© Таругин О., 2016

© ООО «Издательство «Яуза», 2016

© ООО «Издательство «Эксмо», 2016

 

 

Пролог

Немцы пристрелялись на третьем снаряде и дальше лупили уже прицельно и с завидным постоянством. Фугасы падали каждые несколько секунд, необходимых гитлеровским артиллеристам на перезарядку, тяжело сотрясая землю, и каждый новый взрыв отзывался в груди неприятным еканьем внутреннего акустического удара. Слух Леха практически потерял после первого же близкого разрыва, но так оказалось даже лучше: уж больно муторно слышать журчание очередного падающего снаряда, летящего, казалось, прямо в тебя. Окопы и стрелковые ячейки рубежа обороны густо затянуло дымно-пыльным маревом. Метрах в ста правее что-то чадно горело, выбрасывая вверх столб перевитого дымом жаркого пламени, видимо, фугас угодил в один из укрытых в капонирах легких танков. Стенки пулеметной ячейки дрожали, осыпаясь вниз ручейками иссушенной солнцем глины; порой по спинам сжавшихся в комочки на дне людей болезненно колотили выдранные тротилом комья земли. Дышать было трудно, ноздри забивала пыль и воняющий тухлой кислятиной дым сгоревшей взрывчатки. Сколько времени продолжался артналет, он не знал – разумом Степанов понимал, что всего несколько минут, однако подсознание отчаянно вопило, что он ошибается и этот огненный кошмар длится уже долгие часы.

Очередная стопятимиллиметровая граната, судя по ощущениям, разорвалась совсем близко – утрамбованная подошвами ботинок земля особенно сильно подбросила лежащих бойцов, сползший с бруствера пласт глины тяжело привалил ноги от колен и ниже, а на спину вылинявшей до белизны гимнастерки и летного комбеза щедро сыпануло мелкими комьями. Где-то по самому краешку сознания скользнула паническая мысль: «Вот завалит сейчас на фиг, и все, приехали, если и найдут, то поисковики лет через семьдесят. И ведь не опознают, как опознать, если у него даже смертного медальона нет. Так и будет числиться пропавшим без вести что в этом времени, что в родном будущем. Зато уж как их мобильник и китайский светодиодный фонарик среди костей удивят, не то слово». Однако по-настоящему испугаться ни Леха, ни летун не успели: обстрел закончился. Внезапно наступившая тишина оказалась, как описывалось подобное в читанных в юности книгах «про войну», поистине звенящей: аж оглохшие уши заломило, словно в резко снижающемся самолете. Смотри-ка, не врали, стало быть, писатели! Очень даже похоже, реально так звенит, словно новогодняя петарда рядом бахнула или взрывпакет в замкнутом помещении рванул.

Алексей потряс короткостриженой головой и приподнялся на локтях. Подтянул колени, высвобождая ноги. Со спины стекали потоки осыпавшейся сверху земли, и в заполненном пылью и дымом окопчике сразу стало трудно дышать. Десантник тяжело сел, привалившись спиной к стене, и стянул с гудящей головы пыльную каску, окрасившуюся в светло-коричневый глинистый цвет. Рядом зашевелился, поднимаясь на карачки, Борисов. Живой, стало быть, отлично. Блин, даже сил радоваться, что уцелели, нет! Несколько секунд товарищи просто сидели, очумело хлопая глазами и не веря, что все закончилось, затем мучительно закашлялись, сплевывая под ноги вязкую коричневую слюну. Вот же дерьмо! Когда-то Леха слышал, что нет ничего страшнее, чем попасть под минометный обстрел. Ну, хрен его знает, может, оно и так, но в артиллерийском налете тоже ничего хорошего нет, теперь он в этом абсолютно уверен. И сравнивать, что хуже, а что лучше, он – тьфу-тьфу – не собирается.

С трудом расстегнув непослушными пальцами тугую пуговку, парень вытянул из чехла фляжку. Открутить крышечку удалось с третьей попытки – руки ходили ходуном, алюминиевое горлышко стучало по зубам, проливая воду на подбородок и грудь. Сделав наконец несколько глотков теплой, пахнущей флягой воды, Леха протянул емкость товарищу, наткнувшись взглядом на Васькину винтовку. Трехлинейка стояла там, где летун ее и оставил перед началом обстрела, – под стеной ячейки. Блин, если пылюка в ствол набилась, а она просто не могла не набиться, стрелять из нее сейчас – чистое самоубийство. Это только в кино герои лихо воюют оружием, где даже на камеру виден напрочь забитый землей ствол, а в реальности или глаз лишишься, или ленивых пальчиков, не потрудившихся оружие вычистить. Да и затвор неслабо запорошило, все одно чистить нужно, «треха», конечно, оружие надежное, но не до такой же степени, все ж таки не старый добрый «калашников», которому пыль глубоко пофиг. А когда этим заниматься, спрашивается, если фрицы вот-вот попрут? Как-то он это совсем из внимания упустил, нужно было приглядеть за товарищем, пехотинец из пилота пока что аховый. Хорошо, хоть пулемет догадался трофейной плащ-палаткой укрыть. Кстати, где он?

Ухватившись за край присыпанной глиной камуфлированной ткани, Степанов поднял ее, стараясь не сильно пылить. Бегло осмотрел «эмгэ» – ну, тут все в порядке, пулемет как новенький, можно стрелять. Вернувшись на место, пихнул в бок Борисова:

– Ты как, летун? Живой?

– Живой, – громко сообщил тот, зачем-то растирая ладонями уши. – Слышу только плохо.

– Так я ж тебе говорил, дурень, уши ладонями зажми, а рот раскрой пошире. Ты зачем руками каску обхватывал? Думал, это от осколка защитит? Или боялся, что краску поцарапает и некрасивым похоронят?

– Леша, ну ты ж обещал поменьше шутить? – скривился тот. – Снова начинаешь?

– Молчу-молчу, поскольку вину свою осознал всецело и… ну, короче, просто осознал и ужасно раскаиваюсь. Как говорят хранцузы, миль вам пардон с кисточкой. Ладно, харе сидеть, помоги пулемет установить. И лопатку откопай, вон там она где-то, бруствер подправим.

Вдвоем установили и снарядили «МГ-34». Комбат не обманул, среди трофеев нашлась коробка с лентой на двести пятьдесят патронов, так что на первое время боеприпасы имеются. Плюс еще тот короб, что он у мотоциклистов затрофеил, считай, еще полсотни патронов. Ну, вроде все, можно воевать.

– Степанов! Борисов! – прорвался сквозь ватную глухоту голос ротного, голова которого спустя миг показалась над окопчиком. – Оглушило, что ль, бойцы? Я ору-ору… уж думал, того, накрыло или землей завалило. Приполз вот глянуть.

– Целы мы, тарщ лейтенант! – жизнерадостно проорал Леха.

– Ладно, не ори, сам вижу, что оглушило. Уже и пулемет установили? Ай, молодцы! Борисов, это еще что такое?! Ты как за личным оружием смотришь? Под трибунал захотел? А ну винтовкой займись, вся запылилась, немцы вот-вот в атаку пойдут! И это, не дрейфьте, бойцы, прорвемся! Командование обещало, что одних не оставит, так что будет подкрепление, обязательно будет. Нам главное – германца сейчас задержать, пока резерв подойдет, а там уж и погоним гадов обратно! Все, бывайте, пойду остальных обойду, кого успею. – Голова лейтенанта скрылась за насыпью. Леха горько усмехнулся: «погоним гадов», как же! Нет, погнать-то погоним, разумеется, это без вариантов, вот только отнюдь не сейчас. Правда, ротному об этом знать не нужно, еще обвинит в пораженческих настроениях.

Тяжело вздохнув, бывший сержант российских воздушно-десантных войск Алексей Степанов, ныне числящийся «сержантом Алексеем Степановым, обученным, документы утеряны в ходе боевых действий», кивнул товарищу на запорошенную рыжеватой пылью винтовку. О том, что на чистку оружия Василию может просто не хватить времени, отпущенного немецкими командирами до начала атаки, он старался не думать вовсе. Да и толку-то от «трехи», коль танки попрут? Даже ежели бронебойно-зажигательными лупить? Разве что по щелям и смотровым приборам целиться.

Скорчив страдальческую гримасу, летун потянулся к трехлинейке. А вот не нужно морщиться, сам виноват! Мучайся теперь.

– Ладно, Вась. – Слух понемногу возвращался, и уже можно было не орать. – Брось ты свой дрын, пользы от него в нашей ситуации. Потом почистишь, коль время останется. Гранатами лучше займись, как раз на одну связку хватит, как лейтенант и говорил. Только покрепче приматывай, видел, как я с немецкими делал? Держи бечевку.

Благодарно взглянув на товарища, Борисов с готовностью отставил в сторону винтовку и разложил перед собой выданные ротным «РГ-33». Открутив от трех гранат рукоятки, он коряво, но крепко примотал их шнуром от трофейной масксети к четвертой, с запалом. Потряс получившейся связкой, убеждаясь, что в броске она не развалится, и вопросительно взглянул на бывшего десантника.

– Нормально, – хмыкнул Степанов. – Не первый сорт, но сойдет. Как пользоваться, помнишь?

– Обижаешь, – вскинулся Василий.

– Повторение – мать учения! – наставительным тоном сообщил Леха, делая соответствующее моменту выражение лица. Не рассказывать же летуну, что подобные гранаты он только в музее и кино видел и понятия не имеет, как ими пользоваться. – Давай рассказывай матчасть.

– Ладно… В настоящий момент граната снаряжена запалом и готова к бою. Для метания и взрыва необходимо перевести предохранительный движок влево до упора, сделать энергичный замах, чтобы произошло срабатывание ударно-предохранительного механизма, и бросить в цель. – Василий определенно цитировал по памяти какое-то наставление или методичку. Ну, да, разумеется, куда родной армии без этого! На том и стоим!

– А если невозможно сделать этот самый, как ты там сказал? Энергичный замах?

– Тогда можно либо сильно встряхнуть гранату, метнув в цель после накола капсуля-воспламенителя, либо установить при приведении в боевое положение и взведении внешнюю трубку в среднее положение.

Поскольку Леха понятия не имел, что это еще за такая «внешняя трубка» и за каким, собственно, фигом ее нужно ставить в «среднее положение», он поспешил свернуть разговор. Блин, ну зачем такие сложности? Ведь есть же у предков старая добрая «эфка», неужто сложно изобрести еще что-нибудь вроде надежной, как топор, «РГД-5»?! На аэродроме он даже с фрицевской «колотушкой» быстрее разобрался… правда, там инструкция имелась. Да уж, с таким знанием местной матчасти хрен он до конца боя доживет! Намотает их Гудериан на гусеницы и не заметит. И дальше попрет, падла. А ведь как хорошо все начиналось! И аэродром разгромили, и ценного штабиста в плен взяли, и к нашим на трофейном самолете с триумфом, можно сказать, прилетели! И вот вам здрасьти: размажут их по этой глине в кровавую кашу, и все. Может, нужно было и на самом деле в тыл двигать, как комбат и предлагал?

«Так, а ну успокойся! – одернул он себя, мысленно выматерившись. – Чего разнылся-то? Подумаешь, полежал полчасика под артобстрелом. Сам же решил с бойцами остаться, едва «батю» уломал, под трибунал подставив, а теперь что, на попятную? Никогда трусом не был, так и сейчас не становись! Ты ж десантник, лучшим бойцом разведроты числился! А бывшей десантуры не бывает! «Никто, кроме нас», забыл?»

Самовнушение не помогло, поскольку внезапно проснувшийся внутренний голос скептически хмыкнул в ответ откуда-то из глубин подсознания:

«Ну, да, конечно, именно что «подумаешь»! В армейской учебке всех, разумеется, в обязательном порядке обучали правилам поведения под артиллерийским обстрелом из полевых гаубиц! И на полигоне обкатку проводили, в условиях, сука, максимально приближенным к боевым! А заодно учили, как отражать атаку немецкой пехоты при поддержке бронетехники, ага!»

В это мгновение Степанову стало неимоверно стыдно – настолько, что он снова выругался, на сей раз в голос. Борисов, все-таки занявшийся чисткой оружия, удивленно взглянул на товарища, ожесточенно дергающего ни в чем не повинный пулемет:

– Леш, ты чего? Палец зашиб? Когда ты показывал, как ленту менять, я тоже едва кожу не защемил, очень уж там защелка хитрая.

– Нормально все, Вася. Нервы просто.

– Это да… – философски протянул летчик. – Сам никак не отойду, больно все быстро закрутилось. А знаешь…

Докончить фразу он не успел: со стороны немецких позиций взвилась, предвещая начало атаки, красная ракета. Спустя минуту глухо зарокотали десятки моторов, раздались приглушенные расстоянием выстрелы танковых пушек. Куцые султаны разрывов вставали далеко в стороне от рубежа обороны: целей в поднятом недавним артналетом пыльном мареве наводчики не видели, лупили просто так, ради устрашения…

 

Глава 1

Как ни странно, стать профессиональным геологом Леха захотел еще в школе, классе эдак в восьмом. И с тех пор упорно шел к своей мечте. Сверстники, выросшие, как и он сам, в лихие бандитские девяностые, над ним откровенно подтрунивали, порой многозначительно вертя пальцем у виска, поскольку мечтали о совсем ином будущем: открыть свой бизнес, получить место менеджера в крутой компании, желательно иностранной, заниматься шоу-бизнесом, стать финансистом, моряком дальнего плавания или элитным стоматологом – ну, и так далее, список «желаний» был длинным и периодически обновлялся, следуя веяниям стремительно меняющегося времени. Что характерно, становиться военными, участковыми врачами, ментами или, к примеру, инженерами не хотел практически никто. Но Степанов все школьные годы оставался непоколебим, твердо решив после школы отслужить срочную и поступать на геологический факультет университета.

Почему именно геология? Причин столь нетипичного для его поколения выбора было, пожалуй, несколько. Точнее, две. Во-первых, Алексей был неисправимым романтиком, при первой же возможности срывавшимся вместе с парнями и девчонками из местного турклуба в походы разной продолжительности и дальности. Ради этой самой романтики «рюкзака и палатки» он даже гитару освоил, хоть особым музыкальным слухом никогда не обладал. Впрочем, для ночных посиделок у костра и трех разученных аккордов вполне хватало. Во-вторых, Лехе просто хотелось посмотреть своими глазами занимавшую целых два континента страну. Причем не просто покататься на туристическом автобусе по городам и весям, а увидеть своими глазами самые дальние и безлюдные уголки огромной Родины. Сибирскую тайгу, Алтай и Урал, Север и Дальний Восток. И работа в составе геологоразведывательной экспедиции подобное очень даже позволяла, причем за государственный кошт, что немаловажно. Семья Степанова не бедствовала, но и позволить себе кататься по заграничным турпоездкам не могла: на дворе стояло самое начало «нулевых» годов. Да и не тянуло Алексея ни в содомистскую толерантную Европу, ни на средиземноморские курорты Египта и Турции или, допустим, в какой-нибудь Таиланд. Вообще не тянуло. От слова «совсем». А вот в девственную тайгу, величественные горы или суровую лесотундру, как ни странно, как раз наоборот, тянуло прямо-таки со страшной силой…

Отец, бывший командир разведроты ВДВ, отмотавший «за речкой» два срока и получивший в Афгане внеочередное звание майора, пару контузий, ранение и четыре боевых награды, к желанию сына относился скорее положительно, хоть втайне и грустил о том, что наследник не хочет связать жизнь с армией. Не то чтобы ему так уж нравилась избранная отпрыском специальность, просто он уважал самостоятельный выбор и мужскую целеустремленность. Но особым желанием поступать по следам отца в военное училище Леха не горел. Почему? Да он и сам не знал, если честно, просто не хотелось. Словно чувствовал, что это не его. Мама, старший лаборант районной поликлиники, вполне ожидаемо была категорически против, мечтая для сына о врачебной карьере. Порой – пока Алексей еще грыз в старших классах гранит школьной науки – в семье даже вспыхивали нешуточные споры. Однако и здесь он твердо придерживался своего мнения, вежливо внимая материнским увещеваниям под угрюмое молчание отца.

Затем был школьный выпускной бал, ничем особенно не запомнившееся лето и финалом первых месяцев «взрослой жизни» осенний призыв в состав доблестных вооруженных сил. Из уважения к бате – и желая сделать тому приятное – он попросился в воздушно-десантные войска, благо здоровье и физическая подготовка позволяли, хлюпиком он никогда не был и со спортом всегда был на «ты». Да и вообще, подобный опыт в будущей профессии лишним точно не будет. Военком не спорил, тем более что неплохо знал отца. На дворе в ту осень стоял две тысячи третий, так что угодить на Северный Кавказ парень не боялся. А если б и послали, поехал, почему, собственно, нет? Слово «Родина» никогда не было для Лехи пустым звуком, и если ради интересов отчизны необходимо будет скататься туда, где «горы стреляют», он противиться не станет. Батя ж не противился, поехал? И не просто поехал, но и остался на второй срок, хоть и не любил вспоминать о той войне, даже во время нечастых встреч с однополчанами. А там, между прочим, тоже были горы, и они тоже неслабо стреляли…

Службу в «войсках дяди Васи» парень тянул исправно и без особого напряга, уже через полгода выбившись в число отличников боевой и политической подготовки. Да и прыгать с парашютом Алексею, до того ни разу даже на самолете не летавшем, неожиданно понравилось. Служил он, как некогда и отец, в разведроте, куда его отправили сразу после учебки. Никаких серьезных происшествий за время пребывания в армейских рядах, к счастью, не случилось, и демобилизовался Степанов, погоны которого к тому времени уже украшали сержантские лычки, строго в срок, к большому разочарованию комбата, так и не сумевшего склонить одного из лучших бойцов к сверхсрочной службе. Пожимая руку командира, теперь уже бывшего, Леха в очередной раз ответил вежливым, но твердым отказом. И спустя час уже трясся в обществе других свежеиспеченных «дедушек» в кузове дежурной «шишиги» в направлении железнодорожного вокзала славного города Рязани, где уже стоял под парами долгожданный и пьяный дембельский поезд.

Дальше – понятно: встречи с одноклассниками, большинство из которых благополучно откосили от армии и потому вызывали у Алексея с трудом скрываемое презрение, ни к чему не обязывающие короткие свидания с девчонками, пара драк, одна из которых завершилась прибытием патруля и первым и последним в жизни приводом в отделение. Откуда его за шиворот выволок разъяренный отец, в нескольких матерных выражениях сообщивший, что если он еще раз опорочит честь советского… ну, то есть российского десантника и попадется, то у них состоится совсем другой разговор. И, наконец, благополучное поступление с первого захода в выбранный ВУЗ, благо конкурс на геологический факультет был невысоким. Да, собственно, какой там на фиг конкурс? Если в процентах считать, выходило примерно три четверти человека на место. Учился парень без проблем и хвостов, вовремя и с первого раза сдавая сессии. Особое удовольствие он получал от летней практики, когда студентов-старшекурсников прикрепляли к настоящим экспедициям. Ходить на большие расстояния с рюкзаком за плечами для Лехи было привычно еще со школы, а уж после десантных марш-бросков подобное и вовсе не представляло никаких сложностей.

Семьей Леха, к расстройству матери, к этому времени уже смирившейся с жизненным выбором сына, за время обучения так и не обзавелся, перебиваясь периодическими романами разной длительности и степени влюбленности. Своей половинки парень пока не нашел, а жениться ради самого процесса и штампа в паспорте не собирался, поскольку в силу своих романтических убеждений верил в настоящую и бескорыстную любовь. Что еще? Да, наверное, и все, собственно, о чем стоило бы рассказать.

Вежливо отказавшись (похоже, отказывать бывшему начальству с некоторых пор стало для него своего рода доброй традицией) от предложения декана поступить в аспирантуру – универ парень закончил хоть и не с красным дипломом, но в числе лучших выпускников, – Степанов написал заявление с просьбой направить его в состав любой из экспедиций. Людей для работы «в поле», как водится, не хватало, и вскоре он, к ужасу матери, укатил в свою первую рабочую командировку аж на Северный Урал. С тех пор Леха так и мотался по самым глухим уголкам родной страны, ничуть не сожалея о сделанном выборе…

Предгорья Уральского хребта, наши дни

– Потому что надо было старших слушать и рюкзак как следует упаковывать! – Нависший над бессильно растянувшейся на траве, тихонько постанывающей девушкой, Леха укоризненно покачал головой. – Вот и натерла себе все, что можно, и каждая мышца болит! А нужно было всего-то еще на позапрошлом привале перепаковаться, «спинку» выровнять, все тяжелое в середину или наверх переложить, полежать на рюкзаке, утрамбовать! Ведь показывал же перед выходом, как правильно. Почему на привале не сказала, что трет, что неудобно? Тут делов-то все поправить – от силы на пару минут… Ну, и кто в итоге виноват? Руководитель партии? Или я? А вот и хренушки, сама виновата, красавица, сама. Ладно, – парень до хруста в суставах потянулся и подвигал плечами, разминая затекшие под рюкзачными лямками мышцы, – ночуем здесь, место хорошее. Вода рядом, дров навалом, палатки есть где поставить. Правда, еще можно было б идти и идти – темнеть-то только часа через два начнет, ну да хрен с ним, все одно раньше послезавтра на месте не будем, успеем нагнать. Но тебе, Ирка, все равно наказание: рюкзак перепаковать сегодня! Ага, прямо сейчас. И нечего мне стонать и глазки красивые закатывать, никто за тебя этого делать не станет. А завтра утром, перед выходом, – еще раз, чтобы окончательно наловчилась. Вот так.

Он перевел сбитое длинным монологом дыхание и обернулся к руководителю экспедиции:

– Верно говорю, Палыч? Принятое в одно рыло решение заместителя одобряешь?

– Очень даже одобрямс, – пробасил минеролог, ухмыляясь в вечно всклокоченную бороду. – Единогласно, как в славные времена, когда нами рулил Слава Капээсэс. Хотя я б еще и по упругой практикантской заднице ремешком прошелся, исключительно в целях геологической науки вообще и повышения профессионального уровня в частности. А ремешок у тебя качественный, армейский, просто чудо, а не ремешок!

– Так непедагогично ж вроде? Еще в деканат пожалуется, тебе потом отписываться аж до следующего сезона, – задумчиво протянул Степанов, поглаживая кончиками пальцев армейский кожаный ремень и с интересом разглядывая обтянутый спортивными брючками предмет спора. Проследив за его взглядом, девушка ойкнула и начала торопливо подниматься на ноги. Руководитель партии добродушно хмыкнул и отвернулся, обратив внимание на остальных геологов, отдыхающих после долгого ходового дня:

– А вы-то чего разлеглись, лентяи и пьяницы?! Ну-ка, за работу! Давайте-давайте, раскладываемся, лагерь готовим. Кто по воду, кто за дровами, кто палатки ставит. Быстренько-быстренько, дебоширы-тунеядцы, завтра спецом рано подниму, чтоб не расслаблялись после первого же дня!

«Дебоширы-тунеядцы» зашевелились, нехотя поднимаясь с кажущейся такой мягкой после длительного перехода земли. Разумеется, вовсе не из страха перед Андреем Павловичем, на самом деле являющимся добрейшей души человеком, просто желая поскорее завершить все необходимые перед ночевкой приготовления: набрать дров, разжечь костер, сходить за водой, установить палатки и начать готовить пищу. Чтобы потом, пока в закопченном кане будет аппетитно булькать, доходя до готовности, неизменная тушенка с картошкой, наконец, расслабиться, поскольку завтрашней день обещал быть куда тяжелее сегодняшнего. Это нынче они, можно сказать, по предгорьям топали, за весь переход не набрав и тысячи метров высоты, а завтра придется попотеть. К обеду следующих суток экспедиция должна добраться до нужного квадрата и начать разведку, иначе на график придется махнуть рукой, что не есть хорошо.

Привыкший рано вставать Леха проснулся первым. Наручные часы, развернутые по армейской привычке циферблатом к запястью, показывали начало восьмого, до побудки оставалось почти сорок минут. Отлично, успеет немного размяться да потухший за ночь костер запалит, воду к завтраку вскипятит. А уж там и остальные поднимутся. Вжикнув застежкой-молнией, Степанов аккуратно выбрался из спальника и, стараясь не потревожить дрыхнувших товарищей, выполз из палатки. Поднявшись на ноги, молодой геолог с удовольствием потянулся, полной грудью вдохнув чистый и прохладный горный воздух. Эх, хорошо-то как! Нет, он однозначно оказался прав, когда выбрал именно эту профессию! Подобное утро ни за какие бабки и ни в каком турагентстве не купишь!

Небольшой лагерь из пары трехместных и одной одноместной, в которой обитала единственная представительница слабого пола, палаток еще спал. Между окружающими небольшую полянку деревьями висели последние клочья потихоньку истаивающего ночного тумана. Подняв голову, Леха взглянул в синеющее в разрывах ветвей небо: не обманули синоптики, сегодняшний день тоже обещает быть ясным, что весьма неплохо. Что такое попасть на восхождении в дождь, Степанов знал не понаслышке. Плавали, знаем, как говорится.

Сбросив тельняшку, Леха проделал привычный гимнастический комплекс и двинулся в сторону родника, где они вчера набирали воду. Пока есть возможность, можно хоть поплескаться по-человечески, а то скоро начнется столпотворение. Еще и Ирка умываться пойдет… мысли плавно перескочили на практикантку-пятикурсницу. Несмотря на вчерашний инцидент с плохо подогнанным и неправильно уложенным рюкзаком, девчонка однозначно молодец! Старается изо всех сил. Ну, а то, что пока не шибко выходит – ничего, если не перегорит сразу, то оботрется и всему, что нужно, научится. Между прочим – и это с точки зрения Лехи являлось едва ли не главным плюсом – она сама в эту экспедицию попросилась, хотя могла или на универовской базе остаться, или выбрать куда менее сложный, равнинный, маршрут. Так нет же, захотела именно в горы идти. Нет, точно молодчага, будет из нее толк! И судить ее строго просто глупо – это ему легко, и туризмом в школе занимался, и десантная подготовка за плечами, а ей-то все впервой, словно салаге в армейской учебке. Да и вообще, чего ж тут душой кривить, нравится она ему! На любовь с первого взгляда, конечно, пока не тянет, но то, что нравится, – однозначно…

С такими мыслями Степанов и дотопал до родника. Собственно говоря, это был не столько родник, сколько крохотный, всего-то пару метров высотой, водопадик. Двумя метрами выше горный ручей низвергался вниз, в небольшой бочажок, эдакое природное джакузи почти правильной формы и полуметровой глубины. Зимой он наверняка полностью замерзал, но сейчас на дворе стояла вторая половина июня, и кристально-чистая ледяная вода с веселым журчанием падала вниз, поднимая кучу невесомых брызг, переливающихся в утреннем свете всеми цветами радуги. Красота, блин!

Громко фыркая, бывший десантник умылся и с удовольствием подставил под водный поток мускулистый торс. Ледяная вода обожгла, разом перехватывая дыхание и прогоняя остатки утренней вялости, коротко остриженную голову словно стянул невидимый обруч. Эх, хорошо-то как! И почему многие этого не понимают? Никакие многозвездочные средиземноморские курорты с прочими Тихими окиянами и рядом не стоят!

Покончив с водными процедурами, Степанов досуха растерся полотенцем и натянул захваченную с собой тельняшку. Осталось только зубы почистить – и будет словно новый рубль. Или, как говорил взводный, «после утренней зарядки и водных процедур настоящий десантник выглядит как БМД после капремонта и покраски»! Отчего именно такое сравнение, никто из Лехиного призыва так и не узнал, к слову. Из других призывов, скорее всего, тоже…

Повернувшись к оставленным на покрытом мхом камне «мыльно-рыльным» принадлежностям, парень замер, неожиданно встретившись взглядом с Ириной. Выглядывающая из-за ствола сосны девушка ойкнула, поняв, что ее заметили, немедленно покраснела и торопливо рванула в сторону лагеря. Алексей хмыкнул: вот так ничего себе! Это она что, подсматривала за ним? А на хрена? Или… гм, это что ж получается, не только она ему, но и он ей нравится, что ли? Иначе на кой фиг на полуголого мужика тайком пялиться? Интересно девки пляшут… тьфу ты, и тут девки! Прямо, блин, по Фрейду! Пожалуй, после экспедиции стоит присмотреться к девчушке повнимательнее, благо они с ней земляки, а то мама чуть не каждый день бурчит насчет внуков, да и батя, раньше в такие дела и носа не совавший, подозрительно часто стал вопросы относительно его матримониальных планов задавать.

Почистив зубы, Леха уже собрался было уходить, как вдруг его внимание привлек короткий отблеск на склоне возвышавшейся над водопадом скалы. Что еще такое? Может, выход породы? Парень отошел в сторону, чтоб не мешали ветви растущих вокруг родника деревьев, и присмотрелся повнимательнее. Нет, так ничего не разглядишь, угол не тот и ветки мешают. Вроде и вправду блестит что-то в солнечном свете, не особенно и ярко, кстати. Потускневший от времени металл напоминает – ну, или что-то подобное. Бред, конечно, откуда ему в этакой глухомани взяться? Короче, нужно наверх лезть, тут всего-то метров пять по горизонтали, оттуда можно поближе подобраться, там карниз вдоль скалы идет, сантиметров двадцать, пройти можно. Поколебавшись с полминуты, Алексей пожал плечами и потопал к палаткам. Стоит на всякий случай молоток прихватить, вдруг пригодится. Тут делов-то от силы на десять минут, глянет, что к чему, и назад. А как вернется, так и костром займется… хотя нет, пускай Ирка разжигает, все равно проснулась уже. А то взяла моду за мужиками подглядывать…

Почувствовав, как от мыслей о девушке стремительно улучшается и без того отличное настроение, парень улыбнулся. Точно, нужно ее с собой захватить, типа, в качестве страхующего, когда он на скалу полезет! А костром можно и позже заняться, до побудки еще минут двадцать.

– А ты точно не упадешь? – с тревогой спросила девушка, теребя пальцами полу ветровки. – Довольно высоко, а скала почти отвесная и камни внизу острые.

– Издеваешься, товарищ самый главный геологический практикант? – хмыкнул он, разминая пальцы. – Первые пару метров придется подниматься, пользуясь исключительно руками и ногами, дальше уже проще пойдет. Тут и ты бы взобралась, если захотела. Ладно, давай инструмент. – Приняв из рук Иры складной геологический молоток, Леха закрепил его на поясе.

С собой он больше ничего не брал, только нож прихватил. Нож, кстати, у него знатный – не какой-нибудь там охотничий новодел из магазина, а самый что ни на есть аутентичный штык от немецкого карабина времен Великой Отечественной, задаренный на днюху армейским дружком. Не совсем законно, конечно, как ни крути, холодное оружие, но кто их рюкзаки досматривать станет, они же границу не пересекают? А в экспедиции и вовсе не страшно, можно открыто на поясе таскать.

Подпрыгнув, парень ухватился пальцами за замеченный выступ и, упираясь в камень носками горных ботинок, подтянулся, поднимая тело вверх. Так, теперь сменить руку, перехватить, снова сменить, оттолкнуться и еще раз подтянуться… все. Спустя пару минут Степанов уже был на карнизе, оказавшемся несколько более узким, чем показалось снизу. Ничего страшного, если прижаться спиной к скале, можно пройти без особого риска, на полосе препятствий и посерьезней бывало, особенно если с полной выкладкой да на время преодолеваешь. А гоняли разведчиков-диверсантов до седьмого пота. Подмигнув задравшей голову девушке, испуганно глядящей на него с земли, Леха развернулся и двинулся вперед короткими приставными шагами. Карниз держал, лишь изредка из-под подошв с легким шорохом выскальзывали небольшие камешки. Сколько там еще? Всего ничего, метра четыре осталось, не больше. Главное, чтобы Палыч раньше срока не проснулся и сюда не заявился: он подобную экстремальщину на дух не переносит, орать будет – мама не горюй! Хотя не должен, поспать он не дурак, обычно поднимается на правах начальника одним из последних. Да и принял вчера на грудь неслабо, начало экспедиции празднуя. Фух, все, дошел. Вон за той каменюкой оно и блестело.

Дождавшись, пока перестанут подрагивать руки и колени, геолог аккуратно обогнул угловатый выступ скальной породы, скрывавший от его взгляда предмет поиска. Если уж начистоту, то на последних метрах Леха успел пару раз пожалеть о своем решении, но не возвращаться же, когда потенциально любимая девушка на тебя такими глазищами смотрит? Ладно, сомнения в сторону, поскольку добрался. Вон она, железяка эта, меньше пары метров осталось… Внезапно осознав, что именно он видит, Леха лишь сдавленно пробормотал себе под нос:

– Твою же мать…

Парень не ошибся, это действительно оказался металл, причем, судя по идеально-ровной поверхности, однозначно искусственного происхождения. Вот только находился он там, где находиться не мог по-определению, – внутри монолитного базальтового массива, будучи словно впаян в окружающую породу. Собственно говоря, то, что открылось взгляду Степанова, было лишь небольшой, примерно полметра на полметра, частью чего-то гораздо более объемного, проглянувшей из-под камня в результате природной эрозии последнего. Что могло означать только одно: непонятную штуковину каким-то неведомым образом поместили внутрь скалы очень и очень много лет назад. Настолько много, что дождю и ветру хватило времени выщербить и разрушить внешний слой камня, уж в этом-то Леха был вполне компетентен, геолог как-никак. А это, знаете ли, отнюдь не десяток-другой лет! И, скорее всего, даже не сотни, если судить по толщине базальта и средней скорости естественных эрозийных процессов. Так что стеной какого-нибудь секретного военного бункера это уж точно быть не могло: в те времена, когда эта хреновина оказалась внутри горного массива, люди еще просто физически не умели строить подобные убежища. Да и надобности в них не имелось, как не имелось никакого оружия массового поражения…

Облизнув пересохшие от волнения губы, парень решил подобраться как можно ближе, поскольку отсюда не мог разглядеть всех подробностей: и угол обзора не тот, и окружающий металлическую поверхность воздух дрожал, словно марево над раскаленной поверхностью. Кстати, интересно, почему? Горячая эта железяка, что ли? На миг Леха ощутил в груди укол страха: а вдруг он ошибается и на самом деле это вполне современный обломок чего-нибудь военного? А воздух дрожит от нехилой радиации, допустим? Ракета тут какая-нибудь упала или спутник с портативным реактором на борту? И сейчас он получит такую дозу, что матери уж точно больше не придется переживать относительно внуков. Геолог даже замер на пару секунд, вцепившись пальцами в скалу, но тут же усмехнулся, помотав головой. Да нет, глупости! Ну, какой еще, на фиг, обломок спутника внутри скалы?! Чтобы погрузиться в базальт на такую глубину, нужен столь мощный удар, что любой, даже самый прочный металл просто испарится, а эта штуковина просто издевательски целехонька – ни вмятин, ни царапинок. Так что радиация тут определенно ни при чем. А вот что «при чем», он сейчас и попытается разобраться.

Самое смешное, что в тот момент парень даже не мог себе представить, насколько близким к истине оказалось его предположение относительно спутника! Справедливости ради стоит отметить, что и в будущем он этого так и не узнал…

Приблизиться удалось только на расстояние вытянутой руки: ближе просто негде было стоять. И не на чем – карниз практически сошел на нет, представляя собой узенькую каменную полоску шириной в половину подошвы. Впрочем, это не помещало продолжить изучение странной находки (визуальное, разумеется, – притрагиваться к ней самой или касаться непонятного марева парень пока не решался), результаты которого заставили Алексея задумчиво хмыкнуть под нос. Вблизи стало понятно, что он не ошибся, «железяка» на самом деле находилась непосредственно внутри горного массива, естественная геологическая структура которого абсолютно не изменилась. И то, что ее стало возможным заметить, оказалось именно результатом осыпания эрозированной ветром и дождем породы. Кстати, горячей она уж точно не была: вытянутая к непонятному мареву рука не ощущала не то что жара, но даже легкого тепла.

Но самым интересным было иное: во-первых, стал заметен небольшой лючок, на две трети скрытый камнем, определенно предназначенный для техобслуживания, из-за чего парень сделал весьма глубокомысленный вывод, что это все-таки некий механизм. А вот затем он разглядел на идеально-гладкой поверхности – судя по заметной глазу кривизне, находка имела то ли шарообразную, то ли цилиндрическую форму, – надпись, содержание которой его более чем удивило. «Более чем» – это чтоб не материться, а то снизу Ирка наблюдает, а ругаться при женщинах Алексей еще со школьных времен стеснялся. На самом же деле, разобрав видимые из-под края породы буквы, парень откровенно… гм, ну пусть будет «пришел в замешательство». Поскольку частично стершаяся надпись, сделанная, что характерно, на русском языке, гласила:

«…ПП-маяк дальне… наведения. Регистр… номер СВ434 …902. Собственность Военн… …смического Флот… Земной … дерации. Не вскрыв…, … пасно для жизн… При обнаруж… сообщить ближай… партул… …КФ».

Леха очумело потряс головой. Ну ни хрена ж себе! «Собственность Военно-Космического Флота Земной Федерации», каково?! Круто, конечно… вот только Степанов отчего-то был абсолютно уверен, что никто в его времени ни о какой «Земной Федерации» и слыхом не слыхивал. Равно как и о Военно-Космическом Флоте. Войска воздушно-космической обороны в составе ВС РФ еще с две тысячи одиннадцатого имеются, это да, а вот целый Флот? Проблема, ага… Что ж получается, эта хрень из будущего, что ли? Бред – в путешествия во времени парень не верил, а фантастику, хоть и почитывал, всерьез никогда не воспринимал. И чего дальше делать? Рассказать Палычу? Так ведь он сюда не полезет – да и не долезет, если уж честно, с его-то комплекцией по карнизу никак не пройти. О, нужно вернуться, взять цифровик и сделать пару фоток. Стоп, а на фига, собственно, возвращаться, он и так про обратный путь думает со смутной тревогой, а уж лезть сюда еще раз? Как-то не особенно хочется. У него ж в кармане мобильник с довольно неплохой камерой на пять мегапикселей имеется! Сейчас отснимет что нужно, скинет на ноут да покажет руководителю. А уж там пусть начальство решает, как дальше поступить.

Рискуя сорваться, Степанов в три поистине акробатических приема вытащил из узкого кармана телефон и коснулся пальцами сенсорного экрана. Сейчас сфоткает этот, блин, артефакт, и…

– Леша, как ты там? Тут Андрей Павлович пришел, тебя ищет!

Звонкий девичий голос заставил парня непроизвольно вздрогнуть. Опорная нога едва не соскользнула с узкого карниза, и, чтобы сохранить равновесие и не навернуться вниз, Леха разбросал руки в стороны, собираясь намертво вцепиться в скалу. Правая, в которой он держал телефон, коснулась странного марева, и в следующий миг сознание исчезло в беззвучной ослепительной вспышке…

Интерлюдия. Будущее, 2198 год

…Основой современной межгалактической транспортной сети является значительное количество гиперпространственных привязных маяков, нередко также называемых «бикоординатными» или «финишными» бакенами. Каждый из ГПП-маяков является полностью автономным устройством, расположенным одновременно и в линейном космосе, и в искривленном пространстве (принцип «двойных» или «бикоординат»). Места размещения маяков определяются произвольно, исходя из соображений целесообразности и близости к наиболее часто посещаемым районам космического пространства. Основное назначение маяков – способствование наиболее точному, «прицельному» финишированию всплывающего из гиперпространства объекта, поскольку возвращение в линейный космос, как известно, является спонтанным процессом, не привязанным ни к какой конкретной точке пространства, ни трехмерного, ни искривленного. Иными словами, без финишных координат т. н. «пространственный люфт» при выходе в обычный космос может составлять до полутора-двух световых лет.

Как известно из курса новейшей истории, прыжки первых оснащенных гипердрайвом кораблей были, по сути, прыжками вслепую. Экипаж погружающегося в стартовую воронку корабля лишь приблизительно представлял, где именно он финиширует. Многие годы это было основной проблемой космоплавания, фактором, в немалой степени сдерживавшим человеческую экспансию. Даже для достижения ближайших звезд корабль должен был сделать несколько последовательных неприцельных прыжков, что требовало огромного расхода энергии, запасов которой реально хватало только на три-четыре погружения-всплытия. Если же достичь заданной точки все-таки не удавалось, экипажу оставалось либо ждать помощи, либо долгие годы идти к цели на планетарных двигателях, что изначально превращало полет в бессмысленную авантюру.

Проблема решилась с изобретением ГПП-маяка, ориентирующего всплывающий корабль либо на себя, либо – методом квадроангуляции – на избранный для финиша квадрат, удаленный от него на расстояние, определяемое типом и мощностью бакена. Зона покрытия наиболее мощных маяков, т. н. «ГППМ дальнего наведения», составляет порядка нескольких десятков световых лет.

В настоящее время сеть разбросанных в пространстве маяков покрывает большую часть нашей галактики, продолжая расширяться. Выбором места и установлением новых финишных бакенов, а также их комплексным обслуживанием и настройкой в системе «двойных координат» занимается Космографическая и Координатно-навигационная службы Военно-Космического Флота…

«Введение в пространственную навигацию», справочник для курсантов навигационных факультетов ГФ и ВКФ

 

Глава 2

Сознание возвращалось тяжело. Правильнее даже сказать, что возвращаться оно упорно отказывалось, самым наглым образом саботируя желание хозяина поскорее вынырнуть из темного омута беспамятства в реальность, какой бы та ни оказалась. Наконец происходящее в неких неведомых глубинах подсознательного противостояние завершилось победой здравого смысла, и Леха пришел в себя. Первой мыслью оказалось вполне ожидаемое «сорвался-таки с карниза, альпинист хренов», поскольку события крайних мгновений он помнил во всех подробностях. Неожиданный Иркин крик, дрогнувшая опорная нога и поверхность скалы, за которую он надеялся ухватиться руками. А, ну да, еще та намертво впаянная в базальт металлическая штуковина, окруженная непонятным маревом, из-за которой все и началось. Принадлежащая ни много ни мало аж целому Военно-Космическому Флоту Земной Федерации, угу. Жила-была в космосе могучая космическая держава, которая однажды не пойми как потеряла не пойми что, в итоге оказавшееся внутри вполне обычной с минералогический точки зрения скалы. Где его (или ее) и нашел один ударенный на всю башку геолог, сорвавшийся вниз с узкого карниза. Спасибо, хоть насмерть не убился, девчонка верно говорила, камни внизу очень нехорошие, спиной на них с пяти метров приземлишься – и амба. В лучшем случае – перелом позвоночника и инвалидная коляска на всю жизнь, в худшем – он бы в себя и вовсе не пришел.

Осознав, о чем именно он подумал, парень ощутил мгновенно сковавший тело липкий страх: это что ж получается, коль он очнулся, значит… его парализовало, что ли?! Поскольку без серьезной травмы на острые базальтовые обломки спиной вперед никак не спикируешь! Испугавшись до одури, Алексей торопливо пошевелил конечностями. Руки и ноги подчинялись плохо, в кожу впивались тысячи крохотных иголочек, но, главное, двигались, в этом никаких сомнений не было. Да и лежит он, между прочим, на боку, а вовсе не на спине. Уф, похоже, пронесло. В смысле, повезло, позвоночник цел, иначе хренушки бы он столь лихо пальцами шурудил. Может, глаза открыть? Угу, очень глубокая и весьма своевременная мысль! Мог бы и раньше догадаться.

Парень решительно распахнул глаза… и почти сразу же торопливо сжал веки. Так, стоп, нужно успокоиться и попробовать еще раз. Поскольку то, что он успел разглядеть за эти несколько секунд, реальностью уж точно быть не могло. Похоже, головой он при падении все-таки нехило приложился, коль такой бред мерещится! Машины какие-то сгоревшие, танки искореженные и, самое главное, разбросанные по откосу трупы. Бред, определенно! Галлюцинация!

Дождавшись, пока успокоится зашедшееся в сумасшедшем ритме сердце, Степанов глубоко вздохнул и предпринял вторую попытку. Увы, странные глюки никуда не делись: все видимое пространство оказалось заполнено застывшей на узкой грунтовой дороге разбитой бронетехникой и сожженными автомобилями, смутно знакомыми по историческим кинофильмам. Невысокую насыпь и несколько метров ровного пространства перед ней покрывало множество тел в старой военной форме времен Великой Отечественной. Леха несколько раз с силой сжал и разжал веки, просто не в силах осознать увиденное. Или скорее так: не в силах заставить себя воспринять увиденное как реальность. Этого просто не может быть, потому, что не может быть никогда! Не в прошлое ж он перенесся, навернувшись со скалы?! Словно в каком-нибудь фантастическом романе про меняющих прошлое «попаданцев»? Идиотизм какой-то…

Так, стоп, нужно успокоиться и взять себя в руки. А затем встать, подойти поближе и убедиться, что все это – не более чем игра воображения, вызванная стрессовой ситуацией, помнится, на инструктаже перед первым прыжком молодым десантникам о чем-то подобном рассказывали. Мол, если произойдет нештатная ситуация с парашютом, главное – не паниковать, поскольку человеческий мозг может отреагировать на подобное неадекватно… вроде бы как-то примерно так. В тот момент взволнованные первогодки не особенно внимательно слушали немолодого военврача, вызывая у того с трудом скрываемое раздражение. Ладно, побоку никому не нужные воспоминания, сейчас ему это вряд ли чем-то поможет. Успокоился, десант (с ударением на первом слоге, разумеется)? Тогда вперед… и можно без песни.

Не раскрывая глаз, Леха перекатился на живот и медленно встал на четвереньки. Голова кружилась, но вполне терпимо, на сотрясение всяко не тянет. Убедившись, что ничего страшного не происходит, парень открыл глаза и в два приема поднялся на подрагивающие то ли от напряжения, то ли от сковавшей тело непонятной ватной слабости ноги. Не глядя в сторону дороги, осмотрел себя. Все как и должно быть – тельняшка, заправленная в легкие хлопчатобумажные туристические брюки, в которых он предпочитал ходить в летние экспедиции. Горные ботинки с невысоким берцем, старенькие, но еще вполне целые. Давно собирался прибарахлиться новой обувкой, да жаба душила тратить деньги, пока еще в этих вполне можно ходить. Что еще? Нож и горный молоток на поясе, телефон… где он, кстати? А вот, в траве под ногами валяется, видимо, выпустил из руки, когда падал. Наклонившись, Леха поднял мобильник, автоматически стер с сенсорного экрана пыль и налипшие травинки. Отозвавшись на касание, монитор засветился, извещая владельца об отсутствии контакта с сетью. Пожав плечами, Степанов запихнул телефон в карман и, собравшись с духом, обернулся.

Ничего не изменилось.

Все так же светило далеко послеполуденное солнце, по лазурному небу плыли редкие невесомые облачка, теплый летний ветер шевелил коротко остриженные волосы… на узкой грунтовке застыла разгромленная и сожженная колонна советской автобронетанковой техники. Трупы тоже никуда не делись. Погибшие лежали в тех позах, в которых их застала смерть. Изодранные пулями гимнастерки топорщились от засохшей, кажущейся черной крови; искаженные предсмертной судорогой рты застыли в немом крике. Сейчас, осматривая местность с высоты своего роста, Степанов заметил множество воронок, обрамленных пластами вывороченной взрывами земли и дерна. Лежащие поблизости от них люди были изломаны, словно тряпичные куклы, многие с оторванными конечностями, обезглавленные, а то и вовсе разорванные на части.

Парень заставил себя сделать шаг вперед, затем еще и еще. Прибитая летним зноем местами вытоптанная трава чуть заметно пружинила под подошвами. Мыслей в голове не было. Никаких. Вообще. Сознание просто равнодушно фиксировало увиденное. Лежащий на спине совсем молодой паренек в новенькой, явно еще ни разу не стиранной гимнастерке, заскорузлой от крови. Чуть поодаль – офицер, судя по портупее и отлетевшей в сторону приплюснутой фуражке с пятиконечной звездой на околыше. От головы почти ничего не осталось, лишь какие-то кровавые лохмотья и сероватые комочки мозговой ткани. В сведенных судорогой пергаментно-желтых пальцах правой руки намертво зажат пистолет «ТТ» с замершей в крайнем положении затворной рамой – перед смертью успел расстрелять все патроны. Рядом с телом разорванная едва ли не в клочья полевая сумка, какие-то выпавшие из нее бумаги, несколько сломанных карандашей и разбитый компас. Из чего это по ним лупили, из крупнокалиберного пулемета, что ли?

«Из авиационного пулемета или автоматической пушки, – неожиданно подсказало очнувшееся от первого шока подсознание. – Разве сам не видишь? Военную хронику вспомни, не раз ведь смотрел. Колонну разгромили с воздуха. Сначала прошлись бомбами, потом летали вдоль шоссе на бреющем и расстреливали уцелевших».

Алексей, словно выполняющий простейшую программу робот, медленно брел параллельно насыпи, ощущая, как увиденное намертво впечатывается в память. Разорванное близким взрывом тело еще одного бойца. Собственно, не разорванное даже: головы и торса вовсе нет, только таз с вывороченными кишками и ноги в размотавшихся обмотках. И вбитая взрывом в землю винтовка с расщепленным прикладом и погнутым граненым штыком, которую до сих пор сжимает за цевье оторванная по локоть рука. В трех метрах – еще один погибший, взрывная волна сорвала одежду, оставив на теле только обрывки галифе и правый ботинок. Спина, куда ударили осколки, – одна сплошная рана с торчащими наружу обломками ребер и позвонков. Еще один погибший, судя по комбинезону и шлему – танкист. Крови на темной ткани не видно, только на спине лохматятся вывернутой наружу тканью выходные отверстия от пуль. Этого хоть целым похоронят… впрочем, ему-то как раз уже все равно…

Не в силах более видеть изуродованные тела, Степанов медленно поднял голову, рассматривая разгромленную колонну. Да, наверное внутренний голос прав: их именно разбомбили. Как раз напротив него застыл поперек шоссе легкий «БТ» с напрочь развороченным, рыжим от огня корпусом – видимо, близкое попадание или взрыв боекомплекта. Башни не было, и не шибко разбиравшийся в старых танках Леха не мог определить, какой именно модели боевая машина. В десятке метров впереди – нечто вовсе уж неопределяемое, абстрактная композиция из перекрученного тротиловой яростью металла, размотавшихся гусениц и разбросанных вокруг остатков ходовой. Вот это уж точно прямое попадание.

Следующие два танка, еще один «БТ» и «тридцатьчетверка» с незнакомой Степанову башней – уж больно пушка коротковата, совсем не такая, как в кино показывают, – внешне выглядели почти неповрежденными, разве что краска полностью обгорела. На рыжих от жара башнях – черные контуры звезд и тактических номеров, намертво впечатавшиеся в броню. Из распахнутого переднего люка «Т-34» свешивается обгоревший почти до скелета механик-водитель, еще один танкист лежит, раскинув угольно-черные руки, на решетке моторного отсека. Кажется, из башни «БТ» тоже кто-то пытался успеть выбраться, но присматриваться уже просто не было сил.

Леха торопливо сморгнул, отводя взгляд. Следом за танками в составе колонны двигались автомобили, некоторые с пушками на прицепе. Грузовикам досталось еще больше: осколки и взрывная волна с легкостью дырявили и сминали жестяные кабины полуторок и разносили в щепки кузова, а вспыхнувший бензин довершал дело. Видимо, часть машин, те, что тащили орудия, везли боеприпасы – от этих и вовсе практически ничего не осталось, только искореженные рамы с остатками подвески да искромсанные взрывом обломки кабин. Замыкавший колонну трехосный бронеавтомобиль с такой же, как на «БТ», башней почти не пострадал – и под взрыв не попал, и не горел. Как именно он называется, парень не помнил, то ли «БА-10», то ли как-то иначе. Судя по продырявленному крупнокалиберными пулями капоту, ему разбило двигатель, и экипаж предпочел бросить машину – недаром бортовые дверцы распахнуты. На отвернутой в сторону башне отчетливо видна красная звезда и белая пунктирная полоса вдоль верхнего края, видимо, заменяющая тактическое обозначение подразделения.

Алексей на миг прикрыл глаза. Что ж, если это и на самом деле галлюцинация, то уж больно она подробная. И страшная. Неправильная, одним словом. Буквально каждая деталь проработана, словно в историческом кинофильме, вон на дороге даже стреляные гильзы блестят, видимо, кто-то вел огонь по атакующим колонну самолетам. Хотя откуда ему знать, какие именно бывают галлюцинации?! И какие из них правильные, а какие, мать их, нет?! Он что, психиатр, что ли? Или дело в том, что…

В этот момент ветер внезапно изменил направление, и парня накрыла волна плотного… нет, не воздуха. И даже не запаха. Ни воздухом, ни запахом ЭТО назвать было никак нельзя. Первое пришедшее в голову определение – смрад. Густой, хоть ножом режь, смрад горелой человеческой плоти, обильно сдобренный химическими запахами сгоревшей солярки и машинного масла, тротила, краски, резины и чего-то уж вовсе неопределяемого. И еще чем-то незнакомым, солоновато-железистым, тем самым, чем пахло вокруг, пока он шел вдоль перерытой воронками насыпи.

Степанов резко замер на месте, будто наткнувшись на невидимую преграду. Кровь! Так пахнет кровь! Вот только интересно, откуда он это знает? Леха обвел пространство вокруг себя полубезумным взглядом, словно видя все это впервые. С глаз – или разума? – словно слетела пелена, как-то сразу, мгновенно, в некий нефиксируемый сознанием миг. Какие еще, нахрен, глюки! Нет, это все всерьез, по-настоящему, на самом деле! Все эти разорванные взрывами тела с вывалянными в пыли и облепленными мухами кишками и свешивающиеся из люков человекоподобные головешки, некогда бывшие живыми людьми, – все это НА САМОМ ДЕЛЕ!

