Опустившись на землю рядом с Савушкиной, Леха легонько приобнял девушку за здоровое плечо:

– Ириш, ты как? Отдохнула немножко? Кушать хочешь?

– Нет, не хочу, недавно ж ели, на прошлом привале, – бледно улыбнулась Ирина. – Трофимов, бедняжка, чуть глаза не вывернул, когда ты сухпай разогревал. И зачем вы от него все скрываете? Ему ж интересно! Да нормально все, Леш, честно-пречестно нормально!

На самом деле пять пройденных по лесу километров дались ей нелегко, несмотря на введенные аптечкой стимуляторы и помощь Степанова. Собственно, рана уже давно не болела, но общая слабость сохранялась. Во время привала десантник собственноручно сменил повязку, в который раз убедившись, что иновременная медицина достигла поистине космических высот. Угу, во всех смыслах космических. На всякий случай Алексей снова использовал медикит, однако высокотехнологичный гаджет даже не стал зажигать красный индикатор – мигнул пару раз оранжевым, высветил зеленый и отключился: «мол, отставить панику, все в порядке». Возможно, учитывая обстоятельства, стоило ввести какие-то дополнительные тонизирующие средства, однако Леха понятия не имел, как переводить индаптечку в ручной режим. Локтев, проводя краткий инструктаж, об этом не рассказывал, а ничего подобного привычному «мануалу» в комплекте не имелось.

– Добро, минуток через несколько дальше двинем, – кивнул Алексей, оставив без ответа фразу про Трофимова. Да и что он может сказать? Что у младлея приказ вопросов не задавать, а у них – на оные не отвечать? – Отдыхай.

– Ле-еш, – остановила десантника практикантка. – Ты за ту гранату не злишься? Я же как лучше хотела, просто в дерево случайно попала. Да и не учил ты меня, как ей пользоваться, я сама догадалась.

– Не злюсь, – ощутив, как его буквально захлестнула волна нежности, Алексей осторожно притянул девушку к себе. Русые волосы Савушкиной пахли дымом и пылью.

– Ты все правильно сделала, мне Михалыч рассказал. Говорит, если бы не твоя граната, то все еще хуже б вышло. Вовремя бросила.

Договаривать Степанов не стал – вспоминать короткий разговор с контрразведчиком не хотелось. Тем более рассказывать Ирке про ту, другую, гранату. Незачем ей это знать, так что даже хорошо, что сознание вовремя потеряла.

– Да? Ну ладно. Хотя врешь, конечно.

– Вот ни граммулечки не вру, – как ни странно, в этот момент Алексей и на самом деле говорил истинную правду. – Ты посиди пока, я к ребятам схожу.

Десантник замер, напоровшись на убийственно-серьезный – ничего подобного раньше не было – взгляд девушки:

– Ирк, чего? Что-то не так?

Савушкина едва заметно улыбнулась:

– Да все так, Лешенька… просто я ж не идиотка, понимаю все. Мы уж сколько раз погибнуть могли – два, три, больше? Только не может это длиться бесконечно, понимаешь? Я смерти уже давно не боюсь, просто неохота вот так, не сказав… И знаешь еще что? Когда на нас немцы напали и меня ранили, Иван Михайлович думал, что я все время без сознания провалялась, но не так оно было. Когда он меня в сторонку оттащил, я от боли в себя ненадолго пришла. Ну и увидела, как он ту гранату – ну, кругленькая которая – вытащил. И взгляд у него такой стал… страшный. Решительный. Пробормотал «Прости, мол, Иришка, не могу иначе поступить» и в руке ее зажал. Вот тогда я и поняла, что – все, вообще – все. Не успею тебе ничего сказать. И так мне обидно стало, что, не поверишь, снова в обморок грохнулась.

– Ириш, да ты о чем вообще? Про что сказать-то?

– Дурачок. – Ладошка Савушкиной коснулась его заросшей многодневной щетиной щеки. – Фу, какой колючий, как ежик прямо! Да о том, глупый, что люблю я тебя, вот о чем! Давно уже люблю, потому и в экспедицию эту записалась, и на ту скалу, как последняя дура, полезла. А ты все никак не поймешь.

– Ир… – дыхание внезапно перехватило – так, что следующие слова пришлось буквально проталкивать сквозь ставшее шершавым, будто наждак, горло. – Ирочка, Иришка, миленькая моя… я еще никому такого не говорил… короче, ну это… я тоже тебя люблю! Вот! Все, сказал!

