю Сашу, какие у него есть звери, чтобы можно было подарить их на именины гитлеровскому генералу.

Дядя Саша сердито ответил, что у него нет никаких зверей, все они государственные и вовсе не для подарков всяким генералам. Тогда фашисты сказали, что они сами посмотрят.

И вот пришли они к бассейну, а там лежит голодный Васька, потому что с приходом фашистов в городе совсем не стало ни хлеба, ни мяса, тем более для крокодилов.

Увидев непрошеных гостей, Васька высунул из бассейна голову и стал смотреть, что будет дальше. А тут собачонка офицера прошмыгнула за ограду и стала тявкать. Васька немного послушал, а потом как стукнет собаку хвостом, схватил её и проглотил.

Офицер страшно рассердился.

— Знаешь ты, руська швайн, какой это собак! — кричал он на бедного дядю Сашу. — Это собак самого коменданта.

А дядя Саша только руками разводил. Что поделаешь, когда Васька такой несознательный?

— Он ведь крокодил, господин офицер, — объяснял дядя Саша, — и в политике ничего не понимает. Ему абы мясо, а чья собака — коменданта или ещё кого — безразлично. Одним словом, рептилия, господин офицер.

Офицер вынул револьвер и выпустил в Ваську всю обойму. И тут дядя Саша впервые услышал, как кричит крокодил. Васька громко замычал, кинулся в бассейн и нырнул, а на воде показались пузыри и большие красные пятна.

Вот как погиб Васька-американец. Дядя Саша достал его со дна бассейна, сделал чучело, чтобы все видели, какой это был замечательный крокодил.

Несколько лет тому назад в зоологический сад из Москвы прислали другого аллигатора — китайского. Он был совсем ещё крошкой, длиной всего сорок два сантиметра. В память об американском аллигаторе Николай Сергеевич назвал и китайского Васюткой.

Маленького Васютку поместили в клетку, но Васютке там не понравилось, и он заскучал.

— Давайте поселим его в нашем большом баке. Всё равно пустует, — предложил дядя Саша.

Он налил в бак воды и бросил туда Васютку, а потом пустил десять краснопёрок. Это такие рыбки. Васютка стал гоняться за краснопёрками, всех съел и открыл пасть, чтобы ещё дали.

Васька-китайчонок хорошо рос и поправлялся, потому что ел каждый день круглый год, а не три месяца в году, как американские крокодилы. За шесть лет Васютка очень вырос и теперь имел в длину больше двух метров. И его стали называть не Васюткой, а Василь Васильичем.

 

Звериная кухня

Сразу же после занятий Шура Чоп бежал в крольчатник. Благо, это совсем недалеко, только пересечь наискосок шоссе. Нередко Шура наведывался в крольчатник и во время большой перемены.

У входа в сарай висело расписание дежурств и не было, пожалуй, случая, чтобы кто-нибудь опоздал пли вовсе не пришёл.

Хотя ребята очень добросовестно выполняли все указания Николая Сергеевича — шефа юных кролиководов, — недоверчивый Шурка дотошно проверял сам, всё ли сделано как следует. Все ли кролики получили назначенную пищу, во всех ли клетках есть свежая вода и сменена ли подстилка. Особенно заботился он о крольчихах. Они занимали самые удобные клетки, и каждая была снабжена «визитной карточкой», в которой были указаны кличка крольчихи, возраст и ежедневный рацион.

Каждая матка получала свой корм, и Шурка безошибочно знал, что шиншилла Фиалка любит люцерну, Снежная Королева — тимофеевку, а Ритка — люпин или клевер.

Однако нужна была осторожность. Не раз Шурка предупреждал ребят, как опасны для кроликов мак, куриная слепота, дурман, вороний глаз, лук и чеснок, которые иногда попадались в просушенных травах.

Больше всего Шурка дорожил пуховой ангорской самкой, которую как-то принёс Николай Сергеевич.

— Смотри! — предупредил Николай Сергеевич. — Береги как зеницу ока. Крольчиха дорогая.

А Шурка готов был расцеловать милого Николая Сергеевича. Такой крольчихи не имел даже Антон Пугач. Выглядела она совсем как пуховый шар. И голова круглая, большая, с длинной шерстью, а уши короткие, стоят прямо, и на кончиках — смешные кисточки. Кролики этой породы бывают белые, чёрные или голубые. Шуркина крольчиха была совсем белая и в честь собаки-космонавта Белки Шурка назвал свою любимицу Белкой.

Весь день Шуру прямо распирало от счастья. Он знал, что одна ангорская самка с приплодом может дать столько пуха, что его будет достаточно на три лётных костюма. Вот какую крольчиху подарил Николай Сергеевич!

Ясное дело, что короткошерстные, шкурковые кролики, всякие беспородные и рексы, которых насчитывалось уже штук двадцать с лишним, должны были уступить Белке лучшую клетку. Ведь пуховым необходима особая чистота и сухость.

Но скоро Шура привык к мысли, что у него есть ангорская крольчиха, и стал мечтать, а потом и вслух говорить о том, как бы достать мардера. Это тоже был дорогой кролик. Шурка где-то вычитал, что мардера вывели в Армении и он похож по цвету шерсти на куницу. Совсем коричневый! Знал Шурка, что есть ещё чёрно-бурые и вуалево-серебристые кролики. Их вывели в Татарии. Хотелось также иметь русского горностаевого, у которого шерсть совсем белая, только на мордочке, ушах, хвосте и лапках чернота. А глаза красные. Эх, если бы достать такого!

Но тут захворала Белка, и Шура сразу же забыл о горностаевом и мардере.

— Должно быть, отравление, — определил доктор. — Необходимы внимательный уход и строжайшее соблюдение диеты.

Иван Кузьмич полагал, что в корм случайно попал мак, куриная слепота или дурман. Встревоженный Шурка решил сам выполнять все предписания доктора. Он давал Белке слабительное, осторожно массировал её больной живот и сам ходил в кормовую кухню зоосада, где по указанию Ивана Кузьмича готовили для Белки специальный диетический корм.

Заведующей звериной кухней, как называли её все работники зоосада, была Серафима Игнатьевна — пожилая полная женщина такого маленького роста, что ей приходилось подставлять скамеечку у плиты, когда она размешивала ложкой суп или кашу в большом котле. Прямо не верилось, что Серафима Игнатьевна этими маленькими руками однажды загнала в клетку свирепого медведя и с ложечки выкормила львицу Викторию — самую большую в зоосаде.

— Это у нас храбрец! — говорил о хозяйке звериной кухни Николай Сергеевич.

Но Серафима Игнатьевна была не только храброй, а доброй и ласковой. Вот почему её любили и люди, и звери.

— Добро пожаловать, кроликовод! — приветливо встретила Шурку Серафима Игнатьевна. — За чем пришёл?

— Белка заболела. Ангорская крольчиха, — объяснил Шурка. — Так Иван Кузьмич прописал ей диету.

— А, знаю! — вспомнила Серафима Игнатьевна. — Доктор говорил мне и даже в журнал записал.

Шурка с интересом осматривался вокруг. Серафима Игнатьевна, видно, уже знала от доктора, что Шурка по-настоящему любит животных. Лукаво подмигнув, она сказала:

— Хочешь осмотреть звериную кухню?

— Ага, — обрадовался Шурка.

— А вот как раз моя Танюша пришла за овощами, так она тебе всё покажет и расскажет. Она у меня опытный экскурсовод. — И, повернувшись к дверям, которые вели в другое помещение, Серафима Игнатьевна позвала:

— Та-аня! Таню-уша!

Шурка думал, что заведующая звериной кухней зовёт свою дочку или кого-нибудь из работниц зоосада, но вдруг услышал знакомый голос Тани Калмыковой:

— Я тута-а!..

— Иди сюда! — позвала Серафима Игнатьевна, и через минуту появилась Таня с корзинкой свёклы в руках.

— О! — только и сказала она, увидев Шуру. Таня была удивлена не меньше его.

— A-а, да вы знакомы, я вижу, — догадалась Серафима Игнатьевна. — Наверное, в одной школе учитесь.

— Даже в одном классе, тётя Серафима, — весело сообщила Таня.

— Вот и покажи Шурику наше хозяйство. — И, повернувшись к Шурке, она объяснила: — Рассказчица из меня никудышняя, а Танюша всё покажет, не беспокойся. Ну, идите, ребята, а то у меня, видите, молоко сбегает…

Шурке не очень улыбалось быть в роли слушателя Таньки Калмыковой. Но отказаться он тоже не мог: боялся обидеть Серафиму Игнатьевну. Однако в звериной кухне было так интересно и Таня так весело рассказывала, что Шурка забыл о ссоре.

— Это расфасовочная, — рассказывала Таня. — Каждое утро здесь выдают корм для всех животных. Их несколько сот, но Серафима Игнатьевна и все рабочие хорошо знают, кто что любит…

Оказалось, в расфасовочной продукты раскладывали по мешкам. На каждом мешке написано, чей он. На одном мешке Шура увидел красную надпись «Слон», на другом — «Лев», на третьем — «Страус». Продукты в мешках лежали разные: девять буханок хлеба и килограмм сахара для слона, лук для страуса, а крупа — для ламы.

— Каждый получает свою порцию, — объясняла Таня. — Раскладку составляет сам директор, а звериный доктор и Серафима Игнатьевна помогают ему. Они знают, кому что нужно.

— А ты знаешь? — спросил Шурка.

— Сколько кому надо и что каждый любит?

— Ага.

— Нет, не знаю, — вздохнула Таня.

Ответ понравился Шурке. У него отлегло от сердца, и он впервые за многие дни посмотрел на Таню дружелюбно, без прежней настороженности. Хитрая Танька сразу это заметила и с ещё большим воодушевлением продолжала рассказ о звериной кухне.

— Вкусы у зверей, знаешь, какие разные! — говорила Таня. — Слон Малыш, например, больше всех съедает хлеба, сахара и веников, а белый медведь не может обойтись без рыбьего жира.

— Когда я был маленький, — вспомнил Шурка, — так и я любил рыбий жир.

— Интересно! — воскликнула Таня. — И я любила. А теперь ты любишь?

Нет, теперь Шурка даже запаха рыбьего жира не выносит.

— И я не выношу.

И они с облегчением посмотрели друг другу в глаза.

— Это правда, Шурик, что у тебя заболела твоя замечательная Белка? — спросила Таня.

— Да. Кто-то из ребят накормил её не то маком, не то луком, — не знаю чем. Теперь я сам буду ей готовить корм.

— Хочешь, будем по очереди дежурить? — предложила Таня.

Шурке было очень приятно, но он ничем не выдал своих чувств, а только сказал:

— Что ж, давай. Только ты ведь занята в своём коровнике. Там тоже, наверное, уйма работы.

— Ну и что ж! У меня ведь одна Зозуля, а у тебя целых сто кроликов, — схитрила Таня.

— Ста ещё нет, но скоро, пожалуй, будет.

— Вот видишь…

— А Варвара Ивановна не рассердится?

— Нет, она у меня хорошая. И я ведь не брошу Зозулю. Просто буду меньше гулять, тогда хватит времени и на Белку.

Вдруг она вспомнила, зачем они пришли в раздаточную, и воскликнула:

— Мы с тобой, Шурик, совсем заговорились. Ты помнишь, на чём мы остановились?

— Что белый медведь любит рыбий жир.

— Ага. А львы, оказывается, больше всех выпивают молока. Просто как кошки. Правда, смешно? И все животные, все птицы получают мел и соль. Особенно любит лизать соль верблюд…

— Конечно, — вставил слово и Шурка. — Он ведь привык есть растения на солончаках.

— Это правда. А я и не подумала…

Ребята перешли в другое помещение, где стояло несколько машин. Таня подошла к одной из них, включила ток и пустила воду. С грохотом завертелся барабан, перемывая свёклу, картофель и морковь, которые Таня и Шурка стали забрасывать в железное корыто лопатой.

Шурка знал, что овощи и фрукты надо перед едой мыть, но не думал, что даже зверям — какому-нибудь слону или ламе — дают только мытые овощи.

Рядом другая машина острыми ножами разрезала свёклу на тонкие ломти, и ещё одна машина — зернодробилка — размалывала овёс, ячмень и кукурузу.

А в мясной — большой комнате с цементным полом — на крюках висели целые туши. Дядя Ахмет, в брезентовом фартуке и старенькой тюбетейке, разрезал туши на мясорезке, каждый кусок взвешивал и бросал на железные противни. Как и мешки в расфасовочной, противни имели своих владельцев. На одном противне было написано «Гиена», на другом — «Пума», на третьем — «Лев». И каждый получал свою порцию мяса — один больше, другой меньше.

Все звери ели конину, кроме снежного барса, пойманного в горах Кавказа.

— Барс — зверь капризный, он ни за что не будет есть конину, — объяснил дядя Ахмет. — Вот и кормим его говядиной.

А белые медведи, выдры и ещё крокодилы любят полакомиться рыбой. Выдры и крокодилы глотают любую рыбу, а медведи привередничают и от мелкой рыбы отказываются — едят крупную.

— Теперь я покажу тебе самый важный цех, — сообщила Таня. — Только хорошенько вытри ноги.

Шурка немного потоптался на соломенном коврике у порога и вошёл в просторную светлую комнату, стены которой сняли белизной, а с потолка свешивались длинные липкие ленты для уничтожения мух.

У стены находилась большая плита, от которой веяло жаром. На ней стояли ярко начищенные баки, над которыми поднимался вкусный парок. Возле плиты ходила какая-то девушка. Шурка осмелел и спросил, что сегодня готовится на обед.

Девушка, стоявшая у плиты, улыбнулась.

— В этом котле, — сказала она, — мы варим суп для медведей…

— Разве медведи едят суп? — удивился Шурка.

— Ежедневно. Особенно они любят мясной суп, заправленный перловой крупой.

В большой кастрюле булькала овсянка. Её готовили для слонов. Для них же отваривали горох. А в другой кастрюле, поменьше, шипела молочная рисовая каша для попугаев.