Окружающий мир внезапно поплыл и размазался, почва под ногами потеряла былую твердость, словно он оказался в эпицентре землетрясения, и последним, что еще успел зафиксировать погружающийся в омут беспамятства разум, стала стремительно несущаяся навстречу земля, покрытая вытоптанной, местами бурой от запекшейся крови травой…

* * *

Очнулся Алексей, когда вокруг уже сгустились сумерки. Некоторое время парень лежал на спине, бездумно глядя в темнеющее с каждой минутой небо, на котором уже проступили первые звезды. Хотелось есть и куда сильнее пить. А еще сильнее – понять, что вообще происходит. С одной стороны, разум отчаянно отказывался признавать даже гипотетическую возможность попадания в далекое прошлое, с другой – из головы упорно не шло виденное днем. Да тяжелый запах благодаря практически полностью стихшему к вечеру ветру, к сожалению, никуда не делся. Такое не подделаешь и никакой галлюцинацией не объяснишь… хотя если он сейчас валяется в коме в своем времени, тогда, наверное, все что угодно возможно. Мог бы и на какой-нибудь Альфе Центавра очнуться, блин, в окружении большеглазых инопланетян из амерских кинофильмов. Ладно, какой смысл и дальше спину отлеживать, все равно этим ровным счетом ничего не изменишь. Чем бы все это ни оказалось, нужно хоть каким-то делом заняться, воду, например, найти. Или еду. Или оружие. Или все перечисленное разом… хотя вода актуальнее остальных пунктов, уж больно горло пересохло, словно сутки не пил.

Поднявшись на ноги – чувствовал себя Леха на удивление неплохо, не было ни былой слабости, ни головокружения, бывший десантник пошарил по карманам, разыскивая мобильный. Нужен хоть какой-то источник света, вот-вот совсем стемнеет, как тогда быть? Одного лунного света может и не хватить, а сломать по дурости ногу как-то не хочется. Если все это по какой-то чудовищной случайности окажется правдой, со сломанной ногой ему лучше сразу застрелиться, тем более у погибшего офицера он видел пистолет. Не в плен же немцам сдаваться? Кстати, это мысль! В смысле, не насчет плена, а насчет пистолета. Нужно обязательно отыскать его тело и забрать оружие – наверняка в кобуре запасной магазин имеется. Не хочется, конечно, в темноте по этому импровизированному кладбищу бродить, но что делать?

Парень грустно усмехнулся: «к немцам в плен», вот именно! Получается, подсознательно он УЖЕ поверил, что перенесся на Великую Отечественную? Потому и рассуждает подобным образом? Блин, голова кругом… Так, все, хватит переливать из пустого в порожнее, пора делом заняться! А то разнылся, словно не в десанте служил, а не пойми где! Конечно, если и на самом деле придется воевать, ему б родной «семьдесят четвертый» с подствольником, снарягу нормальную да «РПГ-7 Д» с десятком выстрелов, и кумулятивных, и термобарических…

«Ага, – не удержался внутренний голос. – А еще «бээмдэшку» с экипажем и полным боекомплектом! Или нет, чего мелочиться? Мечтать, так с размахом – сразу целую десантно-штурмовую бригаду со средствами усиления и авиаподдержки! И парочку «Тополей М» на прямую, блин, наводку!»

Обшаривающие карманы пальцы наткнулись на нечто продолговато-цилиндрическое. Фонарик! Точно, он же вчера положил в карман фонарик, о котором совсем позабыл! Лагерь геологической партии уже погрузился в темноту, свет давал лишь догорающий костер, а ему приспичило прогуляться по нужде, вот он и прихватил с собой самый обычный китайский светодиодник на три пальчиковые батарейки. А потом, забираясь в спальник, позабыл выложить из кармана. Неплохая находка, кстати, в нынешних реалиях портативных фонарей подобной мощности и вовсе нет. И самое главное, батарейки он перед самым походом заменил, при экономном расходовании на неделю хватит, а то и больше.

Леха вдавил в корпус упругую клавишу, и темноту прорезал узкий бело-голубой луч. Отлично, живем! Главное – не спалиться по-глупому, свет ночью далеко виден, особенно такой яркий. Кстати, а вот интересно, отчего фрицев до сих пор не видно? Здесь все еще глубокий советский тыл? Или их просто не заинтересовала перепаханная бомбами грунтовка – танк или бронетранспортер пройдет, конечно, а вот для движения автотранспорта придется сначала воронки засыпать и утрамбовать. Собственно, вполне вероятно, что пока он валялся без сознания, тут и побывали какие-нибудь разведчики. На мотоциклах, предположим, немцы к байкам с колясками всю войну были неравнодушны. Убедились, что шоссе бомбами перерыло, да и убрались восвояси. А его не тронули, поскольку сочли одним из погибших под авианалетом, – в конце концов, что в нем такого уж необычного? Тельняшка? Так и в этом времени подобные носят. Светло-зеленые туристические брюки? Порядочно застиранные и изгвазданные пылью и травой? Даже не смешно. Делать фрицам больше нечего, только среди трупов бродить, колонну-то не час назад раздолбали, а как минимум ранним утром… Короче говоря, особенно бояться нечего, когда-то он то ли читал, то ли слышал, что в начале войны немцы ночами не воевали, так что шансы напороться на гитлеровцев практически нулевые.

Ободренный подобными мыслями, парень двинулся вперед, разыскивая замеченного днем убитого офицера. Кстати, в этом времени, насколько он помнил, никаких офицеров еще не было, звание вернут в сорок третьем, а пока – только командиры. Не позабыть бы, когда до своих доберется, а то загремит в контрразведку – и амба. Вряд ли кто-то станет возиться с человеком, называющим себя пришельцем из будущего, – других забот хватает. Шлепнут по-быстрому у ближайшей сосны – и дело с концом. Он ведь в местных реалиях реально ни в зуб ногой, уж простите за тяжеловесный каламбур. На первом же допросе спалится, поскольку даже цены на хлеб или банальную водку не знает, не говоря уж о чем-то более сложном, вроде армейских знаков различия, всех этих легендарных «шпал», «кубарей» и прочих «ромбов». Так, плавает по поверхности, помня лишь то, что случайно запало в память после прочитанных книг или просмотренных кинофильмов. Сержанта с его «пилой» из четырех треугольников на петлицах от лейтенанта отличит, конечно, а вот капитана от, допустим, майора – уже вряд ли. Не говоря уже про всяких комиссаров с прочим старшим командирским составом от подполковника и выше…

Погибшего офицера… то есть командира Алексей нашел быстро. Стараясь не светить в сторону того, что осталось от его головы, парень забрал пистолет и запасную обойму. Поколебавшись – лишний раз тревожить покойника не хотелось, – все же снял и портупею с кобурой: не за поясом же «ТТ» таскать? Итак, оружие у него теперь имеется. Конечно, восемь патронов – это несерьезно, но все же лучше, чем ничего. Кстати, помнится, он еще танкиста видел, того самого, о котором подумал, что, мол, целым похоронят. Так у него тоже кобура имелась. Может, поглядеть?

Тяжело вздохнув, парень потопал на поиски, освещая дорогу зажатым в ладони фонариком: проникающий сквозь неплотно сжатые пальцы лучик света был совсем узеньким, так сразу со стороны дороги и не заметишь. Танкиста он обнаружил быстро, и пяти минут не прошло, став обладателем еще двух запасных магазинов. Ну, уже что-то. Сняв с пояса погибшего фляжку в брезентовом чехле, Степанов собрался уходить, но неожиданно вспомнил про бронеавтомобиль. Все ж таки единственная практически не пострадавшая машина. Наверняка внутри можно найти что-нибудь полезное – а в его положении «неполезного», пожалуй, и не бывает по определению.

Идти к дороге не хотелось просто до одури, но Леха волевым усилием заставил себя двинуться в сторону насыпи и обыскать броневик. За что и был вознагражден солдатским вещмешком с захлестнутой ременной петлей горловиной – подобных он на срочке уже не застал, но что это такое, прекрасно знал, – несколькими «лимонками» и двумя дисками к автомату «ППД». Последнее оказалось весьма кстати: о том, что подобное оружие использует тот же патрон, что и его пистолет, парень помнил. Так что боеприпасов теперь было с избытком, почти полторы сотни. Что находится внутри вещмешка, Леха проверять не стал, просто запихнул внутрь диски и гранаты (по намертво вбитой в армии привычке убедившись, что усики на чеках надежно разведены), будет время – разберется. Да и место неподходящее: как оказалось, водитель бронеавтомобиля погиб во время обстрела и сейчас сидел, навалившись грудью на руль. От тела и натекшей под сиденье лужи крови уже ощутимо тянуло тошнотворно-сладковатым запахом разложения – машина простояла на самом солнцепеке весь световой день, и температура внутри раскаленной стальной коробки наверняка поднималась градусов под сорок, а то и выше…

Выбравшись наружу, Степанов торопливо двинулся по кратчайшей дороге к темной стене недалекого леса, до которого по его прикидкам было не более трехсот метров, стремясь как можно скорее выбраться из этого чудовищного царства смерти. В голову пришла было мысль, что так неправильно, что стоило бы забрать у погибших документы, хотя бы у тех, кто остался более-менее целым после бомбежки, однако заставить себя вернуться он не смог.

Просто не смог, мысленно извинившись перед павшими:

«Простите, мужики, но уж слишком много всего сегодня произошло! Наверное, я просто оказался не готов… пока не готов. Возможно, успей я повоевать, как батя, в какой-нибудь горячей точке, вел бы себя иначе. Но я не воевал. Тоже пока. Просто честно оттянул свои два года, пусть и в очень серьезных войсках. Но смерть я видел только по телевизору, хоть ее, этой смерти, в крайние годы и стало как-то слишком уж много… Знаю, что теперь фрицы пригонят местных и те похоронят вас в ближайших воронках. Где вы надолго, если не навсегда, останетесь безымянными, но что я могу изменить? Если бы у меня была карта, я б запомнил место. Но карты у меня нет, и я даже не знаю, где нахожусь и какой сейчас год… Поэтому простите меня, ребята, и прощайте… Вечная вам всем память!..»

Добравшись до опушки, Леха несколько минут просто стоял, привалившись к стволу могучего дуба, и дышал полной грудью, с наслаждением вдыхая прохладный ночной воздух. Какое это, оказывается, наслаждение, просто дышать чистым воздухом, не отравленным тяжелым духом разложения и смерти! Вот просто так стоять и дышать. Стоять и дышать насыщенным пряными лесными запахами воздухом…

Долго задерживаться на месте парень не стал, поспешив углубиться в лес. Особой проблемы в этом Степанов не видел – фонарь есть, опыта, учитывая, что в первый «взрослый» поход он отправился еще в пятнадцать лет, – навалом. Да и в армии будущую крылатую пехоту тоже кое-чему учили, и учили неплохо. В том числе и ночным марш-броскам с полной выкладкой по пересеченной местности. Сейчас ни полной, ни неполной выкладки не имелось, только тощий солдатский «сидор», полупустая фляга да пистолет. Кстати, насчет фляжки – как это он позабыл-то?

Остановившись, парень открутил крышечку и опасливо принюхался: а ну как внутри спирт окажется? Нет, все в порядке, из горлышка привычно пахло слегка застоявшейся теплой водой. Сделав несколько жадных глотков, Алексей усилием воли заставил себя остановиться. Воды в емкости, судя по ощущениям, оставалось совсем немного, граммов двести, и следовало экономить. Вовсе не факт, что в ближайшее время удастся найти какой-нибудь ручей. Хотя, конечно, самый обычный смешанный лес – вовсе не выжженная солнцем степь или горы, водоемов должно быть много. Закрутив алюминиевую флягу, почти в точности такую же, как в его армейской бытности, разве что неокрашенную, Леха поправил на плече лямку вещмешка и продолжил движение. Часа два можно и отмахать без привалов, ни разу не проблема. Жаль, ни компаса, ни карты нет, никак не сориентируешься. С другой стороны, если перестать сомневаться и принять как должное, что он и на самом деле провалился в сорок первый год, значит, нужно просто идти в направлении линии фронта. Скорее всего, сейчас он в немецком тылу, так что дорога одна – на восток, к своим.

Парень невесело усмехнулся: ну да, а куда еще, если не в сорок первый? Сейчас лето, ориентировочно июнь-июль. Разбитые на дороге легкие танки – довоенного образца, да и сгоревшая «тридцатьчетверка» определенно из первых серийных модификаций. Сколько их к сорок второму уцелело, единицы? Или ни одного? Обозначение на башне бронеавтомобиля тоже старого образца, что-то подобное он видел на фотках в Интернете. Опять же, погон ни у кого из погибших нет – наверняка сорок первый! Хотя, конечно, возможны и варианты – вон те же «БТ-7», вроде бы еще и в сорок пятом на Дальнем Востоке с японцами воевали… Ладно, чего гадать, встанет на ночевку, пошарит в «сидоре», вдруг газету какую найдет.

Следующие пару часов Степанов честно топал, двигаясь ориентировочно на восток. Идти было не особенно сложно, серьезные препятствия в виде заросших густым кустарником оврагов или нагромождений бурелома, которые приходилось обходить стороной, встречались редко. В первые же двадцать минут бывший десантник привычно вошел в размеренный ритм, наиболее удобный для передвижения по лесу, и дальше топал сберегающим силы шагом. Света, несмотря на небольшие размеры фонарика, вполне хватало, чтобы загодя заметить упавшее поперек дороги дерево или опасную промоину, так что идти удавалось без серьезных задержек.

Взглянув на часы, Алексей хмыкнул: уже два часа топает, а кажется, будто и получаса не прошло! Ни усталости, ни сна ни в одном глазу. Стресс на него так подействовал, что ли? Если да, то хреново, нужно срочно привалиться минут на тридцать, а то надорвется и завтра будет никакой, что в его ситуации недопустимо. Накроет откатом и проваляется полдня, теряя драгоценное время. Решено, устраиваем привал! Заодно и ревизию имущества проведем.

Некоторое время Леха еще двигался вперед неспешным шагом, подбирая подходящее для стоянки место. Неожиданно откуда-то ощутимо потянуло свежестью и влажной землей, и парень различил едва слышимое журчание. Сориентировавшись, он свернул в направлении звука. Спустя минуту впереди блеснула серебром поверхность воды. Продравшись сквозь заросли, Степанов остановился, поводя вокруг себя фонарем. Крохотную полянку, укрытую с трех сторон густым кустарником, прорезало русло неглубокого лесного ручейка, струящегося по выстланному окатанной калькой дну. Поверхность живущей своей жизнью воды легонько рябила в луче света. Ух ты, вот это удача! Просто райское местечко. Для привала, а то и ночевки самое то. Палатку тут, конечно, не поставишь, места не хватит, а вот привалиться под кустиком – вполне. Еще б костерок развести, но опасно, огонь, даже в лесу, издалека заметен, да и дым демаскирует – будь здоров.

Сбросив на землю негромко звякнувший рюкзак, десантник опустился рядом, с наслаждением вытянув ноги. Как-то сразу накатила, туманя разум и делая тело ватным, усталость, загудели натруженные мышцы. Вот и откат, только что-то слишком уж быстро. Нда, похоже, сегодня он уже никуда не пойдет… С другой стороны, возможно, так и лучше, в лес он зашел достаточно глубоко, а отдохнуть нужно как следует. Уж больно много всего произошло, даже удивительно, что он вообще мозгами не двинулся. И ведь ничего не закончилось, все, блин, только начинается! Так что умыться, напиться, благо воды теперь немерено – и отдыхать до утра. Иди знай, что ждет завтра, силы могут ой как пригодиться. Но сначала глянем, что внутри вещмешка.

Зажав фонарик в зубах, Леха развязал тугой узел и вытряхнул содержимое на траву. Так, что тут у нас? Две жирные от остатков наспех счищенного солидола полукилограммовые банки консервов без этикеток, видимо, с тушенкой, он подобные и по собственной армейской службе помнил. Холщовый мешочек с крупными сухарями, который он поначалу принял за табачный кисет. Приятные находки, на первое время харчем он разжился. Поехали дальше – нехитрые «мыльно-рыльные» принадлежности: вафельное полотенце с размытым фиолетовым штампом части в углу, обмылок в оранжевой целлулоидной мыльнице со звездой на крышке и футляр с безопасной бритвой – лет двадцать назад подобной еще пользовался его отец. Завернутые в потрепанную газету портянки, стираные, но чистые. А вот и духовная пища, она же источник бесценной информации относительно того, где он находится. Точнее, когда. Ну, в смысле, в каком году. И его собственные сегодняшние приобретения, два автоматных диска и четыре оборонительные гранаты «Ф-1», внешне нисколечко не изменившиеся за семьдесят с лишним лет.

Придирчиво проверив, не сошлись ли ненароком усики предохранительных чек, Степанов отложил «лимонки» в сторону. Таскать гранаты с ввернутыми запалами в вещмешке вместо подсумка, конечно, небезопасно, но не разряжать же их? Мало ли что произойдет, в бою противник ждать, пока он их обратно вкрутит, не станет. Да и сами запалы деть некуда, не в кармане ж носить, это вовсе верх идитотизма. Может, патроны из дисков выщелкать и в наружный карман «сидора» пересыпать, к чему лишний груз тащить? Автомат ему вряд ли светит найти, да и не факт, что они подойдут без индивидуальной подгонки – как оно с «ППД-40» обстоит, неизвестно, а вот у «ППШ» подобная проблема точно имелась, об этом он когда-то читал.

Неожиданно поймав себя на мысли, что начинает подсознательно тянуть время, Леха тяжело вздохнул и протянул руку к газете. Ладно, чему быть, того не миновать. Степанов развернул помятый, местами надорванный лист желтоватой газетной бумаги и осветил шапку, едва ли не против воли затаив дыхание. Название «ИЗВЕСТИЯ» набрано заглавными буквами, ниже, шрифтом поменьше, подзаголовок «Советов депутатов трудящихся СССР». И еще ниже, вовсе уж крошечными буковками и циферками: «среда, 11 июня 1941 г.».

«Одиннадцатое июня одна тысяча девятьсот сорок первого года», – беззвучно шевеля губами, чуть ли не по слогам прошептал Леха, еще раз пробегая взглядом коротенькую строчку.

Вот все и встало на свои места. Судя по потрепанности страниц, газету вряд ли носили в вещмешке больше двух, максимум трех недель, иначе от бумаги такого качества одна труха бы осталась. Значит, сейчас или конец июня, или начало июля, ошибка практически исключена. Каким-то невероятным образом он провалился в нереально далекое прошлое, в начало Великой Отечественной войны, самой страшной и кровавой войны в человеческой истории.

Посидев, бездумно глядя на ручеек, несколько минут, парень взял себя в руки, заставив заняться делами. Ну, подумаешь, узнал, что сейчас и на самом деле лето сорок первого! Можно подмать, то, что на дороге видел, не доказательство! Прекрасно все понимал, просто поверить до конца, до самого донышка, не желал. Но против фактов не попрешь, факты – они вещи такие, упрямые… А вот пожрать нужно, крайний раз он ел, так уж получается, аж вчерашним вечером, перед тем, как спать в геологическом лагере завалиться.

Не испытывая особого аппетита, Леха вскрыл ножом одну из банок и съел половину, зачерпывая размякшую от жары тушенку сухарем – ложки не было, а ножом есть несподручно. Запив скудный ужин водой из ручья и наполнив флягу, он умылся, запихал нехитрый скарб обратно в «сидор» и завалился спать. На всякий случай уложив под руку пистолет с загнанным в ствол патроном и одну из гранат. В одной тельняшечке он под утро, несмотря на июнь, порядочно задубеет – лес кругом, да и от ручья сыростью тянет, но на сооружение какого-нибудь укрытия вроде шалаша просто не было сил. Ни моральных, ни физических, причем не поймешь, каких больше… ну, или меньше, смотря с какой стороны посмотреть… диалектика, мать ее за ногу.

С этой глубокой мыслью десантник и погрузился в сон, на удивление безмятежный и лишенный всяких сновидений.

Интерлюдия. Будущее, 2198 год

РАПОРТ № … СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Настоящим сообщаю о чрезвычайном происшествии категории «А», имевшем место 25 июня 2198 года. Во время проведения регламентных технических работ в квадрате «СВ434» был утерян бикоординатный бакен дальнего наведения за серийным номером 232432-87902 (инвентарный номер согласно внутреннего регистра – СВ434-432-902).

Происшествие имело место в связи с непредсказуемым стечением обстоятельств, а именно электромагнитной вспышкой в гелиосфере местной звезды, с точностью до 0,05 стандартной секунды совпавшей по времени с запуском тестовой программы погружения бакена в воронку нелинейного пространства. Согласно результатам изучения обстоятельств случившегося выяснено, что всплеск электромагнитного излучения в момент погружения в гиперпространство привел к сбою в логических сетях объекта, критической ошибке программы навигационной привязки в системе трехмерных координат и хаотическому, то есть нерегулируемому и не отслеживаемому доступными техническими средствами, гиперпрыжку.

В связи с приведенными выше обстоятельствами в настоящее время и при помощи доступных технических сил и средств отследить фактическое местонахождение пропавшего бакена, равно как и точку его возможного выхода («финишной воронки») в обычное пространство, никоим образом не представляется возможным.

Примечание: пропавший ГПП-маяк номер 232432-87902 (СВ434-432-902) являлся бикоординатным (финишным) бакеном дальнего наведения, питаемым интегрированным преобразователем гравитационных возмущений. Срок действия и ресурс энергоблока не ограничен, радиус действенного покрытия – более 12,5 стандартных световых (лет). Статус системы в стандарте «двойных» координат не определен, что означает невозможность определить, находится ли в настоящее время утерянный маяк в трехмерном космосе либо остался в искривленном (парадоксальном) пространстве. Поскольку фактически виновным в ЧП никто признан быть не может, мною вынесено решение о применении к дежурной технической смене дисциплинарного взыскания. Подробный технический отчет о произошедшем (поэтапное ретроспективное воссоздание картины случившегося по данным бортового регистратора корабля, автономную телеметрическую запись тест-блока ГППМ, хронологическую привязку событий с точностью до 0,05 ± 0,001 сек.) к сему прилагаю. При необходимости готов прибыть для личного доклада и проведения расследования обстоятельств случившегося.

Заместитель начальника Космографической и Координатно-навигационной службы ВКФ по сектору «СВ», капитан первого ранга Иванов С. Г.

 

Глава 3

Проснулся Леха от сырого холода, проникшего, казалось, в каждую клеточку замершего тела. Видимое в разрывах ветвей небо уже начало светлеть, между стволами деревьев висел густой предутренний туман, напрочь скрывавший даже самые высокие кусты. Неглубокий овражек, по дну которого катил воды ручей, тоже скрылся в плотном молочно-сером мареве. Сколько сейчас времени, парень не знал: наручные часы, хоть и исправно отсчитывали минуты, оставались настроенными на время «его мира», показывая два часа пополудни. Не часы, одним словом, а таймер какой-то…

Степанов с кряхтением поднялся на ноги и проделал укороченный гимнастический комплекс, разогревая мышцы и разгоняя по жилам застоявшуюся за холодную ночевку кровь. Немного полегчало, сковывающая мышцы вялость отступила, и парень решил завершить зарядку водными процедурами. Поколебавшись, он стянул пропотевшую тельняшку и расшнуровал ботинки. С удовольствием поплескавшись в ручье – сегодня вода казалась вовсе уж ледяной, но это только бодрило, – Леха простирнул носки, намотал на ноги портянки и обулся. Вроде неплохо, жмет немного, но это с непривычки, расходится. Ноги нужно беречь, это азы и для туриста-любителя, и для профессионального геолога или разведчика-диверсанта. Потому топать в пропотевших носках несколько дней подряд неправильно. Без нормальных носок или портянок даже самая расхоженная обувь начнет рано или поздно натирать – и все, отбегался. С растертыми в кровь ногами ты не ходок.

Натянув на просохший торс тельник, Леха ощутил себя практически в норме. Добив вчерашнюю банку тушняка, тщательно отмыл жестянку в ручейке и решился вскипятить воду. Уж больно хотелось порадовать желудок хоть чем-нибудь горяченьким, пусть даже и пустым кипятком. Припомнив армейскую науку, настрогал сосновых щепок и развел крохотный бездымный костерок, незаметный даже с нескольких метров. Вода закипела быстро, и Степанов с удовольствием запил ранний завтрак горячей водой, все еще пахнущей жиром. Все, вот теперь он точно ожил, можно топать дальше.

Замаскировав ямку с прогоревшими углями, он запихнул в «сидор» закопченную жестянку – пригодится еще, все равно ни котелка, ни кружки в наличии нет, – сменил воду во фляге и прицепил ее вместе с кобурой на пояс. Портупею убрал в вещмешок – жалко выбрасывать. Туда же отправился и геологический молоток, дальше таскать который на ремне смысла не было, в качестве оружия ближнего боя и ножа хватит. Несколько секунд размышлял, что делать с мобильным, экран которого все так же высвечивал безрадостное «поиск сети». Выключить ради экономии батареи и запихнуть подальше в «сидор» или оставить в кармане? Тоже, разумеется, выключенным? Неожиданно в голову пришла интересная мысль: в качестве средства связи телефон в ближайшие пятьдесят с лишним лет абсолютно бесполезен, но ведь камеру с фотоаппаратом-то никто не отменял! Если по пути встретится что-нибудь заслуживающее внимания, например скопления немецкой техники, можно и сфотографировать. Или даже на видео снять, вдруг пригодится, допустим, в качестве разведданных. Главное, не забывать после съемки мобильник выключать и следить, чтобы батарея не разрядилась, поскольку с зарядкой дело обстоит так же, как и с сотовой связью, то есть никак. Решено, отключаем и носим при себе. О, кстати, нужно включить «режим полета», тогда телефон не станет садить батарею, разыскивая ближайшую соту! Внеся необходимые изменения в настройки, Леха отключил мобильник и запихнул его в карман.

Вот, собственно, и все сборы. Как любила говорить покойная бабушка, «нищему собраться – только подпоясаться». Проверив оружие, Леха переправил в карман одну из гранат, автоматически оглядел место ночевки на предмет забытых вещей и демаскирующих следов и двинулся в направлении «куда-то на восток». За сегодня он, кровь из носу, должен постараться максимально приблизиться к линии фронта, иначе просто нечего будет жрать.

Первый час пути прошел быстро – отдохнувший за ночь парень двигался без остановок и с приличной для леса скоростью, благо туман уже истаял. О том, что идет война, напоминала лишь оживившаяся с рассветом орудийная канонада, глухо рокочущая впереди. Судя по тому, что винтовочно-пулеметной стрельбы слышно не было, Степанов решил, что до фронта никак не меньше десяти километров, скорее всего, больше. Зато пушки лупили с завидным постоянством, практически каждую секунду на востоке приглушенно бумкал очередной взрыв.

А затем над головой раздался мерный гул множества авиационных моторов. Леха дернулся было, собираясь отыскать укрытие, однако тут же понял, что самолеты летят слишком высоко, чтобы представлять опасность. Да и вообще, не лес же они собрались бомбить? Все их цели там, далеко впереди, где канонада. Или еще дальше, если они идут на бомбардировку тыловой инфраструктуры наших войск или мирных городов. Выбравшись на небольшую поляну под открытым небом, десантник поднял голову, рассматривая идущие девятками двухмоторные бомбардировщики, выше которых мельтешили истребители воздушного прикрытия. Скрипнув зубами, Алексей проводил немецкие самолеты ненавидящим взглядом: летают, суки, как у себя дома! Словно вообще ничего не боятся! Ну, и где же, интересно, наши прославленные «ястребки»? Как там их, «Сталинские соколы», что ли? Неужели и на самом деле, как писали историки, почти все сгорели на аэродромах в первые сутки войны? А большую часть тех, кто все же успел взлететь, сбили уже в воздухе?

Словно отозвавшись на его мысленный призыв, к немецким порядкам рванулись, пронзительно звеня работающими на высоких оборотах моторами, три тройки небольших широколобых самолетиков. Прищурившись, парень разглядел на нижних поверхностях несущих плоскостей крохотные алые звездочки и злорадно ухмыльнулся: ну, сейчас наши фрицев прищучат! Поначалу все так и шло. «Ишачки» – вспомнил Леха ласковое прозвище этих истребителей – разделились и тремя звеньями атаковали крайние в строю бомбардировщики. В авиации Леха особенно силен не был, за исключением разве что военно-транспортных «Ил-76», с которых их вместе с техникой сбрасывали во время тренировок, но примерно помнил, что в начале войны наши летали звеньями по три машины, ведущий и двое ведомых. А немцы, кажись, работали исключительно в паре.

Первый бомбер сбили почти сразу: самолет густо задымил правым двигателем, неуверенно рыскнул из стороны в сторону и клюнул носом, устремляясь к земле. Несколько мгновений – и его закрутило вокруг оси, охваченное пламенем крыло отломилось, и бомбовоз почти вертикально рухнул вниз, оставляя за собой жирный черный шлейф. Несмотря на приличное расстояние, Степанов ощутил, как тяжело вздрогнула под ногами земля, отзываясь на одновременную детонацию двух тонн бомб. Спустя несколько секунд пришел и приглушенный лесом гул мощного взрыва.

«Нехило рвануло, – отстраненно подумал парень, продолжая с замиранием сердца наблюдать за разворачивающимися в небе событиями. – Как бы лес не загорелся, лето на дворе, самая сушь, только этого мне для полного счастья не хватало! От лесного пожара хрен убежишь, это любой турист знает».

Но вот дальше события пошли как-то совсем не так, как он ожидал: советским пилотам удалось обстрелять еще один бомбовоз, однако падать он отчего-то не стал, развернулся по широкой дуге и потянул в обратном направлении, дымя поврежденным двигателем. Зато загорелся один из «И-16», на котором сосредоточили огонь стрелки бортовых пулеметных установок сразу нескольких бомбардировщиков. Остальные «Ишачки» торопливо порскнули в стороны, выходя из-под огня и теряя строй.

«Блин, да ведь у них же радиостанций нет! – вдруг вспомнил Алексей, с яростью сжав кулаки. – Как теперь строй восстанавливать? Или они поодиночке охотиться станут?»

Охотиться поодиночке им не дали. Не прошло и нескольких секунд, как сверху, тонко подвывая переведенными на максимальные обороты движками, рванулись с пологого пикирования истребители прикрытия. Еще мгновение – и над головой завертелась смертельная карусель воздушного боя. Вот только вели в этой игре на выживание, увы, отнюдь не «Сталинские соколы». Потерявшие всего две машины (причем безвозвратно – лишь одну, вторая, скорее всего, благополучно дотянет до аэродрома) бомбардировщики же спокойно легли на прежний курс, прекрасно понимая, что русским сейчас не до них.

Бой длился от силы пять минут. Нашим удалось завалить всего одного фрица – правда, завалить качественно, вниз только обломки фюзеляжа да оторванные плоскости посыпались, – после чего небо очистилось. Когда от девяти «Ишачков» остался всего один, торопливо улепетывающий на восток, Степанов с тоскливым вздохом прикрыл глаза. Вот и все… а он-то радовался! Прищучили, ага! Так прищучили, что из девяти машин аж один самолет уцелел!

Ладно, нужно идти дальше. Переживать можно и на ходу, все равно этим ни себе, ни погибшим пилотам не поможешь… Бросив в небо прощальный взгляд, парень успел заметить белое пятно купола, стремительно сносимого ветром куда-то в сторону. Висящий на ремнях подвесной системы пилот отчаянно дергал руками правую группу строп, видимо, не справляясь с управлением парашютом.

«Боится на лес приземляться, бедняга, – автоматически отметил Алексей, засекая направление. – И правильно делает, что боится, хреновая это штука. Его ведь наверняка такой посадке не учили, так что если руки-ноги не переломает – значит, повезет. Похоже, где-то совсем недалеко отсюда плюхнется. Хотя нет, какое там плюхнется, сто пудов на дереве повиснет. Главное, чтобы со стропорезом не переборщил, когда освобождаться станет, обидно, если ногу уже на грунте сломает».

Убедившись, что пилота относит именно туда, куда он и предположил, Леха побежал вперед, защищая выставленной перед собой согнутой в локте рукой глаза от хлещущих веток.

Летчика Леха искал почти час. То ли с направлением он все же ошибся, то ли, что скорее, ветер в последний момент все-таки отнес того в сторону, но обнаружил пилота Степанов не сразу и исключительно благодаря ненормативной лексике. В том смысле, что уж больно громко матерился запутавшийся в стропах и ремнях подвесной системы летун. Пока нарезал по лесу круги, успел наспех продумать какую-никакую легенду – вчера как-то не до того было. Более менее адекватных и, что самое важное, труднопроверяемых даже на уровне армейской контрразведки вариантов придумалось два. Первый – прикинуться уцелевшим новобранцем из той самой разгромленной колонны, описать которую он сможет в мельчайших подробностях – мол, следовал вместе с другими к месту назначения, да не доехал, попав под авианалет. Красноармейскую книжку, форму и оружие выдать не успели, гражданские документы забрали еще в военкомате. Обычный бардак первых дней войны, этим сейчас никого не удивишь. Близким взрывом его выбросило из кузова, что и спасло жизнь, поскольку полуторка полностью сгорела. Когда очнулся, была уже ночь, вокруг – одни трупы. Уцелел ли кто-то, кроме него, – не знает, если и уцелел, то ушел после налета, посчитав его мертвым. Сколько провалялся без сознания – понятия не имеет (вот и вполне подходящий повод определиться с конкретной датой). Штык, фляжку, кобуру с пистолетом и «сидор» с гранатами снял с убитых. Пробирается в сторону линии фронта, к своим. Для верности и ради оправдания полного незнания местности можно еще добавить, что сам он не местный, здесь оказался случайно, а после начала войны пошел в ближайший военкомат записываться добровольцем, поскольку в армии отслужил еще пять лет назад, ВУС имеет.

Второй вариант – остаться тем, кем он и является, то есть геологом. Серьезный плюс данной легенды – его собственные знания и навыки, любую проверку пройдет, если, конечно не станут выяснять имена-фамилии деканов и однокурсников. Зато не придется выдумывать себе гражданскую профессию. Жил и работал… да хоть в Туркестане, лето там длинное, все сезоны проводил в горах в составе геологоразведческих партий. С остатками басмачей, опять же, сталкиваться приходилось, так что с оружием на «ты» и стреляет неплохо. И пойди проверь, так ли оно на самом деле, Туркестан отсюда ну о-о-очень далеко. Сюда послали в командировку, искать выходы белой глины – каолина для фарфорового производства, изготовления огнеупорного кирпича и передовой советской фармакологии. Глину не нашли, одни болота да комары кругом, даже о начале войны не сразу узнали. Решили идти к ближайшему населенному пункту, где имеется военкомат, по дороге напросились пассажирами в армейскую колонну, но ту разбомбили немцы. Уцелел ли кто из группы – не знает, поскольку был контужен и в бессознательном состоянии выброшен из кузова. Дальше, собственно, так же, как и в первом варианте: документы и вещи сгорели, оружие и снарягу снял с убитых, сейчас пробирается к своим, поскольку не собирается оставаться в стороне и хочет бить фашистского агрессора.

Обнаружив летчика, Леха несколько секунд не выходил на открытое место, с интересом вслушиваясь в витиеватые словесные конструкции, в итоге признав, что в его времени матерятся попроще. Выбравшись из зарослей, парень задрал голову, разглядывая застрявшего в кроне могучего дерева в пяти метрах от земли пилота в темно-синем летном комбинезоне. Не так и высоко для тренированного человека, но если не умеешь грамотно группироваться при приземлении, ногу запросто сломаешь. Или руку, на выбор. Степанова истребитель не видел, поскольку висел к нему спиной.

– Здорово, летун! Висишь?

Пилот на миг замер, затем дернулся, пытаясь одновременно развернуться к Алексею лицом и расстегнуть клапан сползшей почти на поясницу кобуры.

– Да не трепыхайся ты так, или сорвешься, или еще больше запутаешься! Свой я, свой! Был бы немцем, уже стрельнул бы, – торопливо сообщил Степанов, обходя дерево так, чтобы пилот смог его рассмотреть. – Видел, как тебя сбили, вот и побежал, как чувствовал, что повиснешь. Не ранен, кстати?

– Да вроде нет, только руку немного вывихнул, – буркнул тот, оставив попытки достать оружие. Нарочито-фамильярное обращение на «ты» он проигнорировал. – Помочь сможешь? Запутался я, а нож обронил. Ты поищи в траве, вон там примерно, – он указал направление левой рукой, при этом болезненно поморщившись. – Вот зараза, руку стропой затянуло, двигать больно.

– Немного вывихнул, говоришь? Вот тут ты не прав, «немного вывихов» не бывает, связки наверняка растянул, хорошо, если сустав не пострадал и руку вправлять не придется, – поучительным тоном сообщил Степанов.

Наезд – что уж скрывать, именно наезд! – он провел по всем правилам, поскольку еще в десанте понял, что младших командиров, не говоря уж про отсутствующих в Красной Армии как класс прапорщиков, нужно сразу ставить на место, иначе прочно сядут на шею, да еще и ногами болтать начнут. Или задолбают мелкими придирками. И вообще, чем крепче их прижмешь вначале, тем меньше будет вопросов потом. Это аксиома. Исключения, конечно, встречаются, например тот самый взводный, что сравнивал умытого десантника с отремонтированной «бээмдэ» – такого прижмешь, ага! Легендарный старший прапорщик «Спать Не Придется», тренировавший еще бойцов афганских призывов. Как там у классика, «глыба, а не человек»! Одни кулачищи чего стоят. Эх, его бы сюда, он бы точно немцам неслабую веселуху устроил…

Улыбнувшись подзабытым воспоминаниям, Степанов сбросил вещмешок и пошурудил в траве, быстро найдя потерянный стропорез, к его удивлению оказавшийся вовсе не привычным по службе в десанте двояковогнутым клинком с волнистой серейторной заточкой, а самым обычным односторонним ножом, напоминающим финку с бакелитовой рукояткой. Заточенным, между прочим, так себе. Не, на фиг, он лучше своим штыком воспользуется.

– Сможешь помочь? – подал голос с тревогой наблюдающий за ним летчик. – Похоже, самому мне не выпутаться, стропы сильно перехлестнулись и за сломанные ветки зацепились.

– Смогу, – пожал плечами Леха, прикидывая расстояние до нижних ветвей. – Подожди немножко, я сейчас.

Коротко разбежавшись, он подпрыгнул, ухватился за нависший над головой толстенный сук и силовым выходом подбросил тело вверх. Спустя полминуты десантник уже стоял на опасно прогибающейся ветке в метре от пилота.

– Ого, лихо это ты! – одобрил тот. – Физкультурник, что ль?

– Угу, – чуть запыхавшимся голосом ответил Степанов. – Не крутись, сейчас я тебя к себе подтяну, за ветки схватишься, потом с подвеской разберусь. Когда скажу, грудную перемычку расстегнешь, остальное сам сделаю. Только осторожно, двоих этот сук не выдержит, так что вон туда наступай. Хорошо?

– Добро, – кивнул пилот, нащупывая пальцами замок пересекающего грудь ремня. – А ты, гляжу, здорово в парашютах разбираешься.

– Ага, я ж в… э… парашютную секцию ОСОАВИАХИМ еще в школе ходил, – едва не произнеся «в воздушном десанте служил», ответил парень, надеясь, что пилот не заметил крохотной заминки. Вроде пронесло, не заметил. А про этот самый ОСОАВИАХИМ он вовремя вспомнил! Или нужно было говорить ДОСААФ? Нет, вроде ДОСААФ позже появилось. – Готов?

– Готов, – коротко кивнул пилот.

Рывком притянув к себе летчика, Леха помог ему утвердиться на достаточно толстом суку и, не отпуская сжимавшей ремни руки, полоснул ножом по лямкам, освобождая от привязной системы. Отточенное лезвие с легкостью перерезало способные выдерживать полуторатонную нагрузку ремни, и пилот сделал несколько торопливых шагов вперед, обхватывая руками шершавый древесный ствол. Спустя минуту оба были уже внизу. Летчик в изнеможении опустился на землю, привалившись спиной к комлю:

– Спасибо, товарищ! Уж и не знаю, как бы сам выпутывался…

– Да выпутался бы, тут главное – знать, в какой очередности ремни резать, а то и упасть недолго. Вроде и невысоко, но если ногу сломать, то все, из лесу без помощи не выберешься. Пить хочешь? – Он протянул пилоту флягу, к которой тот с жадностью приложился.

– Еще раз спасибо. – Леха принял ополовиненную емкость. Блин, такими темпами нужно будет снова воду искать!

Минут с пять летчик сидел молча, устало прикрыв глаза. Степанов его не тревожил, решая, как отвечать на вопрос о том, кто он, собственно, такой. В смысле, какую версию выбрать? Кстати, про тельняшку не забыть: сказать, к примеру, что у него батя на флоте служил, вот и приучил сына к моряцкой одежке.

– Ну что, давай знакомиться, что ли? – нарушил молчание летун, повернув к Лехе покрытое разводами масла и грязи лицо. – Сержант Борисов, тридцать третий ИАП. Василием звать. – Он первым протянул ладонь.

– Тоже сержант, только запаса, Степанов, пехота. Алексей. – Парень крепко пожал протянутую руку. – Не поверишь, геолог я. В командировке был, когда все это, – он многозначительно крутанул головой, – началось. Из всей партии один я и уцелел, скорее всего. Хотя точно сказать не могу, если честно.

– Почему не можешь? – напрягся летчик. – Как это?

– А вот так… – Леха вкратце озвучил легенду о безрезультатных поисках белой глины, разбомбленной колонне и собственной контузии. – Так что даже не знаю, какое сегодня число.

– Ну, число сегодня двадцать седьмое июня, год, сам понимаешь, сорок первый, – глядя вдаль, рассеянно пробормотал Борисов. – А про колонну не врешь, видал я ее, вчера еще. Там замыкающим бронеавтомобиль шел, верно?

– Верно, – кивнул Леха. – В нем я «сидором» и боеприпасами разжился, а уж нож и пистолет с погибших снял. Мехвода убило, остальные, видать, спаслись.

– А чего документы у погибших не забрал? – неожиданно спросил пилот. – К немцам ведь попадут.

Несколько секунд Леха молчал, вспоминая намертво впечатавшуюся в память картину разбросанных вдоль дороги изуродованных тел, затем нехотя ответил:

– Знаешь, Вася, просто не смог. Они ж там почти все… ну, это, куски одни, короче… у кого головы нет, у кого рук или ног, кто вовсе напополам разорван… и запах еще, жара же стоит… когда про документы вспомнил, заставить себя вернуться уже не смог…

– Понимаю. – Лейтенант отвернулся. – Наверное, я б и сам не смог. Ты раньше воевал?

– Откуда? Срочную отслужил – и в запас. И Халхин-Гол, и финская уже после были. В геологический поступил, окончил, дальше по всей стране мотался. Потом сюда отправили. А тут война.

– Вот и я тоже не воевал… почти. В третьем боевом вылете сшибли. Так никого и не сбил…

– Собьешь еще, война только началась. Ладно, сержант, идти нужно. Воды у нас почти не осталось, провизии тоже, а сколько еще до фронта – хрен знает. Давай я тебе руку посмотрю, да и двинем? Добро?

– Ага, – запросто согласился тот. – А ты что, и в медицине разбираешься, геолог-физкультурник?

– Вася, я не первый год по самым глухим уголкам страны мотаюсь! По горам, по тундре, по тайге. До ближайшего жилья или просто дороги порой тыщи километров. Как думаешь, учат нас друг другу помощь оказывать? Так что бросай ты на хрен свою подозрительность, то, что мои документы немецкий бомбер вместе с машиной спалил, еще не означает, что я диверсант и шпион! И вообще, было бы таких, как ты, в воздухе побольше да воевали б вы получше, глядишь, и колонна бы уцелела…

– Заткнись! – Парень с алыми треугольниками на голубых петлицах, видневшихся из отворота комбинезона, неожиданно взглянул на Леху бешеным взглядом. – Не был ты в моей шкуре и моли кого хочешь, чтобы там не оказаться! Наш полк в ночь на двадцать второе почти начисто сожгли, прямо на аэродроме! Самолеты крыло в крыло стояли, ни маскировки, ни хера! Лучшие пилоты полегли! И не только у нас такое, у соседей тоже. Сегодняшний бой видел? Это сводная группа была, из уцелевших, по одной-две машины собирали, чтобы хоть одну эскадрилью в небо поднять… – Летчик неожиданно замолчал и, набычившись, отвернулся, глухо пробормотав себе под нос: – Так что не лезь куда не нужно, не твоего ума дело.

– Ладно, извини, летун. – Степанов легонько сжал летчику плечо. – Погорячился, обидно сказал. Просто никак та колонна из памяти не идет. Давай руку гляну, и уходим. Кстати, сержант, у тебя карта имеется?..

 

Глава 4

Карты у пилота не имелось – из-за вызванного полнейшей неразберихой тотального дефицита их выдавали только командирам эскадрилий и ведущим звеньев. Ведомые должны были запоминать местность перед полетом и не отрываться от ведущих. На память Борисов не жаловался, но в данной ситуации это ничем помочь не могло: в горячке боя пилот сразу же потерял привязку к наземным ориентирам. Да и не привязывался он, если честно, ни к каким ориентирам, боясь поломать строй или пропустить сигнал звеньевого. А потом, когда сиганул с парашютом из охваченного огнем «Ишачка», и вовсе не до того было. Вроде видел неподалеку небольшую речушку и пару грунтовых дорог, но смутно все, поскольку мысли занимала посадка на лес, с его тремя тренировочными прыжками на ровное поле представлявшаяся крайне серьезной проблемой.

Зато часы и простенький компас у Борисова были, так что Леха наконец определился со временем. Собственные наручные часы, знаменитые «Штурманские» Московского часового завода, подаренные отцом на дембель, он прятать не стал. Между прочим, одного из «военных» выпусков по заказу Минобороны, до начала восьмидесятых не поступавших в свободную продажу! Никаких новомодных картинок и надписей, просто стальной корпус с потертым стеклом, стрелки с секундомером, название и символический значок ВВС в виде крылышек со звездой. Когда-то Степанов читал, что до войны наручные часы считались жуткой роскошью и стоили немало, являясь предметом награждения отличившихся, но и скрывать их не собирался. В конце концов, может, его как раз за выдающиеся геологические заслуги и наградили! Тем более хронометр благополучно прошел с батей весь Афган и, по его собственным словам, приносил удачу в бою – может, и ему тоже принесет?

Вооружен летчик был таким же, что покоился в Лехиной кобуре, «токаревым», так что вопрос с боепитанием и вовсе не стоял – патронов в отличие от еды и воды было навалом. Развязав вещмешок, десантник выдал удивленному пилоту автоматный диск. Ну, а что? Один из основополагающих туристических законов – носимый груз делить на всех, ага. Тушенку Алексей пока не светил, вот протопают часика три, тогда и обед настанет. По расписанию…

Сориентировавшись по компасу, двинулись четко на восток, в направлении канонады. Спустя час лес поредел, и началась заболоченная местность, которую решили от греха подальше обходить стороной. Еще через сорок минут Леха понял, отчего падение сбитого бомбера не вызвало лесного пожара: немецкий самолет рухнул в болото, где и рванул, оставив от себя здоровенную, метров двадцати в диаметре, воронку, заполненную темной водой с клочьями плавающей на поверхности ряски и ветками, срезанными осколками и ударной волной.

– Не слабо ахнуло, – с гордостью в голосе прокомментировал картину Борисов, с ненавистью пнув сапогом валяющийся под ногами изогнутый кусок дюралевой обшивки с остатками свастики. – Глянь, Леша, все, что от киля осталось. А вон мотор, – пилот указал на нечто продолговатое, искореженное до неузнаваемости и глубоко зарывшееся во влажную землю метрах в десяти от них. – Надеюсь, никто из гадов не выпрыгнул…

– Не выпрыгнул, – кивнул Степанов. – Я видел, как он падал. Вы его первым сбили, он, когда к земле пошел, почти сразу крыло потерял и вертикально вниз рухнул. Ну, и рванул тоже сразу, аж земля дрогнула.

– А второй? – с надеждой в голосе спросил пилот. – Мы с комэском второго атаковали, движок побили. Я видал, что задымил он, а потом «мессеры» навалились, некогда глядеть стало.

– Ушел он, к своим потянул, – с неохотой ответил десантник. – Развернулся – и драпанул на запад.

– Вот же… – коротко выматерился летчик, и Леха поспешил добавить:

– Кто ж знает, может, и упал, где подальше? Мотор-то сильно дымил.

– Он, сука, и на одном дотянет, – вздохнул тот. – Пошли отсюда, нечего тут больше делать.

Часа в три пополудни остановились на дневной привал. Алексей честно разделил единственную банку тушенки и оставшиеся сухари. У сержанта из еды была только плитка шоколада, которую решили оставить на самый крайний случай. Да и не хотелось сладкого, учитывая скудные запасы воды – нечем будет жажду утолять. Можно, конечно, рискнуть вскипятить болотную воду, но иди знай, чем это закончится в итоге, обеззараживающих таблеток-то нет. Да и болото они в стороне оставили, из-за чего пришлось прошагать несколько лишних километров, и сейчас снова шли по сухому лесу. Так что обед запили остатками простой воды из фляги.

К дороге, возможно, одной из тех, что заметил пилот, или какой-то другой, вышли ближе к вечеру. Вот только перебраться на противоположную сторону оказалось проблематично: по раздолбанной в хлам довольно широкой грунтовке практически безостановочно перли немцы. Танки, бронетранспортеры, тупорылые грузовики с пушками на прицепе или без оных, угловатые самоходки с кургузыми огрызками стволов, снова танки… По нешироким обочинам, обгоняя неспешно пылящую технику, проносились мотоциклы с пулеметными колясками – то ли разведка, то ли боевое охранение или делегаты связи.

С полчаса лежали в придорожных кустах, провожая взглядами проезжавшую мимо технику. За это время Борисов, похоже, припомнил все знакомые ругательства, пошел на второй круг и наконец затих, угрюмо уставившись в землю. Леха же глядел на прущих на восток гитлеровцев с определенным интересом: это тебе не черно-белую кинохронику на компе проматывать, тут все настоящее, все живьем! Особым знатоком автобронетанковой техники прошлого он не был, но тем любопытнее оказалось угадывать, «кто есть кто». Вон тот угловатый танк с четырьмя опорными катками и утыканной заклепками броней, видимо, чешская «Прага». А едущая следом приземистая самоходка, в башенном люке которой торчит высунувшийся по пояс танкист, наверняка «StuG-III» ранних выпусков, с короткоствольной семидесятипятимиллиметровой пушкой. Дальше пара тентованных грузовиков с характерной эмблемой на решетке радиатора – «Опели», конечно, как не узнать знаменитую молнию. А вот небольшие противотанковые пушки Леху смутили – с какой это стати у фрицев наши «сорокапятки»?! Трофеи, что ли? И когда только, падлы, успели? Названий заполненных пехотинцами полугусеничных бэтээров парень не знал, помнил лишь, что в старых советских фильмах их роль обычно играли отечественные «БТР-152».

Практически вся техника оказалась окрашена в темно-серый цвет, никакого камуфляжа, на бортах – белые трафаретные кресты, на лобовой броне или автомобильных крыльях – буква «G». Ну, это-то понятно, «подлец Гудериан», разумеется. Которого просто обязан грохнуть любой более-менее порядочный литературный попаданец из альтисторических романов. Между перепеванием Высоцкого и изобретением промежуточного патрона, само собой. На этой мысли Леха, не сдержавшись, фыркнул: нет, против песен Владимира Семеновича он ничего не имел, самому еще со времен школьного турклуба дюже нравятся, но на хрена изобретать патрон «7,62 на 39» в сорок первом, если его, во-первых, и так введут через два года, а во-вторых, когда под него нет ни одного серийного образца стрелковки?! Там еще что-то про командирскую башенку для «тридцатьчетверки» было, но этого парень точно не помнил, поскольку всерьез «попаданческой» литературой не увлекался. Так, пробежал глазами пару-тройку книг на электронной читалке, понял, что не его, да и все.

Услышав явно не соответствующее моменту хмыканье, пребывающий в мрачных чувствах Борисов подозрительно скосил глаза на лежащего в паре метров товарища, но Алексей лишь отмахнулся: мол, пустяки, не стоит внимания. Однако пилот, похоже, был иного мнения – перебравшись поближе, он зло прошептал:

– Чего ржешь? Что тут смешного?

– Да не ржу я, – буркнул в ответ Степанов, мысленно послав излишне подозрительного предка куда подальше. Сдержаннее нужно быть, сдержаннее, эмоции прятать и за языком следить. Особенно за языком! Выкручивайся теперь, блин. Ладно, сейчас придумаем что-нибудь.

– Просто вот сам подумай: сколько они сейчас отличной стали на восток гонят? Сотни тонн? Тысячи? Десятки тысяч?

– Ты о чем? – непонимающе пробормотал истребитель, старательно нахмурив лоб. – При чем тут какая-то сталь?

– А при том, товарищ сержант, что когда мы по ним всей силой вдарим да в хлам раздолбим, все это железо в переплавку пойдет. На наши родные сталелитейные заводы. Я ж геолог, забыл? Думаешь, легко залежи железной руды разведать и разработку наладить? Железнодорожную ветку подвести, опять же? А так они, козлы сраные, сами нам металл везут, своим, так сказать, ходом. Понял?

– Вот ты о чем! – заметно расслабился истребитель, помягчев лицом. – Да, смешно сказал.