– Вот и хорошо, – грустно улыбнувшись, девушка неожиданно отвернулась. – Ты иди, Леш, иди. Сам же говорил, что уходить нужно поскорее. Иди…

– Ирка…

– Молчи, а то сейчас какую-нибудь глупость скажешь и все испортишь. Не нужно мне в вечной любви клясться, сначала еще выжить надо.

– Вот уж нет, – отрезал десантник. – Коль начал, так и окончу!

И рубанул, ощущая себя ныряющим в ледяную прорубь на Крещение:

– Выйдешь за меня? Не сейчас, понятно, когда обратно вернемся.

– Нашел время, – глухо пробормотала девушка, по-прежнему не оборачиваясь. – Разве так предложение нормальным девушкам делают?

– Не знаю, не пробовал пока. Да и какое мне дело до нормальных девушек? – Алексей ощущал, что несет что-то не то, но и остановиться уже не мог. – Мне нормальные не нужны, мне только такие, как ты, нужны. Ну, в смысле, нужна. Одна-единственная! Которая гранаты кидать умеет. Ты, Ирка! Так выйдешь?

– А я, значит, ненормальная? – Савушкина наконец повернулась к нему, шмыгнула носом. В уголках глаз замерли крохотные хрустальные капельки, одна из которых уже сорвалась вниз, торя по грязной коже светлую дорожку.

– Нормальная, конечно, я вообще совсем не то имел в виду… Ирк, да не путай ты меня! Я и без тебя запутался. Просто ответь, да или нет?

– Ну конечно, да, Лешенька. Если выживем, понятно… все, милый, вот теперь точно иди. Мне нужно одной побыть. Леш, ну пожалуйста, не нужно сейчас спорить! И говорить больше тоже ничего не нужно! Ступай уже!

– Понял, – Степанов послушно поднялся на ноги. На душе было… странно. Одновременно и легко, и тяжело. Легко – оттого, что впервые в жизни услышал и произнес те самые главные слова. А тяжело – поскольку он только сейчас осознал, что совсем недавно мог ее потерять. Навсегда. И все еще может, потому что идет война, а война – самое неподходящее время для любви. Для героизма и самопожертвования – да, для смерти и боли – тоже, но не для любви. Хотя, кто его знает… возможно, он как раз и не прав. Война, какой бы кровавой и жестокой она ни была, штука преходящая, а любовь, как ни крути, вечна…

– Выяснили отношения, разведка? – придержал его за локоть невесть откуда появившийся Батищев, отрывая вздрогнувшего от неожиданности десантника от философских размышлений.

– Михалыч, душевно прошу, отстань. Подслушивал, что ли?

Контрразведчик зло рявкнул – совсем негромко, чтобы другие не услышали:

– Не борзей, Степанов, со старшим по званию разговариваешь! Хорошо, товарищи диверсанты не слышат, они б точно не поняли.

– Виноват, – буркнул Леха. – Больше не повторится.

– Вот и ладно. Но впредь за языком следи, мы не одни. Но, коль спросил, отвечу. Не подслушивал, поскольку привычки таковой не имею, в личную жизнь подчиненных лезть. Просто на лице у тебя все аршинными буквами написано. Вот такенными, как на киноафише в клубе! И давай на этом мы вашу с Ириной личную тему раз и навсегда закроем, добро? Не место сейчас, да и не время.

– Понял, закрыли уже. Извини, я и на самом деле немного того… вздрюченный. Неожиданно как-то все случилось.

– Снова эти твои словечки, – вздохнул особист. – А что случилось-то? Не ради пустого любопытства спрашиваю, а как командир сводного отряда.

– Предложение я ей сделал, вот что! – отрезал десантник.

– А барышня?

– А барышня приняла, похоже. Прогнала, правда, мол, в одиночестве хочет побыть.

Не скрывая улыбки, Батищев ободряюще потряс Леху за плечо:

– Поздравляю, разведка! Свидетелем на свадьбе быть не смогу, извини, но за тебя искренне рад, честное слово! А что прогнала, так это нормально, верно говорю. Моя, когда предложение делал, вообще дедовой шашкой зарубить пыталась, от избытка чувств, видать. Потомственная казачка, что сказать. Все, иди, собирайся, через пару минут выходим.