Открыв духовку, девушка показала противни, на которых поджаривали семечки для белок. Верблюды предпочитали свежему хлебу поджаренные сухари, а белые медведи требовали к каждому блюду рыбий жир. Даже вкусный перловый суп они не ели без рыбьего жира.

— Осенью, — рассказывала девушка, — зверям и птицам нужно больше корма. Бурые медведи запасаются жирком на время зимней спячки, а белочки про запас прячут орехи, семечки и сушеные фрукты.

На большом разделочном столе другая девушка готовила мясной фарш для выдры и лисят. Выдре она положила в фарш яйцо, зелень и рыбий жир.

— Выдра недавно болела, и врач прописал ей витамины.

Для больных зверей на кухне готовили специальные блюда. Шурке показали книгу с записями врача. Таня взяла книгу и вслух прочитала:

«Больному верблюду в течение недели выдавать ежедневно по килограмму яблок». «В рацион выздоравливающей дикой свиньи включить пол-литра молока». «Китайскому крокодилу давать по одному яйцу через день».

Шурка заинтересовался, почему врач прописал крокодилу яйца.

— У него болят зубы, — объяснила девушка. — Для крокодила это опасно.

— А как врач узнал, что у крокодила болят зубы? — удивился Шура.

— Это уж вы спросите у Ивана Кузьмича, — засмеялась девушка. — Я ведь не доктор. А ты из юннатского крольчатника? — спросила она.

Шура кивнул.

— Для твоей больной паёк уже готов. Можешь взять его в раздаточной.

Шурка поблагодарил и направился туда.

 

Доктор Иван Кузьмич

Теперь, как только выпадала свободная минута, Шура бежал к своему другу — доктору Ивану Кузьмичу.

Это был высокий, немного грузный человек. Когда он надевал каракулевую шапку, то казался ещё выше. И руки у него были необыкновенные: с тонкими и длинными, как у скрипача, пальцами, очень сильные. Шура сам однажды видел, как доктор согнул пальцами толстый гвоздь.

Дружба с доктором началась во время болезни крольчихи Белки. Дней десять ей было очень плохо, и, если бы не старания Шуры и правильное лечение, Белка, может быть, и не выжила бы. Но, когда Белка совсем выздоровела, Шура всё равно каждый день бегал в звериную лечебницу. Он любил наблюдать, как Иван Кузьмич лечит зверей. Это был нелёгкий труд: ведь пациентами у доктора были тигр, леопард, слон, хищные птицы.

— Я вам буду помогать, — как-то предложил Шура.

Доктор заглянул в его чёрные глаза, полные тревожного ожидания, и согласился:

— Ладно, помогай. Вижу, ты любишь зверей. Для врача это очень важно. А как ты учишься?

— Ещё есть две тройки, — честно признался Шура. — Но скоро их не будет. Вот увидите — четверть закончу без троек.

— Ну, смотри, — сказал Иван Кузьмич, — А то брехунов я не люблю. Что ж, бери сумку, и пойдём в обход.

От радостного волнения у Шуры задрожали руки. Он снял с гвоздя зелёную сумку с большим синим крестом в белом круге. Перекинув сумку через плечо, Шура взглянул на доктора.

— С чего же мы начнём? — задумчиво спросил доктор. — Или, правильней, с кого начнём? А, помощник?

— Давайте, пожалуйста, начнём с Малыша.

Так называли слона, поражавшего всех посетителей сада своими гигантскими размерами. Доктор согласился:

— Что ж, начнём с Малыша. Боюсь, что у него начинается болезнь ног. И болезнь серьёзная.

Малыш, как всегда, стоял у рельсовой ограды рядом со слонихой Эллой и добродушно покачивал хоботом.

— Близко не подходи, — предупредил Иван Кузьмич. — Малыш у нас недобрый.

Шура удивился. Он думал, что все слоны добродушны и, как пишут в книжках, никогда не причиняют зла детям.

— Он давно такой сердитый или только сегодня? — спросил Шура.

— Давно. С тех пор, должно быть, как на его боках появились эти шрамы. Видишь? — И доктор указал пальцем на рубцы, с первого взгляда незаметные. Очевидно, это были следы от раскалённого железа.

Иван Кузьмич рассказал, как Малыша привезли в зоосад.

Когда открыли клетку, Малыш долго исследовал хоботом дорогу, по которой нужно было пройти в вольер, обнюхал, ощупал и только тогда осторожно вышел. Видно, он не доверял людям.

Войдя в вольер, окружённый толстыми металлическими прутьями, Малыш стал исследовать прочность ограды, и, к ужасу завхоза, стальные прутья гнулись под хоботом слона, как проволока.

Если бы Малыш вырвался на свободу, могло произойти несчастье.

— Сахару давайте! — приказал Иван Кузьмич.

Служитель принёс сахар, и доктор храбро протянул несколько кусков Малышу. Слон увидел подачку, перестал ломать ограду и протянул хобот за лакомством.

Слона завели внутрь слоновника и не выпускали два дня. За это время прутья сменили на рельсы, а наверху соединили их железной балкой и к ней приварили шипы. Такой забор не мог бы сокрушить даже самый сильный слон.

Между рельсами Малыш не мог пройти, а люди свободно входили в вольер и выходили.

Но только Иван Кузьмич отваживался близко подходить к Малышу. Может быть, слон чувствовал, что этот грузный человек — добрый друг зверей и его нечего бояться. Малыш всегда охотно откликался на зов доктора, дружески обнюхивал его и никогда не пытался схватить руку с сахаром.

Как-то слониха Элла ободрала хобот, задев за железный шип на балке. Сразу же вызвали из лечебницы Ивана Кузьмича, чтобы он сделал перевязку.

Доктор схватил сундучок «скорой помощи» и побежал к больной.

— Ах ты, шалунья! — сокрушённо воскликнул Иван Кузьмич, увидев ободранный хобот слонихи. — Вот к чему приводит баловство.

Стопудовая шалунья протянула хобот, как будто просила помочь ей. Иван Кузьмич достал ланцет, раствор марганцовки и стал очищать рану, приговаривая:

— Хорошо… Очень хорошо… Превосходно.

Но Элла вдруг забеспокоилась. Ей, должно быть, не понравился запах лекарства. Она повернулась и поспешно отошла.

Это заметил Малыш, наблюдавший за лечением Эллы. Он, вероятно, решил, что доктор обидел его подругу. Малыш воинственно поднял хобот и пошёл на Ивана Кузьмича.

Доктор быстро вынул из кармана несколько кусков сахару и протянул слону, чтобы задобрить его, но Малыш сердито отбросил лакомство и пнул Ивана Кузьмича хоботом в грудь. Доктор отлетел к ограде и упал между рельсами.

Сквозь туман, застлавший глаза, Иван Кузьмич увидел, как между ним и рассвирепевшим слоном вдруг выросла серая громада. Это была слониха Элла. Повернув большую ушастую голову к Малышу, Элла вытянула хобот и стала фукать:

— Фу… Фу…

Элла как будто хотела сказать, что Иван Кузьмич вовсе не обидел её и напрасно Малыш волнуется.

Месяц после этого у доктора болела грудь, но он всё равно каждый день ходил в слоновник и лечил Эллу.

А вот теперь помощь доктора, кажется, нужна самому Малышу.

Оставив Шуру за оградой, Иван Кузьмич как можно ближе подошёл к Малышу и долго рассматривал толстые слоновьи ноги, похожие на две серые тумбы.

— Да, так оно и есть, — покачал головой Иван Кузьмич. — Видел? Когда Малыш поднимает ногу, ясно видна припухлость под ногтями.

Хотя Шура ничего такого не заметил, но утвердительно кивнул. А то Иван Кузьмич мог ещё подумать, что он, Шурка, круглый дурак.

— Если будет нагноение, — продолжал доктор, — слон погиб.

Вот какую болезнь нашёл доктор у Малыша.

— Ему же больно стоять. Почему он не ложится? — спросил Шурка.

— Если он ляжет, то подняться уже не сможет и погибнет, — ответил доктор. — Умница Малыш. Надо ему помочь.

— А как ему помочь, если даже подойти близко нельзя?

— Малыш весит шесть тысяч килограммов, и долго больные ноги не выдержат такой тяжести, — сказал доктор. — Шутка ли, шесть тонн!

— Что же делать?

— Надо разгрузить ноги.

— А как?

— Надо перевести Малыша в узкий коридор, где бы он мог на что-нибудь опереться боком, головой, хоботом…

Проведав больную дикую свинью и осла, повредившего ногу, Иван Кузьмич опять возвратился в слоновник. К этому времени служитель перегнал Малыша в узкий загон.

— Смотри, Шура, как он прислонился боком к стене, сказал доктор.

— А стена не обвалится?

— Нет, она укреплена рельсами.

Малыш был умным слоном. Привалившись боком к стене, он головой и хоботом упёрся в железную балку, и ему сразу стало легче. Иван Кузьмич знал, что нужно слону.

Иван Кузьмич прописал Малышу примочки и; марганцовки, ноги приказал смазывать рыбьим жиром с дёгтем. Но никто не мог подступиться к слону. От боли он ещё больше озлобился. Тогда выход нашёл Николай Сергеевич.

— А что если обработать слона гидропультом? — предложил он.

— Пустить струю под давлением? — обрадовался доктор. — Это хорошая мысль. Ну-ка, попробуем.

Когда гидропульт установили и обдали струей лечебного раствора слоновьи ноги, Малыш дико рассвирепел. Но достать своих мучителей не мог, так как они находились в трёх метрах от него за железной оградой. Там стояли вёдра с тёмно-розовой жидкостью, и мальчик в белом халате изо всех сил работал у насоса, а доктор в каракулевой шапке направлял струю.

Малыш решил перехитрить людей. Он перехватил струю хоботом и тут же обдал раствором своих врагов. Белый халат мальчика сразу покрылся розовыми пятнами, тёмно-розовая жидкость потекла с головы, но мальчик остался на месте, нисколько не испугавшись грозного слона.

— Давай с другой стороны! Быстро! — приказал человек в каракулевой шапке.

Мальчик схватил насос, и вот уже по больной слоновьей ноге ударили струёй с другой стороны.

Это повторялось дважды в день. Утром человек в шапке обливал слона розовой водой, а вечером мальчишка в белом халате поливал его чёрной жидкостью, остро пахнущей дёгтем и рыбьим жиром. И после каждой процедуры слону давали крепкий чай с белым стрептоцидом. Кроме того, звериная кухня получила такой приказ: «Включить в ежедневный рацион Малыша восемь килограммов сахару». Лекарства закладывались и в свёклу, которую Малыш любил. С каждым днём слон чувствовал себя всё лучше, и, наконец, наступил день, когда началось заживление.

Теперь Малыш сам подставлял ногу под лечебную струю. Он как будто стал понимать, что не все люди злы и коварны.

А как вела себя слониха Элла, когда болел её друг? Шура заметил, что Элла очень беспокоилась о здоровье Малыша и, когда слышала, что он стонет, рвалась к нему и громко фукала, стараясь приободрить: мол, я тебя в беде не оставлю, я рядом, не волнуйся.

Беспокойная жизнь у звериного доктора! Малыш уже стал выздоравливать, когда серьёзно заболела чёрная пантера. Она тоже не хотела принимать лекарства.

Иван Кузьмич сидел в своём кабинете и думал, как ему перехитрить пантеру, чтобы она съела мясной фарш с горьким лекарством.

У ног доктора тёрся ангорский кот. Он чего-то хотел, мурлыкал и просительно заглядывал в глаза Ивану Кузьмичу.

— Ты чего хочешь? — спросил доктор.

— Он, наверное, хочет валерьянки, — сказал Шура, вспомнив, как озорной кот напился вчера забытой на столе валерьянки и весь день метался как оглашённый по лечебнице.

— Валерьянки? Нет, брат, не дам, — ответил Иван Кузьмич. — Пьянству я потворствовать не буду, — и вдруг замер с открытым ртом. — Шурка, ты — молодец! — закричал доктор.

Оказывается, Шура подсказал, как заставить капризную пантеру принимать лекарство не один раз в день, а три раза: Иван Кузьмич решил добавить в фарш валерьянки.

Все рабочие отдела хищников собрались, чтобы посмотреть, как пантера будет принимать лекарство. То-то было смеху, когда она не только съела весь фарш с горьким лекарством, но стала мяукать, чтобы дали добавки.

— Дадим, — обещал хитрый доктор. — Вечером ещё дадим.

Так пантера прошла полный курс лечения и выздоровела.

Потом заболела пума, и опять Ивану Кузьмичу помогло хорошее знание животных.

Доктор был отважным учёным человеком, и Шуре Чопу всё больше хотелось вырасти таким же смелым и умным, как Иван Кузьмич.

Никогда ещё Шура не был так счастлив. И тут явился Антон Пугач.

 

Тошка угрожает

Случилось это под вечер. Все ребята уже ушли, а Шурка ещё работал на чердаке крольчатника — перебирал сено. Изредка, разгибаясь, он бросал взгляд в окно. Отсюда виден был сад с его клетками, дорожками и беседками, далеко впереди, за стальным барьером, слониха Элла вышла в вольер подышать свежим воздухом, а за оградой сада мирно текла жизнь тихой Зоологической улицы.

Прохожих было мало, всё больше женщины с кошёлками в руках. И вдруг Шура увидел Тошку. Он был в своём обычном рабочем костюме, и сопровождали его какие-то незнакомые ребята.

Тошка остановился у витрины магазина на противоположной стороне улицы, и компания начала совещаться. Шура поспешно спрятался за чердачную стойку и решил наблюдать. Сердце бешено колотилось. Честно говоря, Шура боялся Тошки, понимая, что тот не может примириться с его уходом и будет мстить.