– Ну дык, – хмыкнул Леха, провожая взглядом замыкающий очередную колонну восьмиколесный – смотри-ка, и такие у фрицев имелись? – бронетранспортер с горизонтальной решетчатой антенной над корпусом. Пожалуй, если сейчас образуется просвет, стоит попытаться пересечь шоссе. Одно хреново: дорога только в одну сторону просматривается на всем протяжении, а вот с другой, как раз с той, откуда могут появиться фрицы, резко заворачивает. До скрытого кустами поворота метров семьдесят, хрен заметишь, ежели нежданные гости пожалуют. Еще и кусты звук мотора приглушат. Поискать другой участок? Не хочется зря время терять, до темноты нужно постараться пройти как можно больше, а то из жратвы одна только шоколадка да несколько сухарей осталось. Ладно, рискнем. Главное, на местных байкеров не нарваться, нашинкуют с дистанции из пулеметов – и привет.

– Вот только знаешь что, Леша? – неожиданно снова подал голос пилот. – Пока они нам вломили, и сильно. Не знаю, как там на земле, но в воздухе – точно. Да и на земле тоже, сам видишь. Вон как прут.

– Ты это брось, летун. Херню не неси. Соберемся с силами – и ударим, точно говорю! Доберемся до наших, я сразу в военкомат – и кранты фри… немцам! Они еще просто не знают, на что способен Леха Степанов, когда ему вместо геологического молотка оружие в руки дадут! – Говорить подобную чушь знающему, как все будет НА САМОМ ДЕЛЕ, Алексею было до тошноты противно. Но не рассказывать же и без того деморализованному потерями первых дней войны пилоту о том, сколько еще придется отступать, прежде чем они «вдарят да раздолбят»? Еще застрелится… хотя нет, вот этого он уж точно делать не станет, закалка не та, с прочей харизмой. ЭТИ люди попусту свои жизни не разменивали, только по делу. Хоть зубами фрицев рвать, если боеприпасы закончились, – это пожалуйста; на таран идти, зная, что шансов спастись ноль, – тоже; с последней гранатой под танк – конечно, а вот стреляться – нет. С малодушием у предков все в порядке было. В том смысле, что не было его практически, того малодушия. А единичные случаи – это не статистика, знаете ли… – Ладно, Василий, хватит разговоры говорить, толку от того – ноль без палочки. Ждем еще пять минут, ежели тихо – рвем через дорогу. На тебе левая сторона, на мне – правая, где поворот. Смотри, с нашей стороны лес к самой обочине подходит, а вот с противоположной – метров сто кустарника. Поэтому вдруг что, не стреляй, с нашими пукалками против пулемета лезть верная смерть, а сразу ломись в кусты, падай на пузо и шуруй по-пластунски к деревьям.

– А чего это ты приказывать вздумал? – уперся было Борисов. – По званию-то мы, может, и равные, но ты нынче вовсе гражданский, хоть и военнообязанный!

– Давай еще об этом поспорим? – устало вздохнул десантник. – Самое время. Да, я пока в ряды непобедимой и легендарной не призван, так что с того? Если хочешь знать, я в разведвзводе служил, опыт имею. Я ж тебе не советую, как лучше летать и самолеты сбивать, так? – Летчик угрюмо кивнул, видимо, припомнив, при каких обстоятельствах они познакомились. – Вот и ты мне не советуй. На земле пехота воюет, ваше дело – небо чистым держать. Поехали!

Спорить и спрашивать, отчего именно «поехали», Борисов, к великому облегчению Лехи, не стал. Успев автоматически подумать, что до легендарного полета Гагарина остается ровно двадцать лет, парень первым выскочил на открытое место. Добежав до дороги, Алексей бросил взгляд вправо. Никого. Отлично, вперед! Перепрыгнув невысокий кювет, Степанов первым бросился вперед, поднимая ботинками целые облака мелкой серо-желтой пыли, в которую растерли иссушенную солнцем глину гусеницы и колеса сотен проехавших бронемашин и автомобилей. Еще несколько секунд – и они в безопасности, даже если кто появится, в лес за ними не полезет. Дадут пару очередей по кустам и покатят дальше: у фрицев же блицкриг с прочим цигель-цигель, ай-лю-лю, к чему им тратить время на поиски двух русских окруженцев?

Сглазил, разумеется: неуклюже рванувший следом с низкого старта Борисов, как и положено летуну, лихо перелетел кювет и тут же пропахал полдороги на брюхе, ухитрившись запнуться на ровном месте и выронить невесть зачем вытянутый из кобуры «ТТ». Выругавшись про себя: «Ну, твою ж мать, как же ты самолет водишь, если по земле ходить не научился?! Теперь понятно, почему тебя так быстро сбили…», Леха рванул пилота за ворот комбинезона, поднимая на ноги, и невежливо пихнул вперед:

– К лесу! – Степанов буквально кожей ощущал, как тают драгоценные секунды.

И в этот момент, в полном соответствии с законом подлости, из-за поворота вывернулась пара едущих с неслабой скоростью мотоциклов. Был ли это передовой дозор или отставшие догоняли свою колонну, неизвестно, но стрелять они начали сразу, даже не останавливаясь. Собственно, последнее их с Борисовым и спасло: это только в кино с нещадно подпрыгивающего на грунтовке мотоцикла можно прицельно пулять по движущейся цели. Очередь легла с недолетом, подняв высокие, словно в том самом кино, фонтанчики пыли. Второй пулеметчик и вовсе молчал, боясь зацепить едущего первым камрада. С похвальной быстротой оценив невозможность эффективной стрельбы с ходу, фрицы затормозили, на несколько секунд скрывшись в облаке поднятой колесами пылюки. Понимая, что много времени на прицеливание им не потребуется, Леха рванул пилота за собой, заорав:

– Вперед, твою ж мать! Счас пристреляются, и хана!

Перемахнув неглубокий откос, они успели пробежать по кустарнику метров двадцать, когда вслед застрекотали пулеметы, теперь уже оба. Бесцельно тратить патроны на стрельбу длинными очередями байкеры-милитаристы не стали, били короткими сериями. Тяжелые пули выдирали из-под ног клочья травы и глины, опасно взрезали воздух рядом с телом. Одна сильно дернула за пятку, навылет продырявив массивный каблук, и Леха едва не упал, сбившись с шага и отстраненно подумав, что следующая очередь – уже их.

– Падай! – Он сильно толкнул Борисова в спину, заставляя пилота в очередной раз упасть. Сам он тоже нырнул головой вперед, уходя из опасной зоны кувырком через руки. Практически пустой вещмешок со всей дури долбанул по затылку проклятым патронным диском – аж искры из глаз посыпались, в нем металла не меньше килограмма. Ведь думал же выпотрошить и выбросить ненужную железяку! Но кувыркнулся вовремя: несколько пуль коротко свистнули над головой.

– Ползи, чего ждешь! – зло рявкнул он пилоту, торопливо вытаскивая пистолет. Попасть со ста метров в небольшую цель из незнакомого и непристрелянного оружия почти нереально, но хоть напугает да прицел собьет.

«Токарев» в руках несколько раз дернулся, и Степанов машинально отметил, что отдача и занос ствола у него не столь и сильно отличаются от привычного «макарки». Отсчитав четыре выстрела, десантник перекатился на пару метров левее и добил магазин по второму мотоциклу. Снова сменив позицию, зашарил рукой по расстегнутой кобуре, нащупывая запасной магазин. Есть еще два, но они глубоко в кармане, пока вытащишь, сто раз убьют, так что рассчитывать приходилось только на эти восемь патронов. Краем глаза заметил торопливо ползущего к лесу летчика – жив, летун! Ну, и то хлеб. Еще б нормально ползать научить – и цены ему не будет.

Со стороны шоссе прогрохотала новая очередь, вспоровшая траву там, где он находился парой секунд назад, а вот второй пулемет отчего-то молчал, видимо, перезаряжался. Магазин с легким щелчком встал на свое место, и Леха спустил затворную раму с задержки, загоняя в ствол первый патрон. Взглянув в сторону противника, он понял, отчего молчит второй «МГ», и мысленно присвистнул – вот так ни хрена себе, он что, ухитрился попасть?! Со ста метров? Из пистолета? Похоже, именно так все и обстоит: водитель мотоцикла торопливо вытаскивал из коляски пулеметчика, безвольно обвисшего на его руках. Экипаж второго байка прикрывал эвакуацию камрада, ожесточенно долбя экономными очередями в сторону оказавшихся более опасными, нежели представлялось, русских. Точнее, стрелял-то пулеметчик, а второй фриц, присев за мотоциклом, еще только стаскивал со спины карабин, готовясь присоединиться к веселью.

Неприцельно пальнув в них несколько раз, Леха снова сменил перекатом позицию, подобравшись к спасительным зарослям еще на пару метров. И тут же торопливо уткнулся мордой лица в землю, поскольку в полуметре прошлась, разбрасывая выдранные клочья дерна, новая очередь. Хреново, пристрелялся фриц, вот-вот накроет. Попытаться уйти из-под огня рывком? Вряд ли выйдет, и нескольких метров не пробежит, как его срежут. Прогрохотала еще одна очередь, на голову посыпались глина и какой-то мелкий мусор. Неужели все и его зажали?

Вдруг со стороны Борисова, который, как надеялся парень, уже должен был преодолеть половину расстояния до опушки, раздался странный хлопок и свист. Над головой пронеслось нечто непонятно-огненное, разбрасывающее искры. В первое мгновение парень подумал об авиационной тепловой ловушке, в следующее – обругал себя за тупость и наконец понял, что это – всего-навсего сигнальная ракета одиночного огня. Скосив взгляд, увидел лежащего на боку пилота, торопливо перезаряжающего сигнальный пистолет. Блин, он что, с дуба рухнул?! Его ж сейчас убьют… хотя за помощь спасибо, пулеметчик, по ходу, удивился не меньше, аж стрелять перестал. Глупо не воспользоваться: десантник вскинул пистолет и добил магазин до железки, стараясь стрелять как можно точнее. В конце концов, не столь давно он считался одним из лучших стрелков роты! Да и остальных бойцов тоже неплохо учили – когда он тянул срочную, на армии наконец перестали экономить, и на стрельбище их возили регулярно, тренируя крылатую пехоту до характерных синяков на плечах. А уж разведчиков – и подавно, патроны жгли без счету. Попал – не попал – неважно, вот теперь самое время уходить на рывок…

Дождавшись, когда ракетница хлопнет еще раз и над головой просвистит пышущий жаром шарик горящей алюминиево-магниевой смеси, парень рванул к Борисову. За спиной вновь ожил пулемет, но это было уже неважно – он или добежит сейчас, или не добежит никогда, третьего не дано. Пули противно заныли вокруг, одна из них дернула за штанину, обжигая бедро короткой болью, но Степанов уже добрался до цели. Не останавливаясь, уже привычно схватил Василия за ворот комбеза – как только сил хватило, особо тщедушным телосложением тот не отличался – и потянул за собой. Еще всего метров пятнадцать – и все…

Новая очередь легла перед ними и чуть правее, заставляя людей инстинктивно шарахнуться в сторону. Не успели… С этой мыслью десантник плюхнулся на землю, увлекая следом Борисова. В бедро врезалось что-то угловатое, и парень неожиданно вспомнил, что так и таскает с собой одну из гранат. Алексей перевалился на бок и торопливо зашарил рукой, нащупывая карман – добросить, конечно, невозможно, из положения лежа максимум метров на двадцать кинет, но хоть шугануть сволочей напоследок! Ребристый корпус «эфки» привычно лег в ладонь. Не сводя усиков, Леха выдрал чеку и с хэканьем запулил гранату в направлении противника. Ловите, продвинутые еуропейцы, подарочек от диких азиатов!

Руку больно ожгло пулей, но гранату он бросить успел, торопливо утыкаясь носом в траву. Летчик вжался в землю рядом. Отсчитав, словно во время прыжка, положенные секунды, Леха с удовлетворением услышал гулкий «БУМ». Все, вперед, последний шанс. Порой поминаемый в книгах «двухсотметровый разлет» осколков «Ф-1» – полная хрень, конечно, так что шансов зацепить фрицев крайне мало, но и не прекратить огонь хотя бы на пару секунд пулеметчик, завидевший близкий разрыв, просто не сможет. Хотя бы из элементарного рефлекса самосохранения, намертво вбитого в подкорку любому солдату: взрыв – укройся.

Так и вышло – пулемет заткнулся, и Степанов с пилотом дружно вломились в заросли. Ветви больно хлестнули по лицу, с треском порвался зацепившийся за что-то рукав тельняшки, но это уже не имело никакого значения. Они вырвались из смертельной ловушки, за считаные секунды до неминуемой гибели, но вырвались…

Пробежав еще метров двадцать, люди, не сговариваясь, рухнули на устланную прошлогодней листвой, одуряюще пахнущую перегноем землю. Сердце выскакивало из груди, легкие горели огнем, и вместо дыхания из груди вырывался лишь рваный хрип, но и это тоже не имело никакого значения. Со стороны шоссе затарахтел было пулемет, но внезапно осекся, не успев сделать и десятка выстрелов. Зато гулко захлопали винтовки, штуки две, возможно, три. Еще раз бухнула граната – и все стихло.

– Наши… – пробормотал лежащий на спине пилот. – Из трехлинеек садят…

– Чего? – не понял Леха, также не спешащий подниматься с кажущейся мягкой, словно перина, земли. – Какие еще наши? Где наши?

– Там, – Борисов слабо мотнул головой в сторону видневшейся сквозь разрывы в ветвях дороги. – Я звук узнал, так наши винтовки стреляют.

– Думаешь? – Слегка отдышавшийся Алексей приподнялся на локте, с интересом взглянув на товарища. – Вот прямо так на слух и определил?

– Угу. Я перед летным училищем в стрелковый кружок ОСОАВИАХИМ ходил, мы там из винтовок системы Мосина и «наганов» стреляли. «Трехи» это, точно говорю. А ты разве не узнал?

– Точно, как я сразу не догадался! – Сделав вид, что просто протупил, парень торопливо поднялся на ноги, шаря по карманам в поисках запасных магазинов. Вытащив один, перезарядил пистолет, второй запихнул обратно. Торопливо развязал «сидор», переправив в карманы пару гранат. – Посиди тут, пойду гляну, кто там и зачем стрелял.

– Я с тобой, – вскинулся было пилот, но Леха лишь покачал головой:

– А на фига? Снова из ракетницы пулять станешь? Кстати, спасибо, это ты вовремя придумал, иначе б меня уже того. Но сейчас лучше здесь подожди, заодно попробуй пистолет от пылюки почистить, а то задержки при стрельбе начнутся. Я быстро, не боись. На сегодня хватит с нас пострелушек.

Услышав про пистолет, Василий сник. Вот и ладненько, какое-то время хоть под ногами путаться не станет. Ободряюще подмигнув летуну, Степанов двинулся вдоль дороги, намереваясь выйти к ней по кустам с фланга. По пути осмотрел бицепс и бедро – не, тут все в порядке, пробившие одежду пули прошли по касательной, оставив на коже неглубокие ссадины. Хотя обработать их крайне желательно, грязюка кругом – мама не горюй. Обидно получить нагноение из-за такого пустяка. Последние метры прополз под низко нависшими ветвями, прикидывая, не станет ли тельняшка демаскирующим фактором. Решил, что после кувырканий в пыли и траве определенно не станет, поскольку давно уже превратилась из гордости российского десантника в нечто серо-буро-грязно-пыльное, вполне способное заменить собой камуфляж. До грунтовки оставалось от силы метров двадцать – вышел он хорошо, в точности как и хотел.

Отведя в сторону мешающую наблюдению ветку, Алексей хмыкнул. Вот оно, значит, как! Похоже, за эти минуты тут разыгралась целая трагедия. Один из мотоциклов, тот, с которого и садил пулемет, оказался перевернутым, видимо, близким взрывом гранаты, который они слышали. Наполовину вывалившийся из коляски стрелок был мертв, Алексей прекрасно видел залитое кровью лицо пулеметчика. Второй байк так и стоял на прежнем месте, а вот рядом с ним лежали в пыли двое бойцов в красноармейской форме, один почти у самых колес, второй подальше, на обочине. Стало быть, не обознался летун, точно наши…

Но самое главное, имелся еще и третий, в точно таком же «хб-бу» общеармейского образца. Ну, или как там оно правильно обзывается? Этот был жив, стоя в трех метрах от уцелевших фрицев, наставивших на него карабины. Вернее, наставил тот, что справа, левый держит оружие в опущенных руках, стволом вдоль дороги. Совсем молодой парнишка, лицо искривлено с трудом сдерживаемой болью, галифе на правом бедре потемнело от крови, еле на ногах держится. В принципе понятно: трое таких же, как они с летуном, бедолаг пробирались лесами к линии фронта, дорогу, видимо, перебежали чуть раньше. Услышали стрельбу, вернулись, решили помочь. Вот только не слишком успешно – гранату кинули, пулеметчика завалили, но уцелевшие фрицы их в оборот и приняли. Двоих сразу положили, третьего ранили и сейчас решают, как поступить, на месте кончить или в плен взять. Ладно, не сидеть же в стороне, с такого расстояния он уж точно не промажет, благо с оружием более-менее свыкся.

Поднявшись на колено, Леха прицелился в правого мотоциклиста. В сознании мелькнула мысль: а ведь он сейчас впервые в жизни выстрелит в живого человека. Пулеметчик не в счет – тогда он стрелял, даже не надеясь попасть, да и адреналин в крови зашкаливал, работал на рефлексах. Сейчас же – исключительно голый расчет с поправкой на заброс ствола и дистанцию. В тот раз он стрелял, чтобы отвлечь противника и заставить его хоть на пару секунд прекратить огонь, сейчас – чтобы уничтожить наверняка, с первого выстрела. Но в душе ровным счетом ничего не ворохнулось, и десантник, выжав слабину спускового крючка, плавно спустил курок.

Гитлеровец дернулся, получив пулю на пару сантиметров ниже среза глубокой каски, неестественно дернул башкой и завалился на спину, выронив карабин. Степанов перенес прицел на второго, но, уже совмещая мушку и целик на затянутой фельдграу груди, понял, что не успевает каких-то нескольких мгновений, чтобы спасти раненого. Немец, пальнув от бедра в красноармейца, дернулся в сторону, но не пробежал и трех метров, остановленный двумя пулями в спину. Раскинув руки в стороны, гитлеровец плашмя рухнул в пыль. Не закрепленная фиксирующим ремешком каска с очками-консервами слетела с головы и шлепнулась рядом.

«Прости, браток, – скользнула самым краешком сознания мысль. – Кто ж знал, что эта сука такой быстрой окажется! Ковбой, мля. Прости, не успел…»

Красноармеец еще падал, когда Леха рванулся вперед, продираясь сквозь колючие ветки. Все, писец тельнику, будет выглядеть даже хуже, чем Попандопуло из старого фильма. В несколько прыжков добравшись до дороги, плюхнулся на колени рядом с бойцом. Нет, не жилец парнишка, уже доходит: первая пуля, судя по обилию пропитавшей штанину крови, перебила бедренную артерию, вторая попала в живот. И получаса не протянет, даже меньше, никаких вариантов. Еще раз прости, братишка, ничем помочь не смогу. И спасибо, что нам на помощь пришел, мог бы и в лесу отсидеться…

Метнувшись к мотоциклу, занялся пулеметом. Хорошая машинка, жаль бросать. Пострелянных немцев проверять не стал, и так ясно, что наповал, с двадцати метров промахнуться невозможно. Обостренный чувством опасности и бурлящим в крови адреналином слух ловил малейший звук, боясь пропустить гул мотора приближающегося транспорта. Пока вроде тихо. Блин, да что ж у них за крепление такое хитрое, мать его немецкую за ногу! Наконец вертлюг коротко лязгнул, позволяя Степанову снять пулемет. Отлично, теперь патроны… Ага, вот они, запасные ленты в круглых коробах, закрепленные в специальных держателях. Что еще? Нужно бы ранцы прибрать, там наверняка и сухие пайки, и перевязочные пакеты, и всякие другие полезные ништяки. Вот только где они, эти самые ранцы? Припомнив читанное в Интернете, парень бросился к задней части коляски. Ну да, точно, под запасным колесом – небольшой багажник, как раз для двух ранцев. Так, с этим разобрались. Карабины брать? Пожалуй, да, с пистолетами много не навоюешь. Вот только не во множественном числе, а в единственном, им и одного карабина хватит. Пулемет себе оставит, а винтарь летуну отдаст, все одно он с ним обращаться не умеет, так что незачем и лишнюю тяжесть таскать.

Из-за поворота донеслось пока еще негромкое, но уже вполне четко различимое гудение мотора… моторов! Все, пора уходить, жадность фраера губит. Значит, все-таки передовой дозор, а сейчас идет основная колонна. Какой отсюда вывод? Правильно, один-единственный: валить в лес, да поскорее! Вот только наших ребят жаль, зря погибли. Хотя почему ж зря? Сейчас передам от них фрицам последний пламенный привет, айн, как говорится, момент!..

Злорадно ухмыльнувшись, Леха придавил трупами гитлеровцев гранаты с выдернутыми предохранительными чеками. Ловушка старенькая, еще времен Афгана, но в этом времени определенно неизвестная. Начнут камрадов ворочать – тут им и ага.

Нагрузившись трофеями, Степанов бросил на раненого красноармейца прощальный взгляд. Всмотревшись в бледное, без единой кровинки лицо, торопливо сморгнул. Отмучился парень, вон как глазищами в небо пялится. Прощай, браток. Будет возможность – отомщу, обещаю… – Последнюю мысль Леха додумывал уже в движении, не скрываясь ломясь по кустам к оставленному неподалеку летчику.

За спиной завывали перегревшиеся на июньской жаре моторы приближающейся немецкой колонны.

 

Глава 5

Когда десантник добрался до встревоженного Борисова, он порядочно запыхался: давненько столько груза на себе не таскал – пулемет, запасные магазины, карабин, ранцы… побольше, чем полная армейская выкладка выходит. Сбросив трофеи на землю, почти минуту восстанавливал дыхание, игнорируя вопросительные взгляды пилота. Наконец отдышался:

– Вася, все вопросы потом, договорились? Бери винтовку и один из ранцев, я потащу остальное. Нужно хотя бы на километр от шоссе уйти. По дороге поговорим.

Спорить летчик не стал, с готовностью взвалив на плечи свою часть груза. Доносящийся со стороны шоссе рокот моторов не приближался: заметив расстрелянных мотоциклистов, колонна остановилась. Да, нужно поторопиться – сейчас фрицы нарвутся на его ловушки, заодно обнаружив пропажу оружия. Сами они в лес почти наверняка не полезут, тем более скоро начнет темнеть, но вот сообщить о группе русских окруженцев каким-нибудь там фельджандармам или егерям – честно говоря, Леха просто не знал, кто именно занимался поиском партизан или диверсантов, – наверняка сообщат.

Не успели они пройти и сотню метров, как за спиной гулко бахнуло, и почти сразу же – еще раз. Борисов резко остановился, с тревогой обернувшись назад, однако Степанов лишь криво ухмыльнулся:

– Нормально все, летун. Это немцы на мой сюрпризец нарвались. Не сбавляй темпа, километра полтора отмашем, дальше помедленнее пойдем. До сумерек предлагаю не останавливаться, нам еще место для ночевки подобрать нужно. И воду найти. Второе, кстати, важнее, как геолог со стажем говорю.

– Какой сюрприз? – не обратив внимания на окончание фразы, спросил Василий, поправив ремень висящего на плече «маузера», и послушно продолжил движение. Судя по всему, после короткого боя на дороге он полностью признал лидерство Степанова, что не могло не радовать. В конце концов, не зря ж сам товарищ Сталин единоначалие в армии ввел. Хотя нет, пока еще не ввел, комиссаров от командования только в сорок втором отстранят. Вроде бы…

– Ну, помнишь, я гранаты из «сидора» прихватил? Когда на разведку бегал? Вот из них я парочку противопехотных мин по-быстрому и изготовил.

– Из гранат – мины? – искренне поразился Борисов. – Это как так?

– Да ничего сложного, – автоматически ответил парень, пожимая отягощенными грузом плечами. – Придавил трупами пострелянных немцев пару «лимонок» с выдернутыми чеками, вот и вся хитрость. Когда их ворочать начали, ну, чтобы, значит, проверить, не живой ли, предохранительный рычаг отскочил – и через четыре секунды рвануло.

Произнося последнюю фразу, парень неожиданно подумал, что в очередной раз излишне разоткровенничался. Вот же блин, снова лишнего сболтнул! И ведь собирался же за языком следить!

Несколько секунд летун топал молча, переваривая информацию, затем не выдержал:

– Леха, этому тебя тоже в разведвзводе научили?

– Ну, а где еще? Не в парашютном же кружке! – делано хохотнул тот. – Ловушка, конечно, подлая, но и немцев на нашу землю никто не звал. А так у них как минимум раненых прибавится, а то и двухсо… погибших, а раненых нужно срочно эвакуировать в тыл. Значит что? Значит, колонна еще больше задержится и до передовой к сроку не доедет. Все нашим помощь. Или ты снова подозреваешь, что я коварный немецкий шпион и диверсант?

– Ну, вот чего ты сразу всякие гадости говоришь? – набычился летун. – Ни в чем я тебя не подозреваю. Какой из тебя, на хрен, диверсант! Просто никогда о подобном не слышал. Нас учили, что гранаты для того и придуманы, чтобы ими от противника отбиваться. Ну, или в ДОТы через бойницы закидывать, в окопы там.

– Значит, плохо учили, Вася. Ты даже не представляешь, какая полезная штука самая обычная граната типа «Ф-1». Вот нужно тебе неприметную лесную тропку заминировать, берешь гранату да к воткнутому в землю колышку приматываешь. Или к дереву. А от чеки веревочку на другую сторону протягиваешь и тоже к чему-нибудь привязываешь. Ну, и маскируешь травой там, листьями всякими. Идет немец, веревочку ногой зацепил, граната и ахнула. Если насмерть и его, и тех, что следом двигались, не убьет, так покалечит наверняка. Вот так-то, летун!

– Ладно, понял я, – кивнул Борисов. – Так что там на дороге-то было? Кто стрелял и откуда такие богатые трофеи?

– На дороге-то? – вздохнул Леха, в душе радуясь, что пилот первым сменил тему. – Наши там были, трое красноармейцев, тоже к фронту, видать, пробирались. Стрельбу услышали да решили нам помочь, один мотоцикл гранатой подорвали и пулеметчика убили. А оставшиеся немцы их самих того… Я близко подобрался и двух оставшихся гадов из пистолета положил, там расстояния всего ничего было. Пока трофеи собирал, услышал моторы, ну, и рванул обратно. Вот тебе и весь рассказ, товарищ сержант.

– Сволочи… – кратко прокомментировал тот, надолго замолчав, чему Степанов, честно говоря, оказался только рад.

Место для ночевки нашли только часа через два, когда видимое в разрывах древесных крон небо уже заметно потемнело, предвещая близкие сумерки. От шоссе они за это время удалились километров на пять: лес – не равнина и не высокогорная яйла, тут среднестатистические четыре-пять кэмэ в час никак не выжмешь, поскольку постоянно приходится пробираться через нагромождения бурелома или обходить заросшие кустарником овраги. Первый километр прошли быстро, затем Леха сбавил темп и дальше вел крохотный отряд сберегающим силы шагом. Поначалу у летуна выходило не ахти, но затем ничего, втянулся. Наконец, разглядев среди зарослей кустарника, под ветвями которого уже сгустились тени наползающих сумерек, крохотный ручеек, десантник остановился. Хорошего понемногу. Все одно максимум через час совсем стемнеет, а так хоть вода под рукой.

– Приехали, сержант. Здесь и заночуем, лучше места уже не найдем, а в темноте по лесу шариться – дурное дело.

Свалив в кучу трофеи, товарищи устало растянулись на траве. С десяток минут просто лежали, позволяя отдохнуть гудящим ногам, затем Степанов скомандовал, по прошлому опыту зная, что после сложного перехода нельзя слишком расслабляться – потом хрен заставишь себя собраться:

– Ну, все, Вася, хватит валяться, давай добро делить. – Леха первым поднялся с земли. – Иначе тебе меньше достанется, а я за социальную справедливость.

– Все бы тебе шуточки шутить, – укоризненно буркнул летчик, нехотя поднимаясь следом.

– Так я в газете читал, будто ученые установили, что смех жизнь продлевает, – поучительным тоном сообщил Степанов, вываливая прямо на землю содержимое трофейных ранцев. – О, гляди, летун, консервы. Отлично! И галеты. А жизнь-то налаживается!

Бросив на товарища очередной укоризненный взгляд, Борисов тяжело вздохнул и присоединился к разбору трофеев…

Проведя инвентаризацию захваченного у байкеров «добра», Леха настолько проникся нежданно-негаданно привалившим счастьем, что расщедрился на разжигание полноценного костра: у одного из фрицев обнаружилась картонка с чаем и сахар. Да и проводить вторую ночь на голой земле он не собирался, поскольку отлично знал, чем подобная дурость заканчивается – как минимум воспалением почек и пожизненным простатитом. Так что землю нужно заранее прогреть. Из провизии в их распоряжении оказалось четыре банки консервов, две с тушенкой и две с какой-то кашей, и упаковка безвкусных пресных галет. Имела место и фляга со шнапсом, что не могло не радовать – можно и раны продезинфицировать, и внутрь принять. Конечно, для двух здоровых мужиков харча не шибко много, но на пару дней без проблем растянут.

Зато с оружием дело обстояло куда лучше: пулемет и четыре круглых короба с лентами на пятьдесят патронов, «маузеровский» карабин «98 К» (боеприпасы можно позаимствовать, распотрошив одну из лент), их собственные пистолеты и последняя граната. Приятным и определенно не лишним бонусом – два перевязочных пакета и непривычного вида аптечка. Всякую хренотень вроде ремнабора к пулемету, полотенец, пары шерстяных носок, «мыльно-рыльных» принадлежностей, безопасных бритв, каких-то тюбиков то ли с зубной пастой, то ли с кремом, швейных наборов и прочей мелочевки Леха в расчет не брал – утром разберется, поскольку уже почти стемнело. О, кстати, идеальный вариант «легализовать» фонарик из будущего: сейчас сделает вид, будто нашел среди фрицевского хабара, и фиг Василий что-то заподозрит!..

А вот притороченные снаружи к ранцам камуфлированные с одной стороны и светлые – с другой плащ-палатки Леху порадовали особенно: будет на чем переночевать да и от дождя укрыться. Поскольку его «гордость десантника» после сегодняшнего дня превратилась в нечто вовсе уж непотребное, дырки одни, а не тельняшка. Кстати, насчет ночевки: нужно Борисова напрячь, пусть лапника наломает, корона с башки не упадет. Ну, в смысле, летный шлем. Застелят прогретое костром место – царское спальное место выйдет.

Пока летун ходил за лапником, Степанов обработал царапины, развел приличных размеров костер, благо дров вокруг имелось в избытке, хоть всю ночь пали, и вскипятил воду в консервных жестянках. Поужинав галетами с тушенкой, товарищи сделали по паре глотков спирта и напились горячего чая. Ощущая почти позабытое чувство сытости и разливающееся по всему телу тепло от алкоголя и чая, Леха лениво осведомился, бездумно глядя в стреляющий искрами огонь:

– Ну, что, товарищ сержант, полевой лагерь нашей истребительно-геологической экспедиции готов, будем спать? Подниму рано, как рассветет, уходим.

Слегка окосевший от еды и выпивки летун вяло пожал плечами:

– Давай… Э, погоди, Леха, а ночью?

– Что ночью? – искренне не понял парень. – Ночью темно, плохо видно и хочется спать. Или ты не об этом?

– Ну… надо бы подежурить, вдруг немцы… – наморщив лоб, не слишком уверенно сообщил Борисов. Судя по выражению лица, особенного желания заступить в караул летун не испытывал. По-крайней мере первым. – Мало ли что…

– В стратегическом смысле мысль здравая, – широко зевнув, одобрил Алексей. – А вот в тактическом, применимо к данной конкретной обстановке, – полное дерьмо. Сам посуди, летун, кого нам ночью бояться? Кто на нас нападет? Немцы? Чушь, они по ночам не воюют, поскольку не по уставу, а уж в лес их по темноте и вовсе не заманишь. Да и от шоссе мы прилично отмахали, километров пять – точно. Вот и прикинь, сколько нужно немцев, чтобы прочесать квадрат со стороной в эти самые пять километров? Как бы не целый полк. Так что не переживай и спокойно вались спать. Только сначала помоги костер метра на два сдвинуть.

– Сдвинуть? – искренне удивился Борисов – аж сонливость прошла. – Это как? В смысле, зачем?

– Ох, ну ты что, в школе в походы не ходил, что ли? Нас пионервожатые регулярно водили, каждое лето.

– Не, я ж городской.

– Так и я не деревенский, – пожал плечами Леха. – Короче, суть в том, что за два часа костер прогрел землю, сейчас мы его в сторону отодвинем, навалим лапник и сверху трофейной плащ-палаткой застелим. А второй накроемся. Вот и тепло будет. Тебе-то в комбезе и так нормально, а мне в этом рванье – сам понимаешь…

– Прости, Леша, – стушевался пилот. – Я как-то не подумал… Слушай, давай я тебе комбинезон отдам, а сам в форме останусь?

– Да не нужно, говорю ж, на кострище всяко тепло будет. А вот завтра, глядишь, и поделимся одежкой. Все, отставить разговоры, готовим лежку – и спать.

Спустя полчаса, уже засыпая, Борисов неожиданно пробормотал донельзя сонным голосом:

– Знаешь, Леха, наверное, зря я в летное поступил. Нужно было, как ты, в разведку идти. Вон вас как, оказывается, учат – и как немца бить, и как в одном исподнем на голой земле ночевать, и как всякие хитрые ловушки устраивать. И стреляешь ты классно. Я бы со ста метров из пистолета ни в жисть в того пулеметчика не попал.

– Так ты видел? – удивился десантник, справедливости ради добавив: – Ну, если уж начистоту, это вообще-то случайно вышло. Просто свезло, так что пробовать повторить не советую.

Однако ответа уже не дождался – пилот крепко спал…

* * *

Проснулся Леха около пяти утра, едва только небо начало светлеть, – несмотря на усталость и нервное напряжение крайних дней, внутренний будильник не подвел. Да и выспался он в отличие от вчерашней холодной ночевки. Сбегав к ручью, умылся и простирнул тельняшку, заодно откромсав от нее ножом изодранные рукава – все равно пользы от них никакой, лохмотья одни. И тут же смачно выматерился вполголоса, сообразив, что натворил: дембельская наколка на левом плече стала видна во всей красе. Да уж, для этого времени подобное украшение – определенно перебор. Парашют со звездой в стропах, по сторонам от него – стилизованные десантно-транспортные самолеты. Над куполом – набитая крупными буквами аббревиатура «ВДВ», в самом низу – группа крови и девиз «Никто, кроме нас!». Хорошо хоть, год дембеля не указан… И еще парой сантиметров ниже – уже подзажившая пулевая отметина, привет от вчерашнего байкера. Не царапина даже, а скорее ожог, оставленный чиркнувшей по бицепсу пулей.

С одной стороны, впервые воздушный десант был высажен на маневрах под Воронежем второго августа тридцатого года, которое с тех пор и считается днем рождения «войск дяди Васи», так что сама по себе аббревиатура ничем особо крамольным не являлась. Но вот с другой стороны, Степанов был абсолютно уверен, что советские десантники этих лет никаких татуировок не делали – читал когда-то, что наколки были уделом либо блатных, либо моряков. Ну, а уж группу-резус и вовсе никто не колол – армейский люд просто не знал, что это такое. Зато немцы – те да, те кололи. Причем эсэсовцы, блин! Не на плече, правда, а под мышкой, но сути дела это не меняет: попадется на знающего человека – и все, придется доказывать, что ни разу не верблюд. Жопа, короче… Как теперь объяснять летуну, с какого это бодуна фронтовой разведчик вдруг перекинулся в воздушный десант? И зачем соврал? Нда, хреновый из него «попаданец», неправильный, не умеет ситуацию хоть на пару шагов вперед просчитывать. Впрочем, ладно, проблемы будем решать по мере их возникновения…

Прокравшись мимо дрыхнущего сном младенца Борисова, десантник прихватил один из трофейных перевязочных пакетов, вернулся к ручью и перебинтовал плечо, захватив турами бинта и пулевую царапину, – на первое время сойдет, летун видел, что ему по руке чиркнуло, так что вопросов не возникнет. Главное, чтобы повязка не сползла. Натянув на тело влажный тельник, Степанов потопал обратно. Распалив на остывших углях небольшой костерок, Леха вскипятил воду и разогрел банку консервированной каши – тушняк стоит экономить, всего одна жестянка осталась. Растолкав Борисова, отправил того к ручью, а сам занялся оружием. Разложив на земле немецкое полотенце, выщелкал на него патроны из диска, с мстительным удовольствием закинув надоевшую железяку в заросли и набил все имеющиеся в наличии магазины. Остаток боеприпасов завязал в полотенце и убрал в наружный карман ранца. Так, теперь патроны к карабину. Распотрошить одну из лент? А стоит ли? Выдаст летуну патронов двадцать россыпью, ему с головой хватит, все равно заряжать винтарь без штатной обоймы (в музее видел) – тот еще геморрой. Не, пулемет лучше! Вот только разобраться бы еще с этим самым «машингевером» – кроме знакомого по кинофильмам внешнего вида Леха о нем практически ничего не знал. Ну, единый пулемет, прозванный за скорострельность и убойность «костяной пилой Гитлера», имеет ленточное питание и использует стандартный «маузеровский» патрон калибром 7,92 миллиметра, отличается от отечественных образцов удобством замены перегретого ствола – и все, собственно. Нужно хотя бы ленту научиться менять и с конструкцией разобраться…

Вернувшийся с «водных процедур» пилот остановился в паре метров и с минуту молча наблюдал, как товарищ возится с пулеметом, – после того как Леха нашел защелку крышки ствольной коробки, дело пошло веселее. Не привычный «ПКМ» или «Печенег», конечно, но разберется, никуда не денется. Так, затворная рукоять справа, это понятно, а где же предохранитель? Предохранитель неожиданно обнаружился на правой стороне пистолетной рукоятки, что Леху несколько озадачило. И спусковой крючок какой-то странный, с двумя вырезами под указательный палец, расположенными один над другим. Это еще зачем? Не двумя ж пальцами его нажимать? Впрочем, ладно, без стрельбы все равно не выяснить, а стрелять нельзя из соображений маскировки. Сейчас попробует установить новую ленту и примкнуть патронный короб, а после разберется с прицельными приспособлениями. Заметив товарища, Степанов подмигнул:

– Умылся, летун? Присоединяйся, будем матчасть изучать. А уж после позавтракаем.

Борисов кивнул на забинтованное плечо:

– Что, всерьез вчера зацепило?

– Да нет, – как можно беззаботнее пожал тот плечами, продолжая возиться с пулеметом. – Царапина пустяковая, просто боюсь, как бы грязь не попала. Неохота вместо военкомата в госпиталь загреметь, мне воевать нужно, а не на койке валяться. Промыл спиртом да перевязался на всякий случай.

– Знакомая конструкция? – имея в виду пулемет, осведомился сержант, опускаясь на корточки, – объяснение по поводу повязки его полностью устроило.

– Откуда? Впервые вживую вижу, потому и вожусь так долго. Вроде ничего сложного, но не хочется в бою из-за какой-нибудь мелочи погореть. А тебе?

– Нет, конечно. Все, что знаю, что это их пехотный пулемет, на самолетах другие стоят, только названия не помню.

– Тогда гляди, я почти разобрался. – Степанов довольно уверенно управился с рычагом лентопротяжного механизма. – Вот так он заряжается, патронный короб фиксируется слева, видишь? Теперь закрываем крышку. Все, если передернуть затворную рукоять, можно стрелять. Запомнил? Отлично. Сейчас покажу, как сошки раскрывать и прицел устанавливать, это уж вовсе не сложно.

Позавтракав, товарищи разделили поровну боеприпасы и оружие и двинулись на восток. Пулемет Леха, как и планировал, оставил себе – тяжеловато, конечно, зато и огневая мощь солидная, и скорострельность, не чета Васькиной пятизарядной пукалке. Вот не воспринимал десантник трофейный карабин как серьезное оружие – и все тут! Фигня какая-то: выстрелил и дергай затвор, пока гильзу не выбросишь и новый патрон в ствол не загонишь! То ли дело автомат. Ну, или пулемет.

Борисов же, похоже, был иного мнения: вполне профессионально проверив, заряжено ли оружие – это-то понятно, особой разницы между трехлинейкой и «98 К» нет, – он распихал по карманам запасные патроны и с удовольствием закинул винтарь за спину, судя по воинственному выражению лица, впервые почувствовав себя всерьез вооруженным. Ну, и ладно, чем бы дитя ни тешилось… Жаль, не было времени забрать у мотоциклиста подсумки, летун бы порадовался.

Выступая, Леха всерьез надеялся, что сегодня они точно доберутся до линии фронта – с новой силой зазвучавшая с рассветом канонада усилилась, и по его субъективным ощущениям, до передка было не столь и далеко. Периодически над головой небольшими группами проходили одномоторные немецкие самолеты, которые Борисов однозначно определил как штурмовики. Присмотревшись, Леха и сам узнал характерный излом крыльев пикирующих «Ю-87» с торчащими под плоскостями неубирающимися шасси. Назад «птенцы Геринга» практически всегда возвращались в полном составе, заставляя летуна все больше мрачнеть, каменея лицом и потихоньку замыкаясь в себе. Искоса бросая на товарища короткие взгляды, десантник незаметно вздыхал: он-то прекрасно знал, кто сейчас безнаказанно господствует в небе, но не рассказывать же об этом Борисову? С другой стороны, можно подумать, он и сам не в курсе…

К полудню, отмахав не меньше семи километров, решили сделать короткий привал. К этому времени слитный гул канонады уже распался на четко различимые отдельные выстрелы и взрывы, а если как следует напрячь слух, можно даже различить, пусть и на самом пределе слышимости, приглушенную расстоянием ружейно-пулеметную трескотню. Вот, стало быть, и добрались. К вечеру, если ничего не случится, будут в районе передка, и начнется самое сложное, ведь ближний тыл всегда насыщен войсками и вспомогательными службами, так что шансы напороться на фрицев значительно возрастут. Придется помучиться, подыскивая подходящее «окошко» для перехода на ту сторону. Хотя, может, и нет: устоявшегося фронта сейчас просто физически не существует – слоеный пирог, а не линия фронта. Да и вообще, термин явно неподходящий, не линия, а скорее хитрым образом изломанная кривая, в зависимости от успехов той или иной стороны причудливо выгибающаяся то на восток, то на запад. Особенно учитывая любимую тактику того же Гудериана наносить неожиданные удары мобильными танковыми группами. Любой внезапный прорыв – и все, посыпался фронт, изменил конфигурацию. Но внимание все равно нужно удвоить, если не утроить.

Обрисовав летуну ближайшую перспективу, Леха провел краткий инструктаж, касающийся того, как вести себя во время скрытного продвижения диверсионной группы по вражескому тылу. В смысле, выдерживать дистанцию, почаще глядеть по сторонам, на сухие ветки не наступать и листвой не шуршать, оружие держать на предохранителе, но с патроном в стволе, о любых замеченных странностях срочно сообщать ведущему – и все такое прочее. И самое главное: вдруг что – срочно падать на землю и действовать по обстоятельствам, но с оглядкой на командира отряда, то бишь на него.

Перед выходом Леха тщательно перепаковал содержимое ранцев, чтобы ничего не грюкало при ходьбе или беге. Короба с лентами к пулемету и консервные банки пришлось замотать в полотенца, все остальное с точки зрения скрытности особых проблем не представляло. Попрыгав и заставив сделать то же самое летуна (в результате пришлось заняться патронами к карабину, поскольку распиханные по карманам боеприпасы довольно громко звякали друг о друга), они продолжили движение. До обеда шли без происшествий, выдерживая заданный ритм движения. Остановившись на привал, перекусили всухомятку и продолжили движение, не желая терять времени. Втянувшись в ритм, шли споро, пока ближе к вечеру неожиданно заслышали впереди весьма характерный звук работающих авиадвигателей. Настолько характерный, что даже Леха сразу въехал, что впереди, не более чем в километре – немецкий полевой аэродром. Переглянувшись с Борисовым, бывший десантник сбросил со спины ранец, опускаясь на землю и пристраивая под рукой пулемет. Пилот присел рядом.

– Что думаешь, летун? Аэродром?

– Наверняка! – возбужденно блеснул глазами Василий. – Видимо, аэродром подскока! Кстати, тут где-то одна из наших запасных площадок была, может, это она и есть? Хорошее место, две эскадрильи разместить можно. Эх, карту бы… Леха, что делаем?

– Ты – ценное имущество сторожишь, – хмыкнул десантник. – А я на разведку сбегаю, поскольку мне оно военно-уставной специальностью положено. Только это, Вась, повнимательней, немцы близко. Главное, не шуми. Уяснил?

Пилот кивнул.

– Вот и ладненько. – Степанов проверил пистолет, убедился, что штык находится под рукой и легко выходит из ножен, по уже устоявшейся традиции переложил в карман последнюю гранату. – Тогда запоминай, летун, если не вернусь минут через сорок, но кругом будет тихо, жди еще час, после чего уходи. Бери, что сможешь утащить без потери мобильности, и дуй к передку. Это понятно? – Василий вновь мрачно кивнул, играя желваками. – Ну, а начнется стрельба или какой другой шухер – драпай немедленно и налегке. Спасать меня не нужно, душевно тебя прошу, только погибнешь зря. А так хоть расскажешь нашим, что немцы тут аэродром оборудовали, глядишь, и разбомбят. Ежели живым выберусь, после сам тебя разыщу, нас хорошо учили по следам идти. Тоже понятно? Вот и ладненько. Все, бывай, летун, не поминай лихом…

Не глядя на закаменевшего лицом Борисова, Алексей скрылся в зарослях, двинувшись в сторону аэродрома. Ну, или чего там фрицы намутили?..

Интерлюдия. Будущее, 2198 год

ШИФРОГРАММА № … СЕКРЕТНО ПО ПРОЧТЕНИИ – УНИЧТОЖИТЬ

Начальнику КГ и КН службы ВКФ, контр-адмиралу Григорову Д. П.

Товарищ контр-адмирал, ну получил я писульку от твоего подчиненного, и что дальше? Думаешь, если научил своих орлов всяким заумным словесам, так с легкостью дорогого однокурсника и запутаешь? Так вот что я вам скажу, товарищ контр-адмирал, не выйдет! А посему объясни-ка старому другу, что там у тебя за хрень произошла, как можно было безвозвратно потерять бакен и чем все это теперь грозит? Только так объясни, чтобы я тебя понял, Димыч, договорились? Безо всякого этого технического словоблудия. Сам понимаешь, я в ваших навигационных делах особенно не смыслю, в теххарактеристиках бакенов – тем более. Короче, что там у вас на самом деле произошло?

Командующий ОШ ВКФ, адмирал флота Панкеев В. А.

ШИФРОГРАММА № … СЕКРЕТНО ПО ПРОЧТЕНИИ – УНИЧТОЖИТЬ

Командующему ОШ ВКФ, адмиралу флота Панкееву В. А.

У вас отличная память, товарищ адмирал! Поскольку мои умственные способности со времен, как вы изволили вспомнить, нашего общего офицерского училища мало изменились, постараюсь объяснить все «без словоблудия». Мои поистине гениальные (от прочих эпитетов воздержусь, все равно их твой дешифратор вымарает) подчиненные действительно ухитрились потерять гипермаяк дальнего действия. Но что интересно, они и на самом деле не виноваты. Вспышка на местном солнце и вправду имела место быть, предсказать ее заранее никто не мог. А вот все остальное? Тут видишь ли какое дело, Володя… Короче говоря, как ты знаешь, каждый ГПП-маяк – это полностью автономный модуль, способный одновременно находиться и в линейном пространстве, и в гиперкосме. И в этом его главная особенность: помнишь ту классическую, «живую-мертвую» кошку Шредингера, которой нас на лекциях по квантовой физике профессор Куруч доставал? Савва Петрович который? Вот и это примерно то же самое. Вся эта высокотехнологичная фигня способна одновременно принадлежать и трехмерному космосу, и n-мерному искривленному пространству. Причем как это может быть, никто из наших шибко умных яйцеголовых так и не сумел объяснить, несмотря на все их научные степени и прочие звания. Нет, с декартовым-то пространством все понятно: три координаты, икс-игрек-зет – и все. А вот с этим самым «эн-мерным» сложнее. Сущности прыжка-то так никто до сих пор ни понять, ни тем более обосновать не сумел. Учитывая, что квадроангуляционное наведение работает, так вроде гиперпространство четырехмерно, а с другой стороны, ученые между собой так ни до чего конкретного и не договорились. Короче, как пилоты говорят, «споры продолжаются, а мы летаем». То есть прыгаем. Все это я к тому, что наши маячки расположены, так уж получается, одновременно и здесь, в наших родных трех декартовых координатах, и там, в хрен знает скольких искривленных. И в момент активации маяк погружается в гиперпространство, оставаясь в то же время в обычном космосе – и в этом его главное достоинство.

Теперь о том, что у нас произошло: для первого погружения в гипер используется стандартная тест-программа, в основу которой заложены так называемые «нулевые координаты». То есть маяк «погружается» и тут же «всплывает» в той же самой точке обычного пространства. Финишные координаты изначально обнулены и соответствуют стартовым до десятого знака после запятой. В нашем же случае электромагнитный всплеск на местном солнце совпал во времени с запуском этой программы. И, естественно, начисто сбил или как минимум серьезно изменил все изначальные настройки. То есть погружаться бакен начал еще в штатном режиме, а вот всплывать? Начал ли он вообще всплывать – это еще большой вопрос! Скорее всего, он благополучно остался в искривленном пространстве, где его, как ты понимаешь, вряд ли уже когда-нибудь найдут. Хотя бы оттого, что средства обнаружения объектов во время прыжка (точнее, внутри прыжка, хоть это и звучит весьма коряво) еще не разрабатывались. За, так сказать, ненадобностью.

То есть теоретически маяк может и выбросить в линейный космос, причем абсолютно где угодно. Когда-нибудь. Через час… или через миллионы лет. Причем выбросить не только в пространстве, но и во времени: я ж не зря сюда теорию четвертого измерения приплел! Кое-кто до сих пор считает, что четвертая координата, суть «измерение», – это само Время и есть. И, значит, гиперпространственный прыжок в определенных условиях может стать своего рода темпоральным каналом, через который материальный объект может перемещаться во времени. Эдакий побочный эффект, так сказать. Но я лично в эту чушь особо не верю и тебе, Володька, не советую! Иначе какая-то «машина времени» получается, а вовсе не феномен гиперпрыжка. А нам с тобой еще во времена оные накрепко вдолбили, что верить можно только «перекрестно-подтвержденным фактам». Впрочем, это было давно и, очень даже может статься, что и неправда.

Вот такие вот вам разъяснения, товарищ адмирал флота! Как говорится, «хочешь – верь, хочешь – измерь». Ну, а чем все это может грозить? Думаю, абсолютно ничем. Единственное, что не слишком приятно, так это то, что маяк пропал уже после активации. Но с другой стороны, ничего страшного я в этом не вижу. Даже если он вдруг появится (в чем я очень сильно сомневаюсь – см. выше) где-нибудь в обычном пространстве, оставшись при этом и в гиперкосме, никакими глобальными пространственными парадоксами и катастрофами это не грозит, поскольку его воздействие в любом случае строго локально. Мои научники, кстати, то же самое в один голос твердят. За сим разрешите откланяться, глубокоуважаемый товарищ самый главный адмирал флота!

P. S. Старик, как же я все-таки безумно рад был тебя слышать! Может, выберешься ко мне как-нибудь? Или хоть служебным положением, что ли, злоупотреби да меня к себе самым что ни на есть наглым образом откомандируй, типа на доклад какой? Да хоть на разбор полетов по этому самому дурацкому маяку, а?

Искренне твой, начальник Космографической и Координатно-навигационной службы ВКФ, контр-адмирал Григоров Д. П.

 

Глава 6

Это и на самом деле оказался немецкий полевой аэродром. Подскока ли, подпрыга – неизвестно, в подобных тонкостях Леха ни разу не разбирался, но аэродром. Короче говоря, довольно широкая луговина, с трех сторон ограниченная лесом, под крайними деревьями которого застыло с полтора десятка немецких самолетов, судя по внешнему виду, определенно «лаптежников», вокруг которых суетилась обслуга. По другую сторону импровизированной взлетно-посадочной полосы были разбиты палатки для отдыха и питания личного состава, поодаль от которых высились штабеля ящиков для боеприпасов и деревянных укупорок с авиабомбами, накрытые масксетями на высоких распорках. Еще дальше – топливозаправщики и еще какой-то автотранспорт. Имелось и зенитное прикрытие, несколько стоящих в обложенных мешками с землей капонирах автоматических пушек, тянущих к небу тонкие хоботки стволов, увенчанные раструбами пламегасителей.