Несколько мгновений Леха сверлил ухмыляющегося особиста взглядом, затем протянул руку. Лейтенант ответил крепким рукопожатием.

– Спасибо, Михалыч! Не знаю, за что, но однозначно спасибо. Вроде даже на душе как-то полегчало. Слушай, а потом чего было?

– Ты про шашку, что ль? Так известно чего – скрутил, оружие отобрал да поцеловал как следует. А ровно через девять месяцев первенец на свет появился, Гришка.

– Понятно. Да, Михалыч, не знаю, нужно ли тебе это знать, но про ту гранату Ирка в курсе. Она, оказывается, не все время в отключке валялась, как раз в себя пришла, когда ты героически подорваться собирался. И слова твои тоже слышала. Просто имей в виду.

– Понял, – мгновенно стал серьезным Батищев. – Осуждаешь?

– Нет, – без колебаний ответил десантник, отрицательно мотнув головой. – Все ты правильно делал. Планшет фрицам никак не должен достаться. Спасибо Трофимову с парнями, вовремя успели. Все, побежал я…

* * *

– Почти на месте, – в очередной раз сверившись с картой, сообщил младший лейтенант. – С километр еще, максимум полтора. Сейчас на привал встанем, разведку вперед вышлю, осмотрятся аккуратненько, обстановку срисуют.

– Ага, – согласился Леха. – И я с ними сгоняю. Не против?

– Ну, вообще-то мои ребята и сами справятся.

– Да не переживай, Андрюха, обузой не стану. Меня не хуже вашего учили, а может, и лучше.

– Это фронтовую-то разведку? – не удержался Трофимов, тут же, видимо, вспомнив насчет «лишних вопросов». Насупившись, замолчал на полуслове. Нет, оно понятно, конечно: они – ОСНАЗ, элита, так сказать. А тут какой-то непонятный сержант запаса, строящий из себя крутого бойца. «Группа особого назначения Ставки» звучит, спору нет, внушительно и весомо, но в реальном бою-то он его пока не видел. А то, что Порошина шутя скрутил и обезоружил, так мало ли? Может, тот сам подставился, неверно обстановку оценил…

– Сомневаешься? – подколол товарища десантник. – Так давай вместе и сходим? Ты, да я, да мы с тобой. А то надоели уже твои невысказанные подозрения, честное слово. Поглядишь, так сказать, в деле, а там уж и выводы касательно моей профпригодности сделаешь. Я даже по-пластунски ползать умею, честно слово.

– Договорились, – поколебавшись, согласился диверсант, проигнорировав последнюю фразу. – Втроем сбегаем, я еще Витьку возьму. За полчаса управимся, остальные пока передохнут да подсохнут немного, портянки перемотают.

– Да хоть всех пятерых бери, – ухмыльнулся Степанов. – Лишь бы толк был.

И подумал, что насчет «подсохнуть» – это младлей очень верно сказал. Осназовская карта оказалась куда более подробной, нежели трофейная, и болота они миновали без особых проблем. По крайней мере, двигаться по шею в воде, словно героям известного кинофильма про героического старшину Васкова, не пришлось. Но вымокли все равно основательно, поскольку мутная болотная жижа местами поднималась то до колен, то аж до пояса – обойти трясину «по краю» отнюдь не означало прошагать те же километры посуху. Комбинезоны, как и обещал Локтев, воду не пропускали, чего никак не скажешь про обувь. Что сапоги середины двадцатого века, что горные ботинки первой четверти двадцать первого промокали одинаково хорошо. Вторые – даже быстрее.

От трофейных носок Савушкина с возмущением отказалась – «да чтобы я вонючие фашистские носки надела?! Ну и что, что стираные, все равно вонючие и фашистские! Лучше босиком дальше пойду!» – но на распущенное надвое байковое полотенце, поколебавшись, нехотя согласилась. Поскольку ноги и на самом деле порядком замерзли. Пришлось десантнику вспоминать науку правильного наматывания портянок – как ни странно, в армии Леху этому тоже обучали, хоть и анахронизм вроде бы. Плохо, видать обучали: понаблюдав за его мучениями, Иван Михайлович тяжело вздохнул («ох, и палишься, разведка, где ж это видано, чтобы советский боец портянки мотать не умел?») и вмешался. Ирка засмущалась, понятно, но Батищев так на нее глянул, что девушка мигом умолкла, безропотно позволив завершить хитрую процедуру. Доживающие последние дни ботинки на импровизированные портянки налезли с большим трудом, но налезли. Зато сухо стало – относительно, конечно, но все лучше, чем мокрой обувью хлюпать…

– Вроде тихо, нет никого? – задумчиво пробормотал Трофимов, опуская трофейный восьмикратный «цейс». – Далековато, правда, да и темнеет уже. Давай поближе подползем?