От компании отделился мальчишка. Он пересёк улицу и, подойдя к ограде зоосада, остановился. Должно быть, пошёл на разведку, сообразил Шура. Мальчишка отступил от забора, а потом разбежался, высоко подпрыгнул, ухватился за верхний край доски и подтянулся на руках. Он был силён и ловок, как обезьяна. Поворачивая кудлатую голову во все стороны, внимательно осмотрел площадку юннатов и соскочил на землю.

Компания опять стала совещаться, потом все двинулись за Тошкой. Они подошли ближе и остановились против здания фермы. Подняв голову, Тошка всматривался в открытое слуховое окно. Шура осторожно выглядывал из-за столба.

— Эй, Курносый! — насмешливо закричал Тошка. — Думаешь, я тебя не вижу?

Он помолчал, дожидаясь ответа. Но Шура не отзывался.

— Молчишь, лягавый? — уже сердито кричал Тошка. — Трус паршивый!

И Тошкина свита дружно подхватила:

— Паршивый трус! Лягавый!

Шурка не выдержал и выскочил на крышу.

— Ну, чего хочешь? Шпана бледнолицая!

Тошку будто шилом кольнули. Он очень не любил, когда его дразнили Бледнолицым. Это была его уличная кличка. И теперь Тошка очень рассердился, даже подскочил на месте.

— Смотри, Курносый, я тебе этого не забуду. Слышишь? До гробовой доски. Вот, при свидетелях говорю. Он указал на ребят, сопровождавших его, и помахал кулаком. Пошли, орлы!

Компания двинулась по улице и скоро скрылась из виду. И ни Тошка, ни мальчишки из его свиты не заметили, что за ними внимательно и настороженно наблюдала сероглазая девчонка. Она стояла за толстенным дубом, посаженным, по преданию, самим Суворовым, который в этих местах воевал против турок.

 

Груша Бере Лигеля

Это была Таня Калмыкова, и она очень испугалась за Шуру.

«Рассказать Юре о случившемся или нет? — с тревогой думала Таня. — Юра наверняка что-нибудь придумает» Наконец Таня не выдержала и побежала к вожатому. Но Юра как будто не придал её рассказу никакого значения.

— Хорошо, — спокойно ответил он.

На самом деле Юра Погорелец был встревожен: и Тошкиной угрозой (мало ли что может сделать мальчишка со злости), и своим разговором с Тошкиным отцом.

Разговор закончился вовсе не так, как ожидал Юра. Его встретили вежливо и, можно сказать, приветливо. Савелий Петрович, Тошкин отец, показал Юре свой сад и угостил яблоками.

— Мичуринские, — объяснил Савелий Петрович. — Сочные и ароматные. Неправда ли, хороши?

— Зачем вам столько яблок? — спросил Юра.

— Кое-что на продажу идёт. Семья требует средств, — вздохнул Савелий Петрович.

— А Тошка говорит, что вы не помогаете.

— Вот свинтус! А кто же помогает?

— Живут на заработок матери и от продажи мышей и кроликов, которых разводит ваш сын. Он даже школу бросил из-за этого.

— Ах, собака! — всплеснул руками отец. — Шкуру сдеру! Я это впервые слышу! Ведь он живёт с матерью и кому, как не ей, следить за его поведением и учёбой?

Савелий Петрович сокрушённо качал головой, но скоро успокоился и предложил Юре попробовать осеннюю грушу.

— Бере Лигеля. Отличный сорт.

Но Юре было противно есть ароматные яблоки и осенние груши Бере Лигеля у этого торгаша, и он отказался.

— Вот что, Савелий Петрович, — начал Юра, собираясь перейти к серьёзному разговору о Тошкиной судьбе. — Не могу согласиться с вами, что за Тошку отвечает только мать…

— Может быть, я действительно дал маху с Тошкой. Понадеялся на мать, понимаете? Но как только приду в себя, — Савелий Петрович выразительно показал на сердце и вздохнул, — как только налажу свой мотор, можете не сомневаться… Вот и сейчас… О-о! — он схватился за грудь. — Взволновали вы меня. Сын все же. Не чужой… — И вдруг закричал в сторону дома: — На-а-астя-а!..

— Чего тебе? — ответил из дома весёлый голос, и на крыльце показалась молодая, красивая женщина в ярком платке, накинутом на плечи.

Юра от неожиданности совсем растерялся.

— Сердце!.. — простонал Савелий Петрович.

Женщина быстро сбежала по ступенькам и подхватила Савелия Петровича под руки.

— Пошли, милый… Вот горе… — вздохнула женщина, обращаясь к Юре. — Вы уж извините нас… Видно, разволновался… — И оба стали подниматься на крыльцо.

Юра вышел на улицу. Стоял прохладный осенний день, а Юре было душно. Он чувствовал усталость и разочарование. Когда его вызвали в институтский комитет комсомола и спросили, не пойдёт ли он отрядным вожатым в школу, Юра думал, что легко справится. Оказалось, не так просто.

Юра был так огорчён, что не замечал ни яркой красоты осеннего дня, ни прохожих.

А что если сходить к своему другу Шевякину, обратиться за помощью в родную бригаду? Как он до сих пор не подумал об этом?

 

Хорошая новость

Встреча с Шевякиным состоялась через неделю. Шевякин сам зашёл проведать друга.

— Юрка, друг, где ты пропадал! — ещё с порога закричал Шевякин, и Юра оказался в объятиях гостя.

Три года Юра работал с Андреем на одном станке, учился в одной и той же вечерней школе. После окончания её Юра поступил в педагогический, а Шевякин стал заочником политехнического института: работал и учился.

Поболтав немного, Шевякин заторопился. Он, оказывается, забежал на минутку: шёл мимо по делу и решил заглянуть.

Юра вызвался проводить Шевякина, и они вышли вместе. Под ногами шуршала опавшая листва.

— Ты чем-то огорчён? Что случилось? — спросил Андрей, — Думаешь, не вижу…

Юра стал рассказывать о своих пионерских делах.

— Всё, Андрей, не так просто, как я думал. Помочь мальчишкам нужно. Ведь не только Шурка Чоп, но и Тошка Пугач хороший парень, только попал в дурную компанию и оступился. Не поможем — совсем свихнётся…

Выслушав друга, Андрей только головой покачал:

— Да-а, брат, абракадабра!

Это было любимое словечко Андрея и означало оно, что Шевякин взволнован и сейчас, с минуты на минуту, примет какое-то серьёзное решение. Юра знал это и терпеливо ждал, что скажет друг.

— Вот что, — решительно сказал Шевякин, — приходи в среду с ребятами на завод. Да, да. Чего удивляешься? Покажешь им наш замечательный цех, а там, может быть, придумаем ещё что-нибудь.

— Хорошая мысль, — обрадовался Юра.

— Еще бы. Гениальная! — насмешливо подтвердил Андрей. — О Тошке же и его папаше поговорим в комсомольском штабе. Там люди опытные в таких делах…

О своей встрече с Андреем Юра рассказал ребятам. Он вспомнил, как с Андреем Шевякиным работал и учился, какой у них был замечательный станок и какая была дружная бригада.

— Сейчас Андрей — один из лучших бригадиров в механическом цехе, — говорил Юра, — и его ребята борются за звание бригады коммунистического труда…

Все заинтересовались Юриным рассказом. Захотелось сейчас же посмотреть замечательный станок и познакомиться с бригадиром Шевякиным. И тут Юра сказал, что в будущую среду они пойдут на завод всем отрядом.

 

Один за всех, все за одного

Цех был таким большим, что в нём свободно можно было играть в футбол, если, конечно, убрать станки.

Высоко над головой двигались краны. Вспыхивали огни электросварки, и вдруг коротко просвистел паровозик, толкавший гружённую металлом платформу через распахнутые ворота в другом конце цеха. Человеческий голос тонул в этом шуме, но рабочие понимали друг друга с полуслова и не орали, как Таня, когда ей захотелось сообщить Кате Руденко свои впечатления.

— Катя! — кричала Таня на ухо подруге. — Види-ишь? Паровоз едет прямо в цех…

— Ви-ижу… — ответила Катя.

Андрей Шевякин встретил ребят у входа на завод и привёл их к тому месту, где работала его бригада.

— Вот это мой станок, — указал Андрей. — Сейчас его обслуживает Фёдор Калина. Вон он стоит и свистит крановщику, чтобы тот убрал со станка деталь. А раньше моим напарником был ваш вожатый.

Андрей Шевякин сразу понравился ребятам.

Тане Калмыковой он нравился потому, что она вообще любила людей весёлых и общительных, а у Шевякина улыбка не сходила с белого в веснушках лица. Ей нравились его большие рабочие руки, которые он привычно вытирал кусочком скомканной пакли, и его чёрный берег на русой голове, и аккуратно пригнанный синий комбинезон. Таня только удивлялась, как он ухитряется быть таким чистым и аккуратным. Она уже успела посадить на платье жирное пятно и запачкала чёрной смазкой не только руки, но даже нос.

Не сводил с Шевякина блестящих глаз и Шура Чоп. Но его волновали другие мысли и чувства. Шурка молча и жадно ко всему приглядывался и прислушивался. Для Шурки это был не просто заводской цех, удивлявший ребят своими размерами и невиданно умными станками и машинами.

Это был цех, в котором его, Шуркин, отец учился, а потом стал мастером. Кто знает, может быть, и отец когда-то ходил по этому цеху так, как сейчас Шурка, — настороженно, с приоткрытым от волнения ртом, с жадным любопытством в чёрных глазах? Кто знает, может быть, и он, как сейчас Шурка, испуганно вздрагивал, когда почти рядом, чуть ли не задевая за голову, проносилась по воздуху железная болванка, зажатая в стальных челюстях? И может быть, он, как и Шурка, завидовал молодым, весёлым парням, которые чувствовали себя в этом огромном цехе, как дома…

Вдруг шум в цехе заглушил протяжный заводской гудок: был конец смены. Перестали сновать над головой краны, чёрный паровозик, обрадованно отдуваясь, выбежал во двор подышать свежим воздухом, один за другим останавливались станки. И тогда вокруг Андрея Шевякина собралась вся его бригада.

— Знакомьтесь, ребята, — сказал Шевякин. — Вот это — Фёдор Калина, — и он указал на низкорослого парня, улыбавшегося во весь рот. — Два года назад пришёл после окончания десятилетки, а теперь его портрет уже красуется на Доске почёта. Видали?

— Нет, не видали, — сказали ребята.

— Я покажу, — обещал Шевякин.

— А за что его на Доску? — спросил Колька Пышнов, любивший во всём полную ясность.

— Один из лучших рационализаторов цеха, — с гордостью пояснил Шевякин. — А на вид за него ломаного гроша не дашь. Правда?

Все засмеялись, а Фёдор Калина громче всех. И Таня, и Шура Чоп, и другие ребята понимали, что это шутка.

— Мал золотник, да дорог, — добавил Андрей Шевякин.

Потом он познакомил гостей с другими членами бригады. Была среди них и девушка — Феня Рубашкина, тоненькая, в синей косынке.

— Хорошенько запомните её, — предупредил Шевякин. — По поручению комсомольской организации Феня Рубашкина будет держать с вами связь. Ведь вы боевые ребята, правда?

— Ещё бы! Конечно — боевые, — подтвердил Колька Пышнов.

— Вот, вот, — поддержал бригадир. А к концу семилетки, может быть, вот ты, курносый, — он указал на Шурку, — будешь моим боевым напарником.

— Шура Чоп, — поправил Колька Пышнов, — мечтает стать известным кролиководом.

— А вы свою ферму имеете или ходите смотреть на кроликов в зоосад? — заинтересовалась Феня Рубашкина.

Ребята оживились и стали наперебой рассказывать о своей ферме.

Шурка почувствовал себя бодрей. Как и Таня Калмыкова, он всё время побаивался, что его спросят об отметках.

— А какие у вас заповеди? — осмелев, спросил Шура.

— Андрей, скажи им! — предложила Феня Рубашкина.

— Главная заповедь: работай, учись и живи по-коммунистически. Коротко и ясно.

— Учиться и работать, наверное, очень тяжело, — задумчиво сказала Таня.

— Да, нелегко, — просто согласилась Феня Рубашкина. — Устанешь после работы, спать охота, а нужно в школу идти. Но у нас, ребята, на заводе такие машины, что никак не обойтись без математики, физики, металловедения…

— У меня дядя разметчик, так он то же самое говорит, — добавил Колька Пышнов.

— Вот видишь!

Тут опять раздался гудок. Пересменка, как её называли рабочие, закончилась, но уходить ребятам не хотелось.

— Ничего, скоро мы опять встретимся, — сказал Андрей Шевякин.

— Мы придём к вам, — обещала Феня Рубашкина, и тогда заключим договор на соревнование. Согласны?

— Приходите. Мы вам покажем школу… отвечали ребята.

Уже темнело, когда пионеры вышли на улицу. Ребята шли по тротуару, так как было позднее время, и Юра не решался вести отряд по проезжей части улицы. Вдруг отряд остановился: на углу Пушкинской и Садовой образовалась пробка. Много людей толпилось у свежего «Окна сатиры». Пионерский строй рассыпался, и Шурка с Таней Калмыковой перешли на другую сторону улицы, не подозревая, что «Окно сатиры» в какой-то степени касается их, а особенно Тошки Пугача.

 

«Окно сатиры»

Но разве можно долго не знать того, что известно всему городу?

Шурка готовил домашние задания, когда с работы возвратилась мама и стала рассказывать, как Тошку Пугача «и ещё какого-то хулигана» разрисовали в «Окне сатиры».

— Вот остряки! — качала головой мама, выкладывая из «авоськи» покупки. — Вид у него такой, что без смеха нельзя смотреть.

Мама улыбнулась, но тут же стала серьёзной и вздохнула.

— Представляю, каково Тошкиной маме… Не дай бог! — и она опять вздохнула. — Ты уже видел, Шура?

Шурка не видел, и напрасно мама рассказала до того, как он выучил уроки. Теперь, конечно, Шурке было не до них.