Ну, что ж, в принципе понятно: пока немцы к передку летают с какого-то более дальнего аэродрома, а этот только закончили оборудовать, перегнав сюда самолеты. Теперь начнут взлетать отсюда. Потому и боеприпасы продолжают подвозить, вон как раз очередной грузовик подошел, и фрицевские БАОшники сгружают из кузова дощатые цилиндры бомбовых контейнеров, скатывая их по самодельному пандусу, сколоченному из нескольких досок. Между прочим летун, похоже, угадал: это действительно бывший советский запасной аэродром. В стороне от взлетки виднеются искореженные корпуса двух «Ишачков», оттащенные подальше, чтоб не мешали. Видать, совершили аварийную посадку на отмеченную на картах площадку, да на немцев напоролись. Или наоборот – не успели улететь, когда появились фрицы. Кстати, немного дальше еще и третий самолет стоит, допотопного вида двухместный биплан, внешне вроде бы вовсе не поврежденный. Поликарповский «У-2», что ли? Наверное…

Так, с этим более-менее понятно, а вон там у нас что? Определенно же не штурмовик, уж больно махонький. Несколько минут Леха рассматривал, сетуя на отсутствие бинокля, небольшой узконосый самолетик с широкой угловатой кабиной. Расположенные вровень с крышей кабины крылья с V-образными подпорками, высокие, чуть ли не в рост человека, неубирающиеся шасси с мощными амортизаторами, двухлопастный винт. Самолетик казался смутно знакомым, и Степанов наконец вспомнил: ну конечно, это же тот самый знаменитый «Аист», способный взлетать и садиться чуть ли не на любую поверхность длиной в полсотни метров! «Шторьх», если по-ихнему. Универсальный самолет, выполнявший множество функций, от разведчика и авиакурьера до мобильного эвакуатора раненых. Интересно, что он здесь делает? Привез какую-то важную шишку с крутыми погонами? Или, наоборот, должен оную шишку забрать? Вон возле самолетика легковуха какая-то приткнулась, и трое фрицев вокруг, судя по фуражкам – офицеры. Если забрать – он ничего не сможет изменить, а вот если привез… то, скорее всего, тоже. Пока будет за пулеметом бегать, фриц сто раз уедет.

Леха усмехнулся собственным мыслям: ну, допустим, притащит он сюда «МГ» и летуна с его трофейным винтарем в придачу – и что с того? Аэродром, конечно, особо серьезно не охраняется, немчура даже колючкой подходы не обтянула – то ли за неимением таковой, то ли за ненадобностью, фронт-то вот-вот вперед двинется, и спустя несколько дней, максимум неделю, их снова перебазируют. Но парочку часовых он в кустах срисовал. Один метрах в ста, второй поближе, в тридцати. Службу фрицы тянут ни шатко ни валко, один даже перекурить втихаря исхитрился, но когда он стрелять начнет, очухаются быстро. И вовсе не факт, что Васька, несмотря на то что в стрелковый кружок ходил, их вовремя снимет, скорей наоборот, самого пристрелят.

Ну, уж нет, лавры японских камикадзе не для него, ему еще пожить хочется! Да и пользы от той стрельбы? Наземный персонал пострелять да по «лаптежникам» очередью пройтись? Вот, блин, офигенная победа… Ну, перебьет с полдесятка фрицев, повредит пару самолетов – и все. Чем это нашим поможет? У гитлеровцев пока самолетов в достатке, это не сорок третий и уж тем более не сорок пятый. Что еще можно придумать? Долбануть по складу боеприпасов или заправщикам? Вовсе не факт, что все это добро рванет или загорится – чай, не кино снимают, где от одной-единственной попавшей в бензобак пули автомобиль обязательно превращается в огненный шар, а авиабомбы (которые к тому же сейчас еще и без взрывателей, вкручивающихся непосредственно перед вылетом) детонируют от случайного осколка. Так что ну ее на фиг, всю эту отстойную голливудщину! Тем более что взрыв такого количества боеприпасов просто не оставит ни ему, ни Борисову ни единого шанса… Нет, ребята, тут тоньше действовать нужно, аккуратнее. Продуманнее. Зря его, что ли, диверсионной войне обучали? Вот именно, вот о том и речь.

Кстати, одной проблемой меньше: фыркнув сизым бензиновым выхлопом, легковой автомобиль укатил прочь с аэродрома, а офицеры неторопливо потопали в сторону палаток. Пилот «Шторьха» побродил вокруг самолета пару минут, захлопнул дверцу кабины и, зачем-то прокрутив рукой на пол-оборота винт, двинулся в том же направлении. Интересненько, а самолет так и будет стоять? Почему его не оттащили в сторону, на заправку, допустим? Собираются в скором времени летать? Возможно. По-умному полежать бы в зарослях еще с часок, понаблюдать, график смены охраны опять же выяснить. Но ведь если он не уложится в самим же установленный срок, летун уйдет. Еще и пулемет почти наверняка с собой утянет – насколько Леха разобрался в психотипе товарища по несчастью, тот скорее надорвется, чем бросит трофейное оружие. Значит что? Правильно, в темпе вальса забираем Борисова с припасами и оружием да возвращаемся. Ну, а дальше – действуем по обстановке… если эта самая обстановка к тому времени хоть как-то прояснится. Жаль, конечно, что до передка так и не дотопали, еще часик можно было спокойно идти, пока совсем не стемнеет, но не терять же такую шикарную возможность нагадить фрицам по-крупному?! Да и канонада с определенного момента отчего-то стала звучать глуше, будто отдаляясь – то ли свернули не туда, отклонившись с маршрута, то ли, что вернее, произошло очередное трудно предсказуемое изменение линии фронта. Скорее всего, второе – вполне возможно, что на этом участке немцам удалось отбросить наши части, причем отбросить резко, одним ударом, недаром вчера колонны техники весь день по дорогам перли. Видать, наступление планировалось. Успешное, к сожалению.

Зато если здесь все грамотно сделать (знать бы только, что именно, блин, сделать!), немецким летунам с обслугой небо с овчинку покажется! Да и вообще, что-то подсказывает ему, что уходить нельзя – раньше ничего подобного ни разу не было, а сейчас вот прорезалось. Батя, помнится, подобное называл «чуйкой», которой «нужно верить, как самому себе». Что ж, ни малейшего повода не доверять прошедшему Афганистан бывшему командиру разведроты у него нет, потому прислушаемся к совету старшего…

* * *

– Ну, и как тебе? – шепнул Степанов, придвинувшись вплотную к лежащему рядом пилоту. – Как предлагаешь поступить? Мимо пройти не проблема, но как-то обидно, такая возможность устроить гадам неплохую бяку.

– Не знаю… – поколебавшись, пробормотал Василий. И торопливо добавил, видимо, решив, что товарищ может заподозрить его в нерешительности, а то и трусости: – Нет, что ты, мимо нам никак нельзя! Уж который день по своей земле идем, от каждой тени шарахаясь! Надоело.

– А ты считай, что мы – секретная разведывательно-диверсионная группа, если тебе так легче станет, – добродушно хмыкнул Леха, пряча улыбку.

– Которая второй день драпает от немцев по лесам?

– Ну, почему сразу «драпает»? – делано возмутился десантник. – Не драпает, товарищ сержант, а именно что скрытно пробирается, собирая разведданные и нанося противнику урон по временно оккупированной территории с целью соединения с регулярными частями Красной Армии. Сам посуди: мотоциклистов постреляли? Постреляли. Замаскированный аэродром нашли? Нашли. Значит, уже польза от нашей лесной прогулки имеется. А ежели диверсию устроим, еще больше толку от нас будет. Все, хорош трепаться, ты мне другое скажи: если вдруг карта попрет, сможешь немецким самолетом управлять? Вон таким, как под деревьями стоят?

– Какая карта? – не понял Борисов, наморщив лоб.

– Игральная, блин. Это выражение такое, неужто не слышал?

Сержант неопределенно пожал плечами, пропустив вопрос мимо ушей:

– Штурмовиком – однозначно нет, я только «И-16» и «Чайку» пилотировал. А тут все другое – расположение приборов в кабине, конструкция РУД, последовательность действий во время подготовки к взлету. Не, не потяну, извини, скорее всего, даже от земли не оторвусь. В воздухе-то с управлением, наверное, справился бы, но вот как взлетать да приземляться?

– Не за что извиняться, летун, это я так спросил, шоб було. Просто немцы эти самолеты как раз заправили и бомбы навесили. Вот я и подумал, здорово было б один угнать да по аэродрому отбомбиться. Ну да ладно, на нет и суда нет. Тогда второй вопрос: а вон с тем, маленьким, справишься? – Леха указал на «Шторьх».

С минуту Борисов присматривался к крохотному самолетику, затем не слишком уверенно ответил:

– Никогда такого не видал, но, наверное, справлюсь. Самолет явно не боевой, навроде нашего «По-2», думаю, и управление не слишком сложное. Предлагаешь его захватить?

– «По-2», говоришь? Это вон такой, что ли? – десантник кивнул в сторону стоящего в паре сотен метров биплана, который он про себя назвал «кукурузником».

– Ага, – автоматически кивнул тот, внезапно встрепенувшись. – Погоди, Леха, так я ж на таком летать учился! С завязанными глазами заведу и взлечу! И места для разбега хватит, это ж не бомбардировщик! И вообще… – Пилот вдруг замолчал, напряженно глядя в сторону самолета. Спустя несколько секунд он повернулся к Степанову, тихонько пробормотав охрипшим от волнения голосом: – Леша, так это ж наш самолет…

– Так понятно, что не немецкий.

– Ты не понял, я в том смысле, что он к нашей эскадрилье был приписан. И бортномер совпадает, и заплатка вон на киле, что цветом отличается, – я помню, как ее ставили, когда перкаль прохудился. Получается, и те «Ишачки» – тоже наши?

– Ну, ты ж сам говорил, что где-то тут ваша запасная площадка была? Вот мы на нее и наткнулись.

Несколько минут пилот молчал, глядя в землю перед собой. Степанов его не дергал, продолжая наблюдать за фрицами, поскольку прекрасно понимал чувства товарища: пилоты разбитых истребителей и «кукурузника», если и уцелели при вынужденной посадке, наверняка попали в плен. И хорошо, если в плен: рисковать секретностью аэродрома немцам не с руки, так что могли и расстрелять. Что, собственно говоря, почти наверняка и произошло. То-то у летуна лицо такое, что краше в гроб кладут. Нужно его быстренько чем-нибудь занять, чтоб дурные мысли в башку не лезли:

– Добро, летун, я тебя понял. Действуем так: ты остаешься на позиции и ведешь наблюдение. Все, что будет происходить, в памяти фиксируешь. Кстати, у немцев, как я понимаю, скоро смена караула, заступят те, которым до полуночи дежурить, смотри не пропусти. Только из кустов не высовывайся, а лучше вообще особо не двигайся.

– А ты?

– Снова на разведку сползаю. Сначала к «кукурузнику» – я, конечно, в ваших летных делах понимаю чуть больше, чем ничего, но хоть внешне осмотрю, может, у него вообще мотор разбит или еще чего. Ну, а потом? Есть у меня одна задумка относительно склада боеприпасов. К тому времени как раз совсем стемнеет, без проблем доберусь. Жаль только граната всего одна осталась.

– Может, мне с тобой?

– Угу, с пулеметом наперевес, – скептически хмыкнул Степанов. – Нет, Вась, ты меня прикрывать станешь. Где у них секреты сидят, запомнил? Вот и хорошо. Вдруг я спалюсь и поднимется шум, лупи из пулемета сначала по ним, чтобы с фланга не стрельнули, потом по стоянке самолетов, палаткам или заправщикам. Если в ленте хоть десяток трассеров окажется, глядишь, и запалишь чего. А вот по складу с бомбами – ни-ни. Ясно? Отстреляешь ленту-другую – и беги в лес, как я тебе раньше и говорил. Пулемет с собой не тащи, только лишний вес. Ясно?

– Угу, – тяжело вздохнул пилот. – Ты надолго?

– Понятия не имею. В нашем деле вообще зарекаться вредно. Все, давай. Главное, не засни, летун, а то вдруг немцы незаметно подползут и тушенку с кашей стырят, а я точно голодным вернусь. Да шучу я, шучу, не напрягайся. Хреново у тебя с чувством юмора, Вась, тренироваться нужно. Кстати, возвращаться стану вон оттуда, видишь просвет между кустами? Как подползу метров на десять, позову тебя шепотом по имени, смотри, не дернись от неожиданности да не стрельни сдуру, весь аэродром перебудишь. Договорились? Вот и ладненько, тогда я пошел…

Проводив товарища взглядом, Борисов тяжело вздохнул: оставаться в одиночестве отчего-то не хотелось. Нет, страшно ему практически не было, просто не хотелось. Неожиданный попутчик казался… ну, надежным, что ли? От него исходила уверенность, удивительным образом уживавшаяся с какой-то лихой бесшабашностью. Вчера на дороге, когда их обстреляли фашистские мотоциклисты, он действовал так, будто попадать под пулеметный обстрел для него чуть ли не обычное дело. А как он самого пулеметчика из пистолета со ста метров завалил? Или трупы пострелянных немцев заминировал? Нет, скрывает Леха от него что-то, точно скрывает! Конечно, в силу воинской профессии сам он весьма далек от сухопутных войск, но курс молодого бойца-то проходил. Откуда такие познания у сержанта запаса, пусть даже и служившего в разведроте? Может, взять да и спросить прямо? Неужели один советский человек другому советскому человеку не ответит? Тем более по возрасту он наверняка комсомолец, как и сам Василий. Хотя ежели Степанов и на самом деле какой-нибудь осназовец, то, разумеется, не ответит. Краем уха Василий слышал о подобных подразделениях, причем как раз в составе военной разведки. Вот только пересекаться не приходилось. И еще немного напрягали эти его постоянно вставляемые в речь странные словечки-присказки – «мама не горюй», «не бери в голову», «проехали», «карта попрет», «стырят», «шухер», «спалюсь» – вроде и понятно, о чем речь, но в то же время как-то непривычно звучит. А часть слов и вовсе вроде как блатные какие-то… Интересно, откуда он родом? Может, в его родном городе так принято говорить? Упоминал же, что не деревенский. А сейчас еще и «кукурузник» какой-то выдумал – с какой это стати учебно-боевой «По-2» с кукурузным початком сравнивать? Ни разу же не похож, даже формой фюзеляжа… еще бы «пшеничником» назвал или «картофельником».

В этот момент к ближнему часовому пришла смена, и пилот отбросил посторонние мысли, сосредоточившись на наблюдении. Не хватает только что-нибудь важное проглядеть, дав Лехе повод для очередных издевок. Так что, как говорит разведчик, «хорош трепаться» – Борисов не заметил, как впервые назвал товарища именно «разведчиком».

А «разведчик» Степанов, даже не подозревающий о душевных терзаниях летуна, в этот момент как раз подползал к застывшему в десятке метров от крайних деревьев лесной опушки биплану. Убедившись, что в сгустившихся сумерках его никто не заметит, десантник рывком преодолел последние метры, забросив тело на нижнее крыло. Ну, или как там оно у летунов называется? Плоскость? Укрывшись за фюзеляжем, несколько секунд наблюдал за окрестностями, затем забрался в переднюю кабину, выкрашенную изнутри светло-серой краской. Быстро осмотрелся, подсвечивая зажатым в ладони фонариком. Пилот наверняка погиб: фюзеляж зияет сквозными пулевыми отверстиями, на сиденье и полу, перед двумя педалями с ремешками-фиксаторами, – темные пятна засохшей крови. Заляпанная характерными брызгами приборная панель разбита, отблескивая в пробивающемся между пальцами лучике света осколками циферблатов. Кровь есть даже на простреленном в нескольких местах лобовом остеклении. Видимо, летчикам удалось благополучно приземлиться, после чего их хладнокровно расстреляли уже на грунте. Что ж, в целом картина ясна: поднять «кукурузник» в воздух сто пудов не удастся, по крайней мере без серьезного ремонта. Потому фрицы и бросили его тут, не потрудившись оттащить в качестве трофея под деревья. В заднюю кабину Леха заглянул мельком, прекрасно понимая, что особого смысла в этом нет. Так и оказалось: все те же продырявленные пулями борта и кровь на сиденье. Из всех отличий – разве что валяющаяся на полу фуражка с синим околышем и «крылышками» на тулье, видать, кого-то из командиров Васькиного авиаполка, нашедшего здесь свою смерть. Не повезло мужикам. Да и им с Борисовым тоже – придется все же захватывать «Аиста».

Благополучно покинув самолет, Алексей углубился в лес, по широкой дуге обходя зарослями замеченные секреты. Если все получится как задумано, минут через двадцать он выйдет к складу боеприпасов. Дальше придется передвигаться исключительно на брюхе, ну да его подобным ни разу не удивишь. Пока двигался короткими, от куста к кусту, перебежками, а затем полз, подолгу замирая через каждые десять метров, прикидывал, как можно заминировать целый склад одной гранатой. Теоретически детонацию-то вызвать вполне реально, главное, разместить инициирующий заряд в нужном месте. Хотя одной «эфки» может оказаться и маловато. У фрицев несколько гранат затрофеить? Из нескольких «колотушек» можно вполне неплохой заряд соорудить. Вот только как это на практике реализовать? Гранаты, к сожалению, просто так под ногами не валяются.

Замаскировавшись метрах в ста от крайнего штабеля ящиков, десантник почти полчаса наблюдал за импровизированным складом. Ну, тут особых проблем не предвидится: охраняют его всего четверо, так что проникнуть внутрь можно без особых проблем. Достаточно дождаться, когда ближайшая пара фрицев, встретившись, начнет расходиться, и у него будет почти четыре минуты чистого времени. А уж затаиться между плотно стоящими друг к другу штабелями и вовсе проще простого, никакого освещения нет и в помине. Так, с этим разобрались, теперь стоит подобраться поближе к палаткам – вдруг чего важного углядит. Раз «Шторьх» не стали убирать с летного поля, значит, улетит он только с рассветом – вряд ли немцы решатся подниматься в воздух в темноте, да еще и с какой-то важной птицей на борту. А потом, видимо, и штурмовики на вылет пойдут, недаром же их заранее заправили и снарядили. Отсюда какой вывод? Правильно – вся ночь в его распоряжении.

Подобравшись поближе к палаточному лагерю, Леха нашел подходящее местечко и оборудовал наблюдательную позицию, предполагая, что пролежать придется достаточно долго. С этой точки он видел большинство палаток, скудно освещенных подвешенными над входами тусклыми электролампами, запитываемыми от негромко гудящего где-то в зарослях бензинового генератора. Немцев вокруг практически не было – время ужина прошло, и летуны поспешили завалиться спать. В принципе понятно, ночи в июне короткие, а подъем часов в пять, с рассветом, чтобы к шести машины уже прогревали моторы, готовясь к вылету. Штабная, судя по застывшему у входа часовому, палатка располагалась дальше других, но ничего интересного десантник там не рассмотрел. Пару раз выходили на перекур офицеры в расстегнутых френчах, да однажды денщик занес внутрь несколько котелков и какую-то корзину, определенно тоже со снедью или выпивкой. Поздний ужин у господ офицеров, видать. Автомобиль, кстати, так и не вернулся – прилетевший на «Аисте» фриц остался ночевать на аэродроме.

Однако насчет долгого ожидания парень ошибся. Не прошло и получаса, как в его сторону двинулись двое немцев, судя по накинутым на фельдграу замызганным фартукам, местные кашевары. О чем-то негромко переговариваясь, фрицы тащили двухметровый шест с подвешенными к нему солдатскими котелками. В не занятой ношей руке один нес пару здоровенных алюминиевых кастрюль, другой держал плоскую коробочку электрического фонарика, подсвечивая путь слабым желтоватым светом. На плече правого болтался в такт неспешной ходьбе карабин. Гляди-ка, хоть и тыловики, а про безопасность помнят! Ну, и какого хрена им тут нужно? Повара протопали метрах в пяти от вжавшегося в землю Алексея, уверенно направляясь в лес, откуда вскоре послышался плеск воды и звяканье посуды. Ага, вот оно что – где-то там водоем, в котором они отмывают котелки с прочими кастрюлями. Ладно, подождем, вряд ли они долго провозятся.

Минут через двадцать звуки стихли, но возвращаться обратно немцы отчего-то не спешили. Выждав еще немного времени, Степанов забеспокоился: ну, и чего они там делают в такое время, блин? Что, спать совсем не собираются? А ведь кашевары в любой армии поднимаются еще до общей побудки, спеша приготовить завтрак. Может, они эти, которые с приставкой «гомо»? Ну, а что, в просвещенной Европе содомией никого не удивишь, это у них еще со Средних веков пошло, достигнув пика к началу двадцать первого века. Традиция, можно сказать, угу… тьфу, мля, мерзость какая. Свалить по-тихому? Или сползать, глянуть, что к чему? Лучше свалить, но стоит ли оставлять их за спиной? На обратном пути есть шанс снова на них наткнуться – иди знай, сколько они там просидят, – и вовсе не факт, что удастся вовремя в кустах затаиться…

Поколебавшись, парень неслышно пополз вперед, за несколько минут добравшись до цели. Вглядевшись в тускло освещаемое лунным светом и стоящим на камне фонариком пространство, едва не расхохотался. Усевшись на перевернутые кастрюли и разложив на куске брезента немудреную закуску, гитлеровцы тупо… бухали! Ага, именно бухали, передавая друг другу негромко булькающую фляжку! Привычное и родное зрелище настолько умилило Леху, что он даже мельком устыдился в глубине души – ну, вот, нормальные мужики, а он их в педерастии, понимаешь ли, заподозрил! А ребята просто решили пропустить на сон грядущий по соточке-другой подальше от командования. Ладно, хрен с ними, переиначивая крылатую фразу из старой кинокомедии, «алкоголики – не его профиль». Пусть себе бухают, у него и без того дел полно…

И в этот момент один из немцев вдруг поднялся на ноги и, заметно пошатываясь, потопал в сторону куста, под которым укрылся десантник, по пути расстегивая гульфик армейских штанов. Твою ж мать, как же не вовремя ему по малой нужде приспичило! И какого он хрена именно этот кустик оросить решил, морда фашистская?! Неужели других в лесу мало?

Торопливо отодвигаясь в сторону – не хватало только, чтоб его, российского десантника, разведчика-диверсанта, какой-то пьяный гитлеровец обоссал, вот будет стыдоба! – Леха угодил локтем на незаметную в траве сухую ветку, треснувшую в ночной тишине, будто выстрел. Бросив возиться с пуговицами на ширинке, фриц испуганно обернулся к товарищу и что-то сказал, тыча рукой на прислоненный к дереву карабин. Второй кашевар рванулся к оружию, однако зацепился ногой за стоящие аккуратным рядком нанизанные на шест котелки и едва не навернулся на землю, громко выругавшись при этом. Вряд ли бряцанье алюминиевых посудин и выкрик немца могли расслышать в лагере, но вот если он доберется до винтаря, да еще и пальнет сдуру – тогда точно пиши пропало. Спалится Леха Степанов ни за грош, еще и летуна паровозом за собой потащит. Блин, и нафига он вообще за ними поперся? Вот же непруха…

Следующие события заняли всего несколько секунд. С силой оттолкнувшись от земли, десантник рванулся к ближнему немцу, на ходу выдергивая из ножен штык. На этот раз все оказалось не так, как на шоссе: не цельное кино, где события хоть и происходили с сумасшедшей скоростью, но следовали одно за другим, а словно нарезка отдельных кадров, намертво впечатавшихся в память. Ошарашенные, готовые вылезти из орбит глаза гитлеровца; раззявленный рот вот-вот вытолкнет наружу крик, но левая рука десантника уже захватывает толстую шею в локтевой захват, разворачивая его спиной к себе, а правая наносит короткий удар ножом в грудь. Существующее в некой параллельной реальности сознание автоматически фиксирует едва слышный треск пробиваемых мышц, хруст скользнувшей по ребру стали и короткую судорогу, на миг выгнувшую назад тело противника. Разжать захват, оттолкнуть труп, перескочить через оседающее на землю тело. Второй немец, похоже, еще не понял, что происходит, ошалело крутя головой. Да и темно вокруг, маломощный фонарик упал линзой вниз, погружая крохотную полянку в темноту. До него метров десять, которые Леха преодолевает тремя прыжками за считаные доли секунды. Взвизгнув – сознание отчего-то четко фиксирует этот сдавленный звук, – гитлеровец пытается схватить оружие, но не успевает. Словно стремясь ему помочь, десантник с силой толкает противника вперед, заставляя упасть, и обрушивается на спину обоими коленями. Что-то хрустит, немец пытается закричать, но не может – удар выдавил из легких воздух. Рука с оружием резко опускается вниз, по самый фиксатор вгоняя штык в поясницу. Короткий проворот лезвия, немец хрипит, несколько секунд дергаясь в агонии, – и затихает, лишь изредка подрагивая всем телом – но все реже, реже…

Время возвращается к привычному течению, и Леха, отпустив липкую от крови рукоять, тяжело валится на бок рядом с поверженным противником. В ушах оглушительным барабаном бухает пульс, сердце словно всерьез вознамерилось проломить грудную клетку и выскочить прочь, но ему мешают неподатливые ребра. Спустя пару секунд сердцебиение немного успокаивается, уровень выброшенного в кровь адреналина спадает, и парня начинает ощутимо колотить. Странно, когда вчера стрелял в мотоциклистов, ничего подобного не было, а тут накатило…

Взгляд падает на торчащую из тела гитлеровца рукоятку штыка, и парень торопливо отползает в сторону, пытаясь взять себя в руки. Удается это не сразу – минуты три пришлось просидеть без движения с закрытыми глазами, окончательно приходя в себя. Не глядя на убитого, Леха выдергивает нож – лезвие выходит легко, почти без сопротивления, и от этого к горлу подкатывает вязкий комок и начинает тошнить, – и торопливо бредет к ручью, где долго отмывает оружие и руки от липкой крови, зачерпывая со дна песок. Хорошо, хоть темно вокруг и кровь выглядит вовсе не страшно, просто темные пятна на лезвии и коже. Вот только запах, с некоторых пор ставший ему таким знакомым…

Подождав, пока слабенькое течение отнесет подальше муть, десантник умылся, ощущая, как прохладная вода приятно холодит кожу. Все, вроде отпустило, можно жить дальше. Но вообще, нужно признать, что убивать ножом – совсем не то же самое, что стрелять, пусть даже в упор. Другие, мать их, ощущения! В десанте его учили ножевому бою и метанию в цель всего, что способно воткнуться в мишень – от штыка до лопатки, – но вот как-то ни разу не рассказывали, каково это, когда твое лезвие входит в тело живого человека…

Оттащив трупы подальше в заросли – без мощного фонаря не сразу и найдешь, – Леха спрятал там же посуду и оружие. Подумал было, что стоит снять с толстого повара ремень с подсумками, но возвращаться к убитым не решился: хватит острых впечатлений на сегодня. Тем более еще неизвестно, что будет дальше, ночь только началась. Все равно, если им удастся благополучно угнать самолет, карабин летуну на фиг не нужен, в кабине с ним особенно не развернешься. Вот если б автомат захватить, но за эти дни он вопреки многочисленным кинофильмам ни одного так и не увидел. То ли киношники привирали, то ли им с Васькой попадались какие-то неправильные немцы. А вообще, с этими кашеварами он здорово вляпался, причем исключительно по собственной дурости: теперь у него осталось часа два, максимум три, затем их точно хватятся. Да и вообще, как-то совсем не героически вышло. Прирезал практически безоружных тыловиков, блин! Хотя выбора у него не было – или эти повара, или они с летуном. И все равно на душе погано, чувствует себя как оплеванный. Мерзко на душе…

«Угу, ну, разумеется! – язвительно сообщил внезапно проснувшийся внутренний голос. – Конечно, лучше было героически перебить нескольких эсэсовцев или диверсантов-парашютистов! Вот только с чего ты взял, что справился бы с ними столь же легко? У фрицев те еще волчары служили, и тренировали их ничуть не хуже, чем тебя! И фиг его знает, кто бы кого прирезал. Да, в разведке тренировали тебя «на ять», но вот каково на практике эти умения применить – сам только что видел, даже странно, что еще не сблевал. Так что хватит сопли жевать, настоящим солдатом еще стать нужно, вот и считай произошедшее экзаменом… на выживание, мля! Навоюешься еще, если сегодняшнюю ночь переживешь. А немцы? Думаешь, если б фрицевская разведгруппа на нашу полевую кухню нарвалась, они бы хоть мгновение колебались? Нет, конечно, не то что поваров, и госпиталь вместе с ранеными и персоналом бы вырезали, бывали прецеденты, сам же читал…»

 

Глава 7

Поскольку терять время смысла не имело – иди знай, сколько его вообще осталось? – Леха двинул прямиком к складу боеприпасов. Минер из него, конечно, аховый, но хоть попытается. Если не придумает ничего другого, тупо соорудит простенькую растяжку из запала от «эфки», засунутого в гнездо штатного взрывателя авиабомбы. Ну, а не получится – так не получится, зато не обидно будет.

Без проблем проскользнув мимо часовых, как раз развернувшихся спиной друг к другу, схоронился среди штабелей. Подсвечивая фонарем, осмотрелся, присев за одним из них. С этой стороны немцы складировали в основном небольшие ящики с боеприпасами к авиационным пушкам и пулеметам – надписей Леха прочесть, разумеется, не мог, но вот обозначающие калибр цифры были вполне понятны. «7,92» – это, разумеется, пулемет, стандартный для фрицев калибр. А вот снаряды отчего-то оказались двух типов, калибром пятнадцать и двадцать миллиметров. Ради интереса парень вскрыл пару ящиков, убедившись, что не ошибся, снаряды и на самом деле разнокалиберные, да и длина гильз неодинаковая. Это что же, у них на одном типе самолета разные пушки стоят? Странно как-то, только лишний гемор при снабжении боеприпасами. Ладно, ему-то какая разница? И без того проблем выше крыши. Главное, что для будущей диверсии эти ящички никак не подходят, только взрывом раскидает без толку. Пойдем искать, что помощнее.

Скользнув пробивающимся сквозь пальцы лучиком света по соседнему штабелю, Леха уже собрался было двинуться в глубину склада, но остановился, зацепившись взглядом за непривычные металлические контейнеры, напоминающие небольшие кейсы со сглаженными углами, двумя застежками и проволочной ручкой. Это что еще такое? Какой-то многоразовый контейнер для снарядов? Вряд ли, размеры определенно не те. Минометные мины? Тоже не факт, разве что-то мелкое, калибром миллиметров в пятьдесят. Но откуда им взяться на аэродроме? И зачем? Интересно, что там внутри?

Аккуратно, чтобы ненароком не шумнуть, десантник стащил верхний «чемоданчик» и, отойдя подальше за штабель, уложил его на землю. Надпись на крышке «15 Stielhgr 24 15 Bz 15 Spr. Kaps Nr8 Heeres-Mumtion Gesamtgewicht 15 kg» ровным счетом ни о чем ему не говорила, и Леха без особых колебаний раскрыл контейнер, обнаружив внутри уложенные «валетом» гранаты с деревянными ручками, знакомые ему по кинофильмам о Великой Отечественной. Вот оно что! Ну, фрицы, все-то у вас не как у людей! Неужели нельзя гранаты в обычные деревянные ящики упаковывать, к чему лишний металл тратить? Европейцы, блин…

Вытащив одну из «колотушек», Степанов повертел гранату в руках. Разряжена, разумеется, не совсем же они идиоты, чтобы снаряженными хранить. А запалы, видимо, вон в той картонной коробке. Жаль, времени маловато, чтобы разобраться в конструкции, да и на фиг оно нужно, из подобной гранаты с ее терочным запалом нормальную растяжку сделать не так и просто. В следующий миг до Лехи неожиданно дошло, что именно он нашел, и парень едва не расхохотался. Бывает же, а?! А он-то недавно переживал, мол, гранаты под ногами не валяются! Ну да, не валяются, они в штабеля аккуратненько уложены, видимо, ради удобства советского диверсанта из будущего! Хм, а ведь это, как сетевые литературные «критики» говорить любят, самый настоящий рояль в кустах. Уж теперь-то он точно нормальный заряд соорудит, лишь бы только родная «лимоночка» не подвела да взорвалась, когда срок придет…

Захватив с собой пару контейнеров (второй взял про запас, будет время, разберется, как их снаряжать), Алексей пробрался к уложенным аккуратными рядами авиабомбам, выбрав те, что покрупнее, как навскидку – килограммов под сто. Срезав с болтавшейся над головой маскировочной сети шнур подлиннее, привязал к «эфке» пять немецких гранат. Пока изготавливал связку, обнаружил, что рукоятки откручиваются, что значительно упростило процесс. Эх, ему б немного банального скотча или изоленты, вообще было бы супер! Но вроде и так неплохо вышло, по крайней мере крепко. Запихнув заряд между бомбами, убедился, что ничего не помешает предохранительному рычагу отскочить, освобождая ударник, и соорудил растяжку, используя все ту же бечевку от масксети, которую фрицы весьма к месту натянули над складом. Еще раз все проверив и замаскировав травой, пришел к выводу, что хитрушка вышла что надо. Пожалуй, даже батя бы заценил – сработает в любом случае, и если начнут ворочать укупорки с бомбами, и если кто-то зацепит контрольку ногой, просто проходя мимо штабеля, благо длины шнура хватило перекрыть весь проход. Все, можно отсюда валить. И желательно поскорее.

Полегчавший на треть контейнер Леха вернул на место – и так придется лишние пятнадцать кэгэ с собой тащить, что не слишком удобно, когда передвигаешься в основном ползком, – после чего без проблем покинул территорию импровизированного склада, дождавшись, пока часовые в очередной раз сойдутся-разойдутся. И спустя минут сорок уже подползал к напряженно вглядывающемуся в темноту летуну. Едва слышный шепот Борисов расслышал только со второго раза, когда десантник уже успел мрачно подумать, что если тот заснул, это может стать нехилой проблемой. Попробуй разбуди его тихонько, когда ближайший фриц в тридцати метрах! Дернется, вскрикнет, просто лязгнет пулеметом – и приехали…

Убедившись, что товарищ его заметил и никаких неожиданностей не предвидится, Степанов знаками показал, чтобы тот оставил пулемет на месте и подполз к нему:

– Короче, так, Вася, новостей две, одна плохая, вторая хорошая. А, нет, есть еще третья, так сказать, хрен пойми какая. С чего начать?

– Леша, да начинай с любой, – вздохнул пилот, растирая кулаками слипающиеся глаза. – Вечно ты не по-людски говоришь, все шутишь и шутишь. Сказал бы прямо, что да как…

– Ну, тогда так, летун. Плохая новость – накосячил я серьезно. – Леха кратко пересказал Борисову эпопею с кашеварами. – Так что времени у нас не шибко много, вряд ли до утра спокойно досидим. Но иначе было никак, сам понимаешь. Теперь хорошая: склад я заминировал, ежели все пойдет как нужно, капец этому аэродрому вместе с самолетами и обслугой. Рванет мама не горюй, никто обиженным не останется.

– А третья новость? – К счастью, Борисов не стал выяснять подробности минирования, хоть и бросил на притащенный с собой «кейс» весьма заинтересованный взгляд.

– Третья? – задумчиво хмыкнул Алексей. – Ну, если коротко, тот фриц, что на самолете прилетел, никуда с аэродрома не уехал. У них там, в палатке, похоже, небольшой офицерский междусобойчик. – Заметив на лице летуна непонимание, Леха торопливо пояснил: – Ну, то есть, пьют они. Бухают. Пока наблюдение вел, видал, как какой-то офицеришка помельче им бутылки и закусь притащил. Так что до рассвета точно не улетят. Кстати, Вась, ты, случись что, в темноте взлететь сможешь?

Пилот пожал плечами:

– Наверное. Нет, взлететь-то точно взлечу, полосы хватит, но вот как в темноте ориентироваться, без карты и знания местности? Нас в училище к ночным полетам не готовили, только пилотов ночных бомбардировщиков. Я ж в летно-техническое уже после приказа товарища Тимошенко «ноль-три-шесть-два» попал, который «сержантский период» ввел, может, слыхал? Нет? Ладно, не важно. Но ты не волнуйся, Леш, я справлюсь.

Степанов тоже помолчал, размышляя над вертящейся в голове мыслью. Собственно, мысль эта пришла ему в голову уже давно, но возможность спокойно ее обдумать нашлась только сейчас. Улететь-то, скорее всего, не проблема: часовые по курьерскому – или какой он там? – самолету до последнего стрелять не станут, сначала от непонимания происходящего, затем – боясь повредить. Да и чего Васька боится? Можно подумать, на борту компаса нет. Можно и вовсе тупо лететь на восток. Как по нему, так гораздо сложнее будет найти подходящую для посадки площадку. Но дело даже не в этом: уж больно не хотелось улетать просто так! Ну вот никак не идет у него из головы пассажир этого «Шторьха» – и все тут! Не просто ж так он прилетал? Почему никуда не уехал с аэродрома? Ждет кого-то? Или получил какие-то документы и дожидается утра, чтобы вернуться в тыл? Или как раз этих самых документов ждет? Вопросы, вопросы – и ни одного ответа. С другой стороны, на фиг ему ответы, собственно? Захватить бы этого хрена, запихнуть в самолет – троих-то он всяко поднимет – и вперед, к нашим. Глядишь, и к нему меньше вопросов возникнет, когда к местному контрразведчику «на беседу» попадет. Главное, по времени все рассчитать правильно, чтобы приземляться если не засветло, то хоть на рассвете – на Ваську надежды мало, с его-то уверенностью к своим летным способностям. А вообще, пора что-то решать, поскольку времени впереди отнюдь не вагон, а скорее та самая маленькая тележка, что обычно вместе с этим самым вагоном поминается.

– Короче, слушай сюда, товарищ Василий, – приблизив губы к уху летуна, сообщил Алексей. – Я так меркую, сейчас мы с тобой сменим позицию и засядем во-он там, поближе к самолету. Когда срок придет, ты до него за полминуты добежишь, а как добежишь, сразу мотор заводи, или как там это у вас называется. А я прикрою, немцев отвлеку. Добро? Вот и хорошо, сиди тут, я за пулеметом и шмотками сползаю, и сразу перебазируемся.

На новой лежке просидели почти два часа. Никакой подозрительной активности на аэродроме не было – пропажу кашеваров пока не обнаружили, чему Леха оказался несказанно рад. Летуны и обслуга дрыхли, часовые патрулировали, херры-офицеры уже с час как угомонились, завершив недолгий сабантуй. Чем занимаются на своих позициях зенитчики, парень не видел, но догадывался, что тоже потихоньку давят на массу, поскольку ночной бомбардировки ждать не приходилось, да и зенитных прожекторов у них не имелось, а без них скорострельные пукалки бесполезны. Что ж, похоже, им с Васькой везет: повара или вообще ночевали отдельно, или никто из деливших с ними палатку камрадов не обратил внимания на отсутствие двух человек. Вполне вероятно, как раз второе: умаялись за день, готовя самолеты к вылетам и разгружая боеприпасы, вот и дрыхнут без задних ног.

Спать хотелось просто отчаянно, глаза слипались, сказывалось напряжение нескольких крайних суток, но Леха держал себя в руках. Летун столь стойким не был и минут с двадцать назад задремал-таки, ткнувшись лбом сложенные перед собой руки. Будить товарища десантник не стал: пусть хоть немного покемарит, ему еще самолет вести. Чтобы хоть чем-то себя занять, разобрался, хоть и не сразу, с трофейными гранатами, снарядив пяток. Все оказалось не столь и сложно, спасибо нашедшейся на внутренней стороне крышки контейнера схеме. Хотя, конечно, сумрачный тевтонский гений – это такой тевтонский гений, что мама не горюй. Каждая граната комплектовалась не только запалом, хранящимся в деревянном пенале, но еще и воспламенителем (эти, видимо, для разнообразия, упаковывались в металлическую коробочку, проклеенную по стыкам водонепроницаемой лентой), и для приведения «колотушки» в боевое состояние все это пиротехническое добро следовало совместить. Остальные гранаты Леха так и оставил в контейнере, запихнув его подальше под куст: случись что, ему и пяти штук с головой хватит.

В очередной раз взглянув на часы, десантник улыбнулся – еще от силы час, и начнет светать. Неужели повезло и удастся спокойно досидеть до утра? Не удалось: между палатками замаячили тени, заскользили по земле желтоватые лучи слабеньких фонарей. Несколько человек двинулись в лес, остальные остались на месте. Ну, вот и все, началась движуха… Сразу поднимать тревогу фрицы не стали, видимо, не посчитав пропажу кашеваров чем-то слишком уж экстраординарным. Понять можно: на аэродром никто не нападает, не стремится уничтожить самолеты или поджечь заправщики, часовые тоже наверняка отрапортовались, что все тихо-мирно. А повара? Ну, так мало ли что. Перепились да уснули где-нибудь неподалеку. Отыщутся – пойдут под трибунал. Да и то не сразу, нужно ж кому-то накормить личный состав завтраком?

Растолкав товарища, Леха в нескольких словах обрисовал обстановку. После чего добавил:

– Все, Вася, работаем. Наблюдай внимательно за обстановкой, главное, не засни. Как начнется – бегом к самолету, заводишь эту летающую шарманку и ждешь в кабине. Если поймешь, что меня зажали или убили, – улетай немедленно. Не спорь! – осадил он готового начать спорить летуна. – Считай, что это приказ. Мне ты в любом случае ничем не поможешь, а так хоть до своих доберешься да отомстишь, когда снова в истребитель сядешь. Все равно сдаваться я не собираюсь, ежели совсем хреново станет, подорву себя гранатой. Или до склада добегу и все здесь в воздух подниму, так что со взлетом не тормози, когда склад бабахнет, тут одна воронка останется и… – Леха вовремя осекся, едва не закончив фразу словами прапорщика Казакова из второй серии кинофильма «ДМБ» про «одни мокрые вонючие комочки». – Короче, вопросы есть?

Борисов с мрачным видом покачал головой, пряча взгляд.

– Вот и ладушки. Тогда я пополз. Ранец с собой возьму, все равно мне запасные ленты не в чем таскать, второй тебе оставляю. С карабином поступай как хочешь, только учти, в кабине с ним хрен развернешься. Все, бывай, летун, не кашляй.

Отчего Леху столь сильно манило подобраться поближе к палаткам, он и сам не знал – то ли снова чуйка прорезалась, то ли еще что. Но вот тянуло – и все тут. Потому позицию он выбрал из расчета, чтобы держать под прицелом и лагерь, и стоянку «лаптежников», и площадку с автотехникой. Последнюю, правда, частично закрывали крайние палатки, но с этим придется смириться, иначе придется располагаться вовсе уж в невыгодных с точки зрения маскировки условиях. С другой стороны, достаточно поджечь всего один заправщик, дальше само полыхнет, стоят они кучно, словно о пожарной безопасности фрицы слыхом не слыхивали. Заодно и светлее станет, стрелять удобнее. Из минусов – оба затаившихся в кустах секрета располагались по флангам, но если долбануть сначала по ним, то не критично.

Едва слышно тикающие на запястье «Штурманские» отсчитали полчала, когда все и началось. К этому времени небо над головой постепенно утратило ночную глубину и четкость, звезды поблекли и размылись, предвещая скорый рассвет. Сначала к штабной палатке, освещая путь узенькими лучиками света, пробивающимися сквозь цели в затягивающих фары маскировочных чехлах, подкатила вчерашняя легковушка. Пискнули тормоза, хлопнула дверца, легкий ветерок донес едва различимые голоса – выскочивший из авто офицер с пухлым портфелем в руке, о чем-то докладывал высунувшемуся из палатки камраду. Кивнув, тот сделал приглашающий жест и вместе с гостем скрылся за пологом, а выбравшийся из кабины водила, по извечной шоферской привычке попинав скаты, оперся задом о капот и закурил. Вот тебе и знаменитый немецкий орднунг, вряд ли наш шоферюга такое бы себе позволил! Хотя кто его знает, чей это автомобиль и чей это шофер?..

Время тянулось медленно, снова захотелось спать, и Леха, не сдержавшись, зевнул. Постепенно светлело, рассвет вступал в свои права, прогоняя ночной мрак. Наконец из палатки, оправляя затянутый портупеей френч, показался прилетевший вчера фриц. Портфеленосец шел следом, на ходу производя левой рукой какие-то хитрые пассы возле запястья правой, в которой держал загадочный «чумадан». Приглядевшись – далековато, конечно, толком ничего и не рассмотришь, – Алексей мысленно присвистнул: елки-палки, так это ж он наручники расстегивает! Ого, ценный, видать, портфельчик, коль даже среди своих такие меры предосторожности… ну, все, теперь он точно без него не улетит! Вот только как именно поступить? В памяти внезапно всплыла очередная мудрость легендарного взводного «Спать Не Придется»: «Настоящий десантник должен уметь мгновенно принимать единственно верное решение. Даже если позже командование посчитает это решение ошибочным, настоящий десантник сомневаться не должен, а должен его выполнять. На остальное – посрать. Главное – выполнить!»

Итак, что мы имеем? Фрицам до самолета идти минуты три, Ваське бежать – секунд двадцать. Кстати, вон и пилот нарисовался, торопливо топает к «Аисту», на ходу застегивая летный комбинезон. Значит, его задача какая? Верно: быстренько устроить неслабый шухер, желательно с жертвами и чем-нибудь жарко горящим, например вон тем заправщиком. Возникнет паника? Обязательно, и еще какая. Что станут делать «херры-офицеры»? Разумеется, спасать портфель. А как его спасать? Возвращаться к палаткам? Так ведь по ним лупит неизвестный русский пулеметчик. Значит что? Немедленно улетать, конечно, что ж еще! Одно плохо – Ваське никак сигнал не подашь, надеюсь, он от первых выстрелов не обалдеет настолько, что начнет тормозить? Ладно, сомневаться в боевом товарище перед боем нельзя, это азы. Так что будем считать, что летун не протормозит и не забудет, о чем он ему говорил. Не заснул бы только, но вроде не должен…

Глубоко вздохнув, Степанов приник к пулемету, обхватив шейку приклада левой рукой. Все, сомнения прочь, теперь только «посрать, но выполнить». Успокоив дыхание, десантник поймал в прицел маячащую над кустом голову правого часового и напряг палец, плавно выбирая свободный ход спускового крючка. Света маловато, но промазать вроде не должен, глаза уже привыкли к полутьме. Ну, на счет три…

На счет «три» пулемет послушно бабахнул, долбанув в плечо отдачей, но отчего-то… одиночным. Выругавшись – неужели осечка или патрон перекосило?! Если да – тогда все, туши воду, сливай свет. Леха торопливо дернул спуск еще раз. БАХ! Снова одиночный. Да что за хрень вообще творится?! Мгновенно вспотевший от волнения палец соскользнул с верхней выемки спускового крючка на нижнюю, и «МГ-34» послушно отозвался на движение стрелка, выдав короткую очередь. Ну, твою же мать!!! Это у них так переводчик огня устроен! Жмешь на верхнюю выемку – одиночный огонь, на нижнюю – очередь. Козлы нацистские, все у вас в Европах через жопу! Причем во всех смыслах!

Усмирив зашедшееся в сумасшедшем ритме сердце, Леха поправил прицел и перечеркнул кусты короткой очередью. Один готов. Не теряя ни секунды, повел стволом влево, нащупывая второй пост. Ага, вот он, вижу, немец высунулся из зарослей по грудь и ошалело вертит башкой, но пока еще тупо не понимает, что происходит. Ну, уже и не поймет: вторая очередь прошлась по кустам на уровне живота, и фриц, несколько раз судорожно дернувшись, выпал из поля зрения. Все, и этот тоже спекся. Не расслабляемся, работаем…

Пулемет, словно признав наконец нового хозяина, преданно забился в руках, долбя короткими очередями по палаткам и автостоянке. Главное, ленту быстро сменить, для него это все-таки впервой. То ли дело родной «ПКМ» с его коробом на двести пятьдесят патронов: стреляй – не хочу, пока ствол не перегреется! Сознание, уже привычно переключившееся в боевой режим, фиксировало содрогающийся под ударами пуль брезент, короткие высверки рикошетов от попаданий в заправщики. Из палаток выскакивали ошеломленные внезапным нападением полуодетые пилоты и обслуга, кто-то успевал добраться до спасительных зарослей, кто-то падал, сраженный тяжелой пулей. Часть патронов в ленте оказались трассирующими, и одна из автоцистерн все-таки загорелась – сначала как-то нехотя, но затем полыхнула всерьез, выбросив через заливную горловину, крышку которой сорвало взрывом бензиновых паров, высокий огненный смерч, в следующую секунду растекшийся жидким пламенем вокруг. Вспыхнула натянутая над стоянкой масксеть, сразу же занялась вытоптанная трава, огненные ручейки торопливо побежали к соседним машинам. Все, теперь хрен потушишь, да и кому тушить, если все разбежались?

Боек сухо щелкнул, сообщая об израсходованной ленте, и Леха торопливо сменил патронный короб. Против ожиданий перезарядка прошла успешно, хоть и с секундной заминкой – меняя ленту, ухитрился-таки до крови защемить палец защелкой. Положив еще пару очередей по стоянке – а больше и не нужно, пока возился с пулеметом, заполыхал еще один заправщик, – с мстительным удовольствием ударил по самолетам. Это вам, суки, за ту колонну! И за десятки других таких колонн! За заживо засыпанных бомбами в окопах бойцов! За заваленных обломками разрушенных зданий женщин и детей! За… да за все, короче! Как ни странно, с самолетами вышло даже лучше, чем с заправщиками: один из «лаптежников» почти сразу же загорелся, мгновенно превратившись в высокий огненный факел. Вскоре впереди коротко сверкнуло, и в груди знакомо екнул, на миг выворачивая наизнанку внутренности, акустический удар – сдетонировала на пилоне внешней подвески одна из бомб. Степанов даже стрелять прекратил, раскрыв рот, глядя на разлетающиеся в стороны пылающие обломки. Не от удивления, а чтобы сравнять давление в ушах и глотке, если рванет еще раз. От самолета почти ничего не осталось, только отброшенный в сторону хвост и зарывшийся в землю двигатель, да и соседям досталось: один бомбардировщик вовсе перевернуло, второй перекосило, повредив шасси. Ну, вот и ладненько, не зря на себе эту бандуру столько времени пер. Неприцельно добив вторую ленту – теперь горело уже три «восемьдесят седьмых», – Леха снова перезарядился, на сей раз без защемленных пальцев, успев бросить взгляд в сторону «Шторьха».

У ярко освещенного огнем самолетика тоже было весело: летун, укрываясь за стойкой шасси, пулял из пистолета в бегущего пилота… собственно, уже и не бегущего, поскольку Васька попал. Немец резко остановился, будто наткнувшись на невидимую преграду, и упал, крутнувшись вокруг оси. С другой стороны рысью приближался «портфеленосец» с адьютантом, или кто он там такой. Эти пока окончательно не поняли, что происходит, и стрелять в спину Борисову не спешили, хоть тоже повытаскивали из кобур пистолеты. Да и самолет прикрывает – хрен попадешь. Сзади, отстав на полсотни метров, их догонял еще кто-то с карабином в руках – кто именно, Степанов не разглядел, да и времени не было разглядывать. Ну, это уже лишнее, нам массовка ни к чему, чай, не кино снимаем. Да и платить той массовке нужно, а бюджет не резиновый. Успев краем сознания подивиться тому, какая феерическая фигня лезет в голову, Леха, развернув пулемет, тщательно прицелился и срезал отставшего короткой очередью. Пора свертывать шоу? Угу, пора. Теперь главное Ваське подсобить, пока чего плохого не случилось, без него им не улететь. Да и парень дельный, жаль, если погибнет.

Подхватив пулемет и ранец, десантник пригнулся и зигзагами побежал к «Аисту». Главное, чтобы его на открытом пространстве не подстрелили, но это вряд ли, фрицам сейчас не до того. Самое удивительное, по нему практически никто не стрелял, уж больно неожиданным оказалось нападение. Пару раз пальнул кто-то из часовых с той стороны аэродрома, заметивших вспышки дульного пламени, еще несколько выстрелов раздалось со стороны позиций зенитчиков, но до них было слишком далеко и о прицельной стрельбе речи не шло – и все, собственно. Лишь бы последним не пришло в голову развернуть свои скорострелки на прямую наводку, тут уж расстояние не катит, в клочья порвут вместе с самолетом.

Со стороны охваченных огнем самолетов снова сверкнуло и сдвоенно грохнуло, и Леха, выпустив пулемет, заученно нырнул головой вперед, не дожидаясь удара взрывной волны. Ого, нехилый бабах, авиабомбы в горящих «лаптежниках» рваться начали. Хреново. Улетать нужно, да поскорее, не ровен час склад полыхнет, дистанция-то плевая, тогда от них уж точно одни только те самые «мокрые вонючие комочки» останутся. Склады боеприпасов даже от брошенного нерадивым часовым в сухую траву окурка отлично горят, сколько раз в новостях видел, а уж когда рядом рвутся фугаски, разбрасывая на десятки метров горящие обломки, – и подавно. Мазнув взглядом по опадающему огненному облаку, мгновение назад бывшим пикирующим бомбардировщиком, десантник коротко помотал гудящей головой, подхватил оружие и порысил дальше, на ходу врубаясь в обстановку. Обстановка в целом радовала. Летун уже забрался в кабину, оставив дверцу распахнутой, фрицам же оставалось бежать еще метров двести. Нормально, успевает, возле самолета окажутся почти одновременно. За спиной снова рвануло, на миг высветив примятую траву коротким всполохом, но на этот раз Степанов падать не стал, некогда.

Затормозив в нескольких метрах от «Шторьха», Леха избавился от пулемета и ранца, дернул из кобуры «ТТ» и обогнул самолет со стороны хвоста, заходя в спину запыхавшимся от бега немецким офицерам. Похоже, его появление для фрицев оказалось неожиданностью, чем он и воспользовался. С ходу вырубив ударом пистолетной рукояти того, что привез портфель, парень застыл в метре от второго, с витыми серебристыми погонами без знаков различия. Погоны Лехе ни о чем не говорили – в званиях вермахта он, увы, не разбирался. Понятно, что не низший чин, вон какая морда лица лощеная, аж до синевы выбрита. Да и мундир сидит, прямо скажем, идеально, словно в нем и родился. Аристократ, мля, аж за километр видно. Наверняка какой-нибудь штабной лейтенантишка, вряд ли за портфелем пошлют кто-нибудь старше званием. Хотя нет, раз погон витой, то постарше лейтехи будет.