– Не спеши, – буркнул десантник, не отрываясь от окуляров электронного бинокля.

Метрах в двухстах располагалась та самая пригодная для посадки самолета «Точка», представлявшая собой узкую, но достаточно длинную поляну, со всех сторон зажатую лесом. В целом она напоминала место, где разбился немецкий бомбардировщик, только здесь под травой не таилось смертоносное болото. Сумел бы тут приземлиться транспортный самолет, Леха понятия не имел, это у Борисова нужно спрашивать, но что-нибудь поменьше и полегче – практически наверняка. Кстати, интересно, какой именно самолет за ними должен прилететь? Уж точно не биплан-«кукурузник» наподобие того, что он видел на разгромленном совместно с Васькой немецком аэродроме…

– Еще с полчаса – и вовсе ничего не разглядеть будет, – предупредил диверсант, незаметно, как ему казалось, изучая взглядом прибор в руках десантника.

Леха мысленно усмехнулся: сейчас, коллега, потерпи пару минут! И тут же вернулся к наблюдению, пытаясь понять, что же его все-таки насторожило, цепанув, словно заноза. Ведь было же что-то, точно было, никаких сомнений… вот только что именно? Ладно, начнем сначала. Максимальное приближение, теперь даже единичные листочки можно рассмотреть, несмотря на набирающие силу короткие летние сумерки. Никуда не спешим, плавно ведем биноклем. Здесь ничего, и тут тоже, просто кусты подлеска… стоп. Ага, есть!

Ветка едва заметно шелохнулась, а за ней… Неплохой у фрицев камуфляж, но все ж не идеальный, пиксель покруче будет. Тусклый отблеск закатного света на пулеметном стволе. Знакомая каска в матерчатом чехле, ниже лицевого среза – вымазанная темными полосами фашистская морда. Еще один короткий отблеск, поярче: соседний фриц достал бинокль. Все, собственно, незачем и дальше время терять, и так понятно. Их ждут. Грамотно замаскировались, гады! Вот только высокотехнологичного гаджета из далекого будущего не предусмотрели. Интересно, много вас тут?

Вспомнив про еще одну весьма полезную особенность прибора, которой десантник пока ни разу не пользовался, активировал инфракрасный режим. Сосчитав тепловые отметки, негромко выматерился под нос. Много. Даже с учетом прибывших на помощь осназовцев – много. Тем более, судя по экипировке, это вовсе не пехотинцы, а самые что ни на есть «электрики». А значит, и подготовка у них, мягко говоря, несопоставимая. Интересно, откуда они тут взялись? Но самое главное – каким образом их так быстро вычислили? Или… фрицы точно знали, куда они пойдут? Плохая мысль, ох плохая! Поскольку означает только одно: предательство…

– Ты чего ругаешься? – встревоженно зашептал Трофимов. – Высмотрел что?

– Опоздали мы, Андрюха. Немцы кругом.

– Да ну, не может такого быть!

– Сам погляди, – Степанов протянул товарищу чудо иновременной оптики. – Палец сюда клади, чувствуешь пластинку такую продолговатую? Вперед нажмешь – увеличение, назад – соответственно, уменьшение. А потом я еще одну штуку покажу, тебе понравится. Вон туда гляди, ориентир – раздвоенное дерево, на метр вправо – пулеметная точка.

– Ух ты, а это что такое? Бинокль?

– Угу, бинокль. Электронный. Ну, электрический, в смысле. Короче, Андрюх, давай смотри уже! Батарейки же садятся, где мне в лесу новые брать?

Как и ожидал Степанов, упоминание о разряжающихся батарейках сработало: закусив от волнения губу, Трофимов торопливо приник к окулярам, неумело управляя двадцатикратным зумом.

– Видишь?

– Вижу, засада. Замаскировались, сволочи! Жаль, непонятно, сколько их. А что еще за штуку ты показать обещал?

