После того, как старуха Панина сказала о приходе Репы, Тошка бросился домой и закрыл двери на ключ, на цепочку и засов, как будто Репа уже поднимался по лестнице.

Несколько минут он стоял у двери, напряжённо прислушиваясь к тому, что происходит на лестничной площадке. Там была полная тишина. Несмотря на это, Антону стало очень страшно.

Вдруг Петька проснулся и закричал:

— Ура! Ура! Ура!

— Замолчи, дурак! — зашипел на него Антоша.

Петька глупо заморгал круглыми глазами, не понимая, почему его обругали: он ведь всегда так приветствовал своего друга.

— Здравствуйте! — сказал Петька.

Этим он немного развлёк Антона.

— Ах ты, Петька, Петька, ничего ты, глупая птица, не понимаешь, — зашептал Антон, нежно почёсывая головку попугая. Петька от удовольствия даже глаза закрыл, а Тошка мысленно прикидывал, что ему делать, если Репа действительно придёт мстить.

В глубине души Антон понимал, что поступил правильно, рассказав обо всём Андрею Шевякину и главному инженеру. Это не было предательством. Разве Антона связывает с Репой дружба? Ничего подобного.

Вначале Антон не мог понять, как это случилось, что Шурка не испугался, пошёл против него, несмотря на «зелёный» чемодан. Только теперь Антон понял: мальчишка нашёл друга, настоящего друга, и ему уже ничего не было страшно. А Тошка не имел друзей, на которых можно было опереться, и попал в ловушку хулигана и спекулянта.

Тошка прилёг и стал вспоминать события последних недель. И вдруг подумал: может быть, и он, Антон Пугач, нашёл подлинных друзей, и они помогут ему в беде.

Это его немного успокоило. И он неожиданно заснул.

Когда Антоша проснулся, было утро. Он сразу вспомнил сообщение соседки и вскочил с кровати. Но Репа, очевидно, не приходил. А может быть, он сейчас стоит за дверью и дожидается, пока Антон выйдет, чтобы разделаться с ним?

Тошка долго стоял у двери, приложив ухо к холодной филёнке и настороженно ловя каждый шорох. На лестнице было тихо. Вот скрипнула соседская дверь, прошаркала старуха Панина и опять наступила тишина. Значит, Репы нет. Старуха не упустила бы случая переброситься с ним словечком. Может быть, он дожидается в тёмной подворотне или на улице?

Часы пробили семь. Пора было собираться. На заводе нужно быть без пятнадцати восемь. Так принято в бригаде.

Может быть, не пойти сегодня на завод? Притвориться больным? Эта мысль понравилась Антоше, и трудно было её отогнать. Действительно, не лучше ли переждать, пересидеть опасность дома, за крепко запертой дверью?

Но тут он вспомнил Андрея Шевякина, представил себе Калину, строгого и в то же время душевного, увидел вопрошающие, немного лукавые глаза Фени Рубашкиной и стал натягивать рабочую куртку. Будь что будет! Он, в конце концов, не такой уж трус. Андрей Шевякин, и Калина, и Феня Рубашкина не зря поручились за него…

Но страх всё-таки не покидал Антона, как он ни храбрился. Страх следовал за ним, пока он сходил по лестнице, и когда проходил через сумрачный двор, и когда вошёл в тёмную подворотню.

Кто-то вынырнул из темноты и вдруг ткнул его палкой. Антон закричал. И тот, кто ткнул его палкой, тоже закричал визгливым женским голосом. Потом оба замолкли.

— Кто это? Летит, как на пожар! — послышался сердитый окрик.

Антон узнал старуху Панину.

Страх сразу прошёл. В эту минуту ворчливая соседка показалась Антону удивительно родной.

— Это я, Тошка, — сказал он.

— Тошка?! Чего же ты орёшь, как будто тебя режут?

— А вы чего дерётесь палкой?

— Я дорогу щупала.

— Щупали… Чуть не проткнули меня.

— Проткнёшь тебя… Ты куда? На завод? — уже приветливо допрашивала старуха.

— На завод.

— А как же твои длинноухие?

— Ребята присмотрят.

— Им же в школу!

— Школа не волк, в лес не убежит, — отшутился Антон. На сердце стало легко и свободно.

Вокруг были люди — рабочий народ. Одни торопились в порт, другие — на завод. Постукивая на стыках рельс, деловито бежали трамваи. Люди в такой ранний утренний час не очень разговорчивы, но Антону было приятно и даже радостно идти с ними. Пусть они молчат и пусть им до него нет дела, а ему всё равно хорошо с ними.

С этими мыслями Антон пришёл на завод и направился к строгальному станку, у которого его уже ждал Фёдор Калина.

— Ну, здорово! — сказал Фёдор. — А ты, брат, опоздал чуть-чуть, — и показал на часы.

— На три минуты, — улыбнулся Антон. Ему захотелось рассказать Калине, какие это были важные, может быть, даже решающие в его жизни три минуты у закрытых дверей, за которыми чудился Репа, но Тошка ничего не сказал. Молча посмотрел в круглое румянощёкое лицо Калины и полез в ящик за резцом. И Калина больше ничего не сказал об опоздании, только сообщил:

— Сегодня у нас новое задание, Антон. Давай-ка вместе помозгуем… — и, развернув чертёж на стальном столе, разгладил его большой шершавой ладонью. — Разбираешься?

— Не очень-то, — признался Антон.

— Ничего, научимся. Лишь бы охота…

Подошла Феня Рубашкина и деловито спросила:

— Ты какой класс окончил, Антон?

— Седьмой. А что? — и он покраснел, но тут же рассердился на самого себя. Ему казалось, что и Феня Рубашкина видит, каким он становится в её присутствии неповоротливым и глупым. Но она спокойно продолжала:

— Дело в том, что нужно подавать в вечернюю школу. У нас, Антон, на заводе вся молодёжь учится, и тебе придётся.

— Да я уже всё перезабыл.

— Значит, надо вспомнить. А мы с Калиной поможем тебе. Лишь бы охота…

Она повторила те же слова, которые сказал минуту назад Калина: «Лишь бы охота…» Но Антон не мог ещё сказать, есть у него охота к работе и учению или нет. Он только знал, что жизнь его в последнее время пошла другим путём и что ему очень по душе и круглолицый Калина, и Феня Рубашкина, хотя в её присутствии он почему-то чувствует себя дурак дураком.

Обедали в заводской столовой всей бригадой.

— В тесноте, зато вместе, — приговаривал Калина, и шестеро усаживались за стол, рассчитанный на четверых. И борщ, и рагу с неизменной рыжей приправой казались за этим столом куда вкусней, чем дома. Хотя Антон всё ещё продолжал стесняться, он охотно смеялся шуткам Калины, которые тот отпускал без малейшей улыбки, и даже сам сделал попытку рассказать какую-то смешную историю.

Но после работы, когда Калина довёл Тошку до Суворовской и он остался один, им опять овладело беспокойство. Ему казалось, что беда сторожит его за ближайшим углом.

И она действительно сторожила его.