Справившись с первым шоком от неожиданной встречи, немец неуверенно поднял пистолет, намереваясь наставить его в грудь десантнику, но Алексей был готов. Выбив оружие, он крутнулся на месте, подсекая фрица под колени, и навалился сверху, ткнув того стволом в бок: мол, не дергайся. Стрелять, правда, не стал – во-первых, место в самолете есть, во-вторых, портфель вместе с пленным куда ценнее, чем без оного. Ну, а в-третьих, пристрели он его, придется возиться с наручниками, поскольку тот успел замкнуть браслет на ручке загадочного «чумадана». А это лишнее время, которого во время боя всегда не хватает.

Фриц что-то сдавленно прохрипел, вяло пытаясь сбросить с себя десантника, но Леха, естественно, ничего не понял. Вместо этого он еще сильнее прижал пленного к земле и крикнул:

– Вась, ну чего там? Разобрался? Мы как бы спешим…

На миг высунувшийся из угловатой кабины летун раздраженно махнул рукой и снова скрылся внутри. Парень хмыкнул, встал на ноги и рывком поднял немца, коротким тычком направив того к самолету. Не ожидавший подобного офицер шумно влепился в вертикальную стойку шасси, раскровянив нос, и, судя по брошенному через плечо затравленному взгляду, окончательно растерял былой лоск. И хрен с ним, меньше выпендриваться станет. А то вдруг начнет права качать, мол, военнопленный, все дела. Подбирая валявшийся на земле пистолет, Алексей бросил взгляд на вырубленного им немца. Похоже, с ударом он перестарался: лежащий на спине офицер глядел в сереющее с каждой минутой небо широко распахнутыми глазами. Ну, и ладно, все равно пришлось бы пристрелить, четверым в «Шторьхе» практически никак не разместиться.

В этот момент двигатель самолетика неожиданно чихнул, выбросив из выхлопных патрубков сизые облачка дыма, и крутанул винтом. Молодец летун, шансы благополучно улететь значительно возросли. Вот только время, время…

– Залезай! – Высунувшийся из кабины Борисов махнул рукой. – Только сначала колодки из-под колес вытяни.

Кивнув, Леха торопливо выдернул за веревочную петлю деревянную плашку, оббежал «Аиста», опасливо поглядывая на завертевшийся с бешеной скоростью винт, и повторил операцию с другой стороны. Подобрал пулемет и ранец – обидно бросать, да и выручила их эта машинка, вон какой переполох устроила. Патроны, опять же, остались. Впихнув в кабину фрица, залез следом. Тесновато, но жить можно. В смысле, лететь.

Ну, они и полетели. Не сразу, правда. Сначала летун довольно долго – с субъективной точки зрения Лехи, напряженно считавшего каждую секунду, – катил по полю, не решаясь взлететь. Затем, уже оторвав самолет от земли, едва не спикировал обратно, чиркнув колесами по траве и изрядно напугав не только Степанова, но и пленного, что-то истерично при этом заоравшего. Пришлось пихнуть его кулаком в бок, чтобы не дергался и не раскачивал и без того не шибко устойчивый самолетик. Наконец летун справился с управлением незнакомым аппаратом (десантник машинально подумал, что, похоже, сбросил за эти секунды пару килограммов), набрал высоту и потянул на ярко алеющую полоску рассветного неба. Оттеснив фрица в сторону, Леха приник к плексигласу кабины, разглядывая удаляющийся аэродром. Сверху картина разрушения выглядела еще более зловещей, нежели с земли: яркие всполохи огня на месте стоянки бомбардировщиков и заправщиков, затянувшие небо черные полотнища жирного бензинового дыма, вяло растягиваемые слабеньким ветерком, искорки рвущихся в пламени боеприпасов, короткие вспышки детонирующих бомб… С ума сойти, неужели это он сделал?! Всего-то с помощью одного-единственного пулемета?! Сдуреть и не встать…

Уже отворачиваясь, Степанов заметил боковым зрением особо сильную вспышку и торопливо дернул головой. Неужели?! Ох ты, ни хрена ж себе… Несколько мгновений парень зачарованно глядел на вздувшийся над опушкой леса исполинский огненный пузырь, обрамленный разлетающимися в стороны и вверх тысячами крохотных рукотворных болидов. Еще миг – и шар начал словно бы втягиваться внутрь себя, одновременно устремляясь к небу и превращаясь в зловещий огненно-черный гриб. Но на смену первому взрыву пришел второй, снова сверкнуло, и Леха прикинул, насколько опасна на таком расстоянии ударная волна. Надеюсь, их не…

Самолетик ощутимо тряхнуло волной спрессованного воздуха, «Шторьх» слегка задрал хвост и вильнул из стороны в сторону, качая крыльями. Немец испуганно вскрикнул, оборачиваясь, и десантник, не глядя, снова пихнул его кулаком в живот, успокаивая. Летун, выдав короткую матерную тираду, судорожно вцепился в штурвал, выравнивая надрывно ревущий мотором самолет. Вроде пронесло. Интересно, кстати, отчего боеприпасы взорвались? Пожар начался, или его растяжка сработала? Впрочем, теперь уж и не узнаешь.

Просунувшись вперед, Алексей ободряюще похлопал перепуганного пилота по плечу:

– Нормально все, Вась! Просто склад бабахнул, но мы уже далеко, так что больше трясти не будет. Ты лети давай. И на дорогу смотри, а то вдруг в кого-нибудь врежемся.

Борисов смерил его безумным взглядом и кивнул головой, возвращаясь к управлению. Несколько минут десантник обессиленно сидел, привалившись к борту, – да уж, острых впечатлений он сегодня получил по полной программе. Затем посмотрел на пленного, судя по бледности кожи и подрагивающему уголку рта, пребывавшего в шоковом состоянии. Ну да, фриц, тут я тебя очень даже понимаю, это тебе не французский коньячок с боевыми камрадами попивать. Ладно, нужно его отвлечь, что ли.

– Э… гутен морген! – Покопавшись в памяти, Леха озвучил первые два немецких слова из неполного десятка знакомых. И, увидев на лице немца радостную гримасу понимания, добавил, окончательно поражая гитлеровца глубиной своих лингвистических познаний:

– Их наме, битте?

Запираться немец не стал, ответил сразу, с эдакой надменной гордостью процедив сквозь зубы довольно длинную фразу. Еще и щекой дернул эдак пренебрежительно, мол, знай наших:

– Ich bin Major von Grisenbek, persцnlicher adjutant herr Generalfeldmarschall Wilhelm von Leeb. Zu ihren diensten.

Фразы в целом Степанов, разумеется, не понял, уловив лишь суть отдельных слов, понятных и без перевода: «майор», «фон Грисенбек», «адъютант» и, конечно, «генерал-фельдмаршал фон Лееб». Ого, не слабо! Так это они что, порученца самого фон Лееба в плен взяли?! Командующего группой армий «Север»? Того, который блокаду Ленинграда организовал? Ни хрена себе расклад. Что ж, коль такая важная птица в руки попалась, нужно портфель отобрать, так, на всякий случай. А то вдруг какую глупость выкинет, кто их, тех фон-баронов, знает. А вот открывать его не стоит, если там документы особой важности, могли и самоликвидатор какой-нибудь внутрь запихнуть.

Несмотря на более чем поверхностные исторические познания, про генерал-фельдмаршала Вильгельма фон Лееба парень знал. Покойная бабушка-блокадница рассказывала: «Ну, а в сентябре, стало быть, ирод этот, фон Лееб, который город наш с юга и окружил. А с севера финны подперли. Вот тогда, Алешенька, блокада и началась…»

Сделав зловещее лицо, Леха буркнул «гут, гут, натюрлих», кивнул на «чумадан», на наручники и пошевелил пальцами, словно отмыкал замок. Немец снова дернул щекой, собираясь что-то сказать, но десантник внушительно покачал перед его лицом пистолетом:

– Шнель, шайзе, шнель! Шиссен! (На этом запас немецких слов окончательно закончился, остались только английские, которых парень после школьного курса знал раза в два больше.)

Злобно сверкнув глазами, фриц полез в карман кителя и молча протянул Степанову крохотный ключик на цепочке. Отомкнув браслет, Леха забрал портфель, запихнув себе за спину, сковал обер-лейтенанту руки в положении спереди (ибо нефиг так глазами сверкать, сиди теперь, как арестованный в автозаке) и ободрительно улыбнулся, с абсолютно серьезным видом выдав фразу из старого детского анекдота про бессмертного Вовочку:

– Гут, Вольдемар, гут…

– Was?! – Фриц оторопело уставился на Степанова. – Warum Waldemar? Das ist nicht mein name!

– Да понял я, понял. И вообще, сиди тихо, не отвлекай водителя от управления маршруткой. Он и так на нервах, с такими-то пробками. А то открою дверь и высажу нафиг, будет тебе полный капут с прочим ауфидерзейном. В окно вон смотри, на птичек.

Устроившись поудобнее, десантник расслабился и устало прикрыл глаза, продолжая контролировать пленного через неплотно сведенные веки. Но фриц, хоть и не понял ни слова, сидел смирно, гордо вздернув аристократический подбородок и сверля взглядом видневшийся над спинкой пилотского кресла затылок Борисова. Ну и ладно, ему-то что? Не интересуют птички – пусть на Ваську глядит, летуну тоже все равно, вон какой напряженный сидит, ничего вокруг не замечает. Главное, чтобы дыру в его башке глазами не провертел, а то некому будет приземляться. Подремать бы сейчас хоть с полчасика, но куда там! За это время они, скорее всего, уже за линией фронта будут.

Небольшой самолетик летел строго на восток, навстречу поднимающемуся над горизонтом солнцу…

 

Глава 8

Первая часть полета Лехе понравилась: это тебе не на жесткой лавке в полутемном чреве транспортника сидеть – обзор из кабины «Шторьха» оказался просто отменный. Под крылом неспешно проплывал лес, сменяющийся прорезанными руслами рек луговинами и грунтовыми дорогами. Дороги, увы, не радовали, поскольку практически все были запружены растянувшимися на многие километры колоннами, тащившими за собой густые пыльные хвосты. Нет, он, конечно, знал, что в летнее наступление вермахт бросил почти все свои наземные силы, но никогда не думал, что у фрицев столько танков, бронетранспортеров и автомашин! А еще писали, мол, наша армия во много раз превосходила немецкую по бронетехнике! Врали, выходит, историки? Или это ему так «повезло», а на других направлениях и фрицев поменьше, и наших побольше? Хотя вряд ли, скорее всего сейчас везде похожая картина.

И еще буквально повсюду виднелись следы недавних боев – разбитая техника вдоль дорог и на изрытых воронками полях, cгоревшие деревни и хутора, обрушившиеся мосты. Один раз под крылом промелькнула ниточка железнодорожных путей – рельсы перебиты и скручены взрывами, под откосом валяются платформы и вагоны разбомбленного эшелона, точнее, то, что от них осталось. Паровоз с развороченным котлом лежит по другую сторону насыпи. Больше всего Лехе запомнился застывший поперек путей санитарный вагон с раздутыми взрывом стенками и задранной ударной волной крышей со здоровенным красным крестом в белом круге. Прямое попадание, наверняка именно по кресту и целились, суки. Неожиданно в голову пришло, что, вполне вероятно, здесь порезвились как раз те самые «лаптежники», что сейчас догорают на аэродроме, и настроение слегка улучшилось. По крайней мере, Леха смог разжать сведенные судорогой ненависти зубы. Горизонт на востоке был затянут дымом, так что никаких вопросов, где именно проходит линия фронта, не имелось. Где-то вовсе уж далеко в небо поднимался огромный, растянувшийся на несколько километров шлейф жирного черного дыма, видимо, горел крупный склад ГСМ. По прикидкам десантника, лететь до передка оставалось минут десять-пятнадцать – уж больно медленно двигался крохотный самолетик, выжимавший аж целых сто тридцать километров в час. Смешно, в своем времени Степанов на автомобиле да по хорошей дороге порой с подобной скоростью ездил, а то и быстрее…

Немцу же, судя по ставшей донельзя ехидной физиономии, проплывавшая под самолетом картина пришлась по душе. Настолько, что он даже не сдержался, многозначительно дернув головой в сторону земли и разразившись длинной тирадой, из которой Алексей вполне ожидаемо не понял ни слова. Хотя нет, «untermensch» и «blitzkrieg» в переводе не нуждались. Да и что тут переводить? Наверняка выдал нечто пафосное, в духе: «Вы и на самом деле думаете, что сумеете справиться со всей этой силой, азиатские недочеловеки? Глупцы. Ваши дни сочтены, блицкриг уже не остановить. У вас остались даже не месяцы, а считаные недели, бла-бла-бла…» При этом морда у фрица стала настолько надменной, что Леха тоже не сдержался, без замаха двинув того кулаком под дых. Издав булькающий звук, фон Грисенбек мгновенно сложился пополам и уткнулся в колени. Выждав в воспитательных целях несколько секунд – гитлеровец все еще пытался вдохнуть, судорожно сотрясаясь всем телом, – Степанов помог ему разогнуться и констатировал, отцепляя от пояса фляжку:

– Приказа говорить не было, фриц. Натюрлих? Ну, в смысле, ферштейн? Вот и гут. На вот, попей водички, а то еще сблюешь, вонять станет.

Сделав пару глотков, майор наконец отдышался. Злобно зыркнув на Леху, он отдал фляжку и отвернулся, вновь уставившись перед собой. Правда, на этот раз сохранить пренебрежительно-надменный вид фрицу не удалось, поскольку началась неудержимая икота. Криво ухмыльнувшись, десантник потерял к нему интерес: икает – и пусть себе икает. Тут другая проблема – лететь-то всего ничего осталось, как бы над линией фронта свои не сбили, самолет-то немецкий. Кто там разбираться станет, боевой – не боевой, увидят доблестные советские летуны кресты на крыльях да причешут из пулеметов. Им много не нужно, одной очереди хватит, особенно ежели по двигателю или в бензобак попадут. Или, скорее, не летуны, а зенитчики – при «огромной» скорости их «пепелаца» уж точно не промажут, с первого выстрела собьют.

– Леха! – перекрикивая шум мотора, внезапно подал голос молчавший до того летун. – Похоже, фронт под нами. Глянь?

Прижавшись лбом к прохладному плексигласу кабины, десантник поглядел вниз. Ну да, точно передок. Видимость, правда, оказалась никакой, все было затянуто тучами поднятой взрывами пыли и дыма от горящей техники, но кое-что разглядеть удавалось. С рассветом боевые действия возобновились, и сейчас шла немецкая артподготовка, на земле ежесекундно вставали кажущиеся с высоты вовсе неопасными кустики разрывов. Короткая вспышка сменялась рвущимся вверх дымно-пыльным султаном, оставлявшим после себя уродливое пятно вывороченной земли. Никакой четкой линии окопов с нашей стороны не было, лишь неровно расположенные в нескольких метрах друг от друга стрелковые ячейки и лежачие полуокопчики, хорошо заметные с высоты. Вероятно, красноармейцы просто не успели их отрыть – или не имели такого приказа, что скорее. Фронт мог сдвинуться с места в любую минуту, потому и не имело смысла всерьез зарываться в землю. Леха неожиданно подумал, как им там, внизу, должно быть жутко, когда с неба заходят пикировщики: все ж как на ладони, как тут укроешься?! Лежишь и думаешь, что каждая бомба – твоя. Только и остается, что надеяться на удачу да ошибку немецкого летчика, положившего очередную бомбу мимо цели. Наши пытались контратаковать под прикрытием контрбатарейного огня, но особого эффекта это не приносило, советские снаряды рвались слишком редко и неприцельно. Да и большинство рванувшихся в атаку танков, кажущихся с высоты смешными самоходными коробочками, неторопливо ползущими по вытоптанному пшеничному полю, уже жарко полыхало, то ли попав под артналет, то ли подбитые немецкими противотанкистами, позиций которых Степанов не видел.

Наконец линия фронта осталась позади. Вспомнив кое о чем, парень хлопнул летуна по плечу:

– Вася, давай вниз, дальше иди на бреющем! Лесок видишь? Вот и лети над самыми деревьями, вдруг на наши истребители наткнемся. И подыскивай посадочную площадку, мы уже у своих.

– Не будет никаких наших истребителей, – не оборачиваясь, глухо произнес пилот. – Некому нас встречать. Похоже, всех посбивали…

– Так, а ну отставить пораженческие разговоры! – прикрикнул на товарища десантник, продолжая контролировать немца боковым зрением. Наученный горьким опытом, фон Грисенбек вел себя тихо, продолжая мирно икать. – Может, и посбивали, а может, и нет, этого мы не знаем. Посадку давай ищи. А то мы так аж до самой столицы долетим и на Красной площади сядем.

Никак не отреагировав на шутку, Борисов направил самолетик вниз и завертел головой, подыскивая подходящую площадку. Уши немедленно заложило, сказывался резкий перепад высоты. Несколько раз сглотнув, Леха лишь тяжело вздохнул, прекрасно понимая чувства сержанта: ожидать появления краснозвездных «ястребков» и на самом деле не стоит. Сейчас им не до того, чтоб гоняться за одиночным немецким самолетом. Если вообще еще есть кому гоняться…

С посадочной площадкой особых проблем не возникло: не прошло и пяти минут, как летун высмотрел впереди подходящую прогалину длиной добрых метров в сто и заложил разворот, собираясь облететь ее, убеждаясь, что посадка безопасна. Не ожидавший ничего подобного Леха едва не врезался в немца, успев в последний момент ухватиться за спинку пилотского кресла. Высказав все, что думает относительно пилотов-лихачей вообще и некоего сержанта Борисова в частности, десантник бросил взгляд сквозь плекс кабины. Бросил – и похолодел: мимо самолетика, значительно превосходя его в скорости, пронеслась хищная вытянутая тень со здоровенным крестом на фюзеляже. И еще одна такая же – с другой стороны. Вот так здрасьте, боялся, что наши случайно собьют, а прилетели совсем даже не наши! Не слишком искушенный в авиатехнике Степанов сразу узнал характерный силуэт «Bf-109», только сейчас врубившись, отчего советские пилоты называли его «худым».

Летун сдавленно выматерился, намертво вцепившись в штурвал, что-то испуганно вскрикнул пленный, мгновенно позабыв про мучившую его икоту, а немцы, выполнив эффектный разворот, устремились им в лоб. Передние кромки крыльев правого осветились желтоватыми вспышками, и мимо «Шторьха» протянулись дымные жгуты предупредительной очереди. Ну, это-то понятно: похоже, знают, суки, кто внутри, не хотят сразу сбивать. Значит, про угон самолета и захват пленного им уже сообщили. А чего хотят? Немец качнул крыльями, проносясь мимо; напарник повторил маневр. Снова развернувшись, «мессеры» нагнали «Шторьх», уравнивая скорость. Прекрасно различимый через остекление блистера пилот делал руками какие-то хитрые знаки Ваське – насколько понимал Степанов, приказывал разворачиваться и возвращаться обратно. А вот это хрен. Может, раскрыть форточку да долбануть из пулемета? С такого расстояния точно не промажет. Нет, глупо, даже если этого завалит, второй зайдет в хвост и с первой же очереди разнесет в клочья.

– Леша, что делать? – не оборачиваясь, спросил летун неестественно спокойным голосом. Поскольку времени на размышления не оставалось – времени вообще ни на что не оставалось, – Степанов ответил, постаравшись, чтобы прозвучало достаточно убедительно:

– Разворачивайся и делай вид, будто собираешься лететь обратно. Потом резко вниз и садись с ходу. Если повезет, успеем из самолета выскочить и до деревьев добежать, может, они не станут сразу стрелять. Да, и крыльями им, что ли, покачай, мол, все понял, подчиняюсь.

– А если станут?

– Если станут, то будет больно. – Ничего более умного в голову просто не пришло. – Не задавай дурацких вопросов, Вася. Не назад же, в самом деле, возвращаться? Что так, что эдак – нам однозначно каюк. Это вон немцу не все равно. Давай разворачивай таратайку.

– Держись крепче, – выдавил пилот. – Трясти будет сильно, почва неровная, а подбирать место поровнее некогда.

Самолетик качнул крыльями, заложил плавный вираж и развернулся. Фрицевских пилотов маневр удовлетворил – тот, что делал знаки, показал большой палец и махнул рукой вперед, указывая направление движения. И в этот момент Борисов сбросил скорость до минимума и подал штурвал от себя, переводя «Шторьх» в пологое пикирование. Не ожидавшие подобного «мессеры» промчались мимо – истребители просто не могли лететь на столь низкой скорости. Немец снова что-то закричал, однако Леха его не слушал, изо всех сил вцепившись в сиденье и упершись ногами в основание пилотского сиденья. Земля стремительно приближалась – уже можно было разглядеть отдельные кустики и невысокие кочки, во множестве усеивавшие поверхность лесной прогалины. Спустя еще несколько секунд колеса чиркнули по траве, и самолетик ощутимо подбросило кверху. Пассажиров, разумеется, тоже, и Степанов, едва не прикусив язык, успел пожалеть, что – в отличие от летуна – так и не удосужился разобраться с привязным ремнем. Хорошо, хоть в крышу кабины башкой не врезался, не хватало только вырубиться и пропустить самое интересное. Пленному повезло меньше: скованными руками держаться было сложно, и его со всей дури швырнуло сначала на борт, затем на пол. Что-то громко тарахтело, звенело, протяжно скрежетало и ломалось, однако легкий самолетик уже катился по земле, подскакивая на каждой неровности и нещадно мотаясь из стороны в сторону. Наконец мотор коротко взвыл, издал определенно непредусмотренный конструкцией сочный хруст и захлебнулся, лишь винт продолжал по инерции вертеться. Внезапно «Аист» сильно дернуло в сторону и развернуло поперек движения. Несколько мгновений казалось, что самолет перевернется, обломав крыло, но амортизаторы шасси справились, и он выпрямился, сильно качнувшись с боку на бок. Наступившая тишина казалось оглушительной, лишь негромко потрескивал, остывая, двигатель. Пахло дымом, перегретым маслом и немного бензином. Хреново. Валить отсюда нужно, да поскорей.

– Из машины! – рявкнул десантник, распахивая дверцу и нащупывая под сиденьем портфель. Пулемет? Нет, самому не утащить, оружием и шмотками пусть Васька займется.

Выскочив наружу, Леха ухватил потерявшего сознание фрица за ремни портупеи, вытаскивая его из кабины. Взвалив майора на плечи, подхватил драгоценный «чумадан» и торопливо порысил к лесу, успев крикнуть летуну, чтобы забрал пулемет и ранцы. Бежать было не столько тяжело, сколько до одури страшно: над головой разозленными мухами завывали моторы «мессеров», и он каждое мгновение ждал грохота выстрелов. В том, что особых шансов добраться под огнем до укрытия нет, Леха практически не сомневался: из головы не шли те самые, столь хорошо различимые с высоты стрелковые ячейки. Не промажут ведь, сволочи! Но пока немцы не стреляли, вероятно, боясь попасть в фон Грисенбека, который, сам того не зная, защищал похитителя собственным телом.

Когда до опушки осталось совсем недалеко, его догнал запыхавшийся летун, дышащий так, будто пробежал с полной выкладкой пару километров. И в этот момент фрицы решили, что уж лучше потерять высокопоставленного штабного офицера, пусть даже и личного адъютанта самого фон Лееба, чем отдать его в руки русской разведки, и сверху ударили первые очереди. Справа и слева протянулись невысокие фонтанчики выдранной пулями земли и травы. «Смотри-ка, – отрешенно подумал Степанов, на бегу поддергивая на плече тушку пленного, – прямо как в кино. Только у киношников еще дым откуда-то берется, хотя чему там в пулях взрываться?»

Над головой пронеслись, разворачиваясь для новой атаки, хищные тени: истребитель – это ж все-таки не вертолет, на месте замереть не может. Интересно, сколько им нужно времени, чтобы повторно зайти на цель, – две секунды, пять, больше? Хорошо, если больше, тут бежать-то всего ничего. Снова застрекотали пулеметы, однако в равномерный стук вдруг вклинились разрозненные одиночные выстрелы. Это еще что такое? Ах, вон оно как – из-под деревьев выбегали красноармейцы, торопливо припадали на колено и азартно палили по самолетам. Один из бойцов лупил в небо длинными очередями из «ДП-27», удерживая пулемет за сошки, что точности определенно не прибавляло. Вовремя вы подоспели, ребята, вот только толку от подобной стрельбы мало: низколетящую цель нужно встречать слитными залпами с учетом упреждения, а не палить кто куда. Но немцев отвлекли, за это спасибо!

Скинув майора на землю, Леха выдернул из рук летуна пулемет, припоминая, сколько патронов осталось в ленте. Вроде полная должна быть, перезарядившись в третий раз, он только одну короткую очередь выпустил, когда по тому фрицу у самолета стрелял.

– Уши заткни, рот открой! – заорал он ничего не понимающему товарищу, укладывая кожух ствола ему на плечо и опускаясь на колено. – И не дергайся, дай прицелиться! Не боись, летун, все путем будет.

Выбрав из двух самолетов тот, что как раз развернулся и заходил на атаку, прикинул упреждение и плавно потянул спуск, сжигая ленту одной длинной очередью и корректируя прицел по мере приближения цели. Понять, попал ли, на таком расстоянии было невозможно, но парень не сомневался, что как минимум один раз очередь пересеклась с фюзеляжем «мессера», перечеркнув его по диагонали, от капота до пилотской кабины. Пулеметы истребителя внезапно осеклись, и строчка земляных фонтанчиков не добралась до окаменевшего от ужаса Борисова буквально метров пяти. С воем пронесшись над головой, самолет отчего-то не стал разворачиваться, начав набирать высоту. Вот только как-то… ну, неуверенно, что ли? Словно пилот внезапно разучился летать. Или ему стало тяжело управлять машиной. Неужели зацепил-таки фрица?!

Второй дал по опушке еще несколько очередей, но продолжать атаку не стал, потянувшись следом за товарищем. Длинно выдохнув и поймав себя на мысли, что все эти бесконечно долгие секунды вовсе не дышал, Леха разжал сведенную судорогой ладонь, выпуская пистолетную рукоятку «МГ», и снял оружие с плеча летуна. Похоже, все, не стали фрицы и дальше рисковать. Не понравилось им, видите ли, когда ответка из пулемета прилетела! Эх, жаль, что не сбил гада! Как бы красиво звучало: «Сержант запаса Алексей Степанов, проявив боевую инициативу и незаурядную сноровку, уничтожил из трофейного пулемета истребитель противника!» Ладно, сочтемся позже… Ух ты, а это чего?!

Обстрелянный «мессер» вдруг заметно вильнул в сторону, попытался вернуться на курс, но клюнул носом – и понесся к земле. Несколько мгновений – и самолет зацепил крыльями верхушки деревьев, разбрасывая клочья изодранного дюраля, и скрылся из виду. Секундой спустя над лесом лениво поднялся клуб жирного черного дыма и донесся приглушенный расстоянием гул не особенно и мощного взрыва. Ни хрена себе…

Парень растерянно поглядел на летуна, глаза которого были похожи на пятирублевые монеты. И тут Борисова неожиданно прорвало:

– Леха, ты видал, а?! Нет, ты видал?! Это ж ты его сбил! Из пулемета, одной очередью! Сбил суку, сбил! – Борисов принялся трясти его за плечи, продолжая нести какую-то бессвязную чушь насчет «сбитой фашистской сволочи». Но десантник его уже не слушал, ощущая, как накатывает какая-то вязкая слабость и начинают дрожать руки. Как подбежавшие красноармейцы хлопали его по плечам, о чем-то спрашивали (кажется, он даже что-то отвечал) и вели их в лес, он почти не запомнил, на полном автомате передвигая ноги. На этот раз отходняк накрыл его по полной…

* * *

В себя парень пришел, подавившись спиртом: видя состояние товарища, летун сунул ему фляжку, к которой тот основательно и приложился, лишь на третьем глотке осознав, что льющаяся в глотку жидкость – отнюдь не вода. Продышавшись и утерев выступившие слезы, Алексей вдоволь напился воды, успокаивая пылающее горло, показал виновато отводящему взгляд Борисову кулак и понял, что отпустило. Можно жить дальше.

Несколько секунд въезжал в окружающую обстановку, осматриваясь и слушая торопливые объяснения Василия. Летун в отличие от него, наоборот, пребывал в эйфории от удачной посадки и спасения от, казалось, неминуемой смерти и тараторил без умолку. Обстановка в целом радовала: во-первых, они были среди своих, во-вторых, пленный и портфель не пострадали. Фон Грисенбек, правда, пока не очнулся, но особых опасений это у Лехи не вызывало: не так уж и сильно он башкой приложился, выживет, никуда не денется. «Шторьх», кстати, сгорел – то ли сам вспыхнул, недаром же бензином воняло, то ли немецкий пилот со злости полоснул по трофею из пулемета, – но сейчас самолетик жарко полыхал в трех десятках метров от лесной опушки. Даже жалко как-то, здорово он их выручил…

Правда, имелось еще и «в-третьих» – и это довольно сильно напрягало. В лесочке располагалась какая-то стрелковая часть, успевшая вчерашней ночью вырваться из окружения перед самым замыканием гитлеровцами очередного «колечка». Точнее, то, что от нее осталось после двухдневных боев и прорыва, – около полутора сотен бойцов, две «сорокапятки» с десятком снарядов и несколько прибившихся по дороге легких танков. Проблема крылась в том, что штаб в лице комбата, политрука и особиста уцелел в полном составе. И, со слов летуна, сейчас все трое прямо-таки жаждут с ними поговорить. И насчет трофейного самолета, и насчет бегства из немецкого тыла, и насчет пленного с его портфелем, и… вообще.

В принципе понятно, уж больно эффектно они им на голову свалились, причем в самом прямом смысле слова. На немецком самолете, с немецким майором в кабине, с немецким же оружием и ранцами. Глупо думать, что они с ходу поверят их рассказу, прямо скажем, весьма фантастическому, словно сошедшему со страниц приключенческого романа. И скакать от радости по поводу ценного пленного и секретных документов тоже вряд ли станут. Скорее тот же контрразведчик первым делом подумает, что все это – немецкая провокация с целью вброса нашим дезинформации. А они с летуном при таком раскладе – предатели и вражеские шпионы. Ведь на лбу у немца не написано, что он и на самом деле адъютант командующего группой армий «Север». В его личных документах-то наверняка указано, но опять же, как доказать, что это именно настоящие документы, а не фрицевская липа? Вот то-то и оно. Самое смешное, нет никакой гарантии, что они вообще поймут, что фон Лееб – не просто один из многих германских генералов, а весьма серьезная фигура, одна из ключевых для лета – осени сорок первого. И его порученец с целым портфелем неких бумаг – тоже весьма серьезный улов. Война-то всего неделю идет, откуда им такие подробности знать? В штабе-то разберутся, конечно, но до штаба еще добраться нужно и пленного живым довести. Даже не столько пленного, сколько портфель. Хотя, если поглядеть с другой стороны, они с Васькой, как ни крути, герои. И если все пройдет более-менее гладко, лучшего способа легализоваться в этом времени просто не найти.

А ведь если так подумать, документы из портфеля могут многое изменить. Нет, избежать блокады Северной столицы вряд ли удастся. Даже почти наверняка не получится, не тот расклад сил. Но вот существенно снизить количество жертв – вполне. Например, начать массовую эвакуацию. Особенно детей – поголовно и в приказном порядке. Может, не сейчас, чуть позже, но вывезти всех. Плюс – тоже бабуля рассказывала – огромное количество жертв блокады составляли беженцы из Ленинградской области, которых можно направить куда-нибудь к Вологде, а не в город. А сотни тысяч строителей Лужского оборонительного рубежа? Тоже отправить в тыл, придумав соответствующую легенду, мол, и там есть где оборону крепить.

Ну, и чисто военные мероприятия – минирование мест, удобных для размещения дальнобойной артиллерии, ведущей обстрелы Ленинграда. Минные ловушки на местах переправ и бродов, которых именно на юге области просто немерено. Остановить фрицев это не остановит, но задержит точно. А это и лишние потери у гитлеровцев, и дополнительное время на эвакуацию мирного населения. Если все так и будет, глядишь, и не придется его бабушке детишек истощенных по Дороге жизни вывозить, каждую минуту рискуя вместе с машиной под ладожский лед провалиться. И ноги не отморозит, когда полуторка все-таки провалится в пробитую немецкой авиабомбой полынью…

В этот момент рядом забухали солдатские ботинки, отрывая парня от размышлений, и около сидящих на земле товарищей остановился немолодой боец в вылинявшей красноармейской форме. Судя по «лысым» малиновым петлицам с черным кантом – рядовой, это даже Леха знал. Или как тут у них правильно говорить? Красноармеец? Да вроде так.

– Здравия желаю… – Красноармеец замялся, видимо, не зная, какое звание добавить. И вышел из положения с поистине крестьянской смекалкой, заменив все на свете звания объединяющим советских людей словом «товарищи». – Там это, вас, значится, товарищ майор срочно кличут. Комбат наш, стало быть. Просят проводить.

– Ну, ежели просят, тогда, конечно, – хмыкнул Степанов, незаметно подмигивая летуну. Поднимаясь на ноги, обратил внимание, что пулемета рядом нет, так что из оружия только «ТТ» в кобуре и штык на поясе. Интересно, «эмгэшку» у них специально отобрали, или он просто не помнит, где его оставил? Жалко, хороший пулемет, правда, боеприпасов всего одна неполная лента осталась, та самая, из которой он для Васькиного карабина патронов надергал. Кстати, интересно, куда летун его подевал? В самолете оставил? Ладно, на войне, как выяснилось, с Лехиными умениями оружие раздобыть – ни разу не проблема. Сейчас главное первую проверку пройти, а уж там разберемся.

Утвердившись в вертикальном положении, парень слегка покачнулся, схватившись за плечо Борисова, – принятый «на нервах» и на голодный желудок спирт неслабо ударил в голову. Блин, только этого не хватало! За такое могут и под трибунал отправить. Ну, летун, твою ж мать… И нефиг на меня виноватыми глазами зыркать, сам напоил, сам и отдувайся, если командование докопается! Скосил взгляд на бицепс – тут все в ажуре, скрывавший стремную татуировку бинт не сполз. Правда, сама повязка изгваздалась по полного изумления, теперь не сильно отличаясь цветом от несчастного «рябчика». Подхватив ранцы, товарищи потопали за провожатым.

Никакой «штабной палатки», не говоря уже о прочих землянках, не имелось в принципе, просто несколько скрепленных между собой растянутых на шестах плащ-палаток, образовывавших некое подобие шатра. Зато часовой с «трехлинейкой» у входа имелся, так что все по уставу. Перед тем как войти, Борисов тщательно одернул многократно пропотевший и потерявший былой цвет комбинезон. Леха же лишь хмыкнул себе под нос: приводить в порядок оказалось просто нечего, разве что поровнее запихнуть несчастную тельняшку под ремень – хотя какой смысл? Вот уж действительно чистый Попандопуло, даже хуже. У того хоть красные шаровары имелись и крутая деревянная кобура с «маузером». Кстати, собственную кобуру стоит держать под рукой, коль оружие не отобрали, а то мало ли что. Шагнув следом за летуном за откинутый часовым полог, Степанов постарался как можно четче встать по стойке смирно рядом с товарищем. Главное, не покачнуться, а то сразу раскусят, что он того, выпимши. Козырять, разумеется, не стал, поскольку к пустой голове руку не прикладывают.

– Товарищ майор! – рявкнул Василий, разглядев в полутьме сидящего за наспех сколоченным кособоким столом комбата. – Сержант Борисов по вашему приказанию прибыл!

– Сержант запаса Степанов по вашему приказанию прибыл, – четко отрапортовался следом десантник, прижав руки к бокам. – Разрешите войти?

– Входите… – вяло отмахнул рукой командир батальона, смерив обоих покрасневшими от хронического недосыпа глазами смертельно уставшего человека. – И не орите так, бойцы, голова после контузии болит. Да и не спал больше суток. Вон там ящики, тащите сюда да присаживайтесь. Разговор долгим будет… хотя как знать…

Пока подтаскивали к столу патронные ящики и рассаживались, Леха успел быстро оглядеться. Кроме комбата, в импровизированной «палатке» находились еще два командира. Первый, немолодой мужик в гимнастерке с нашитыми на рукавах красными звездами и неумело перевязанной головой, сидел на металлическом ящике, видимо, переносимом штабном сейфе. Покрытый бурыми пятнами бинт наложен криво, явно не профессионал повязку накладывал. Комиссар, конечно, кем же ему еще быть? От этого проблем быть не должно, вон как от боли кривится, да и глаза мутные. Видать, серьезно мужика зацепило, ему бы в госпиталь. Второй стоял за спиной командира батальона, заложив большой палец левой руки за поясной ремень портупеи, и курил, разглядывая вошедших крайне подозрительным взглядом. И, судя по выражению лица, результаты осмотра ему не слишком нравились. А это, стало быть, местный «молчи-молчи», уж больно взгляд характерный. Леха на подобных типчиков еще во время срочной службы насмотрелся – клонируют их, что ли? Что в прошлом, что в будущем – взгляды одинаковые, словно он им по жизни денег должен. Или как минимум обязан немедленно сознаться в измене Родине и прочих грехах. Этот помоложе, примерно его возраста. Лицо вроде бы простецкое, но глаза умные, с таким нужно быть осторожным. На петлицах – всего один прямоугольник; интересно, что за звание? Лейтенант госбезопасности, наверное? Знать бы еще, чему это соответствует в армейской табели о рангах – такими подробностями Леха никогда не интересовался. Зря, как выяснилось, сейчас бы здорово пригодилось.

– Доложитесь, – не меняя тона, приказал комбат, разминая в пальцах папиросу. – Кто такие, откуда, отчего прилетели на немецком самолете, при каких обстоятельствах захватили гитлеровского офицера?

– …А заодно расскажите, когда сами попали в плен и почему согласились добровольно помогать немцам? Где научились пользоваться оружием противника и пилотировать вражескую авиатехнику? – монотонно, словно зачитывая приговор полевого трибунала, закончил за него особист…

 

Глава 9

Услышав фразу контрразведчика, Леха, несмотря на явно не предрасполагающую к веселью ситуацию, едва не расхохотался. Да елки ж палки, штамп на штампе! Честное слово, словно очередной «разоблачающий» «кровавую гэбню» фильм а-ля девяностые смотришь! Интересно, неужели на такой примитив кто-то ведется? Хотя, может, ему именно первая реакция интересна? Если человек ничего подобного не ожидает, может и сыграть лицом, взглядом вильнуть, не зря ж он их физиономии глазами буравит.

Майор поморщился и бросил, не оборачиваясь:

– Да погоди ты, Иван Михалыч, не гони лошадей. Пусть хоть слово скажут. Ну, я слушаю, бойцы.

– Сержант Василий Борисов, тридцать третий истребительный авиационный полк, десятая смешанная авиадивизия. Сбит в воздушном бою, выбросился с парашютом. При приземлении повис на дереве, где и встретился с товарищем Степановым.

– Где встретился, на дереве? – криво ухмыльнулся особист. – Оригинально.

– Н… никак нет… почему на дереве? Ну, то есть да, на дереве… – стушевался Васька, немедленно побледнев. На замурзанном лице летуна сверкнули капельки пота. Да, дружище, с грустью подумал Леха, вот на таких, как ты, приемчик и рассчитан.

– Раз… разрешите объяснить?

– Позже. – Комбат перевел взгляд на десантника. – Вы?

– Сержант запаса Алексей Степанов, фронтовая разведка, – браво отбарабанил он, спокойно глядя на собеседника. – В настоящий момент не мобилизован, пробирался к своим с целью вступить в ряды Красной Армии. Ну, собственно, уже и добрался.

– Документы имеются?

– Никак нет, документы сгорели вместе с личными вещами три дня назад.

– Вот даже как? Совсем здорово, – без особой угрозы в голосе, скорее даже с радостью, вклинился в разговор «молчи-молчи». Ишь ты, как обрадовался, аж вперед подался, про папироску позабыв. – А может, и не было никаких документов?

– Никак нет, документы были. Сгорели во время авианалета на военную колонну.

– Хватит заливать! Некогда нам твои сказочки слушать! То он не мобилизованный, то колонна военная, то документы сгорели. Поскладней ничего не придумал? Что-то хреново тебя немцы подготовили.

– Хватит, – неожиданно хлопнул по столу широкой ладонью комбат. – После словами играться станете. Значит, так. – Он в упор взглянул на летуна: – Сержант Борисов, у вас, надеюсь, документы имеются?

Васька судорожно кивнул, полез под комбинезон и выложил перед майором удостоверение личности.

– Добро. – Не раскрывая картонной книжечки, тот протянул ее через плечо. – Михалыч, погляди. А теперь, товарищ пилот, расскажите мне все, начиная от вашей встречи, гм, на дереве до посадки на этой лужайке. Четко, по-военному, без лишней воды. Если хотите, курите.

– Не балуюсь. – Похоже, летун наконец все-таки взял себя в руки. – Во время посадки я зацепился куполом и стропами за крону и повис. Освободиться самостоятельно не сумел, а тут…

– Теперь ваши… приключения. – По-прежнему стараясь не делать резких движений головой, комбат перевел тяжелый взгляд на десантника. – Тоже только факты, коротко. Особо мне интересно, почему вы, человек призывного возраста и, если, конечно, не врете, военный разведчик, оказались в немецком тылу?

– Так точно. – Леха изложил сначала свои, а затем и совместные с летуном «приключения», начиная от «поисков белой глины» (в доказательство показал геологический молоток, благо никаких надписей и фирменных логотипов на инструменте не было) и заканчивая разгромленным аэродромом, пленением майора и сбитым самолетом. Когда рассказывал про уничтоженную колонну, упомянул, что Борисов знает, о чем речь, что тот немедленно и подтвердил. Порой комбат или контрразведчик задавали уточняющие вопросы, на которые парень с готовностью отвечал, поскольку после встречи с летуном ничего выдумывать уже не приходилось.

Первого больше интересовало, что он видел по пути – какая именно техника двигалась по дорогам, в каком направлении, были ли колонны смешанными или каждый род войск передвигался отдельно, много ли он насчитал танков и каких типов – и так далее. Второго же в основном волновали Лехины поступки и их мотивация: почему сразу в мотоциклистов гранату не бросил, а из пистолета стал стрелять? Красноармейцам на шоссе действительно не успел помочь или струсил и решил не высовываться? Отчего не забрал у погибших ни одной красноармейской книжки? Может, и не было ни той колонны, ни застреленных мотоциклистами бойцов? А немецкие документы где? Как докажешь, что и на самом деле стольких врагов перебил? Вот потому и подозреваю, что ты все выдумал!

Ну, и дальше в подобном духе.

На очередной ехидный вопрос особиста про владение оружием противника честно рассказал, что едва голову не сломал, пока в конструкции пулемета разобрался, что тоже подтвердил Васька, к счастью, видевший, как он возился с «эмгэ». Заодно и про хитрый спусковой крючок, который и на самом деле едва не сорвал все дело, весьма эмоционально (то бишь с матами) упомянул. К этому моменту «молчи-молчи» уже слегка сбавил напор и все чаще мельком поглядывал на наручные часы, видимо, куда-то торопясь. С управлением «вражеской авиатехникой» тоже разобрались: Борисов, уловив суть, аж вскинулся: «Неужели кадровый советский пилот-истребитель не смог бы эту немецкую таратайку (гляди-ка, запомнил, как Леха «Шторьх» обозвал) в воздух поднять?!» Вышло настолько искренне, что объяснение прошло на ура.

Короче, поиграв еще минут с десять в вопросы-ответы, комбат приказал им идти отдыхать, пообещав вскоре накормить сухпаем. Комиссар участия в беседе не принимал, лишь однажды слабым голосом осведомился, комсомольцы ли они. Получив положительный ответ, удовлетворенно кивнул и снова затих в своем углу. Что интересно, оружие у них так и не отобрали – похоже, не столь уж и сильно подозревали в чем-то нехорошем. Да и пленный свою роль все-таки сыграл: майор прекрасно знал, кто такой фон Лееб и насколько важен захват его порученца с целым портфелем документов. Похоже, именно поэтому особист и не проявлял излишней инициативы, по крайней мере пока: связавшись по радиосвязи с корпусом, получили приказ любыми средствами доставить его в штаб не позже обеда. Не дожидаясь окончания допроса, он что-то шепнул комбату и покинул палатку, собираясь в путь. Уже уходя, эдак многозначительно сообщил, что их разговор далеко не окончен, но пока он удовлетворен. Мол, в тылу проверю, что сумею, а уж там поглядим. Правда, произнес он это без особой угрозы, скорей так, чтобы не расслаблялись.

Леха, разумеется, не спорил, летун – тем более. После бессонной ночи отчаянно хотелось спать, да и башка стала вовсе уж чугунной. Уже разрешив им идти, майор неожиданно добавил, обращаясь к Степанову:

– Еще раз увижу пьяным – пойдешь под трибунал. И никакой генеральский адъютант и взорванный аэродром не спасет. Думал, запах не учую?

– Виноват, разрешите объяснить?

– Иди уж… – устало махнул тот рукой. – Чего тебе еще, сержант?

– Разрешите обратиться, товарищ майор? – по всей форме обратился летун.

– Валяй.

– Товарищ Степанов не виноват, это я ему флягу со спиртом подсунул, а он и выпил, думая, что там вода.

– И зачем? – искренне заинтересовался тот, массируя указательными пальцами виски.

– Плохо ему было, нервы, аж трясло всего. Он больше суток не спал, потом склад минировал, потом немца в плен брал, да еще и самолет сбил. Вот я и решил помочь, чтобы отпустило. Думал, глоточек сделает – и все. А он не знал да и выпил махом…

– Что боевого товарища защищаешь и вину на себя берешь – это правильно, – одобрил комбат. – Ладно, не тянись. Вижу, что не виноваты. Кстати, с твоим полком мы связались, сержант, там все подтвердили. И про личность твою, и про бой, где тебя сбили. «По-2» и пара истребителей, о которых вы оба рассказывали, числятся пропавшими вместе с экипажами – вылетели на разведку запасного аэродрома и не вернулись. Так и тут все совпадает. Доволен? Вот и хорошо. Все, ступайте, совсем голова разболелась…

– Слыхал, в полку про меня все подтвердили! – Довольный, как слон, Борисов аж лучился оптимизмом. – Значит, цел наш тридцать третий, цел! И связь с ним есть!

– Это здорово, – вяло согласился с ним Алексей, топая следом за уже знакомым красноармейцем. Если комбат не обманул, сейчас их покормят, а что только сухим пайком – так это ему без разницы, лишь бы хоть что-нибудь в желудок закинуть. А если еще и чайку горячего плеснут да с сахарком – и вовсе зашибись, надоело один голый кипяток из воняющей жиром консервной банки хлебать.

– Да ты не переживай, – по-своему истолковал летун отсутствие в голосе товарища энтузиазма. – Все нормально будет! Я ж за тебя, считай, поручился, а нужно будет – и снова поручусь. Сегодня-завтра эту часть в тыл отведут, на доукомплектование, ну, а я к себе в полк вернусь. А там и твои документы восстановят, мобилизуешься в прежнем звании, воевать станешь. А воюешь ты, прямо скажу, выше всяких похвал! – наивно польстил он, желая сделать Лехе приятное. – Глядишь, еще и свидимся.

– Хорошо бы. Вот только вряд ли, Вася, все так легко будет.

– Точно говорю, встретимся еще!

– Да я не о том… – устало вздохнул десантник. – Никуда нас не отведут. Помнишь, как мы над передком летели? Вниз глядел? Не выдержит фронт до завтра, прорвут немцы. А нас, соответственно, дыру затыкать бросят. Винтовку в руки – и вперед.

– Уверен? – заметно погрустнел сержант.

– Ну, как тебе сказать? Чтобы быть полностью уверенным, нужно знать сегодняшнюю тактическую обстановку на как минимум десятикилометровом участке фронта. Силы и планы сторон, доступные резервы, разведданные, в том числе воздушной разведки, и все такое прочее. Я всего этого не знаю, как и ты. Комбат, может, что-то и знает, но, уверен, далеко не все. Да и штаб корпуса вряд ли полностью обстановку представляет, а решения принимает в авральном порядке, в качестве ответных мер на действия немцев. Потому я и предположил, что в случае очередного прорыва нас отправят на передний край.

Нахохлившись, летун несколько секунд молча топал рядом, затем негромко пробурчал, стараясь, чтоб не расслышал ведущий их в расположение кухни красноармеец:

– Теперь уже ты пораженчество разводишь…

– Не пораженчество, Вася, ты мягкое с теплым не путай. Это называется «реальный анализ обстановки». Разве я где-то сказал, что собираюсь в тыл впереди собственного визга драпать? Нет. Скажут – пойду вместе со всеми. Мое место в бою, сам же сказал, что воевать умею. Просто хочу, чтобы ты ненужных иллюзий не строил и был ко всякому готов. Если окажусь прав, держись рядом, пока по лесам шли, сам видел, вдвоем выжить легче. Да и притерлись мы друг к другу, а в бою это важно. Согласен, товарищ истребитель?

– Да согласен я, согласен… Все ты правильно сказал, будто сам не понимаю. Просто настроение совсем испортил.

– Не переживай, настроение поправим, – ухмыльнулся Степанов. – Как насчет спиртяшки?

– Леша, ну я ж серьезно! Хватит уже шутить!

– Шутить, Вася, никогда не хватит. Иначе недолго и башкой поехать. Война – она такая штука, пессимистов-трезвенников первыми прибирает. Кстати, не знаешь, куда мой пулемет подевался? А то я после того, как фрица сбил, почти ни хрена не помню.

– Бойцы унесли куда-то, – автоматически ответил Борисов, продолжая размышлять над услышанном. – А что?

– Да привык я к нему, надежная машинка. Если завтра в бой кинут, нужно бы обратно стребовать. Вторым номером пойдешь? Главное, чтобы комбат не уперся.

Ответить летун не успел: красноармеец внезапно остановился, поправил на плече ремень «трехлинейки» и махнул рукой, указывая направление:

– Вона тудой топайте, товарищи сержанты, видите, где костер горит? Тама вас, значит, харчем обеспечат, товарищ майор распорядились. А я, стал быть, пойду.

– Спасибо, боец, – вежливо поблагодарил Леха, мельком подивившись, что тот уже в курсе их званий. – Как звать-то? А то мы тут никого больше и не знаем.

– Иваном мамка с батей назвали, – степенно пробасил тот, разгладив прокуренные пшеничные усы пожелтевшим от никотина пальцем. – Красноармеец Гаврилюк, стал быть.

– Ну, вот и познакомились. Пошли, Василий, как гласит народная мудрость – война войной, а обед по расписанию.

– Это поговорка? – на всякий случай осведомился летун. – Никогда такой не слыхал.

– Типа того. Ты вообще много чего еще не слышал.

– Это да, – фыркнул Борисов. – Знаешь, Леша, странно ты все-таки говоришь. И шутишь тоже непривычно. Уж который день знакомы, столько вместе воюем, а все никак свыкнуться не могу. И ведь все понятно, но звучит как-то не так.

– Ну, так напиши вон товарищу начальнику особого отдела, он оценит. – Пожав плечами, десантник потопал в сторону костра, вокруг которого расселись с десяток бойцов. – Может, я все-таки немецкий диверсант и зря ты за меня поручился.

– Иди в жопу! – вдруг выкрикнул летун, сбившись с шага. – Задолбал уже своими шуточками! А еще комсомолец!

«Похоже, и на самом деле перебор, – вздохнул Степанов, хлопая товарища по плечу. Тот дернулся, сбрасывая руку, и демонстративно отвернулся. – Перегнул палку, это все от нервов. А нервы реально расшалились, поспать бы хоть немного. Но сначала – пожрать».

– Ладно, Вась, извиняй, и вправду не смешно вышло. Устал я шибко, вот и несу всякую хрень. Да не дуйся ты, словно баба, я ж извинился. Мир? Вот и ладненько, обещаю юморить пореже. Пошли хавать, пока дают, а то у меня в животе уже кишка кишке долбит кишкою по башке…

Поесть спокойно им не дали. Нет, исполняющий обязанности кашевара ефрейтор безропотно выдал им по банке разогретой на костре тушенки, ломтю засохшего до сухарной твердости хлеба и кружке жиденького, почти несладкого чая. Однако едва товарищи приступили к завтраку, успевшие поесть раньше бойцы подсели ближе, и начались расспросы. От простых «кто вы такие, откуда?» до более сложных, в духе «эх, как вы того фрица сшибли, где так стрелять научились?» и «а оружие вы у немцев в бою отбили, да?».

Поскольку нужно было налаживать отношения с будущими боевыми товарищами, с которыми, если десантник не ошибся, уже совсем скоро придется идти в бой, пришлось отвечать. С оглядкой, разумеется, чтобы лишнего ненароком не сболтнуть. Отдувался в основном Алексей, поскольку пребывающий в мрачном настроении истребитель отделывался односложными ответами. Деловито постукивая краем ложки о край консервной банки, Леха выдал красноармейцам сильно урезанную версию их похождений. Мол, встретились в лесу, пробирались к своим. По пути чудом отбились от передового мотоциклетного дозора, уничтожив оба транспортных средства вместе с экипажами. Наткнулись на вражеский полевой аэродром, где заминировали склад авиабомб, расстреляли стоянку бомбардировщиков, сперли самолет и улетели. Про эпопею с поварами и захват пленного Алексей, естественно, умолчал. Лишний раз вспоминать про убитых кашеваров просто не хотелось, и без того тяжело на душе, а трепать языком насчет майора – и вовсе верх идиотизма. Не хватало только лишних проблем со стороны контрразведчика. Про минирование трупов гранатами тоже говорить не стал, ни на допросе, ни здесь – незачем им о подобном знать, только лишние разговоры. Хорошо, летун тоже не проболтался, тогда особист бы точно пристал, мол, что-то не слышал, чтобы такому советскую фронтовую разведку учили…

В конце концов бойцы отстали, и Леха, по старой туристической привычке закинув в костер пустую консервную банку, расстелил под кустом сложенную вдвое плащ-палатку и завалился спать, подложив под голову трофейный ранец. Заснул десантник мгновенно и дрых, словно младенец, не слыша ни разговоров бойцов, ни окриков младших командиров, ни заунывного воя пролетающих над опушкой немецких бомбардировщиков, ни гула далекой канонады. И длилась эта идиллия почти четыре часа, пока его не растормошил сонно хлопающий глазами Васька, сообщивший, что обоих вызывают к комбату.