– Ночное видение называется, – не забирая прибора, Степанов включил ИК-режим. – Упрощенно говоря, видит в темноте, улавливая тепло человеческого тела. Ну, не только тела, понятно: к примеру, костер или не успевший остыть автомобильный мотор еще ярче светиться станет. Теперь понимаешь, почему я ругался?

– Понимаю… – траурным голосом ответил осназовец. – Похоже, приплыли…

– Пока еще нет, – пожал плечами Леха. – Вот если бы без разведки вперед сунулись – тогда да, без вариантов. А так – еще побарахтаемся. Уходим, только очень тихо и аккуратно, у фрицев тоже бинокли имеются, хоть и похуже моего. Да и секретов они вокруг наверняка понатыкали. Витька не нашумит?

– Обижаешь, – сквозь зубы бросил младший лейтенант, подавая знак залегшему в нескольких метрах Порошину. – Двигай первым, мы следом. И вот еще что, Леха: ты этим своим прибором по сторонам посматривай, чтобы на немцев в темноте не напороться…

* * *

– Одного не понимаю, откуда фрицы про эту площадку узнали? – вкратце обрисовав товарищам ситуацию, эмоционально закончил десантник, стукнув кулаком по колену. – Они ведь не просто так там сидят – однозначно нас ждут, больше некого. Неужели немецкий шпион в самых верхах окопался? Если так, как-то все совсем уж мрачно. Мне казалось, уж что-что, а вашу организацию от подобных элементов перед войной основательно почистили.

Батищев покачал головой:

– Да нет, разведка, не в этом дело. Ты просто не знаешь, как работает система по обнаружению и поиску диверсионных групп противника. А у немцев она хорошо отлажена, поскольку орднунг и наличие радиосвязи на всех уровнях взаимодействия.

– Ну, в принципе, да, не знаю, – вынужден был согласиться Степанов. – Просветишь? Общего развития для?

– Думаю, у товарища младшего лейтенанта лучше получится, – усмехнулся Иван Михайлович, мотнув головой в сторону диверсанта. – Верно говорю?

– Так точно, – кивнул Андрей. – Понимаешь, Леха, тут вот ведь какое дело: про мою группу немцы знать не могут, так что не нас они ловят, а ВАС! Поскольку, как я понял, про вашу группу они уже несколько дней как в курсе – уж больно сильно вы нашумели. Плюс та зондеркоманда, что следом шла. Если бы не это, глядишь, и не было б ничего. А так – смотри, что выходит: эсэсовцы в оговоренное время не выходят на связь. В их штабе беспокоятся, но пока не так чтобы сильно. Ждут следующего сеанса. Контрольный срок проходит, но снова молчание. Вот уж тут их командир, этот самый штурмбанфюрер Рауш, однозначно объявляет тревогу. Поскольку маршрут движения примерно известен, высылает авиаразведку, у фашиста сейчас в воздухе превосходство, так что ни разу не проблема. В заданном районе пилот обнаруживает место их последнего боя и передает координаты…

– Погоди, Андрюх, – наморщив лоб, остановил младлея Степанов. – Нет, ты все грамотно и логично объясняешь, с этим не спорю. Вот только как пилот мог обнаружить то самое место? Там же лес! Хороший такой лес, густой, не хуже, чем здесь. Много ли с воздуха разглядишь?

– Мы там были, – спокойно объяснил Трофимов. – Сами все видели. Не знаю, что за боеприпасы такие у ваших отставших товарищей, но сейчас там вместо леса здоровенная проплешина, чуть не с футбольное поле, если не больше. Словно тяжелый артдивизион отстрелялся, причем несколькими залпами и все по одному месту. Мои ребята карабин притащили – не поверишь, его ударной волной вокруг дерева обвернуло, а приклад и цевье обуглились, но не сгорели! И половину деревьев в щепу разнесло или повалило.

– Поверю, – буркнул Алексей, припомнив тяжелые удары взрывов со стороны оставшихся за спиной космодесантников. – Ладно, принимается. Излагай дальше.