Наконец Шурка кое-как решил последний пример и уже готов был бежать на улицу, когда пришла Таня Калмыкова. Оказывается, она уже видела «Окно сатиры».

— Так ему и надо, Бледнолицему! — злорадствовала Танька. — Ненавижу его.

Шурка промолчал. Ему было жаль Тошку. Несмотря ни на что, Шурка всё же не мог плохо думать о нём. Может быть, потому, что никто так хорошо не знал, какие у Тошки золотые руки и как он любит животных. В последнее время Шурка всё чаще думал о том, что Тошка давно бы возвратился в школу, если бы не хозяин «зелёного» чемодана. Репа — вот кто виноват, что Тошка до сих пор носит «зелёный» чемодан с его таинственным содержимым и торгует кроликами, которых так любит. Может быть, и отец Тошкин виноват, что его сын не учится, а занимается торговлей. Ведь он тоже торгует яблоками и грушами.

В сопровождении Тани, безумолку тараторившей, Шурка дошёл до угла Пушкинской и Садовой, где висело «Окно сатиры» и толпились люди.

Энергично работая локтями, Шура пробрался к самой витрине и увидел на рисунке парня, отдалённо напоминавшего Тошку. Он сидел у дверей хижины, из окон которой выглядывали грустные кроличьи морды. Вывеска на хижине гласила:

ТОРГОВЛЯ КРОЛИКАМИ

ЛОДЫРЯ АНТОНА ПУГАЧА

Сбоку мелкими буковками было написано, как Антон Пугач бросил школу и дошёл до такой жизни.

Целый лист был посвящён Тошке. А на другом листе красовался человек с головой в виде репы. У него были две кляксы вместо глаз и оскаленная пасть, как у злого пса.

Но это ещё не всё. У ног Репы, которого Шурка сразу узнал, стоял «зелёный» чемодан, полный всяких вещей с заграничными марками. Чего только здесь не было! Рубашка, вся разрисованная каретами, пальмами и зонтиками, галстуки с резвящимися обезьянами, ковбойские брюки с бахромой.

Шурка с изумлением рассматривал рисунки, как вдруг почувствовал на своём плече тяжёлую руку. Мальчик поднял голову и встретился лицом к лицу с Репой. Рядом с ним стоял Антон Пугач. Вид у Тошки был растерянный: казалось, он готов был от стыда провалиться сквозь землю.

— Шо, лягавый, любуешься своей работой? — едва слышно спросил Репа, цепкой рукой сжимая Шуркино плечо.

Шура отчаянно закричал:

— Больно! Что вы делаете!

В ту же секунду Шурка увидел вожатого. Юра Погорелец остановился, заметив Шурку в компании Антона Пугача, и, услышав отчаянный крик мальчишки, кинулся на помощь. Но Репа и Тошка исчезли в одно мгновение.

— Что случилось? Кто тебя ударил? — тревожно спрашивал вожатый.

— Это же Тошка, — сказала Таня. — Которого нарисовали в «окне».

— Тошка тебя ударил? — допрашивал Юра.

— Нет, это его приятель, Репа, — смущённо объяснил Шурка. Ему было стыдно, что он не выдержал и закричал. Молодогвардейцы не кричали, когда их пытали фашисты, а вот он, Шурка, заорал, как кролик.

— Репа… — вспоминал вожатый. — Теперь всё ясно. Он зол на тебя?

— Он больше зол на вас. Это вы устроили «Окно сатиры»?

— Да. И Андрей Шевякин.

— Бригадир? — удивился Шура.

— Андрей считает, что это входит в обязанности его бригады — разоблачать всяких лодырей и тунеядцев Ты понимаешь, Шура, почему?

— Почему?

— Андрей говорит, что при коммунизме не должно быть лодырей и тунеядцев. Куда же девать таких, как Тошка или его приятель?

— Да, правда, куда их девать? — задумалась Таня.

— Андрей Шевякин и его друзья решили так: если мы хотим жить при коммунизме, значит, ничего не попишешь, надо, чтобы и Тошка стал человеком. Не отпетый же он, в конце концов, разбойник. Как ты считаешь?

— Конечно, нет! — горячо заговорил Шура.

Он стал рассказывать, как Тошка любит мастерить всякие вещи и какие у него умелые руки. Только он боится Репы. С таким типом шутить опасно. Шурка поёжился, плечо до сих пор ныло. Честно говоря, Шурка очень сомневался, стоит ли Репу брать с собой в коммунизм.

 

Черная полоса

В жизни Тошки наступила чёрная полоса. После ухода Шурки всё пошло вкривь и вкось. Может быть, именно Шурка и явился причиной всех невзгод, свалившихся на Тошкину голову?

Началось с того, что дружинники перехватили Аркашу Чухрая, когда тот относил «зелёный» чемодан Репе. Аркаша страшно перепутался и рассказал не только, куда идёт, но и кто его послал. Чемодан открыли и нашли в нём вещи, не предназначавшиеся для глаз дружинников. И Тошка попал в городское «Окно сатиры» вместе с Репой.

Тошка очень испугался. «Конец, — решил он про себя. — Больше я этим не буду заниматься».

Но Репа был неумолим. Как-то он подстерёг Тошку на улице и схватил его за плечо:

— В кусты собираешься?

Тошка молчал.

— В «Интуристе» остановились долговязые, — продолжал Репа. — Дядя Пак говорит: пробудут два дня. Ничего не достанешь, пожалеешь, — пригрозил Репа.

Долговязыми он называл американцев, а дядя Пак был швейцаром в гостинице.

— Авторучек, болван, не покупай, — поучал Репа. — И фотоаппаратов тоже. Лучше рубашки стильные, и галстуки, и всякое нейлоновое барахло. Ясно?

Отказываться было совершенно бессмысленно: разве от Репы отвяжешься?

— Жду тебя завтра…

— Ладно, — угрюмо согласился Тошка. Он решил, что это уже действительно в последний раз.

А на следующий день утром Тошку постигло новое несчастье — заболела мать.

Тошка был суховат с нею, но даже его сердце сжалось, когда матери стало плохо. Он кинулся за помощью к соседям.

Первой, кого встретил Тошка на лестнице, была Шуркина мать. Он знал, что она не любит его, даже, может быть, ненавидит, но всё же бросился к ней. Ксению Петровну будто ветром подхватило. Она быстро взбежала на третий этаж и стала хлопотать возле Тошкиной мамы.

В тот же день её отправили в больницу, и Тошка остался один.

Под вечер, совсем неожиданно, появился Шурка. Он принёс обед.

— Мама прислала, — сказал он угрюмо. — Говорит, твоя просила.

После встречи в зоологическом саду, когда Тошка угрожал расправой, Шурка ни разу не говорил с ним, хотя и встречался во дворе. Они притворялись, что не замечают друг друга. Шурка знал, что Антон может и по шеям надавать: он ведь намного сильней. Так что нужно было быть начеку.

Но шло время, и Тошка ничего не предпринимал. Теперь ему было не до Шурки. И вот, когда произошло несчастье и Ксения Петровна предложила сыну отнести Тошке чего-нибудь поесть, Шурка не колеблясь отправился к нему с кастрюльками в руках.

Это обрадовало и удивило Тошку. Удивило потому, что в глубине души Антон чувствовал себя неправым. Обрадовался же Тошка, так как оказался в тупике, ему нужно было с кем-нибудь поделиться своими сомнениями и опасениями. И Шурка пришёл кстати.

— Несчастье у меня, — вздохнул Тошка. — Недаром говорят: одна беда тянет другую.

Шурка промолчал.

— Да ты садись, чего стоишь, — предложил Антон.

— Некогда. У меня уроки.

— Ну хоть минутку посиди, — просил Тошка, боясь, что Шура уйдёт. — Слышал, управдом приказал, чтобы через два дня ни одного кролика во дворе не осталось.

— Ну?

— Ей-богу! Отец говорит, чтобы я отнёс к нему. Нашёл дурака!

Тошка замолчал, хлебая суп. Шура тоже молчал. Он чуть было не предложил, чтобы Тошка отдал своих кроликов на пионерскую ферму, но почему-то передумал.

Поев, вытерев ладонью мокрые губы и подбородок, Тошка продолжал:

— А тут ещё мать заболела. Что я теперь буду делать? Жить надо на что-то!

— А ты пойди на завод, — оживился Шура. — Если хочешь, вожатый может помочь…

— Это Юра Погорелец?

— Ага. Он раньше работал на заводе. Вот человек, скажу я тебе!

Месяца два тому назад Тошка высмеял бы его. Но за это время многое изменилось, и он не сказал ни «да», ни «нет», а перевёл разговор опять на кроликов, которых некуда девать.

— Ведь это сто рублей, не меньше! — сокрушался он.

— Ну, я пошёл, — сказал Шура и поднялся. У дверей он остановился, вспомнив: — Мама просила сказать, что в четверг день передач. Если ты хочешь записку передать или ещё что-нибудь, так не опаздывай. Приём с часу до трёх.

— Спасибо. Я приду, — сказал Тошка.

 

Человек в чёрном плаще

Шура Чоп ушёл, а Тошка задумался: его взволновало Шуркино предложение переговорить с вожатым. Но тут он со злобой и страхом вспомнил о Репе. Хочешь не хочешь, а надо было идти на поиски долговязых.

Над городом опускались сумерки — самое удобное время для «охоты», как учил Репа. В сумерки, когда туристы гуляют по улицам парами или в одиночку, удобней с ними вести деликатные разговоры.

Ох, и тоскливо было на душе у Антона, когда он вышел на улицу! Он чувствовал себя совсем одиноким и на каждом шагу ждал неприятностей.

Заняв наблюдательный пост против гостиницы «Интурист», Тошка стал терпеливо дожидаться туристов. Ему редко приходилось заниматься этим, да он и не умел вести такие дела. Он приходил в смятение, когда нужно было прятать или переправлять к Репе «зелёный» чемодан, набитый всякой дрянью, вымененной или купленной у заморских гостей «лошадками», как Репа называл своих малолетних помощников. Мысль о Репе всегда отравляла Тошке жизнь. Но что можно было сделать? Тошка не видел выхода. И сейчас он покорно стоял под облетевшим каштаном, терпеливо дожидаясь выхода долговязых.

Из гостиницы вышла группа иностранцев. Они оживлённо о чём-то разговаривали с высоким тощим человеком в чёрном плаще. Тошка сразу обратил на него внимание. Человек в плаще отделился от компании и свернул к морю.

«Наверное, будет фотографировать вечернее море», — подумал Антон. Впрочем, ему было безразлично, зачем иностранец отправился к морю. Тошка был озабочен лишь тем, как завязать с туристом беседу.

Он всё не решался подойти к долговязому, даже тогда, когда тот свернул на менее людную улицу. «Дойдём вон туда, и я скажу…» — обещал себе Антон, а потом назначал новое место.

Не доходя одного квартала до моря, долговязый вдруг нырнул в какой-то подъезд. «Вот тебе и на! — остановился Тошка. — Наверное, к знакомому пошёл. Теперь жди его…» Тошка представил себе, что скажет Репа, если он придёт с пустыми руками, и почесал в затылке. Вот так задача! Ждать было бессмысленно. Иностранец мог пробыть в доме час, и три часа, кто его знает. Ничего не поделаешь, придётся, пока не поздно, возвращаться к гостинице.

От всей души проклиная долговязого, Тошка уже собрался уходить, когда человек в чёрном плате вышел из подворотни. Тошка стоял за афишной тумбой, и тот, очевидно, не заметил его в наступивших сумерках.

Человек в плаще прошёл несколько шагов и осторожно, как показалось Тошке, оглянулся. «Чего-то боится», подумал Тошка. Вдруг ему в голову пришла мысль, от которой он похолодел.

Прижимаясь к стене дома и задерживая дыхание, Тошка стал красться за долговязым.

Человек в плаще остановился и закурил. «Спичкой пользуется, — подумал Тошка, — не зажигалкой. Это, наверное, для маскировки…» Закурив, долговязый, как ни в чём не бывало, медленно пошёл дальше.

Уже близка была окраина города, начиналась ограда известного на всю страну завода. Теперь уже можно было не сомневаться, что это за человек в чёрном плаще…

Но странное дело: по мере приближения к заводу Тошка всё более и более успокаивался, всё более наполнялся решимостью, которая брала верх над страхом и толкала его вслед за человеком в плаще.

Между тем человек в плаще смело подошёл к дверям проходной и, что-то показав охраннику, скрылся во дворе.

Долговязый, оказывается, запасся пропуском. И всё же на завод он не проникнет. Не совершит своего подлого дела. Ему помешает Антон Пугач.

Долговязый исчез за дверью, а Тошка остановился в сильном волнении, не зная, как поступить. Закричать, что на завод пробрался шпион? А вдруг у долговязого есть сообщники, которые вертятся тут поблизости? Тошка это знал из шпионских книжек, которых прочёл на своём веку великое множество. Нет, Антон Пугач не так прост. Бросив быстрый взгляд по сторонам, он подошёл к охраннику и тихо сказал:

— Товарищ охранник, можно вас на минуту?

— Чего тебе? — спросил охранник так громко, будто обращался к глухому. — Ты чего? — и окинул Тошку подозрительным взглядом.

Тошка испуганно оглянулся — никто не слышал? — и срывающимся голосом продолжал:

— Вот сейчас на завод, товарищ охранник, прошёл один в чёрном плаще… Видели?..

— Ну и что? — уставился охранник. — Видел.

— Так это шпион… Вот честное слово. Я за ним шёл от самого «Интуриста»…

Круглое и добродушное лицо охранника выражало недоумение, затем он широко улыбнулся.

— Пойди, парень, проспись. Ясно?

Возле Тошки стали собираться люди: приближалась пересменка, и рабочие шли на завод.

— Чего он хочет? — спросил какой-то седоусый.

— Чудак какой-то, — пожал плечами охранник. Нашего главного за шпиона принял. Шпион, говорит, и всё тут…

— Это Александр Петрович-то?