На сей раз командир батальона выглядел несколько лучше, чем утром, видимо, тоже успел немного отдохнуть. Раненого комиссара в «палатке» уже не было, как и контрразведчика, еще не вернувшегося из штаба корпуса. Хмуро оглядев вошедших, «батя» вяло махнул рукой в сторону знакомых ящиков, так и стоящих возле стола:

– Садитесь, бойцы. В общем, тут такое дело: вас приказано срочно отправить в расположение корпуса, для чего – не знаю. Вероятно, это как-то связано с пленным, мне не докладывали. Но транспорта у меня нет, единственную машину забрал товарищ лейтенант госбезопасности Батищев, а гужевой транспорт самим нужен, пушки тягать да телеги с ранеными. Придется идти пешком, это около двадцати километров. Сопровождение дам, хотя у меня каждый штык на счету, два часа назад немцы прорвали фронт в нескольких местах. Одна из танковых частей при поддержке мотопехоты идет в нашем направлении, часа через три будут здесь. Батальон, – видимо, вспомнив, сколько у него осталось людей, комбат раздраженно дернул щекой, – выступает на позиции.

– Товарищ майор, разрешите обратиться? – дождавшись паузы, произнес Леха.

– Слушаю, сержант.

– Позвольте остаться с вами? – Боковым зрением Леха отметил, как изменился в лице летун. – С пулеметом я обращаться умею, сами видели, да и не место мне в тылу, когда немец прет. Разрешите в бой?

– У меня приказ! – отчеканил тот, хоть в глазах мелькнуло нешуточное уважение. И удивление: ну, еще бы, есть возможность уцелеть, причем подтвержденная приказом вышестоящего начальства, а он…

– Вы сами сказали, что идти около двух десятков кэмэ. Это полдня пути. Если немцы прорвутся, легко нас догонят, они-то на своих двоих топать не станут. Нам что, снова по лесам прятаться? Надоело, честное слово.

– А меня, если вас убьют или в плен захватят, под трибунал? – уткнувшись взглядом в стол, пробурчал тот.

– Если не остановить немцев, боюсь, некому будет под трибунал идти. Мертвых и победителей не судят…

Майор рывком поднялся со своего места, мучительно скривившись от вызванной резким движением головной боли. Швырнул на столешницу неприкуренную папиросу. Вперился бешеным взглядом в лицо парня. Глаз Леха не отвел. Борисов же испуганно замер, с ужасом глядя на товарища.

– Что себе позволяешь, сержант?! Не много на себя берешь? Мальчишка! Да у тебя даже военного билета нет, какой ты, на хер, боец?

– Такой же боец, тарщ майор, как все! А военный билет? Он мне что, воевать поможет? От пули или осколка защитит? Мое место в окопах, с пулеметом. А товарищ пилот вторым номером пойдет. Вы только распорядитесь оружие вернуть и патронов бы трофейных, у меня всего одна неполная лента осталась.

Тяжело опустившись обратно на ящик, комбат несколько секунд молчал. Затем подобрал папиросу, прикурил, сломав несколько спичек, и поднял глаза:

– Приключения твои мне сначала выдумкой показались, Степанов, уж больно все легко да гладко выходило, а сейчас вот поверил. Сумасшедший ты. Или смерти не боишься, а таким везет. Ладно, хрен с тобой, коль уж такой борзый, то воюй, у меня каждый человек на счету, тем более обученный пулеметчик. Борисов, а ты чего молчишь? Остаешься с товарищем? Ты пилот, в пехоте тебе делать нечего, так что сам решай. Приказ штаба никто не отменял.

– Так точно, товарищ майор, – с трудом выдавил тот сквозь ставшее внезапно шершавым горло.

– Что именно «так точно»? – едва ли не впервые за все время их знакомства улыбнулся «батя». – Ты уж определись, парень. Так точно остаюсь или так точно отправляюсь в тыл?

– Остаюсь. Прошу зачислись вторым номером пулеметного расчета, – четко отрапортовал летун, судя по бледности лица, ошарашенный собственной смелостью.

– Добро. Поступаете в распоряжение командира третьей роты, у них как раз пулеметчика убило. Насчет пулемета с ним решите, скажете, я приказал. С патронами тоже разберетесь, должны остаться трофеи. Был у нас германский пулемет, жаль, осколком повредило. Но пару коробок с лентами вроде оставались. Свободны, оба.

– Спасибо, товарищ майор, – поблагодарил Алексей.

– За что благодаришь, дурень? – с тоской пробормотал комбат. – За смерть?

– Ну, это мы еще поглядим, тарщ майор. Помирать я пока не собираюсь. Нам с товарищем сержантом еще до Берлина топать…

Ротный, лейтенант Черемышев, оказался вполне нормальным парнем, даже с чувством юмора, что, как успел заметить за эти дни Леха, было для предков не слишком типично. Выслушав короткий доклад, он оглядел десантника с ног до головы и ухмыльнулся:

– Да уж, братец, видок у тебя, конечно…

Остановив пробегающего мимо бойца, велел «метнуться мухой» и привести какого-то ефрейтора Гурова, который «хоть и куркуль недобитый, но человек неплохой». О чем-то негромко пообщавшись в стороне с подошедшим немолодым мужиком с лицом типичного хуторянина средней руки, призывно махнул Степанову рукой:

– Сержант, ступай с Михалычем, он тебя хоть как-то обмундирует. Мухой давай, одна нога здесь, другая тоже здесь. Десять минут на все про все. Бегом, бойцы.

По дороге ефрейтор немного побурчал насчет того, что «и шо с того, шо я каптерщиком числюсь? Рожаю я эту форму, што ли? Вечно товарищ лейтенант придираются». Но, покопавшись в одной из укрытых под деревьями телег, со вздохом выдал Алексею видавшие лучшие времена галифе, вылинявшую до белизны гимнастерку с голыми малиновыми петлицами и пилотку, сразу предупредив, что исподнего, ремня и обуви нет. Спорить Леха, разумеется, не стал: и на том спасибо, уж больно надоело походить на бомжа. Отойдя подальше в заросли, сразу же переоделся, перепоясавшись собственным ремнем. Припомнив, как это делали герои кинофильмов, оправил гимнастерку, загнав лишние складки за спину. Ну вот, хоть на человека стал похож! Фасончик, конечно, непривычный, да и пилотка на пару размеров меньше, чем нужно, но это не страшно. Переложил в карман мобильник – ты смотри, не потерял! А вообще, осторожней нужно быть, совсем он про сей будущанский девайс позабыл. Вот приказал бы контрразведчик карманы вывернуть – и все, приехали. Это тебе не фонарик, за трофей не выдашь. Может, выкинуть от греха подальше? Прикопать, вон, под кустиком – и всех делов? Как-то жалко, единственное, что о его времени напоминает… Ладно, пока оставим, нужно только не забыть поглубже в ранец запихнуть. Все, хватит время тянуть, лейтенант просил поскорее обернуться.

Ротный с Борисовым ждали его на прежнем месте. В руке летун, о чем-то оживленно беседующий с лейтенантом, держал за ремешки пару пошарпанных, но вполне целых касок. Подобные Леха и сам застал, когда курс молодого бойца проходил. Как там они назывались, «СШ-40» вроде? Хотя нет, в «учебке» у них уже какая-то более поздняя модификация была, немного другой формы. У ног Василия лежали две малые пехотные лопатки в брезентовых чехлах, и парень мысленно вздохнул. Ну, разумеется, как без этого? «Лопата – друг солдата», угу. Похоже, придется им сегодня нехило землицы покидать.

– Вот, совсем другой человек! – одобрительно сообщил ротный, оглядев его с головы до ног. – Ботиночки, конечно, не уставные, да и пистолет тебе не положен, ну да у меня на этот счет никаких распоряжений вышестоящего командования не имеется. Мне передали, что ты пулеметчик?

– Так точно, тарщ командир, – четко ответил Леха, пока еще не решив, как себя вести с этим улыбчивым лейтенантом. – Вообще-то, я в разведвзводе служил, но и с пулеметом управляться умею.

– Да уж, видал-видал, знатно ты немца с неба ссадил! Если б не попал, он бы, гад, стольких наших положил. Так что благодарю за службу!

– Служу трудовому народу! – Десантник вовремя вспомнил, как следует отвечать. Блин, еще б секунда, и выдал «служу Советскому Союзу», если вовсе не «служу России»…

– Ладно, не шуми, не на плацу. Я вот вам с товарищем пилотом каски с лопатками принес, этого добра у нас… – Лейтенант осекся, вильнув взглядом. Судя по скользнувшей по лицу тени, прежним хозяевам шлемы уже вряд ли понадобятся. – Ладно, бойцы, не менжуйтесь, не с трупов они, раненые поделились. Тяжелые… – Помолчав несколько секунд, Черемышев продолжил прежним тоном: – Короче, так: пулемет свой забирайте, ваш трофей. Патронов, правда, всего одна лента, вторую бросили, когда коробку пулями продырявило. Отроете пулеметную ячейку, место укажу. Винтовку дам, одну на двоих, с оружием у нас после отступления туго. Зато боеприпасов завались, хоть полную цинку берите. Гранаты имеете, бойцы?

– Есть пять штук немецких, – ответил за обоих Степанов. – Но слабые они, дерьмо, а не гранаты. Нам бы «лимонок», тарщ лейтенант.

– Эк ты, братец, губу раскатал! Где ж я тебе их возьму? С гранатами у нас тоже проблема, всего четыре ящика «РГ-33» на всех.

– А противотанковые? – догадываясь, каков будет ответ, спросил Леха.

– Противота-анковые, – с тоской протянул тот. Судя по всему, лейтеха хотел добавить еще что-то матерное, но сдержался: – И этих тоже нету, еще позавчера все использовали, когда с танками немецкими столкнулись. Ладно, дам вам еще штуки четыре «тридцать третьих», соорудите связку. На танк хватает, проверено, главное – в гусеницу попасть. Вопросы?

– Никак нет.

– Вот и хорошо, что нет. Собирайтесь, сейчас выступаем. Тут километра два всего, там и окопаемся.

Следующие три часа оказались заняты земляными работами. Сначала рыли окопы и ячейки, затем помогали танкистам оборудовать и замаскировать капониры для трех легких «БТ-7» и одного «двадцать шестого», всего, что осталось от целой танковой бригады. Обе «сорокапятки» разместили, также тщательно замаскировав, по флангам – артиллеристы должны были подпустить фрицев на минимальную дистанцию и ударить в борт.

Леха, скинув гимнастерку и обливаясь потом, вкалывал вместе со всеми, словно вернувшись в те славные времена, когда он был зеленым салагой-первогодком. Но как ни странно, даже ладони не натер – в отличие от летуна. Опыт не пропьешь, ага. Позицию отрыли и оформили по всем правилам, с полноценным бруствером и нишей для боеприпасов и гранат. Закончили, что называется, впритык: даже пожрать не успели, как начался артналет. Когда над головой противно засвербел первый снаряд, товарищи как раз сидели под стеной ячейки, передыхая после многочасового труда. Летун с ходу в ситуацию не врубился, даже успел повернуться к Степанову, собираясь что-то спросить, но Леха уже опрокинул его на дно. Торопливо набросив на пулемет плащ-палатку, плюхнулся рядом:

– Уши руками зажми, рот открой. Главное не паникуй, если завалит, помогаем друг другу откопаться. Только не паникуй, Вась.

Земля тяжело дрогнула, со стен окопа потекли пыльные ручейки. Мгновением позже по ушам врезал, вдавливая барабанные перепонки, тяжелый удар: «БУМММ». И дальше стало бумкать с завидным постоянством, достойным куда лучшего применения…

 

Глава 10

Леха так и не узнал, в какой именно местности находилось это практически ровное поле, с двух сторон зажатое лесом, где приняли свой последний бой остатки батальона. Но сомнений, что немцы пойдут именно здесь, не имелось – другой дороги просто не было. Вот только того, что фрицы проведут полноценный огневой налет, никто не ожидал. Однако разведка противника свое дело знала туго и о том, что наступающую танковую группу ждет засада, немцы знали. Вот и подстраховались, нацелив сюда огонь одной из дальнобойных гаубичных батарей. Которая прицельно и перепахала осколочно-фугасными рубеж обороны, за полчаса сократив число защитников почти на четверть и уничтожив один из танков.

А затем немцы пошли в атаку.

Красиво пошли, словно в кино: впереди полтора десятка танков в шахматном порядке, следом пехотинцы двумя цепями. Фрицы даже за танками не укрывались, похоже, не ожидали после артналета особого сопротивления. Красноармейцы пока что не стреляли, выполняя приказ комбата подпустить поближе и бить только наверняка. Первое слово – за танкистами и наводчиками «сорокапяток», на которых возлагалась особая надежда. Если сумеют выбить хотя бы половину танков и пехотные цепи слегонца проредят – уже победа. Остальными бойцы займутся.

Подпустив гитлеровцев на полкилометра, танкисты дали первый залп. Получилось на удивление неплохо: четыре выстрела – по числу уцелевших танков – и три попадания. Один из прущих в авангарде танков, какой-то излишне узкий и высокий, сразу же полыхнул жарким бензиновым пламенем – снаряд разбил бензобак. Танкисты в горящих комбинезонах торопливо выбирались наружу через башенные люки и катались по земле, помогая друг другу сбить пламя. По ним никто не стрелял, дожидаясь команды, хотя у Степанова аж палец на спусковом крючке онемел, так хотелось полоснуть по ним короткой очередью. Второму, приземистый силуэт которого Леха опознал как немецкую «тройку» или «четверку», перебило гусеницу, и он завертелся на месте, подставляя борт под следующий выстрел. Третьему повезло меньше всех. Получив болванку в боеукладку, он мгновенно взорвался, превратившись в охваченную огнем искореженную груду обломков. Подобное десантник видел впервые – жуткое зрелище, особенно когда башню срывает, отбрасывая на добрых полдесятка метров. Капут панцерманам, после такого выживших не бывает по определению.

Над рубежом обороны разнеслось нестройное «ура» – красноармейцы радовались успеху танкистов. В ответ наши дали еще один залп, первым же снарядом добив потерявший гусеницу танк. На чем, собственно, везение и закончилось: остальные выстрелы легли в молоко. «Эх, мазута, да что ж вы так? – едва не заорал Леха. – С места ж стреляете! Как же можно так мазать-то?!» Зато открывшие ответный огонь фрицы не промазали. Дульные срезы сразу нескольких панцеров, ведущих огонь с коротких остановок, окрасились дымом, и над одним из капониров вспух огненный шар прямого попадания. «В боеукладку влепили, конец “коробочке”», – понял десантник. Рядом с другим укрытием поднялся пыльный куст разрыва, напрочь разметавшего маскировку и часть бруствера. Короткий высверк пробивающей броню болванки – а что там той брони на «БТ»? Наверняка не толще, чем на «бээмпешке», – глухой внутренний взрыв, и рвущийся в небо фонтан перевитого дымными жгутами пламени, вырывающегося через выбитые ударной волной башенные люки. Степанов скрипнул зубами. Все, вот и второй готов…

Уцелевшие легкие танки выстрелили еще разок (не попали, увы) и рванулись вперед, стремясь сблизиться с противником – командиры боевых машин побоялись и дальше оставаться на месте, решив усложнить маневром задачу гитлеровским наводчикам. «Ну, кто его знает, может, так и правильно? – мелькнула краешком сознания мысль. – Учили ж их чему-то в танковых училищах, все ж не ускоренный выпуск, а вполне так себе кадровые командиры».

– Огонь! – разнесся над окопами и ячейками охрипший голос ротного, которому торопливо репетовали командиры остальных подразделений. – Бей по пехоте, отсекай от танков!

Алексей отпихнул плечом мешающего летуна и поймал в прицел темные фигурки бегущих за танками пехотинцев, до которых оставалось не больше трехсот метров. Плавно выдохнув, парень аккуратно потянул спуск, выбирая слабину. Ну, поехали… Пулемет привычно толкнулся в плечо отдачей и зарокотал экономными очередями, ритмично выплевывая в пыль стреляные гильзы. Первой очередью Леха срезал двоих, второй – целых троих. Неплохо для начала. Справа и слева гулко забахали трехлинейки, где-то в стороне тарахтел «ДП» – остальные бойцы тоже вступили в бой. Потеряв в первые же секунды десятка полтора камрадов, фрицы торопливо укрылись за бронемашинами, которые в свою очередь перенесли огонь на окопы. Заработали и танковые пулеметы, но стреляли они не слишком прицельно, пыльные фонтанчики попаданий вставали то далеко впереди, то за спиной, лишь изредка проходясь по реденькой линии стрелковых ячеек.

– Ну, а артиллеристы-то наши где, спрашивается? – пробормотал Леха под нос. – Особого приглашения ждут?

Сам он пока больше не стрелял, экономя боеприпасы. Это только кажется, что ленты хватит надолго – когда противник приблизится метров на двести, выйдя на дистанцию последнего броска, придется лупить на расплав ствола и расход боеприпасов будет просто сумасшедший.

Словно отвечая на вопрос Степанова, с флангов звонко хлопнули выстрелы «сорокапяток», украсив поле еще двумя дымными столбами – наводчики долго выбирали цели, но зато и не смазали. Леха злорадно ухмыльнулся, длинно сплюнув в пыль. Полдесятка уничтоженных за неполные пять минут немецких танков – неплохо для июня сорок первого! И пусть не врут будущанские историки, что мы воевать не умели! Ибо не фиг путать профессиональные навыки и уровень боевой подготовки с эффектом неожиданности и некомпетентностью командования! Одно дело – когда тебя в четыре утра раскатывают тоннами авиабомб и фугасных снарядов прямо в расположении. И совсем иное – настоящий бой один на один, когда командир рядом с тобой в окопах, а не сидит в далеком штабе, с которым порой и связи-то нет.

Срезав прицельной очередью выбиравшихся из подбитой артиллеристами «тройки» двоих танкистов – один кулем рухнул на землю возле гусеницы, второй так и повис на броне, наполовину свесившись из башенного люка, – Алексей оглядел поле боя. Первый из наших танков, легкий «Т-26», похоже, только что получил в борт болванку, потерял управление, но все еще полз вперед, постепенно замедляясь. «Бэтэшка» маневрировала, выворачивая узкими гусеницами пласты дерна и стреляя с коротких остановок. Пока танкистам везло: вот закрутился на месте с разбитой ходовой один немецкий танк, вот дернулся и задымил двигателем другой, вот несколько пехотинцев не успели увернуться от несущейся на них бронированной смерти, и их впечатало траками в грунт. Вот… вот и все, прощайте, парни, светлая вам память.

Несколько секунд десантник, закаменев лицом и не в силах отвести взгляда, смотрел на пылающее искореженное нечто, мгновением назад бывшее советским танком, затем сморгнул и отвернулся. Все, брони у них больше нет, да и на пушки особой надежды тоже – идущие с флангов панцеры уже развернулись, двигаясь в сторону артпозиций, над которыми уже поднялись султаны первых взрывов. Больше пары-тройки минут противотанкисты не продержатся, или снарядами закидают, или раздавят. С другой стороны, половину танков удалось выбить да с пехоты былую спесь сбили, вон как в землю вжимаются, хрен прицелишься. Сейчас другое важно – продолжат фрицы атаку или откатятся на исходную. Если отойдут и вызовут авиаподдержку – всем полный и гарантированный звиздец, с воздуха их позиции как на ладони, максимум за десять минут с глиной перемешают. Если продолжат – тоже хорошего мало, но есть шанс еще побарахтаться. Немцы выбрали второе и продолжили наступление, лупя по непокорному рубежу обороны изо всех стволов.

Патроны у Лехи закончились спустя пять минут… и еще девять гитлеровцев, оставшихся лежать на пыльной траве обряженными в фельдграу неподвижными холмиками. На один из которых еще и собственный танк наехал – какой там у мехвода обзор, особенно когда перспектива напрочь затянута поднятой взрывами пылью и дымом от горящих бронированных собратьев? Запасного короба хватило еще минуты на три: десантник стрелял уж вовсе короткими очередями, экономя буквально каждый патрон. Оставшийся не у дел летун азартно пулял из трехлинейки. Наверное, даже подстрелил кого – не зря ж в стрелковый кружок ходил, расстояние-то для винтовки плевое, метров двести от силы.

Когда до танков осталось меньше сотни метров, Леха аккуратно прислонил к стене окопа пулемет, до хруста потянулся и сообщил товарищу абсолютно спокойным голосом, хоть внутри все дрожало, словно хрестоматийный студень:

– Ну, что, друг Вася? Похоже, пора?

– Что пора? – повернул к нему пыльное лицо Борисов.

– Пора показать фрицам, кто в доме хозяин, – вот что. У тебя патронов сколько?

– Две обоймы и россыпью еще с полсотни, ротный выдал, помнишь?

– Россыпью – отстой, забудь, не будет у тебя времени обоймы снаряжать. Итого десять. Добро, прикрывай меня.

– А ты? – опешил тот. – Ты-то кудой?

– Тудой, блин. Вась, не тупи. Вон те два танка прямо на нас прут, закопают заживо – и не заметят. Тебя танками обкатывали?

– Нет, откуда?

– А меня – да. Оттуда. Все, прикрывай. Делай что хочешь, но пехоту отсеки, не дай им меня подстрелить. Ежели же танк до окопа доедет, падай на дно, но не пузом, а становись на карачки да руки-ноги напряги в полусогнутом состоянии. Когда землей завалит, потихоньку распрямляйся и откапывайся. Покедова.

– Леш…

– Заткнись. – Десантник взял в каждую руку по связке гранат, покачал, оценивая вес. Килограмма по полтора-два, нормально. Еще бы с тем самым, мать его, энергичным замахом разобраться…

Оттолкнувшись ногой, Степанов рывком перекинул тело через бруствер, ушел перекатом на пару метров в сторону и замер. Пока по нему никто не стрелял, видимо, не заметили. И то хлеб. Успокоив бешено колотящееся сердце, Алексей пополз навстречу лязгающей смерти, пытаясь убедить себя, что вражеский механик-водитель его тупо не видит. И вообще, вовсе это не фрицевский панцер из сорок первого, а самая обычная «БМД» из начала нулевых, которой их обкатывали на полигоне. Никакой опасности нет, всех делов – поставить гранату на боевой взвод и метнуть под гусеницу, высчитав время горения запала. Несколько минут работы, и можно возвращаться. А там и перепуганный Васька, и спирт во фляге – пей, не хочу… Всего несколько минут…

Когда до первого танка оставалось метров тридцать, Леха, перевернувшись на бок, открутил крышечку на рукоятке трофейной гранаты и сжал пальцами фарфоровый бублик, прикидывая скорость противника. Запал на этой вундервафле горит никак не меньше семи секунд, возможно, дольше, значит, бросать следует с упреждением. Главное, чтобы фриц в сторону не свернул. Ну, пора? Пожалуй…

Резко дернув запальный шнур и выждав пару секунд, десантник, не поднимаясь, швырнул связку навстречу танку. «Интересно, отчего в старых кинофильмах герои почти всегда поднимались чуть ли не в рост, собираясь метнуть в танк гранату? – пришла в голову несвоевременная мысль. – Чтобы героически погибнуть, напоровшись на очередь курсового пулемета? Глупо ведь, неужели из положения лежа нельзя связку бросить? Вечно эти киношники все с ног на голову перевернут».

Связка плюхнулась метрах в пяти перед танком, подскочила – Леха похолодел, – но осталась на месте. Уф… Беззвучно шевеля губами, Степанов отсчитывал секунды. Вот гусеница вмяла «колотушки» в траву, вот по тракам прокатился первый опорный каток, второй, третий… на пятом и рвануло. Совсем не так эффектно, как в кино, просто клуб темного дыма да клочья дерна. Панцер как ни в чем не бывало пер вперед, прямо на десантника. Неужели не получилось, не хватило мощности? Леха уже собрался откатиться в сторону, но в этот миг залепленная глиной и спрессованной травой, поблескивающая отполированными грунтозацепами гусеничная лента вдруг провисла, судорожно дернулась и торопливо поползла с ведущего колеса, причудливой змеей сворачиваясь на земле. Есть! Есть, с-сука! Порвал-таки гусянку, разул фрица!

Танк вздрогнул, когда первый опорный каток уперся в неожиданную преграду, и начал отворачивать, загребая уцелевшей гусеницей и утробно рыча движком. Секунда – и мехвод понял, что произошло, и застопорил машину, не желая становиться бортом к русским окопам. Бегущие за кормой пехотинцы сбавили скорость, еще не осознав, что именно произошло, и Леха торопливо потянул из кобуры пистолет. Ну и где же его прикрытие, где, млин, ворошиловский стрелок Васька?! Чего медлит?!

За спиной гулко бухнула «трехлинейка», и крайний фриц мешком осел на землю, выронив карабин. Второй гитлеровец ухватил его за ремни портупеи, собираясь оттащить под защиту брони, но «ТТ» Алексея дважды хлопнул, и он повалился на товарища. Остальные трое торопливо прянули за корму. Сдавленно выдохнув – вырывавшийся из груди воздух казался горячим, будто он стоял возле доменной печи, – десантник перекатом сменил позицию, вжавшись в неглубокую дождевую промоину. Надеюсь, у летуна хватит ума не дать этим деятелям высунуться? Иначе хрен он до второго танка вовремя доберется. Так и доползет, гад, до их окопчика да и прикопает Борисова.

Снова бахнула «треха». Пуля ударила по касательной в борт, уйдя рикошетом в сторону. Выглянувший из-за кормы фриц торопливо спрятал башку. Молодец парень, допер-таки, в чем его задача. Значит, и ему пора двигаться, да пошустрей. Патронов у летуна в магазине всего три штуки осталось, затем придется перезаряжаться, а это время. Которого, разумеется, нет. За спиной затарахтел немецкий пулемет, следом оглушительно грохнуло, аж в голове зазвенело – потерявший маневренность танк решил поддержать атаку более удачливых камрадов огнем. Лишь бы по их окопчику не влупил, тогда Ваське точно кранты. Добить бы его, да только чем? Даже банального «ПТР» ни у кого из бойцов нет, а ведь он так классно бортом подставился, с одного патрона можно спалить! Обидно…

Стараясь посильнее вжиматься в землю, десантник пополз вперед, держа в правой руке пистолет, а в левой – связку гранат. За себя он особо не переживал: для танкистов он пока в мертвой зоне, да и не видят они его из своей коробки, а пехотное сопровождение, будем надеяться, летун отвлечет. Если еще жив. Вскоре промоина закончилась, дальше шло практически ровное пространство с торчащими кое-где жиденькими кустиками. Правда, и до ползущего с не слишком высокой скоростью танка, следом за которым бежали пятеро немцев, оставалось всего метров десять-двенадцать, самое то для броска. Успел. Как там летун говорил? Сделать энергичный, мать его, замах? Ну-ну…

Степанов перевалился на бок и отвел руку, примериваясь… Тьфу, чуть не забыл, нужно ж еще эту подвижную фиговину на рукоятке влево до упора сдвинуть. Или вправо? Нет, точно влево. Передвинув флажок предохранителя, он швырнул связку под правую гусеницу немецкой «тройки» (успел сосчитать количество опорных катков), искренне надеясь, что «замах» вышел достаточно «энергичным» для штатного срабатывания ударного механизма. Связка плюхнулась почти удачно, точнехонько в метре перед траками, но чуть левее, если и накроет гусянкой, то только внутренним краем. К сожалению, излишне резкое движение заметили пехотинцы, и вокруг парня зашлепали, поднимая невысокие султанчики, пули. Блин, ну что за непруха? Ладно, а если так?

Перекатом сменив позицию, рывком выбросил тело в позицию для стрельбы с колена – точнее, с колен, так устойчивее, – и добил магазин двумя сериями по три выстрела. Кувыркнулся снова, успев заметить боковым зрением излишне резко дернувшегося ближайшего фрица – видимо, попал. Нашарил кармашек с запасной обоймой и перезарядился, позорно посеяв в траве пустую. И в этот момент гранаты взорвались. На сей раз рвануло гораздо громче, чем в прошлый; между катков выметнулся фонтан дыма и глины, полетели какие-то ошметки, похоже, куски разодранного бандажа или еще хрен пойми чего. Стрельба со стороны пехотинцев прекратилась, и десантник, рывком преодолев три метра голого пространства, сполз в оставленную взрывом гаубичного снаряда воронку. Ну, что там, подбил – нет? Поглядеть бы, да стремно высовываться. Если фрицы успели заметить, куда он делся, мигом просверлят во лбу третий глаз – с вынесением мозга через затылок. Опять же, каску попортят, казенное имущество.

В этот миг тухло воняющие сгоревшим тротилом стенки мелко задрожали, вниз потекли ручейки иссушенной взрывом глины. Что еще за нах?! Не успел Леха как следует испугаться, как над краем воронки показался заляпанный грязью тупорылый нос немецкого танка. Время, казалось, затормозило бег, и парень успел во всех подробностях разглядеть множество никому не нужных подробностей, тем не менее намертво отпечатавшихся в памяти. Буксировочные проушины, в правой подрагивает в такт движению серьга. Закрепленная поперечной балкой на нижнем скосе лобовой брони запасная гусеница. Погнутый передний брызговик надгусеничной полки с латинской буквой «G» на нем. Отблескивающая отполированным металлом зубцов ведущая «звездочка». Отблескивавшая, понимаете?! Отполированными зубцами, мутер их панцерваффную, да за левый фрикцион! Сорвало ему гусянку, сорвало, блин! И этого гада он тоже разул!

Танк попытался подвернуть, но земля не выдержала, проседая и сползая на дно могучим пластом, мгновенно привалившим ноги. Десантник отпрянул к противоположной стенке воронки, вжимаясь в неровную поверхность спиной и подсознательно желая только одного – оказаться где угодно, только бы подальше отсюда. Бронемашина тяжело покачнулась, обрушивая вниз целый водопад глины, и накренилась, словно собираясь завалиться набок – вот тут уж Алексея проняло всерьез, просто удивительно, что штаны не намочил, – но в последний миг замерла, негромко тарахтя работающим на холостых оборотах мотором. Несколько секунд Леха тупо пялился на остановившийся в полуметре от лица опорный каток – забитый землей, с прилипшей к потрескавшемуся резиновому бандажу раскатанной в бурую массу травой и потеками масла вокруг прикрывающего ступицу колпака, – затем начал смеяться. Сначала беззвучно, просто сотрясаясь всем телом, затем все громче и громче, уже на грани истерики. И так и хихикал, пока перед засыпанными почти по колени ногами не шлепнулась «колотушка», заброшенная в воронку кем-то из немецких пехотинцев…

Дальнейшие события уложились в одно-единственное растянувшееся до бесконечности мгновение. Схватив гранату за рукоятку, Степанов швырнул ее обратно. Затем рванулся, едва не порвав связки, и выдернул ноги из земляного плена, автоматически подумав, что шнурованные ботинки – это все-таки шнурованные ботинки. Будь он в сапогах, пришлось бы дальше босиком рассекать. Глухо бумкнул разрыв, раздались крики боли и гортанные ругательства – видимо, фрицы не смотрели старых советских фильмов о Великой Отечественной и не знали, что наши бойцы частенько успевали вернуть осколочный подарок владельцу. Над головой скрипнули, распахиваясь, створки бокового башенного люка. В проеме показалась голова танкиста в черной пилотке, приплюснутой массивными наушниками. Несколько мгновений немец с десантником ошарашенно глядели друг на друга, одинаково удивленные неожиданной встречей. Первым пришедший в себя фриц попытался нырнуть обратно под защиту брони, однако Леха поднял руку с пистолетом и выстрелил не целясь. Башка гитлеровца дернулась, и он свесился из люка с дыркой посреди лба. Жаль, гранаты нет, самое то было б ее внутрь закинуть.

Укрываясь за нависшими над воронкой катками, Алексей осторожно выглянул из воронки. Похоже, немцам сейчас не до него: двое возятся с раненым, еще один перевязывается самостоятельно, нервно поглядывая куда-то в сторону наших позиций. Интересно, что он там такого интересного увидел? Степанов мысленно хмыкнул: ну, пацаны, тут я не виноват, вы сами напросились. Ибо нефиг терять бдительность с прочей осторожностью. Опершись плечом о каток, парень поднял пистолет и трижды выстрелил. Рывком выметнулся из ямы, едва не ставшей могилой, присел за кормой. Правки не требовалось, все гитлеровцы были мертвы. Кроме раненого, которому, впрочем, и так недолго осталось: осколками гранаты изодрало бедра и пах, видимо, «колотушка» рванула прямо под ногами. Поморщившись, Леха спустил курок еще раз. Все, отмучился.

Интересно, отчего тот фриц, что плечо себе бинтовал, с таким страхом в сторону рубежа обороны глядел? Ответ пришел спустя секунду, когда десантник расслышал разнесшееся над позициями нестройное «Ур-ра!». Осторожно выглянув из-за брони, увидел бегущих с винтовками наперевес красноармейцев, широко разевающих рты в боевом кличе. Вот оно что – кто-то из уцелевших командиров решил поднять остатки батальона в штыковую. Смело, но глупо. Хотя как знать, может, как раз и не глупо: артиллерии у них не осталось, пулеметов тоже, а с одними винтовками да считаными гранатами против танков с пехотной поддержкой особо не навоюешь. Это ему повезло аж целым двум панцерам гусянки порвать, другим может так не сфартить. Нашарив в глубине кармана запасной магазин, Степанов перезарядил «ТТ», не передергивая затворной рамы – недостреленный восьмой патрон так и остался в стволе, – и погладил пальцами рукоятку висящей на поясе пехотной лопатки. Хм, кстати, смешно. Сколько он слышал и читал в своем времени про знаменитую русскую рукопашную, которой фрицы боялись до усрачки и нервного тика, но вот даже в страшном сне не думал, что придется в ней лично поучаствовать! С другой стороны, все в жизни когда-то приходится делать впервые… Криво ухмыльнувшись, Леха расстегнул чехол, собираясь вытащить лопатку.

И в этот момент за спиной заполошно затарахтели танковые пулеметы, лязгнула, поворачиваясь, угловатая башня. Тьфу ты, блин, как же он позабыл, что разорванная гусеница вовсе не означает, что танк перестает быть боевой единицей! Ну уж нет, граждане фашисты, хрен вам на рыло, а не это! Ишь чего удумали, неподвижную огневую точку устроить! Вот прям счас! Только шнурки поглажу.

Выдернув из-за пояса одного из убитых пару гранат, Леха взобрался на танк и присел за башней, укрываясь от периодически бьющих в броню шальных пуль. На миг приподнявшись, убедился, что все в порядке: командирский люк наглухо не задраен, между створками щель в добрую ладонь шириной. Отлично. Уже привычно скрутив торцевую заглушку, вытряхнул на ладонь фарфоровый бублик. Дернул. Энергично, ага, Васька б оценил. Навалившись грудью на «сундук Роммеля» – вроде так этот ящик ЗИП позади башни называли? – дотянулся свободной рукой до люка. Сдирая кожу на пальцах, рывком приподнял крышку ровно настолько, чтобы пропихнуть внутрь «колотушку». И, оттолкнувшись от брони, спрыгнул вниз, опасаясь не столько детонации боекомплекта, сколько огня красноармейцев, для которых любой силуэт на корпусе немецкого танка – однозначно враг. Судьба экипажа его уже не волновала: какой бы слабой ни была «М-24» на открытой местности, в бронированном ящике объемом всего-то в несколько кубометров шансов спастись не имелось. От слова «совсем»…

Кувырком погасив скорость, Степанов успел отбежать от обреченной «тройки» метров на двадцать и нырнуть в весьма к месту подвернувшуюся воронку, когда за спиной глухо бухнуло. Выждав пару секунд, осторожно выглянул. Как он и предполагал, снаряды не сдетонировали, ударная волна лишь распахнула башенные люки, сейчас курящиеся сизым дымом сгоревшего аммонала. Все, конец панцерманам, отвоевались. Как говорится, «и юнге кляйне не узнает, какой зольдату был капут»… Может, забраться внутрь да снять пулемет, вряд ли его всерьез повредило? Нет, это уже перебор, там сейчас наверняка такое месиво, что ну его куда подальше. А что там его «первенец»?

Леха нашел взглядом первый подбитый им танк. Который, к сожалению, по-прежнему ворочал башней и стрелял в сторону наших позиций из пушки и пулеметов. Уцелевшие пехотинцы, укрывшись за ходовой, также вели огонь. Трое, блин, значит, больше летун никого не подстрелил. Жаль. Хоть бы сам жив остался. Помочь бы нашим, только как? Для пистолета далековато, да и пойди попади в лежащего человека. Разве что гранату кинуть. Активировав запал, десантник выждал секунды три, широко размахнулся и отправил осколочный гостинец в недолгий свободный полет. Хорошо попал: «колотушка» шлепнулась в паре метров от фрицев, почти сразу же и взорвавшись. Вперед!

Зажав пистолет в левой руке, парень выдернул из чехла лопатку и рванул к танку. Добив оглушенных гитлеровцев, один из которых к этому времени уже и так покинул грешную землю, и укрылся за броней, оценивая обстановку. Кое-где наши уже схлестнулись с фрицами, и там шло конкретное рубилово. В других местах атака заглохла, и обе стороны залегли, укрываясь за складками местности и в воронках, и паля друг в друга из винтовок. Один из четырех добравшихся до советских окопов танков горел, подбитый удачно брошенной связкой гранат. Остальные три еще продолжали движение, неожиданно оказавшись в достаточно глупом положении: пехотное прикрытие безнадежно отстало, связанное рукопашной, и продолжать атаку особого смысла не было, равно как и утюжить гусеницами пустые ячейки. Поддерживать своих огнем тоже стало невозможно: начнешь стрелять – в любом случае кого-то из камрадов зацепишь. Ладно, сейчас поучаствуем в общем махалове, не отсиживаться же тут? Вот только сначала очередную бяку сотворит, у него это неплохо стало получаться, талант, наверное.

Затарившись у перебитых гитлеровцев гранатами, десантник собрался было повторить финт с заброшенной в боевое отделение гранатой, однако все люки оказались наглухо задраенными. Пришлось импровизировать: требовательно постучав рукояткой пистолета в броню, Леха отступил в сторону, приготовив «колотушку». Облом – немцы не открыли. Невежливые, наверное. Или им в детстве родители запретили посторонним двери открывать. Хорошо, хоть чеку не выдернул… ну, в смысле веревочку. Ну, и хрен с вами, не очень-то и хотелось. Прикинув, что к чему, Степанов запихнул одну гранату почти под ствол плюющегося огнем курсового пулемета, а вторую, не мудрствуя лукаво, закинул на крышу моторно-трансмиссионного отсека, поближе к запасным канистрам с бензином, которые фрицы зачем-то возили с собой. Странные люди, про технику пожарной безопасности, похоже, вовсе не слышали. Пригнувшись, торопливо отбежал в сторону – чем бы ни закончились его пиротехнические забавы, в момент взрыва лучше оказаться подальше. За спиной гулко бухнуло, и следом еще разок. Над кормой поднялся шлейф дымного бензинового пламени из разорванных взрывом канистр. Вот и все, собственно, конец «коробочке», несколько десятков литров горящего топлива – это даже не заброшенная на решетку МТО бутылка с зажигательной смесью. Кстати, неплохо вышло, дешево и сердито – и бензин немецкий, и граната.

Тут Леха увидел в полусотне метров летуна, мгновенно позабыв про горящий танк. Борисов бежал в полный рост, воинственно выставив перед собой дрын «трехлинейки» с примкнутым штыком, и орал что-то неразличимое в грохоте выстрелов. То ли «ура», то ли просто матерился. Чуть приотстав, неслись еще двое красноармейцев, один тоже с винтовкой, второй с пехотной лопаткой и зажатым в ладони граненым штыком. Навстречу им двигались четверо фрицев, все с карабинами наперевес и весьма решительными рожами. Похоже, особого страха немцы образца июня сорок первого не испытывали, пока еще не успев столкнуться с русской рукопашной. Ну, естественно, блицкриг же, когда им было сталкиваться… Последнюю мысль парень додумывал уже в движении, широкими прыжками нагоняя летуна сотоварищи. А то еще убьют дурака, да и вообще, обидно такое веселье пропустить.

Он почти успел.

Первым добравшийся до гитлеровцев Василий сделал прямой, словно на тренировке, выпад, который фриц грамотно принял на корпус карабина, отбрасывая штык в сторону, и нанес удар прикладом в голову. Не зафиксированная ремешком каска летуна улетела в сторону, винтовка в другую, а сам он боком повалился на землю. Второй немец вскинул «98-К», и один из красноармейцев, тот, что бежал с «трехой», резко остановился, будто напоровшись на невидимую преграду. Последний оставшийся на ногах боец не стал тратить время на картинные выпады и прочую туфту – да и нечем ему было «выпадать», – с ходу долбанув гитлеровца лопаткой по каске. Плашмя, блин, ну кто ж так бьет?! В этот момент Леха наконец добрался до цели. Размышлять, как и положено в настоящем бою, стало некогда, и он с ходу врубился в драку. Врубился в самом прямом смысле, нанеся ближайшему немцу скользящий удар под подбородок. Лопатка оказалась заточена так себе, исключительно «для покопать», но фрицу хватило, и он рухнул на землю, заливая френч кровью из перебитых сонных артерий. Готов, можно не проверять. Ближайший к нему немец повернулся в сторону новой опасности и попытался достать парня штыком. Размечтался! Поднырнув под карабин, Степанов встретил коротко сверкнувшее на солнце лезвие лопаткой, уводя с траектории, присел и дважды выстрелил из пистолета. Второй готов, с гарантией, обе пули в район левого кармана. Третьего немца, ошарашенно мотающего оглушенной башкой, добил красноармеец, неумело вонзивший ему в грудь зажатый в руке трехгранный штык. Чуть в стороне бахнуло, и возле уха противно взвизгнула пуля. Оказавшийся дальше других гитлеровец в рукопашную лезть не спешил, для разнообразия решив воспользоваться карабином.

«Как же я тебя прохлопал-то, родной? – кувыркаясь в сторону, подумал Степанов. – Едва не нарвался, еще пару сантиметров, и пришлось бы пораскинуть мозгами относительно собственной невнимательности».

Выстрелив из положения лежа, десантник перекатился и пальнул еще раз. Вроде попал, но проверить не помешает. В три прыжка добравшись до оседающего на землю пехотинца, спустил курок в третий раз. Все, проверил…

Леха метнулся было к Борисову, но вовремя засек боковым зрением бросившуюся наперерез фигуру в фельдграу и глубокой каске. И откуда взялся, падла, не было ж рядом никого?! В воронке, что ли, прятался? Коротко прошелестел автомат, красноармеец еще падал, получив несколько попаданий, а Алексей, перекатом уйдя с директрисы, уже давил на спуск пистолета. Нелепо взмахнув руками, немец хлопнулся на спину, пару секунд судорожно сучил ногами, загребая каблуками подкованных сапог пыль, затем затих. Бросив на замершую в крайнем положении затворную раму полубезумный взгляд, десантник подполз к фрицу, забирая автомат. Ну, наконец-то хоть нормальное оружие затрофеил. Интересно, что за знаки различия на петлицах? Определенно не рядовой. Унтер какой-нибудь? Или даже офицер? Ладно, не суть важно. Выдернув из мертвых пальцев автомат, Леха снял подсумок с запасными магазинами, запихнул за пояс пару гранат и торопливо пополз к летуну. Только б жив Васька был, только б жив!

Борисов оказался жив и уже даже начал приходить в себя. Правда, выглядел пилот так себе: наливающаяся с каждой минутой гематома в пол-лица его, мягко говоря, не красила. Хорошо, хоть провалов в памяти не было: едва сфокусировав взгляд на лице склонившегося над ним десантника, он произнес, с трудом выговаривая слова непослушными губами:

– Леша… ты откуда?.. Я думал, ты погиб… тот танк взорвал… и пал смертью храб…

– Не дождешься, – прервал товарища Степанов. – Держись, братишка, сейчас мы с тобой до воронки доползем, там немного и отлежишься. А я погляжу, как тут и что.

– Не… больше один не останусь… с тобой пойду… – Пилот замолчал, переводя дыхание и часто-часто облизывая сухие пыльные губы. – Тошнит только отчего-то. Переверни на бок, пожал…

Дождавшись, пока летун проблюется, Леха оттащил его в примеченную воронку и осмотрелся. Похоже, плохо дело: атака захлебнулась, факт. Кое-где над изрытым воронками и гусеницами полем еще бухали одиночные выстрелы – фрицы добивали раненых, – но бой как таковой закончился. Да твою ж мать, опять им с летуном, что ли, в партизаны переходить?! Только-только легализовался, можно сказать, и все снова начинать? Достало уже…

– Степанов, с-сука! – Раздавшийся за спиной хриплый шепот заставил парня ощутимо напрячься. Обернулся, вскидывая автомат, хоть и понятия не имел, стоит ли оружие на боевом взводе. Лежащий в нескольких метрах особист – как там его комбат называл, лейтенант госбезопасности Батищев? Иван Михайлович вроде? – призывно махал рукой.

– Ну и устроил ты мне приключение, …! – Контрразведчик весьма эмоционально помянул падшую женщину. – Ползи сюда, быстро! Пока немцы не опомнились, можно успеть выбраться. Едва тебя нашел, думал, все, амба. Ну, давай, чего застыл?! Если раненый тяжелый, оставь, с ним не уйдем.

– Хрен вам, тарщ лейтенант, а не «оставь», без Васьки никуда не пойду. Помогли б лучше, вдвоем все полегче будет. – Не особо задумываясь, что именно он говорит и кому, Алексей подхватил летуна под руки и потащил из воронки. Борисов пытался помогать, но каблуки коротких летных сапог лишь беспомощно скользили по осыпающейся глине. Поколебавшись пару секунд, «молчи-молчи» сдавленно выругался и подполз ближе, помогая. Когда они уже оставили позади наиболее опасный участок и укрылись в крохотном овражке, переводя дыхание, особист неожиданно выдал, не глядя на десантника:

– Упрямый ты, сержант. И страха в тебе нет, только разумные опасения, я это еще тогда приметил. И за товарища готов на смерть пойти. Это хорошо, Степанов, это правильно. Побольше б нам таких, глядишь, уже Буг в обратную сторону форсировали. Все, отставить лирику. Почему приказ не выполнил?

– Так не довели до меня приказа, тарщ лейтенант государственной безопасности, – не моргнув глазом, ответил десантник, глядя на собеседника кристально честными глазами. – Не успели. Сначала артналет, потом танки поперли, вот мы и…

– А ячейки вам тоже немцы отрыли? – хмыкнул тот, глядя на Леху с каким-то странным выражением. И добавил: – Ты, парень, комбата не прикрывай, ему уже все равно. Погиб он, героически пал смертью храбрых на поле боя. Так что он всяко герой, а героев не судят. А больше про приказ никто и не знал. Ладно, после поговорим. Товарищ твой уже в себя пришел, так что двинулись. Ну, чего таращишься? Думал, трибуналом стращать стану? Расстрелом за невыполнение приказа грозить? А зачем, не скажешь, ты ж все равно не боишься, вон по глазам вижу. А глаза у тебя, парень, наглые аж до невозможности. Странный ты человек, сержант, ох, странный. Не такой, как все, да. Ничего, разберемся. – Последняя фраза прозвучала, как ни странно, без особой угрозы, скорее с искренним интересом. – Знал бы ты, что в штабе началось, когда твоего пленного увидели да на документы глянули! Я уж грешным делом думал, что меня в суматохе к стенке прислонят за то, что без вас приехал. Ну, чего молчишь?

– А чего говорить? – делано-равнодушно пожал плечами Степанов, внутренне рассмеявшись. Эвона как товарища контрразведчика пробрало, что так разговорился! Видать, и на самом деле неслабого фитиля вставили. – Уходить нужно, пока фрицы не начали местность прочесывать.

– Тоже верно, – покладисто кивнул головой тот, продолжая сверлить парня взглядом. – Кстати, майора этого вместе с портфелем сразу в тыл отправили, самолетом. Чуть ли не в Ставку. Понимаешь, какой уровень? Ох, подставил ты меня, сержант, сильно подставил. Мне бригадный так и сказал: или с тобой вернусь, или лучше мне под гусеницами немецких танков героически погибнуть. Понял?

– Да понял, блин, – не выдержал Леха. – Давайте уж двигать, что ли? Только время теряем.

Смерив парня очередным тяжелым взглядом, контрразведчик неожиданно первым отвел глаза, задумчиво хмыкнув себе под нос:

– Добро, Степанов, давай помогу. Но ты это, сержант, имей в виду, разговор наш еще далеко не закончен, так и знай! Наизнанку вывернусь, но пойму, что ты за человек такой!

– Так точно, – буркнул тот, закидывая за спину трофейный автомат. Вооруженный непривычного вида пистолетом-пулеметом с круглым, словно у «ППШ», диском, но абсолютно другим кожухом ствола, лейтенант госбезопасности сделал то же самое, освобождая руки. Подхватив Борисова под мышки, они торопливо двинулись в сторону леса…

Интерлюдия. Будущее, 2199 год

Адмирал Панкеев пребывал далеко не в лучшем расположении духа. Разумеется, он помнил ту прошлогоднюю историю с пропавшим навигационным бакеном, о которой ему докладывал капраз Иванов. И разъяснения старого товарища по офицерскому училищу Димки Григорова тоже не забыл, хоть они и показались ему не слишком понятными и достаточно противоречивыми. Как сам контр-адмирал тогда и сказал: «Иначе какая-то «машина времени» получается». А в путешествия во времени Владимир Анатольевич не верил лет с пятнадцати, когда перестал увлекаться научной фантастикой, перейдя к чтению серьезной исторической литературы. Поскольку именно в этом возрасте будущий адмирал твердо решил стать офицером Военно-Космического Флота. Военная же история являлась одним из профильных предметов, необходимых для поступления в высшее офицерское училище.

Но то, что произошло сегодня, всерьез поколебало былую убежденность Панкеева в несерьезности фантастического жанра в целом и романов о путешествиях во времени в частности. Присланный научным отделом стратегических исследований (курируемым, разумеется, контрразведкой и ею же, собственно говоря, и созданным) сверхсекретный отчет не оставлял сомнений, что пропавший ГПП-маяк каким-то образом попал в прошлое, почти на два столетия назад. И ладно бы это произошло где-то в бескрайнем космическом пространстве – ну, попал и попал! Так нет же, проклятая высокотехнологичная штуковина нашлась не где-нибудь, а здесь, на Земле! И судя по теоретическим выкладкам, подтвержденным компьютерным моделированием с использованием всего вычислительного массива искусственного интеллекта Генштаба, ухитрилась активировать и поддерживать стабильный канал в еще более далекое прошлое, куда-то в середину двадцатого века!

Каким именно образом все это оказалось возможным, Владимир Анатольевич так и не понял – да и не старался, честно говоря, понять, пробежав по диагонали несколько выведенных на голографический монитор страниц доклада, заполненных какой-то научной заумью с кучей таблиц, графиков и формул. Равно как не понял и того, каким образом спецам НОСИ вообще удалось его обнаружить и получить данные. В прошлом, между прочим, обнаружить, ага! Разведку они, что ли, туда отправляли?

Закончив чтение, адмирал покинул эргономическое кресло. Монитор мгновенно свернулся, отключаясь: документ был защищен высшим уровнем секретности, и работать с ним он мог, только находясь перед личным терминалом. Если бы в помещение вошел кто-то еще, файл бы просто не запустился, отправив экстренное сообщение в особый отдел и заблокировав информационный кристалл. Попытайся адмирал просмотреть доклад на любом другом компьютере, носитель бы и вовсе немедленно самоликвидировался – вместе с компьютером, разумеется.

Сделав по кабинету несколько кругов, разминая ноги, Панкеев в глубокой задумчивости остановился перед широким панорамным окном. Не настоящим, разумеется, просто высококачественной объемной картинкой, передаваемой на встроенную в стену рамку 3D-проектора внешними камерами. Здание штаба – настоящего Объединенного Штаба ВКФ, а не того трехэтажного шедевра архитектуры XIX века с соответствующей табличкой и вышколенными космодесантниками роты охраны при входе, – никаких окон, разумеется, не имело. Да и располагалась многоуровневая махина Штаба отнюдь не на поверхности матушки-земли. Снаружи было яркое летнее утро со всеми соответствующими атрибутами – иссиня-голубым небом с пушистыми облачками, высаженными в идеальном порядке раскидистыми деревьями старинного парка и высокими струями фонтана на главной аллее, сверкающими в солнечном свете, словно горный хрусталь. Владимир Анатольевич невольно залюбовался. Красиво! Уже десять лет как он перебрался на легендарную прародину человечества, а все никак не привыкнет. А ведь был момент, когда чуть не угробили планету, уроды! Хорошо, вовремя опомнились… Ладно, не о том речь.

Итак, как он только что узнал, уже более полугода в составе отдела СИ работает засекреченная лаборатория, не имеющая даже собственного названия, только цифровой индекс. Та самая, спецам которой и удалось обнаружить пропавший маяк. Работы начались сразу же после его неудачной активации: кто-то особо внимательный из отдела контроля связи флотской контрразведки не оставил без внимания ни рапорт каперанга Иванова, ни их с Димкой переписку, хоть последняя и проходила как личная. Впрочем, тут все правильно, коль при отправлении гриф «совсекретно» присвоили, значит, и копия «куда нужно» автоматически ушла.