– А дальше – осталось просчитать примерный маршрут отхода. Поскольку все происходит в полосе начавшегося наступления, немцы понимают, что мы однозначно пойдем в сторону болот, – увлекшийся рассказом Трофимов впервые произнес «мы», подсознательно объединив обе группы в одну. – И ваш бой с пехотинцами это только подтверждает – всех вы в любом случае не перебили. Мы, пока следом шли, на несколько групп раненых наткнулись. Значит, уцелевшие вернулись к шоссе и доложили по радио о месте и времени боестолкновения. Поскольку взаимодействие у гитлеровцев налажено хорошо, эти данные тоже попадают к тому, кто руководит или координирует поиски. Не знаю, кто конкретно всем этим занимается, но поскольку к поискам подключилась Имперская служба безопасности, любой информации автоматически присваивается наивысший приоритет прохождения по линиям связи. И этот главный фашист, кем бы он ни оказался, анализирует сведения и приходит к выводу, что наиболее вероятный способ нашей эвакуации – воздухом. То бишь самолетом. Дальше понятно?

– В целом, – задумчиво пробормотал Степанов. – Останови, если что-то не то скажу: фрицы берут карту или склейку снимков аэрофотосъемки, прикидывают примерный радиус поисков, учитывая, что мы двигаемся пешком по пересеченной местности, а координаты последнего боя им теперь известны. Находят подходящие для посадки площадки, которых в этих местах никак не может быть много, поскольку болота кругом…

– …Исключают уже захваченные, расположенные вблизи дорог и населенных пунктов, заболоченные или всерьез поврежденные бомбами и снарядами в ходе наступления, – в тон ему продолжил диверсант. – Сколько осталось, так сказать, неучтенных? Даже не десятки, а считаные единицы. И на блокирование каждой хватит максимум взвода – примерно столько мы и насчитали.

– Дерьмово, – безапелляционно подытожил Степанов.

– Угу, – согласился осназовец. – И даже очень. Конечно, можно пойти к другой «точке», но и там, боюсь, будет то же самое. Мы между болотами почти семь часов топали – более чем достаточно, чтобы фашисты выслали в нужные квадраты поисковые команды, возможно, усиленные фельджандармами с собаками, а на всех дорогах в окружности возможного отхода – усилили патрули и расставили секреты. Только и это не все: мы уже пропустили сеанс связи с «Садовником». Да и с вашими людьми договаривались каждый третий нечетный час связываться – через двадцать минут контрольное время истечет. А выходить сейчас в эфир – то же самое, что подойти поближе к немцам и крикнуть: «Ау, вы не нас ищете?»

– Это уж точно, – согласился молчащий до того Батищев. – Так что делать планируем, товарищи?

С трудом подавив желание ответить фразой из старого советского кинофильма «что-что, сухари сушить», Леха потер лоб, озвучив другую, из не менее древнего анекдота:

– А хрен его знает, товарищ майор…

– Разведка!

– Извини, Михалыч, это я так думаю, вслух… короче, то, что фрицы кругом – нам не впервой. Хотя если с собаками – это больно, встанут на след – фиг оторвемся, спецсредств у нас, как я понимаю, нет. Но сейчас меня больше режим радиомолчания волнует. Если двинем ко второй «точке», Локтев нас в этих лесах точно не найдет, мы-то ребятам только сюда наводку давали, да и то с точностью плюс-минус валенок по карте. А до нее, насколько понял, километров с десять, если не больше, верно говорю, Андрюха?

– Примерно столько, – кивнул Трофимов. – И не по прямой. Уйдем отсюда – придется им новое направление указывать, а для этого нужно в эфир выходить… замкнутый круг.

– Короче, жопа… – подвел итог недолгой дискуссии десантник. – Причем сразу по всем пунктам…

– Леш, – неожиданно подала голос та, услышать которую ожидали меньше всего – Савушкина. – Помнишь, что нам Володя насчет связи говорил? Ну, когда радиогарнитуры раздавал и пользоваться ими учил?

– Ну, помню… вроде бы. – Алексей с удивлением взглянул на девушку. – Ирк, ты сейчас вообще о чем?

– Я особо не вслушивалась, просто, когда он объяснял, подумала, что это чем-то «свободные руки» для мобильника напоминает, только на лоб надевается, а не на ухо. Типа, беспроводное соединение. Он еще фразу такую произнес, насчет радиовидимости до полутора километров на ровной местности. Мол, при этом рации и без ретранслятора могут работать, главное, поближе друг к другу находиться. Понятия не имею, что такое эта самая радиовидимость, но мы-то свои гарнитуры сняли, – девушка продемонстрировала извлеченный из кармана разгрузки эластичный обруч. – Может, нужно их обратно надеть?..