Охранник не успел ответить, как на пороге вдруг появился тот, о ком говорили — Тошка от неожиданности чуть не вскрикнул.

— Что случилось? — весело спросил человек, которого называли Александром Петровичем. И, узнав, в чём дело, рассмеялся: — А я никак не мог понять, кто за мной увязался…

Он говорил на чистом русском языке. Но Тошку не так легко было сбить с толку. Читал он о таких, и немало… Разве он не видел собственными глазами, как этот «Александр Петрович» вышел с долговязыми из «Интуриста»? Нет, тут дело не простое…

Но в эту минуту из толпы вышел рослый парень в кожаной куртке на молнии и, блестя весёлыми глазами, закричал:

— Абракадабра! Кажется, это Антон Пугач. Никогда не думал, что он способен на такие дела, — и даже руками развёл.

— Вы его знаете, Шевякин? — спросил человек в плаще.

— Ещё бы! Мой и Юрки Погорельца крестник в «Окне сатиры»…

— Я главный инженер завода, — улыбаясь, объяснил человек в плаще, обращаясь к Тошке. — Сегодня имел деловую встречу с американскими инженерами. Пошли, дружок, не бойся, мы не кусаемся, — и взял Тошку за локоть. — Пошли, пошли! — и, кивнув Андрею Шевякину, пригласил: — И вас, прошу, товарищ Шевякин. Ему будет интересно…

«Вот так попался!..» — подумал Тошка.

 

Среди трёх сосен

Всё происшедшее казалось Тошке странным сном.

Прямо от заводских ворот Антона привели в кабинет, где на подставках вдоль стен, на книжном шкафу и подоконнике стояли игрушечные модели машин, станков, были разложены какие-то детали.

Это был кабинет главного инженера.

— Садись, — указал он Тошке на кресло у стола. — Как же это ты дал маху?

Тошка решил, что лучше умолчать, как он увязался за иностранцем с надеждой выменять какую-нибудь ветошь.

Главный инженер стал расспрашивать, учится ли Тошка и чем занимается, кто его родители. Тошка по привычке хотел солгать, наговорить всяких небылиц, разжалобить, но мешал Андрей Шевякин. Он ведь всё знал: ему наверняка рассказал Погорелец.

— Ясно, — сказал главный инженер. — Заблудился ты, Антон, среди трёх сосен, и надо выводить тебя на дорогу. — Он повернулся к Шевякину: — Как вы думаете, товарищ Шевякин?

— Конечно.

— Кто же его выведет? Милиция?

При слове «милиция» в серо-голубых Тошкиных глазах мелькнул испуг. Влип всё же, подумал он. Распустил нюни, дурень, а этому инженеру, оказывается, только этого и надо было. Тошка не верил в доброту, в дружеское участие людей. Особенно чужих. И как можно было верить, когда даже родной отец не очень-то интересовался Тошкой?

— Что же делать? — продолжал главный инженер, как будто всё зависело от ответа Шевякина.

— Может быть, взять его учеником на завод? — неуверенно сказал Шевякин.

— Может быть. Но тут дело серьёзное, посоветуйся со своими. Если бригада поручится за хлопца, зачислим учеником, — согласился главный инженер.

Пока Шевякин раздумывал, Тошка лихорадочно прикидывал — выгодно это ему или нет? Кажется, выгодно. Тошка хотел порвать с Репой, но боялся его, а такие хлопцы, как этот в куртке на молнии, своих в обиду не дадут. Да и Репа, пожалуй, побоится связываться с Шевякиным. Но самое главное — управдом оставит в покое Тошкиных кроликов. Став рабочим завода, можно будет спокойно вести дело. Придётся, правда, на завод ходить, но за кроликами свободно могут присмотреть Аркаша Чухрай и Витя Стременной.

Вот какие мысли волновали Тошку, пока Андрей Шевякин решал, можно ли поручиться за него. Дело не шуточное. Кто его знает, что выкинет такой парень, как Антон Пугач.

Размышления бригадира прервал Тошка.

— Я не рассказал про Репу, — неожиданно заявил он, — Опасный тип, скажу я вам.

— Репа? Это кто же такой? — насторожился главный инженер, и Тошка уже пожалел, что завёл о нём разговор. Если Репа узнает о предательстве, — не помилует. Но отступать было поздно, и Тошка рассказал о Репе всё, не скрывая своего страха перед ним.

— Я его боюсь, — откровенно признался Тошка, и это была чистейшая правда. Он больше всего сейчас боялся Репы.

— Хорошо. Кому положено, разберутся, — пообещал главный инженер и что-то записал в памятную книжку. — Не дрейфь, Антон.

Потом Шевякин повёл Тошку в цех, показал станок и познакомил с бригадой, которая работала во вторую смену. Андрей Шевякин рассказал о Тошке, ничего не скрывая.

— Сбился паренёк с дороги и причин тому — много. Не помочь — чёрт его знает, куда забредёт.

Первой выступила девушка в синей косынке — Феня Рубашкина.

— Какой тут может быть разговор? — сказала она. Лицо у неё было не по-девичьи суровое. — А ты, парень, заруби на носу: не оправдаешь доверия, пощады не жди.

— Значит, возьмём? — спросил Шевякин. — Главный инженер сказал, что его можно зачислить учеником. А учить этого парня будет Калина. Согласен? — повернулся Шевякин к Фёдору. — Не возражаешь?

— Что ж, попробую, — ответил тот и с интересом посмотрел на Антона своими маленькими глазками. — Только выйдет ли из этого толк — вот вопрос…

 

Друзья природы

После посещения завода Шура Чоп ещё больше привязался к Юре Погорельцу. Дружба с Таней Калмыковой тоже наладилась. Особенно, когда были созданы новые звенья «по интересам» и Таню Калмыкову избрали вожатой звена Друзей природы.

Новых звеньев в отряде было пять: друзей природы, звездолётов, юных умельцев, домоводов и морских волков.

Каждое звено придумало девиз. Звездолёты нарисовали на своём щите летящую в небо ракету и написали: «К звёздам!» У друзей природы тоже был красивый щит: на опушке леса стоит олень с ветвистыми рогами. Над рогами оленя Колька Пышнов написал: «Не ждать милостей от природы!»

Красивый щит был и у морских волков. Колька нарисовал бушующее море и на гребне высокой волны — гордый корабль с красным флагом и надписью: «Наперекор стихии!» Это придумал Лёшка Дубчак, который мечтал уйти матросом в кругосветное плавание.

Больше всего было друзей природы: Таня Калмыкова, Шура Чоп. Катя Руденко, Колька Пышнов, Люся Карпенко и Юзеф Янковский.

Юра предложил, чтобы звенья собирались не в классе, а где кому пои душе: морские волки — у моря, умельцы — в мастерских или на заводе, а друзья природы — в саду или в зоопарке.

Вот только звездолёты не знали, где им собираться. Поэтому они решили пока проводить сборы в физическом кабинете.

В первый раз друзья природы собрались в парке. Деревья стояли голые. Они замёрзли и дрожали на ветру.

Вначале и ребятам было холодно. Потом они начали играть в «гори, гори ясно» и так разогрелись, что Шура Чоп сбросил пальто, а потом и шапку. Таня тоже сняла пальто.

На этом сборе выбирали звеньевого друзей природы. Таня назвала Катю, но Колька Пышнов предложил Калмыкову.

— Таня, — сказал Коля, — самая подходящая.

Вот уже не представляла себе Таня, что её могут выбрать звеньевой. Долгое время она ведь была на плохом счету.

Юра тоже не возражал против Тани.

— Учиться она стала лучше. Это факт, — поддержал он Колю. — Правда, ребята?

Видимо, Юра не был уверен, что все ребята будут голосовать за Таню.

— Таня вчера даже пятёрку получила по французскому, — вспомнила Катя Руденко.

Но тут решительно выступила против Тани Люся Карпенко. Она заявила, что Таня не может быть звеньевой.

— Почему? — спросил Пышнов.

— Потому что Таня нас всё время обманывала. Вовсе не за львами она ухаживала, как всё время говорила, а за коровой.

Таня уже забыла о том, что раньше ей было стыдно ухаживать за коровой.

— Почему ты нам про Фараона болтала? — спросил Колька.

— Не ссорьтесь, ребята! — вмешался Юра. — Важно, что Таня теперь отлично работает. Мне сказал это сам Николай Сергеевич.

— И я знаю, — вдруг поддержал Шура Чоп.

Но Люся Карпенко была непримирима. Даже Катя немного колебалась, стоит ли голосовать за Таню, раз она обманщица.

— А я буду голосовать за Калмыкову, — решительно заявил Чоп. — Мы с Таней были в ссоре, потому что я думал, будто она ябеда. Но теперь я знаю, что она не ябеда.

Выступление Шуры было не очень логичным, но говорил он то, что думал. Лучше всех это понимал Юра Погорелец.

Но Люся Карпенко не смогла успокоиться и теперь набросилась на Шуру.

— Чего ты? Думаешь, я испугалась тебя, да?

Юра положил конец спору:

— Кто же всё-таки за то, чтобы звеньевой была Калмыкова?

Только сейчас Таня по-настоящему заволновалась. Она даже закрыла лицо руками и оставила только маленькую щёлочку между пальцами, чтобы видеть, голосуют за неё или нет.

Все ребята, кроме Люси, подняли руки.

— Я воздерживаюсь, — заявила Люся, — потому что Таня меня обманула. Она говорила, что наблюдает Фараона, а не какую-то корову…

— Не какую-то, а дочку шертгорна и зебу! — поправила Таня.

Впрочем, она не сердилась на Люсю. Сейчас она ни на кого не могла сердиться. Шутка ли — её выбрали звеньевой!

 

Проверка

Андрей Шевякин не бросал слов на ветер и в сопровождении Фени Рубашкиной и Фёдора Калины пришёл проверить, как пятиклассники выполняют договор.

Они вошли в класс вместе с Георгием Митрофановичем, и, хотя ребята давно ждали гостей, их приход на урок арифметики был неожиданностью.

Как назло, Васька Крыжак, сосед Шуры по парте, заболел, и на его место сразу направилась озорная Феня Рубашкина.

— Привет, Курносый! — сказала девушка, опускаясь рядом с Шурой. — Я тебе не помешаю?

«Вначале села, а потом спрашивает», — подумал Шура. Ему было и приятно, что Феня Рубашкина села рядом с ним, и немного боязно. То-то будет стыд, если Георгий Митрофанович вызовет его, а он не сможет ответить!

Должно быть, Феня Рубашкина заметила волнение соседа. Ей стало жаль Шурку. Наклонясь к нему, она зашептала:

— Не трусь, Курносый, я подскажу…

Шурка покраснел, как пион.

— Понимаете, не успел повторить кратные. Вчера такой суматошный день был…

— Ясное дело. Хотел попасть на «Мистера Питкина…», а до шестнадцати лет не пускают…

— Вовсе нет. У нас есть сосед, Тошка Пугач. Так он… — но в это время Георгий Митрофанович сказал:

— Чоп! Может быть, вы со всем классом поделитесь своей новостью?

Опрос начался. Шура был уверен, что Георгий Митрофанович вызовет его. Назло вызовет, чтобы опозорить перед гостями. И всякий раз, как только учитель задавал новый вопрос, у Шурки ёкало сердце, и он лихорадочно листал учебник в поисках ответа. А Феня Рубашкина молча улыбалась. Но Георгий Митрофанович не вызвал Шуру.

Урок арифметики был последним. Когда Георгий Митрофанович ушёл в учительскую, Юра Погорелец усадил гостей за стол, и Андрей Шевякин сообщил:

— Ну, ребята, вот мы и пришли проверить, как вы выполняете свои обязательства. Прежде всего, сменные задания…

— То есть, как готовите уроки, — объяснила Феня Рубашкина.

— На сколько процентов выполняете производственные нормы… — продолжал Шевякин.

— Или, по-вашему, нет ли у вас двоек, — опять вмешалась в разговор Феня Рубашкина. — Может быть, есть и такие, которые не выполняют норму, а?

— И нахватали за это время двоек? — спросил Андрей Шевякин, сделав серьёзное лицо.

На этот вопрос ответа не последовало, хотя некоторые ребята заметно смутились.

В эту минуту Фёдор Калина, на которого ребята не обратили внимания, занятые разговором с Шевякиным, заглянул под шкаф и вытащил какой-то свёрток в пыльной бумаге.

— А это что такое? — спросил Калина. — Что это такое? — повторил он, поднимая свёрток высоко вверх.

Все обернулись к Калине, а Таня, бедная Таня похолодела, узнав свёрток. Это были остатки её завтрака, которые она запихнула под шкаф недели две тому назад.

— Посмотрим, какой клад здесь хранится! — и Федя стал с нарочитой осторожностью разворачивать бумагу. — О, да здесь целый продовольственный склад!

— Интересно, как всё это попало под шкаф? — удивился Андрей Шевякин.

Гости притворялись, будто не понимают, что это обыкновенный школьный завтрак, завёрнутый в бумажную салфетку и брошенный под шкаф.

— Давай, Калина, сюда! — показал Андрей Шевякин на стол. — Может быть, мы ещё чего-нибудь найдём… Ну-ка, показывайте свои рабочие места. — Он направился к Таниной парте и провёл пальцем по откидной доске. Как будто чисто, — удовлетворённо признал он, взглянув на палец.

«Ещё бы! — подумала Таня. — Это ведь Катина половина, а Катька известная чистюля».

Если бы Шевякину вздумалось проверить у Тани, он бы сразу разочаровался. Но бригадир уже заглядывал в другую парту, за которой сидела Люся Карпенко, и сразу же обнаружил беспорядок.

— Почему у тебя откидная доска на одной петле?

Сорока стала оправдываться, но Андрей Шевякин только рукой махнул, а Калина что-то черкнул в своём большом блокноте.

Потом Калина и Феня Рубашкина открыли классный журнал, и девушка переписала фамилии тех ребят, которые получили двойки.