Чтобы более-менее разобраться в произошедшем, научникам понадобилось больше пяти месяцев, но игра того, похоже, и на самом деле стоила. Все-таки доказать возможность путешествий во времени – это нечто. Другое дело, можно ли найти этому практическое применение? И стоит ли? Ведь, судя по заключению экспертов, воздействие на прошлое может обернуться неконтролируемыми изменениями настоящего – их настоящего! Правда, тут мнения высоколобых умников расходились: согласно мнению одних, линия истории едина и любое значительное вмешательство в прошлом в той или иной мере изменит настоящее. Другие же считали, что время вариабельно и изменение прошлого создаст новую ветвь реальности, «отпочкует» от некой базовой линии новый «росток», который будет развиваться самостоятельно, реализуя некую альтернативную версию событий. Но в одном и те и другие были единогласны: маяк нужно уничтожить, перед тем убедившись, что в прошлое не попал случайный человек. Если же это произошло – приложить все силы для возвращения «путешественника» в свое время. А уж потом можно и продолжить эксперименты – со всей осторожностью и оглядкой, разумеется. Ну, и так далее.

Вернувшись за стол, Панкеев раскрыл дополнение к основному документу, быстро пробежал взглядом пару страниц и, хмыкнув, откинулся в кресле. Вот даже как? Оказывается, контрразведка собирается провести силами спецназа операцию по захвату или уничтожению маяка (план операции прилагается, см. файл 55—787), в связи с чем требуется одобрение начальника штаба, то бишь лично адмирала Панкеева. В ходе акции планируется выяснить, не произошло ли нежелательного проникновения в прошлое, и при необходимости провести эвакуацию «объекта» обратно.

Откинувшись на мягкую спинку, адмирал хмыкнул. Интересный расклад выходит: то они боятся вторгаться в прошлое, то предлагают отправить туда отделение спецназа в полной экипировке и со штурмовым вооружением! Пожалуй, прежде чем давать согласие, стоит переговорить с глазу на глаз с контр-адмиралом Солонцом, начальником отдела спецопераций сектора «А» ВКФ. Это его вотчина, послушаем, что скажет. Игорек – мужик правильный, да и знакомы они вот уж второй десяток лет. Решено, так и сделаем.

Вытащив из гнезда носитель – кристалл потемнел, став почти черным: сработала защита, уничтожив записанную информацию, – Владимир Анатольевич отправил его в утилизатор. Дождавшись, пока на панели мигнет зеленый огонек, сигнализирующий о завершении процесса аннигиляции, он снял с кабинета защитный контур и вызвал адъютанта, отдав тому необходимые распоряжения…

 

Глава 11

Как выяснилось, на передовую контрразведчик прибыл вовсе не на своих двоих, а на той самой полуторке, о которой упоминал покойный комбат. Что Леху только порадовало – летун, хоть уже с полчаса передвигался самостоятельно, был еще довольно слаб. Да и вообще, надоело пехом передвигаться. Правда, машину Батищев оставил довольно далеко, километрах в двух от рубежа обороны. Да еще и заплутал в лесу, поскольку к месту они выбирались совсем с другой стороны, делая приличный крюк, чтобы не напороться на немцев. Короче говоря, пока отыскали закиданный ветками грузовик, Борисов совсем выдохся и едва передвигал ногами.

По пути почти не разговаривали: особист шел первым, разведывая дорогу, Степанов с Васькой – следом. Остановились лишь один раз, когда Борисову снова поплохело, и пришлось переждать, пока пройдет приступ тошноты и он сможет идти дальше. Почти – поскольку во время вынужденного привала энкавэдист вдруг спросил у десантника:

– Слушай, сержант, а почему ты немцев «фрицами» назвал? Никогда такого не слышал.

Леха внутренне напрягся, наспех выдумывая объяснение. В разговоре с летуном он уже давно перестал себя жестко контролировать, да тот больше вопросов и не задавал, смирившись и принимая странную речь товарища как должное. А вот с «контриком» всего-то раз оговорился, там, в овражке. И надо же – заметил-таки! Неплохо их в «кровавой гэбне» учат: ведь сам едва не погиб, но все равно на стреме был!

– Так это я сам придумал, тарщ лейтенант.

– Сам? – Похоже, Батищев искренне удивился. – А зачем?

Леха пожал плечами:

– Ну, не знаю даже… Надоело их как-то все «немцами» да «гитлеровцами» называть, вот и придумал. Фриц у них довольно распространенное имя, потому «фрицами» и обозвал.

– А почему тогда не «карлами» или там «гансами»? Тоже известные имена.

Десантник внутренне ухмыльнулся: ну, ты сам напросился – и выдал, придав голосу некоторую задумчивость:

– Можно и «гансами», конечно, тоже неплохо звучит. Просто мне в тот момент именно Фриц в башку пришел. С другой стороны, ихний Ганс – это ж Ваня по-нашенски. А вот насчет «карлами»? Не, никак нельзя. Нехорошо получится, вроде как на товарища Маркса намекаешь.

Особист дернулся, вильнув взглядом, и торопливо отвел глаза в сторону, с досадой пробурчав под нос:

– Ты это, Степанов, давай треплись меньше! А то когда-нибудь договоришься, шутник хренов. Выдумал тоже, понимаешь! Все, отставить разговоры. Как там товарищ твой, оклемался малехо? Тогда двинулись, немцы, когда вперед рванут, нас ждать не станут.

– В смысле фрицы?

Контрразведчик смерил парня тяжелым взглядом, вздохнул… и неожиданно криво усмехнулся:

– Да хер с тобой, сержант, пусть будут фрицы! Все, поднимай летчика, да пошли. Я вроде сориентировался, вон там моя машина должна стоять, метров с триста еще. Давай помогу.

Возясь с Борисовым, Леха неожиданно подумал, что вот будет хохма, если особист вдруг свяжет Фрица с Фридрихом, решив, что это уже намек на Энгельса! С него ведь станется в таком случае накатать рапорт вышестоящему начальству. А уж там недалеко и до какого-нибудь разосланного по фронтам циркуляра о «…пресечении использования бойцами и командирами РККА уменьшительных прозвищ «фриц» и «карл» как вызывающих двусмысленные ассоциации и порочащих светлую память создателей теории научного коммунизма товарищей К. Маркса и Ф. Энгельса…». Самое смешное, вполне ведь подобное может произойти! Вот и получится, что одно изменение в истории он своим появлением в прошлом уже совершил, лишив красноармейцев столь полюбившегося прозвища. Да уж, действительно, всем хохмам хохма… будем надеяться, что контрразведчик столь глубоко копать не станет.

Грузовик обнаружили только спустя полчаса – Батищев снова слегка ошибся с направлением, из чего Леха сделал вывод, что в лесу тот ориентироваться не умеет абсолютно. С другой стороны, оно и понятно, как говорится, «кого чему учили». Его дело шпионов ловить да диверсантов вычислять, а не по зарослям с автоматом шастать. Который он держит, прямо скажем, словно дубину, а не оружие. Еще минут десять по настоянию особиста лежали в кустах, убеждаясь, что впереди нет засады. В конце концов десантнику это надоело, и он, проигнорировав недовольство лейтенанта, сползал на разведку. Никакой засады, разумеется, не оказалось, о чем он и доложил, вернувшись.

Неумело замаскированная ветками с уже успевшими поникнуть от жары листьями полуторка стояла под деревьями в полусотне метров от довольно широкой по местным меркам – две машины точно разъедутся – дороги. На грунтовке пока никого не было, лишь ветер неспешно волок по разъезженным колеям невесомую светло-коричневую пыль. Ключевое слово «пока», угу… Помогая Батищеву освободить автомобиль от маскировки, Леха с интересом разглядывал историческое чудо отечественного автопрома, которое вживую видел впервые в жизни. Грузовичок – как там он назывался, «Газ-АА», что ли? – парня ничем не поразил. Мелковатый какой-то, вроде привычной бортовой «газельки», разве что колеса побольше. В кузове – какие-то ящики и мешки, на которые уложили вяло возмущающегося летуна, убеждающего «товарища лейтенанта госбезопасности», что он уже вполне в норме и вовсе не обязательно обращаться с ним, словно с тяжелораненым.

Степанов с особистом уселись в кабину и… ничего не произошло. Оказалось, что завести сей автодевайс не столь и просто. Промучившись с минуту, Иван Михайлович смачно выругался и вручил десантнику кривой стартер, многозначительно кивнув в сторону капота. Теперь выматерился уже Леха, правда, про себя: для чего предназначена эта дважды изогнутая под прямым углом ручка, он, разумеется, знал. Вот только пользоваться ни разу не приходилось, даже в армии.

На третьем повороте мотор наконец чихнул и завелся. А парень крепко получил по руке, когда дурацкая железяка вдруг начала крутиться вместе с двигателем. От неминуемого перелома пальцев, если не всей кисти, спасла только отменная реакция – не зря он подсознательно ожидал какой-то каверзы. С точки зрения Лехи, привыкшего к совсем иным двигателям, не говоря уж про прочие коробки передач, очень так громко завелся, словно вознамерившись известить всех в радиусе пары сотен метров, что они таки собираются куда-то ехать. Закинув «кривого» в кузов и растирая кисть, десантник запрыгнул в тесную кабину начавшего движение грузовика. Сидящий за баранкой особист хмуро взглянул на пассажира:

– Степанов, ты насчет машиной управлять как?

– Никак, тарщ лейтенант, – на всякий случай ушел в отказ десантник – не хватало только опозориться и вызвать новые подозрения. – Не умею, к сожалению. Только теоретически, ну, там, педаль газа, тормоз, стартер…

– А еще разведчик… – Разочарованно вздохнув, контрразведчик неумело вырулил из-под деревьев и погнал полуторку к поросшей запыленной травой невысокой насыпи, собираясь выбраться на дорогу. Мотор взвыл на высоких оборотах, под капотом что-то подозрительно заскрежетало, и Леха внутренне напрягся: если сейчас заглохнет, снова придется с кривого заводить, собственным здоровьем рискуя. – Чему вас там только учили?

– Как всех учили, тарщ лейтенант, – стрельба, рукопашка, минно-взрывное дело, ножевой бой, ориентация на местности, прыжки с парашютом и все такое. А вот авто так и не научился водить.

Грузовик меж тем выкарабкался на грунтовку, пару раз подпрыгнул, переезжая колею, качнулся из стороны в сторону, скрипнув всеми своими сочленениями, и попылил на восток с «огромной» для этого времени скоростью километров сорок в час. Закаменевшее от напряжения лицо лейтенанта разгладилось:

– Во, видал, разведчик? Едем себе и едем! А ты говоришь, «не научился». Значит, плохо учился, Степанов!

– Нормально я учился, – буркнул тот, разыгрывая легкую обиду; подсознательно Алексей чувствовал, что примерно такой реакции от него и ждут. Как говорится, мне все равно, а собеседнику приятно. – Между прочим, только что два танка уничтожил и фрицев около взвода набил, считая с экипажами!

– А еще вражеский самолет сбил, – неожиданно продолжил тот, бросив на него веселый взгляд. – Да не дуйся ты, сержант, не дуйся! Отлично повоевал, не то что медаль – орден заслужил. И товарищ твой тоже. Вот доедем, честное слово, сам на вас обоих представление к награде напишу! Поскольку, так сказать, являюсь непосредственным свидетелем ваших героических подвигов. Ну, после проверки, разумеется. И чего молчишь? Не рад?

– А чего говорить? Не, спасибо, конечно. Вот только еще доехать нужно, сами видели, что вокруг творится.

– Не каркай, – буркнул особист, отворачиваясь. – Доедем, куда денемся. А на колесах не доберемся – лесами пойдем, тебе ведь не впервой?

Кивнув, Леха поудобнее устроился на продавленной дерматиновой сидушке, похоже, предназначенной исключительно для того, чтобы служить посредником между задницей и всеми до единого дорожными ухабами, и занялся трофейным автоматом. В отличие от пропавшего «эмге», теперь почти наверняка засыпанного вместе с окопчиком гусеницами немецких танков, как с ним обращаться, он знал. Спасибо множеству просмотренных кинофильмов, как старых советских, так и более новых, типа «Диверсанта» или «Брестской крепости». Отомкнув магазин, сменил его полным, из подсумка – иди знай, сколько фриц успел расстрелять? Разобрался, как раскладывать приклад. На всякий случай передернул затворную раму – выброшенный из казенника патрон улетел куда-то под сиденье – и завел рукоятку в фигурный вырез ствольной коробки, выполняющий роль предохранителя.

Контрразведчик искоса наблюдал за его манипуляциями, не рискуя надолго отрывать взгляд от дороги. «Да расслабься ты, – едва не выдал Степанов, скрывая улыбку. – Тут ведь как в том бородатом анекдоте – «куда она из колеи, на фиг, денется». Тем более на такой огромадной скорости».

– Разобрался, гляжу? – наконец не выдержал лейтенант, кивнув на лежащий на Лехиных коленях автомат.

– Так точно, ничего сложного. Я вообще оружие люблю, у меня батя… охотником был. – Десантник все-таки успел остановиться, едва не сболтнув лишнего. – Вот и позволял в детстве свою двустволку разбирать да чистить. Ну, и стрелять иногда тоже разрешал. Нечасто, конечно, мол, нечего зазря патроны жечь, порох и дробь денег стоят.

– Зато теперь настреляешься, – неожиданно скрипнул зубами Батищев, вперившись в пыльное лобовое стекло, в левом нижнем углу которого была закреплена выгоревшая черно-белая фотокарточка совсем молоденькой девушки в сарафане с двумя смешными косичками, видимо, пассии водителя. В руках она держала букетик каких-то полевых цветов. – На всю оставшуюся жизнь настреляешься… – и добавил несколько коротких и злых, совершенно непечатных слов на «русском командном». В кабине повисло тяжелое молчание, прерываемое лишь завываниями слабенького мотора.

– Красивая девушка, – желая хоть как-то разрядить обстановку, сказал Степанов, кивнув на фото. – Наверное, невеста шофера?

– Невеста, – односложно ответил энкавэдист, не поворачивая головы. – Маринкой звали. В августе они с ефрейтором Барыкиным свадьбу планировали, меня свидетелем приглашали.

– А почему… звали? – В последний момент Леха понял, каков будет ответ, и пожалел, что затеял этот разговор. Мог бы и раньше догадаться, идиот! Разрядил, блин, обстановку…

– Погибли они, вместе со Степой погибли. Еще утром двадцать второго. Она у нас в банно-прачечном служила, а он, соответственно, в автороте. Когда бомба в женское общежитие попала, он сразу туда побежал. Думал, может, поможет кому, из-под завала вытащит. Только кому уж там помогать, по камушку все разметало. Но не добежал – прямое попадание, одна воронка осталась. Вот и поженились…

Дальше ехали молча.

И длилась спокойная поездка по военным меркам просто немыслимо долго, аж целых сорок минут. А затем в стенку кабины заколотил кулаком летун. Останавливаться особист не стал, лишь немного сбросил и без того невеликую скорость, высовываясь в окошко водительской двери. Леха, мгновенно сложив в башке два и два, тоже торопливо высунулся наружу, оглядываясь. Позади, пока еще довольно далеко, как минимум в паре километров, горизонт заволокло густым пыльным шлейфом. Поднять такой могла только весьма нехилая колонна военной техники, преимущественно гусеничной, поскольку автомашины пылят все же поменьше. Ну, все, покатались. Вот и фрицы пожаловали, давно не виделись. Блин, да когда же этот бесконечный день наконец закончится-то?!

Переглянувшись с десантником, Батищев зло дернул щекой, с хрустом перекидывая передачу и прибавляя скорость. Грузовичок обиженно рыкнул мотором, но, к счастью, не заглох, ускоряясь.

– Как думаешь, разведка, скоро нас нагонят?

«Ого, вон оно как, разведка, значит? – мысленно хмыкнул тот. – Прогресс в наших отношениях определенно налицо. Что не может не радовать». Ответил он, разумеется, совсем другое:

– Откуда ж мне знать, тарщ лейтенант? Судя по пылюке, бронетехника прет, значит, в скорости у нас всяко преимущество. Если не заглохнем, конечно. Да и оторвались мы километра на два. Так что ежели и дальше будем ехать, как ехали, может, и не догонят. Главное, на разведку ихнюю не нарваться, любят они вперед мотоциклистов высылать, приходилось сталкиваться. Помните, я рассказывал? Товарищ комбат говорил, до наших километров двадцать, верно?

Помолчав несколько секунд, контрразведчик нехотя буркнул:

– Было двадцать, сержант. Когда я за тобой уезжал, бригада сворачивалась и начинала выдвижение, куда – понятия не имею, мне не докладывали. Может, к границе, а может, и вовсе наоборот. Так что не знаю. На месте сориентируемся.

Алексею просто до одури захотелось смачно выругаться, но он, разумеется, сдержался. Мило, очень мило. И куда они в таком случае вообще едут? Ориентироваться на месте? Да твою ж мать! А если там уже все немецкими бомбами перекопано, не зря ж весь день над головой самолеты летали? Им тогда что делать? Кататься по округе в поисках остатков «своих», пока бензин не кончится? Или пока на немцев не напорются? Офигеть…

По крыше кабины снова заколотил кулаками летун. Ну, что там еще страшного случилось? Высунувшись в окно, десантник бросил взгляд на перепуганного Борисова, но спросить ничего не успел, поскольку тот первым прокричал, тыча рукой за спину:

– Леша, воздух! Сворачивайте к лесу!

Взглянув в указанном направлении, Алексей внутренне похолодел: а вот это же серьезно. С немецкой стороны, стремительно увеличиваясь в размерах, приближался самолет. За этот безумный день Степанов уже достаточно поднаторел в матчасти, чтобы с ходу узнать хищный силуэт «Мессершмитта-109». Разведчик, наверное. Что, впрочем, вовсе не помешает ему побыть пару минут вольным охотником – боеприпасы-то списывать не придется, чай, не на стрельбище. Хреново. Очень хреново. На что способен этот самолет с его пулеметами и скорострельными пушками – ну, или чем там вооружена именно эта модификация «худого»? – он прекрасно представлял. Особенно когда дело касалось едва ползущей по земле беззащитной цели вроде их полуторки. Бросив взгляд в сторону обочины, парень помрачнел еще больше: по закону подлости именно на этом участке грунтовка имела достаточно крутые откосы, съехать с которых без риска перевернуться грузовик никак не мог. Да и далековато до деревьев. Вцепившийся мертвой хваткой в руль – аж костяшки пальцев побелели, – особист это тоже отлично понимал. Мельком пожалев о диких временах, еще не знающих столь полезных девайсов, как ПЗРК, Леха коснулся его плеча:

– Похоже, приехали. Когда скажу, резко тормозите – и бегом из машины. Дверь заранее приоткройте, чтоб не заклинила. Сейчас Ваську предупрежу.

Снова высунувшись наружу, он кратко проинструктировал перепуганного летуна, на всякий случай напомнив, чтобы тот не вздумал погибнуть, а то голову в наказание открутит, и уселся обратно на сидушку. Прикинул последовательность действий. Ну что, пора, нет?

Совсем низко над грузовиком пронеслась хищно-вытянутая тень – Степанов отчетливо разглядел не только ярко-желтые концы несущих плоскостей, но и тонкие трубочки пулеметных стволов и даже какие-то технические лючки на серо-голубом брюхе. В считаные мгновения удалившись на несколько сотен метров, «мессер» эффектно развернулся через крыло, коротко сверкнув в солнечном свете остеклением фонаря пилотской кабины, и лег на обратный курс. Секунда – и передние кромки крыльев озарились пульсирующими вспышками. Все, пора!

– Тормози! – заорал Леха, даже не заметив, что впервые обратился к энкавэдисту на «ты». – Из машины!

Батищев вбил в полик педаль тормоза, и полуторка резко затормозила, вильнув корпусом из стороны в сторону и жалобно заскрипев всеми сочленениями. Людей швырнуло вперед, но к этому оба оказались готовы. Распахнув дверцу, Степанов оттолкнулся от подножки и выскочил из остановившегося грузовика, скрывшегося в клубах поднятой колесами пыли. С другой стороны шустро сиганул контрразведчик, ухитрившись не упасть и не выронить пистолет-пулемет. Бросаясь на помощь замешкавшемуся летуну, которому пришлось лезть через борт, Леха успел заметить две аккуратные строчки пыльных фонтанчиков, протянувшихся по дороге от самолета к автомашине. До крайних оставалось от силы метров десять. Вовремя они тормознули…

Подпрыгнув, десантник схватил товарища за ремни портупеи и рывком перевалил через борт, подставляя плечи. В следующее мгновение оба покатились по пыли, не удержавшись на ногах. Рядом торопливо простучало металлом о металл, звякнуло, рассыпаясь, лобовое стекло, с сухим треском полетели выбитые из дощатого кузова щепки. Дробный треск пулеметных выстрелов прекратился, и над головой с оглушительным ревом пронесся «сто девятый», собираясь повторить атаку – пилот, разумеется, заметил успевших выпрыгнуть русских. Что ж, это только делало охоту еще более интересной…

– Цел? – Алексей перевернул летуна на спину, вгляделся в бледное лицо, искаженное гримасой боли. – Ничего не сломал?

– Неа, – вяло пробормотал тот. – Только снова голова сильно кружится и колено болит, зашиб, видать, когда падал.

– До свадьбы заживет, – автоматически буркнул тот, размышляя, как поступить. До леса хрен добежишь, далеко, а на открытом пространстве – никаких укрытий. Пальнуть по фрицу из автомата? Не, без понту, даже пробовать не стоит. Дострелить-то дострелит, конечно, только толку от того – ноль. Пистолетная пуля истребителю не опасна, это ж не винтарь и не пулемет. – Давай двигаться, он сейчас вернется. То есть уже возвращается. Твою ж мать, все, не успели! Ложись!

Степанов навалился на товарища, чисто инстинктивно прикрыв голову руками – словно это могло защитить от пулеметной пули. В небе снова застрекотали «швейные машинки», одна очередь прошлась по несчастной полуторке, вторая легла между грузовиком и вжимающимися в пыль людьми. Тук-тук-тук-тук – пули ударили совсем рядом, Леха даже ощутил легкие содрогания почвы. Промазал, гад! Над головой вновь прорычал мощный мотор, звук начал удаляться. Может, стоит все же попытаться добежать до крайних деревьев?

На миг Леха ощутил кольнувшее в груди острейшее ощущение дежавю: все это уже было, причем совсем недавно. Была дорога, были заросли, до которых нужно было добраться любой ценой, были поднимавшие пыльные фонтанчики немецкие пулеметы и рывок на пределе возможностей навстречу спасению. Да сколько же можно-то, а?!

– Эй, вы там как, живы, славяне? – Сморгнув, отгоняя посторонние мысли, парень торопливо обернулся на голос. Лежащий под машиной особист, зажимая ладонью кровоточащую рану на лбу, вопросительно дернул головой: – Живы, говорю?

– Так точно.

– Что делаем, разведка? – Вопрос адресовался, разумеется, Степанову. – Если он сейчас еще разок по машине пройдется, сгорим на хрен. У меня уж весь рукав в бензине.

Стараясь контролировать боковым зрением разворачивающийся самолет, Леха взглянул на полуторку. Да уж, досталось «газону»: кабина и капот продырявлены пулями, над разбитым радиатором курится облачко пара, борта зияют свежими сколами. И самое главное – из пробитого бака двумя тонкими струйками весело льется, собираясь в лужу, бензин. Просто удивительно, как до сих пор не полыхнуло, видимо, искры при пробитии не было. Особист, что характерно, лежит как раз почти под самым бензобаком, одним локтем в этой самой луже.

– Охренели?! – от волнения снова переходя на «вы», ахнул Леха, до которого наконец дошел весь сюрреализм ситуации. – А если полыхнет?!

– Так а я о чем? – Батищев, огибая остро воняющую лужу, подполз к ним. – Может, к лесу рванем?

– Похоже, больше все равно ничего не остается. Хоть и далеко. Разделяемся, сразу за троими он не угонится. Лейтенант, помоги летуну, сам он не добежит. А я постараюсь отвлечь. Как начнет стрелять, рвите во весь дух. – Леха перевел автомат в боевое положение. На душе отчего-то было необыкновенно спокойно и легко. Так, словно он точно знал, что поступает правильно. И что ему за это ничего не будет.

– Запрещаю! – постарался было рыкнуть «молчи-молчи», но вышло не слишком убедительно. Особенно если учесть, что руки от раненой половины головы он так и не отнял, боясь, что кровь зальет глаз. – Ты не имеешь…

– Заткнись, Иван Михалыч. – Память услужливо подсказала имя контрразведчика. – Ваську спасай, он важнее. Ему еще вон этих сук с неба ссаживать.

За спиной снова затарахтели пулеметы. На этот раз немецкий ас вознамерился довести дело до конца. Да и боекомплект заканчивался – не возвращаться же с пустыми лентами? Русских самолетов в воздухе, конечно, уж который день практически не видно, но рисковать не хочется. Вдруг наткнется на какую-нибудь уцелевшую «крысу»?

– Вперед! – заорал Леха, первым прыгая вниз с откоса. – Вы – направо!

Сам он широкими скачками помчался влево. В голове было пусто и весело. И отчего-то почти совсем не страшно. Хоть он и понимал, конечно, что жить осталось, очень может быть, меньше минуты. На голом поле от самолета, как и от танка, хрен убежишь, будь ты хоть мастером спорта по бегу…

За спиной глухо бухнуло и загудело жадно рвущимся из разорванного бака пламенем – «мессер» поджег-таки несчастный грузовичок. А вот то, что русские разделятся и начнут разбегаться, словно тараканы, оказалось для пилота крайне неприятным сюрпризом. Пока пытался изменить прицел, удалился от цели почти на три сотни метров, так что пришлось снова разворачиваться и возвращаться.

Проводив взглядом бегущих к опушке особиста с летуном, которого Батищев практически тащил на себе, Степанов усмехнулся и забрал еще больше в сторону. Заслышав за спиной надоедливый воющий зуд, резко обернулся, припал на колено и выпустил по «мессеру» весь магазин. Попасть даже не стремился, скорее, напугать, показывая, что жертва – немец все-таки выбрал целью именно его – еще способна огрызаться. Наконец боек сухо щелкнул, и Леха устало прикрыл глаза, сквозь неплотно сжатые веки глядя на приближающуюся смерть. Возможно, это была просто игра обостренного опасностью воображения, возможно – нет, но лично он был уверен, что видит сквозь сверкающий диск пропеллера кривую ухмылку на лице немецкого пилота. Оставалось одно – стрелять-то он все одно станет с упреждением, – кувыркнуться в самый крайний миг в сторону, уходя из прицела. Глядишь, и получится…

Дах-дах-дах-дах… Дах-дах-дах…

Какие-то посторонние, но такие знакомые, звуки, доносящиеся из-за спины, заставили Леху вздрогнуть. Что за хрень?! Откуда в этом времени крупнокалиберный «Утес» или «Корд»?! Остекление кабины «сто девятого» брызнуло осколками, от капота полетели какие-то рваные клочья, сквозь пробоины тут же полыхнуло огнем, задымило. «Мессершмитт» дернулся, словно бегущий человек, получивший неожиданный пинок в лицо, встал на дыбы, крутнулся вокруг продольной оси… и стремительно ринулся к земле, до которой оставались считаные десятки метров.

– Е… вашу мать! – заорал десантник, зачем-то отбрасывая автомат («ага, чтоб расплавленным металлом казенные сапоги не прожгло» – как водится, не вовремя хихикнуло подсознание) и уходя кувырком в сторону. Успел – самолет рухнул метрах в двадцати, заставив почву тяжело содрогнуться. Хрестоматийно отвесив челюсть, Леха глядел на вздувшийся огненный шар, постепенно вытягивающийся вверх черным грибом. Мгновение спустя волна горячего, воняющего сгоревшим бензином и какой-то химией воздуха властно ударила в грудь, протащила по земле – и оставила в покое. Сверху еще сыпались комья выдранной взрывом глины, какие-то мелкие обломки и хлопья, когда Степанов осторожно поднялся на подрагивающие от нервного напряжения ноги. Не глядя на уродливую пылающую проплешину, оставленную разбившимся истребителем, повернул голову туда, откуда раздалось спасительное «дах-дах-дах».

На опушке леса стояла выкатившаяся задом из-под деревьев автомашина. Самый настоящий пикап – десантник даже не думал, что в этом времени подобные существовали. Передняя часть практически один в один как у сгоревшей полуторки, позади – небольшой, даже короче кабины, металлический кузов, в котором раскорячился на явно самопальной треноге крупнокалиберный «ДШК» с паутинным кругом зенитного прицела. Вот только цвет у автомобиля был странный. Вовсе не привычное армейское хаки, а какой-то едко-зеленый, сугубо гражданский – обычно в подобный красят заборы и гаражи. Видимо, после начала войны машинку забрали из какого-то автопарка, наскоро перекрасив тем, что нашлось под рукой. Возле пулемета замерли двое красноармейцев в касках; еще один, в пилотке, выглядывал из-за автомашины.

Замысловато выругавшись, Леха подобрал автомат и помахал рукой неожиданным спасителям. Несколько секунд постоял неподвижно, окончательно приходя в себя и бездумно глядя на раскиданные взрывом измятые куски дюраля и какие-то обломки. Одна из плоскостей по иронии шутницы судьбы воткнулась в землю почти вертикально да так и застряла. И, глядя на черный с белой окантовкой крест, парень неожиданно припомнил знаменитые строки Владимира Семеновича: «Им даже не надо крестов на могилы, сойдут и на крыльях кресты». Кстати, в той песне как раз про «мессер» речь шла. Вот уж точно угадал поэт: символичненько вышло, ага…

– Разведка, ты чего, ранен? – обеспокоенно закричал контрразведчик, помахав рукой. – Чего застыл? Контузило? Помощь нужна?

– Не нужно, – пробормотал под нос Леха, ничуть не беспокоясь, что с сотни метров его все равно никто не услышит. – Просто достало меня все… сильно достало, нереально просто… жил себе спокойно, в экспедиции ездил… Ирка, вон, опять же, классная девчонка… и перед Палычем неудобно, запил небось от переживаний… Может, мамка права и на самом деле стоило доктором становиться или там менегером каким… – Парень потряс головой, прогоняя дурацкие мысли. – Ладно, хрен с вами, не орите, сейчас иду… еще до Берлина топать…

 

Глава 12

История столь вовремя пришедших на помощь зенитчиков оказалась по-фронтовому незамысловатой, как и многие сотни подобных. Шли в составе колонны, пробили колесо. Заменив скат, стали догонять своих, однако через километр запортачил мотор. Чтобы не торчать посреди дороги, над которой периодически пролетали немецкие разведчики, вручную откатили пикап к лесу – метрах в ста впереди дорога понижалась, и насыпь становилась достаточно пологой для безопасного съезда. Поскольку из всех троих в двигателях немного разбирался только один, бывший матрос-моторист, ныне выполняющий функции шофера и второго номера пулеметного расчета, провозились долго. Когда собрались уезжать, заметили полуторку и хотели подать знак, чтобы дальше двигаться вместе, но не успели – появился «Мессершмитт». Остальное известно: зарядили пулемет и сшибли немца первой же очередью. Собственно, второй очереди и быть не могло: то ли патрон перекосило, то ли боеприпас оказался бракованным.

Самое интересное, что никто из них профессиональным зенитчиком не был и по самолетам ни разу не стрелял. Вообще ни разу. Да и с «ДШК» до вчерашнего вечера знакомы были только теоретически. Зенитчиками же стали случайно – после нескольких дней боев и постоянных немецких авианалетов полк остался практически без собственной ПВО, пришлось использовать то, что удалось найти. Пикап реквизировали у местных почтальонов, наспех перекрасив найденной у них же краской – так что с этим Леха угадал. Правда, краска оказалась какой-то неправильной, жутко воняла и, несмотря на жару, упорно не желала окончательно высыхать, местами до сих пор прилипая к пальцам. Новенький, что называется, «в масле», пулемет без станка и щита нашелся в одном из батальонов. Треногу соорудили из подручных средств при помощи ребят из рембата, а прицел позаимствовали у разбитой прямым попаданием зенитной установки из четырех «максимов». Ну, и выехали вместе с колонной для защиты ее от атак с воздуха. Вот только пробитое колесо и засбоивший мотор все равно оставили товарищей без прикрытия… хотя самолет свежеиспеченные зенитчики, как ни крути, сбили. Чему до сих пор не переставали удивляться: когда Леха дотопал до автомобиля, стрелок все еще продолжал возбужденно размахивать руками, тыча в направлении горящих обломков, и орать товарищам нечто вроде:

– Не, ну видали, видали, как я его? С первой очереди завалил! С первой! Только куски полетели! А сначала робел, думал, как в него вообще можно попасть, он же с такой скоростью носится! – Ну, и так далее. Товарищи, впрочем, выглядели ничуть не менее ошеломленными, чтоб не сказать грубее: не ожидали столь быстрой и эффектной победы.

Поблагодарив за помощь, познакомились. Командовал расчетом ефрейтор-пехотинец Николай Клюев, пулеметчиками числились двое красноармейцев, чьих фамилий Леха даже не стал запоминать – хватило просто имен. Того, что сбил «мессер», звали Иваном, бывшего моториста с черными петлицами автобронетанковых войск и неуставной тельняшкой под гимнастеркой – Михаилом. Появлению в их команде аж целого лейтенанта госбезопасности, что соответствовало, как наконец выяснил Леха, армейскому капитану, зенитчики определенно обрадовались: всех троих сильно волновала неопределенность собственного положения. В том смысле, что вдруг сочтут дезертирами или вовсе добровольно сдавшимися в плен. А так – нормально, вроде как перешли под командование старшего по званию, пусть теперь у него голова и болит. Батищев, впрочем, не спорил. Возможно, оттого, что свежеперевязанная Лехой голова и на самом деле побаливала. Только осведомился, с тревогой поглядывая на запад, на ходу ли машина и много ли осталось бензина. Получив утвердительные ответы, контрразведчик немного смягчился лицом и приказал немедленно трогаться. Летуна, несмотря на вялые протесты насчет «в кабине должен ехать старший по званию», отправили к водителю. Остальные разместились в кузове, где немедленно стало тесно. Красноармеец с ефрейтором поначалу робели и жались, но вскоре убедились, что энкавэдист не собирается ни в чем их обвинять и ставить спиной к ближайшей березе, и расслабились.

Леха же не стал терять времени и занялся пулеметом. Разумеется, в его армейском прошлом подобные крупняки уже давно были сняты с вооружения, но с конструкцией он, как ни странно, оказался неплохо знаком. Каким ветром в их оружейный класс занесло подобный раритет, десантник понятия не имел, но факт оставался фактом. Стоял себе под стенкой и стоял. Правда, не «ДШК» ранних серий, как этот, с выбитым на ствольной коробке годом «1939», а более современный «ДШКМ» послевоенного выпуска. По желанию первогодки могли сколько угодно возиться со стреляющей железякой, а оружие, особенно автоматическое, Степанов всегда любил.

Как он и предполагал, дело оказалось именно в патроне – переклинило, аж гильзу в одном месте слегка помяло. Похоже, не шибко опытные пулеметчики еще с набивкой ленты что-то намудрили – некоторые патроны не были вбиты в звенья до упора. Беззлобно матерясь, Леха разрядил оружие, показал зенитчикам поврежденный патрон и сунул им полупустую ленту, объяснив, в чем ошибка и как делать правильно. Заодно проверил наличие боеприпасов. С патронами оказалось неплохо – целых три короба с лентами, отлично! Учитывая пробивающую способность, можно и с фрицевскими легкими танками повоевать, не говоря уж про всякие бронетранспортеры! Зарядив пулемет, вставил в паз донце одной из валяющихся под ногами стреляных гильз и передернул затвор, приводя оружие в боевую готовность. Все, порядок. Поймав одобрительный взгляд особиста, незаметно подмигнул ему, погладив «ДШК» по стволу. Машинка ему нравилась. С приставкой «очень».

Батищев очередную вольность странного «сержанта» вынес стоически, восприняв как должное. Да и привык уже, если честно, практически перестав обращать внимание, в чем не хотел признаваться даже самому себе. И вообще – да, странный он парень, непонятный. Не такой, как другие. Зато и воюет не так, как другие. Лучше, воюет, что уж там. Бесшабашней, что ли? Рисковей. И ведь ухитряется живым остаться, авантюрист херов! Самородок, не иначе. Нет, кровь из носу, но он его с собой заберет. В органы Степанов, конечно, не пойдет, в этом никаких сомнений – не тот человек. Не-интересно ему будет, вот и все объяснение. Прирожденный диверсант. Подучится, звание получит. Да, нужно будет подумать насчет этого…

Наткнувшись на внимательный и непривычно серьезный взгляд Алексея, оттирающего руки от оружейного масла найденной в кузове ветошью, энкавэдист едва не вздрогнул. Вот зараза, и чего так смотрит, словно мысли читать умеет? Неужели как-то понял, что он про него размышляет?

Бросив ветошку под ноги, парень придвинулся вплотную и шепнул в самое ухо:

– А еще я марсианский шпион. Даже не сомневайтесь. Вы роман прогрессивного писателя-фантаста Алексея Толстого читали? «Аэлита» называется. Вот о том и речь. Там меня и завербовали ихние марсиянские буржуины.

Несколько секунд контрразведчик молча хлопал глазами, пытаясь если не понять, то хотя бы просто осмыслить услышанное. Затем поманил парня пальцем и зло прошипел:

– Степанов, когда-нибудь я тебя расстреляю за твои шуточки. Лично в расход выведу. Если раньше до тебя другие не доберутся.

Разведчик широко улыбнулся. Необычно как-то улыбнулся – он бы сам так не сумел. Так улыбнулся, словно и не считал, что только что сморозил редкостную хрень старшему по званию. Или… и на самом деле не считал? Пойди его пойми…

– Да ладно вам. Воюю я нормально, фрицев вон скока наколотил. Ну, а что документов нет – так это не ко мне вопрос, а вон к летунам фрицевским. Так что хватит на меня с эдаким прищуром глядеть, словно Феликс Эдмундович на контру. Тошнит уже от подозрений.

– Договоришься ты, Степанов, точно говорю! Ладно я, привык уже и в бою тебя видел. Но ты хоть перед другими не выпендривайся, дурак. Не поймут же и разбираться не станут, сразу к стенке поставят. И нас с Васькой рядышком. За компанию.

Десантник внезапно снова стал серьезным, прошептав в ответ:

– Так ведь вы, Иван Михалыч, не другие, верно? Вы-то – свой. И Васька тоже свой. А с другими и разговор у меня будет… другой. – Леха снова заговорщицки подмигнул. – И еще, тарщ лейтенант, сидите вы уж больно удобно – назад поглядывайте, добро? Вдруг снова какая летающая гадость покажется. Второй раз нам может и не повезти.

И снова занялся пулеметом, зараза, оставив за собой последнее слово. Да, с оружием он на «ты», тут и сказать нечего. Что с нашим, что с трофейным. Вот только странно, отчего он винтовки недолюбливает? Когда Борисова из воронки тащили, тот все хотел за «трехлинейкой» вернуться, а Степанов и бросил презрительно так: мол, на хрен тебе этот дрын пятизарядный? Я тебе у фрицев – привязалось же прозвище! – нормальный автомат затрофею. Вот же ситуация: только Степанова коснись – и нате вам, сразу вопросов больше, чем ответов!

Тяжело вздохнув, контрразведчик потрогал повязку на голове (бинтовал его, разумеется, тоже разведчик, кто ж еще), поудобнее пристроил «ППД» между колен и отвернулся, продолжая размышлять над странным разговором. Ну, и назад посматривать, разумеется. В этом сержант однозначно прав: второй раз им может и не повезти…

* * *

А ближе к вечеру – солнце уже скрылось за верхушками деревьев, но небо еще оставалось светлым, июньским, – они все-таки нарвались. Нарвались, несмотря на то, что старались избегать главных дорог, передвигаясь второстепенными, из числа тех, что не на каждой карте имеются. Карта, к слову, у особиста была, хоть местности он и не знал. Однако, несмотря на эту нехитрую предосторожность, около восьми вечера весело тарахтящий мотором пикапчик чуть ли не в лоб столкнулся с немецкой колонной, спешащей до наступления темноты выйти в заданный квадрат. Ага, знаменитые «двойные клещи» Гудериана, сходящиеся фланговые удары. От одной части этих самых «клещей» они оторвались после атаки «мессера», а вот от второй… не получилось.

Не совсем, конечно, в лоб: глупо не заслышать рев нескольких десятков моторов, успели свернуть с грунтовки, наспех замаскировав машину в чахлых придорожных кустиках. Мимо пронеслись мотоциклисты передового дозора – эти по сторонам особо не глядели, разведывая дорогу, – следом протарахтел полугусеничный бронетранспортер и головной танк, судя по буквенно-числовому тактическому номеру на башне, командирский. А вот высунувшийся из башни очередного панцера, судя по обилию заклепок на башне и корпусе, чешского производства (десантник уже начал разбираться в технике противника), гитлеровец оказался не в меру глазастым. Или просто не вовремя взглянул туда, куда смотреть не стоило. За что, собственно, и поплатился: Леха, поняв, что их укрытие рассекретили, долбанул короткой очередью. Фрицу хватило, как и танку. Первому начисто снесло голову, второму крупнокалиберные пули продырявили борт, повредив двигатель. Проехав еще пару метров, танк дернулся и заглох. На узкой, не то что танк с танком – две легковушки не разъедутся, дороге возник затор.

Понимая, что времени у них нет от слова «совсем», Степанов заорал шоферу, чтобы заводился и был готов тронуться с места, а сам продолжил стрелять. Между прочим, небезуспешно. Хрен его знает, что фрицы везли в едущем следом за танком бэтээре, ручные гранаты, наверное, или минометные мины не слишком крупного калибра, но рвануло внутри после десятка попаданий неслабо, аж бронекрышки наблюдательных окошек вышибло. Про уткнувшийся бампером в его корму тупорылый грузовик и говорить не стоило: тяжелые бронебойно-трассирующие пули не оставили ни единого шанса ни водителю с сидящим рядом офицером, ни тем, кто ехал в тентованном кузове. А уж когда полыхнул бензобак – одну из очередей Алексей специально уложил именно туда, – и подавно. Товарищи помогали чем могли: особист с ефрейтором лупили по выпрыгивающим из автомашины фрицам из автоматов, а Иван стоял рядом с запасным патронным коробом в руках. Попадали ли они, Леха не видел, занятый боем. Подумал только, что правильно сделал, когда по дороге показал красноармейцам, как пользоваться трофейным оружием. Летун, к счастью, из кабины не вылезал.

Добив ленту, десантник заорал Мише, чтобы увозил их отсюда, и с помощью зенитчика перезарядил пулемет. Пикап дернулся, коротко пробуксовал колесами по траве и начал набирать скорость. Моторист оказался молодцом, с ходу въехав в ситуацию: развернув автомобиль, он погнал его вдоль дороги в сторону, противоположную той, откуда приехали немцы. Степанов же, повернув пулемет стволом назад, добавил в царящую на грунтовке неразбериху еще несколько очередей. Не особо прицельно, правда: неприспособленную к езде по пересеченной местности машину нещадно подкидывало и швыряло из стороны в сторону, так что нормально целиться стало невозможно – тут бы самому из кузова не выпасть.

Мимо промелькнул застопорившийся командирский танк – таких Леха еще не встречал, видимо, что-то легкое, вроде «Pz-II». Граненая башня с тонким хоботком скорострельной пушки медленно разворачивается в их сторону, но не успевает. Зло ощерившись, Леха потянул пальцами упругие спусковые крючки. «Дах-дах-дах-дах!» – гулко пробасил «ДШК», отзываясь на движение стрелка, весело зазвенели о станину стреляные гильзы, пули высекли из окрашенной в темно-серый цвет брони искры. Пробил – не пробил? Хрен поймешь. Да и какая разница, все равно мимо проскочили.

Над угловатым корпусом бронетранспортера – сознание автоматически зафиксировало белый трафаретный номер «532» на сильно скошенном борту – запульсировал вспышками «МГ-34»: немцы пришли в себя и открыли ответный огонь. Секунда – и к ним присоединились пулеметчики на мотоциклах. Плохо. Очень плохо. Рискуя растянуть связки, парень рывком развернул тяжелый пулемет – самодельный вертлюг, как он успел заметить, порой проворачивался с трудом – в сторону новой опасности. Первая очередь ушла «в молоко», словно в кино, эффектно срезав ветки растущих по ту сторону дороги кустов, вторая прошлась по мотоциклам, финишировав на бэтээре. Правый байк сразу же вспыхнул – пуля пробила бензобак, левый… с левым непонятно, но стрелять перестал. А вот броневику, по ходу, хоть бы что, как лупил, так и лупит, зараза!

Очередь немецкого пулемета простучала по пикапу, вынесла стекло водительской двери. Автомобиль сильно дернулся, с трудом удержавшись на курсе, и заметно покосился: пробило левое переднее колесо. Плечо десантника обожгло быстрой, злой болью.

«Вот же суки, прямо в дембельскую наколку попали! – вяло подумал Леха, не прекращая стрелять. – Станут перевязывать, увидят татуху. Хотя какая разница? Никто меня перевязывать не станет, с пробитым скатом нам не уйти. Как там особист говорил – настреляюсь на всю оставшуюся жизнь? Угадал зараза, так и вышло. Поскольку жить, похоже, осталось недолго».

Коротко и страшно вскрикнул, роняя за борт коробку с лентой и вываливаясь следом, Иван. Захрипел, зажимая окровавленными руками простреленное горло и оседая на пол, ефрейтор Клюев. Сдавленно выматерился контрразведчик, отбрасывая разряженный автомат. Пикап снова вильнул, въехал пробитым колесом в какую-то невидимую в траве яму и, резко дернувшись, заглох. Людей швырнуло вперед, впечатывая в стенку кабины. И в этот момент в Леху снова попали: по бедру словно со всей дури ударили арматурным прутком, нога подломилась, и он упал, рефлекторно выпустив рукояти гашетки. Попытался встать, добраться до пулемета, поскольку помнил, что в ленте еще оставались патроны. Умирать, как ни странно, было не страшно, просто ужасно не хотелось умирать вот так, полусидя на липком от крови полу. Подняться на ноги ему удалось – помог Батищев, вовремя подставивший плечо. И это оказалось последним, что Алексей еще запомнил: рядом с автомобилем гулко хлопнула граната, и сознание отключилось…

* * *

В себя Степанов пришел оттого, что его куда-то тащили, с двух сторон подхватив под мышки. Ноги волочились по земле, и каждое движение отдавалось болью в раненом бедре. Собственно, именно эта боль Леху в чувство и привела. Застонав, десантник раскрыл глаза. Пару секунд он еще ничего не видел, только какие-то размытые цветные пятна, затем мутная пелена спала, и он окончательно вернулся в реальность. Тащили его, как выяснилось, Батищев с летуном. По бокам топали два немецких пехотинца, с карабинами наперевес и крайне мрачными выражениями на лицах. У правого на плече висел Лехин автомат, у левого – особистский «дегтярев». Обе его раны, как ни странно, оказались пусть и неумело, но перевязаны – сквозь распоротое «хэбэ» парень видел пропитавшийся кровью бинт.

Заметив, что он очнулся, контрразведчик скороговоркой проговорил, не поворачивая к нему головы и продолжая глядеть в землю перед собой:

– Слушай внимательно, сержант. Взяли нас. Водителя нашего они добили, он руку сломал, когда машина резко остановилась. Тебя тоже хотели, мол, с такими ранами ты им не нужен, все равно от потери крови помрешь. Да и видели, кто за пулеметом стоял, потому шибко злые на тебя за своих пострелянных. А вот меня и Борисова с собой забрать решили – подходил тут один офицерик, на эмблемы мои глянул – аж разулыбался, погань. Пришлось сказать, что ты – мой сотрудник, тоже из органов, запомнил? Даже перевязать разрешили, а то бы и вправду от кровопотери помер. Так что гляди, не сболтни лишнего. Понял?

– П… понял, – прохрипел десантник. – Спасибо.

– Пока не за что, – буркнул тот. – Ты, это, ногами двигать можешь? Давай попробуй, а то больно ж небось по земле волочиться?

Они остановились, осторожно поставив Леху на ноги и закинув его руки себе на плечи. Недовольный задержкой фриц что-то гортанно выкрикнул, недвусмысленно качнув стволом карабина. Вперед, мол, двигайся, давай! Хоть раненая нога и отзывалась на каждый шаг пульсирующей болью, идти и на самом деле оказалось легче. Но самое главное – он убедился, что кости целы, иначе бы идти он точно не смог. Да и крупные сосуды, несмотря на обилие крови, не задело – перебей пуля бедренную артерию, он бы уже коньки отбросил, такое кровотечение одной повязкой не остановишь, жгут нужен.

– А наколка у тебя интересная, – вовсе уж тихо сообщил Батищев. – А говорил, фронтовой разведчик, пехота.

– Так пехота и есть. – Леха вымученно улыбнулся. – Только крылатая. С парашютом спрыгнул – и в бой.

– Да уж понял. А врал зачем?

– Так с перепугу. Думал, не поверите, – ляпнул он первое, что пришло на ум. – Вот и не сказал правду. Все равно ж, как документы бы подняли, разобрались, кто я да что.

– Теперь понимаю, откуда у тебя такие умения, – задумчиво, словно разговаривая с самим собой, пробормотал особист. – Слыхал я про ваших ребят-десантников. Только не думал, что вас настолько хорошо готовят. Ну, все, пришли.

Повинуясь жесту одного из конвоиров, они остановились возле бронетранспортера. Леху усадили на землю, оперев о колесо, особист с Борисовым остались стоять. Пока десантник поудобнее устраивал раненую ногу и баюкал на груди руку, огляделся. Судя по всему, в беспамятстве он провалялся довольно долго: взорвавшийся бэтээр и сгоревший грузовик уже успели спихнуть с дороги, «заклепочный» танк взяли на буксир, чтоб не терять время на ремонт двигателя. Трупов расстрелянных фрицев тоже видно не было: видимо, уже погрузили в кузов одного из грузовиков. Сейчас, в самом начале войны, гитлеровцы еще забирали своих погибших. Это позже, через годик-другой, ситуация изменится, а пока они еще надеются на быструю победу с минимальными потерями. И каждый погибший «солдат фюрера» должен иметь персональную могилу с увенчанным каской аккуратным крестом над ней.

Подошедший офицер в заломленной на затылок пыльной фуражке несколько секунд с искренним интересом разглядывал пленных, затем махнул рукой в сторону одной из грузовых машин, бросив конвоирам короткую фразу. Те оживились, перекинулись парой слов и жестами показали пленным, чтобы подняли Леху на ноги. С помощью товарищей десантник доковылял до грузовика, стоящего с откинутым задним бортом. Доковылял – и остановился, с трудом представляя, как будет туда залезать с раненой ногой. Один из фрицев многозначительно кивнул на посадочную скобу, ухмыльнулся – «komm, russian, komm!» – и отступил в сторону, наблюдая. Так отступил, что остановился в аккурат между ним и летуном с Батищевым. Мол, давай-ка сам…

Закусив губу, Леха вцепился здоровой рукой в борт и впихнул в П-образную железяку ступню правой ноги. Сам так сам. Перебедует как-нибудь! Русский десантник так просто не сдается. Батищев обеспокоенным голосом произнес какую-то фразу, видимо, просил разрешения помочь. По-немецки, что характерно, произнес. Десантник мысленно хмыкнул: вот уж не ожидал от особиста столь глубоких познаний в языке потенциального противника! Хотя чему удивляться, учили этих ребят крепко, и вовсе не их вина, что лето сорок первого началось с таким разгромным счетом не в нашу пользу. Хотя как знать, может, и их тоже… В ответ немец прокаркал короткое «найн!» и многозначительно повел стволом карабина.

Поскольку отталкиваться раненой ногой было чревато, Степанов напряг мышцы обеих здоровых конечностей и рывком забросил себя в кузов. В глазах потемнело от боли, и изящного движения не вышло: едва не заорав, парень мешком рухнул на вышарканные подошвами подкованных сапог доски. Кажется, даже сознание на миг потерял, хотя точно не уверен. Со свистом стравив воздух сквозь сведенные судорогой челюсти, он отполз в сторону, упершись спиной в идущую вдоль борта сидушку. Снаружи донеслось довольное ржание конвоира. Ржешь, конь педальный? Ну, ржи-ржи. Позже сочтемся. Из последних сил Леха взгромоздился на скамью. Не будет русский десант на заплеванном полу сидеть, не дождетесь! Прикрыв глаза, слизнул выступившие под носом соленые капельки пота и перевел дыхание. Ну что, фриц, съел?!

Грузовик несколько раз качнулся, когда в кузов забрались особист с Борисовым и пятеро гитлеровцев – двое уже знакомых конвойных и еще трое незнакомых. Пленных усадили на той лавке, где разместился десантник, фрицы уселись напротив, упершись сапогами в какие-то лежащие на полу ящики. Несколько минут (или десятков минут?) Алексей пребывал в прострации, почти полностью утратив способность отсчитывать время, – ничего не происходило. Затем заурчал мотор, и машина тронулась, постепенно набирая скорость. Поскольку разъезженную грунтовку автобаном назвать было сложно, грузовик нещадно подкидывало и мотало. Да и подвеска, прямо скажем, по мягкости оказалась весьма далека от той, к которой Степанов привык в будущем. И каждый толчок отдавался в ранах болью. Рука – еще куда ни шло, кое-как умостил на груди, баюкая, словно младенца, а вот с ногой оказалось много хуже: куда ее с пола денешь? Порой парень ловил на себе быстрые сочувствующие взгляды товарищей, но старательно делал вид, что ничего не замечает. Незачем никому видеть его слабость. Все равно ничем это не поможет.

В дороге не разговаривали: летун, добрая душа, осведомился было, как он себя чувствует, но наткнулся на очередной гортанный окрик, подкрепленный лязгом передергиваемого затвора:

– Заткнись! Не разговаривать!