— Может быть, нужна наша помощь, ребята, так вы скажите, — предложила Феня Рубашкина.

— Мы сами справимся! — крикнул Колька Пышнов. — У вас и без того немало дела.

— Это правда, — согласилась Феня. — Почему же, в таком случае, вы не помогли Люсе Карпенко избавиться от двойки по географии, а Шуре Чопу — от тройки по арифметике? С такими знаниями, Чоп, трудно тебе придётся на заводе. Уж кто-кто, а мы это хорошо знаем.

Вдруг встала Таня Калмыкова и заявила:

— Это… Это мой завтрак…

Она сказала так тихо, что Калина не расслышал.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, что это мой завтрак, — уже громко повторила Таня.

Андрей Шевякин перевёл разговор на другое, и Таня была ему за это очень благодарна. Бригадир спросил, могут ли ребята починить парту.

— Конечно, можем, — ответили сразу десять голосов. — И сегодня же починим.

— Почему же вы не сделали этого раньше?

— Вот мы придём к вам, так тоже будем так придираться… — пригрозил Юзеф Янковский.

— Приходите, — согласилась Феня Рубашкина. — И проверяйте со всей строгостью. Мы будем считать, что вы хотите помочь нам.

— Это правильно, — подтвердил Андрей Шевякин. — Какое же это будет соревнование, если мы не будем друг другу помогать?

Пятиклассники обещали, что будут помогать рабочим изо всех сил.

— Но прежде всего, ребята, вы помогайте друг другу, — предупредил Андрей Шевякин, — чтобы хорошо учились не только Колька Пышнов и Катя Руденко, а все пионеры.

 

Запятая не на своём месте

Тошка не бросил своего крольчатника, но всё же с каждым днём всё больше и больше втягивался в заводскую жизнь. И в этом немалую роль играл Фёдор Калина — тот самый Калина, который сомневался, выйдет ли из Антона толк.

— Кто старое помянёт, тому глаз вон, — в первый же день заявил Калина. — Мы не назад, а вперёд смотрим. Так и называют нас: вперёдсмотрящие. Покажешь себя настоящим человеком, так, может быть, и в бригаду возьмём, когда закончишь ученичество. Всё зависит от самого тебя. Ясно?

— Ясно, — покорно ответил Тошка, хотя ему было ясно только одно: неуютно ему в этом огромном, грохочущем цехе, неуютно и на душе неспокойно.

Учителем Антона был Фёдор Калина, но Тошка чувствовал, что постоянно находится под ревнивым присмотром всей бригады. Первое время он неотступно думал, как-то поживают его кролики, ежи и мыши, как управляются без него Аркаша Чухрай и Витька Стременной. По неопытности могут ещё беды наделать…

— Смотри не зевай! — окликал его Фёдор Калина. — Не с кроликом имеешь дело…

Калина рассказывал о своём станке, о работе цеха.

И вдруг он обнаружил, что Тошка не знает правил умножения десятичных дробей!

— Ты сколько классов окончил? — удивился он.

— Семь.

— А не знаешь, что проходили в пятом! Ну, где ты поставил запятую? Это ведь десятичная дробь. — И Калина с отчаянием воскликнул: — Этак мы загубим всю работу!

В другой раз Калина обнаружил, что Тошка не знает геометрии.

— Как же ты вычислишь угол? — возмутился Калина.

Тошка отвёл в сторону серо-голубые глаза. Ему стало не по себе.

— Так, брат, дальше не пойдёт, — через неделю решительно заявил Калина. — Тебе учиться нужно. Подавай заявление в вечернюю школу.

Но Тошка испуганно замахал руками.

— Я всё давным-давно перезабыл.

— А я тебе помогу вспомнить. Пойми, Антон, без знаний ты никогда хорошим рабочим не станешь. Сам убедился. Если бы я доверился тебе, мы бы сняли с каждой заготовки на несколько миллиметров больше и испортили бы деталь.

Калина твёрдо заявил:

— Учиться нужно, обязательно!

Но товарищам по работе Фёдор ничего не сказал о Тошкиных промахах. Напротив, когда подошёл Андрей Шевякин и приветливо спросил, как идут дела, Калина ответил:

— Думаю, толк будет. Парень смекалистый. А в первые дни кто ошибок не делает?

Таких людей, как Фёдор, Тошка ещё не встречал. Узнав о болезни Тошкиной мамы, Фёдор заволновался, будто беда стряслась с его собственной матерью.

— Может быть, тебе денег нужно? — спросил он.

У Тошки блеснули глаза. Он не мог равнодушно слышать о деньгах. Как можно отказаться, когда их предлагают? Он сразу состроил жалобную гримасу. Калина понял это по-своему и торопливо сказал:

— Ты, Антон, не беспокойся. Зарабатываю я столько, что хватает и на меня, и на мать, да ещё деду посылаю каждый месяц. Заработаешь — отдашь.

И тут, неожиданно для самого себя, Тошка отказался от денег.

— Вот что, — решительно заявил Калина. — Завтра у тебя первая получка. Это, брат, событие! Знаешь, что мы сделаем?

— Что?

— После работы вместе сходим на колхозный рынок и купим твоей маме апельсинов. Для больных это хорошо. И вместе отнесём.

— Апельсины дорогие…

— Ничего, Тошка! Что Калина решил, то и сделает. Кстати, познакомлюсь с твоей мамой. Пусть порадуется первым успехам сына.

Мама действительно обрадовалась. Так обрадовалась, что не могла удержать слёз. Она благодарно смотрела на Федю — неуклюжего парня с круглым лицом, и он казался ей необычайно красивым, добрым и сильным. Она почувствовала, что с таким человеком её Антоша не пропадёт.

Наступили сумерки, когда Тошка возвратился домой. Он сразу кинулся в крольчатник. Там хлопотали Аркаша Чухрай и Витя Стременной. Перебивая друг друга, ребята рассказывали, что сделали за день. Тошка видел, что мальчики усердно поработали, но не хвалил их, чтобы не загордились. Наоборот, он заявил, что клетка шиншиллы плохо вычищена, у белых великанов мутная вода, в крольчатнике тяжёлый запах.

Он ходил по крольчатнику, заглядывая в клетки, привычно запуская пальцы в пушистую кроличью шерсть, и вдруг остановился. А что если бы его сейчас увидел Калина или Феня Рубашкина? Ему стало стыдно. У него даже в горле запершило. Махнув рукой, он вышел из сарая.

Когда Антон возился с замком от квартиры, на лестницу вышла старуха Панина.

— А к тебе какой-то парень приходил, — сообщила она. — Стучался, стучался. Странный такой…

— Он говорил что-нибудь?

— Как же, поговоришь с таким. Зыркнул только своими глазками и спрашивает: «А где Антон Пугач, не знаете?» Как же не знать, говорю. На заводе… Слава богу, может, наконец остепенится парень, настоящим делом займётся… «Скажите ему, бабушка, — отвечает, — что был Репа. И что я ещё приду. Так и скажите: придёт, мол…»

Хлопнув дверью, Антон скрылся в своей комнате.

 

Что у тебя в рюкзаке?

Недели две спустя после проверки, устроенной рабочими в пятом «А», ребята узнали, что бригаде Андрея Шевякина присвоили звание коллектива коммунистического труда.

Особенно доволен был Юра Погорелец.

— Мы можем гордиться нашими друзьями, — говорил вожатый. — Многие советские люди уже сегодня работают и живут так, как будут работать и вести себя люди в коммунистическом обществе.

— А мы можем стать учениками коммунистического общества? — спросила Люся Карпенко.

Все засмеялись.

— Почему вы смеётесь? — рассердилась Люся. — Ничего смешного нет.

— Смешно, что этот вопрос задала ты, Сорока, — ответил Колька Пышнов. — Если хорошенько подумать — тебя нельзя назвать ученицей даже сегодняшнего дня.

— А какого же дня?

— Вчерашнего.

— Почему вчерашнего?

— Потому что ты учишься и ведёшь себя, как ученики вчерашнего дня. Получаешь двойки, говоришь, что работа дураков любит…

— А что, ребята, если провести сбор «С чем мы идём в коммунизм?» — спросил вдруг Юра.

— А шефы будут? — заинтересовались пионеры. Так они называли бригаду Андрея Шевякина.

— Разумеется, будут. Сбор проведём в цеху. Идёт?

— Это здорово, — сказал Шура Чоп. — Посмотрим, с чем Сорока идёт в коммунизм.

Колька Пышнов предложил провести сбор уже на этой неделе.

— Чего нам тянуть? Каждый ведь знает, с чем он идёт в коммунизм…

— Э, нет! — возразил Юра. — К сбору надо хорошенько подготовиться. Разве тебе будет приятно, если шефы узнают, что в нашем отряде не все идут в ногу, кто-то плетётся позади, кто-то хромает, а есть и такие, что идут в коммунизм с пустым рюкзаком.

— А что должно быть в рюкзаке? — раздался голос Люси Карпенко.

— Хорошие дела, Люся, — ответил Юра. — И чтобы дела были полезные для школы, для нашего города, для всей страны.

— А как мы узнаем, у кого полней рюкзак, кто идёт впереди, а кто отстаёт? — спросил Шура Чоп.

— Давайте вместе подумаем и решим.

— Кто наберёт больше очков, тот, значит, идёт впереди, — сказал Юзеф Янковский.

— Вот наше звено набрало за прошлый месяц сто четыре очка, — вспомнил Шура, — а ты можешь сказать, что у каждого из нас в рюкзаке? Может быть, у меня полный рюкзак, а у тебя пустой?

— У меня не пустой. Это у тебя, может быть, пустой, — запротестовал Юзеф.

— А что, ребята, если мы в трудовых книжках будем указывать не очки, а сколько затратили на каждое дело рабочих часов? — предложил Юра.

Никто ничего не понял. Юра стал терпеливо объяснять.

— Юзеф, дай свою трудовую книжку!

Мальчик достал её из портфеля. Она была в аккуратной и красивой обложке. Её сделал сам Юзеф. Юра раскрыл книжку и громко прочёл: «В марте переплёл три библиотечных книги».

— Колька ошибся, — заявил Юзеф. — Не три, а четыре.

— Допустим, четыре, — согласился Юра. — Много это или мало?

— Много! — сказал Юзеф.

— Но ты согласен, Юзеф, что книга книге рознь? Одну можно переплести быстро, а другую не переплетёшь и за два дня. Согласен?

— Согласен.

— По Колькиной записи я не могу сказать, много ты сделал или не очень много.

— Это верно.

— А если бы Колька записал, сколько ты затратил рабочих часов на ремонт этих книг, то была бы полная ясность. Правда?

Тут уже все ребята поняли, к чему клонит вожатый, и всем Юрино предложение понравилось. Но, как всегда, посыпались вопросы. Таня Калмыкова поинтересовалась, зачтётся ли ей работа в коровнике.

— Это ведь считается, неправда ли?

— Считается, — подтвердил Юра. — И зачтут тебе столько часов, сколько ты в действительности работала. Тебе понятно?

Но Таня уже не слушала. Достав бумажку и карандаш, она торопливо подсчитывала, сколько у неё наберётся рабочих часов.

 

У кого же полней рюкзак?

Наступили весёлые, но беспокойные дни. И всё потому, что теперь каждый пионер точно знал, что у него в рюкзаке, и все хотели получить от бригады Шевякина вымпел с надписью «Идущий впереди». А такой вымпел, предупредил Юра, получит лучшее звено в отряде.

Соревнование всё больше и больше разгоралось, а в конце недели ребята по карте Кольки Пышнова узнавали, кто находится впереди.

Эту карту придумал Юра. Пышнов нарисовал на большом листе бумаги Голубую реку, по которой мчался крылатый теплоход к пристани «Победа».

На реке было пять пристаней — по числу недель, остававшихся до отрядного сбора «С чем ты идёшь в коммунизм».

По субботам отрядный совет подводил итоги: какое звено лучше поработало за неделю, у кого рюкзаки полней.

Совет собирался в классе, а все остальные ребята толпились за дверью в коридоре и прислушивались к спорящим голосам. Потом члены совета подходили к Колькиной карте, как её прозвали, и сам вожатый втыкал в Голубую реку булавки с флажками звеньев.

На первой неделе вперёд вырвалось звено морских волков. Их флажок с парусной лодкой развевался далеко впереди. А флаг друзей природы торчал позади домоводов. Таня сразу накинулась на Кольку, потому что он был из её звена и председателем совета отряда. Но Колька сказал, что всё правильно. Во всём, оказывается, виноват Шура Чоп. На панели, за которую он отвечает, совет нашёл чернильное пятно, и звену не засчитали часы, отработанные на уборке класса. Кроме того, домоводы собрали больше макулатуры, чем друзья природы…

Когда Таня увидела, где находится их флажок, она срочно собрала своё звено.

— Давайте, ребята, обгоним их! — предложила она.

— Согласны, — ответили пионеры. — Будем работать с утра до вечера.

Распределив всю работу, ребята обнаружили, что трудовых часов получится маловато.

— Мобилизуем наших «болельщиков», — решил Шура.

— А кто такие наши «болельщики»? — спросила Люся Карпенко.

— У меня «болеет» мама, — ответил Шура. — Она каждый день, как только возвращается с фабрики, спрашивает: «Ну, как у вас дела?»

— Лучше мобилизуем сестёр и братьев, — предложила Люся.

— Правильно, — поддержала Катя. — Я пошлю Володьку, он уже в четвёртый класс ходит.

— Хорошо тебе так говорить, — возразила Таня. — А кто не имеет сестёр и братьев?

— У тех пусть мамы и папы помогают. Например, собирают макулатуру.

— Мой папа не будет собирать. Он после работы ходит к своим избирателям, — заявил Юзеф Янковский.

А у Коли Пышнова мама всё время болела. Оставалась только Танина мама. Таня сказала, что поговорит с мамой. На том и порешили.

Мама долго не возвращалась из школы — у неё был педсовет.

Пришла она с папой вместе: папа зашёл за ней в школу.

— Ну, как у вас дела? — спросила мама.

— Нас обогнали морские волки и домоводы!

— Плохо. Что же вы решили делать?

— Мы подумали-подумали и решили мобилизовать «болельщиков», потому что сами никак не справимся.

— Это каких же «болельщиков»? — заинтересовался папа.

— Ну, сестёр и братьев… Вообще родственников. Вот тебе, мамочка, звено доверяет собрать макулатуру.

Папа свистнул, а мама поблагодарила:

— Спасибо за доверие. А кто будет проверять тетради моих учеников, если я начну собирать макулатуру?

Таня не долго думала.

— А ты мобилизуй своих практикантов.

— Вот как хорошо иметь сообразительную дочку! — обрадовалась мама. — Я буду делать то, что тебе поручено, а практиканты будут работать за меня…

Тут вмешался папа.

— Нет, Таня, так нельзя. Это будет нечестно по отношению к домоводам и морским волкам.

— Нет, честно, — стояла Таня на своём.

Но папа не согласился:

— Представь себе на минутку, что ты соревнуешься в беге с Люсей Карпенко, а она вместо себя выставит на дорожку свою сестру — мастера спорта, — спокойно продолжал папа. — Конечно, раньше прибежит её сестра. Но будет ли это означать, что победила Люся Карпенко?

Таня хлопала глазами, не зная, что сказать. Маме стало жалко её.

— Не огорчайся, — сказала она. — Посоветуйся с ребятами и что-нибудь придумайте.

Пришлось опять созывать друзей природы. Таня рассказала о своём разговоре с мамой и папой. Составили новый план. И к концу второй недели друзья природы обогнали домоводов и стали вторыми после морских волков.

— Ничего, — пригрозила Таня звеньевому морских волков, — мы вас всё равно догоним.

В понедельник, как нарочно, Юзеф Янковский опоздал на урок. Он сказал, что сестра неправильно поставила часы. Весь день друзья природы по очереди пилили Юзефа за опоздание, потому что за часами нужно самому смотреть, а не надеяться на сестру. К великой радости друзей природы, в среду Васька Крыжак из морских волков тоже опоздал.

Хотя за учение рабочие часы не начислялись, так как в учёбе не соревнуются, но всем было ясно, что хорошо учиться — первейший долг школьника.

Теперь каждый старался: никому не хотелось выслушивать упрёки товарищей. Таня так поздно засиживалась за учебниками, что мама вначале удивлялась, а потом стала сердиться.

В пятницу ребята сдавали нормы на значок БГТО, и Люся Карпенко поставила рекорд — быстрей всех девочек пробежала шестьдесят метров. Об этом даже объявили по школьному радио. Все поздравляли Люсю и были уверены, что звено нагонит морских волков. Так бы и случилось. Но теперь друзей природы обогнали звездолёты.

— Всё! — с отчаянием сказал Шура Чоп. — Нам не видать вымпела как своих ушей.

 

Антону страшно

После того, как старуха Панина сказала о приходе Репы, Тошка бросился домой и закрыл двери на ключ, на цепочку и засов, как будто Репа уже поднимался по лестнице.

Несколько минут он стоял у двери, напряжённо прислушиваясь к тому, что происходит на лестничной площадке. Там была полная тишина. Несмотря на это, Антону стало очень страшно.

Вдруг Петька проснулся и закричал:

— Ура! Ура! Ура!

— Замолчи, дурак! — зашипел на него Антоша.

Петька глупо заморгал круглыми глазами, не понимая, почему его обругали: он ведь всегда так приветствовал своего друга.

— Здравствуйте! — сказал Петька.

Этим он немного развлёк Антона.

— Ах ты, Петька, Петька, ничего ты, глупая птица, не понимаешь, — зашептал Антон, нежно почёсывая головку попугая. Петька от удовольствия даже глаза закрыл, а Тошка мысленно прикидывал, что ему делать, если Репа действительно придёт мстить.

В глубине души Антон понимал, что поступил правильно, рассказав обо всём Андрею Шевякину и главному инженеру. Это не было предательством. Разве Антона связывает с Репой дружба? Ничего подобного.

Вначале Антон не мог понять, как это случилось, что Шурка не испугался, пошёл против него, несмотря на «зелёный» чемодан. Только теперь Антон понял: мальчишка нашёл друга, настоящего друга, и ему уже ничего не было страшно. А Тошка не имел друзей, на которых можно было опереться, и попал в ловушку хулигана и спекулянта.

Тошка прилёг и стал вспоминать события последних недель. И вдруг подумал: может быть, и он, Антон Пугач, нашёл подлинных друзей, и они помогут ему в беде.

Это его немного успокоило. И он неожиданно заснул.

Когда Антоша проснулся, было утро. Он сразу вспомнил сообщение соседки и вскочил с кровати. Но Репа, очевидно, не приходил. А может быть, он сейчас стоит за дверью и дожидается, пока Антон выйдет, чтобы разделаться с ним?

Тошка долго стоял у двери, приложив ухо к холодной филёнке и настороженно ловя каждый шорох. На лестнице было тихо. Вот скрипнула соседская дверь, прошаркала старуха Панина и опять наступила тишина. Значит, Репы нет. Старуха не упустила бы случая переброситься с ним словечком. Может быть, он дожидается в тёмной подворотне или на улице?

Часы пробили семь. Пора было собираться. На заводе нужно быть без пятнадцати восемь. Так принято в бригаде.

Может быть, не пойти сегодня на завод? Притвориться больным? Эта мысль понравилась Антоше, и трудно было её отогнать. Действительно, не лучше ли переждать, пересидеть опасность дома, за крепко запертой дверью?

Но тут он вспомнил Андрея Шевякина, представил себе Калину, строгого и в то же время душевного, увидел вопрошающие, немного лукавые глаза Фени Рубашкиной и стал натягивать рабочую куртку. Будь что будет! Он, в конце концов, не такой уж трус. Андрей Шевякин, и Калина, и Феня Рубашкина не зря поручились за него…

Но страх всё-таки не покидал Антона, как он ни храбрился. Страх следовал за ним, пока он сходил по лестнице, и когда проходил через сумрачный двор, и когда вошёл в тёмную подворотню.

Кто-то вынырнул из темноты и вдруг ткнул его палкой. Антон закричал. И тот, кто ткнул его палкой, тоже закричал визгливым женским голосом. Потом оба замолкли.

— Кто это? Летит, как на пожар! — послышался сердитый окрик.

Антон узнал старуху Панину.

Страх сразу прошёл. В эту минуту ворчливая соседка показалась Антону удивительно родной.

— Это я, Тошка, — сказал он.

— Тошка?! Чего же ты орёшь, как будто тебя режут?

— А вы чего дерётесь палкой?

— Я дорогу щупала.

— Щупали… Чуть не проткнули меня.

— Проткнёшь тебя… Ты куда? На завод? — уже приветливо допрашивала старуха.

— На завод.

— А как же твои длинноухие?

— Ребята присмотрят.

— Им же в школу!

— Школа не волк, в лес не убежит, — отшутился Антон. На сердце стало легко и свободно.

Вокруг были люди — рабочий народ. Одни торопились в порт, другие — на завод. Постукивая на стыках рельс, деловито бежали трамваи. Люди в такой ранний утренний час не очень разговорчивы, но Антону было приятно и даже радостно идти с ними. Пусть они молчат и пусть им до него нет дела, а ему всё равно хорошо с ними.

С этими мыслями Антон пришёл на завод и направился к строгальному станку, у которого его уже ждал Фёдор Калина.

— Ну, здорово! — сказал Фёдор. — А ты, брат, опоздал чуть-чуть, — и показал на часы.

— На три минуты, — улыбнулся Антон. Ему захотелось рассказать Калине, какие это были важные, может быть, даже решающие в его жизни три минуты у закрытых дверей, за которыми чудился Репа, но Тошка ничего не сказал. Молча посмотрел в круглое румянощёкое лицо Калины и полез в ящик за резцом. И Калина больше ничего не сказал об опоздании, только сообщил:

— Сегодня у нас новое задание, Антон. Давай-ка вместе помозгуем… — и, развернув чертёж на стальном столе, разгладил его большой шершавой ладонью. — Разбираешься?

— Не очень-то, — признался Антон.

— Ничего, научимся. Лишь бы охота…

Подошла Феня Рубашкина и деловито спросила:

— Ты какой класс окончил, Антон?

— Седьмой. А что? — и он покраснел, но тут же рассердился на самого себя. Ему казалось, что и Феня Рубашкина видит, каким он становится в её присутствии неповоротливым и глупым. Но она спокойно продолжала:

— Дело в том, что нужно подавать в вечернюю школу. У нас, Антон, на заводе вся молодёжь учится, и тебе придётся.

— Да я уже всё перезабыл.

— Значит, надо вспомнить. А мы с Калиной поможем тебе. Лишь бы охота…

Она повторила те же слова, которые сказал минуту назад Калина: «Лишь бы охота…» Но Антон не мог ещё сказать, есть у него охота к работе и учению или нет. Он только знал, что жизнь его в последнее время пошла другим путём и что ему очень по душе и круглолицый Калина, и Феня Рубашкина, хотя в её присутствии он почему-то чувствует себя дурак дураком.

Обедали в заводской столовой всей бригадой.

— В тесноте, зато вместе, — приговаривал Калина, и шестеро усаживались за стол, рассчитанный на четверых. И борщ, и рагу с неизменной рыжей приправой казались за этим столом куда вкусней, чем дома. Хотя Антон всё ещё продолжал стесняться, он охотно смеялся шуткам Калины, которые тот отпускал без малейшей улыбки, и даже сам сделал попытку рассказать какую-то смешную историю.

Но после работы, когда Калина довёл Тошку до Суворовской и он остался один, им опять овладело беспокойство. Ему казалось, что беда сторожит его за ближайшим углом.

И она действительно сторожила его.

 

Не вешать носа

Когда друзей природы обогнали звездолёты, те приуныли. Ясно, что шефы вручат вымпел «Идущий впереди» не им.

— Не вешать носа! — говорил Юра. — Надо верить в успех до конца, и вы победите.

Таня знала, что Юра так говорит только для того, чтобы утешить её. Как они могут нагнать звездолётов?

Опять друзья природы собрались для совета. Говорили, что не надо, в самом деле, вешать нос. Но Таня увидела, что Шурка Чоп никого не слушает, а думает о чём-то своём.

— Ты чего молчишь? — спросила она Шурку. — Или тебе всё равно, что нас обогнали звездолёты?

— Мне не всё равно, — ответил Шурка, — а думаю я о том, почему в витрине булочной горят три лампочки. Разве сейчас темно?

Ребята побежали к ограде, чтобы лучше видеть булочную, находившуюся против школы. Шурка был прав: в витрине булочной горели три лампочки, хотя вовсю светило солнце.

— Это просто безобразие! — возмутился Колька Пышнов.

— Давайте, ребята, пойдём к директору магазина, — предложила Таня, — и скажем, чтобы он немедленно погасил лампочки.

Ребятам понравилось предложение, но Люся Карпенко сказала, что неудобно идти всем вместе, пускай пойдут двое. Она, наверное, испугалась. Стали выбирать, кто пойдёт, и выбрали Шурку Чопа и Таню, потому что она ведь звеньевая.

— А вдруг вас погонит директор? — волновалась Люся Карпенко. — Вдруг он скажет, какое ваше дело?

— Пускай попробует! — ответила Таня. — Мы ему покажем…

Вот как она ответит! Но, когда Таня с Шуркой подошли к магазину, ей стало немного страшно.

— Иди ты вперёд, — предложила Таня. — Ты ведь мужчина, — и оглянулась. Над школьной оградой торчали четыре головы, и Колька Пышнов махал рукой: мол, не бойтесь, мы вас поддержим.

Директором булочной была женщина и на вид совсем не сердитая.

— Товарищ директор, — храбро сказал Шура Чоп, — у вас в витрине горят три лампочки.

— Ну и что же, что горят? — удивилась та. — Пускай себе горят.

— А зачем им гореть, если на улице светло? — спросил Шура, и Таня поддержала:

— Это недопустимое расточительство, если хотите знать.

— Откуда вы взялись такие умные? — удивилась директор. — Вон сейчас же из магазина! Тоже нашлись указчики!..

— Вы, тётя, пожалуйста, не кричите на нас, — храбро ответила Таня. — А то можно и протокол составить…

Она сболтнула первое, что пришло в голову, потому что очень рассердилась. Но покупатели, слышавшие весь разговор, поддержали ребят.

— Правильно!

— Если бы из своего кармана пришлось платить, тогда бы призадумалась…

Все покупатели были на стороне пионеров. И тут директор струсила.

— Вы что же, — спросила она уже другим тоном, — комсомольский патруль?

— Нет, мы — пионеры, — гордо ответил Шура.

— Ладно, ладно, пионеры, чего расшумелись? — уже миролюбиво заговорила директор. — Иди знай, кто вы такие… Я думала, вы просто хулиганы, — и повернулась к молодой продавщице: — Варя, пойди-ка погаси свет в витрине! Эти ребята правильно говорят, что зря горит свет.

Таня и Шурка немного постояли, пока Варя погасила свет, потом вежливо сказали «до свидания» и гордо вышли из магазина.

Но за порогом булочной они припустили к школе со всех ног.

— Видели? Погасили! — победоносно закричала Таня ребятам. — Но что было!.. — И они с Шуркой наперебой стали рассказывать, как их встретили в булочной.

Когда ребята немного успокоились, Колька Пышнов с таинственным видом спросил:

— Угадайте, ребята, что я придумал.

— Пойти в кино! — подсказала Сорока.

— Давайте разделимся и пойдём на другие улицы смотреть, не горят ли лампочки.

— Вчера я видела одну лампочку в магазине «Гравючас», — вспомнила Сорока. — Не меньше ста свечей…

— А у нас на доме у ворот весь день горит лампочка, — сказал Юзеф Янковский. — Честное пионерское.