Контрразведчик вполголоса перевел – немцы не были против, – и остаток пути они молчали. Чему Леха был только рад, находясь в странном состоянии полусна-полуяви. Раны, как ни странно, болели не столь уж и сильно – или он просто привык к постоянной боли? Зато сильно кружилась голова и немели кончики пальцев, видимо, сказывалась кровопотеря – судя по покрытой бурыми пятнами, заскорузлой штанине, крови он, прежде чем особист наложил повязку, потерял прилично. Очнулся он только тогда, когда автомобиль, скрипнув тормозами, остановился. Грохнул откидываемый борт, протопали по доскам кузова сапоги. Раздалось несколько не требующих перевода слов:

– Комм. Форвертс, шнель. Шнель!

На сей раз конвоиры издеваться не стали, боясь вызвать немилость командования: неподалеку от грузовика стоял офицер с лысыми серыми погонами, с интересом поглядывая на происходящее. Так что Батищев с Борисовым аккуратно, едва ли не на руках спустили десантника на землю. Забросив на плечи руки раненого, все трое двинулись в указанном конвойным направлении. А именно – к самой обычной деревенской избе, одной из многих стоящих вдоль пыльной узенькой улочки. Обычной, да не совсем: судя по припаркованным возле изгороди легковым автомобилям и маячившему у крыльца часовому, в доме размещался штаб или нечто подобное. Лысопогонный фриц потопал следом, словно стеком, помахивая в такт шагам недлинным прутиком. Интересно, что у него за звание? Лейтенант небось?

Более-менее пришедший в себя после дороги Леха мысленно хмыкнул: ну, хоть так. Могло быть и хуже. Если бы привезли на какой-нибудь фильтрационный пункт, шансов у него с такими-то ранами и вовсе б не осталось. Видал подобные на старых фотках времен войны – просто обнесенный колючей проволокой участок поля, куда сгоняют пленных – голодных, истощенных, раненых. Ни воды, ни еды, ни туалета. А сверху солнышко жарит под сорок градусов.

Так что, пожалуй, даже интересно, что дальше будет…

А дальше их… тупо не пустили в хату. Вышедший на крыльцо холеный фриц в отутюженном мундире с ужасом оглядел обвисшего на плечах товарищей окровавленного Леху, дернул щекой и что-то раздраженно выговорил «лысопогонному» сопровождающему. Погоны самого говорившего были увенчаны одной ромбовидной золотистой «розочкой», из чего парень сделал вывод, что званием он будет повыше.

Чуть наклонив голову, контрразведчик шепотом перевел:

– Я не все понял, но он говорит, что в таком состоянии и виде к господину оберст-лейтенанту… к подполковнику то есть, нельзя. Все одно, значит, никакой пользы от допроса не будет. Мол, нужно сначала привести тебя в порядок и только затем… дальше уже не разобрал. Вроде приказал этому лейтенанту вас с Борисовым куда-то отвести. А меня проводить в дом.

«Ага, вот оно как, лейтенант, значит, – хмыкнул про себя десантник. – Запомним. А бугром тут, стало быть, аж целый подполковник».

Вытянувшись в струнку, лысопогонник… ну, в смысле, лейтенант, выслушал до конца, четко кивнул и рявкнул: «Jawohl!» Ну, это мы и без переводчика знаем, фильмы смотрели, «так точно» по-ихнему. Отдав команду одному из конвоиров, немец посторонился. Тот забросил за спину карабин и довольно грубо сдернул руку десантника с плеча Батищева, подтолкнув того в направлении крыльца:

– Форвертс!

Их же с летуном повели к смутно различимому в сумерках – уже почти совсем стемнело – покосившемуся сараю в глубине двора. Идти, опираясь на плечо одного только Васьки, было непросто, рана на бедре снова заныла, и на бинте проступила пара свежих кровавых пятен. Борисов изо всех сил старался помочь товарищу, но его и самого заметно шатало из стороны в сторону – сказывались последствия удара прикладом. Да и в пикапе его неслабо приложило о стойку кабины, хорошо хоть не сломал себе ничего, а то б тоже добили, как водителя. Недовольный конвойный шагал в трех метрах позади, но лишнего себе не позволял и рук (вернее, приклада) не распускал, лишь периодически подгонял злым окриком да матерился под нос, поминая то «дерьмо», то «русских свиней», то еще что-то, чего Леха перевести на нормальный язык не смог. Потратив на смехотворное расстояние несколько минут, наконец дотопали. Распахнув хлипкую щелястую дверь, немец дождался, пока они проковыляют через порог, и с треском захлопнул ее за спиной. Подперев дверь доской, он уселся на валявшееся неподалеку бревно. Пристроив у ноги карабин, вытащил помятую пачку сигарет без фильтра и с видимым удовольствием закурил. Побега пленных фриц по понятным причинам не опасался – куда им бежать, если десяток метров шли, словно добрую сотню?

Летун с усилием опустил десантника на наваленное на пол прошлогоднее сено, тяжело лег рядом. Несколько минут просто лежали, переводя дух. О чем думал товарищ, Леха не знал. Сам же он вяло размышлял о превратностях военной судьбы. Ведь как здорово начали – и повоевали неслабо, и кой-какими трофеями обзавелись. И где оно все? Пулемет и ранцы с ценным хабаром (да уж, глоток спиртяги сейчас точно бы не помешал) закатали под землю немецкие танки, на радость будущанским поисковикам-археологам. Его самого ранили, и серьезно. Да еще и в плен взяли. По законам жанра из плена положено бежать, но только не в его офигительном состоянии, когда даже на бок перевернуться проблема. Похоже, отвоевался. Кстати, интересно, что такого особенного особист фрицам рассказал, что его на месте не кончили? Насколько помнил, тех, кого брали с трофейным оружием, гитлеровцы не щадили, а у него и автомат, и штык при себе были. Хотя нет, из автомата ефрейтор стрелял, пока его не убили…

Устраиваясь поудобнее, Леха ощутил в кармане нечто угловатое и твердое. Пощупал – и с трудом сдержался, чтобы не заржать. Блин, ну вот ведь хохма! Кому рассказать – не поверят! Телефон! Его мобильный телефон, который он так и позабыл припрятать, как собирался, в ранце перед боем! Твою ж мать! Не, ну реально хохма! Самая нужная, блин, вещь для военнопленного, которого вот-вот к стенке прислонят. Кстати, а это что? Ух ты, фонарик, полезная находка. Неужели фрицы его даже не обшмонали, пока без сознания валялся? Похоже, нет.

– Леша? – подал голос летун. – Ты как? Очень болит?

– Нормально все, уже лучше. Если не шевелиться, то почти и не болит, – несколько приукрасил реальное положение вещей десантник. – Пить только хочется. У тебя водички нет?

– Нет, – сокрушенно вздохнул тот. – Все забрали, даже фляжку. Ты без сознания был, тебя не особо обыскивали, только пистолет и нож отобрали, а мне даже карманы вывернули. И товарищу лейтенанту тоже. – Помолчав, летун задал вопрос, который, нужно полагать, мучил его уже давненько: – Леша, как думаешь, нас расстреляют?

– Вряд ли, – почти искренне ответил парень. – Хотели бы – сразу шлепнули, зачем тогда с собой везти? Так что, думаю, допросят и отправят в лагерь для военнопленных.

– Стыдно-то как… в плен попасть, словно предатель какой… в самом начале войны… – тоскливо вздохнул Борисов, зашуршав сеном.

– А вот эту хрень ты брось! Ты что, оружие бросил, добровольно руки поднял и навстречу фрицам потопал? Сам сдался?

– Нет, конечно, но какая разница?

– Да такая, что в плен ты попал во время боя, потому никакой твоей вины в этом не имеется! Ясно? А из лагеря и сбежать можно… и нужно. Сбежать, а потом или партизанить, или снова к своим пробираться. Да и вообще, может, завтра наши контрнаступление начнут да и освободят нас. И сколько мы в том сраном плену пробудем, одну ночь?

– Угу, начнут, как же… – буркнул летчик, угрюмо замолчав.

– Снова паникерство разводишь? – помня, на чем можно сыграть, делано возмутился десантник. – Отставить!

– Ничего я не развожу! Ты, кстати, сам тоже хорош, то ты из пехоты, то вдруг воздушным десантником оказываешься. Боевому товарищу врать – последнее дело, между прочим!

– А я и не врал, – вяло пробормотал Алексей, физически ощущая, как накатывает сонливость. Спать хотелось, как никогда в жизни: глаза закрывались в самом буквальном смысле, хоть спички вставляй. – Слыхал такой термин – минимально-необходимый уровень информации? Просто не хотел в тот момент всю правду про себя выкладывать. Так что не нужно и обижаться. И вообще, не так уж и сильно я тебя обманул – слыхал, как нас, десантников, называют? Крылатая пехота, во как. С неба мы только на парашютах спускаемся, а воюем-то на земле-матушке! И, кстати, я и на самом деле разведчик-диверсант, тут все честно. Ладно, посплю немного, ослаб сильно, да и голова почти не варит. И ты тоже спи, сегодня дежурить уж точно не нужно, никто нас не украдет. У нас вон персональный караульщик имеется, чтоб ему, твари, одновременно и поносом заболеть, и закашляться…

 

Глава 13

Контрразведчика привели почти в половине второго ночи – прикрытые рукавом гимнастерки часы фрицы не заметили, так что представление о времени Леха имел. Выглядел Батищев неважно, но на ногах стоял самостоятельно, пусть и тяжело опирался о стену сараюшки. Разбуженный шумом, Борисов торопливо встал, шагнув к товарищу, десантник же по понятной причине остался лежать, лишь приподнялся на локте здоровой руки. Зажав в ладони фонарик, выпустил между пальцами узкий лучик, осветив лейтенанта. Под левым глазом Ивана Михайловича наливался роскошный фингал, на скуле алела ссадина, разбитые губы запеклись от крови. Да и левую руку тот как-то подозрительно-бережно придерживал правой – неужели кости поломали, сволочи?

Пока сержант помогал особисту устроиться рядом с ними, Леха погасил фонарь – если немец заметит, всем троим не поздоровится, – и тихонько спросил:

– Сильно били?

– Да уж, досталось, – хрипло, с паузами между словами, ответил тот, мучительно закашлявшись. – Ребра болят, аж дышать трудно.

– А чего хотели-то? – влез в разговор Василий, помогая командиру улечься поудобнее. Собрав с пола остатки сена, он подоткнул куцую охапку ему под плечи и голову.

Прежде чем ответить, контрразведчик помолчал, собираясь с силами:

– Так известно чего: сначала чтобы все про себя и про вас со Степановым выложил, затем спросили, откуда немецкий знаю да с каким заданием в ихний тыл заброшен. Похоже, решили, что мы – одна из диверсионных групп. Потом принялись уговаривать перейти на их сторону и все такое прочее. То смертью пугали, то золотые горы сулили. – Батищев зло сплюнул вязкой кровавой слюной, коротко зашипев от боли в разбитых губах. – Допрашивали, одним словом. Как говорится, с применением мер физического воздействия. То по морде съездят, то сигаретку предлагают. И так часа три кряду, как будто других дел нет.

– А ребра вам когда помяли и руку повредили? – осведомился Леха, с трудом ворочая шершавым языком: пить хотелось просто неимоверно. А вот голода он, как ни странно, не ощущал вовсе, хоть и ел крайний раз почти сутки назад.

Батищев зло ухмыльнулся, хоть в темноте никто и не мог разглядеть его гримасы:

– А это уж под самый конец. Надоели хуже горькой редьки. Ну, я и плюнул в того, который бил, жаль, в харю не попал. Вот они меня с табуретки сшибли да начали пинками по полу катать, пока подполковник не остановил. Он, вишь ли, насилия не любит и всячески противится подобным методам… Тьфу, погань фашистская! Что-то раньше, пока мне лицо кулаками месили, особо не противился, вполне так с пониманием относился!

– Вы б отдохнули, тарщ лейтенант, – подал голос летчик. – Точно говорю, отдохнуть вам нужно! Утром, поди, снова на допрос потянут.

– Может, и потянут, только слышал я краем уха, что на рассвете в расположение кто-то из начальства пожалует. Жаль, не все понял, разговорного опыта у меня маловато, когда быстро говорят, половину перевести не успеваю, но суть уловил. Приедет какой-то начальник в нехилом звании то ли обсудить что-то, то ли с проверкой, то ли просто по дороге. Вот нас ему и хотят показать, не пойму только, с какой целью?

– Так известно с какой. – Десантник, не скрываясь, зевнул. – Тоже мне, загадка. Отчитаться небось за потери хотят. Объявят нас жутко секретной диверсионной группой да и спишут на наши действия и технику пожженную да по пути поломавшуюся, и потери личного состава. Еще и сверху накинут. Вот, честное слово, не удивлюсь, если в докладе нас будет целое отделение, да еще и не с одним крупняком, а с парой легких противотанковых пушек.

– Крупняком? – усталым голосом переспросил Батищев. – А, это ты про «ДШК»?

– Про него, родного. У нас в десанте их так называли. Эх, какая машинка была! – с искренней тоской протянул Леха. – Мне б его сейчас, да патронов сотни три, бронебойно-зажигательных или трассирующих. Устроил бы я им тут… веселье. Навек бы запомнили, продвинутые еуропейцы, мля!

– А почему продвинутые? – вяло пробормотал особист, уже почти что засыпая. – Да и какой из тебя сейчас стрелок, разведка? Ты и ходить-то сам не можешь, а уж стрелять собрался.

– Стрелок из меня сейчас как из говна пуля, тут я полностью согласный, – грустно констатировал Степанов. – А отчего «продвинутые»? Так скоро мы их обратно по Европе гнать станем, вот, значится, и продвинем. Аж до самого Берлина продвинем. Все, спокойной ночи, товарищи.

Заснул Алексей мгновенно, словно ухнув с головой в темный омут, где не было ни снов, ни копошащейся в ранах тупой боли, ни запаха перепревшего сена и свежей крови, ни мыслей о том, что завтра его, вполне возможно, убьют. Не в бою, как и подобает настоящему десантнику, а тупо прислонят к щелястой стене вот этого самого сарайчика, произнесут какие-то никому не нужные слова на непонятном лающем языке и дадут залп из карабинов. Эдак походя, между утренней оправкой и завтраком…

Разбудили их около пяти, когда снаружи уже разлился неяркий свет предутренних сумерек. С шумом отвалив скрипящую дверь, всех троих выволокли из сарая и погнали к колодцу. Где заставили умыться, смывая с лиц грязь и кровь. Леху, как ни странно, даже перевязали – процессом заведовал немолодой фриц в круглых очочках и белой с красным крестом повязкой на рукаве кителя, форма на котором сидела словно на корове седло, выдавая глубоко штатского человека. Местный лепила, одним словом. Или, что скорее, какой-нибудь фельдшер. Но дело свое знал неплохо: разрезав хирургическими ножницами повязки – грязные, заскорузлые от крови, он осмотрел раны, залил йодом, присыпал каким-то порошком и вполне профессионально перебинтовал заново. Затем – вот уж чего десантник вовсе не ожидал – ему швырнули… новую гимнастерку со споротыми петлицами. Определенно ношеную и на размер больше, чем нужно, но вполне целую. Интересно, где взяли? С пленного сняли? Или не с пленного… хотя нет, стоп! Вот уж такие подробности Лехе точно ни разу не нужны…

Выбирать не приходилось, и парень с помощью летуна переоделся. Выглядел он теперь весьма своеобразно: в целехонькой гимнастерке и покрытых бурыми пятнами засохшей крови, располосованных на раненом бедре галифе. Впрочем, подол обновки частично прикрывал рану: ремень-то у него реквизировали вместе с кобурой и ножнами. Кстати, жалко: хороший был ремешок, офицерский, кожаный, сколько экспедиций с ним прошел. Особиста тоже попытались привести в более-менее нормальный вид, заставив смыть с лица следы вчерашнего допроса. Безрезультатно, разумеется: заплывший глаз и почерневшие, распухшие губы никаким умыванием пусть даже холодной колодезной водицей не скроешь. Зато все трое хоть напились вдоволь, благо фрицы не препятствовали. Наблюдавший за процедурой лейтенант, видимо, пришел к тому же выводу – покривившись, раздраженно дернул свежевыбритой щекой и обреченно махнул рукой, призывая идти следом.

Повели к вчерашней штабной избе. Контрразведчик, прямой, словно шпагу проглотил, топал первым, презрительно задрав подбородок. Десантник с Борисовым двигались следом, словно два кореша, накануне изрядно перебравших лишку. В смысле, что шли хитрым противолодочным зигзагом, пошатываясь и постоянно отклоняясь от прямолинейного курса. Пока шли, Леха огляделся, стараясь не привлекать внимания и головой особенно не вертеть. Не служи он в армии, хрен бы заметил царящее в деревне оживление. Но он-то как раз служил и потому мог с уверенностью сказать, что весь личный состав уже не первый час на ногах, а то, что по узким улочкам никто зазря не шарится, так это исключительно заслуга младших командиров с прочими унтерами, или кто тут у фрицев вместо сержантов? Короче, в расположении царила атмосфера эдакого тихого аврала, когда все знают, что вот-вот приедет важная шишка, но не знают, когда именно и с какой целью. Не ошибся, стало быть, Иван Михалыч. Ладно, нечего раньше времени булки сжимать, поглядим пока, что к чему…

В избе их сразу усадили на стоящую под бревенчатой стеной лавку. По сторонам вытянулись двое конвойных – не тех, вчерашних, новых. Эдаких… с иголочки. Ни одной складочки под ремнями портупеи, все строго по уставу. Каски на головах, подбородки выпячены, взгляды в никуда. Да еще и с примкнутыми к карабинам штыками – Леху аж жаба задавила, когда вспомнил свой отобранный «ножичек». Не, ну не суки, а? Такой артефакт сперли!

Комната оказалась достаточно просторной и светлой, с выходящими на две стороны света окнами, по два в каждой из стен. Недавно побеленная русская печь в углу (в принципе парень ни разу в жизни настоящей русской печи не видел, но отчего-то решил, что это именно она). Массивный, потемневший от времени буфет под одной из стен, рядом с ним – ведущая в заднюю комнату, спальню, видимо, дверь. За стоящим по центру комнаты столом сидит немолодой, за пятьдесят, гитлеровец с увенчанными «розочкой» витыми серебристыми погонами – нужно полагать, тот самый оберст-лейтенант, к которому их вечером не пустили. Тот, что принципиальный противник насилия, угу. Соседний стул занимает офицер с такими же серебристыми погонами-плетенками, только пустыми, – логически рассудив, Алексей решил, что он в майорском звании. Ну, а полковник, по-ихнему оберст, стало быть, должен носить по два ромба. Еще один немец с сиротливо-пустыми лейтенантскими погонами располагался на массивном табурете в самом углу, демонстративно держа руку на расстегнутой кобуре. Ну, хоть в знаках различия немного разобрались.

Степанов иронично хмыкнул про себя: а пользы-то? Вряд ли ему простят пострелуху на дороге – и это они еще про аэродром не знают! Все равно к стенке прислонят. Особиста, может, сразу и не расстреляют, ребята из органов в плен, как правило, не сдавались, так что он для них ценная добыча. А вот он с летуном фрицам даром не нужны. Предъявят начальству в качестве опасных диверсантов – ай да мы, каких волчар скрутили! – да и шлепнут. Образцово-показательно, перед строем – личный состав такое дело любит, да и местных жителей заодно припугнут. Потом еще и фоткаться с трупами будут, гребаное селфи, мать их, делать! Чтобы своим добропорядочным фрау с прочими белокурыми фройлянами карточку в фатерлянд послать: вот, мол, как твой сын-брат-муж с азиатскими варварами браво воюет!

Леха попытался понять, страшно ли ему… и неожиданно понял, что не может ответить. Даже самому себе не может. Бред какой-то, себе-то ведь не соврешь? Вроде бы должно быть страшно, аж до устрачки страшно – а ему отчего-то практически все равно. Нет, помирать-то ужасно не хочется, конечно, инстинкт самосохранения никто не отменял. Но уж больно много всего за эти дни произошло… вон когда кашеваров в нож взял – так трясло, что звиздец. Да и потом после боя тоже неслабый отходняк накатывал. А сейчас? Сейчас он просто стал другим. Научился воевать и убивать, воспринимая это как должное; как неприятную, но необходимую работу. Наверное, так всегда и бывает на реальной войне. Настоящим солдатом, воином, стать непросто, но он им стал. И редкие, «через не хочу», рассказы отца про Афганистан теперь воспринимались совсем иначе, нежели раньше. Десантник неожиданно поймал себя на мысли, что начал понимать батю – точнее, начал понимать, отчего тот категорически не хотел вспоминать о войне. Он бы тоже не стал никому и ни о чем рассказывать. Эти воспоминания – его крест, и нести этот крест предстоит только ему самому…

За окном зашумели автомобильные моторы, захлопали дверцы. Оберст-лейтенант встрепенулся, вскочил со стула и, подхватив лежащую на краю стола фуражку, торопливо потопал к ведущей в сени двери. Майор двинулся следом, на ходу оправляя китель. Сидящий в углу лейтенант зачем-то вытащил из кобуры пистоль – Леха узнал легендарный девятимиллиметровый «Люгер» – и уставился на пленных крайне подозрительным взглядом киношного американского копа, словно говоря: «Как же я хочу, чтобы вы попытались! Ну, дайте же мне шанс спустить курок». Расслабившиеся было караульные снова вытянулись в струнку. Летун заметно напрягся, Батищев наверняка тоже, хоть виду и не подал, продолжая презрительно глядеть перед собой единственным дееспособным глазом. А Леха? Десантнику неожиданно (и, как водится, не к месту) вспомнилась одна из любимых книг юности, «Охота на пиранью» Александра Бушкова. И ему просто до одури захотелось повторить слова каперанга Мазура, произнесенные тем в торжественный момент прибытия на заимку Прохор Петровича: «Но до чего мне оглушительно пернуть охота, спасу нет». То ли сказалось нервное напряжение, то ли еще что, но на этот раз он не сдержался. Нет, не в смысле, что воздух испортил, – просто глуповато захихикал себе под нос, примерно как тогда, когда сидел в воронке и на него медленно сползала двадцатитонная туша подбитого немецкого танка.

Испуганно дернулся, с непониманием глядя на товарища, Борисов; удивленно повернул голову контрразведчик – судя по выражению лица, решил, что у Степанова поехала-таки крыша. Ощутимо напряглись, буравя пленных настороженными взглядами, конвоиры и лейтенант. Отсмеявшись, Степанов легонько толкнул здоровым плечом хмурящегося особиста:

– Нормально все, Михалыч. Не сошел я с ума, не переживай. Просто они тут все так от торжественности момента надулись, словно в комнату сейчас сам ихний фюрер войдет. Вот я и подумал, как бы здорово сейчас было воздух испортить, громко так, трескуче. Раскатисто.

Несколько секунд в комнате стояла тишина. Не понявшие ни слова фрицы продолжали подозрительно таращиться на непонятно чему радующегося десантника, летун с Батищевым – тоже. Затем в глубине глаз… ну, в смысле, глаза контрразведчика мелькнула смешливая искорка, и он расхохотался. Не так чтобы особенно громко: особо гримасничать не позволяли разбитые губы, но вполне искренне. Следом затрясся и Борисов: тоже дошло. Этого лейтенант выдержать уже не смог. Вскочив с табурета и испуганно глядя на дверь, он угрожающе махнул пистолетом, истерично прошипев:

– Sei still! Schließen Sie Ihren Mund, Schweine! Schließen Sie Ihre schmutzigen Mund!– Чего интурист говорит? – отсмеявшись, спросил Леха. – Волнуется, бедняга, аж пятнами пошел.

– Требует закрыть рты и называет свиньями, – перевел контрразведчик.

– Ты гляди, какие нервные фрицы пошли, уж и пошутить нельзя…

Степанов не договорил. Входная дверь распахнулась, и в комнату быстрым шагом вошел подтянутый офицер в запыленном мундире и фуражке с очками-консервами на тулье. Обветренное и загорелое лицо с небольшими усиками и чуть прищуренными ироничными глазами отчего-то показалось Лехе знакомым, но с ходу вспомнить, кто это такой, он не сумел. Но личность, видимо, известная, коль даже с его скудными познаниями в истории в память запала. Наверняка видел на фотках в Интернете или в каком-нибудь документальном фильме.

Следом торопливо просочились, грохоча сапогами по дощатому полу, пятеро гитлеровцев – оберст-лейтенант с майором и еще трое незнакомых офицеров. Плечи вошедшего украшали витые золотые погоны с тремя «розочками», с ходу поставившие десантника в тупик: ежели у них два «кубаря» соответствуют полковнику, то что тогда означают три? Да еще и на золотистой «плетенке»? Генерал, небось, иначе с чего бы подполковнику так тянуться?

– Aufstehen! – истерично заорал лейтенант, вытягиваясь по стойке «смирно». С зажатым в руке пистолетом выглядело это достаточно нелепо.

– Встать требует, – вполголоса перевел Батищев.

– Обойдутся, – так же тихо ответил Алексей. – Много чести.

– И я так думаю. – Контрразведчик с вызовом взглянул на остановившегося возле стола золотопогонника.

– Aufstehen!!! – задохнулся от ярости лейтенант, дергаясь вперед. Но был неожиданно остановлен коротким жестом вошедшего. Мгновенно сдувшись, он отступил назад, едва не наткнувшись на табурет.

Генерал – для простоты Алексей решил именовать его именно так – с искренним любопытством оглядел пленных и что-то спросил у застывшего по правую руку подполковника.

– Спрашивает, тот ли это сюрприз, о котором ему говорили, – не поворачивая головы, шепотом перевел энкавэдэшник.

Оберст-лейтенант бросил короткое «Jawohl, herr Generaloberst» и стал о чем-то негромко рассказывать, поочередно кивая на каждого из троих.

«Вон оно что, аж цельный генерал-полковник, значит! – хмыкнул про себя Леха. – Нехилое звание у фрица, теперь понятно, отчего они тут все словно наскипидаренные носятся и щеки надувают».

Когда кивка удосужился Степанов, бровь генерала удивленно приподнялась. Несколько секунд он с интересом разглядывал парня, затем что-то спросил у подполковника. Тот ответил, жестом подозвав одного их стоящих позади офицеров.

– Господин генерал-полковник хочет задать вам несколько вопросов, – с приличным акцентом, но на достаточно неплохом русском обратился тот к пленным, выслушав приказание. – Прошу отвечать по существу и вести себя прилично. Не грубить, это в ваших интересах. За грубость и неподчинение последует наказание.

Помянутый генерал-полковник уселся на скрипнувший стул, бросил на край столешницы фуражку и пригладил ладонью зачесанные назад волосы. Расселись и остальные, стоять остались только переводчик и лейтенант с пистолетом. Ну, и караульные, разумеется.

– Первый вопрос – к вам, – переводчик взглянул на десантника. – Вы и на самом деле уничтожили из обычного пулемета бронетранспортер и грузовик и повредили двигатель одного из танков? Как вам это удалось?

Прежде чем ответить, Леха бросил на особиста короткий взгляд, но тот лишь пожал плечами: мол, отвечай, какой же это секрет?

– Ага, на самом деле. Только пулемет был не обычный, а крупнокалиберный. Кстати, я как минимум еще один мотоцикл сжег. Да что ж тут сложного-то? Долбанул бронебойными в бочину… в смысле, в борт, потом по бензобаку добавил – и всех делов. Расстояние-то для крупняка плевое, на таком и «трехлинейка» бэтээру борт пробивает.

– Вы пулеметчик?

– Нет. – На этот раз парень решил обойтись без подробностей. Сами просили отвечать по существу.

– Где же тогда научились так стрелять?

– Так у нас все так умеют, – равнодушно ответил Степанов, ничуть не приврав. – И из любого пулемета, и из автомата, и из грана… ты метать тоже. Мины ставить, на ножах драться. Стандартный курс подготовки бойца воздушного десанта.

Похоже, насчет десанта генерал оказался не в курсе – аж снова бровью дернул, вопросительно взглянув на подполковника. Тот пожал плечами: типа сам не знал.

– Значит, вы – воздушный десантник? – перевел фриц новый вопрос.

– Так сказал же уже? Ну, в смысле, да. Яволь, как у вас говорят.

Генерал ухмыльнулся, услышав ответ. И, хитро прищурившись, взглянул парню в глаза. Поединок взглядов длился недолго, секунд пять, и закончился ничьей – не сдержавшись, Леха неожиданно подмигнул ему, чем окончательно сбил фрица с толку. Хотел еще и язык показать, но решил, что это будет уже перебор.

– Я же просил вести себя прилично! – рявкнул заметивший гримасу переводчик. – Прекратите юродовать!

– Юродствовать, – вежливо поправил его десантник. – Или уродовать, смотря что именно вы хотели сказать. Вот, например, вчера моего товарища изуродовали, – он кивнул на Батищева. – Хотя он даже не думал юродствовать.

Гитлеровец изменился в лице и зло прошипел, с ненавистью глядя на парня:

– Заткнись, свинья! Заткнись, или тебя пристрелят, словно бешеную собаку, прямо сейчас!

Контрразведчик торопливо пихнул Леху в бок – мол, не нарывайся. Собственно, поздно: заинтересовавшийся словесной перепалкой «генералоберст» что-то спросил у пошедшего красными пятнами переводчика. Выслушав ответ, несколько секунд задумчиво хмурился, затем заговорил:

– Зачем вы это делаете? Хотите, чтобы вас расстреляли? Ищете смерти? Или просто ничего не боитесь?

– Еще чего, делать мне больше нечего. Ничего я не ищу. А смерть у меня и так за спиной стоит. Если не попаду в госпиталь в течение суток, позже наверняка умру от заражения крови или гангрены. А госпиталь мне всяко не светит. Чего уж тут бояться?

– Любопытный подход к делу, – задумчиво протянул тот. – Весьма любопытный. А вы хотя бы знаете, что убили больше трех десятков наших солдат? Только за это вас стоит немедленно расстрелять. Это большие потери.

– Ого, целый взвод перебил? Неплохо. Нет, этого я не знал, спасибо, что сказали. Ну, так и расстреливайте, я разве против? И, кстати, не обольщайтесь, блицкригу вашему скоро полный аллес капут наступит, не управитесь вы до осени. А там и зима подоспеет. Сначала под Москвой увязнете, где вам укорот и сделают, а уж там и до Сталинграда недалеко. Придет время – поймете.

– Что?! – Немец подскочил, будто подброшенный пружиной. – Ты просто повредился умом, щенок. Гюнтер, твой сюрприз оказался изрядно подпорченным. Избавь меня от него, вчера был трудный день, я почти не спал и не собираюсь портить себе нервы еще и сегодня. Прикажи их увести, – обратился он к оберст-лейтенанту, но ошарашенный переводчик чисто автоматически выдал фразу на русском. Осекся, поняв, что сболтнул лишнего. И ответ подполковника остался без перевода:

– Entschuldigen Sie, Heinz, ich konnte nicht einmal vorstellen…

Но Лехе, успевшему вычленить из фразы знакомое имя, хватило. Так вот отчего лицо гитлеровца показалось таким знакомым! Да уж, круто! Круче некуда: самого Гудериана из себя вывел! Можно сказать, в историю попал. Скорее даже вляпался. С размаху и с брызгами.

– Так вы что – Гейнц Гудериан, командующий Второй танковой группой? Тот самый, который «Быстроногий Хайнц»?

Генерал-полковник замолчал на полуслове, вопросительно взглянув сначала на оберст-лейтенанта, затем на переводчика. Тот перевел. С каменным лицом. И тут же озвучил ответ. Не меняя выражения выскобленной до синевы морды:

– Вы меня знаете? Любопытно, откуда меня может знать простой русский солдат, пусть даже отлично стреляющий из пулемета? И это прозвище… его-то вы уж точно знать не должны. Ничего не понимаю…

На застывшего с округлившимися глазами особиста Леха старался не смотреть – похоже, удалось-таки его удивить, в последний раз. Не в крайний, как принято говорить в среде военных, а именно что в последний. И чего, спрашивается, попер на рожон? На фига выпендриваться насчет блицкрига со Сталинградом начал? Кретин! Для того же контрразведчика Сталинград сейчас вообще глубокий тыл, да и в Ставке даже в страшном сне не могут представить, что аж до самой Волги отступать придется. Ну, расстреляли бы и расстреляли, а так получается, товарищей на ровном месте подставил. Идиот. Причем редкостный. Когда он уже научится сначала думать, а потом языком молоть? Похоже, теперь уже никогда…

– Гюнтер. – Пришедший в себя Гудериан тяжело опустился обратно на стул. Теперь он говорил отрывисто, короткими рублеными фразами. – Не знаю, что все это означает, но их я забираю с собой. Всех троих. В разведотделе разберутся. Распорядись. Похоже, тебе все-таки удалось сделать мне сюрприз. И давайте начнем совещание. Все, прошу вас, господа…

Он не договорил: изба коротко вздрогнула от стропил до подпола, и часть выходящей на улицу стены исчезла. Вот еще мгновение назад была, вместе с распахнутыми окнами, занавесками на них и мутноватым зеркалом в простенке, а затем подернулась короткой рябью – и исчезла, лишь с просевшего потолка посыпалась какая-то труха. И тут же пропали все звуки – вообще все, даже голова закружилась от внезапно навалившейся со всех сторон поистине оглушающей тишины. Леха попытался что-то произнести, но ровным счетом ничего не расслышал, хоть и ощущал, как двигаются губы и сокращаются голосовые связки. А еще через долю секунды мышцы скрутила мучительная – ни вдохнуть, ни выдохнуть – судорога, и следом накатила, подавляя разум, волна животного ужаса, аж волосы на голове встали дыбом и кожа покрылась мурашками.

Прикованный к лавке инфразвуковым ударом десантник отрешенно наблюдал, как сквозь исчезнувшую стену в избу врываются какие-то размытые полупрозрачные тени, очень быстрые и очень, как выяснилось вскоре, опасные.

 

Глава 14

Непонятные призраки мгновенно рассредоточились по комнате. Беззвучно, словно в немом кино, рухнули так и не успевшие ничего понять конвоиры: только что стояли – и вдруг осели, роняя карабины. Ткнулся головой в стол Гудериан. Вырубились остальные офицеры, как попало валясь на застеленный домоткаными половиками пол. Психованный лейтенант с пистолетом с размаху впечатался в буфет – странно было видеть, как абсолютно беззвучно осыпается разбившееся стекло в одной из дверец. Выбитый из его руки «Люгер» отлетел, крутясь по полу, в сторону, замерев у десантника под ногами. Переводчик согнулся пополам, будто получив тычок в живот – или и на самом деле получив? – и упал ничком, раскровянив о половицу лицо. Сидящих на скамье пленных, замерших в оцепенении, не трогали, хотя пара размытых фигур приблизилась вплотную.

Все заняло не больше трех-четырех секунд. И тут же вернулись звуки, а следом пропал, словно его и не было, иррациональный страх. Мышцы расслабились, позволяя протолкнуть в легкие первую порцию воздуха, и десантник судорожно, со всхлипом вздохнул. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием перепуганных людей, и немцев, и пленных. Или – мелькнула в голове Степанова первая более-менее осознанная мысль – уже с приставкой «бывших»? Не заподозрить, что неизвестные в скафандрах из фильма «Хищник» явились сюда именно за ним, было глупо. Фантастику-то бывало почитывал, ага. Ну, не за Гудерианом же? И уж точно не за Батищевым с летуном. А из всех присутствующих этому времени не принадлежал только он один. И призраки со вполне узнаваемыми повадками бойцов спецназа, разумеется. Вместе со всеми их впечатляющими технологиями. Интересно, кстати, что за излучение они применили во время штурма? Про инфразвук слышал, но он вроде бы только страх вызывает, а тут и паралич, и глухота – определенно что-то новенькое?

После судорожного сокращения мышц снова задергало тупой болью раны, на набедренной повязке проступило пока еще крохотное пятнышко свежей крови. Легонько закружилась голова, в глазах поплыло, и Леха с тревогой подумал, что может брякнуться в обморок, что крайне нежелательно, уж больно ситуация складывается неоднозначная.

Силуэты пятерых ворвавшихся в комнату незнакомцев подернулись мутью, обретая объем и цвет, и превратились во вполне осязаемых бойцов в непривычного вида экипировке. Чем-то напоминающей модульные штурмовые бронекомплекты групп антитеррора ФСБ или военного спецназа – видел подобные однажды, когда пересеклись на полигоне с ребятами из группы «А». Хотел было узнать подробности, а то и пощупать хитрую броню, но получил вежливый, но твердый отказ. У этих, правда, снаряга оказалась еще круче, полностью закрывая все тело. Да и шлемы непривычные, с затемненным, меняющим цвет щитком на все лицо. Оружие – по крайней мере то, что они держали на виду, – тоже совершенно незнакомое, какая-то зализанная по граням вытянутая коробка с пистолетной рукояткой и кучей обвеса, чем-то отдаленно напоминавшая немецкую перспективную безгильзовую винтовку. Весьма, конечно, отдаленно напоминавшая, просто другой аналогии не нашлось.

Забрало одного из спецназовцев, того, что стоял к пленным ближе других, внезапно распалось надвое, плавно втянувшись куда-то под шлем. Лицо бойца оказалось самым обыкновенным, вполне славянского типа. Чем-то парень даже напоминал Саньку Локтева, того самого армейского корефана, что задарил десантнику нагло умыкнутый фрицами штык. Поперек лба шел неширокий эластичный обруч с какими-то непонятными накладками на висках, возле губ торчал тоненький усик микрофона радиогарнитуры.

Несколько мгновений спецназовец с искренним любопытством разглядывал бывших пленных, затем произнес по-русски:

– Ну, со свиданьицем, стало быть. Который из вас?

Ответить Леха не успел: первым заговорил Батищев, с похвальной быстротой поборов вызванный внезапностью произошедшего шок.

– Который – что? – Голос контрразведчика заметно подрагивал, но звучал достаточно твердо. И даже зло. В принципе понятно – проняло мужика по самое не хочу. Сначала полночи фейс кулаками подправляли, утром снова на допрос потянули, затем вовсе не пойми что произошло – а сейчас еще и вопросы непонятные задают. Ваське вон куда проще: сидит себе, челюсть отвесив, да глазами ошалевшими по сторонам водит.

– Командир, – подал голос один из бойцов, так же разгерметизировавший шлем. – Семь минут. Дольше внешнее фантом-поле не продержится, батарея уже на пятидесяти семи процентах, не знаю, отчего, но расход энергии просто сумасшедший. Если сдохнет раньше срока, аборигены увидят реальную картинку. Придется шуметь и уходить с боем. Ну, сам понимаешь.

– Принял, – не оборачиваясь, буркнул спецназовец, как выяснилось, командовавший штурмовой группой. – Быстрее управимся.

Проигнорировав встречный вопрос особиста, он легонько коснулся рукой нагрудного сегмента бронекостюма, и в его ладони осталась небольшая плоская коробочка размером с Лехин мобильный телефон, но немного толще. Провел непонятной штуковиной вдоль тела Борисова, взглянул на засветившуюся мягким светом переднюю панель. Повторил операцию с глядящим волком контрразведчиком. Наконец добрался до десантника, тут же удовлетворенно качнув головой:

– Значит, ты. Поехали домой, путешественник, время не терпит. Потом все объясню, сейчас некогда.

– А с чего это вдруг именно я? – неожиданно даже для самого себя набычился Степанов, отгоняя дурноту. С одной стороны, он вовсе не был против возвращения в двадцать первый век, с другой… С другой он слишком сильно изменился за эти несколько дней, чтобы вот так взять и просто уйти. Пусть даже и в родное время. Бросать товарищей Леха не собирался. Да и с Гудерианом нужно было что-то решать. Главное, сознание не потерять.

– Чудак, как считаешь, твой радиационный фон от их, – спецназовец кивнул на внимательно прислушивающихся товарищей, – отличается? Они ж пока чистые, аки младенцы, ни полвека ядерных испытаний, ни Чернобыля, ни Фукусимы. Фонишь ты, братец. Все, отставить разговоры, уходим. Сам пойдешь, или тебе помочь?

Леха взглянул на Батищева, на закаменевшем от напряжения и непонимания ситуации лице которого, казалось, вот-вот лопнет кожа. Незаметно подмигнул и одними губами почти беззвучно прошептал: «Помоги, если падать начну». С трудом поднялся с опорой на здоровую ногу, делая вид, что разминает затекшие от долгого сидения мышцы. И вдруг резко наклонился, подбирая с пола пистолет. Патрон в казеннике был, он помнил, как лейтенант передергивал затвор. Бедро пронзила резкая боль, в глазах потемнело, и Степанов покачнулся, но вскочивший особист подставил плечо, удерживая от падения. Сдержав стон, десантник приставил «Люгер» к своему виску и сообщил чуть запыхавшимся голосом:

– Без товарищей никуда не уйду. У тебя ведь, как я понимаю, четкий приказ вернуть меня обратно целым и невредимым. Станешь спорить – вышибу себе мозги. И ты не выполнишь задание.

Спецназовец, похоже, удивился. Возможно, даже с приставкой «очень». Холодно, теперь уже без малейшей тени смешинки, взглянул в его глаза:

– Ты не понимаешь, что делаешь. Мы не можем рисковать будущим. Я обязан забрать тебя отсюда и предотвратить непредсказуемое изменение истории. Именно поэтому все остальные в этой комнате должны остаться в живых. Да и не успеешь ты выстрелить. Забыл, как мышцы крутило? Еще разок хочешь? Решай, путешественник.

Леха сделал вид, что задумался, судорожно прокручивая в уме ситуацию. Что-то было не так, где-то этот парень ошибся, несмотря на все продемонстрированные только что супертехнологии. В чем-то он блефовал… ага, вот оно что!

Десантник резко выбросил вперед раненую руку, ухватившись пальцами за подбородочный обрез спецназовского шлема. Плечо кольнуло острой болью, Леха покачнулся, но контрразведчик, молодчина, удержал. Ствол пистолета неприятно холодил взмокший от напряжения висок, палец подрагивал на спусковом крючке. Прикусив губу, чтобы не застонать, парень прохрипел:

– Давай врубай свой чудо-излучатель. Или с разгерметизированным шлемом слабо?

– Умный, – после крохотной паузы сообщил тот, без особой, впрочем, угрозы в голосе – скорее даже с уважением. – Сам догадался?

– Меня неплохо в армии учили. Десант никогда не проигрывает. Умирает – да. Но не проигрывает. Поэтому они пойдут со мной. А тот, что стол нюхает, – сдохнет. Или так, или – никак. Кстати, как ты там сказал – «предотвратить непредсказуемое изменение»? Извини, но опоздал ты, паря, я тут такого накуролесил, что уж поздно, пожалуй, предотвращать. Изменилось твое будущее, хочешь ты этого или нет. И еще больше изменится, когда Гудериана грохну. И хрен ты мне помешаешь. – Не сдержавшись, Степанов все-таки сдавленно застонал. Несмотря на зашкаливавший уровень адреналина в крови, «гимнастические упражнения» дались ему тяжело.

– Э, да ты серьезно ранен? – вполне искренне встревожился спецназовец. – Да убирай ты руку, коллега, не будет никакого излучателя. Блефовал я. У тебя ж палец на спуске, если включу блокаду, мышца автоматически сократится – и все. Садись, помогу. Да не вру я, на самом деле помогу!

И вот тут Леху удивил контрразведчик. Впрочем, скорее всего, он и самого себя удивил – неуловимым движением вывернув из его ладони пистолет, он с силой вдавил ствол в лоб спецназовца, заодно встав так, чтобы укрыться за его телом от остальных бойцов отряда:

– Оказывай помощь, если можешь! Не видишь, плохо ему! Ну?! – На миг замерев, тот скривился. Хотел было что-то сказать, но Батищев неожиданно рявкнул: – Или помогаешь парню, или стреляю! Понятия не имею, кто вы такие, но мне уж точно терять нечего! И ты для меня никто, несмотря на все эти ваши фокусы!

– Ладно, – скрипнул зубами спецназовец. – Нужно оголить ему кожу на руке или ноге.

– Сержант, – не сводя с его лица бешеного взгляда, скомандовал особист летуну. – Слышал? Сделай быстро. Хоть зубами рви.

Борисов торопливо сорвался с места и разодрал и без того распоротую брючину аж до ботиночного берца. Спецназовец снова коснулся рукой поверхности бронекомплекта и приложил к покрытому бурыми пятнами засохшей крови бедру Степанова какой-то очередной хитрый девайс. Хотя почему «какой-то»? Красный крест на крышке приборчика – он и в Африке… ну, в смысле, в будущем красный крест. Медицинское что-то. Автоматическая аптечка, небось как в фантастических книжках описано.

Бедро укололо, раз, другой… пятый. Коже под прибором стало жарко, будто на ногу опустили чашку с горячим чаем. Затем по телу прошел, вызывая дрожь, короткий озноб. В ранах неприятно засвербило, но боли больше не было. Да и в целом чувствовал себя Леха вполне нормально, исчезла слабость, и голова стала абсолютно ясной. Мигающий красный индикатор на крышке сменился сначала на желтый, затем на зеленый, а спустя миг и вовсе потух. Спецназовец убрал аптечку:

– Все. Пару дней отлежишься и хоть снова в строй. А ходить уже сейчас сможешь, ни боли, ни кровотечения больше не будет. Теперь уберете пистолет?

– А это пускай он сам решает, – угрюмо буркнул контрразведчик, имея в виду Степанова. – Ну, что скажешь, разведка? Убирать ствол, нет? Твое решение, парень. Я тебе доверяю.

– Командир! – снова подал голос один из бойцов. – Четыре минуты – и все, край!

Леха автоматически повернулся на голос, с удивлением заметив произошедшие в комнате изменения. Гитлеровцев согнали в один угол и усадили на пол, заставив сложить руки за головой. Переводчик, зажимая окровавленным платком разбитый нос (вторую руку он дисциплинированно держал за головой, поскольку орднунг), что-то тихо шептал в ухо Гудериану, видимо, переводил разговор. Глаза «Быстроногого Хайнца» формой и размерами могли соперничать с крупной монетой. Их контролировали двое спецназовцев, держа на прицеле своего непонятного оружия, еще двое стояли за спиной своего командира, не зная, как поступить.

– Время, – застонал спецназовец. – Да решайте вы уже, что делать. Иначе все доиграемся!

Леха протянул руку и молча отвел пистолет в сторону. Спецназовец облегченно выдохнул, и десантник понял, что он все-таки боялся – вон даже испарина на лице выступила. Правильно, кстати, делал: сам он в гостя из будущего стрелять бы не стал, а вот контрразведчик пальнул бы не задумываясь. Подвигал раненым плечом – ты смотри, и вправду не болит, хорошая у них там медицина. Взглянул в лицо спецназовцу:

– А почему ты меня коллегой-то назвал?

Боец удивленно сморгнул – похоже, услышать подобный вопрос он ожидал меньше всего:

– Так ты ж десантник, как я понял? Значит, коллеги, я ведь тоже десантник, только не воздушный, а космический. Спецназ космодесанта.

– Хреновый у вас в будущем десант, – мрачно буркнул Степанов. – Беззубый какой-то, вегетарианский. Пальцем никого тронуть нельзя, а то вдруг будущее изменится! Приказом прикрываешься. Зато эти вон, что на полу сидят, убивать не боятся. Причем без разбору, вместе с детьми, бабами да стариками! Целыми деревнями. – Леху внезапно прорвало: – Что, боишься наступить на долбаную бабочку и на свет не родиться? Потому и трясешься над своей драгоценной жизнью, да? А вот предки никого и ничего не боялись! И никого не жалели – ни себя, ни врагов! Потому и говорили «никто, кроме нас»!

– Замолчи! – заиграв желваками, оборвал его спецназовец страшным шепотом. – И не говори о том, чего не знаешь! Да в космодесе половина потерь именно на спецназ приходится! Половина! Я трижды из боевых выходов обратно на борт с двумя-тремя пацанами из десяти возвращался! И не моя вина, что сегодня выполняю именно такой приказ! Получил бы другой, в радиусе километра уже никого живого не осталось! Так что закрой рот! – Он замолчал, зло раздувая ноздри. Проняло человека.

Несколько мгновений они еще сверлили друг друга яростными взглядами, затем Леха коротко кивнул, первым отведя глаза:

– Ладно, хрен с тем Гудерианом. Но без ребят я не уйду. Здесь им в любом случае смерть. Из забитой немцами деревни живым не выбраться.

– И что им в твоем времени делать? Об этом подумал? Их спросил?

– Почему в моем? Разве нельзя их как-нибудь, ну, по дороге, высадить?

– Из телепортационного канала высадить? – иронично хмыкнул тот. – Точка эвакуации – в ста метрах отсюда. Выходной портал уже в твоем времени.

– Твою мать! – выругался Леха, в душе понимая, что собеседник прав. И обратился к товарищам: – Мужики, тут такое дело. Не знаю, поняли ли вы, что я из будущего, но если сейчас останетесь здесь – погибнете. Если пойдете с нами, попадете в мое время и спасетесь, но назад возврата не будет. Времени на размышление нет. Вообще.

– А чего тут думать? – хмыкнул контрразведчик, из последних сил стараясь сохранять спокойствие. – Понятное дело, остаемся. А то дезертирство получится. Верно, Василий?

– Так точно, – внезапно охрипшим голосом ответил Борисов, во все глаза глядя то на десантника, то на спецназовцев. Чувствовалось, что Василию очень хочется о чем-то спросить, но он не решается. – Оружия в хате полно, когда нас вели, я в сенях даже автомат видал, сколько-нибудь да продержимся.

– Уверены, мужики? – Говорить стало трудно, горло словно сжала невидимая рука.

– Ты иди, разведка, иди. Не задерживай товарищей. Мы дальше сами разберемся. – Особист бросил в сторону Гудериана короткий цепкий взгляд. – Прощай, сержант!

Батищев порывисто обнял десантника, хлопнул по спине и отступил в сторону, спросив напоследок:

– Ты хоть из какого года-то сюдой попал?

Степанов ответил, заставив особиста удивленно присвистнуть:

– Эк тебя занесло, разведка, семьдесят с лишком лет, не слабо!

Леха обнял летуна, крепко пожал его холодную от волнения руку:

– Прощай, Вась.

– П… прощай, Леша, – шмыгнул носом Борисов, смущенно отвернувшись.

– А насчет невыполненного приказа пусть товарищи из будущего не беспокоятся, – неожиданно проговорил особист. – Их вины в том не будет.

И прежде чем Степанов понял, что он имеет в виду, Батищев поднял руку с пистолетом и выстрелил в Гудериана. Голова генерал-полковника дернулась, и он завалился на спину с аккуратной темной дырочкой посреди лба. Следующие пули достались оберст-лейтенанту и майору.

Ближайший спецназовец вскинул было свое оружие, но командир отряда лишь обреченно махнул рукой, останавливая его. Никакого смысла вмешиваться в действия контрразведчика теперь уже не было. И Батищев продолжил стрелять, пока в магазине не закончились патроны.

– Уходим. Держись следом за мной и не отставай, тут всего-то сотня метров. Если заметят, продолжай бежать, от пуль мы тебя прикроем, а нам они не опасны. На вот, отдай своим, – спецназовец протянул Алексею небольшой темно-зеленый шарик размером с теннисный мячик. Сбоку над корпусом выступало на полсантиметра ребристое, видимо, чтобы удобнее было захватывать пальцами, кольцо с цифрами «0», «3» и «5» на поверхности. По центру кольца располагалась кнопка, помеченная красной полосой. – Это штурмовая граната. Когда край наступит, пусть повернут вот это кольцо до третьего щелчка, затем нажмут и отпустят кнопку. Взрыв через три секунды. Если установить на ноль, граната взрывается без задержки, сразу, как уберешь палец. Хоть мучиться не будут, в радиусе пяти метров все на атомы разнесет. Иди, только быстренько. Десять секунд – и уходим.

Бойцы перевели скафандры в режим невидимости, вновь превратившись в размытые полупрозрачные тени, за одной из которых и пристроился Степанов. Выбираясь из избы через пролом в стене, десантник взглянул через плечо. Батищев деловито перезаряжал пистолет, разжившись запасным магазином у кого-то из убитых гитлеровцев, Васька разбирался с одним из карабинов. В его сторону товарищи не смотрели, стараясь с максимальной пользой использовать последние мгновения безопасной тишины. Перед уходом им объяснили, что скрывающее избу и поглощающее звуки поле просуществует не больше минуты.

Сглотнув вязкий комок, Леха отвернулся и больше уже не оборачивался.

Когда спецназовцы, выстроившие вокруг десантника «коробочку», добрались до нужного места, расположенного в самом глухом углу запущенного фруктового сада, фантом-поле отключилось. Возле дома немедленно раздались удивленные крики гитлеровцев, обнаруживших пропавшую стену. И почти сразу же загрохотали первые выстрелы.

– Прощайте, мужики… – чуть слышно прошептал Леха.

И двинулся следом за командиром отряда в сторону повисшего между двумя деревьями переливчатого, словно стенка исполинского, в полтора человеческих роста, мыльного пузыря, окна телепортационного канала. Но когда до портала осталось меньше метра, свечение неожиданно потемнело, подернувшись странной рябью, и по реакции космодесантников Степанов понял, что что-то пошло не так. Спустя секунду «мыльный пузырь» и вовсе исчез.

«Похоже, возвращение домой откладывается», – хмыкнул про себя Алексей, шаря взглядом в поисках хоть какого-нибудь оружия.

– Вот и доигрались, – неестественно спокойным голосом произнес спецназовец. – Занять круговую оборону. Оружие к бою, индивидуальную защиту на максимум. Если через три минуты наши не перезапустят канал с той стороны, мы тут застряли всерьез…

Сайт автора – www.tarugin.ru Форум – http://forum.amahrov.ru