— Кто за Колькино предложение? — спросила Таня.

Все подняли руки. Тогда распределили, кто с кем пойдёт. Получилось три пары. Выбрали улицы и договорились собраться опять на скамейке в школьном саду ровно в шесть часов, чтобы подсчитать, сколько нашли лампочек и куда пойдут завтра.

В этот день друзья природы обнаружили восемь лампочек. Они горели в разных местах, и не везде школьников встречали приветливо. Но, когда ребята говорили, что они пионеры, тон сразу менялся. Все думали, что в самом деле имеют дело с каким-то патрулём, вроде комсомольского.

А несколько дней спустя вся школа заговорила о делах друзей природы, и на отрядном сборе Юра сообщил, что в райкоме комсомола похвалили инициативу Таниного звена.

— Теперь мы разделим наш район на участки и поручим каждому отряду следить за экономным расходованием электроэнергии, — сказал Юра. — Это будет наш вклад в школьную пионерскую копилку.

Потом Юра сказал, что совет отряда начислил звену Тани Калмыковой за пионерскую заботу о народном добре сто рабочих часов.

Ни один человек не возразил. Только звездолёты сказали, что хватит и пятидесяти, но их не послушали.

 

Месть Репы

Аркаша Чухрай выскочил из подворотни навстречу Антоше, как чёртик из коробочки, и в первую минуту нельзя было понять из его объяснения, что случилось.

Наконец Антон понял. Но он не мог поверить и кинулся со всех ног во двор, к сараю. Дверь крольчатника была открыта, и на пороге стоял милиционер.

— Хозяин? — деловито спросил он и вежливо уступил дорогу. — Проходите…

В углу сарая горела «летучая мышь». Тусклый свет освещал клетки, и пятна крови казались не красными, а чёрными. Все кролики были зарезаны. Все до единого…

— Когда это случилось? — тихо спросил Антон. И в ту же минуту подумал, что это всё равно. Он даже не расслышал ответа, стоял, опустив руки, и молча удивлялся: почему кровь кажется чёрной? Потом про себя решил: должно быть, Репа проделал это ночью. Значит, сегодня утром, когда он, Антон, был на заводе и считал себя в безопасности, его кролики были уже мертвы. Он не смотрел на клетки, где находились белые великаны и ангорская крольчиха, но ясно представлял себе их — крупных и красивых. Он ими так гордился, и ещё сегодня обещал Калине подарить самочку от приплода ангорской. Теперь она лежит с перерезанным горлом…

— Может быть, пройдём в дом, гражданин? — спросил участковый.

Никто ещё так не называл его, и Антон не сразу понял, что участковый обращается к нему. Старшина собирался составлять протокол. И вдруг Антон осознал: рвутся последние нити, соединяющие его с детством, с прошлой жизнью. Ему было мучительно больно, и он крепко зажмурил глаза, боясь заплакать горько и неудержимо.

— Как вы думаете, чья это работа? — допытывался старшина. — Зверь, а не человек. Ну, пристукнул бы кролика ребром ладони по затылку, а то ножиком… — рассуждал старшина. — Бандит.

— А он и есть бандит! — неожиданно закричал Аркаша.

— Так ты знаешь, кто это? — оживился старшина.

Прикусив язык, Аркаша стоял с выпученными глазами. Бедный Аркаша не собирался выдавать Репу, он сам не знал, как проговорился, и сейчас готов был дать стрекача, но старшина крепко схватил его за руку.

— Нет, ты постой! — грозно сказал участковый. — Так ты, значит, знаешь?

Твёрдо Аркаша не мог сказать, он только догадывался. Но старшина всё записал.

— Теперь, бандюга, не отвертишься, — заключил он. — А ну-ка, подпиши! — сказал он Аркаше. Затем протокол подписали Антон и в качестве понятого — дядя Костя.

Они ушли, но дворник скоро возвратился. Дядя Костя интересовался, что Антон собирается делать с «дохлыми кролями».

— Если хочешь, обдеру, — предложил он. — Шкурки — твои, мясо — моё. По рукам?

Значит, крольчатника больше нет, думал Антон. Не нужно будет платить дяде Косте за аренду сарая, и не надо будет заботиться о корме, и соседи по двору не будут его ругать «паршивым собственником». Нет у него больше крольчатника. А ведь только вчера Калина завёл разговор о том, чтобы отдать кроликов школьной ферме. Антон ничего на это не сказал, промолчал, а сегодня крольчатника уже нет.

Трудно сказать, как горевал бы Антоша, если бы такая беда приключилась с ним раньше, ну, хотя бы месяц назад. А сейчас он лежал на кровати, заложив руки за голову, смотрел на потрескавшийся потолок и думал, что скажет Фёдор Калина, когда узнает о случившемся, и как отнесётся к этому Феня Рубашкина.

Тут раздался стук в дверь.

Антон вскочил с постели, но не открывал. Вдруг это Репа пришёл разделаться с ним, как с кроликами? Тошка прислушался. Кто-то опять постучал, и Антон услышал знакомый голос Шурки Чопа:

— Открой, это я, Шурка!

Никогда, пожалуй, Антон не был так рад его приходу, как сейчас. Тошка любил этого черноглазого мальчишку. Чем-то напоминал он Фёдора Калину, в котором Тошка сейчас, в эти тревожные минуты, больше всего нуждался: он боялся одиночества. Шурка, конечно, был ещё мал — куда ему до Калины! Но это был смелый мальчишка, и хорошо, что он пришёл.

— Тошка! — сказал Шура. — Ты очень огорчён?

— А ты как думаешь?..

— Репу уже поймали. Я сам видел. Он вертелся возле нашего дома, хотел, наверное, посмотреть, что будет, а его хоп, и поймали, — возбуждённо рассказывал Шурка.

Он видел, как бледное Тошкино лицо медленно окрашивалось румянцем, как заблестели глаза, и, желая облегчить горе товарища, сделать что-нибудь приятное, Шурка стал фантазировать:

— Репа ка-ак размахнётся!.. — продолжал он рассказывать. — Ты ведь знаешь, какой он сильный. Но тут подоспели дружинники и его связали по рукам и ногам. Так ему и надо, подлому…

— А ты видел сам? — переспросил недоверчиво Антоша.

— Ну вот честное пионерское, чтоб мне с этого места не сойти! — поклялся Шурка и предложил: — Послушай, Тошка, хочешь быть заведующим нашей пионерской кролефермы? А я у тебя буду помощником, как раньше…

Это была великая жертва со стороны Шурки, но Антоша только тяжело вздохнул.

— Таких кролей погубил, негодяй!.. — сказал он, думая о своём.

— Ты считаешь, — по-своему понял Тошкин вздох Шурка, — что у нас плохая ферма? Такой во всей области не найти, — хочешь верь, хочешь не верь. У нас даже пара ангорских есть, честное пионерское…

— Ты… был там?.. — спросил неожиданно Тошка, и Шурка понял его.

— Был. Дядя Костя уже всех унёс к себе…

— Ловкий!

Они несколько минут молчали — Шурка из деликатности, а Тошка, — вернувшись к мыслям о подлости Репы и о том, что нет больше крольчатника.

— На вашей кролеферме мне делать нечего, — вдруг сказал он. — Я уже вышел из пионерского возраста. Вот поработаю с год и, может быть, в комсомол примут. — Он оживился. — Как ты думаешь, Шурка, могут меня принять в комсомол или нет?

— Вполне могут, — важно согласился Шурка. — Только надо заслужить. Когда мне будет четырнадцать, я тоже подам в комсомол.

— Мне ещё четыре месяца в учениках ходить, а там и разряд присвоят, — сообщил Антоша. — Второй, а может быть, и третий.

— Даже обязательно третий, — был уверен Шурка. — Я же знаю, какие у тебя руки.

— Какие такие руки?

— Золотые — вот какие. Это и вожатый говорит. Наш Юра. А ему Шевякин сказал.

— Ерунда! — покачал Тошка головой, но видно было, что Шуркины слова ему приятны.

«Значит, меня всё-таки уважают, если так говорят», — подумал Антон, и на сердце у него потеплело.

Он не знал, что его ожидало самое большое несчастье, какое только могло случиться в его жизни.

 

«Я останусь со своими»

Это случилось уже после экзаменов и после отрядного сбора «С чем ты идёшь в коммунизм», на котором шефы вручили звену Тани Калмыковой вымпел с надписью «Идущий впереди».

Таня сразу побежала домой.

— Мама, мама! — закричала она ещё с порога. — Можешь меня поздравить. Моё звено получило вымпел.

Повиснув у мамы на шее, Таня зашептала:

— Может быть, мне сон снится, а, мама?

— Нет. Это, к счастью, не сон, Таня, — серьёзно ответила мама. — Вы хорошо поработали.

— Ох, мама, как я счастлива!

— Теперь сходи и расскажи Варваре Ивановне и Николаю Сергеевичу о своих успехах, — посоветовала мама. — Они ведь тоже немало сделали для тебя.

Таня согласилась.

— Я пойду с Шуркой, — сказала она. — Он обещал зайти за мной.

— Шура сегодня не зайдёт, Танюша. У Антона Пугача мать умерла, и, наверное, Шура не захочет оставить его одного.

— О! — растерялась Таня. — Я лучше побегу к Шурке. Хорошо, мама?

Мама ничего не сказала, только кивнула, и Таня выскочила на улицу.

Она быстро шла и думала о том, как всё переменилось в её и Шуркиной жизни за прошедший год.

Вначале они поссорились из-за Тошки. Таня ненавидела его, потому что он был бездельником. Он чуть было и Шурку не запутал, если бы не Юра Погорелец. Вместе с Шевякиным вожатый и Тошку вырвал из дурной компании. А самого Репу, говорит Шурка, недавно строго судили, и на суде выступал Андрей Шевякин.

Несколько дней назад Тошка приходил на пионерскую ферму. Он долго ходил от клетки к клетке и всё расспрашивал и расспрашивал. А Шурка отвечал так, как будто перед ним стоял не Тошка Пугач, а учитель биологии и спрашивал заданный урок. Когда Тошка дошёл до последней клетки, он вдруг стал ругать Шурку.

— Сколько этим крольчатам? — кричал Тошка. — Семнадцать дней, говоришь? В эту пору им нужно давать мягкий или даже лучше мелкодроблённый корм. А это что? Что это такое, я тебя спрашиваю?

— Ребята недосмотрели, — защищался Шурка.

Затем Тошка стал подробно объяснять, как и когда надо проводить отсадку.

— В трёхмесячном возрасте опять распределяй по группам, — поучал Тошка. — А ты этого не делаешь. Клеток не хватает? Построй новые. Хочешь, я с Калиной помогу тебе…

Шурка не спорил, кивал головой и всё записывал в блокнот: когда начинать расчёсывать пуховых кроликов, как лучше снимать пух — стричь, вычёсывать или выщипывать. Тошка советовал выщипывать. Оказывается, кроликам совсем не больно. Только выщипывать пух нужно, конечно, умеючи.

Перед уходом Тошка обещал подарить ребятам пару белых великанов.

— У меня есть на примете, — сказал он.

Шурка так и просиял.

Тогда Колька Пышнов спросил, не подарит ли Тошка заодно и Петьку-попугая для живого уголка.

— Чего захотел, а? — свистнул Тошка. Он с Петькой не мог расстаться. И с ежом Авоськой…

Это понравилось Тане. Значит, Тошка действительно любит животных и возится с ними не только ради денег. Она опять подумала, что Тошка не такой уж плохой, каким его считали.

Теперь Тане было до слёз жалко Тошку…

Таню встретила Ксения Петровна. Лицо у неё было заплаканное: она только что возвратилась из больницы, куда ездила с Тошкой.

— Шура у него, — сказала Ксения Петровна. — Может быть, и ты сходишь, Танюша. Снеси вот обед, пусть съест чего-нибудь. И прибрать в комнатах не мешает. Справишься?

— Ну, конечно, справлюсь, — обрадовалась Таня. — Я, знаете, как умею мыть полы!

— Ну, ну. Вот и хорошо, — ласково улыбнулась Ксения Петровна.

…Тошкину маму хоронили на третий день. У неё было чужое лицо — восковое, с заострившимся носом. Антон не плакал, строго смотрел в это чужое лицо и думал: нет у него мамы. Как же теперь он будет жить? Но сознание невозвратимости потери с полной ясностью пришло лишь в ту минуту, когда гроб опускали в могилу. Тогда Антон заплакал — тихо и горько, закрывая мокрое от слёз лицо руками, как будто стыдился Калины, Шевякина, Фени Рубашкиной, Шуркиной мамы…

— Вишь, как убивается! — вздохнула старуха Панина.

В этот день, как и в прошлые три дня, с Тошкой неотлучно оставался Калина. Видно, он взял на заводе отпуск. Ради него — Антона. Эта мысль впервые пришла в голову, когда Фёдор на второй день после похорон завёл разговор о новом задании, полученном бригадой строгальщиков.

— Выбрать фигурный паз — дело тонкое, — говорил Калина. — А никому другому, как Шевякину, поручили. Ценить нужно. — Свою бригаду Фёдор иногда называл именем бригадира.

Антон откликнулся не сразу. Калина вскипятил чай и подогрел давно остывший обед, принесенный Феней из столовой. Вскоре и сама Феня пришла и тоже завела разговор о новом задании. Всех волновал ответственный заказ, полученный заводом.

Было уже поздно, когда Калина сказал:

— Ну, Фенюшка, спасибо за обед, а нам пора на боковую. Завтра, учти, мы на первой смене…

Он не спросил Антона, собирается ли тот завтра на завод или нет: это само собой было понятно. Без Калины и Фени Рубашкиной, без Шевякина и завода, без Шурки Чопа уже немыслима была его жизнь. И когда позже, дней пять спустя, пришёл отец и спросил, не хочет ли сын перейти жить к нему, в его особняк, Антон решительно ответил:

— Нет, папа, я останусь со своими.